Арефьев Александр. Были и былички

   Шутка была, надо сказать, с бородой, но всегда вызывала неизменное оживление в зале, предвещая обильное возлияние и заранее вооружая мужскую часть компании против возможных женских нареканий на частоту тостов дежурной отговоркой. Компания была давно сложившаяся, знали друг друга не первый год, правда, за единственным исключением. Лучшая подруга хозяйки, весёлая и взбалмошная блондинка в постоянном и затянувшемся поиске достойной её партии пришла с новой пассией, весьма интеллигентным на вид застенчивым скромнягой.
   Выборы были чистой формальностью и частью известной всем игры.
   Тамадой стал тот, кто уже не раз завоёвывал это право своим профессионализмом, наработанным в основном за тем же нашим столом.
   Начал он, развивая глубокую мысль хозяина, с необходимости соблюдения жёсткой дисциплины застолья, дабы не дай бог не допустить ни малейшей паузы в силу уже указанных катастрофических последствий.
   Каждый тостующий, неумолимо призываемый к священнодейству тамадой, который как всегда умело плёл паутину тематики заведённого застолья, считал своим долгом помянуть задачу противодействия размножению милицейского сословия.
   Дошла очередь и до нового члена нашего сплочённого коллектива. В силу проявленного оным молчаливого характера никто особо не ожидал от него искромётной фантазии в произнесении тоста. Начал он в полном соответствии с канонами тостующего, поблагодарив хозяйку за великолепный стол, а хозяина – за радушие и гостеприимство. А затем, с малой паузой, сказал следующее: "Разрешите и от всего сердца поблагодарить тамаду, великолепно выполняющего свои обязанности. Но один огрех в его работе всё же хотел бы отметить к превеликому удовольствию для себя. Не заметил, в какой момент, но пауза всё же имела место быть. Разрешите представиться, майор следственного отдела, а попросту мент Константин".
   Вот тогда и возникла великая пауза, почище чем у Гоголя в
   "Ревизоре". В конце концов обстановку разрядил умница-тамада
   (кстати, с этого момента получивший кличку "огрех"), театрально изобразивший сердечный приступ и потребовавший налить себе штрафной фужер. Это был единственный раз, когда кто-то выпил единолично и без всякого тоста.
 

Супермаркет

 
   Суматошная жизнь пошла, всё мельтешит, меняется, сегодня здесь одно, завтра другое. Вот шёл я давеча по Дорогомиловке мимо знакомого магазина. Глядь, а магазинчик-то тю-тю, нетушки, ремонт вовсю идёт. Стою я, размышляю, что будет на этом месте. Поднял глаза к вывеске. Батюшки-светы, что я вижу? Из первой части слова
   "супермаркет" "у" выпала, а от маркета только "ма" осталось. Чую, кто-то сзади тусуется. Обернулся, вижу мужичонку бомжеватой наружности.
   – Чё, тоже сдавать подался? – с хитроватым прищуром спросил он меня.
   – Что сдавать? – обалдел я.
   – Чё написано, то и сдавать. Я ужо насдавал, выгодное дело, пробирку нацедишь – тебе на бутылку.
   – Да кому это надо?
   – А леший его знает. Слыхал, богатенькие бабы по утрам принимают, а, могёт быть, в себя спринцуют. Коли так, я уж целую футбольную команду нарожал. Было бы и больше, да переехала контора. Думаю, сюда, вишь, вывеску уже налаживают.
   Тут я очумел окончательно, пожелал торопко мужичку удачи и пошёл дале. А тот, видать, ещё долго стоял, лаская взглядом получившуюся ненароком вывеску.
 

Подружка

 
   Прежде чем поведать быличку, рассказанную мне старым другом-выпускником Университета дружбы народов, и понять её изюминку, следует сказать, что по-арабски слово "родина" звучит на наше ухо как нечто похожее на "билять". Так вот, в его студенческие годы подселили к нему в комнату общежития иракца по имени Ахмед. Тот оказался общительным парнем, весёлым и любознательным. На первых порах общению, правда, мешало его полное незнание русского языка, но очень скоро он начал довольно активно на нём изъясняться, чему немало способствовала его удивительно цепкая память. Естественно, он постоянно мучил моего друга вопросами: "А как это по-русски? А что значит это, а что значит то?".
   Как-то он пристал к другу с вопросом, а что означает русское слово, очень похожее на арабское слово "родина", которое он слышит часто и повсеместно. Друг несколько смутился, но объяснил, что это означает свою в доску девушку. На большее, в силу своей интеллигентности, он не решился. Буквально через несколько дней был устроен вечер советско-иракской дружбы, на который, естественно, был приглашён и уже полюбившийся всем Ахмед. У дверей зала гостей встречал декан, который, завидев его входящим с однокурсницей, воскликнул с радушной улыбкой: "А вот и наш Ахмед с подружкой!". В ответ тот, с еще более широкой улыбкой и оттенком гордости за тонкое знание языка, сказал: "Да, она своя в доску билять". Последовавшая за этим немая сцена сравнима с финальной из "Ревизора".
 

Калаш

 
   В областном театре драмы и комедии города N. (название скрыто в интересах следствия) в заключительной сцене третьего акта всемирно известной чеховской пьесы "Чайка" ружьё, висевшее на гвоздике, вбитом в декорацию, наконец выстрелило. Притом, как оказалось при ближайшем рассмотрении, это было вовсе и не ружьё, а видавший виды автомат Калашникова, любовно называемый в народе "калашом". Сам подлинный реквизит был временно заменён на принадлежащее театральному охраннику оружие для использования в местном Тамбовском лесу против появившегося там серого волка.
   Итак, автомат, к вящему удивлению публики, открыл огонь на поражение. В ответ раздались выстрелы из почётной ложи, где восседал весьма авторитетный в городе мелкий бизнесмен Убаюкин. Упомянутый авторитет успел произвести из незарегистрированного антикварного пистолета системы наган лишь пару выстрелов и замертво упал сражённый наповал в лоб пулей из калаша. К счастью для бизнесмена, его лоб выдержал удар. Уже через несколько минут, при задержании за незаконное ношение огнестрельного оружия, Убаюкин громко и нецензурно выражал свои чувства, что говорило о его полном физическом здравии. Оперативно-розыскные мероприятия, проведённые в лесном массиве, не привели к поимке злосчастного охранника, из-за которого и разгорелся весь сыр-бор. По слухам, он по сию пору скрывается в означенном выше лесу с так и не выстрелившим ружьём и серым волком, с которым вступил в преступный контакт.
 

Танк

 
   Историю эту слышал в далёкие уже советские времена прошлого столетия от людей, доверия достойных. А приключилось вот что.
   Выделили очередному дачному кооперативу землицу в Подмосковье для застройки. Да вот незадача, на отведённом участке оказалось незарегистрированное строение, а попросту сарай, от старости в землю вросший. Хозяина не нашли, да особо и не искали, а сараюшко решено было снести к чёртовой бабушке. Каково же было удивление строителей, когда подогнанный бульдозер, упёршись в стенку, ни на йоту сарай сдвинуть не смог. И так, и сяк упирался, а тот ни с места.
   А ларчик просто открывался: внутри к стене был аккуратно припаркован танк Т-34, весь из себя смазанный и с полным боекомплектом. Тут уж милиция напряглась, и вскоре владелец этой чудо-бронетехники был найден. Им оказался местный весьма уважаемый дедок, провоевавший Великую Отечественную от звонка до звонка.
   Машину, как оказалось, он пригнал с войны как сувенир и на случай нового вторжения в родную державу. Ухаживал за ней втихаря как за собственным дитём и со знанием дела, благо на ней и провоевал чуть не всю войну.
   Деда, из уважения к преклонным годам и заслугам перед Отечеством, не тронули, танк сдали в музей, а сарай к всеобщему облегчению свалили под корень.
 

Елда

 
   В конце семидесятых пришлось мне работать в Таиланде.
   Чудо-страна, надо сказать. И вот как-то оповестили нас, что прибудет замминистра. Я на тот момент временно возглавлял представительство за отсутствием торгпреда, вот мне и выпало его встречать. Система подобных встреч была отработана. Вызвал я местного богатея, лицо китайской национальности, и поручил организовать развлекательную программу. Этот китаец сделал свои миллионы на импорте наших товаров тибетской медицины. Фирма его считалась "дружественной", что выражалось в ношении им значка Ленина на отвороте пиджака и посещении политических мероприятий в нашем Посольстве. Мы ему всячески за это потакали, так что за ним был должок.
   Встретил я своего начальника, обсудили программу пребывания. Тот был вроде доволен, только по поводу культурной части программы сказал: "Чтобы никакой порнухи, сам знаешь, у нас строго". Я ему, конечно, ответил, мол, ни боже мой, знамо дело, но на всякий случай тут же перезвонил своему китайцу. Тот мне так же ответил, мол, ни боже мой, знамо дело, но только по-английски.
   Тем же вечерком, после деловых переговоров, отправились мы в кафешантан "Пляс Вандом", так сказать узким кругом, я, замминистра и
   "дружественный" китаец со значком на лацкане. Подзакусили под хороший вискарь, а тут и представление начинается. Сценка там небольшая, а от неё в зал узкий подиум с пятачком, у которого мы в качестве почётных гостей и разместились.
   Грянула музыка, и выходит на пятачок без всякого предварительного представления баскетбольного роста факир, ну, чалма с рубином, халат до пят и всё такое. Публика затихла, ждёт, а тот руки на груди скрестил, глаза закатил и замер, паузу держит. И тут, вот-те фокус, полы халата зашевелились и выползает из щёлочки устрашающих размеров елда, другим словом и не назовёшь. Да такая, что сам Лука Мудищев позавидовал бы. Растёт, вздымается да кровью наливается, ужас просто. А в зале тишина и у всех рты пораскрыты.
   И тут ба-бах прямо фонтан к потолку, выражаясь по научному, бурное семяизвержение, а сверху мелкими капельками на нас. Факир-то, поклонившись, гордо удалился под долгие аплодисменты, а замминистра, отряхиваясь, зверем смотрит на меня. Я – на китайца, а тот своё бормочет, мол, не порно это, а физиология. Я так и перевёл, а замминистра мне кулак кажет. Ну, слава богу тут кордебалет пристойный пошёл, выпили по бокалу, расслабились. Как оказалось, рано.
   В конце представления выходит на тот же пятачок девчушка миленькая такая, из местных. Танцует вокруг какой-то корзины, а сама постепенно с себя всё стаскивает, в общем стриптиз. И тут из корзины вдруг выползает питон, не большой, не маленький, а так, с руку
   Шварценеггера будет. Выполз, огляделся и – к девочке голенькой.
   Забрался на неё, обвил у талии, а голова – глаза в глаза, и глазки такие холодные-холодные. Публика опять вся замерла, а этот гад открывает пасть и ну длинным своим язычком раздвоенным вылизывать у партнёрши грудь, там где самая эрогенная зона.
   А та всё танцует и змеюку вниз тянет, потом и вовсе легла. А питон, не поверите, стал ей голову в вагину совать, туда-сюда. Ну, прямо половой акт на глазах у изумлённой публики. Благо, не долго это продолжалось. Девица в изнеможении откинулась, а питон-похабник напоследок голову вытянул и на пол уронил. Тут затемнение, туш музыкальный, опять бурные, долго не смолкающие аплодисменты. А как свет зажёгся, глянул я в страхе на начальника, сидит он туча-тучей и личико аж багровое. А китайский мой дружбан одно слово только и сказал: "Дрессировка".
   Думал я, конец моей карьере, но, к счастью, обошлось, кое-как оправдался, сославшись на местные нравы. А вот китайцу это обошлось в ящик виски и кучу сувениров для подобревшего в конце концов замминистра. Иваном Тимофеевичем его звали, царствие ему небесное.
 

Спецназ

 
   Вот наслышаны мы о спецназе и по телеку про него насмотрелись, а всё кажется, что это из другого мира и парни те из другого теста. И я так думал до той поры, как приобщился к этому миру. Давно это было, выдернули меня на страшно секретные сборы по линии ГРУ, то есть военной разведки. Был уже кое-какой опыт за плечами, пять лет работы в условиях военного времени во Вьетнаме и даже орденок с медалькой за это дело. За него, видно, и приобщили.
   Собрали в основном бывших выпускников МГИМО и Института стран
   Азии и Африки (я из последних). Все – офицеры запаса после военной кафедры, да вы сами знаете, какая там подготовка. Погрузили в вагончик и – в Литву, на лесную базу под городком Шяуляй. Нарядили нас там в солдатскую форму с офицерскими погонами и разбили на отделения с рычащим названием ГГР (группа глубокой разведки), а меня командиром взвода определили.
   Быстро перезнакомились, оказалось, что в других группах – усатые и бородатые курды, бывшие боевики, нашедшие у нас в стране убежище, и "возвращенцы", дети русских реэмигрантов из Франции, приехавших в
   Хрущёвскую "оттепель" на родину. Эти нашего быта не вытерпели и опять сбежали, но уже недалеко – в Прибалтику, дальше не пустили.
   Каждому такому командиру, как я, приставили "наблюдателя" из кадровых офицеров, и началось.
   Подготовка оказалась воздушно-десантная и диверсионная, проводилась на базе ВДВ. Народ там оказался серьёзный и тёртый. В
   1968 г., когда наши партия и правительство решили несколько подправить ошибочный курс руководства братской Чехословакии, именно эти десантники первыми выбросились на пражский аэродром и обеспечили приём самолётов с основным военным контингентом.
   Руководил нашей подготовкой по парашютному делу бравый майор.
   Этот герой в одночасье сменил лейтенантские погоны на майорские после того, как его в ходе воздушного шоу на канате стравили из самолёта, а он, вытянувшись в воздухе во фрунт, отдал честь стоящему на трибуне министру обороны и своему начальнику, командующему ВДВ генералу Маргелову. А потом ещё, отцепившись от каната, приземлился с парашютом метров с 30, повторив воинское приветствие уже с земли.
   А вот ас-пилот первого самолёта, с которого нас десантировали, наоборот, был понижен в звании за то, что на свой день рождения поднялся в воздух с друзьями-однополчанами и пока не был допит ящик с алкогольными напитками, не приземлился, несмотря на матерный рёв по рации комполка.
   Да, так вот, стали нас, подучив маленько, сбрасывать и с малых самолётов, и с больших, и днём, и ночью, и во поле, и в лес. Страху натерпелись с этим парашютом, не передать. А меж прыжками учили, как мочить противника голыми руками, ножики метать, взрывать, что ни попадя, ну, и конечно, стрельбе из разного оружия. Но всё это воспринималось нами несерьёзно, как игра, детская забава, в общем хихоньки-хаханьки.
   Но вот настал день заключительных учений. Объяснили задание: уничтожить ракетную установку в тылу предполагаемого противника и самостоятельно, любыми средствами, вернуться на базу. Это и была конечная цель подготовки. Короче, сбросили нас ночью с полным боевым снаряжением в чащу непроходимую, и потопали мы по карте, что мне одному как командиру выдали.
   Долго не прошли, стал народ уставать, а иные ноги в кровь разбили, ботиночки-то выдали новые. Я – к "наблюдателю", мол, потеряем людей, надо темп умерить, а он "Вперёд, вперёд!" и дальше чуть не вприпрыжку, привычный, чёрт. А за ним и несколько из моих ребят увязались. Остальные – вповалку. Я им объясняю, что надо идти, никуда не денешься, а они меня хором – по известному адресу.
   Ну, думаю, хана нам пришла, и вдруг, для себя неожиданно, как гаркну: "Встать, ёжкин корень!". Сам перепугался, но и других пуганул, да так, что подчинились ошарашенно мои бойцы. Построил всех, тех кто посильнее – в передовое охранение, слабых в середину, двоих поумнее, кандидатов наук на гражданке, в штаб назначил, мне в помощь с картой разбираться, одного, самого ершистого – главным разведчиком. Народ как-то взбодрился, меня даже не Сашкой, а командиром стали величать. По команде тронулись и в путь.
   Всю ночь шли, на полпути наткнулись на штабную палатку с отцами-командирами сборов, что и полагалось по заданию. Те, естественно, бухали ханку, нас поджидаючись, но встретили нас ни в одном глазу и на полном серьёзе. Сказали, что курды уже отметились, но и мы хороши. Пожурили лишь за один недочёт. Знаком оповещения у нас был вороний "ка-р-р", а, как со знанием дела подсказало начальство, птички ночью не каркают, но что с горожан возьмёшь.
   Нацедили мне, как командиру, стакашек и благословили в дальнейший путь.
   Шли до утра, днём укромно подкормились десантным пайком и выспались, а как солнце село, опять вереницей к уже близкой цели.
   Шли, шли, подустали зверски, и тут чувствую, бунт назревает. Бурчит народ, недовольство выказывает и, вот-те здрасьте, мой же друг и однокашник, тоже Сашка, аж засипел, мол, пора у командира карту отнять, завёл к чёрту на кулички, спасайся, кто может… Но номер не прошёл.
   Я его перво-наперво обложил откуда-то взявшимся уже командирским баском, потом на поляне к какому-то дубу подтащил, а рядом двух ребят самых нахалистых с калашами поставил и завопил: "Расстреляю к чёртовой бабушке! Оружие наизготовку, по счёту три – пли!
   Ответственность беру на себя". Патроны-то холостые были, но знал
   Сашка, что обжечь вблизи можно мало не покажется. Бухнулся на колени, мямлит, мол, простите, товарищ командир. Ну, тут уж полная лафа пошла в смысле дисциплины, ребятки поутихли, подтянулись, благо, и на цель вскоре вышли.
   Выслал вперёд разведчиков, те, на удивление профессионально, на пузе метров пятьдесят проползли и выведали, где наши же ребята, противника изображавшие, покуривали да дремали у костра при фанерной ракете. Даже одного "языка", спеленав и рот закляпив, притащили. Ну тут мы страшный тарарам из калашей устроили, опять же взрывпакет хлопнули по всем правилам искусства и разнесли "ракету" к едрёной фене в щепу, в общем задание командования выполнили. А наставника, лихого капитана, что увёл часть моих ребят, только через двое суток выловили в болотах и благополучно эвакуировали.
   Не буду рассказывать как возвращались, как, выйдя из леса, реквизировали рейсовый автобус с перепуганными латышами, который и доставил нас почти до базы. Оказалось, из всех групп задание выполнили только, естественно, курды да мы, несмышлёныши. Автобус нам простили, а мне, как командиру ГГР, торжественно вручили латышский керамический набор из кувшинчика и стаканчиков.
   А ещё вручили, уже неофициально, самый почитаемый в воздушно-десантных войсках оберег, значок парашютиста с груди разбившегося до состояния мешка с желеобразной массой внутри солдатика. У него это был всего второй прыжок, да вот песчинка попала в прибор для выдёргивания парашютного кольца на случай отключки в воздухе пужливого парашютиста, а он на свою беду таким отказался.
   Вот тогда я и понял, что даже из сопливой интеллигенции, если с ножом к горлу магическое "Надо, Федя, надо", какие-никакие, а спецназовцы могут получиться. А меня ещё через несколько лет те же гэрэушники, повысив в звании, опять забрили на сборы, но уже на базу где-то под Кировоканом в Армении и для прохождения военно-альпинисткой подготовки. Вот уж где я натерпелся страху поболе того, что испытал в прыжках с парашютом.
   Там-то мандраж охватывает только перед шагом из самолёта в воздушное пространство, а я такое уже пережил во время студенческих сборов. К тому ж в Литве я был уже командиром и, если и тряслись поджилки, вида подавать права не имел. А в армянских горах испытал мучительное ощущение мухи, ползущей по стене в убийственной близости к полу. А ведь были ещё и так называемые "отрицалки". Это когда оказываешься подвешенным на крючьях под потолком нависающего каменного козырька. И уж до полного глазного остекленения доходишь, когда перебираешься на карабине по тонкой ниточке троса через бездонную пропасть.
   База с изуверской хитростью была расположена на трёх уровнях крутой горы, внизу столовая, посерёдке палатки, а ещё выше – туалет.
   Так что, хошь не хошь, а карабкайся весь день-деньской, укрепляй мышцы ноженек. Поначалу кое-кто и не доносил заложенное в себя в столовке до высшего уровня, но скоро все пообвыкли и шустрили вверх-вниз не хуже мушек.
   В середине месячных сборов меня выдернул оттуда на воскресенье сосед по дому в Москве и друг закадычный Грачик, проводивший неподалёку (а в Армении всё неподалёку) с семьёй отпуск на родине.
   Это было сделано вопреки всем правилам и обошлось в ящик лучшего армянского коньяка его двоюродному брату, Самвелу, местному
   "князьку" (директору треста общепита).
   И был выезд на горную речку с барашком в багажнике машины, и ещё один ящик, но уже водки, охлаждённый в ледяной речной водичке, и
   "хоравац" (тоже шашлык, но уже не из барашка, а молодого кабанчика).
   Кстати, перерезать глотку блеющему барашку было поручено мне как фронтовику и бойцу спецназа, что я и сделал для поддержания репутации ВДВ, предварительно приняв на грудь стакан охлаждённой.
   В завершение дружеского пикника мы вкусили потрясающее блюдо из почти всего, что осталось от закланного мною агнца (на шашлык идёт только спинная вырезка и рёбрышки) и томилось на углях с утра. Блюдо это поглощается стаканами и имеет потрясающий отрезвляющий эффект. А потому уже плотно стоящего на ногах, меня загрузили в машину местного начальника УВД с мигалкой и доставили к шлагбауму сборов.
   Добравшись до палатки, я только смежил веки, как услышал "Рота, подъём!" – и снова вверх-вниз по горам, по долам до самого отбоя.
   А в заключение сборов восхождение на Арагац (названному так, наверно, по одноимённому армянскому портвейну, ибо турецкое название
   – Алагёз). Этот неописуемой красоты трёхтысячник со снежной шапкой, конечно, несравненно мельче турецкого Арарата (вечной боли армянского народа), но сил и нервов у нас забрал много. Главное, мы его всё же (Гип-гип-ура!) покорили, и, скатившись кубарем по снегу в распростёртые объятия отцов-командиров, получили от них, не отходя от кассы, значок военного альпиниста.
 

Чирей

 
   Всегда с удовольствием вспоминаю молодые студенческие годы. Да и не только я. Как встретимся с однокашниками по университету, такая лавина воспоминаний поднимается, что можем часами перемывать старые косточки, перебивая друг друга и каждый раз начиная словами "А помнишь, как…". Жаль, что всё реже эти встречи и народу поубавилось, ну, да ладно. Вот одна из таких историй.
   Послали нас со второго курса на целину. Не поднимать её, родимую, это уж давно сделали наши предшественники, а строить. Выпало нашей бригаде воздвигать в целинном совхозе коровник. Что построили мы, хилые гуманитарии, отдельный разговор, да и не об этом речь. Скажу только, что даже совхозный инженер не нашёл этому определения.
   Вернее, нашел, но это уж из разряда ненормативной лексики, потому опустим.
   Была в нашей бригаде одна девчушка, в отличие от нас, с вечернего факультета, медицинского. Вечером училась, а днём работала в университетской поликлинике санитаркой. Всем она сразу полюбилась за весёлый и добрый нрав. К тому же выполняла врачебные функции, ну там кому что йодом помазать, перевязать, пургену или аспирину подкинуть и так далее. А у меня, на мою беду, прямо перед возвращением чирьи возникли на шее, видать, от степной казахстанской пыли, в которой работали. Вот меня Нина, так её звали, и мазала какой-то вонючей мазью, а перед отъездом наказала и в Москве зайти к ней в поликлинику.
   Зашёл, скорее ради общения с хорошим человеком. Ниночка меня смазала, повязку сменила. Поболтали, повспоминали, похихикали, а напоследок она сказала, в какой кабинет дня через два прийти. Когда решил заскочить, смотрю, у кабинета огромная очередь студентов.
   "Граждане, – говорю я с поклоном, – не откажите в любезности, пропустите вне очереди, мне только чирей перевязать". Чувствую, народ как-то заколдобился и оцепенел.
   Я, пользуясь сумятицей, быстро за дверь и заскочил. А там вижу,
   Нины нет, а сидит какой-то врач с бородёнкой, интеллигентной наружности. Отрывает глаза от бумаг, очки снимает и спрашивает: "Вам что, молодой человек?". Я немного смутился, говорю, мол, к Нине пришёл, она меня тут перевязывала. А он: "И что это вам Ниночка перевязывала?". "Да шею", – говорю, а сам чувствую, что-то не так.
   И тут врач стал как-то мелко-мелко смеяться, аж ногами задрыгал.
   "Я, – говорит он сквозь хихиканье, – не по этому делу, вот если б что пониже перевязать, тогда пожалуйста". Выскочил я из кабинета, как пробка из бутылки, оглянулся, а на двери крупными печатными буквами "УРОЛОГ". Уж не знаю, каким чудом, но это вмиг стало известно всему курсу, видно, кто-то из наших в очереди затесался.
   Долго потом на потеху всем окружающим спрашивали меня, кивая многозначительно на область ширинки: "Ну, как твой чирей, перевязан?".
 

Перпетуум-мобиле

 
   В жизни чем чёрт не шутит, всяко бывает, столкнёшься с чем-то непонятным, ну, задумаешься на минуту, потом плюнешь и дальше бежишь. Вот ехал я как-то на такси к друзьям на день рождения, вдруг на светофоре дверь задняя открывается и мужичок какой-то вида весьма непрезентабельного залезает. Мы с таксистом обернулись, и на наш немой вопрос тот и говорит деловитым тоном, мол, подбросьте по пути, сойду на третьем перекрёстке.
   Домчали туда, обернулись, а сзади пустота и никогошеньки. Прямо мистика какая-то, машина ведь даже не притормаживала. Посидели мы с таксистом огорошенные да и дальше поехали. Потом уж умные люди объяснили, что был то фантом, застрял между двумя мирами, вот и пугает людей. Ну, фантом так фантом, а выгоду свою блюдёт, за такси-то не расплатился.