Страница:
Врачеватель, осушив кружку, кажется четвертую, вдруг всхлипнул, пустил слезу и затих в уголке, мирно похрапывая.
— Пойдем-ка на свежий воздух, — тихо предложил Многоликий. — Эй, блоха с косичками — не шуми тут, видишь, дядя устал.
— Не футу, — неразборчиво донеслось из сундука под шелест азартно перебираемых платьев.
В соседней комнате как раз собиралась вздремнуть Женушка Купца, но по просьбе Дэйнила она перебралась досматривать сны туда, откуда пришли Гвоздь и Многоликий.
— Заодно приглядит за девочкой, — сказал Дэйнил. — Ну, брат, рассказывай, что у тебя стряслось. — Теперь, когда они остались наедине, Многоликий выглядел вполне трезвым, как и Гвоздь.
Тот вкратце пересказал ему свою историю с паломничеством, опустив подробности, связанные с истинной подоплекой случившегося. Дэйнилу совсем необязательно было знать про Носителей, Узел в Трех Соснах и странное поведение Матиль. Особенно — про последнее.
— Темнишь, — подытожил Многоликий, хрустя взятым из корзины на окне яблоком. Еще одно он бросил Гвоздю. — Темнишь, брат. Но это твое дело. Чем я могу тебе помочь?
Вот за это Рыжий и уважал Дэйнила. Не «Чего ты хочешь?», а «Чем я могу помочь?» — и всё.
— Две вещи. Во-первых, я хочу, чтобы ты связался с Фейсалом.
Многоликий чуть не подавился.
— Вот так просто, да?! «Связался с Фейсалом»! У тебя брат, богатое воображение. Как ты себе это представляешь: я бросаю всё, пересекаю Ллаургин из конца в конец, и старик тут же хочет лично встретиться со мной, едва я появлюсь у него на порог, да?
Каждый из шептунов (а Дэйнил был одним из них, как и многие странствующие актеры) видел господина Фейсала хотя бы раз в жизни. Когда предварительный этап вербовки заканчивался и человека принимали на тайную службу, «уши и глаза королевства» лично встречался с новичком. Господин Фейсал считал, что это полезно для дела. Но многие после первой встречи больше никогда не виделись с главой тайной службы, хотя исправно продолжали служить на благо Иншгурры. Получить аудиенцию у господина Фейсала было непросто: если ты заявлялся даже со сверхважными новостями, их выслушивали дежурные секретари или другие работники разветвленного механизма государственной безопасности.
— Он примет тебя, если скажешь, от кого ты. Графиня, с которой я приехал сюда, — его племянница. И вполне может быть, что ее жизнь в опасности.
— «Может быть» или «в опасности»? Пойми, в этаком деле каждое слово важней важного.
— Я ни в чем не уверен. Кроме разве того, что Фейсал побеспокоится о ней, даже если есть лишь вероятность угрозы. Понимаешь?
— Думаешь так спасти свою голову?
— Может, не только свою. И учти, ты ничем не рискуешь.
— Ну да! Гвоздь, даже если бы ты был моим родным братом, я бы сотню раз поразмыслил, стоит ли в это ввязываться. Старик отыщет кого угодно и где угодно — и ты это знаешь.
— Ты ничем не рискуешь, — повторил Рыжий. — Ты ведь только передашь то, что я тебе сказал. Я мог тебя и обмануть, правильно?
— По-моему, именно этим, брат, ты и занимаешься. И не убедительно.
— Я заплачу. Деньги у меня есть, графинька не пожадничала.
— Вот, значит, как, — хмыкнул Дэйнил. — И что, за дело?
— То есть?
— Да ладно, что ты лопухи мне на уши вешаешь. Ну, ты ее уже?.. — Многоликий сопроводил вопрос недвусмысленным жестом.
— Да еще, в общем…
— Значит, покамест она тебя, — подытожил Дэйнил. — Я этих знатных навидался будь здоров! Если сразу на место ее не поставить, так и будет тобой крутить-вертеть.
— Как же, будет! У нее в башке комары жужжат! Да и мала она еще, мне с ее служанкой хватает чирьев…
— О! Ты, брат, выходит, еще на первой ступени к… Сперва служанка, потом хозяйка. Проверенный способ, понимаю. А как она, хороша?
— Да обычная, только нос, как у всех знатных, к самому небу задран…
— Я про служанку спрашивал, Рыжий. Да-а, теперь мне ясно, какие такие обязательства держат тебя при этой графине.
— А пошел бы ты куда подальше! Скажи одно: поможешь или нет?
— Не раздувай ноздри, я это по-дружески. Конечно, помогу. Как Собор закончится, так и отправлюсь. Мы всё равно на зиму в Нуллатон собирались. Но ты, как я помню, о двух услугах просил.
Гвоздь набрал в грудь побольше воздуха.
— Вторая тебе понравится еще меньше, чем первая.
— Не сомневаюсь. Выкладывай, не тяни.
— Матиль. Ее нужно увезти отсюда. Долго объяснять, а о многом я вообще не могу сейчас рассказывать, но девчонке здесь оставаться опасно.
— Подожди, подожди. То ты про графиню, то про девочку. У тебя самого-то в голове комары не завелись часом?
— У меня с головой всё в порядке! — огрызнулся Гвоздь. — Насчет графини — одно, насчет Матиль — совсем другое. Тут всё решится за пару дней. Или ничего страшного, или нужно будет срочно куда-то девать девчонку. Причем так, чтобы ни мой спутник, ни кто-нибудь другой из нашей теплой паломнической компашки ее не нашли. Меня они по-любому через неделю отпустят — вот аккурат как Собор закончится. Тогда я отыщу тебя и заберу девочку.
— Не пойдет.
— Что?
— Даже если бы я согласился — где, по-твоему, кинется искать малявку твой «мэтр»? В первую очередь вспомнит обо мне и о том, как мы его здесь споили. И еще я вот чего не пойму: в Нуллатон, выходит, я доберусь уже после того, как ты расстанешься с этой своей компашкой из графинь и баронских сынков. Тогда на кой мне переться к Фейсалу?
— Ладно, — сказал Гвоздь, — ладно. Я бы пришел за девочкой намного позже, чем через неделю. Может, вообще бы никогда не пришел — не смог бы. Я сам не до конца понимаю, что здесь затевается, но… Мне нужно найти человека, который бы позаботился о ней, хотя бы первое время.
— Здесь, брат, ты такого человека не найдешь. У меня не та жизнь и не тот характер: мы слишком солоно живем для этой малявки. Ей нужно что-то попроще и подомашней. Подыщи какую-нибудь сердобольную вдовушку или лучше монаха, чтоб занялся твоей Матиль, определил в школу. Оттуда ты, если захочешь, сможешь ее забрать. А нет — девочка будет пристроена, с крышей над головой, с каким-никаким харчем, с местом в жизни. И кстати, монахи, в отличие от вдовушек, не поставляют таких вот малышек в бордели. Подумай.
— Да, — соскочил с подоконника Гвоздь, — так я и сделаю. Тем более монахов сейчас здесь хоть отбавляй. Но этот старый хрыч никогда не отпускает меня с Матиль одного. Мне понадобится твоя помощь, точнее, твоих ребят…
— Это другой разговор! — Многоликий хлопнул Кайнора по плечу и усмехнулся. — Поможем, брат, поможем.
Баллуш об этих разговорах знал и по возможности подтверждал слухи. Другие высшие иерархи Церкви о характере Тихохода были наслышаны тоже.
— Я в первый раз вошел в Зал Мудрости сорок пять лет назад.
Обычные в общем-то слова. И совсем, кажется, неуместные во время горячего спора (дискуссии!) между собравшимися. А гляди-ка: притихли, даже Эмвальд Секач умолк на полуслове и мягонько на кресло свое опустился.
Молчат. Ждут, что Тихоход дальше говорить станет.
Сейчас… станет!
— Сорок пять лет, — повторил он негромко, словно обращался к самому себе. — Сперва служкой, потом секретарем, теперь вот отцом настоятелем. И с тех пор ничего не изменилось. Мой учитель, Эрх Бездомный, говорил, что двадцати четырех мудрецов вполне достаточно, чтобы любое, даже самое простое начинание никогда не завершилось. А когда я однажды, набравшись храбрости, спросил, почему он так в этом уверен, Эрх сказал: «Поймешь, когда с мое позаседаешь в Соборе». Многие из вас сейчас наскоро примеривают на лица обиженные или даже оскорбленные выражения, а кто-то, уверен, мечтает, чтобы я поскорее заткнулся и вы могли бы продолжить обсуждение жизненно важных вопросов. Хотя, если уж честно, больше это похоже на грызню дворняг над дохлым конем. Да-да, дохлым! И дворняги настолько увлеклись дележкой, что не замечают, как к ним уже подкрадываются волки.
Ильграм Виссолт склонил голову и несколько раз звонко похлопал:
— Крайне эффектное вступление, браво! Емкое, образное. Вы часом не пишете стихи, Тихоход? У вас несомненный дар. Вы ухитрились в столь малом количестве слов запрятать так много смысла — и так изящно, по-доброму пожурить нас, действительно немного увлекшихся дискуссией. Но, полагаю, это только пролог к тому, что вы намереваетесь сказать.
Он по-птичьи склонил голову набок; в свете от сотен свечей правый глаз на его маске Разящей хищно блеснул
— Пролог — но совсем не к тому, чего вы ожидаете. — Баллуш с поклоном повернулся к Тагратваллу, с которым уговорился заранее, еще вчера: — Позволит ли мне уважаемый председатель Собора задать несколько вопросов присутствующим здесь братьям?
— Это что, допрос?! — взвился Секач.
— Это всего лишь вопросы. От которых те из вас, кто сочтет нужным, смогут уклониться.
— Если, разумеется, я на правах председателя не попрошу уклоняющихся всё-таки ответить, — подытожил Тагратвалл. — Начинай, Тихоход.
— Надеюсь, всё это имеет хоть какой-то смысл, — проворчал Хиларг Туиндин, плотнее запахиваясь в расшитую алыми мотыльками мантию.
— Имеет, — весомо произнес Баллуш. — И многие из здесь присутствующих, думаю, скоро догадаются, о чем я намерен говорить. Но сперва — вопросы. Итак, я хочу услышать от каждого из вас, сколько раз за последний год в ваших эпимелитствах были замечены случаи, которые можно расценить как сверхъестественные. Под таковыми я разумею прежде всего признаки присутствия существ, которые обычно в Ллаургине Отсеченном не встречаются… точнее — не обитают в нем.
— Включая возможные мистификации?
— Да, Мэшт, включая мистификации или то, что кто-то из вас счел мистификациями. В том числе — мистификациями свидетельств присутствия в Ллаургине зверобогов. Может быть, ты и начнешь?
Мэшт Риссадор, эрхиэпимелит Тайдонского округа, устало потер правой рукой лицо в том месте, где обычно носил на глазах темную повязку. Сюда, в Зал Мудрости, он пришел без нее, но прочие атрибуты своего сана: черный плащ бархатистым мехом наружу и когтевидные наперстки на левой руке — надел.
— Сверхъестественные случаи… — Риссадор словно попробовал эти слова на зуб — и вкус их ему очень не понравился. — Были. И за эти несколько лет — раза в два больше, чем раньше.
Он рассказал о громадных холмах свежей земли, возникавших посреди полей буквально за ночь, о странном поведении медведок, которые, во-первых, с некоторых пор стали крупнее, а во-вторых, частенько выползали наружу и забирались в дома с каменным фундаментом. О найденных на юге округа окаменелых погадках, размером с поленницу дров — и о том, что для окаменелых эти погадки выглядели очень уж свежо. Об участившихся случаях прозверения среди детей и безумцев; таковые были нередки всегда, поэтому когда Риссадор говорил об участившихся, он подразумевал едва ли не эпидемию в некоторых зверобогадельнях. Наконец, о превысившем все мыслимые пределы количестве священных реликвий, которыми нынче торговали в округе — и хотя часть из них явно составляли подделки, встречались и подлинные, вроде хитиновых кусочков панциря Муравья, фрагментов выползка Змеи или чешуек Дракона.
— Некоторые, я уверен, сохранились еще с прежних времен, но… — Риссадор вздохнул и покачал головой, будто сам не верил в то, что собирается сказать. — Но некоторые выглядят вполне свежими.
— Благодарю, — кивнул Тихоход. — Теперь хотелось бы выслушать остальных.
И они начали говорить: одни нехотя, другие с деланным безразличием, третьи — торопясь поделиться тем, что знали. Так или иначе, они наконец-то обратили свое внимание в нужную Баллушу сторону, задумались над действительно важными вещами.
Хотя — и он не обманывал себя пустыми надеждами на сей счет — мало кто из настоятелей или паттов готов был пойти до конца. Пока еще — нет.
Но постепенно, одного за другим, Тихоход заставлял их же самих произносить слова, от которых им будет сложно отказаться.
— И всё же я хочу понять, к чему клонит уважаемый нами всеми Баллуш, — не вытерпел Хиларг Туиндин. — Мы уже несколько часов, — он наигранно зыркнул на круглый циферблат, установленный в Зале всего-то пару лет назад, — уже почти два часа пересказываем друг другу какие-то небылицы. Вместо того чтобы обсуждать вопросы насущные и важные.
Многие из паттов и настоятелей посмотрели на Туиндина, будто на убогого. Многие — но не все, отметил Тихоход.
Он молчал, не торопясь что-либо объяснять.
Объяснять взялся Осканнарт Хэйр, как и договаривались.
— Видимо, Туиндин, — пауза, — уважаемый всеми нами, не совсем внимательно слушал то, что здесь говорилось. Это и не удивительно: наши сообщения, следует признать, довольно однообразны и скучны. К тому же нет необходимости выслушивать их все, чтобы понять суть — просто, по аналогии. Поскольку я не сомневаюсь, что каждый из нас уже догадался о ней, подытожу услышанное, больше для себя.
— Подытожьте, — милостиво кивнул Тагратвалл. Жезл председателя в его руках описал дугу и клацнул о столешницу набалдашником. — Только без длиннот и заумных фраз.
— Итак, в течение последнего года, а если уж точнее, нескольких лет, во вверенных нам эпимелитствах происходили события феноменальные, сверхъестественные. Собственно, не происходили — продолжают происходить по сей день. Не будем покамест вдаваться в поиски их причин, а отметим в первую очередь то, что…
— Покороче, брат.
— Да, разумеется. Отметим, что все упомянутые события никоим образом не способствовали приумножению спокойствия в королевстве. Простолюдины, да и не только они, начали поговаривать о грядущем Нисхождении, которое, мол, вызвано грехами людей, ибо грехи эти превзошли все допустимые пределы и теперь, как следствие, Иншгурре грозит гибель. Правы или нет утверждающие это — сейчас не важно. Да, не важно! — и не стоит шуметь и возмущаться, братья. Поскольку есть более насущные вопросы, о которых столь мудро изволил выразиться Туиндин, — пауза, — уважаемый всеми нами. Я говорю о стабильности в государстве, а ее становится всё меньше и меньше. Слухи ширятся, волнение в народе приобретает массовый характер. Этому способствуют и многочисленные прозверения детей и безумцев. Мы можем вовремя убрать кучу… э-э-э… артефакта, похожего на окаменевшие погадки, и сделать вид, будто ее не было. Но у прозверевших и тронувшихся от этого умом детей чаще всего есть родители. Словом, нам пора бы наконец обратить внимание на происходящее и принять меры.
— Какие? — почти благожелательно спросил Ильграм Виссолт, подавшись вперед и блестя остроконечным клювом на маске. — Или кто-нибудь здесь полагает, что другие его собратья сидят сложа руки и ничего не предпринимают? Ты прав, Осканнарт, я могу сделать так, чтобы за ночь исчез артефакт, подобный тому, о котором ты упомянул. Я даже могу позаботиться о замалчивании некоторых случаев стихийного прозверения. О некоторых — не обо всех. И вообще, коль уж на то пошло, стихийные прозверевшие меня мало волнуют.
— Наконец-то! — Дэлгэр Ярхамет, сухощавый настоятель Абхонской обители Стрекозы Стремительной, хлопнул ладонью по ручке кресла. — Наконец-то мы заговорили о главном! Прозверевшие, наши прозверевшие. Вот о чем следовало спрашивать! — Он метнул укоризненный взгляд в сторону Баллуша, и Тихоход лениво подумал, что с некоторыми заранее нельзя ни о чем договариваться: тогда они убедительнее играют свою роль; и Ярхамет — тому пример. — Вот что я хотел бы услышать в первую очередь от братьев-настоятелей, — продолжал тот. — Ведь ваши прозверевшие тоже стали рассказывать о видениях.
— Мои прозверевшие только этим и занимаются! — пренебрежительно хмыкнул Армоль Неспокойный. Он с болезненной тщательностью поправил складки плаща, выполненного в виде Нетопырьих крыльев, и сложил на груди холеные, в дорогих перстнях, руки. — С утра до вечера и с вечера до утра, только позволь — они начинают твердить о видениях. Иногда это звучит забавно, и если слушать их перед сном, не нужно принимать маковый отвар. Но стоят такие россказни не больше, чем басни какого-нибудь безумного жонглера.
— Может быть, — не стал спорить Виссолт. — В вашем случае… — он улыбнулся четко выверенной улыбкой, — я ничего не могу утверждать. Однако соглашусь с Ярхаметом: прозверевшие с некоторых пор рассказывают удивительные вещи. Хельминур?
— Я поясню, — кивнул Хельминур Блистающий. — А другие, уверен, дополнят мои слова своими свидетельствами. В обители Птенцов каждый истинный случай прозверения заносился в летописи, поэтому мы могли проследить и сравнить… видения нынешние и видения прежние. Еще пятнадцать-двадцать лет назад прозверевшие путались в том, что с ними случалось во время общения с Сатьякалом. Они бормотали о разновидных чудищах и светящейся бездне, исполненной цветных звуков и сводящего с ума молчания. Послания от зверобогов они часто воспринимали, как набор слов, плохо между собою увязанных, но всё же поддающихся пониманию. Однако в последние годы прозверевшие рассказывают о другом. Всё чаще в их свидетельствах упоминается какой-то многоликий туман, коий некоторые из братьев нашей обители склонны отождествлять с Пеленой. Говорят прозверевшие и об образах этого мира, и иные из них, без сомнения, принадлежат Ллаургину Отсеченному. Прозверевшие в поразительных деталях описывают многие места, кои поддаются опознанию, также и людей, события, даже точные дни порой удается нам вычислить, благодаря упомянутым такими прозверевшими фазам луны.
— Чепуха! — зевнул Армоль. — Басни, жонглерские басни! Нетрудно описать «места и людей», которых когда-либо видел, даже мельком.
— Как правило, наши прозверевшие рассказывают о том, где никогда не бывали и не могли быть. В том числе они описывают некоторые захребетные города. Но и это еще не всё. Кроме таких свидетельств мы чаще и чаще встречаемся с рассказами о сообщениях… об указаниях…
— О том, что нельзя назвать иначе, как приказами зверобогов, — холодно произнес Осканнарт Хэйр. — Четкими, жесткими, недвусмысленными приказами — ничуть не похожими на прежние размытые и едва поддающиеся пониманию. Мы тоже сталкивались с такими. И, к своей беде, успели выяснить, чем грозит их невыполнение.
— Фистамьенны.
— Да, Дэлгэр. Фистамьенны. Уже давно считалось, что зверобоги не используют их. Потому что, мол, вообще не вмешиваются в дела Тха Реального. Мы ошибались… точнее, с некоторых пор, когда думали так, стали ошибаться. — Хэйр поднялся со своего места и подошел к круглому циферблату часов. Рядом с каждым из двенадцати основных делений, обозначавших долю суток — два часа, принадлежавших тому или иному зверобогу, — находились маленькие фигурки: Дракон, Стрекоза, Крот и так далее. Настоятель монастыря Весеннего Роения коснулся громадной стрелки, выполненной в форме обоюдоострого меча.
— Тот, кто придумал этот механизм, поистине обладал мудростью прозверевшего. Время — кольцо, по которому перетекают из одного в другое события тварного мира. Всё повторяется. И если Сатьякал снова начал использовать фистамьеннов, можно предположить, что вскоре нас ожидает новое Нисхождение.
— Похоже, вы излишне много времени уделяете допросам запретников, — пренебрежительно процедил Армоль Неспокойный. — Это ведь они одержимы подобными опасениями? К тому же, Осканнарт, вы скачете с пятого на десятое, уподобляясь сверчку. Допойте до конца хоть одну из своих мелодий. Я хочу знать, что же такого случилось, когда в вашем монастыре не выполнили якобы требование якобы зверобогов.
«И ведь он даже не допускает мысли о том, что это правда, — подумал Баллуш, сочувственно глядя на Армоля. — Не удивлюсь, если через два-три дня отцом-настоятелем в монастыре Кожаных Крыльев будет кто-нибудь другой».
(И в этом Тихоход не ошибся — но причину замены угадать бы не смог, при всём своем желании.)
— Что случилось? — переспросил у Неспокойного Хэйр. — Прозверевшего, которому мы не вняли, заживо сожрали муравьи. Так же, как и исповедника, что выслушал прозверевшего, но не принял его слова всерьез. Позже подобный случай повторился — и, увы, мы опять оказались невнимательны и не поняли, что к чему. Однако в тот раз погиб не только прозверевший — мы лишились одного из наших амбаров, который муравьи уничтожили вместе с продуктами, — не осталось ни щепки, ни крошки! …Признаюсь, братья, я никогда и помыслить не мог, что во всём Ллаургине Отсеченном найдется столько муравьев. И я многим готов пожертвовать, чтобы никогда больше не видеть ничего подобного.
— Жертвовать надлежит без надежды и без торга! — прокаркал Анкалин-Пустынник. — Смирение!.. Вот чего не хватает этому миру! Потому и нисходят сюда зверобоги, чтобы научить нас ему.
— Если они низойдут, некого будет учить, — кривя тонкие губы, заявил патт Ларвант Тулш. Фигурка кабарги, вырезанная из красного дерева, улеглась у него на груди кровавым пятном. — Но вообще-то в одном Армоль прав: мы похожи на сверчков. Хватит перебивать друг друга и скакать от мысли к мысли, будто… — Сбившись, он махнул в воздухе рукой и неловко закончил: — Будто сверчки! Осканнарт, это всё, что вы хотели нам сообщить?
— Почти всё. Насколько я понимаю, не только в нашем эпимелитстве происходили случаи подобного рода, с появлением фистамьеннов и… наказанием невнимательных? — Большинство настоятелей и многие из паттов склонили головы, подтверждая это. — Тогда почему же ни один из нас не сообщил остальным? Перепугались? Или решили, что ни к чему тревожить тех, кто и так скоро узнает? Вот, — Хэйр снова показал на часы, — вот то, чем являемся все мы, братья. Ни прошлое, ни настоящее ничему не учит человека — и в этом он более, чем в чём-либо еще, отличается от животных. Однажды попавший в капкан, волк всегда станет обходить железные челюсти стороной; нажравшаяся яду, но выжившая крыса никогда больше не прикоснется к отравленному мясу. А человек, сколько ни тычь его, как щенка мордой в нагаженное, в прошлые ошибки, по-прежнему будет их совершать. Мы похожи на гиен, которые стоят у самой кромки океана и готовы разорвать друг друга в клочья за шмат дохлой клячи, — и не видят, что на них надвигается волна цунами. А лезвия продолжают вращаться, несмотря ни на что. — Осканнарт коснулся стрелки-меча и отдернул руку, уколовшись. Он повернул окровавленную ладонь к сидевшим за столом иерархам: — Вот это ждет каждого из нас. Крови и смертей не избежать, ибо зверобоги — признайтесь наконец в этом себе! — начали нисходить в Ллаургин. Но, — он выдернул из-за рукавного отворота платок и потер ладонь, — но у нас еще есть возможность избежать большой крови и ограничиться наименьшим количеством смертей. Если вы хотите этого…
Зал взорвался нестройными восклицаниями — испуганными, яростными или удивленными. Тагратваллу в который раз пришлось стучать жезлом и призывать к порядку. Наконец, когда таковой более-менее установился, слово взял Ларвант Тулш.
— Что вы хотите нам предложить? — спросил он у Хэйра. — Если память мне не изменяет, в прошлые Нисхождения и крови и смертей было предостаточно, да и вообще бедствий, больших и малых, тоже. Или вы, Осканнарт, научились договариваться с Сатьякалом?
— Безумие! — гневно воскликнул Анкалин-Пустынник. — Ересь изрекаешь, Ларвант, ересь! Коли уж зверобоги в непостижимой мудрости и милости своей решили низойти в Ллаургин, кто способен помешать им? Лишь безумец или же гнусный вероотступник полагает, будто наделен силою, соразмерной с силой Сатьякала!
— Таковых среди нас нет, — неожиданно мягко произнес Хэйр. — И в этом, братья, наше преимущество.
— Преимущество?! Как можно говорить о преимуществе по отношению к зверобогам?! — всхлипнул Гимфройс Смиренный.
— Успокойтесь, я говорю не о преимуществе по отношению к кому-либо, а о преимуществе в данной ситуации. — Осканнарт улыбнулся, и Баллуш улыбнулся тоже, понимая, что Хэйр попросту балуется освоенными в университете приемами софистики. Удивительно, но больше ни один из Двадцати Четырех не заметил этого, а сидевшие вдоль стен писцы и секретари, может, и обратили внимание, но не могли сейчас вмешаться. — Давайте, — продолжал Хэйр, — порассуждаем логически. Всякий раз зверобоги нисходили в Ллаургин по какой-либо причине. Значит, таковая есть (или недавно появилась) и в нашем случае.
— Только безумец или гнусный вероотступник!..
— Помолчите, Анкалин! — рассердился Тагратвалл. — И дайте наконец Хэйру закончить мысль.
— Благодарю. Итак, причина, которая вынудила… хорошо, из-за которой Сатьякал решил низойти. Благо, у нас есть «Бытие», где каждая из причин предыдущих Нисхождений описана — и мы можем сравнивать. Первое не в счет, сами понимаете почему. Второе, случившееся в двухсотом году, было направлено на истребление пралюдей, ибо они поклонялись Тринадцатому. В нашем случае не годится, потому что потомки пралюдей, живущие в Тайнангине, намного малочисленнее своих предков, а что касается запретников, все мы с вами помним указания самого же Сатьякала на сей счет, тайные буллы Альвакара Последнего и постановления соответствующих Соборов. Далее, Третье Нисхождение, как сказано в Книге, было направлено на окончательное уничтожение Тринадцатого, каковое вроде бы и состоялось. Однако вспомним о Носителях.
— Пойдем-ка на свежий воздух, — тихо предложил Многоликий. — Эй, блоха с косичками — не шуми тут, видишь, дядя устал.
— Не футу, — неразборчиво донеслось из сундука под шелест азартно перебираемых платьев.
В соседней комнате как раз собиралась вздремнуть Женушка Купца, но по просьбе Дэйнила она перебралась досматривать сны туда, откуда пришли Гвоздь и Многоликий.
— Заодно приглядит за девочкой, — сказал Дэйнил. — Ну, брат, рассказывай, что у тебя стряслось. — Теперь, когда они остались наедине, Многоликий выглядел вполне трезвым, как и Гвоздь.
Тот вкратце пересказал ему свою историю с паломничеством, опустив подробности, связанные с истинной подоплекой случившегося. Дэйнилу совсем необязательно было знать про Носителей, Узел в Трех Соснах и странное поведение Матиль. Особенно — про последнее.
— Темнишь, — подытожил Многоликий, хрустя взятым из корзины на окне яблоком. Еще одно он бросил Гвоздю. — Темнишь, брат. Но это твое дело. Чем я могу тебе помочь?
Вот за это Рыжий и уважал Дэйнила. Не «Чего ты хочешь?», а «Чем я могу помочь?» — и всё.
— Две вещи. Во-первых, я хочу, чтобы ты связался с Фейсалом.
Многоликий чуть не подавился.
— Вот так просто, да?! «Связался с Фейсалом»! У тебя брат, богатое воображение. Как ты себе это представляешь: я бросаю всё, пересекаю Ллаургин из конца в конец, и старик тут же хочет лично встретиться со мной, едва я появлюсь у него на порог, да?
Каждый из шептунов (а Дэйнил был одним из них, как и многие странствующие актеры) видел господина Фейсала хотя бы раз в жизни. Когда предварительный этап вербовки заканчивался и человека принимали на тайную службу, «уши и глаза королевства» лично встречался с новичком. Господин Фейсал считал, что это полезно для дела. Но многие после первой встречи больше никогда не виделись с главой тайной службы, хотя исправно продолжали служить на благо Иншгурры. Получить аудиенцию у господина Фейсала было непросто: если ты заявлялся даже со сверхважными новостями, их выслушивали дежурные секретари или другие работники разветвленного механизма государственной безопасности.
— Он примет тебя, если скажешь, от кого ты. Графиня, с которой я приехал сюда, — его племянница. И вполне может быть, что ее жизнь в опасности.
— «Может быть» или «в опасности»? Пойми, в этаком деле каждое слово важней важного.
— Я ни в чем не уверен. Кроме разве того, что Фейсал побеспокоится о ней, даже если есть лишь вероятность угрозы. Понимаешь?
— Думаешь так спасти свою голову?
— Может, не только свою. И учти, ты ничем не рискуешь.
— Ну да! Гвоздь, даже если бы ты был моим родным братом, я бы сотню раз поразмыслил, стоит ли в это ввязываться. Старик отыщет кого угодно и где угодно — и ты это знаешь.
— Ты ничем не рискуешь, — повторил Рыжий. — Ты ведь только передашь то, что я тебе сказал. Я мог тебя и обмануть, правильно?
— По-моему, именно этим, брат, ты и занимаешься. И не убедительно.
— Я заплачу. Деньги у меня есть, графинька не пожадничала.
— Вот, значит, как, — хмыкнул Дэйнил. — И что, за дело?
— То есть?
— Да ладно, что ты лопухи мне на уши вешаешь. Ну, ты ее уже?.. — Многоликий сопроводил вопрос недвусмысленным жестом.
— Да еще, в общем…
— Значит, покамест она тебя, — подытожил Дэйнил. — Я этих знатных навидался будь здоров! Если сразу на место ее не поставить, так и будет тобой крутить-вертеть.
— Как же, будет! У нее в башке комары жужжат! Да и мала она еще, мне с ее служанкой хватает чирьев…
— О! Ты, брат, выходит, еще на первой ступени к… Сперва служанка, потом хозяйка. Проверенный способ, понимаю. А как она, хороша?
— Да обычная, только нос, как у всех знатных, к самому небу задран…
— Я про служанку спрашивал, Рыжий. Да-а, теперь мне ясно, какие такие обязательства держат тебя при этой графине.
— А пошел бы ты куда подальше! Скажи одно: поможешь или нет?
— Не раздувай ноздри, я это по-дружески. Конечно, помогу. Как Собор закончится, так и отправлюсь. Мы всё равно на зиму в Нуллатон собирались. Но ты, как я помню, о двух услугах просил.
Гвоздь набрал в грудь побольше воздуха.
— Вторая тебе понравится еще меньше, чем первая.
— Не сомневаюсь. Выкладывай, не тяни.
— Матиль. Ее нужно увезти отсюда. Долго объяснять, а о многом я вообще не могу сейчас рассказывать, но девчонке здесь оставаться опасно.
— Подожди, подожди. То ты про графиню, то про девочку. У тебя самого-то в голове комары не завелись часом?
— У меня с головой всё в порядке! — огрызнулся Гвоздь. — Насчет графини — одно, насчет Матиль — совсем другое. Тут всё решится за пару дней. Или ничего страшного, или нужно будет срочно куда-то девать девчонку. Причем так, чтобы ни мой спутник, ни кто-нибудь другой из нашей теплой паломнической компашки ее не нашли. Меня они по-любому через неделю отпустят — вот аккурат как Собор закончится. Тогда я отыщу тебя и заберу девочку.
— Не пойдет.
— Что?
— Даже если бы я согласился — где, по-твоему, кинется искать малявку твой «мэтр»? В первую очередь вспомнит обо мне и о том, как мы его здесь споили. И еще я вот чего не пойму: в Нуллатон, выходит, я доберусь уже после того, как ты расстанешься с этой своей компашкой из графинь и баронских сынков. Тогда на кой мне переться к Фейсалу?
— Ладно, — сказал Гвоздь, — ладно. Я бы пришел за девочкой намного позже, чем через неделю. Может, вообще бы никогда не пришел — не смог бы. Я сам не до конца понимаю, что здесь затевается, но… Мне нужно найти человека, который бы позаботился о ней, хотя бы первое время.
— Здесь, брат, ты такого человека не найдешь. У меня не та жизнь и не тот характер: мы слишком солоно живем для этой малявки. Ей нужно что-то попроще и подомашней. Подыщи какую-нибудь сердобольную вдовушку или лучше монаха, чтоб занялся твоей Матиль, определил в школу. Оттуда ты, если захочешь, сможешь ее забрать. А нет — девочка будет пристроена, с крышей над головой, с каким-никаким харчем, с местом в жизни. И кстати, монахи, в отличие от вдовушек, не поставляют таких вот малышек в бордели. Подумай.
— Да, — соскочил с подоконника Гвоздь, — так я и сделаю. Тем более монахов сейчас здесь хоть отбавляй. Но этот старый хрыч никогда не отпускает меня с Матиль одного. Мне понадобится твоя помощь, точнее, твоих ребят…
— Это другой разговор! — Многоликий хлопнул Кайнора по плечу и усмехнулся. — Поможем, брат, поможем.
* * *
Новеньким Непосвященным, попадавшим в Йнуугскую обитель, послушники по секрету сообщали: худшее, что можно себе представить, это попасться под руку разгневанному отцу настоятелю. Тихоход, говорили, когда в гневе, способен словами гвозди забивать. В живого человека.Баллуш об этих разговорах знал и по возможности подтверждал слухи. Другие высшие иерархи Церкви о характере Тихохода были наслышаны тоже.
— Я в первый раз вошел в Зал Мудрости сорок пять лет назад.
Обычные в общем-то слова. И совсем, кажется, неуместные во время горячего спора (дискуссии!) между собравшимися. А гляди-ка: притихли, даже Эмвальд Секач умолк на полуслове и мягонько на кресло свое опустился.
Молчат. Ждут, что Тихоход дальше говорить станет.
Сейчас… станет!
— Сорок пять лет, — повторил он негромко, словно обращался к самому себе. — Сперва служкой, потом секретарем, теперь вот отцом настоятелем. И с тех пор ничего не изменилось. Мой учитель, Эрх Бездомный, говорил, что двадцати четырех мудрецов вполне достаточно, чтобы любое, даже самое простое начинание никогда не завершилось. А когда я однажды, набравшись храбрости, спросил, почему он так в этом уверен, Эрх сказал: «Поймешь, когда с мое позаседаешь в Соборе». Многие из вас сейчас наскоро примеривают на лица обиженные или даже оскорбленные выражения, а кто-то, уверен, мечтает, чтобы я поскорее заткнулся и вы могли бы продолжить обсуждение жизненно важных вопросов. Хотя, если уж честно, больше это похоже на грызню дворняг над дохлым конем. Да-да, дохлым! И дворняги настолько увлеклись дележкой, что не замечают, как к ним уже подкрадываются волки.
Ильграм Виссолт склонил голову и несколько раз звонко похлопал:
— Крайне эффектное вступление, браво! Емкое, образное. Вы часом не пишете стихи, Тихоход? У вас несомненный дар. Вы ухитрились в столь малом количестве слов запрятать так много смысла — и так изящно, по-доброму пожурить нас, действительно немного увлекшихся дискуссией. Но, полагаю, это только пролог к тому, что вы намереваетесь сказать.
Он по-птичьи склонил голову набок; в свете от сотен свечей правый глаз на его маске Разящей хищно блеснул
— Пролог — но совсем не к тому, чего вы ожидаете. — Баллуш с поклоном повернулся к Тагратваллу, с которым уговорился заранее, еще вчера: — Позволит ли мне уважаемый председатель Собора задать несколько вопросов присутствующим здесь братьям?
— Это что, допрос?! — взвился Секач.
— Это всего лишь вопросы. От которых те из вас, кто сочтет нужным, смогут уклониться.
— Если, разумеется, я на правах председателя не попрошу уклоняющихся всё-таки ответить, — подытожил Тагратвалл. — Начинай, Тихоход.
— Надеюсь, всё это имеет хоть какой-то смысл, — проворчал Хиларг Туиндин, плотнее запахиваясь в расшитую алыми мотыльками мантию.
— Имеет, — весомо произнес Баллуш. — И многие из здесь присутствующих, думаю, скоро догадаются, о чем я намерен говорить. Но сперва — вопросы. Итак, я хочу услышать от каждого из вас, сколько раз за последний год в ваших эпимелитствах были замечены случаи, которые можно расценить как сверхъестественные. Под таковыми я разумею прежде всего признаки присутствия существ, которые обычно в Ллаургине Отсеченном не встречаются… точнее — не обитают в нем.
— Включая возможные мистификации?
— Да, Мэшт, включая мистификации или то, что кто-то из вас счел мистификациями. В том числе — мистификациями свидетельств присутствия в Ллаургине зверобогов. Может быть, ты и начнешь?
Мэшт Риссадор, эрхиэпимелит Тайдонского округа, устало потер правой рукой лицо в том месте, где обычно носил на глазах темную повязку. Сюда, в Зал Мудрости, он пришел без нее, но прочие атрибуты своего сана: черный плащ бархатистым мехом наружу и когтевидные наперстки на левой руке — надел.
— Сверхъестественные случаи… — Риссадор словно попробовал эти слова на зуб — и вкус их ему очень не понравился. — Были. И за эти несколько лет — раза в два больше, чем раньше.
Он рассказал о громадных холмах свежей земли, возникавших посреди полей буквально за ночь, о странном поведении медведок, которые, во-первых, с некоторых пор стали крупнее, а во-вторых, частенько выползали наружу и забирались в дома с каменным фундаментом. О найденных на юге округа окаменелых погадках, размером с поленницу дров — и о том, что для окаменелых эти погадки выглядели очень уж свежо. Об участившихся случаях прозверения среди детей и безумцев; таковые были нередки всегда, поэтому когда Риссадор говорил об участившихся, он подразумевал едва ли не эпидемию в некоторых зверобогадельнях. Наконец, о превысившем все мыслимые пределы количестве священных реликвий, которыми нынче торговали в округе — и хотя часть из них явно составляли подделки, встречались и подлинные, вроде хитиновых кусочков панциря Муравья, фрагментов выползка Змеи или чешуек Дракона.
— Некоторые, я уверен, сохранились еще с прежних времен, но… — Риссадор вздохнул и покачал головой, будто сам не верил в то, что собирается сказать. — Но некоторые выглядят вполне свежими.
— Благодарю, — кивнул Тихоход. — Теперь хотелось бы выслушать остальных.
И они начали говорить: одни нехотя, другие с деланным безразличием, третьи — торопясь поделиться тем, что знали. Так или иначе, они наконец-то обратили свое внимание в нужную Баллушу сторону, задумались над действительно важными вещами.
Хотя — и он не обманывал себя пустыми надеждами на сей счет — мало кто из настоятелей или паттов готов был пойти до конца. Пока еще — нет.
Но постепенно, одного за другим, Тихоход заставлял их же самих произносить слова, от которых им будет сложно отказаться.
— И всё же я хочу понять, к чему клонит уважаемый нами всеми Баллуш, — не вытерпел Хиларг Туиндин. — Мы уже несколько часов, — он наигранно зыркнул на круглый циферблат, установленный в Зале всего-то пару лет назад, — уже почти два часа пересказываем друг другу какие-то небылицы. Вместо того чтобы обсуждать вопросы насущные и важные.
Многие из паттов и настоятелей посмотрели на Туиндина, будто на убогого. Многие — но не все, отметил Тихоход.
Он молчал, не торопясь что-либо объяснять.
Объяснять взялся Осканнарт Хэйр, как и договаривались.
— Видимо, Туиндин, — пауза, — уважаемый всеми нами, не совсем внимательно слушал то, что здесь говорилось. Это и не удивительно: наши сообщения, следует признать, довольно однообразны и скучны. К тому же нет необходимости выслушивать их все, чтобы понять суть — просто, по аналогии. Поскольку я не сомневаюсь, что каждый из нас уже догадался о ней, подытожу услышанное, больше для себя.
— Подытожьте, — милостиво кивнул Тагратвалл. Жезл председателя в его руках описал дугу и клацнул о столешницу набалдашником. — Только без длиннот и заумных фраз.
— Итак, в течение последнего года, а если уж точнее, нескольких лет, во вверенных нам эпимелитствах происходили события феноменальные, сверхъестественные. Собственно, не происходили — продолжают происходить по сей день. Не будем покамест вдаваться в поиски их причин, а отметим в первую очередь то, что…
— Покороче, брат.
— Да, разумеется. Отметим, что все упомянутые события никоим образом не способствовали приумножению спокойствия в королевстве. Простолюдины, да и не только они, начали поговаривать о грядущем Нисхождении, которое, мол, вызвано грехами людей, ибо грехи эти превзошли все допустимые пределы и теперь, как следствие, Иншгурре грозит гибель. Правы или нет утверждающие это — сейчас не важно. Да, не важно! — и не стоит шуметь и возмущаться, братья. Поскольку есть более насущные вопросы, о которых столь мудро изволил выразиться Туиндин, — пауза, — уважаемый всеми нами. Я говорю о стабильности в государстве, а ее становится всё меньше и меньше. Слухи ширятся, волнение в народе приобретает массовый характер. Этому способствуют и многочисленные прозверения детей и безумцев. Мы можем вовремя убрать кучу… э-э-э… артефакта, похожего на окаменевшие погадки, и сделать вид, будто ее не было. Но у прозверевших и тронувшихся от этого умом детей чаще всего есть родители. Словом, нам пора бы наконец обратить внимание на происходящее и принять меры.
— Какие? — почти благожелательно спросил Ильграм Виссолт, подавшись вперед и блестя остроконечным клювом на маске. — Или кто-нибудь здесь полагает, что другие его собратья сидят сложа руки и ничего не предпринимают? Ты прав, Осканнарт, я могу сделать так, чтобы за ночь исчез артефакт, подобный тому, о котором ты упомянул. Я даже могу позаботиться о замалчивании некоторых случаев стихийного прозверения. О некоторых — не обо всех. И вообще, коль уж на то пошло, стихийные прозверевшие меня мало волнуют.
— Наконец-то! — Дэлгэр Ярхамет, сухощавый настоятель Абхонской обители Стрекозы Стремительной, хлопнул ладонью по ручке кресла. — Наконец-то мы заговорили о главном! Прозверевшие, наши прозверевшие. Вот о чем следовало спрашивать! — Он метнул укоризненный взгляд в сторону Баллуша, и Тихоход лениво подумал, что с некоторыми заранее нельзя ни о чем договариваться: тогда они убедительнее играют свою роль; и Ярхамет — тому пример. — Вот что я хотел бы услышать в первую очередь от братьев-настоятелей, — продолжал тот. — Ведь ваши прозверевшие тоже стали рассказывать о видениях.
— Мои прозверевшие только этим и занимаются! — пренебрежительно хмыкнул Армоль Неспокойный. Он с болезненной тщательностью поправил складки плаща, выполненного в виде Нетопырьих крыльев, и сложил на груди холеные, в дорогих перстнях, руки. — С утра до вечера и с вечера до утра, только позволь — они начинают твердить о видениях. Иногда это звучит забавно, и если слушать их перед сном, не нужно принимать маковый отвар. Но стоят такие россказни не больше, чем басни какого-нибудь безумного жонглера.
— Может быть, — не стал спорить Виссолт. — В вашем случае… — он улыбнулся четко выверенной улыбкой, — я ничего не могу утверждать. Однако соглашусь с Ярхаметом: прозверевшие с некоторых пор рассказывают удивительные вещи. Хельминур?
— Я поясню, — кивнул Хельминур Блистающий. — А другие, уверен, дополнят мои слова своими свидетельствами. В обители Птенцов каждый истинный случай прозверения заносился в летописи, поэтому мы могли проследить и сравнить… видения нынешние и видения прежние. Еще пятнадцать-двадцать лет назад прозверевшие путались в том, что с ними случалось во время общения с Сатьякалом. Они бормотали о разновидных чудищах и светящейся бездне, исполненной цветных звуков и сводящего с ума молчания. Послания от зверобогов они часто воспринимали, как набор слов, плохо между собою увязанных, но всё же поддающихся пониманию. Однако в последние годы прозверевшие рассказывают о другом. Всё чаще в их свидетельствах упоминается какой-то многоликий туман, коий некоторые из братьев нашей обители склонны отождествлять с Пеленой. Говорят прозверевшие и об образах этого мира, и иные из них, без сомнения, принадлежат Ллаургину Отсеченному. Прозверевшие в поразительных деталях описывают многие места, кои поддаются опознанию, также и людей, события, даже точные дни порой удается нам вычислить, благодаря упомянутым такими прозверевшими фазам луны.
— Чепуха! — зевнул Армоль. — Басни, жонглерские басни! Нетрудно описать «места и людей», которых когда-либо видел, даже мельком.
— Как правило, наши прозверевшие рассказывают о том, где никогда не бывали и не могли быть. В том числе они описывают некоторые захребетные города. Но и это еще не всё. Кроме таких свидетельств мы чаще и чаще встречаемся с рассказами о сообщениях… об указаниях…
— О том, что нельзя назвать иначе, как приказами зверобогов, — холодно произнес Осканнарт Хэйр. — Четкими, жесткими, недвусмысленными приказами — ничуть не похожими на прежние размытые и едва поддающиеся пониманию. Мы тоже сталкивались с такими. И, к своей беде, успели выяснить, чем грозит их невыполнение.
— Фистамьенны.
— Да, Дэлгэр. Фистамьенны. Уже давно считалось, что зверобоги не используют их. Потому что, мол, вообще не вмешиваются в дела Тха Реального. Мы ошибались… точнее, с некоторых пор, когда думали так, стали ошибаться. — Хэйр поднялся со своего места и подошел к круглому циферблату часов. Рядом с каждым из двенадцати основных делений, обозначавших долю суток — два часа, принадлежавших тому или иному зверобогу, — находились маленькие фигурки: Дракон, Стрекоза, Крот и так далее. Настоятель монастыря Весеннего Роения коснулся громадной стрелки, выполненной в форме обоюдоострого меча.
— Тот, кто придумал этот механизм, поистине обладал мудростью прозверевшего. Время — кольцо, по которому перетекают из одного в другое события тварного мира. Всё повторяется. И если Сатьякал снова начал использовать фистамьеннов, можно предположить, что вскоре нас ожидает новое Нисхождение.
— Похоже, вы излишне много времени уделяете допросам запретников, — пренебрежительно процедил Армоль Неспокойный. — Это ведь они одержимы подобными опасениями? К тому же, Осканнарт, вы скачете с пятого на десятое, уподобляясь сверчку. Допойте до конца хоть одну из своих мелодий. Я хочу знать, что же такого случилось, когда в вашем монастыре не выполнили якобы требование якобы зверобогов.
«И ведь он даже не допускает мысли о том, что это правда, — подумал Баллуш, сочувственно глядя на Армоля. — Не удивлюсь, если через два-три дня отцом-настоятелем в монастыре Кожаных Крыльев будет кто-нибудь другой».
(И в этом Тихоход не ошибся — но причину замены угадать бы не смог, при всём своем желании.)
— Что случилось? — переспросил у Неспокойного Хэйр. — Прозверевшего, которому мы не вняли, заживо сожрали муравьи. Так же, как и исповедника, что выслушал прозверевшего, но не принял его слова всерьез. Позже подобный случай повторился — и, увы, мы опять оказались невнимательны и не поняли, что к чему. Однако в тот раз погиб не только прозверевший — мы лишились одного из наших амбаров, который муравьи уничтожили вместе с продуктами, — не осталось ни щепки, ни крошки! …Признаюсь, братья, я никогда и помыслить не мог, что во всём Ллаургине Отсеченном найдется столько муравьев. И я многим готов пожертвовать, чтобы никогда больше не видеть ничего подобного.
— Жертвовать надлежит без надежды и без торга! — прокаркал Анкалин-Пустынник. — Смирение!.. Вот чего не хватает этому миру! Потому и нисходят сюда зверобоги, чтобы научить нас ему.
— Если они низойдут, некого будет учить, — кривя тонкие губы, заявил патт Ларвант Тулш. Фигурка кабарги, вырезанная из красного дерева, улеглась у него на груди кровавым пятном. — Но вообще-то в одном Армоль прав: мы похожи на сверчков. Хватит перебивать друг друга и скакать от мысли к мысли, будто… — Сбившись, он махнул в воздухе рукой и неловко закончил: — Будто сверчки! Осканнарт, это всё, что вы хотели нам сообщить?
— Почти всё. Насколько я понимаю, не только в нашем эпимелитстве происходили случаи подобного рода, с появлением фистамьеннов и… наказанием невнимательных? — Большинство настоятелей и многие из паттов склонили головы, подтверждая это. — Тогда почему же ни один из нас не сообщил остальным? Перепугались? Или решили, что ни к чему тревожить тех, кто и так скоро узнает? Вот, — Хэйр снова показал на часы, — вот то, чем являемся все мы, братья. Ни прошлое, ни настоящее ничему не учит человека — и в этом он более, чем в чём-либо еще, отличается от животных. Однажды попавший в капкан, волк всегда станет обходить железные челюсти стороной; нажравшаяся яду, но выжившая крыса никогда больше не прикоснется к отравленному мясу. А человек, сколько ни тычь его, как щенка мордой в нагаженное, в прошлые ошибки, по-прежнему будет их совершать. Мы похожи на гиен, которые стоят у самой кромки океана и готовы разорвать друг друга в клочья за шмат дохлой клячи, — и не видят, что на них надвигается волна цунами. А лезвия продолжают вращаться, несмотря ни на что. — Осканнарт коснулся стрелки-меча и отдернул руку, уколовшись. Он повернул окровавленную ладонь к сидевшим за столом иерархам: — Вот это ждет каждого из нас. Крови и смертей не избежать, ибо зверобоги — признайтесь наконец в этом себе! — начали нисходить в Ллаургин. Но, — он выдернул из-за рукавного отворота платок и потер ладонь, — но у нас еще есть возможность избежать большой крови и ограничиться наименьшим количеством смертей. Если вы хотите этого…
Зал взорвался нестройными восклицаниями — испуганными, яростными или удивленными. Тагратваллу в который раз пришлось стучать жезлом и призывать к порядку. Наконец, когда таковой более-менее установился, слово взял Ларвант Тулш.
— Что вы хотите нам предложить? — спросил он у Хэйра. — Если память мне не изменяет, в прошлые Нисхождения и крови и смертей было предостаточно, да и вообще бедствий, больших и малых, тоже. Или вы, Осканнарт, научились договариваться с Сатьякалом?
— Безумие! — гневно воскликнул Анкалин-Пустынник. — Ересь изрекаешь, Ларвант, ересь! Коли уж зверобоги в непостижимой мудрости и милости своей решили низойти в Ллаургин, кто способен помешать им? Лишь безумец или же гнусный вероотступник полагает, будто наделен силою, соразмерной с силой Сатьякала!
— Таковых среди нас нет, — неожиданно мягко произнес Хэйр. — И в этом, братья, наше преимущество.
— Преимущество?! Как можно говорить о преимуществе по отношению к зверобогам?! — всхлипнул Гимфройс Смиренный.
— Успокойтесь, я говорю не о преимуществе по отношению к кому-либо, а о преимуществе в данной ситуации. — Осканнарт улыбнулся, и Баллуш улыбнулся тоже, понимая, что Хэйр попросту балуется освоенными в университете приемами софистики. Удивительно, но больше ни один из Двадцати Четырех не заметил этого, а сидевшие вдоль стен писцы и секретари, может, и обратили внимание, но не могли сейчас вмешаться. — Давайте, — продолжал Хэйр, — порассуждаем логически. Всякий раз зверобоги нисходили в Ллаургин по какой-либо причине. Значит, таковая есть (или недавно появилась) и в нашем случае.
— Только безумец или гнусный вероотступник!..
— Помолчите, Анкалин! — рассердился Тагратвалл. — И дайте наконец Хэйру закончить мысль.
— Благодарю. Итак, причина, которая вынудила… хорошо, из-за которой Сатьякал решил низойти. Благо, у нас есть «Бытие», где каждая из причин предыдущих Нисхождений описана — и мы можем сравнивать. Первое не в счет, сами понимаете почему. Второе, случившееся в двухсотом году, было направлено на истребление пралюдей, ибо они поклонялись Тринадцатому. В нашем случае не годится, потому что потомки пралюдей, живущие в Тайнангине, намного малочисленнее своих предков, а что касается запретников, все мы с вами помним указания самого же Сатьякала на сей счет, тайные буллы Альвакара Последнего и постановления соответствующих Соборов. Далее, Третье Нисхождение, как сказано в Книге, было направлено на окончательное уничтожение Тринадцатого, каковое вроде бы и состоялось. Однако вспомним о Носителях.