Варя охнула и закрыла лицо руками.
— Не к добру это! Все не к добру! — запричитала она.
— Успокойтесь, сударыня, прошу вас, — я ласково погладил ее по голове. Варвара Николаевна, наконец, отняла от лица ладони.
— Я боюсь своего мужа, — сказала она. — И не знаю, можно ли вам доверять, — весь ее вид говорил о том, что она довольно долго набиралась решимости, прежде чем отважилась завести со мной этот разговор.
— Он жестоко обращается с вами? — высказал я одно из своих самых страшных предположений.
— Нет, — Варенька покачала головой. — Только грозится, если я не замолчу, перейти к более решительным мерам. А я все никак понять не могу, что же я такого сделала, какую страшную тайну раскрыла? Неужели Демьян замешан в каком-то страшном преступлении? — она подняла на меня уже заплаканные глаза, словно умоляя о помощи.
Я попробовал ее успокоить:
— Милая моя Варвара Николаевна, вы не сделали ничего плохого!
— А мой муж? — перебила она меня. — Я чувствую, что здесь что-то не так, — сказала Варвара Николаевна встревоженно. — Я ведь никогда его не любила, — откровенничала она. — Меня силой за него отдали. Я при этом ничего кроме ужаса и не испытывала! Словно знала заранее…
«Интересно, о чем»? — невольно пронеслось в моей голове.
— Полноте, успокойтесь! — я налил ей стакан воды, и она отпила из него меленькими глотками.
— Если бы это было так просто, — всхлипывала Варенька и совсем невпопад добавила: — Я страх как привидений боюсь.
— Каких еще привидений? — живо насторожился я, припомнив собственную историю с призраками.
— Я видела ночью, как в старой барской усадьбе зажегся свет, видела, как какая-то тень через двор из амбара пробиралась, — объяснила она.
Я вспомнил, что амбар, где досужий Демьян Ермолаевич испортил мне охоту на привидений, располагался как раз неподалеку от старой барской усадьбы.
— Так-так, — пробормотал я себе под нос.
— Что? — не поняла Варвара Николаевна.
— Это я о своем, не обращайте внимания. — А вам, сударыня, я даю честное слово дворянина разобраться в этом вопросе.
— Вы обещаете? — спросила она обрадованно.
Я кивнул:
— Ma parole d' honneur, — на этом мы с Варварой Николаевной и расстались. Правда за этот день она успела мне оказать еще одну маленькую услугу.
Я едва смог дождаться вечера, до того мне не терпелось познакомиться с призраком. Вооружившись, я отправился загонять добычу и прежде всего решил внимательнейшем образом осмотреть тот самый амбар, заинтересовавший меня больше всего. От Демьяна Ермолаевича мне удалось отделаться с великими трудностями, сославшись на усугубившееся нездоровье. Да и тут он высказал желание всю ночь продежурить у моей постели, насилу я его отговорил.
Я вышел из дома, как только часы пробили полночь, и мне удалось рассмотреть с балкона, что в старой барской усадьбе в одном из окон зажегся свет.
«А Варвара Николаевна-то права, оказывается»! — присвистнул я.
Я старался двигаться как можно бесшумнее и все время оглядывался по сторонам, не сидит ли у меня на хвосте Демьян Ермолаевич?
Но он почему-то отсутствовал на своем посту, и это показалось мне странным. Неужели и правда поверил в мою затянувшуюся хворь?! Подозрительно что-то! К своему счастью, я никого не встретил на парковой аллее, благополучно добравшись до амбара. Невольно я обратил внимание на то, что лопаты на месте уже не было.
Амбар, как и прежде, оказался незапертым. Я с трудом приотворил скрипучюю тяжелую дверь, которая никак не хотела мне поддаваться. Наощупь я вытащил из холщового мешка свечу, которую прихватил с собой, зажег ее и осветил заплесневелые стены ветхой, насквозь прогнившей постройки. Я огледелся по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного. Оставалось только руками развести, но останавливаться на полпути было не в привычке преображенца Кольцова, пусть он ныне и в отставке.
Покинув амбар, я направился к другому сараю, напротив, чтобы учинить в нем такой же обыск, так как тень могла обитать и по соседству с амбаром.
Этот сарай, как ни странно, также оказался открытым.
«Что за чертовщина»? — подумал я, с опаской ступая за дверь, которая, не в пример первой, открылась на удивление легко и свободно. Я едва не упал, споткнувшись обо что-то железное, снова зажег потухшую свечу и понял, что чуть было не наступил на лопату, которая занимала почти что половину сарая. Кругом были разбросаны другие инструменты, а земляной пол вскопан в нескольких местах, словно тут совсем недавно велись строительные работы, или кладоискатель решил откопать здесь клад.
«Ага, клад», — произнес я почти вслух с удовлетворением и решил, что самое главное — невзначай не нарваться на неприятеля.
В нескольких шагах от меня валялся вскрытый дубовый бочонок, и мне пришлось констатировать, что я опоздал. Если в бочонке и хранилось когда-то золото, то его уже успели благополучно переправить в иное, куда более безопасное, место. Без труда я направил на дно бочонка мерцающий свет свечи, которая вот-вот готова была погаснуть, и обнаружил на досках следующие обозначения, очевидно, выжженные: инициалы WS и римскую цифру XX.
Я рассудил, что если принять вышеназванные буквы за имена монет, то в этом боченке, скорее всего, были монеты виртембергские и, судя по всему, на сумму около двадцати тысяч, не меньше. По крайней мере, об этом свидетельствовали цифры.
Так куда же девалось содержимое? Если моя гипотеза верна, то…
Я не успел додумать свою мысль до конца, потому как у самой двери мелькнуло привидение, которое я толком не успел рассмотреть. Я сжал в руке пистолет, дуло которого грело мне душу, и устремился в погоню за назойливым призраком, который стремительными шагами удалялся в сторону давно заброшенной барской усадьбы. Что-то в фигуре фантома показалось мне знакомым.
Привидение скрылось в стенах полуразрушенного здания. Мне привиделось, что оно что-то тащило в своих бесплотных руках, по всей видимости, лопату. Я напрочь забыл об осторожности и бросился следом.
Теперь я корил себя за то, что не удосужился рассмотреть старинную усадьбу при свете дня. В темноте мне было довольно трудно ориентироваться в незнакомом месте.
Я дернул за медную ручку двери в виде косматой львиной головы, и она отворилась. Почти от самого порога начиналась крутая витая лестница, по ступеням которой я с опаской начал пробираться наверх, туда, где, по моим расчетам, и находилось таинственное освещенное окно.
Как только я оказался в доме, на верхнем этаже раздался какой-то шум, и мне показалось даже, что я расслышал голоса, но несколько мгновений спустя все стихло, и заброшенная усвдьба погрузилась в безмолвие. Я только не мог определить, продолжает ли гореть свет наверху. Здесь же царила непроглядная тьма, и я наощупь двигался дальше. Перила были явно обшарпанными, и я едва не поранил руку о гвоздь, который не заметил поначалу.
Я колебался, не зажечь ли свечу. Но все-таки посчитал разумнее не привлекать к своей персоне особенного внимания, хотя и подозревал, что меня уже заметили.
Я провел по стене ладонью. Когда-то она была обита шелком, который теперь пришел в полную негодность. Я пришел к заключению, что имение Радевича довольно долго находилось в запущенном состоянии, но внезапно его хозяин разбогател и принялся наводить порядок в родном краю, хотя до старой фамильной усадьбы его руки все еще не дошли. Накануне мне удалось подслушать разговор между работниками, что вот-вот должны подвезти строительный материал для ремонта. Только на какие средства? На государственной службе Радевич не состоял, а имение особых доходов не приносило. Я успел уже ознакомиться с бухгалтерией Демьяна Ермолаевича, так как Варенька, несмотря на риск, позволила мне на несколько минут заглянуть в его приходно-раходную книгу, когда управляющий почивал послеобеденным крепким сном.
— Мне кажется, что я совершаю что-то ужасное, — сказала она тогда. — Грешу против божеских законов.
— Нет, Варвара Николаевна, вы не правы, — успокоил я ее. — Вы помогаете раскрыть важное государственное преступление.
Кажется, мои слова на нее подействовали, и она прониклась каким-то чувством особой значимости, что отразилось на ее спокойном умном лице.
Наверху снова раздался гохот, который отвлек меня от размышлений. Я отчетливо расслышал слово «дурак» и какое-то бормотание в ответ. Вдруг что-то покатилось мне под ноги, кто-то зачертыхался, и я упал на крутые немытые ступеньки. В уме промелькнула мысль, что фантом обронил ворованный бочонок с деньгами.
Послышался топот ног, а я растянулся на лестнице и, кажется, поранил колено.
«Вот не было печали»! — подумал я, пытаясь встать и уцепившись обеими руками за ободранные перила. Однако встать мне не удалось, похоже, что повреждение оказалось серьезнее, чем я полагал вначале.
— Кто здесь? — услышыл я глухой встревоженный голос, но промолчал, сглотнув в горле огромный ком. И от чего я не действовал с большей осторожностью? Одноко сетовать на свое безрассудство, как я понял, было уже поздно. Я даже не успел взяться за оружие. Человек на лестнице выстрелил из пистолета. Я успел только обратиться к Богу, прежде чем острая боль пронзила мне правое плечо, и я потерял сознание. Мне видилась рука моего наставника в кожаной белой перчатке, сжимающая острую шпагу, которую он направлял мне в грудь. Я снова присутствовал на древнем обряде своего посвящения.
V Экипаж остановился у небольшого домика, окна которого выходили на Большую Садовую улицу. Здесь располагалось помещение ложи, о котором догадывался мало кто из прохожих, разве что он был посвящен в таинство Ордена.
Я вышел из кареты в сопровождении Кутузова, он проводил меня в дом, в полумраке которого я разглядел несколько лиц, знакомых мне по светским приемам.
Миновав темный коридор, я очутился в комнате, которую освещала огромная звезда, встроенная под потолком. Здесь на глаза мне был повязан шелковый платок со странными вензелями, представляющими из себя иероглифы, значения которых понять я, увы, не мог.
Меня снова повели, на этот раз под руки. Платок был повязан слишком туго и жестко впиявился мне в глаза. Я с трудом подавлял в себе желание избавиться от него. Кажется, мы миновали целую анфиладу комнат, прежде чем мне позволили открыть глаза и осмотреться. Оказывается, меня подвели прямо к алтарю с человеческим черепом, внутри которого истаивала воском догорающая свеча, рядом лежало старинное Евангелие с изображением распятого Христа. Шипение пламени показалось мне зловещим, но отступать было некуда. Я обернулся, позади меня располагались два длинных стола. И тот и другой были накрыты черным бархатом. За одним столом восседали члены ложи, на другом стоял грубо срубленный деревянный гроб в окружении свечей. За столом председательствовал Кутузов, одетый в помятый кожаный фартук, с молотом в руках и ожерельем на шее.
— Внял ли ты малому свету? — спросил Иван Сегеевич.
Я кивнул, не смея и рта раскрыть.
Кутузов продолжил мучительный для меня допрос:
— Соблюдаешь ли седьмую добродетель царя Соломона?
Я не успел ответить, как крышка гроба приподнялась со зловещим скрежетом, и покойница восстала. В тлеющем теле я узнал мадемуазель Камиллу. Она с укором пожаловалась:
— Господин Кольцов сударыню Смерть не любит! Он и карту Радевича перепрятал, мерзавец этакий! — Камилла размахнулась, бросила в меня кубическим камнем, и я очнулся, не в силах перенести вида ее полупрозрачных рук, сквозь плоть которых просвечивали кости.
— Успокойтесь, Яков Андреевич! — встревоженная Варвара Николаевна трясла меня за плечо. — Вы не в себе!
Я только в это мговение понял, что нахожусь в отведенной мне комнате в имении Радевича, и изо всех сил вцепился в руку жены Демьяна Ермолаевича, оставив на ней след от своих ногтей.
В комнате суетились еще несколько человек, я перевел на них взгляд и узнал управляющего и горничную. За маленьким столиком распоряжался доктор, расположив на нем инструменты из своего саквояжа. На вид ему было лет шестьдесят, но действовал он очень энергично, и у меня не было оснований ему не доверять. Доктор то и дело касался своей редкой седой бородки и приговаривал:
— Так-с… — осматривая свое добро.
— Пулю извлечь надо бы, — изрек он глубокомысленно.
Плечо у меня горело огнем, но мне тем не менее казалось, что я все еще вижу бредовый сон, и боль эта относится не ко мне, а к кому-то совсем другому, постороннему человеку.
— Вам виднее, — ответил Демьян Ермолаевич и приблизился к моей постели. Я вздрогнул и застонал. Управляющий странным образом напоминал мне приведение с лопатой, которое я едва не настиг в заброшенной усадьбе.
Что там говорил мадемуазель Камилла в моем кошмаре? Я, припоминая, наморщил лоб.
— Так больно? — посочувствовала Варвара Николаевна.
— До свадьбы заживет, — ответил я, но боль и в самом деле чувствовал адскую. Колено тоже болело, видимо, и падение мне даром не обошлось.
Я покосился на плечо, край белой рубашки пропитался кровью вместе с побагровевшей корпией.
«Под знамем я стою багровым»! — вспомнились слова из масонского гимна. Так что в случившемся со мною, я не видел ничего удивительного.
Так о чем же говорила Камилла?
Карта! Я ужаснулся и схватился за то место, где должен был располагаться карман сюртука. Меня же наверняка обыскивали!
— Что с вами? — насторожился Демьян Ермолаевич.
— Ничего, — произнес я, переведя дух. Я успокоился, потому как вспомнил, что перепрятал карту, перед тем как отправился осматривать амбары. По всей видимости, именно это и спасло мне жизнь, так как в обратном случае Радевич — а в том, что стрелял в меня именно он, я был совершенно уверен — не поленился бы меня добить. Теперь же он вынужден был меня выслеживать, чтобы забрать то, что, по его мнению, ему принадлежало. Я допускал, что у него могла быть и копия карты, но тем не менее он все равно не мог убрать меня, пока бы не вычислил всех посвященных в это дело. А так как карта отсутствовала, Радевич рисковал нарваться на новые неприятности, например, встретиться лицом к лицу с ее новым владельцем.
Хотя я допускал и другую возможность, объясняя свое спасение тем, что Родион Михайлович убивать меня и не собирался, а просто хотел припугнуть и вывести на время из строя, чтобы убрать улики. В том, что он уже некоторое время присутствовал в имении, я не сомневался.
Во-первых, слишком уж много в имении развелось привидений.
Во-вторых, его кабинет оказался незапертым. Когда я осмелился его осмотреть, все выглядело так, словно хозяин отлучился буквально на минутку. Об этом свидетельствовали и кредитные билеты Английского банка, за которыми, по всей видимости, Радевич и вернулся. Это их я обнаружил у него на столе, из чего и заключил, что большую часть наполеоновской казны он вложил в лондонский банк. Другую часть господин Радевич собирался забрать из имения, а третья была спрятана в том месте, которое было отмечено на карте жирным крестом.
Но пока, к сожалению, это были только мои догадки, раздобыть доказательств мне так и не удалось.
Ход моих размышлений прервался новым приступом кашля, горлом у меня хлынула кровь, и я снова лишился сознания, успев-таки порадоваться перед тем, что меня в таком состоянии не видит Мира.
В этот раз никакие ужасы мне не привиделись, и я очнулся стараниями колдовавшего надо мной немолодого доктора.
— Так-с, ну и напугали вы нас, батенька, — ласково улыбнулся он, обнажив неровные зубы.
— Не то слово! — поддакнул Демьян Ермолаевич, не отходивший от меня ни на долю секунды. Я все больше проникался уверенностью, что именно он и был тем самым фантомом с лопатой. А накануне Демьян Ермолаевич оставил меня в одиночестве только потому, что Радевич сам бы не справился с бочонками.
— Как вас зовут? — обратился я к доктору, предварительно его поблагодарив.
— Василий Владимирович, — сообщил он мне, поднося к моему рту стакан, доверху наполненный водкой. — Пейте, -велел доктор. — Вы умеете терпеть боль?
Я кивнул, предчувствуя неприятности. Меня знобило, бросая то в жар, то в холод. Но явно не от страха, а от того, что у меня начиналась горячка.
— Рана у вас воспалилась, молодой человек, — объяснял доктор с видом знатока. — Так что рано вам меня еще благодарить-то!
Он взял со стола инструменты и бутыль со спиртом.
— Я собираюсь пулю извлечь, — сообщил мне доктор. -Так что держитесь. И как вас угораздило так неосторожно в себя выстрелить? Что за манера носить с собой дуэльные пистолеты?! — Василий Владимирович пожал плечами.
«Ах, вот оно что! — подумал я. — Так, значит, это я сам в себя выстрелил! Хорошо хоть, что растолковали неразумному!»
Я принял из его рук стакан и залпом выпил жгучий напиток. Откровенно признаюсь, до водки я никогда охотником не был! У меня снова открылся такой кашель, что, я едва не задохнулся под скептическим взглядом доктора.
Он выплеснул мне на рану спирт, и я не смог удержаться от крика. Проваливаясь в туман, я успел заметить, как Варвара Николаевна вздрогнула и заплакала. Я догадывался, что столько корпии для меня нащипала именно она. Что и говорить, жалостливая натура!
Над полем боя клубится дым от взрывов, не продохнуть. Трупы кругом, раненые стонут, и я пытаюсь ползти, напоминая себе беспомощного младенца. Голова разрывается на части, будто в нее ядром попали. А может, и попали? Кровь-то почему по лицу стекает? Когда я прикоснулся к ране на затылке, мне показалось, что сквозь истерзанную плоть можно и до мозга дтронуться, однако ясно было, что кости черепа целы. Не зря же я с полковым врачом дружбу водил, поднатаскался немного в медицине. И где ты теперь мой милй доктор Алексей Лунев? Только и остается без тебя погибать! Вряд ли сумею доползти до лазарета. А жить-то хочется, несмотря на то, что масон. Вон небо-то какое раскинулось! Синее-синее, как море. Никогда больше Мире с ним мои глаза не сравнивать!
И тут вдруг показались на горизонте два всадника в военной форме.
Один Лешкиным голосом кричит:
— Яшка, не умирай! Я тебе еще пригожусь! В Петербурге-то дела остались. Ты-то ведь не под Лейпцигом!
Я очнулся, Василий Владимирович вытирал окровавленные руки о фартук.
— Так-с, молодцом! — проговорил он, закуривая сигару. — Слабость, — сказал он в свое оправдание и вышел в коридор. Я не удивился, что мне Лунев привиделся, наверняка бы мой старый друг справился с моей раной лучше. Однако я не любил быть неблагодарным. Справедливости ради, надо было отметить, что доктор сделал все вполне нормально.
Варвара Николаевна сжала мне руку:
— Ну, слава Богу! — она вытерла заплаканные глаза.
— Мы так переволновались, — подхватил управляющий.
«Однако по виду не скажешь! — заметил я мысленно. -Хотя… Как посмотреть, если мои выводы верны, то эта компания не так уж и заинтересована в моей смерти. Так что Кинрю мог особенно и не опасаться!»
Вернулся доктор и обратился ко мне с настоящей речью:
— Пулю я вам, милейший, удалил, рану почистил, дренаж поставил, перевязку сделал. Все как надо! Не подкопаешься! Теперь, Яков Андрееевич, дело за вами! С оружием, особливо огнестрельным, не шутите, берегите здоровьице. Иначе за последствия я не ручаюсь! — доктор развел руками.
Когда Василий Владимирович покинул имение, и я услышал, как от усадьбы отъехал его обшарпанный экипаж, я попросил Демьяна Ермолаевича принести мне бочонок, который я обнаружил в сарае, сыграв таким образом ва-банк, пожертвовав почти всем, открывая карты.
— Какие еще бочонки? — замахал он руками. — Пригрезилось вам все это, Яков Андреевич! Бред горячечный — дело нешуточное! То-то вы все выведываете да вынюхиваете. Я это за вами давно заметил! Про казну наполеоновскую все выспрашивате. Клад, что ли, отыскать хотите?! Вы за этим, наверное, к нам пожаловали! — управляющий сощурил глаза, от чего они не перестали казаться рыбьими.
— Ошибаетесь, — Демьян Ермолаевич, — улыбнулся я. -Врожденная любознательность покоя не дает. Да и за друга, за Родиона Михайловича обидно. Что-то странное творится в поместье в его отсутствие!
— Мерещится вам все! — махнул рукой Демьян Ермолаевич.
Варя открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала, ее светлые глаза погрустнели.
— Да ладно, — вдруг согласился Демьян Ермолаевич. -Схожу проверю, что там, в сарае делается.
— Загляните заодно в заброшенную усадьбу, — посоветовал я. — Ходят слухи, что по ночам там в окнах свет зажигается. Да я и сам видел, потому и проверять пошел, как бы здесь приют не нашли какие злые бродяги. Потому-то в меня и выстрелили, то есть, mille pardons, я сам в себя выстрелил. Верно, каторжник какой-то, — добавил я.
— Нет здесь никаких каторжников! — возмутился Демьян Ермолаевич. — Сами, как есть сами, — заверил он меня. -Чего в горячке-то не привидится!
Я спорить не стал, в любом случае управляющий давно уже меня раскусил, да и Радевич видел во мне, скорее всего, не приятеля, а конкурента в лучшем случае, а то и полицейского агента.
— Варенька, не пора ли тебе домой? — настоятельно спросил жену Демьян Ермолаевич, и она не посмела его ослушаться, только бросила на меня затравленный взгляд, сказала: «au revoir» и закрыла за собой дверь. Следом вышел и управляющий, пообещав вернуться сегодня же и отчитаться о проведенной проверке. Мне ничего не оставалось, как ждать, а заодно и проверить, на месте ли карта. Я зашил ее за подкладку своего дорожного сюртука, и, как видно, в мое отсутствие обнаружить ее до сих пор так никому и не удалось.
Только я успел повесить сюртук обратно в платяной шкаф, как в дверь постучали, и вошел лакей с серебряным подносом в руках. Он принес мне на ужин тушеную телятину с шампиньонами. Мясо показалось мне на удивление пресным, я успел стосковаться по острым пряностям моей индианки. Зато вино горчило на вкус.
Демьян Ериолаевич вернулся усталым и раздраженным, видно здорово влетело ему от госодина Радевича.
— Все как я и говорил, — сообщил он мне. — Очень у вас, Яков Андреевич, богатая фантазия!
Другого ответа я от него и не ожидал, очевидно было, что Родион Михайлович по-прежнему велел ему отпираться, продолжая тайно проживать в своих родовых пенатах.
— Может, в вист перекинемся? — предложил Демьян Ермолаевич. Но я отказался:
— Все равно я вас обыграю, лучше велите послать за Кинрю, пожалуйста, то есть за Юкио Хацуми, — поправился я. — К оберкрменданту, в Борисов.
Однако попросил я так, для проформы, зная наверняка, что Кинрю мне придется ожидать до второго пришествия, потому как Демьян Ермолаевич скорее удавится, чем выполнит мою просьбу.
Каково же было мое удивление, когда утром в мою комнату буквально ворвался Кинрю, фигура которого, несмотря на жару, была скрыта складками шерстяного бурнуса.
— Что здесь произошло? — воскликнул он с порога. Конечно, за моим золотым драконом никто не посылал, просто Кинрю почувствовал, что происходит что-то неладное. Он с самого начала не хотел уезжать и переживал за меня всю дорогу. — Почему вы ранены? — заволновался он. — Я же говорил, что не стоит оставаться здесь в одиночестве!
— Все самое страшное уже позади, — ответил я, в надежде, что так оно и есть на самом деле. — Кажется, я почти лицом к лицу столкнулся с нашим неуловимым господином Радевичем, и он так был рад нашей встрече, что не удержался от праздничного салюта!
— И вы еще можете иронизировать! — возмущался Кинрю.
— Ты передал оба письма по назначению? — поинтересовался я, поправив повязку. Рана неприятно зудела, но я успокаивал себя тем, что это верный признак того, что дело идет на поправку.
— Разумеется, — ответил Кинрю, понемногу успокаиваясь. — И все-таки, Яков Андреевич, я жду от вас обстоятельного рассказа.
Я деланно вздохнул:
— Что ж, делать нечего, — и в красках описал ему все, что произошло в усадьбе с момента его отсутствия, поделившись своими соображениями на этот счет.
— Занятно, — заметил Кинрю, выслушав мой рассказ вплоть до самого конца. — По-моему, — произнес он задумчиво, — господин Радевич в панике и не знает, что предпринять. Ну, я-то вас в любом случае больше не оставлю в одиночестве в этом осином гнезде. Даже и не просите!
Впрочем, я от него такой жертвы и не требовал.
— Ты встретился с оберкомендантом? — спросил я, умирая от нетерпения. Эта история с сокровищами захватывала меня все больше и больше. Правда, я уже не знал, кого опасаться сильнее: то ли Радевича с его прихвостнем управляющим, то ли Ивана Сергеевича Кутузова с могущественнейшей организацией за спиной, доверие которого, как я полагал, мне, увы, случилось утратить. Смерть Тани Картышевой осталась как-то за горизонтом и все более уходила в тень с каждым новым днем, с каждым новым открытым фактом.
Кинрю растягивал удовольствие, наблюдая за мной. А я, несмотря на свое ранение, готов был вскочить с кровати и зашагать взад-вперед по комнате, изнемогая от желания узнать последние новости. Я покосился на повязку, она промокла от крови. Поэтому я натянул одеяло к самому подбородку, лишь бы мой золотой дракон не заметил этого обстоятельства.
Наконец, он выговорил:
— Встречался, — наслаждаясь произведенным впечатлением. Но неожиданно его лицо сделалось серьезным, словно он вспомнил об очень важном и неприятном обстоятельстве.
— Не к добру это! Все не к добру! — запричитала она.
— Успокойтесь, сударыня, прошу вас, — я ласково погладил ее по голове. Варвара Николаевна, наконец, отняла от лица ладони.
— Я боюсь своего мужа, — сказала она. — И не знаю, можно ли вам доверять, — весь ее вид говорил о том, что она довольно долго набиралась решимости, прежде чем отважилась завести со мной этот разговор.
— Он жестоко обращается с вами? — высказал я одно из своих самых страшных предположений.
— Нет, — Варенька покачала головой. — Только грозится, если я не замолчу, перейти к более решительным мерам. А я все никак понять не могу, что же я такого сделала, какую страшную тайну раскрыла? Неужели Демьян замешан в каком-то страшном преступлении? — она подняла на меня уже заплаканные глаза, словно умоляя о помощи.
Я попробовал ее успокоить:
— Милая моя Варвара Николаевна, вы не сделали ничего плохого!
— А мой муж? — перебила она меня. — Я чувствую, что здесь что-то не так, — сказала Варвара Николаевна встревоженно. — Я ведь никогда его не любила, — откровенничала она. — Меня силой за него отдали. Я при этом ничего кроме ужаса и не испытывала! Словно знала заранее…
«Интересно, о чем»? — невольно пронеслось в моей голове.
— Полноте, успокойтесь! — я налил ей стакан воды, и она отпила из него меленькими глотками.
— Если бы это было так просто, — всхлипывала Варенька и совсем невпопад добавила: — Я страх как привидений боюсь.
— Каких еще привидений? — живо насторожился я, припомнив собственную историю с призраками.
— Я видела ночью, как в старой барской усадьбе зажегся свет, видела, как какая-то тень через двор из амбара пробиралась, — объяснила она.
Я вспомнил, что амбар, где досужий Демьян Ермолаевич испортил мне охоту на привидений, располагался как раз неподалеку от старой барской усадьбы.
— Так-так, — пробормотал я себе под нос.
— Что? — не поняла Варвара Николаевна.
— Это я о своем, не обращайте внимания. — А вам, сударыня, я даю честное слово дворянина разобраться в этом вопросе.
— Вы обещаете? — спросила она обрадованно.
Я кивнул:
— Ma parole d' honneur, — на этом мы с Варварой Николаевной и расстались. Правда за этот день она успела мне оказать еще одну маленькую услугу.
Я едва смог дождаться вечера, до того мне не терпелось познакомиться с призраком. Вооружившись, я отправился загонять добычу и прежде всего решил внимательнейшем образом осмотреть тот самый амбар, заинтересовавший меня больше всего. От Демьяна Ермолаевича мне удалось отделаться с великими трудностями, сославшись на усугубившееся нездоровье. Да и тут он высказал желание всю ночь продежурить у моей постели, насилу я его отговорил.
Я вышел из дома, как только часы пробили полночь, и мне удалось рассмотреть с балкона, что в старой барской усадьбе в одном из окон зажегся свет.
«А Варвара Николаевна-то права, оказывается»! — присвистнул я.
Я старался двигаться как можно бесшумнее и все время оглядывался по сторонам, не сидит ли у меня на хвосте Демьян Ермолаевич?
Но он почему-то отсутствовал на своем посту, и это показалось мне странным. Неужели и правда поверил в мою затянувшуюся хворь?! Подозрительно что-то! К своему счастью, я никого не встретил на парковой аллее, благополучно добравшись до амбара. Невольно я обратил внимание на то, что лопаты на месте уже не было.
Амбар, как и прежде, оказался незапертым. Я с трудом приотворил скрипучюю тяжелую дверь, которая никак не хотела мне поддаваться. Наощупь я вытащил из холщового мешка свечу, которую прихватил с собой, зажег ее и осветил заплесневелые стены ветхой, насквозь прогнившей постройки. Я огледелся по сторонам, но так и не заметил ничего подозрительного. Оставалось только руками развести, но останавливаться на полпути было не в привычке преображенца Кольцова, пусть он ныне и в отставке.
Покинув амбар, я направился к другому сараю, напротив, чтобы учинить в нем такой же обыск, так как тень могла обитать и по соседству с амбаром.
Этот сарай, как ни странно, также оказался открытым.
«Что за чертовщина»? — подумал я, с опаской ступая за дверь, которая, не в пример первой, открылась на удивление легко и свободно. Я едва не упал, споткнувшись обо что-то железное, снова зажег потухшую свечу и понял, что чуть было не наступил на лопату, которая занимала почти что половину сарая. Кругом были разбросаны другие инструменты, а земляной пол вскопан в нескольких местах, словно тут совсем недавно велись строительные работы, или кладоискатель решил откопать здесь клад.
«Ага, клад», — произнес я почти вслух с удовлетворением и решил, что самое главное — невзначай не нарваться на неприятеля.
В нескольких шагах от меня валялся вскрытый дубовый бочонок, и мне пришлось констатировать, что я опоздал. Если в бочонке и хранилось когда-то золото, то его уже успели благополучно переправить в иное, куда более безопасное, место. Без труда я направил на дно бочонка мерцающий свет свечи, которая вот-вот готова была погаснуть, и обнаружил на досках следующие обозначения, очевидно, выжженные: инициалы WS и римскую цифру XX.
Я рассудил, что если принять вышеназванные буквы за имена монет, то в этом боченке, скорее всего, были монеты виртембергские и, судя по всему, на сумму около двадцати тысяч, не меньше. По крайней мере, об этом свидетельствовали цифры.
Так куда же девалось содержимое? Если моя гипотеза верна, то…
Я не успел додумать свою мысль до конца, потому как у самой двери мелькнуло привидение, которое я толком не успел рассмотреть. Я сжал в руке пистолет, дуло которого грело мне душу, и устремился в погоню за назойливым призраком, который стремительными шагами удалялся в сторону давно заброшенной барской усадьбы. Что-то в фигуре фантома показалось мне знакомым.
Привидение скрылось в стенах полуразрушенного здания. Мне привиделось, что оно что-то тащило в своих бесплотных руках, по всей видимости, лопату. Я напрочь забыл об осторожности и бросился следом.
Теперь я корил себя за то, что не удосужился рассмотреть старинную усадьбу при свете дня. В темноте мне было довольно трудно ориентироваться в незнакомом месте.
Я дернул за медную ручку двери в виде косматой львиной головы, и она отворилась. Почти от самого порога начиналась крутая витая лестница, по ступеням которой я с опаской начал пробираться наверх, туда, где, по моим расчетам, и находилось таинственное освещенное окно.
Как только я оказался в доме, на верхнем этаже раздался какой-то шум, и мне показалось даже, что я расслышал голоса, но несколько мгновений спустя все стихло, и заброшенная усвдьба погрузилась в безмолвие. Я только не мог определить, продолжает ли гореть свет наверху. Здесь же царила непроглядная тьма, и я наощупь двигался дальше. Перила были явно обшарпанными, и я едва не поранил руку о гвоздь, который не заметил поначалу.
Я колебался, не зажечь ли свечу. Но все-таки посчитал разумнее не привлекать к своей персоне особенного внимания, хотя и подозревал, что меня уже заметили.
Я провел по стене ладонью. Когда-то она была обита шелком, который теперь пришел в полную негодность. Я пришел к заключению, что имение Радевича довольно долго находилось в запущенном состоянии, но внезапно его хозяин разбогател и принялся наводить порядок в родном краю, хотя до старой фамильной усадьбы его руки все еще не дошли. Накануне мне удалось подслушать разговор между работниками, что вот-вот должны подвезти строительный материал для ремонта. Только на какие средства? На государственной службе Радевич не состоял, а имение особых доходов не приносило. Я успел уже ознакомиться с бухгалтерией Демьяна Ермолаевича, так как Варенька, несмотря на риск, позволила мне на несколько минут заглянуть в его приходно-раходную книгу, когда управляющий почивал послеобеденным крепким сном.
— Мне кажется, что я совершаю что-то ужасное, — сказала она тогда. — Грешу против божеских законов.
— Нет, Варвара Николаевна, вы не правы, — успокоил я ее. — Вы помогаете раскрыть важное государственное преступление.
Кажется, мои слова на нее подействовали, и она прониклась каким-то чувством особой значимости, что отразилось на ее спокойном умном лице.
Наверху снова раздался гохот, который отвлек меня от размышлений. Я отчетливо расслышал слово «дурак» и какое-то бормотание в ответ. Вдруг что-то покатилось мне под ноги, кто-то зачертыхался, и я упал на крутые немытые ступеньки. В уме промелькнула мысль, что фантом обронил ворованный бочонок с деньгами.
Послышался топот ног, а я растянулся на лестнице и, кажется, поранил колено.
«Вот не было печали»! — подумал я, пытаясь встать и уцепившись обеими руками за ободранные перила. Однако встать мне не удалось, похоже, что повреждение оказалось серьезнее, чем я полагал вначале.
— Кто здесь? — услышыл я глухой встревоженный голос, но промолчал, сглотнув в горле огромный ком. И от чего я не действовал с большей осторожностью? Одноко сетовать на свое безрассудство, как я понял, было уже поздно. Я даже не успел взяться за оружие. Человек на лестнице выстрелил из пистолета. Я успел только обратиться к Богу, прежде чем острая боль пронзила мне правое плечо, и я потерял сознание. Мне видилась рука моего наставника в кожаной белой перчатке, сжимающая острую шпагу, которую он направлял мне в грудь. Я снова присутствовал на древнем обряде своего посвящения.
V Экипаж остановился у небольшого домика, окна которого выходили на Большую Садовую улицу. Здесь располагалось помещение ложи, о котором догадывался мало кто из прохожих, разве что он был посвящен в таинство Ордена.
Я вышел из кареты в сопровождении Кутузова, он проводил меня в дом, в полумраке которого я разглядел несколько лиц, знакомых мне по светским приемам.
Миновав темный коридор, я очутился в комнате, которую освещала огромная звезда, встроенная под потолком. Здесь на глаза мне был повязан шелковый платок со странными вензелями, представляющими из себя иероглифы, значения которых понять я, увы, не мог.
Меня снова повели, на этот раз под руки. Платок был повязан слишком туго и жестко впиявился мне в глаза. Я с трудом подавлял в себе желание избавиться от него. Кажется, мы миновали целую анфиладу комнат, прежде чем мне позволили открыть глаза и осмотреться. Оказывается, меня подвели прямо к алтарю с человеческим черепом, внутри которого истаивала воском догорающая свеча, рядом лежало старинное Евангелие с изображением распятого Христа. Шипение пламени показалось мне зловещим, но отступать было некуда. Я обернулся, позади меня располагались два длинных стола. И тот и другой были накрыты черным бархатом. За одним столом восседали члены ложи, на другом стоял грубо срубленный деревянный гроб в окружении свечей. За столом председательствовал Кутузов, одетый в помятый кожаный фартук, с молотом в руках и ожерельем на шее.
— Внял ли ты малому свету? — спросил Иван Сегеевич.
Я кивнул, не смея и рта раскрыть.
Кутузов продолжил мучительный для меня допрос:
— Соблюдаешь ли седьмую добродетель царя Соломона?
Я не успел ответить, как крышка гроба приподнялась со зловещим скрежетом, и покойница восстала. В тлеющем теле я узнал мадемуазель Камиллу. Она с укором пожаловалась:
— Господин Кольцов сударыню Смерть не любит! Он и карту Радевича перепрятал, мерзавец этакий! — Камилла размахнулась, бросила в меня кубическим камнем, и я очнулся, не в силах перенести вида ее полупрозрачных рук, сквозь плоть которых просвечивали кости.
— Успокойтесь, Яков Андреевич! — встревоженная Варвара Николаевна трясла меня за плечо. — Вы не в себе!
Я только в это мговение понял, что нахожусь в отведенной мне комнате в имении Радевича, и изо всех сил вцепился в руку жены Демьяна Ермолаевича, оставив на ней след от своих ногтей.
В комнате суетились еще несколько человек, я перевел на них взгляд и узнал управляющего и горничную. За маленьким столиком распоряжался доктор, расположив на нем инструменты из своего саквояжа. На вид ему было лет шестьдесят, но действовал он очень энергично, и у меня не было оснований ему не доверять. Доктор то и дело касался своей редкой седой бородки и приговаривал:
— Так-с… — осматривая свое добро.
— Пулю извлечь надо бы, — изрек он глубокомысленно.
Плечо у меня горело огнем, но мне тем не менее казалось, что я все еще вижу бредовый сон, и боль эта относится не ко мне, а к кому-то совсем другому, постороннему человеку.
— Вам виднее, — ответил Демьян Ермолаевич и приблизился к моей постели. Я вздрогнул и застонал. Управляющий странным образом напоминал мне приведение с лопатой, которое я едва не настиг в заброшенной усадьбе.
Что там говорил мадемуазель Камилла в моем кошмаре? Я, припоминая, наморщил лоб.
— Так больно? — посочувствовала Варвара Николаевна.
— До свадьбы заживет, — ответил я, но боль и в самом деле чувствовал адскую. Колено тоже болело, видимо, и падение мне даром не обошлось.
Я покосился на плечо, край белой рубашки пропитался кровью вместе с побагровевшей корпией.
«Под знамем я стою багровым»! — вспомнились слова из масонского гимна. Так что в случившемся со мною, я не видел ничего удивительного.
Так о чем же говорила Камилла?
Карта! Я ужаснулся и схватился за то место, где должен был располагаться карман сюртука. Меня же наверняка обыскивали!
— Что с вами? — насторожился Демьян Ермолаевич.
— Ничего, — произнес я, переведя дух. Я успокоился, потому как вспомнил, что перепрятал карту, перед тем как отправился осматривать амбары. По всей видимости, именно это и спасло мне жизнь, так как в обратном случае Радевич — а в том, что стрелял в меня именно он, я был совершенно уверен — не поленился бы меня добить. Теперь же он вынужден был меня выслеживать, чтобы забрать то, что, по его мнению, ему принадлежало. Я допускал, что у него могла быть и копия карты, но тем не менее он все равно не мог убрать меня, пока бы не вычислил всех посвященных в это дело. А так как карта отсутствовала, Радевич рисковал нарваться на новые неприятности, например, встретиться лицом к лицу с ее новым владельцем.
Хотя я допускал и другую возможность, объясняя свое спасение тем, что Родион Михайлович убивать меня и не собирался, а просто хотел припугнуть и вывести на время из строя, чтобы убрать улики. В том, что он уже некоторое время присутствовал в имении, я не сомневался.
Во-первых, слишком уж много в имении развелось привидений.
Во-вторых, его кабинет оказался незапертым. Когда я осмелился его осмотреть, все выглядело так, словно хозяин отлучился буквально на минутку. Об этом свидетельствовали и кредитные билеты Английского банка, за которыми, по всей видимости, Радевич и вернулся. Это их я обнаружил у него на столе, из чего и заключил, что большую часть наполеоновской казны он вложил в лондонский банк. Другую часть господин Радевич собирался забрать из имения, а третья была спрятана в том месте, которое было отмечено на карте жирным крестом.
Но пока, к сожалению, это были только мои догадки, раздобыть доказательств мне так и не удалось.
Ход моих размышлений прервался новым приступом кашля, горлом у меня хлынула кровь, и я снова лишился сознания, успев-таки порадоваться перед тем, что меня в таком состоянии не видит Мира.
В этот раз никакие ужасы мне не привиделись, и я очнулся стараниями колдовавшего надо мной немолодого доктора.
— Так-с, ну и напугали вы нас, батенька, — ласково улыбнулся он, обнажив неровные зубы.
— Не то слово! — поддакнул Демьян Ермолаевич, не отходивший от меня ни на долю секунды. Я все больше проникался уверенностью, что именно он и был тем самым фантомом с лопатой. А накануне Демьян Ермолаевич оставил меня в одиночестве только потому, что Радевич сам бы не справился с бочонками.
— Как вас зовут? — обратился я к доктору, предварительно его поблагодарив.
— Василий Владимирович, — сообщил он мне, поднося к моему рту стакан, доверху наполненный водкой. — Пейте, -велел доктор. — Вы умеете терпеть боль?
Я кивнул, предчувствуя неприятности. Меня знобило, бросая то в жар, то в холод. Но явно не от страха, а от того, что у меня начиналась горячка.
— Рана у вас воспалилась, молодой человек, — объяснял доктор с видом знатока. — Так что рано вам меня еще благодарить-то!
Он взял со стола инструменты и бутыль со спиртом.
— Я собираюсь пулю извлечь, — сообщил мне доктор. -Так что держитесь. И как вас угораздило так неосторожно в себя выстрелить? Что за манера носить с собой дуэльные пистолеты?! — Василий Владимирович пожал плечами.
«Ах, вот оно что! — подумал я. — Так, значит, это я сам в себя выстрелил! Хорошо хоть, что растолковали неразумному!»
Я принял из его рук стакан и залпом выпил жгучий напиток. Откровенно признаюсь, до водки я никогда охотником не был! У меня снова открылся такой кашель, что, я едва не задохнулся под скептическим взглядом доктора.
Он выплеснул мне на рану спирт, и я не смог удержаться от крика. Проваливаясь в туман, я успел заметить, как Варвара Николаевна вздрогнула и заплакала. Я догадывался, что столько корпии для меня нащипала именно она. Что и говорить, жалостливая натура!
Над полем боя клубится дым от взрывов, не продохнуть. Трупы кругом, раненые стонут, и я пытаюсь ползти, напоминая себе беспомощного младенца. Голова разрывается на части, будто в нее ядром попали. А может, и попали? Кровь-то почему по лицу стекает? Когда я прикоснулся к ране на затылке, мне показалось, что сквозь истерзанную плоть можно и до мозга дтронуться, однако ясно было, что кости черепа целы. Не зря же я с полковым врачом дружбу водил, поднатаскался немного в медицине. И где ты теперь мой милй доктор Алексей Лунев? Только и остается без тебя погибать! Вряд ли сумею доползти до лазарета. А жить-то хочется, несмотря на то, что масон. Вон небо-то какое раскинулось! Синее-синее, как море. Никогда больше Мире с ним мои глаза не сравнивать!
И тут вдруг показались на горизонте два всадника в военной форме.
Один Лешкиным голосом кричит:
— Яшка, не умирай! Я тебе еще пригожусь! В Петербурге-то дела остались. Ты-то ведь не под Лейпцигом!
Я очнулся, Василий Владимирович вытирал окровавленные руки о фартук.
— Так-с, молодцом! — проговорил он, закуривая сигару. — Слабость, — сказал он в свое оправдание и вышел в коридор. Я не удивился, что мне Лунев привиделся, наверняка бы мой старый друг справился с моей раной лучше. Однако я не любил быть неблагодарным. Справедливости ради, надо было отметить, что доктор сделал все вполне нормально.
Варвара Николаевна сжала мне руку:
— Ну, слава Богу! — она вытерла заплаканные глаза.
— Мы так переволновались, — подхватил управляющий.
«Однако по виду не скажешь! — заметил я мысленно. -Хотя… Как посмотреть, если мои выводы верны, то эта компания не так уж и заинтересована в моей смерти. Так что Кинрю мог особенно и не опасаться!»
Вернулся доктор и обратился ко мне с настоящей речью:
— Пулю я вам, милейший, удалил, рану почистил, дренаж поставил, перевязку сделал. Все как надо! Не подкопаешься! Теперь, Яков Андрееевич, дело за вами! С оружием, особливо огнестрельным, не шутите, берегите здоровьице. Иначе за последствия я не ручаюсь! — доктор развел руками.
Когда Василий Владимирович покинул имение, и я услышал, как от усадьбы отъехал его обшарпанный экипаж, я попросил Демьяна Ермолаевича принести мне бочонок, который я обнаружил в сарае, сыграв таким образом ва-банк, пожертвовав почти всем, открывая карты.
— Какие еще бочонки? — замахал он руками. — Пригрезилось вам все это, Яков Андреевич! Бред горячечный — дело нешуточное! То-то вы все выведываете да вынюхиваете. Я это за вами давно заметил! Про казну наполеоновскую все выспрашивате. Клад, что ли, отыскать хотите?! Вы за этим, наверное, к нам пожаловали! — управляющий сощурил глаза, от чего они не перестали казаться рыбьими.
— Ошибаетесь, — Демьян Ермолаевич, — улыбнулся я. -Врожденная любознательность покоя не дает. Да и за друга, за Родиона Михайловича обидно. Что-то странное творится в поместье в его отсутствие!
— Мерещится вам все! — махнул рукой Демьян Ермолаевич.
Варя открыла было рот, чтобы что-то сказать, но передумала, ее светлые глаза погрустнели.
— Да ладно, — вдруг согласился Демьян Ермолаевич. -Схожу проверю, что там, в сарае делается.
— Загляните заодно в заброшенную усадьбу, — посоветовал я. — Ходят слухи, что по ночам там в окнах свет зажигается. Да я и сам видел, потому и проверять пошел, как бы здесь приют не нашли какие злые бродяги. Потому-то в меня и выстрелили, то есть, mille pardons, я сам в себя выстрелил. Верно, каторжник какой-то, — добавил я.
— Нет здесь никаких каторжников! — возмутился Демьян Ермолаевич. — Сами, как есть сами, — заверил он меня. -Чего в горячке-то не привидится!
Я спорить не стал, в любом случае управляющий давно уже меня раскусил, да и Радевич видел во мне, скорее всего, не приятеля, а конкурента в лучшем случае, а то и полицейского агента.
— Варенька, не пора ли тебе домой? — настоятельно спросил жену Демьян Ермолаевич, и она не посмела его ослушаться, только бросила на меня затравленный взгляд, сказала: «au revoir» и закрыла за собой дверь. Следом вышел и управляющий, пообещав вернуться сегодня же и отчитаться о проведенной проверке. Мне ничего не оставалось, как ждать, а заодно и проверить, на месте ли карта. Я зашил ее за подкладку своего дорожного сюртука, и, как видно, в мое отсутствие обнаружить ее до сих пор так никому и не удалось.
Только я успел повесить сюртук обратно в платяной шкаф, как в дверь постучали, и вошел лакей с серебряным подносом в руках. Он принес мне на ужин тушеную телятину с шампиньонами. Мясо показалось мне на удивление пресным, я успел стосковаться по острым пряностям моей индианки. Зато вино горчило на вкус.
Демьян Ериолаевич вернулся усталым и раздраженным, видно здорово влетело ему от госодина Радевича.
— Все как я и говорил, — сообщил он мне. — Очень у вас, Яков Андреевич, богатая фантазия!
Другого ответа я от него и не ожидал, очевидно было, что Родион Михайлович по-прежнему велел ему отпираться, продолжая тайно проживать в своих родовых пенатах.
— Может, в вист перекинемся? — предложил Демьян Ермолаевич. Но я отказался:
— Все равно я вас обыграю, лучше велите послать за Кинрю, пожалуйста, то есть за Юкио Хацуми, — поправился я. — К оберкрменданту, в Борисов.
Однако попросил я так, для проформы, зная наверняка, что Кинрю мне придется ожидать до второго пришествия, потому как Демьян Ермолаевич скорее удавится, чем выполнит мою просьбу.
Каково же было мое удивление, когда утром в мою комнату буквально ворвался Кинрю, фигура которого, несмотря на жару, была скрыта складками шерстяного бурнуса.
— Что здесь произошло? — воскликнул он с порога. Конечно, за моим золотым драконом никто не посылал, просто Кинрю почувствовал, что происходит что-то неладное. Он с самого начала не хотел уезжать и переживал за меня всю дорогу. — Почему вы ранены? — заволновался он. — Я же говорил, что не стоит оставаться здесь в одиночестве!
— Все самое страшное уже позади, — ответил я, в надежде, что так оно и есть на самом деле. — Кажется, я почти лицом к лицу столкнулся с нашим неуловимым господином Радевичем, и он так был рад нашей встрече, что не удержался от праздничного салюта!
— И вы еще можете иронизировать! — возмущался Кинрю.
— Ты передал оба письма по назначению? — поинтересовался я, поправив повязку. Рана неприятно зудела, но я успокаивал себя тем, что это верный признак того, что дело идет на поправку.
— Разумеется, — ответил Кинрю, понемногу успокаиваясь. — И все-таки, Яков Андреевич, я жду от вас обстоятельного рассказа.
Я деланно вздохнул:
— Что ж, делать нечего, — и в красках описал ему все, что произошло в усадьбе с момента его отсутствия, поделившись своими соображениями на этот счет.
— Занятно, — заметил Кинрю, выслушав мой рассказ вплоть до самого конца. — По-моему, — произнес он задумчиво, — господин Радевич в панике и не знает, что предпринять. Ну, я-то вас в любом случае больше не оставлю в одиночестве в этом осином гнезде. Даже и не просите!
Впрочем, я от него такой жертвы и не требовал.
— Ты встретился с оберкомендантом? — спросил я, умирая от нетерпения. Эта история с сокровищами захватывала меня все больше и больше. Правда, я уже не знал, кого опасаться сильнее: то ли Радевича с его прихвостнем управляющим, то ли Ивана Сергеевича Кутузова с могущественнейшей организацией за спиной, доверие которого, как я полагал, мне, увы, случилось утратить. Смерть Тани Картышевой осталась как-то за горизонтом и все более уходила в тень с каждым новым днем, с каждым новым открытым фактом.
Кинрю растягивал удовольствие, наблюдая за мной. А я, несмотря на свое ранение, готов был вскочить с кровати и зашагать взад-вперед по комнате, изнемогая от желания узнать последние новости. Я покосился на повязку, она промокла от крови. Поэтому я натянул одеяло к самому подбородку, лишь бы мой золотой дракон не заметил этого обстоятельства.
Наконец, он выговорил:
— Встречался, — наслаждаясь произведенным впечатлением. Но неожиданно его лицо сделалось серьезным, словно он вспомнил об очень важном и неприятном обстоятельстве.