— Я думал — ненужная, — добавил Аким, и я попросила его показать, где именно он ее нашел.
Он указал на край стола, а такая подробность, как стоящий на ней стакан из-под вина, убедила меня в его правдивости окончательно. На коричневый круг от того стакана я сразу же обратила внимание.
Значит, можно было предположить, что Александр написал эту записку после ужина, когда вино было выпито, а потом лег спать.
Успокоив Акима, я вернулась к записке и переписала в блокнот все то, что мне удалось разобрать, а саму ее аккуратно свернула и спрятала подальше. Дома у меня было увеличительное стекло, с помощью которого я надеялась разобрать остальное.
Вот что у меня получилось 1. ….ери.. ..еде… С.
2. .ер..овори.. с Д.О.
3. Съездить . ..сиц…
4. В……..ся … с .ерт…
5. Посмотр… .отенк. для .атеньки.
Когда я разобрала последнюю строчку, у меня защемило сердце и слезы хлынули из глаз. Потому что сразу же поняла ее смысл. «Посмотреть котенка для Катеньки» — вот что он написал за несколько мгновений до смерти.
Я вспомнила, что сказала ему о своем желании иметь котенка, и он обещал привезти мне из поездки «самого красивого котика губернии». И, как оказалось, не забыл этого.
Я разрыдалась в голос, и вошедший было сообщить о готовности к отъезду Степан, увидев меня в таком состоянии, тихонько вышел и прикрыл за собою дверь.
Устыдившись собственной слабости, я привела себя в чувство, тем более что у меня был еще один вопрос, на который я до сих пор не получила ответа.
Аким смотрел на меня с утра собачьими глазами, поэтому я надеялась на его полную откровенность.
— Спасибо тебе, — сказала я, как только он переступил порог моей комнаты. — Для меня очень важно все, что ты мне рассказал. Но ты мне сказал не все.
Аким снова сморщился, как от зубной боли. И тревожно оглянулся.
— Да, кажется, все рассказал. Христом-Богом клянусь…
— Все, — согласилась я, — кроме одной вещи. Кто запретил тебе рассказывать обо всем этом По тому, как он вздрогнул, я поняла, что именно этого вопроса он и боялся.
— Кто приезжал к тебе еще Я задавала эти вопросы снова и снова, но как ни билась, так и не смогла получить более или менее внятного на них ответа.
Аким совершенно замкнулся и не поддавался ни на какие мои уговоры. Ни новые денежные посулы, ни мольбы не тронули его, из чего я сделала вывод, что его сильно напугали. Настолько сильно, что я почувствовала исходящий от него запах смерти…
— Бог тебе судья, Аким, — сказала я ему, садясь в карету. — Видимо, ты на самом деле не можешь сказать мне всей правды.
Я успокаивала себя тем, что сам этот страх уже содержит в себе ответ на мой вопрос. Во всяком случае, я узнала, что кому-то очень не хотелось, чтобы открылась правда о смерти моего мужа.
— Куда ехать-то? — отвлек меня от этих мыслей Степан и таким образом вернул в сегодняшний день.
Никакого конкретного плана у меня не было. События последних дней настолько потрясли меня, что мне нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. И я не нашла ничего лучшего, чем отправиться в собственное поместье, благо до него отсюда было не так далеко.
Степан задумчиво посмотрел на меня. Он никогда до сих пор не видел меня плачущей и, видимо, это произвело на него большое впечатление.
— Вот и слава Богу, — сказал он, узнав мое решение, и хлестнул лошадей. Отдохнувшие за ночь лошади весело потряхивали гривами и закидывали головы. Бессонная ночь дала себя знать, и незаметно для себя я задремала. А когда проснулась, увидела знакомые и дорогие с детства места.
Как я уже говорила, в этих местах прошло мое детство, самая беззаботная и радостная пора жизни. Поэтому окрестные леса и речки до сих пор были связаны для меня с теми напоминающими сказочный сон младенческими воспоминаниями, в которых молодые и красивые родители воспринимаются как добрые волшебники, а основным и всепоглощающим чувством является ожидание грядущего счастья.
И у меня в очередной раз возникло желание вернуться сюда навсегда и посвятить свою жизнь исключительно деревенским заботам, хотя прекрасно понимала, что еще не созрела для этого счастья. Видимо, каждый человек должен выстрадать это право, иначе говоря, должен пережить все уготовленные ему провидением треволнения и страсти, и лишь после этого получает право вернуться на круги своя.
Может быть, именно поэтому старость отчасти напоминает детство…
Вынужден признаться, что и здесь позволил себе сократить несколько страниц. Поскольку, хотя философские размышления подводящей итоги жизни Екатерины Арсаньевой и не лишены приятности, к сюжету они не имеют никакого отношения. Последний раз мы приезжали сюда с Александром полтора года назад, и воспоминания об этих счастливых днях с новой силой нахлынули на меня.
Но накопившиеся за это время дела не позволили мне окончательно расклеиться. Встреча со старостой, решение накопившихся за это время хозяйственных вопросов заняли у меня большую часть времени до вечера, а разговоры со старенькой нянькой затянулись чуть ли не до полуночи.
И только когда она, перекрестив меня на сон грядущий, отправилась к себе в каморку, я наконец осталась одна. И воспользовалась этим, чтобы тут же достать мужнину записку и изучить ее с помощью увеличительного стекла.
И при неверном свете свечи мне удалось разобрать еще несколько букв. Я внесла их в свой блокнот, и теперь записка выглядела уже более осмысленно 1. Пр.вери.. .веде… С.
2. .ер..овори.. с Д.О.
3. Съездить . ..сиц…
4. Встр….ься там с .ерт…
5. Посмотр… .отенк. для .атеньки.
Если не считать последней, пятой записи, которая была мне понятна с самого начала, все остальные четыре строки не стали понятнее, и у меня почти не было надежды их расшифровать. И все-таки я попыталась это сделать.
Первая запись не оставляла сомнений по поводу каждого из слов. Я на девяносто девять процентов была уверена, что она не могла означать ничего, кроме «Проверить сведения С.» Но кто такой был этот или эта С. и что за сведения он предоставил Александру — надежды узнать почти не было.
Та же ситуация была со второй строчкой. Если первое слово означало «переговорить», то инициалы Д.О. мне ни о чем не говорили.
Третья строчка предполагала какую-то поездку — это было понятно. Но второе слово попало под то самое винное пятно и сочетание «…сиц…» оставляло большую свободу для толкования. Видимо, это была чья-то фамилия. Косицкий— Мясницкий— Любая из подобных фамилий могла скрываться под этим пятном, но прочитать ее было невозможно.
Ну, и наконец четвертая — самая загадочная строчка. Она пострадала больше других и, может быть, именно поэтому мне казалось, что в ней-то и заключен самый большой смысл.
Тем более что первое слово не оставляло у меня сомнений — это явно было «встретиться». То есть Александр запланировал на следующий день встречу. «Если бы я только могла понять, с кем он хотел встретиться! — мысленно воскликнула я. — Может быть, именно этой встречи и не хотели допустить его враги, и именно из-за нее лишили его жизни?» Поэтому сочетание этих трех букв несколько часов не давало мне покоя. Я повторяла их на все лады, пытаясь подобрать то единственное слово, которое имел в виду мой муж.
Если бы кто-нибудь мог увидеть меня в этот час, он наверняка принял бы меня за сумасшедшую. Да и как еще можно назвать человека, бродящего по комнате из угла в угол и повторяющего, словно одержимый — Смерть, бессмертие, Роберт, конверт, мертвец, Вертер, эксперт, вертеп, Берта, Гертруда….
Каждое из этих слов содержало пресловутое сочетание букв. Но ни одно из них, пожалуй, за исключением «эксперта» даже отдаленно не подходило по смыслу.
И самым чудовищным было то, что по иронии судьбы чуть ли не половина этих слов так или иначе была связана со смертью.
Посудите сами: «Смерть. Мертвый. Черти». Не самое веселое сочетание, не правда ли А выражение «Встретиться там с чертями», пришедшее мне в голову и уже не желавшее ее покидать, наполняло меня почти мистическим ужасом.
В конце концов, отчаявшись что-либо понять, я оставила эти бесплодные попытки и без сил свалилась на кровать.
«Милая девичья светелка, — было моей последней мыслью перед сном, — никогда еще ты не была свидетельницей таких страданий…» ГЛАВА СЕДЬМАЯ Впервые в жизни я проснулась в своем поместье в отвратительном настроении. Ничто не радовало меня в это утро — ни приходившие с поклоном крестьяне, ни ломившийся под изысканными деревенскими яствами стол…
Нянюшка умудрилась выставить на него все мои любимые блюда и с отчаяньем наблюдала мое к ним равнодушие.
Я совершенно не хотела расстроить бедную старуху, но мне сегодня было не до еды.
Сразу же после завтрака я снова уединилась в своей комнате и попыталась на свежую голову разобраться с пресловутой запиской. Но опять без сколько-нибудь заметного результата.
Новости в деревне распространяются со скоростью ветра, и, узнав о моем приезде, к обеду ко мне в гости нагрянули соседи. Все это были весьма уважаемые мною милые люди, но я с трудом скрывала раздражение, и только долг гостеприимства не позволил указать им на дверь.
Разговор за столом, как и следовало ожидать, скоро перешел на тему смерти. И я отметила, что в последние месяцы ни о чем другом в моем присутствии не говорят.
В первую очередь потому, что я похоронила мужа. Но и события в Синицыно, как я скоро поняла, уже не являлись тайной для моих деревенских знакомых. Я ни словом не обмолвилась о своих приключениях в Синицыно и о той роли, в которой мне пришлось там выступать в течение суток, но призналась, что знаю некоторые подробности трагедии от знакомых полицейских. Такое объяснение, учитывая профессию моего мужа, ни у кого не вызвало недоверия.
— Какое несчастье, — перекрестившись, произнесла Азалия Ивановна, обрусевшая немка, вдова нашего ближайшего соседа, пережившая не только мужа, но и своих детей и, несмотря на, мягко говоря, преклонный возраст, еще полная сил и энергии.
Ей было без малого сто лет, но она сохранила все свои крупные с желтизной зубы, очень гордилась этим обстоятельством и при всяком удобном случае демонстрировала их в чересчур широкой улыбке.
Но сегодня она почти не улыбалась. С недавних пор смерть любого человека напоминала ей о собственном возрасте и заставляла побледнеть румянец на ее морщинистых щечках.
Она большую часть жизни прожила в России, но тем не менее сохранила небольшой акцент, а отдельные слова до сих пор употребляла в совершенно неожиданном смысле, вызывая улыбки на лицах собеседников. Впрочем, свой родной язык она забыла совершенно, и лишь делала вид, что понимает меня, когда я переходила на немецкий.
— Совершенно несмышленая история, — и на этот раз рассмешила она присутствующих, скорее всего, имея в виду слово «немыслимая». — Бедный мальчик. Кому он помешал? Мальчиком она назвала Синицына. По той причине, что называла так всех мужчин моложе шестидесяти, и это уже давно никого не удивляло.
— Без женщины тут не обошлось, — глубокомысленно заметил другой мой сосед, старинный приятель моего батюшки, в молодости служивший в гусарах и до сих пор носивший пышные усы.
Он был тезкой знаменитого Дениса Давыдова и всю жизнь старался на того походить, знал многие его стихи, в том числе и не самые скромные. И, выпив рюмку-другую, цитировал их по памяти и забористо хохотал.
— Почему вы так думаете, Денис Владимирович— — спросила я только для того, чтобы поддержать разговор.
— Не стоило бы этого говорить о покойном, но по женской части этот молодой человек был не промах, — ответил он с явным одобрением и совершенно по-гусарски провел рукой по усам.
Это высказывание явилось для меня полной неожиданностью.
Уже второй человек за последние два дня подобным образом характеризовал Павла Семеновича. При том, что ничего подобного о нем до этого я никогда не слышала. «Что это — совпадение?» — подумала я.
— Вас послушать, Денис Владимирович, так все мужчины представляются павианами, — с иронической улыбкой произнесла четвертая участница нашего импровизированного застолья, Софья Игоревна — моя ровесница, довольно приятной внешности и неглупая, но с юности усвоившая дурную привычку обо всем говорить в ироническом смысле. Может быть, благодаря этому и оставшаяся старой девой.
Мужчины просто боялись попасться ей на язычок. А в последнее время она стала курить и не вынимала пахитоски изо рта. И, на мой взгляд, потеряла большую часть своего обаяния.
С Денисом Владимировичем у них были натянутые отношения, может быть, потому что по отношению к себе Софья никакой иронии не допускала. А Денис Владимирович не упускал случая отпустить пары шуток в ее адрес и считал «синим чулком». Поэтому их разговор порой больше напоминал боевые действия.
— А по-вашему мнению, милая Сонечка, мужчины боятся женщин, как черт ладана — прищурившись, отпарировал старик и ухмыльнулся в усы, когда в ответ на его намек та ничего не смогла сказать, а лишь презрительно фыркнула.
Подобные сцены я наблюдала каждый свой приезд. Неторопливая деревенская жизнь имеет свои незыблемые традиции и не меняется десятилетиями.
Но если в начале я досадовала на этот визит, то теперь у меня появилась надежда, что из этих разговоров я смогу почерпнуть для себя что-то полезное.
Именно благодаря тому, что деревенская жизнь не богата на события, в памяти местных жителей хранится бездна сведений о жизни любого мало-мальски заметного члена общества. А Синицын был, как оказалось, здесь фигурой достаточно известной, если не сказать скандальной.
— А вы хорошо знали Синицына, Денис Владимирович? — спросила я немного погодя.
— Что хорошо — не сказал бы, — ответил старик, — но пару раз встречались. С отцом-то мы его не очень ладили.
Вздорный был человечек…
— При каких же обстоятельствах ?Прежде, чем ответить, старик с довольным видом откашлялся, видимо предстоящий рассказ был не лишен для него занимательности.
— Дело давнее, тому уж лет шесть. Только не так уж часто мне приходилось быть участником в подобных… экзерсисах.
— У меня такое ощущение, что вы, по обыкновению, собираетесь рассказать что-то неприличное, — мстительно перебила его Софья, но Денис Владимирович только отмахнулся от нее, как от мошки, не заслуживающей внимания.
— Мне случалось в молодости попадать в подобные истории, но чтобы на старости лет угодить в секунданты…
— В секунданты? — не поверила я своим ушам, поскольку совершенно точно знала, что Синицын никогда не держал в руках пистолета, и представить его в качестве дуэлянта не могла при всем желании.
— Представьте себе, — подтвердил Денис Владимирович и не торопясь раскурил трубку, прежде чем продолжил. — Приезжает ко мне вечером из своего Лисицына, я уже собирался спать… Дело было осенью, а об эту пору я ложусь рано…
— Его кто-то вызвал на дуэль— — не утерпела я, поскольку знала любовь Дениса Владимировича к лирическим отступлениям, а надо ли говорить, насколько интересна мне была эта история.
— Если бы…— ухмыльнулся старик.
— Некоторое время он с таинственным видом пыхтел трубкой, испытывая наше терпение, но наконец удовлетворил наше любопытство — Он сам рвался в драку. И непременно на самых жестких условиях. То есть требовал возобновления поединка в случае легкого ранения или промаха одного из противников.
— Господи, да с кем же он собирался драться? — воскликнула Софья, позабывшая про свою обиду и заинтригованная не меньше меня. Даже Азалия Ивановна, позабыв про угощенье, слушала рассказ своего соседа по столу, для удобства приставив ладошку к уху.
— Прошу прощения, — развел руками Денис Владимирович, — но этого я вам сказать не могу. Так сказать, дело чести, поскольку человек это известный, и вы можете расценить его поведение как недостойное… Поскольку повел он себя не самым, так сказать, героическим образом.
У меня вырвался вздох отчаяния.
Я так надеялась услышать фамилию этого человека. Она могла оказаться той единственной нитью, которая привела бы меня к разгадке двух преступлений… Но зная упрямство старого вояки, понимала, что не вытащу из него этого имени даже под пыткой.
И все же я взяла себя в руки и спросила с самым невозмутимым видом — Да Бог с ним, с именем. Расскажите в общих чертах. В чем там было дело Моя уловка сработала, и Денис Владимирович не сразу, но продолжил — Всех подробностей я не знаю, секундант по дуэльному кодексу не обязан знать подробностей нанесенного оскорбления. Существуют такие подробности, особенно если дело касается дам…
— Так что, он собирался драться из-за женщины? — почти взвизгнула наша ироничная Софья. Она была возбуждена и глаза ее блестели. Не припомню, чтобы я видела ее в таком состоянии.
— Нет, — смутился Денис Владимирович. — Я, может быть, неловко выразился… На этот раз женщина тут была ни при чем… Павел Семенович собирался потребовать удовлетворения от господина Ар…
Старик прикусил себе язык, но было поздно. Он чуть было не проговорился, но даже первые буквы фамилии в данной ситуации я сочла за подарок судьбы. Не так много в нашем краю «довольно известных», как выразился Денис Владимирович, господ, фамилия которых начинается на «Ар…» Теперь я была уверена, что смогу разыскать этого человека, и сделать это будет не так уж и трудно. Но по понятным соображениям скрыла свою радость и постаралась помочь смущенному старику — Так за что собирался Синицын потребовать удовлетворения от этого неизвестного господина Эта фраза, видимо, успокоила его и он продолжил — Повторяю, всех подробностей я не знаю, Павел сказал, что господин «Р» (назовем его так) подлец и использует свое высокое положение в преступных целях.
И кипел при этом благородным негодованием.
От меня не укрылась наивная уловка старика, с помощью которой он попытался скрыть свою оговорку. И я мысленно улыбнулась.
— То есть со стороны господина Синицына это был благородный поступок, и если бы поединок состоялся…
— А он не состоялся? — спросила я. Вернее, уточнила, поскольку ответ на свой вопрос знала заранее.
— Господин «Р», — уже совершенно успокоенный, развел руками рассказчик, — от поединка отказался. То есть по законам чести заслуживает презрения. Именно поэтому я никогда не скажу вам его имени.
— Разумеется. О таких вещах даже спрашивать неприлично, — согласилась я.
Наша беседа на этом, разумеется, не закончилось. В деревне визиты не заканчиваются так быстро.
После обеда мы стали пить кофе и чай. Софья села за фортепьяно и сыграла несколько модных новинок. У нее была прекрасная техника, хотя для серьезных вещей недоставало глубины. Под них наш «Денис Давыдов» задремал и проснулся только тогда, когда женщины собрались по домам.
В другое время мы непременно бы сели играть в карты, и гости засиделись бы за полночь. Но по причине моего траура это было не совсем уместно. Хотя и Денис Владимирович, и Азалия Ивановна… да и Софья тоже последние года два с большим удовольствием проводят время за зеленым сукном, и в другое время мне не удалось бы выпроводить их так быстро.
Но с непривычки эти несколько часов довольно оживленного общения настолько утомили меня, что я облегченно вздохнула после отъезда гостей и отправилась отдохнуть в свою любимую «светелку».
И чтобы отвлечься и отдохнуть, я решила обратиться к своему почти забытому развлечению — к пасьянсам. В свое время я очень увлекалась этим делом и знала десятка полтора самых разных пасьянсов. Были среди них и совсем простенькие, не требующие ни ума ни фантазии, а были и очень сложные, требующие точного, почти математического расчета. Именно они и привлекали меня в первую очередь.
А вспомнила я о них потому, что нашла старую разбухшую от частого употреблению колоду карт, которую использовала когда-то исключительно в этих целях.
Другая моя колода, не менее старая, была предназначена для гадания. А играть в то время полагалось новыми, только что распечатанными колодами, такова была традиция.
Тасуя карты, я размышляла над тем, что — как и большинство окружающих меня в последнее время предметов — пасьянсы тоже были связаны со смертью. Это уже не испугало меня, как может подумать читатель. Ко всему в жизни привыкаешь. Карточные игры вообще и пасьянсы в частности, видимо, в силу своей полумистической природы в большинстве своем носят мрачные инфернальные имена: «Узник», «Мария Стюарт» и, наконец, самый мой любимый — «Гробница Наполеона», получивший широкое распространение вскоре после смерти Бонапарта.
Его-то я и решила разложить. Пасьянс — это не только игра, не только логическая задача, хотя и это тоже. Но кроме этого — по ним гадают. Но не так, как это делают цыганки, а по-другому — загадывая желание. И если пасьянс сходится, то и желание твое исполнится.
На этот раз я доверила «Гробнице Наполеона» судьбу своего расследования, загадав, что если пасьянс сойдется — то я распутаю этот клубок тайн и загадок, то есть узнаю, почему и как был убит мой муж, и чьими руками осуществлено возмездие.
Можете себе представить, с каким вниманием я открывала каждую карту, боясь упустить хоть одну возможность. Тем более что на этот раз пасьянс по началу совершенно не желал сходиться, и сошелся лишь тогда, когда я уже потеряла всякую надежду — неожиданно легко и быстро.
Кому-то это может показаться смешным, но это настолько улучшило мое настроение, что я даже стала напевать какую-то мелодию, чего не делала уже давно. А когда услышала за дверью шаркающие шаги своей старой нянюшки, то подбежала к ней и расцеловала в щеки.
— Бог с тобой, Катенька, — прослезилась она, — что это ты вздумала, шалунья? То слова за весь день со мной не сказала, а теперь целуешь Только теперь я поняла, как сильно обидела и напугала ее сегодня утром своей холодностью и, чтобы искупить свою вину, попросилась к ней в каморку, чего не делала с детских лет. Там она напоила меня чаем с изумительным земляничным вареньем, скоро оттаяла и даже развеселилась, хотя и поворчала для видимости, и еще раз всплакнула, но уже от радости.
И снова наступил вечер. И то ли по причине сошедшегося пасьянса, то ли еще почему, но на меня снизошло удивительное спокойствие. И эта внутренняя гармония потребовала выплеска, и я впервые за долгое время села за фортепьяно и не вставала из-за него до тех пор, пока не переиграла все любимые вещи.
И дарованное мне спокойствие души оказалось продуктивным. Пока я музицировала, мне в голову пришло несколько мыслей, благодаря которым я сдвинулась с мертвой точки. Во всяком случае, у меня появилась надежда. А это уже немало.
Я вернулась в свою комнату и сделала запись в дневнике, которую по причине ее важности привожу полностью…
Как видите, и сама Екатерина Алексеевна использовала в качестве подручного материала свои дневники и записки. Именно поэтому я и позволяю себе иногда коегде «разбавлять» или дополнять ими основной текст повествования, не нарушая тетушкиного стиля и замысла.
Кто-то может упрекнуть меня в навязчивости. В том смысле, что без этого моего последнего комментария вполне можно было бы обойтись. Вполне вероятно. И даже наверняка. Просто мне захотелось напомнить читателю о своем существовании.
А кому не нравится — может не читать. Я не обижусь…
Но вернемся к дневнику…
«И снова я обращаюсь к страницам своего дневника. Последнее время эта тетрадь стала мне необходима, как никогда прежде. Потому что, кроме нее, мне не с кем поделиться своими сегодняшними мыслями.
После смерти мужа я впервые почувствовала себя настолько одинокой, несмотря на большое количество знакомых и родственников — посоветоваться мне теперь не с кем.
Еще несколько дней назад я надеялась на помощь Павла Семеновича. И то, что он оказался убийцей моего мужа, стало для меня страшным ударом.
Но что поделаешь? Нужно продолжать жить и постараться не впадать в грех уныния. Ибо это воистину смертный грех, лишающий человека воли, сил, а порой и самого желания жить.
Чем больше подробностей я узнаю о жизни Синицына, тем лучше понимаю, насколько мало я знала его при жизни.
Вот и сегодняшний рассказ Дениса Владимировича. При всей недоговоренности и умолчаниях рассказчика у меня нет никакого сомнения, что в этой истории Синицын выглядит честным и благородным человеком. Рискуя жизнью, он собирался наказать негодяя. И наверняка был бы убит на дуэли, не окажись его противник малодушным трусом.
Как сочетать это со всем тем, что я узнала на постоялом дворе— Воистину человек — самая большая загадка на земле.
Если бы я услышала эту историю еще неделю назад, у меня не возникло бы никаких сомнений. Тот милый человек, которым я знала Павла Семеновича, был безусловно способен на великодушные поступки.
Но тот человек не был способен на мерзкое преступление, на убийство собственного друга. А по всему выходит, что именно он и совершил его, как мне ни трудно было в это поверить.
Сейчас в мыслях моих по-прежнему сумбур. Слишком много загадок свалилось на эту женскую головку. И я уже не знаю, что и подумать.
А что, если Синицын стал жертвой чудовищного обмана— Он был так доверчив. В его глазах могли оклеветать Александра…
Он указал на край стола, а такая подробность, как стоящий на ней стакан из-под вина, убедила меня в его правдивости окончательно. На коричневый круг от того стакана я сразу же обратила внимание.
Значит, можно было предположить, что Александр написал эту записку после ужина, когда вино было выпито, а потом лег спать.
Успокоив Акима, я вернулась к записке и переписала в блокнот все то, что мне удалось разобрать, а саму ее аккуратно свернула и спрятала подальше. Дома у меня было увеличительное стекло, с помощью которого я надеялась разобрать остальное.
Вот что у меня получилось 1. ….ери.. ..еде… С.
2. .ер..овори.. с Д.О.
3. Съездить . ..сиц…
4. В……..ся … с .ерт…
5. Посмотр… .отенк. для .атеньки.
Когда я разобрала последнюю строчку, у меня защемило сердце и слезы хлынули из глаз. Потому что сразу же поняла ее смысл. «Посмотреть котенка для Катеньки» — вот что он написал за несколько мгновений до смерти.
Я вспомнила, что сказала ему о своем желании иметь котенка, и он обещал привезти мне из поездки «самого красивого котика губернии». И, как оказалось, не забыл этого.
Я разрыдалась в голос, и вошедший было сообщить о готовности к отъезду Степан, увидев меня в таком состоянии, тихонько вышел и прикрыл за собою дверь.
Устыдившись собственной слабости, я привела себя в чувство, тем более что у меня был еще один вопрос, на который я до сих пор не получила ответа.
Аким смотрел на меня с утра собачьими глазами, поэтому я надеялась на его полную откровенность.
— Спасибо тебе, — сказала я, как только он переступил порог моей комнаты. — Для меня очень важно все, что ты мне рассказал. Но ты мне сказал не все.
Аким снова сморщился, как от зубной боли. И тревожно оглянулся.
— Да, кажется, все рассказал. Христом-Богом клянусь…
— Все, — согласилась я, — кроме одной вещи. Кто запретил тебе рассказывать обо всем этом По тому, как он вздрогнул, я поняла, что именно этого вопроса он и боялся.
— Кто приезжал к тебе еще Я задавала эти вопросы снова и снова, но как ни билась, так и не смогла получить более или менее внятного на них ответа.
Аким совершенно замкнулся и не поддавался ни на какие мои уговоры. Ни новые денежные посулы, ни мольбы не тронули его, из чего я сделала вывод, что его сильно напугали. Настолько сильно, что я почувствовала исходящий от него запах смерти…
— Бог тебе судья, Аким, — сказала я ему, садясь в карету. — Видимо, ты на самом деле не можешь сказать мне всей правды.
Я успокаивала себя тем, что сам этот страх уже содержит в себе ответ на мой вопрос. Во всяком случае, я узнала, что кому-то очень не хотелось, чтобы открылась правда о смерти моего мужа.
— Куда ехать-то? — отвлек меня от этих мыслей Степан и таким образом вернул в сегодняшний день.
Никакого конкретного плана у меня не было. События последних дней настолько потрясли меня, что мне нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. И я не нашла ничего лучшего, чем отправиться в собственное поместье, благо до него отсюда было не так далеко.
Степан задумчиво посмотрел на меня. Он никогда до сих пор не видел меня плачущей и, видимо, это произвело на него большое впечатление.
— Вот и слава Богу, — сказал он, узнав мое решение, и хлестнул лошадей. Отдохнувшие за ночь лошади весело потряхивали гривами и закидывали головы. Бессонная ночь дала себя знать, и незаметно для себя я задремала. А когда проснулась, увидела знакомые и дорогие с детства места.
Как я уже говорила, в этих местах прошло мое детство, самая беззаботная и радостная пора жизни. Поэтому окрестные леса и речки до сих пор были связаны для меня с теми напоминающими сказочный сон младенческими воспоминаниями, в которых молодые и красивые родители воспринимаются как добрые волшебники, а основным и всепоглощающим чувством является ожидание грядущего счастья.
И у меня в очередной раз возникло желание вернуться сюда навсегда и посвятить свою жизнь исключительно деревенским заботам, хотя прекрасно понимала, что еще не созрела для этого счастья. Видимо, каждый человек должен выстрадать это право, иначе говоря, должен пережить все уготовленные ему провидением треволнения и страсти, и лишь после этого получает право вернуться на круги своя.
Может быть, именно поэтому старость отчасти напоминает детство…
Вынужден признаться, что и здесь позволил себе сократить несколько страниц. Поскольку, хотя философские размышления подводящей итоги жизни Екатерины Арсаньевой и не лишены приятности, к сюжету они не имеют никакого отношения. Последний раз мы приезжали сюда с Александром полтора года назад, и воспоминания об этих счастливых днях с новой силой нахлынули на меня.
Но накопившиеся за это время дела не позволили мне окончательно расклеиться. Встреча со старостой, решение накопившихся за это время хозяйственных вопросов заняли у меня большую часть времени до вечера, а разговоры со старенькой нянькой затянулись чуть ли не до полуночи.
И только когда она, перекрестив меня на сон грядущий, отправилась к себе в каморку, я наконец осталась одна. И воспользовалась этим, чтобы тут же достать мужнину записку и изучить ее с помощью увеличительного стекла.
И при неверном свете свечи мне удалось разобрать еще несколько букв. Я внесла их в свой блокнот, и теперь записка выглядела уже более осмысленно 1. Пр.вери.. .веде… С.
2. .ер..овори.. с Д.О.
3. Съездить . ..сиц…
4. Встр….ься там с .ерт…
5. Посмотр… .отенк. для .атеньки.
Если не считать последней, пятой записи, которая была мне понятна с самого начала, все остальные четыре строки не стали понятнее, и у меня почти не было надежды их расшифровать. И все-таки я попыталась это сделать.
Первая запись не оставляла сомнений по поводу каждого из слов. Я на девяносто девять процентов была уверена, что она не могла означать ничего, кроме «Проверить сведения С.» Но кто такой был этот или эта С. и что за сведения он предоставил Александру — надежды узнать почти не было.
Та же ситуация была со второй строчкой. Если первое слово означало «переговорить», то инициалы Д.О. мне ни о чем не говорили.
Третья строчка предполагала какую-то поездку — это было понятно. Но второе слово попало под то самое винное пятно и сочетание «…сиц…» оставляло большую свободу для толкования. Видимо, это была чья-то фамилия. Косицкий— Мясницкий— Любая из подобных фамилий могла скрываться под этим пятном, но прочитать ее было невозможно.
Ну, и наконец четвертая — самая загадочная строчка. Она пострадала больше других и, может быть, именно поэтому мне казалось, что в ней-то и заключен самый большой смысл.
Тем более что первое слово не оставляло у меня сомнений — это явно было «встретиться». То есть Александр запланировал на следующий день встречу. «Если бы я только могла понять, с кем он хотел встретиться! — мысленно воскликнула я. — Может быть, именно этой встречи и не хотели допустить его враги, и именно из-за нее лишили его жизни?» Поэтому сочетание этих трех букв несколько часов не давало мне покоя. Я повторяла их на все лады, пытаясь подобрать то единственное слово, которое имел в виду мой муж.
Если бы кто-нибудь мог увидеть меня в этот час, он наверняка принял бы меня за сумасшедшую. Да и как еще можно назвать человека, бродящего по комнате из угла в угол и повторяющего, словно одержимый — Смерть, бессмертие, Роберт, конверт, мертвец, Вертер, эксперт, вертеп, Берта, Гертруда….
Каждое из этих слов содержало пресловутое сочетание букв. Но ни одно из них, пожалуй, за исключением «эксперта» даже отдаленно не подходило по смыслу.
И самым чудовищным было то, что по иронии судьбы чуть ли не половина этих слов так или иначе была связана со смертью.
Посудите сами: «Смерть. Мертвый. Черти». Не самое веселое сочетание, не правда ли А выражение «Встретиться там с чертями», пришедшее мне в голову и уже не желавшее ее покидать, наполняло меня почти мистическим ужасом.
В конце концов, отчаявшись что-либо понять, я оставила эти бесплодные попытки и без сил свалилась на кровать.
«Милая девичья светелка, — было моей последней мыслью перед сном, — никогда еще ты не была свидетельницей таких страданий…» ГЛАВА СЕДЬМАЯ Впервые в жизни я проснулась в своем поместье в отвратительном настроении. Ничто не радовало меня в это утро — ни приходившие с поклоном крестьяне, ни ломившийся под изысканными деревенскими яствами стол…
Нянюшка умудрилась выставить на него все мои любимые блюда и с отчаяньем наблюдала мое к ним равнодушие.
Я совершенно не хотела расстроить бедную старуху, но мне сегодня было не до еды.
Сразу же после завтрака я снова уединилась в своей комнате и попыталась на свежую голову разобраться с пресловутой запиской. Но опять без сколько-нибудь заметного результата.
Новости в деревне распространяются со скоростью ветра, и, узнав о моем приезде, к обеду ко мне в гости нагрянули соседи. Все это были весьма уважаемые мною милые люди, но я с трудом скрывала раздражение, и только долг гостеприимства не позволил указать им на дверь.
Разговор за столом, как и следовало ожидать, скоро перешел на тему смерти. И я отметила, что в последние месяцы ни о чем другом в моем присутствии не говорят.
В первую очередь потому, что я похоронила мужа. Но и события в Синицыно, как я скоро поняла, уже не являлись тайной для моих деревенских знакомых. Я ни словом не обмолвилась о своих приключениях в Синицыно и о той роли, в которой мне пришлось там выступать в течение суток, но призналась, что знаю некоторые подробности трагедии от знакомых полицейских. Такое объяснение, учитывая профессию моего мужа, ни у кого не вызвало недоверия.
— Какое несчастье, — перекрестившись, произнесла Азалия Ивановна, обрусевшая немка, вдова нашего ближайшего соседа, пережившая не только мужа, но и своих детей и, несмотря на, мягко говоря, преклонный возраст, еще полная сил и энергии.
Ей было без малого сто лет, но она сохранила все свои крупные с желтизной зубы, очень гордилась этим обстоятельством и при всяком удобном случае демонстрировала их в чересчур широкой улыбке.
Но сегодня она почти не улыбалась. С недавних пор смерть любого человека напоминала ей о собственном возрасте и заставляла побледнеть румянец на ее морщинистых щечках.
Она большую часть жизни прожила в России, но тем не менее сохранила небольшой акцент, а отдельные слова до сих пор употребляла в совершенно неожиданном смысле, вызывая улыбки на лицах собеседников. Впрочем, свой родной язык она забыла совершенно, и лишь делала вид, что понимает меня, когда я переходила на немецкий.
— Совершенно несмышленая история, — и на этот раз рассмешила она присутствующих, скорее всего, имея в виду слово «немыслимая». — Бедный мальчик. Кому он помешал? Мальчиком она назвала Синицына. По той причине, что называла так всех мужчин моложе шестидесяти, и это уже давно никого не удивляло.
— Без женщины тут не обошлось, — глубокомысленно заметил другой мой сосед, старинный приятель моего батюшки, в молодости служивший в гусарах и до сих пор носивший пышные усы.
Он был тезкой знаменитого Дениса Давыдова и всю жизнь старался на того походить, знал многие его стихи, в том числе и не самые скромные. И, выпив рюмку-другую, цитировал их по памяти и забористо хохотал.
— Почему вы так думаете, Денис Владимирович— — спросила я только для того, чтобы поддержать разговор.
— Не стоило бы этого говорить о покойном, но по женской части этот молодой человек был не промах, — ответил он с явным одобрением и совершенно по-гусарски провел рукой по усам.
Это высказывание явилось для меня полной неожиданностью.
Уже второй человек за последние два дня подобным образом характеризовал Павла Семеновича. При том, что ничего подобного о нем до этого я никогда не слышала. «Что это — совпадение?» — подумала я.
— Вас послушать, Денис Владимирович, так все мужчины представляются павианами, — с иронической улыбкой произнесла четвертая участница нашего импровизированного застолья, Софья Игоревна — моя ровесница, довольно приятной внешности и неглупая, но с юности усвоившая дурную привычку обо всем говорить в ироническом смысле. Может быть, благодаря этому и оставшаяся старой девой.
Мужчины просто боялись попасться ей на язычок. А в последнее время она стала курить и не вынимала пахитоски изо рта. И, на мой взгляд, потеряла большую часть своего обаяния.
С Денисом Владимировичем у них были натянутые отношения, может быть, потому что по отношению к себе Софья никакой иронии не допускала. А Денис Владимирович не упускал случая отпустить пары шуток в ее адрес и считал «синим чулком». Поэтому их разговор порой больше напоминал боевые действия.
— А по-вашему мнению, милая Сонечка, мужчины боятся женщин, как черт ладана — прищурившись, отпарировал старик и ухмыльнулся в усы, когда в ответ на его намек та ничего не смогла сказать, а лишь презрительно фыркнула.
Подобные сцены я наблюдала каждый свой приезд. Неторопливая деревенская жизнь имеет свои незыблемые традиции и не меняется десятилетиями.
Но если в начале я досадовала на этот визит, то теперь у меня появилась надежда, что из этих разговоров я смогу почерпнуть для себя что-то полезное.
Именно благодаря тому, что деревенская жизнь не богата на события, в памяти местных жителей хранится бездна сведений о жизни любого мало-мальски заметного члена общества. А Синицын был, как оказалось, здесь фигурой достаточно известной, если не сказать скандальной.
— А вы хорошо знали Синицына, Денис Владимирович? — спросила я немного погодя.
— Что хорошо — не сказал бы, — ответил старик, — но пару раз встречались. С отцом-то мы его не очень ладили.
Вздорный был человечек…
— При каких же обстоятельствах ?Прежде, чем ответить, старик с довольным видом откашлялся, видимо предстоящий рассказ был не лишен для него занимательности.
— Дело давнее, тому уж лет шесть. Только не так уж часто мне приходилось быть участником в подобных… экзерсисах.
— У меня такое ощущение, что вы, по обыкновению, собираетесь рассказать что-то неприличное, — мстительно перебила его Софья, но Денис Владимирович только отмахнулся от нее, как от мошки, не заслуживающей внимания.
— Мне случалось в молодости попадать в подобные истории, но чтобы на старости лет угодить в секунданты…
— В секунданты? — не поверила я своим ушам, поскольку совершенно точно знала, что Синицын никогда не держал в руках пистолета, и представить его в качестве дуэлянта не могла при всем желании.
— Представьте себе, — подтвердил Денис Владимирович и не торопясь раскурил трубку, прежде чем продолжил. — Приезжает ко мне вечером из своего Лисицына, я уже собирался спать… Дело было осенью, а об эту пору я ложусь рано…
— Его кто-то вызвал на дуэль— — не утерпела я, поскольку знала любовь Дениса Владимировича к лирическим отступлениям, а надо ли говорить, насколько интересна мне была эта история.
— Если бы…— ухмыльнулся старик.
— Некоторое время он с таинственным видом пыхтел трубкой, испытывая наше терпение, но наконец удовлетворил наше любопытство — Он сам рвался в драку. И непременно на самых жестких условиях. То есть требовал возобновления поединка в случае легкого ранения или промаха одного из противников.
— Господи, да с кем же он собирался драться? — воскликнула Софья, позабывшая про свою обиду и заинтригованная не меньше меня. Даже Азалия Ивановна, позабыв про угощенье, слушала рассказ своего соседа по столу, для удобства приставив ладошку к уху.
— Прошу прощения, — развел руками Денис Владимирович, — но этого я вам сказать не могу. Так сказать, дело чести, поскольку человек это известный, и вы можете расценить его поведение как недостойное… Поскольку повел он себя не самым, так сказать, героическим образом.
У меня вырвался вздох отчаяния.
Я так надеялась услышать фамилию этого человека. Она могла оказаться той единственной нитью, которая привела бы меня к разгадке двух преступлений… Но зная упрямство старого вояки, понимала, что не вытащу из него этого имени даже под пыткой.
И все же я взяла себя в руки и спросила с самым невозмутимым видом — Да Бог с ним, с именем. Расскажите в общих чертах. В чем там было дело Моя уловка сработала, и Денис Владимирович не сразу, но продолжил — Всех подробностей я не знаю, секундант по дуэльному кодексу не обязан знать подробностей нанесенного оскорбления. Существуют такие подробности, особенно если дело касается дам…
— Так что, он собирался драться из-за женщины? — почти взвизгнула наша ироничная Софья. Она была возбуждена и глаза ее блестели. Не припомню, чтобы я видела ее в таком состоянии.
— Нет, — смутился Денис Владимирович. — Я, может быть, неловко выразился… На этот раз женщина тут была ни при чем… Павел Семенович собирался потребовать удовлетворения от господина Ар…
Старик прикусил себе язык, но было поздно. Он чуть было не проговорился, но даже первые буквы фамилии в данной ситуации я сочла за подарок судьбы. Не так много в нашем краю «довольно известных», как выразился Денис Владимирович, господ, фамилия которых начинается на «Ар…» Теперь я была уверена, что смогу разыскать этого человека, и сделать это будет не так уж и трудно. Но по понятным соображениям скрыла свою радость и постаралась помочь смущенному старику — Так за что собирался Синицын потребовать удовлетворения от этого неизвестного господина Эта фраза, видимо, успокоила его и он продолжил — Повторяю, всех подробностей я не знаю, Павел сказал, что господин «Р» (назовем его так) подлец и использует свое высокое положение в преступных целях.
И кипел при этом благородным негодованием.
От меня не укрылась наивная уловка старика, с помощью которой он попытался скрыть свою оговорку. И я мысленно улыбнулась.
— То есть со стороны господина Синицына это был благородный поступок, и если бы поединок состоялся…
— А он не состоялся? — спросила я. Вернее, уточнила, поскольку ответ на свой вопрос знала заранее.
— Господин «Р», — уже совершенно успокоенный, развел руками рассказчик, — от поединка отказался. То есть по законам чести заслуживает презрения. Именно поэтому я никогда не скажу вам его имени.
— Разумеется. О таких вещах даже спрашивать неприлично, — согласилась я.
Наша беседа на этом, разумеется, не закончилось. В деревне визиты не заканчиваются так быстро.
После обеда мы стали пить кофе и чай. Софья села за фортепьяно и сыграла несколько модных новинок. У нее была прекрасная техника, хотя для серьезных вещей недоставало глубины. Под них наш «Денис Давыдов» задремал и проснулся только тогда, когда женщины собрались по домам.
В другое время мы непременно бы сели играть в карты, и гости засиделись бы за полночь. Но по причине моего траура это было не совсем уместно. Хотя и Денис Владимирович, и Азалия Ивановна… да и Софья тоже последние года два с большим удовольствием проводят время за зеленым сукном, и в другое время мне не удалось бы выпроводить их так быстро.
Но с непривычки эти несколько часов довольно оживленного общения настолько утомили меня, что я облегченно вздохнула после отъезда гостей и отправилась отдохнуть в свою любимую «светелку».
И чтобы отвлечься и отдохнуть, я решила обратиться к своему почти забытому развлечению — к пасьянсам. В свое время я очень увлекалась этим делом и знала десятка полтора самых разных пасьянсов. Были среди них и совсем простенькие, не требующие ни ума ни фантазии, а были и очень сложные, требующие точного, почти математического расчета. Именно они и привлекали меня в первую очередь.
А вспомнила я о них потому, что нашла старую разбухшую от частого употреблению колоду карт, которую использовала когда-то исключительно в этих целях.
Другая моя колода, не менее старая, была предназначена для гадания. А играть в то время полагалось новыми, только что распечатанными колодами, такова была традиция.
Тасуя карты, я размышляла над тем, что — как и большинство окружающих меня в последнее время предметов — пасьянсы тоже были связаны со смертью. Это уже не испугало меня, как может подумать читатель. Ко всему в жизни привыкаешь. Карточные игры вообще и пасьянсы в частности, видимо, в силу своей полумистической природы в большинстве своем носят мрачные инфернальные имена: «Узник», «Мария Стюарт» и, наконец, самый мой любимый — «Гробница Наполеона», получивший широкое распространение вскоре после смерти Бонапарта.
Его-то я и решила разложить. Пасьянс — это не только игра, не только логическая задача, хотя и это тоже. Но кроме этого — по ним гадают. Но не так, как это делают цыганки, а по-другому — загадывая желание. И если пасьянс сходится, то и желание твое исполнится.
На этот раз я доверила «Гробнице Наполеона» судьбу своего расследования, загадав, что если пасьянс сойдется — то я распутаю этот клубок тайн и загадок, то есть узнаю, почему и как был убит мой муж, и чьими руками осуществлено возмездие.
Можете себе представить, с каким вниманием я открывала каждую карту, боясь упустить хоть одну возможность. Тем более что на этот раз пасьянс по началу совершенно не желал сходиться, и сошелся лишь тогда, когда я уже потеряла всякую надежду — неожиданно легко и быстро.
Кому-то это может показаться смешным, но это настолько улучшило мое настроение, что я даже стала напевать какую-то мелодию, чего не делала уже давно. А когда услышала за дверью шаркающие шаги своей старой нянюшки, то подбежала к ней и расцеловала в щеки.
— Бог с тобой, Катенька, — прослезилась она, — что это ты вздумала, шалунья? То слова за весь день со мной не сказала, а теперь целуешь Только теперь я поняла, как сильно обидела и напугала ее сегодня утром своей холодностью и, чтобы искупить свою вину, попросилась к ней в каморку, чего не делала с детских лет. Там она напоила меня чаем с изумительным земляничным вареньем, скоро оттаяла и даже развеселилась, хотя и поворчала для видимости, и еще раз всплакнула, но уже от радости.
И снова наступил вечер. И то ли по причине сошедшегося пасьянса, то ли еще почему, но на меня снизошло удивительное спокойствие. И эта внутренняя гармония потребовала выплеска, и я впервые за долгое время села за фортепьяно и не вставала из-за него до тех пор, пока не переиграла все любимые вещи.
И дарованное мне спокойствие души оказалось продуктивным. Пока я музицировала, мне в голову пришло несколько мыслей, благодаря которым я сдвинулась с мертвой точки. Во всяком случае, у меня появилась надежда. А это уже немало.
Я вернулась в свою комнату и сделала запись в дневнике, которую по причине ее важности привожу полностью…
Как видите, и сама Екатерина Алексеевна использовала в качестве подручного материала свои дневники и записки. Именно поэтому я и позволяю себе иногда коегде «разбавлять» или дополнять ими основной текст повествования, не нарушая тетушкиного стиля и замысла.
Кто-то может упрекнуть меня в навязчивости. В том смысле, что без этого моего последнего комментария вполне можно было бы обойтись. Вполне вероятно. И даже наверняка. Просто мне захотелось напомнить читателю о своем существовании.
А кому не нравится — может не читать. Я не обижусь…
Но вернемся к дневнику…
«И снова я обращаюсь к страницам своего дневника. Последнее время эта тетрадь стала мне необходима, как никогда прежде. Потому что, кроме нее, мне не с кем поделиться своими сегодняшними мыслями.
После смерти мужа я впервые почувствовала себя настолько одинокой, несмотря на большое количество знакомых и родственников — посоветоваться мне теперь не с кем.
Еще несколько дней назад я надеялась на помощь Павла Семеновича. И то, что он оказался убийцей моего мужа, стало для меня страшным ударом.
Но что поделаешь? Нужно продолжать жить и постараться не впадать в грех уныния. Ибо это воистину смертный грех, лишающий человека воли, сил, а порой и самого желания жить.
Чем больше подробностей я узнаю о жизни Синицына, тем лучше понимаю, насколько мало я знала его при жизни.
Вот и сегодняшний рассказ Дениса Владимировича. При всей недоговоренности и умолчаниях рассказчика у меня нет никакого сомнения, что в этой истории Синицын выглядит честным и благородным человеком. Рискуя жизнью, он собирался наказать негодяя. И наверняка был бы убит на дуэли, не окажись его противник малодушным трусом.
Как сочетать это со всем тем, что я узнала на постоялом дворе— Воистину человек — самая большая загадка на земле.
Если бы я услышала эту историю еще неделю назад, у меня не возникло бы никаких сомнений. Тот милый человек, которым я знала Павла Семеновича, был безусловно способен на великодушные поступки.
Но тот человек не был способен на мерзкое преступление, на убийство собственного друга. А по всему выходит, что именно он и совершил его, как мне ни трудно было в это поверить.
Сейчас в мыслях моих по-прежнему сумбур. Слишком много загадок свалилось на эту женскую головку. И я уже не знаю, что и подумать.
А что, если Синицын стал жертвой чудовищного обмана— Он был так доверчив. В его глазах могли оклеветать Александра…