— Молодая баба, — не сразу ответила Анфиса. — Ее муж вчера побил. Да так сильно в этот раз, что, думала, Богу душу отдаст. Я пришла проведать ее, а она висит… Как я узнала позже, Анфиса в деревне была кем-то вроде знахарки или колдуньи. Во всяком случае, именно она обычно принимала здесь роды, лечила лишаи и поносы. В основном травами, целебную силу которых я уже почувствовала на себе. Именно поэтому она приходила к Марии днем и решила проведать ночью.
— Ты сказала «на этот раз»… Муж часто бил ее — Не сказать, чтобы часто, но бывало.
— За что же Анфиса так долго не отвечала на этот вопрос, что я уже и не чаяла дождаться ответа, но наконец произнесла тихим голосом — Мало ли, за что мужик бабу бьет… Это не мое дело. Значит было, за что.
— А где она теперь — Да где ж ей быть? Там и лежит.
— В избе — А где же еще — А муж? Он что, не видел, как она… наложила на себя руки — А он еще не проспался. Пытались ему объяснить, да куда там… Только мычит.
— А как ты думаешь, почему она сделала это— — без особой надежды на ответ спросила я, но он прозвучал быстро и совершенно неожиданно — Видно, совесть замучила.
— Совесть? Ты сказала совесть? Что же у нее были за грехи — Не мое это дело, барыня. Да и мало ли что люди говорят, не всему можно верить.
— А что же говорят люди — А вот вы у людей и спросите, — сверкнула она глазами и быстро отвела взгляд. — Ваш батюшка-покойник тоже этим интересовался.
Я не сразу поняла, что она имеет в виду, а когда сообразила, то хотела сразу же объяснить ей ошибку, но передумала.
Анфиса принимала меня за дочь Синицына. Именно поэтому она вечером открыла мне дом и разрешила там ночевать.
У меня подобная мысль промелькнула еще вчера, но я прогнала ее, сочтя совершенно невероятной.
«Ну конечно же, — подумала я, — иначе с какой стати ей оповещать меня о смерти Марии, и об имени она меня не спрашивает… А вот я-то имени дочери Синицина и не знаю».
Поймите меня правильно — я ни сном ни духом не собиралась никого вводить в заблуждение, просто обстоятельства сами сложились таким образом. Вышло одно из тех недоразумений, которые так любят авторы комедий для театра, а я всего лишь воспользовалась этим и только благодаря стечению обстоятельств некоторое время прожила под видом дочери и наследницы Синицына. Но опять я забегаю вперед, а в то утро я еще была полна сомнений и не знала, каким образом воспользоваться ошибкой Анфисы.
— Вы с мужиками-то будете встречаться? — спросила Анфиса, после того, как сходила за молоком и медом, добавила туда несколько капель коньяку и заставила меня выпить. — А то они интересуются.
— И что ты им ответила — Сказала, что пока вам не до этого, но обещала спросить.
— Вот и правильно, — как можно ласковее ответила я Анфисе, потому что за время ее отсутствия все обдумала и решила попытаться найти с ней общий язык. Я еще не знала тогда о ее колдовских способностях, но уже поняла, что она женщина неглупая и пользуется уважением среди крестьян. — Немного оклемаюсь, а там видно будет. А кто у вас староста — А вот муж Марии и есть наш староста.
— Он же горький пьяница, — удивилась я.
— Пьяницей он недавно стал, — вздохнула она. — И если бы…— продолжила было она, но, вероятно, передумала и только махнула рукой.
Она явно симпатизировала этому мужику и без всякого сочувствия относилась к его погибшей жене. Это было странно, скорее можно было бы ожидать обратного. Но Анфиса не хотела говорить со мной на эту тему, а заставить ее говорить я не могла.
— Как он очухается, пусть придет.
— Как скажете.
Я постепенно входила в роль владелицы Лисицына.
Но отношения старосты с женой интересовали меня не настолько, чтобы забыть о том, ради чего я приехала. И я сделала несколько попыток вытянуть из этой суровой женщины необходимые мне сведения.
Я понимала, что при этом нужно быть предельно осторожной и не допустить ни одной ошибки. Иначе я выдала бы себя с головой. И мне бы тогда ничего не оставалось, кроме как уехать отсюда побыстрее и никогда больше не возвращаться. А этого я допустить не могла, потому что Лисицыно было единственным связующим звеном между двумя преступлениями. Поэтому именно здесь надо было искать их разгадку.
Мало-помалу наши отношения налаживались, Анфиса перестала воспринимать в штыки каждое мое слово и рассказала мне, что прежние хозяева Лисицына, славные бездетные старики, умерли чуть ли не в один день. Судя по всему, это были типичные старосветские помещики, спокойно и без особых страстей прожившие свой век и оставившие все свое состояние, то есть Лисицыно и весьма скромную по тем временам сумму, своему единственному племяннику Павлу Синицыну.
Я прекрасно осознавала, что в соответствии со своей ролью должна была помнить этих людей, поскольку дочь Синицына прожила в этой деревне несколько детских лет. Поэтому не задавала лишних вопросов и должна была понимать или хотя бы делать вид, что понимаю все Анфисины намеки с полуслова.
Это было совсем не просто. Но я неплохо справилась с этой задачей, лишь в самых тяжелых случаях ссылаясь на плохую память и на вывихнутую ногу, которая якобы мешала мне сосредоточиться.
Явных промахов я не допустила, хотя благодаря своей осторожности наверняка не поняла и половины сказанного ею.
Но тем не менее я узнала много интересного. Например то, что старики умерли около года назад, то есть опять же незадолго до того, как погиб Александр.
Черпая сведения из случайных фраз и обрывков, я все-таки сумела составить довольно целостную картину событий прошлой весны.
Павел Семенович не очень любил свое собственное поместье, поэтому не замедлил переехать в Лисицыно при первой же возможности и, судя по всему собирался обосноваться здесь навсегда. Но, не прожив и месяца, по неизвестным причинам изменил свои планы и вернулся в Синицыно.
— И когда он приезжал последний раз? — поинтересовалась я.
— Да перед самой смертью, разве вы не знаете Видимо, я должна была это знать, поэтому в очередной раз изобразила на лице страшные страдания и произнесла капризным голосом — От этой боли я сама не своя — ничего не соображаю.
— Видимо, такой ответ убедил Анфису, и она продолжила рассказ.
На мое счастье, как ни цинично это прозвучит, тех людей, у которых провела детство дочь Синицына, уже не было в живых. Этот известие успокоило меня. Вряд ли мне удалось бы обмануть людей, знавших дочь Павла Семеновича так близко. Хотя опять же из случайно брошенной Анфисой фразы я узнала, что могла не особенно волноваться. Она спросила меня — Вы, наверное, ничего и не помните здесь Я ответила ей нечто неопределенное о капризах детской памяти.
— Вас же увезли совсем малышкой.
Я внутренне перекрестилась и почувствовала себя значительно свободнее. Теперь я точно знала, что с детских лет, то есть почти двадцать лет, Наталья Павловна наконец-то я узнала, как меня зовут — ни разу сюда не приезжала.
— Но ты меня сразу узнала, — произнесла я рискованную фразу, чтобы окончательно расставить все точки над «i».
— Да кому еще здесь появиться, — пожала плечами Анфиса, — А потом таких глаз я больше не встречала — не перепутаешь.
Глаза у меня не такие уж и необыкновенные. Обычные глаза, черные, как у мамы. Поэтому первая причина, скорее всего, сыграла главную роль в ошибке Анфисы.
А с ее легкой руки и никто в деревне уже не сомневался в моем праве поселиться в господском доме. Я же говорю — медвежий угол, гостей здесь отроду не бывало.
Я отпустила Анфису домой с условием, что она придет проведать меня вечером, и могла больше не изображать из себя тяжелобольную.
Не знаю, благодаря ли ее травам или потому, что вывих был не очень сильный но нога уже почти не беспокоила меня. Я даже могла на нее осторожно наступать и таким образом передвигаться по комнате без посторонней помощи.
Единственное, что беспокоило меня по-настоящему, так это неожиданное появление в Лисицыне настоящей Натальи Павловны. Оно могло произойти в любую минуту, поэтому нужно было постараться закончить расследование как можно быстрее, дабы не оскандалиться на всю губернию и не прослыть эксцентричной авантюристкой.
Не теряя времени даром, я решила осмотреть весь дом, хотя не очень хорошо представляла, что именно надеялась в нем отыскать. Документы или дневникиВряд ли. На такую удачу я не рассчитывала.
Но прежде я должна была увидеть Степана и предупредить его, что с сегодняшнего дня меня зовут Натальей Павловной, чтобы он по незнанию не испортил мне всего дела.
Но дойти до конюшни при моем вывихе было не так-то просто. И все-таки я решилась на этот подвиг, но в этот самый момент прибежал крестьянский мальчик и радостно сообщил, что его прислала ко мне Анфиса и что зовут его Трофимом.
Его-то я и послала за Степаном, и через несколько минут уже пыталась объяснить тому, почему отныне он должен называть меня чужим именем. Но надо отдать ему должное — он лишь пожал плечами — Как прикажете, барыня, — и, не задавая лишних вопросов, отправился по своим делам.
Мальчика я отправила во двор, чтобы не мешался под ногами, и он сразу выполнил мое распоряжение. Выглянув в окно через пару минут, я обнаружила его сидящим на крыльце и с безмятежным видом выстругивающим какую-то палочку.
Теперь ничто не мешало мне заняться делом, и я методично, комнату за комнатой, обошла весь дом.
Большая часть комнат не использовалась вовсе. Заглянув туда и обнаружив зачехленную мебель и толстый слой пыли на полу, я даже не стала в них заходить.
Да и жилые комнаты в большинстве своем не сохранили никаких следов присутствия Павла Семеновича. За исключением единственной комнаты, той самой, в которой я поселилась. Именно в ней нашла я несколько принадлежавших Синицынцу вещей, не представлявших для меня никакого интереса.
Покончив с этим бесполезным делом, я прилегла отдохнуть. Как я ни храбрилась, нога все же болела, а после моих прогулок по комнатам еще и опухла.
Лежа в кровати, я размышляла о том, что пока мое пребывание в Лисицыне не принесло никаких плодов. Я была так же далека от разгадки двух преступлений, как и два дня назад. И если до приезда сюда мне казалось, что главное — это добраться до Лисицына, то теперь я уже так не считала. А через некоторое время начала сомневаться в целесообразности самого этого приезда. «Оказывается, Синицын здесь практически не жил, — уныло говорила я себе. — Зачем, в таком случае, я сюда приехала? С другой стороны, он почему-то хотел, чтобы Александр посетил именно эту деревню. Для чего? Что хотел показать ему тут Павел?» И я снова достала заветную записку в надежде докопаться до ее тайного смысла. Непонятными для меня в ней оставалось всего несколько слов, но именно в них-то и заключался ее смысл. Не расшифровав этих слов, я не могла понять намерений своего мужа.
Я достала свое увеличительное стекло и до боли в глазах разглядывала грязную шероховатую бумажку.
В результате убедилась, что все мои прежние догадки были верны. И теперь знала все содержание записки, за исключением одного слова.
Я взяла новый лист бумаги и вновь переписала записку с начала до конца красивым четким почерком, словно надеясь на то, что от этого она станет понятнее.
Вот как она теперь выглядела 1. Проверить сведения С.
2. Переговорить с Д.О.
3. Съездить в Лисицино.
4. Встретиться там с .ерт…
5. Посмотреть котенка для Катеньки.
Наверное я прочитала эти строки раз сто, прежде чем это принесло желанный результат. И, скорее всего, именно потому, что я не поленилась переписать записку еще раз.
Я давно заметила, что написанная каллиграфическим почерком или напечатанная в типографии бумага становится более понятной. У меня есть книжка стихов Пушкина с дагерротипами нескольких черновиков наиболее известных его стихотворений.
Однажды я попыталась прочесть один из них. И хотя разобрала в нем каждое слово, но поймала себя на том, что смысла стихотворения в целом не поняла.
Я перечитала его еще несколько раз примерно с тем же результатом. И только когда прочитала его отпечатанным, это ощущение пропало.
Как волшебная картинка, смоченная водой, с каждым мгновеньем приобретает все более четкие очертания и краски, так же и смысл стихотворения возник из напечатанных строк и уже не вызывал никаких сомнений.
И с запиской произошло то же самое. Только теперь я поняла, что в ней существует определенная логика, и, обнаружив ее, смогла сделать несколько важных выводов. Во-первых, С. Теперь мне казалось странным, что я не поняла этого сразу. Чьи сведения хотел проверить Александр— Понять это совсем не трудно, вспомнив, что записку он написал, скорее всего, сразу же после встречи с Синицыным. С. — это и есть Синицын. Именно его сведения хотел проверить Александр на следующий день. То есть черным по белому Александр написал, что Синицын снабдил его какими-то сведениями. А я так долго не могла этого понять. «Переговорить с Д.О.» Эта строчка оставалась по-прежнему непонятной, но она стоит в записке перед третьей строчкой, в которой зафиксировано намерение съездить в Лисицыно. Значит, Д.О. не имеет отношения к Лисицыну. А я, честно говоря, собиралась его искать именно здесь. Кем бы он ни был, но живет он не в Лисицыно. Теперь я совершенно была в этом уверена.
Третья строчка не нуждается в комментариях. А вот четвертая… «Встретиться ТАМ с .ерт…» Только теперь я обратила должное внимание на короткое словечко «там». Что бы ни скрывалось за этим «.ерт…» — искать его следовало именно в Лисицыно. И ни в каком другом месте. Значит, приехала я сюда не напрасно.
— Если бы еще понять, что это за «.ерт…» такое, — с отчаяньем воскликнула я. И тут мне в голову пришла замечательная идея. В английских журналах — а с недавних пор в российских — стали появляться забавные задачи головоломки — «cross-word», в которых нужно угадать зашифрованные автором слова. Решая эти головоломки, зачастую приходится в поисках нужного слова перебирать в голове все буквы алфавита.
Этим способом я и решила воспользоваться и начала с первой буквы алфавита — А-ерт…— насколько мне известно, в русском языке не встречается такое сочетание.
Б-ерт… Такое сочетание звуков имеется. Берта, бертолетова соль… Но встретиться с Бертой в Лисицыно не менее просто, чем с Акулиной в Париже. В-ерт… Это вполне может быть началом фамилии. К примеру, Вертушкин, Вертинский…» Но мысль о фамилии сразу пришлась мне не по вкусу. Если это была фамилия, то первой буквой могла быть практически любая. И я решила проверить сначала обычные слова русского языка, избегая имен, особенно иностранных, и фамилий.
— Г-ерт… Ничего, кроме Гертруды, в голову не приходит.
Д-ерт… Не могу ничего придумать…
Е-ерт… Двух «е» в начале слова не бывает…
Ж-ерт… Вот оно! Жерт! Разумеется, «жерт».
Я снова достала оригинал и сверила эту версию с тем, что сохранилось на бумажке. И удостоверилась, что именно эта буква была на первом месте в первом слове четвертой строчки. Букву Ж трудно перепутать с какой-нибудь другой. Кроме того, Александр писал ее очень красиво, с украшениями и завитушками, следы которых мне удалось рассмотреть теперь на бумаге.
Итак, рухнул последний бастион. Я разгадала последнее в записке непонятное слово. И это слово более чем подходило по смыслу к записке следователя — «Встретиться там с ЖЕРТВОЙ». Именно это написал Александр, и именно с жертвой он собирался встретиться в Лисицыно. Жертвой чего или кого— Это мне предстояло выяснить. Но жертва, это в любом случае жертва преступления, если исключить священные жертвоприношения. Но это уже совершенно из другой оперы, как говорит моя подруга Шурочка.
Я торжествовала. Мне удалось расшифровать каждое слово в предсмертной записке Александра. Он собирался приехать в Лисицыно. И я приехала сюда вместо него. Он собирался встретиться здесь с жертвой преступления, и я сделаю все, чтобы отыскать ее и выяснить, жертвой чего или кого она стала.
А выяснив это, смогу понять и все остальное Еще недавно я чувствовала себя загнанной в угол. Казалось, что из этого тупика нет никакого выхода. И вот теперь одна-единственная буква полностью изменила мое настроение и, словно путеводная звезда, указала мне путь к истине. Согласитесь, немного высокопарно по сегодняшним меркам, но это было время высоких чувств и изящных выражений. Особенно среди барышень…
Я еле сдержалась, чтобы не вскочить с кровати и не сплясать что-нибудь эдакое… Но благоразумие победило, и яне покинула своего ложа.
Снова у меня возникло чувство, что я вплотную подошла к тому Рубикону, перейдя который, смогу узнать все обстоятельства и причины гибели Александра. Но наученная горьким опытом, постаралась скрыть это ощущение даже от самой себя. Чтобы не сглазить.
Но именно благодаря этому чувству я вновь обрела способность мыслить, и идеи одна за другой стали приходить мне в голову. И, по крайней мере, одна из них на самом деле была любопытной…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Идея заключалась в следующем: Синицын был известен мне как человек благородный, во всяком случае до тех пор, пока я не стала подозревать его в убийстве собственного мужа. Да и по тем немногим словам, что мне удалось вытащить из Дениса Владимировича, можно было судить о том, что на дуэли Синицын собирался драться, защищая кого-то от господина Ар…
И если попытаться выстроить нечто наподобие логической цепочки, то можно предположить, что только после того, как тот отказался драться с ним, Павел Семенович решил прибегнуть к помощи своего друга, то есть обратился к Александру, каким-то образом проведав его местоположение.
Если все это соответствует действительности, то почему бы в таком случае не назвать пострадавшего от господина Ар… его жертвой Примерно так размышляла я, и с каждой минутой уверенность в правдоподобии этой версии росла. Еще немного — и я уже не сомневалась, что дело обстоит именно подобным образом.
Итак, — размышляла я вслух, и, скорее всего, ходила бы из угла в угол, если бы могла, — Синицын получает в наследство деревню Лисицыно и собирается провести в нем остаток жизни. Он даже переезжает туда и сообщает о своем решении крестьянам. Но неожиданно передумывает. Что же заставило его отказаться от своих планов? Может быть, он узнал о чем-то, что происходило в то время в Лисицыно А если это так, то что бы это могло быть Первой реакцией на эти события — допустим, что это так — был вызов на дуэль некоего господина Ар… Таким образом он надеялся навести здесь порядок, но у него ничего не вышло. Господин Ар… оказался, видимо, трусоват и не принял вызова. Или напротив, настолько был уверен в собственной безнаказанности, что проигнорировал его, как недостойный его высокого внимания повод… «Подлец, использующий свое высокое положение в преступных целях», — так говорил о своем противнике Павел Семенович, если Денис Владимирович ничего не перепутал. Положение настолько высокое, что орешек оказался Синицыну не по зубам. И поэтому он решает подключить к этому делу своего облеченного властью друга, надеясь найти в его лице управу на своего противника.
В таком случае мне остается только найти эту самую жертву, то есть человека, пострадавшего от господина Ар…
Что и требовалось доказать.
Последняя фраза, позаимствованная из математики, нравилась мне с детства. Тогда она означала благополучное завершение доказательства теоремы и грядущие похвалы учителя. И произносилась обычно с плохо скрываемой гордостью.
Именно так я и произнесла ее теперь. Но разве у меня не было повода гордиться собой Меж тем наступило обеденное время, и пора было подумать о хлебе насущном. Но эта мысль еще не успела сформироваться в моей голове, как в комнату вошли несколько человек с подносами в руках.
— Приятного аппетита, Наталья Павловна, — произнесла высокая полная женщина, расставляя кушанья на столе.
И это при том, что никаких приготовлений я не заметила, более того, во всем доме не обнаружила ничего, что напоминало бы кухню. И потому рассчитывала только на собственные припасы.
Через некоторое время все объяснилось. Прежние хозяева не выносили запаха кухни, и приготовление пищи происходило в другом, специально выстроенном для этого помещении.
Так было в течение многих лет, кухарка предполагала, что так оно и должно быть и, обретя в моем лице новую хозяйку, приступила после долгого перерыва к своим обязанностям.
Видно прежние хозяева, несмотря на отвращение к кухонным запахам, были изрядными гурманами, потому что каждое блюдо представляло собой едва ли не произведение кулинарного искусства. А предназначенного мне одной обеда вполне хватило бы на троих.
После обеда наступил черед кофе, наливок и сладостей, на которые в моем не привыкшем к подобному чревоугодию желудке уже не оставалось места.
— Все ли было вкусно? — забирая посуду, спросила повариха, и я поняла, что это тоже было частью обязательного ритуала.
— Да. Только в следующий раз не надо готовить так много. Вполне хватило бы и половины, — сказала я, с трудом переводя дух.
В этот момент в комнату заглянул давешний паренек.
— Там староста пришел, прикажете подождать? — спросил он басом, стараясь выглядеть взрослее своего возраста.
— Пусть заходит, — ответила я.
Я не ожидала, что эта встреча произойдет так скоро, и не успела к ней подготовиться. По словам Анфисы, этот человек еще утром был совершенно пьян.
Может быть, известие о смерти жены привело его в чувство так быстро? Он вошел в дверь бледный как смерть, опухший, но совершенно трезвый.
— Извиняюсь, Наталья Павловна, может быть, я в другой раз…— стыдясь своего вида, спросил он.
— Нет-нет, я хочу поговорить с тобой. Как тебя зовут — Василием, — ответил он и покачнулся.
Ему было совсем плохо, и я поторопилась его усадить на стул.
— Вот что, Василий, — усадив его, предложила я, — надеюсь, что в следующий раз увижу тебя в другом состоянии, — а теперь, — я налила ему стакан настойки, — выпейка вот это.
Облизнув губы, он взял стакан и выпил его до дна маленькими глотками. Через некоторое время кровь прилила к его лицу, а на лбу выступила испарина.
— Полегчало? — спросила я.
— Благодарствую, Наталья Павловна. Не извольте беспокоиться, больше вы меня таким не увидите.
Анфиса была права, он не был похож на пьяницу. И слова его прозвучали убедительно.
Вино лишь слегка ударило ему в голову, не опьянив, но сделав более разговорчивым. И мне сейчас это было на руку.
Он в нескольких словах обрисовал мне состояние дел в поместье, пожаловался на прошлогодний неурожай. И я поняла, что он малый неглупый. Длинная рыжая борода делала его старше, на самом деле ему вряд ли было больше тридцати.
— Все это хорошо, — перебила я его отчет, — мы еще поговорим об этом в следующий раз. Но сегодня я позвала тебя не за этим…
Он удивленно вскинул на меня глаза.
— Что произошло в твоей семье — Так известно — что…— насупился он. — Баба руки на себя наложила…
— Это я знаю. Но что было до этого — Это… что побил я ее, что ли? — насторожился он.
— И это мне тоже известно. Не бойся, Василий, я не пытаюсь обвинить тебя в смерти жены. Меня интересует, за что ты ее наказал— И почему пьешь— Я знаю, что раньше ты не пил.
— Не пил…— вздохнул он тяжело.
— Жены твоей уже не вернешь, а тебе надо жить… Мне бы не хотелось спрашивать об этом у людей. Это дело семейное…
— Да чего там, — неожиданно махнул он рукой. — Об этом в деревне каждая собака знала…
И на глаза его навернулись слезы.
— Выпей-ка, — налила я ему еще немного вина, чтобы успокоить.
— Не надо, — отодвинул он было стакан, потом вдруг передумал и выпил его одним махом.
Переведя дух, он посмотрел на меня с тоской и заговорил — Началось это прошлой весной, еще живы были старые господа… Обстоятельства сложились таким образом, что мне суждено было услышать исповедь этого совершенно не склонного к подобным излияниям человека. Все было мне на руку: и то, что на него навалились все напасти разом, и то, что похмелье мучило его в это утро, и даже те два стакана настойки, что я налила ему. А главное то, что ему необходимо было выговориться, кому бы то ни было излить свою душу.
По всем этим причинам мне стало известно следующее.
Около года назад его жена Мария отправилась в соседнюю деревню к своей родне. Она собиралась там пробыть несколько дней, и Василий против этого ничего не имел. Мария частенько туда наведывалась, а тут был особенный повод — крестины первенца ее родной сестры.
Он даже подвез ее несколько верст на телеге, поскольку в той стороне у него были кое-какие дела. Всю дорогу они смеялись и не ожидали никакой беды.
Отношения с женой у них были людям на зависть, Мария была здорова, хороша собой, и те три года, что они прожили вместе, вспоминались ему теперь как самые счастливые в жизни.
Василий в ту пору хмельного и в рот не брал, хозяйство у них было крепкое. Одна беда — Бог не давал им детишек, но на этот раз по всем приметам Мария, наконец понесла, и к весне они ожидали прибавления в семействе. В связи с этим любовь их вспыхнула с новой силой, и они, что называется, наглядеться не могли друг на друга.
От того места, где они простились, до деревни, откуда родом была Мария и куда она теперь направлялась, было рукой подать, и, поцеловавшись на прощанье, они расстались на несколько дней.
— Ты сказала «на этот раз»… Муж часто бил ее — Не сказать, чтобы часто, но бывало.
— За что же Анфиса так долго не отвечала на этот вопрос, что я уже и не чаяла дождаться ответа, но наконец произнесла тихим голосом — Мало ли, за что мужик бабу бьет… Это не мое дело. Значит было, за что.
— А где она теперь — Да где ж ей быть? Там и лежит.
— В избе — А где же еще — А муж? Он что, не видел, как она… наложила на себя руки — А он еще не проспался. Пытались ему объяснить, да куда там… Только мычит.
— А как ты думаешь, почему она сделала это— — без особой надежды на ответ спросила я, но он прозвучал быстро и совершенно неожиданно — Видно, совесть замучила.
— Совесть? Ты сказала совесть? Что же у нее были за грехи — Не мое это дело, барыня. Да и мало ли что люди говорят, не всему можно верить.
— А что же говорят люди — А вот вы у людей и спросите, — сверкнула она глазами и быстро отвела взгляд. — Ваш батюшка-покойник тоже этим интересовался.
Я не сразу поняла, что она имеет в виду, а когда сообразила, то хотела сразу же объяснить ей ошибку, но передумала.
Анфиса принимала меня за дочь Синицына. Именно поэтому она вечером открыла мне дом и разрешила там ночевать.
У меня подобная мысль промелькнула еще вчера, но я прогнала ее, сочтя совершенно невероятной.
«Ну конечно же, — подумала я, — иначе с какой стати ей оповещать меня о смерти Марии, и об имени она меня не спрашивает… А вот я-то имени дочери Синицина и не знаю».
Поймите меня правильно — я ни сном ни духом не собиралась никого вводить в заблуждение, просто обстоятельства сами сложились таким образом. Вышло одно из тех недоразумений, которые так любят авторы комедий для театра, а я всего лишь воспользовалась этим и только благодаря стечению обстоятельств некоторое время прожила под видом дочери и наследницы Синицына. Но опять я забегаю вперед, а в то утро я еще была полна сомнений и не знала, каким образом воспользоваться ошибкой Анфисы.
— Вы с мужиками-то будете встречаться? — спросила Анфиса, после того, как сходила за молоком и медом, добавила туда несколько капель коньяку и заставила меня выпить. — А то они интересуются.
— И что ты им ответила — Сказала, что пока вам не до этого, но обещала спросить.
— Вот и правильно, — как можно ласковее ответила я Анфисе, потому что за время ее отсутствия все обдумала и решила попытаться найти с ней общий язык. Я еще не знала тогда о ее колдовских способностях, но уже поняла, что она женщина неглупая и пользуется уважением среди крестьян. — Немного оклемаюсь, а там видно будет. А кто у вас староста — А вот муж Марии и есть наш староста.
— Он же горький пьяница, — удивилась я.
— Пьяницей он недавно стал, — вздохнула она. — И если бы…— продолжила было она, но, вероятно, передумала и только махнула рукой.
Она явно симпатизировала этому мужику и без всякого сочувствия относилась к его погибшей жене. Это было странно, скорее можно было бы ожидать обратного. Но Анфиса не хотела говорить со мной на эту тему, а заставить ее говорить я не могла.
— Как он очухается, пусть придет.
— Как скажете.
Я постепенно входила в роль владелицы Лисицына.
Но отношения старосты с женой интересовали меня не настолько, чтобы забыть о том, ради чего я приехала. И я сделала несколько попыток вытянуть из этой суровой женщины необходимые мне сведения.
Я понимала, что при этом нужно быть предельно осторожной и не допустить ни одной ошибки. Иначе я выдала бы себя с головой. И мне бы тогда ничего не оставалось, кроме как уехать отсюда побыстрее и никогда больше не возвращаться. А этого я допустить не могла, потому что Лисицыно было единственным связующим звеном между двумя преступлениями. Поэтому именно здесь надо было искать их разгадку.
Мало-помалу наши отношения налаживались, Анфиса перестала воспринимать в штыки каждое мое слово и рассказала мне, что прежние хозяева Лисицына, славные бездетные старики, умерли чуть ли не в один день. Судя по всему, это были типичные старосветские помещики, спокойно и без особых страстей прожившие свой век и оставившие все свое состояние, то есть Лисицыно и весьма скромную по тем временам сумму, своему единственному племяннику Павлу Синицыну.
Я прекрасно осознавала, что в соответствии со своей ролью должна была помнить этих людей, поскольку дочь Синицына прожила в этой деревне несколько детских лет. Поэтому не задавала лишних вопросов и должна была понимать или хотя бы делать вид, что понимаю все Анфисины намеки с полуслова.
Это было совсем не просто. Но я неплохо справилась с этой задачей, лишь в самых тяжелых случаях ссылаясь на плохую память и на вывихнутую ногу, которая якобы мешала мне сосредоточиться.
Явных промахов я не допустила, хотя благодаря своей осторожности наверняка не поняла и половины сказанного ею.
Но тем не менее я узнала много интересного. Например то, что старики умерли около года назад, то есть опять же незадолго до того, как погиб Александр.
Черпая сведения из случайных фраз и обрывков, я все-таки сумела составить довольно целостную картину событий прошлой весны.
Павел Семенович не очень любил свое собственное поместье, поэтому не замедлил переехать в Лисицыно при первой же возможности и, судя по всему собирался обосноваться здесь навсегда. Но, не прожив и месяца, по неизвестным причинам изменил свои планы и вернулся в Синицыно.
— И когда он приезжал последний раз? — поинтересовалась я.
— Да перед самой смертью, разве вы не знаете Видимо, я должна была это знать, поэтому в очередной раз изобразила на лице страшные страдания и произнесла капризным голосом — От этой боли я сама не своя — ничего не соображаю.
— Видимо, такой ответ убедил Анфису, и она продолжила рассказ.
На мое счастье, как ни цинично это прозвучит, тех людей, у которых провела детство дочь Синицына, уже не было в живых. Этот известие успокоило меня. Вряд ли мне удалось бы обмануть людей, знавших дочь Павла Семеновича так близко. Хотя опять же из случайно брошенной Анфисой фразы я узнала, что могла не особенно волноваться. Она спросила меня — Вы, наверное, ничего и не помните здесь Я ответила ей нечто неопределенное о капризах детской памяти.
— Вас же увезли совсем малышкой.
Я внутренне перекрестилась и почувствовала себя значительно свободнее. Теперь я точно знала, что с детских лет, то есть почти двадцать лет, Наталья Павловна наконец-то я узнала, как меня зовут — ни разу сюда не приезжала.
— Но ты меня сразу узнала, — произнесла я рискованную фразу, чтобы окончательно расставить все точки над «i».
— Да кому еще здесь появиться, — пожала плечами Анфиса, — А потом таких глаз я больше не встречала — не перепутаешь.
Глаза у меня не такие уж и необыкновенные. Обычные глаза, черные, как у мамы. Поэтому первая причина, скорее всего, сыграла главную роль в ошибке Анфисы.
А с ее легкой руки и никто в деревне уже не сомневался в моем праве поселиться в господском доме. Я же говорю — медвежий угол, гостей здесь отроду не бывало.
Я отпустила Анфису домой с условием, что она придет проведать меня вечером, и могла больше не изображать из себя тяжелобольную.
Не знаю, благодаря ли ее травам или потому, что вывих был не очень сильный но нога уже почти не беспокоила меня. Я даже могла на нее осторожно наступать и таким образом передвигаться по комнате без посторонней помощи.
Единственное, что беспокоило меня по-настоящему, так это неожиданное появление в Лисицыне настоящей Натальи Павловны. Оно могло произойти в любую минуту, поэтому нужно было постараться закончить расследование как можно быстрее, дабы не оскандалиться на всю губернию и не прослыть эксцентричной авантюристкой.
Не теряя времени даром, я решила осмотреть весь дом, хотя не очень хорошо представляла, что именно надеялась в нем отыскать. Документы или дневникиВряд ли. На такую удачу я не рассчитывала.
Но прежде я должна была увидеть Степана и предупредить его, что с сегодняшнего дня меня зовут Натальей Павловной, чтобы он по незнанию не испортил мне всего дела.
Но дойти до конюшни при моем вывихе было не так-то просто. И все-таки я решилась на этот подвиг, но в этот самый момент прибежал крестьянский мальчик и радостно сообщил, что его прислала ко мне Анфиса и что зовут его Трофимом.
Его-то я и послала за Степаном, и через несколько минут уже пыталась объяснить тому, почему отныне он должен называть меня чужим именем. Но надо отдать ему должное — он лишь пожал плечами — Как прикажете, барыня, — и, не задавая лишних вопросов, отправился по своим делам.
Мальчика я отправила во двор, чтобы не мешался под ногами, и он сразу выполнил мое распоряжение. Выглянув в окно через пару минут, я обнаружила его сидящим на крыльце и с безмятежным видом выстругивающим какую-то палочку.
Теперь ничто не мешало мне заняться делом, и я методично, комнату за комнатой, обошла весь дом.
Большая часть комнат не использовалась вовсе. Заглянув туда и обнаружив зачехленную мебель и толстый слой пыли на полу, я даже не стала в них заходить.
Да и жилые комнаты в большинстве своем не сохранили никаких следов присутствия Павла Семеновича. За исключением единственной комнаты, той самой, в которой я поселилась. Именно в ней нашла я несколько принадлежавших Синицынцу вещей, не представлявших для меня никакого интереса.
Покончив с этим бесполезным делом, я прилегла отдохнуть. Как я ни храбрилась, нога все же болела, а после моих прогулок по комнатам еще и опухла.
Лежа в кровати, я размышляла о том, что пока мое пребывание в Лисицыне не принесло никаких плодов. Я была так же далека от разгадки двух преступлений, как и два дня назад. И если до приезда сюда мне казалось, что главное — это добраться до Лисицына, то теперь я уже так не считала. А через некоторое время начала сомневаться в целесообразности самого этого приезда. «Оказывается, Синицын здесь практически не жил, — уныло говорила я себе. — Зачем, в таком случае, я сюда приехала? С другой стороны, он почему-то хотел, чтобы Александр посетил именно эту деревню. Для чего? Что хотел показать ему тут Павел?» И я снова достала заветную записку в надежде докопаться до ее тайного смысла. Непонятными для меня в ней оставалось всего несколько слов, но именно в них-то и заключался ее смысл. Не расшифровав этих слов, я не могла понять намерений своего мужа.
Я достала свое увеличительное стекло и до боли в глазах разглядывала грязную шероховатую бумажку.
В результате убедилась, что все мои прежние догадки были верны. И теперь знала все содержание записки, за исключением одного слова.
Я взяла новый лист бумаги и вновь переписала записку с начала до конца красивым четким почерком, словно надеясь на то, что от этого она станет понятнее.
Вот как она теперь выглядела 1. Проверить сведения С.
2. Переговорить с Д.О.
3. Съездить в Лисицино.
4. Встретиться там с .ерт…
5. Посмотреть котенка для Катеньки.
Наверное я прочитала эти строки раз сто, прежде чем это принесло желанный результат. И, скорее всего, именно потому, что я не поленилась переписать записку еще раз.
Я давно заметила, что написанная каллиграфическим почерком или напечатанная в типографии бумага становится более понятной. У меня есть книжка стихов Пушкина с дагерротипами нескольких черновиков наиболее известных его стихотворений.
Однажды я попыталась прочесть один из них. И хотя разобрала в нем каждое слово, но поймала себя на том, что смысла стихотворения в целом не поняла.
Я перечитала его еще несколько раз примерно с тем же результатом. И только когда прочитала его отпечатанным, это ощущение пропало.
Как волшебная картинка, смоченная водой, с каждым мгновеньем приобретает все более четкие очертания и краски, так же и смысл стихотворения возник из напечатанных строк и уже не вызывал никаких сомнений.
И с запиской произошло то же самое. Только теперь я поняла, что в ней существует определенная логика, и, обнаружив ее, смогла сделать несколько важных выводов. Во-первых, С. Теперь мне казалось странным, что я не поняла этого сразу. Чьи сведения хотел проверить Александр— Понять это совсем не трудно, вспомнив, что записку он написал, скорее всего, сразу же после встречи с Синицыным. С. — это и есть Синицын. Именно его сведения хотел проверить Александр на следующий день. То есть черным по белому Александр написал, что Синицын снабдил его какими-то сведениями. А я так долго не могла этого понять. «Переговорить с Д.О.» Эта строчка оставалась по-прежнему непонятной, но она стоит в записке перед третьей строчкой, в которой зафиксировано намерение съездить в Лисицыно. Значит, Д.О. не имеет отношения к Лисицыну. А я, честно говоря, собиралась его искать именно здесь. Кем бы он ни был, но живет он не в Лисицыно. Теперь я совершенно была в этом уверена.
Третья строчка не нуждается в комментариях. А вот четвертая… «Встретиться ТАМ с .ерт…» Только теперь я обратила должное внимание на короткое словечко «там». Что бы ни скрывалось за этим «.ерт…» — искать его следовало именно в Лисицыно. И ни в каком другом месте. Значит, приехала я сюда не напрасно.
— Если бы еще понять, что это за «.ерт…» такое, — с отчаяньем воскликнула я. И тут мне в голову пришла замечательная идея. В английских журналах — а с недавних пор в российских — стали появляться забавные задачи головоломки — «cross-word», в которых нужно угадать зашифрованные автором слова. Решая эти головоломки, зачастую приходится в поисках нужного слова перебирать в голове все буквы алфавита.
Этим способом я и решила воспользоваться и начала с первой буквы алфавита — А-ерт…— насколько мне известно, в русском языке не встречается такое сочетание.
Б-ерт… Такое сочетание звуков имеется. Берта, бертолетова соль… Но встретиться с Бертой в Лисицыно не менее просто, чем с Акулиной в Париже. В-ерт… Это вполне может быть началом фамилии. К примеру, Вертушкин, Вертинский…» Но мысль о фамилии сразу пришлась мне не по вкусу. Если это была фамилия, то первой буквой могла быть практически любая. И я решила проверить сначала обычные слова русского языка, избегая имен, особенно иностранных, и фамилий.
— Г-ерт… Ничего, кроме Гертруды, в голову не приходит.
Д-ерт… Не могу ничего придумать…
Е-ерт… Двух «е» в начале слова не бывает…
Ж-ерт… Вот оно! Жерт! Разумеется, «жерт».
Я снова достала оригинал и сверила эту версию с тем, что сохранилось на бумажке. И удостоверилась, что именно эта буква была на первом месте в первом слове четвертой строчки. Букву Ж трудно перепутать с какой-нибудь другой. Кроме того, Александр писал ее очень красиво, с украшениями и завитушками, следы которых мне удалось рассмотреть теперь на бумаге.
Итак, рухнул последний бастион. Я разгадала последнее в записке непонятное слово. И это слово более чем подходило по смыслу к записке следователя — «Встретиться там с ЖЕРТВОЙ». Именно это написал Александр, и именно с жертвой он собирался встретиться в Лисицыно. Жертвой чего или кого— Это мне предстояло выяснить. Но жертва, это в любом случае жертва преступления, если исключить священные жертвоприношения. Но это уже совершенно из другой оперы, как говорит моя подруга Шурочка.
Я торжествовала. Мне удалось расшифровать каждое слово в предсмертной записке Александра. Он собирался приехать в Лисицыно. И я приехала сюда вместо него. Он собирался встретиться здесь с жертвой преступления, и я сделаю все, чтобы отыскать ее и выяснить, жертвой чего или кого она стала.
А выяснив это, смогу понять и все остальное Еще недавно я чувствовала себя загнанной в угол. Казалось, что из этого тупика нет никакого выхода. И вот теперь одна-единственная буква полностью изменила мое настроение и, словно путеводная звезда, указала мне путь к истине. Согласитесь, немного высокопарно по сегодняшним меркам, но это было время высоких чувств и изящных выражений. Особенно среди барышень…
Я еле сдержалась, чтобы не вскочить с кровати и не сплясать что-нибудь эдакое… Но благоразумие победило, и яне покинула своего ложа.
Снова у меня возникло чувство, что я вплотную подошла к тому Рубикону, перейдя который, смогу узнать все обстоятельства и причины гибели Александра. Но наученная горьким опытом, постаралась скрыть это ощущение даже от самой себя. Чтобы не сглазить.
Но именно благодаря этому чувству я вновь обрела способность мыслить, и идеи одна за другой стали приходить мне в голову. И, по крайней мере, одна из них на самом деле была любопытной…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Идея заключалась в следующем: Синицын был известен мне как человек благородный, во всяком случае до тех пор, пока я не стала подозревать его в убийстве собственного мужа. Да и по тем немногим словам, что мне удалось вытащить из Дениса Владимировича, можно было судить о том, что на дуэли Синицын собирался драться, защищая кого-то от господина Ар…
И если попытаться выстроить нечто наподобие логической цепочки, то можно предположить, что только после того, как тот отказался драться с ним, Павел Семенович решил прибегнуть к помощи своего друга, то есть обратился к Александру, каким-то образом проведав его местоположение.
Если все это соответствует действительности, то почему бы в таком случае не назвать пострадавшего от господина Ар… его жертвой Примерно так размышляла я, и с каждой минутой уверенность в правдоподобии этой версии росла. Еще немного — и я уже не сомневалась, что дело обстоит именно подобным образом.
Итак, — размышляла я вслух, и, скорее всего, ходила бы из угла в угол, если бы могла, — Синицын получает в наследство деревню Лисицыно и собирается провести в нем остаток жизни. Он даже переезжает туда и сообщает о своем решении крестьянам. Но неожиданно передумывает. Что же заставило его отказаться от своих планов? Может быть, он узнал о чем-то, что происходило в то время в Лисицыно А если это так, то что бы это могло быть Первой реакцией на эти события — допустим, что это так — был вызов на дуэль некоего господина Ар… Таким образом он надеялся навести здесь порядок, но у него ничего не вышло. Господин Ар… оказался, видимо, трусоват и не принял вызова. Или напротив, настолько был уверен в собственной безнаказанности, что проигнорировал его, как недостойный его высокого внимания повод… «Подлец, использующий свое высокое положение в преступных целях», — так говорил о своем противнике Павел Семенович, если Денис Владимирович ничего не перепутал. Положение настолько высокое, что орешек оказался Синицыну не по зубам. И поэтому он решает подключить к этому делу своего облеченного властью друга, надеясь найти в его лице управу на своего противника.
В таком случае мне остается только найти эту самую жертву, то есть человека, пострадавшего от господина Ар…
Что и требовалось доказать.
Последняя фраза, позаимствованная из математики, нравилась мне с детства. Тогда она означала благополучное завершение доказательства теоремы и грядущие похвалы учителя. И произносилась обычно с плохо скрываемой гордостью.
Именно так я и произнесла ее теперь. Но разве у меня не было повода гордиться собой Меж тем наступило обеденное время, и пора было подумать о хлебе насущном. Но эта мысль еще не успела сформироваться в моей голове, как в комнату вошли несколько человек с подносами в руках.
— Приятного аппетита, Наталья Павловна, — произнесла высокая полная женщина, расставляя кушанья на столе.
И это при том, что никаких приготовлений я не заметила, более того, во всем доме не обнаружила ничего, что напоминало бы кухню. И потому рассчитывала только на собственные припасы.
Через некоторое время все объяснилось. Прежние хозяева не выносили запаха кухни, и приготовление пищи происходило в другом, специально выстроенном для этого помещении.
Так было в течение многих лет, кухарка предполагала, что так оно и должно быть и, обретя в моем лице новую хозяйку, приступила после долгого перерыва к своим обязанностям.
Видно прежние хозяева, несмотря на отвращение к кухонным запахам, были изрядными гурманами, потому что каждое блюдо представляло собой едва ли не произведение кулинарного искусства. А предназначенного мне одной обеда вполне хватило бы на троих.
После обеда наступил черед кофе, наливок и сладостей, на которые в моем не привыкшем к подобному чревоугодию желудке уже не оставалось места.
— Все ли было вкусно? — забирая посуду, спросила повариха, и я поняла, что это тоже было частью обязательного ритуала.
— Да. Только в следующий раз не надо готовить так много. Вполне хватило бы и половины, — сказала я, с трудом переводя дух.
В этот момент в комнату заглянул давешний паренек.
— Там староста пришел, прикажете подождать? — спросил он басом, стараясь выглядеть взрослее своего возраста.
— Пусть заходит, — ответила я.
Я не ожидала, что эта встреча произойдет так скоро, и не успела к ней подготовиться. По словам Анфисы, этот человек еще утром был совершенно пьян.
Может быть, известие о смерти жены привело его в чувство так быстро? Он вошел в дверь бледный как смерть, опухший, но совершенно трезвый.
— Извиняюсь, Наталья Павловна, может быть, я в другой раз…— стыдясь своего вида, спросил он.
— Нет-нет, я хочу поговорить с тобой. Как тебя зовут — Василием, — ответил он и покачнулся.
Ему было совсем плохо, и я поторопилась его усадить на стул.
— Вот что, Василий, — усадив его, предложила я, — надеюсь, что в следующий раз увижу тебя в другом состоянии, — а теперь, — я налила ему стакан настойки, — выпейка вот это.
Облизнув губы, он взял стакан и выпил его до дна маленькими глотками. Через некоторое время кровь прилила к его лицу, а на лбу выступила испарина.
— Полегчало? — спросила я.
— Благодарствую, Наталья Павловна. Не извольте беспокоиться, больше вы меня таким не увидите.
Анфиса была права, он не был похож на пьяницу. И слова его прозвучали убедительно.
Вино лишь слегка ударило ему в голову, не опьянив, но сделав более разговорчивым. И мне сейчас это было на руку.
Он в нескольких словах обрисовал мне состояние дел в поместье, пожаловался на прошлогодний неурожай. И я поняла, что он малый неглупый. Длинная рыжая борода делала его старше, на самом деле ему вряд ли было больше тридцати.
— Все это хорошо, — перебила я его отчет, — мы еще поговорим об этом в следующий раз. Но сегодня я позвала тебя не за этим…
Он удивленно вскинул на меня глаза.
— Что произошло в твоей семье — Так известно — что…— насупился он. — Баба руки на себя наложила…
— Это я знаю. Но что было до этого — Это… что побил я ее, что ли? — насторожился он.
— И это мне тоже известно. Не бойся, Василий, я не пытаюсь обвинить тебя в смерти жены. Меня интересует, за что ты ее наказал— И почему пьешь— Я знаю, что раньше ты не пил.
— Не пил…— вздохнул он тяжело.
— Жены твоей уже не вернешь, а тебе надо жить… Мне бы не хотелось спрашивать об этом у людей. Это дело семейное…
— Да чего там, — неожиданно махнул он рукой. — Об этом в деревне каждая собака знала…
И на глаза его навернулись слезы.
— Выпей-ка, — налила я ему еще немного вина, чтобы успокоить.
— Не надо, — отодвинул он было стакан, потом вдруг передумал и выпил его одним махом.
Переведя дух, он посмотрел на меня с тоской и заговорил — Началось это прошлой весной, еще живы были старые господа… Обстоятельства сложились таким образом, что мне суждено было услышать исповедь этого совершенно не склонного к подобным излияниям человека. Все было мне на руку: и то, что на него навалились все напасти разом, и то, что похмелье мучило его в это утро, и даже те два стакана настойки, что я налила ему. А главное то, что ему необходимо было выговориться, кому бы то ни было излить свою душу.
По всем этим причинам мне стало известно следующее.
Около года назад его жена Мария отправилась в соседнюю деревню к своей родне. Она собиралась там пробыть несколько дней, и Василий против этого ничего не имел. Мария частенько туда наведывалась, а тут был особенный повод — крестины первенца ее родной сестры.
Он даже подвез ее несколько верст на телеге, поскольку в той стороне у него были кое-какие дела. Всю дорогу они смеялись и не ожидали никакой беды.
Отношения с женой у них были людям на зависть, Мария была здорова, хороша собой, и те три года, что они прожили вместе, вспоминались ему теперь как самые счастливые в жизни.
Василий в ту пору хмельного и в рот не брал, хозяйство у них было крепкое. Одна беда — Бог не давал им детишек, но на этот раз по всем приметам Мария, наконец понесла, и к весне они ожидали прибавления в семействе. В связи с этим любовь их вспыхнула с новой силой, и они, что называется, наглядеться не могли друг на друга.
От того места, где они простились, до деревни, откуда родом была Мария и куда она теперь направлялась, было рукой подать, и, поцеловавшись на прощанье, они расстались на несколько дней.