Но в этом случае он вызвал бы того на дуэль, а не воспользовался ядом.
Может быть, его заставили сделать это, а потом убрали, как опасного свидетеля? Хотя скорее не свидетеля, а исполнителя преступления…
Голова идет кругом. Милый мой дневник, помоги!!! Мне больше не к кому обратиться за советом и помощью».
Эти строки абсолютно точно передают мое состояние в тот вечер. Именно с этими мыслями я и легла спать, но через час с небольшим снова встала с постели и записала пришедшую в голову мысль «Снова и снова перебирая в голове все сказанное при мне о Синицыне, я пришла к выводу, что все не так просто… Не могу найти нужных слов, и пишу не о том…
Идея еще не сформировалась в слова, именно поэтому я и поднялась среди ночи чтобы не потерять ее до утра и зафиксировать на бумаге.
Денис Владимирович сказал (я это точно помню), что Синицын приехал к нему из ЛИСИЦЫНА. Точнее было бы написать ЛиСИЦына, потому что именно эти три буквы подняли меня с постели. Я бы не обратила на них внимания, но предсмертная записка Александра по-прежнему не выходит у меня из головы. Я только что посмотрела ее и теперь могу сказать почти наверняка: слово во второй строчке записки — ЛИСИЦЫНО. А вся строчка целиком должна означать «Съездить в Лисицыно». Вот что означает это таинственное «СИЦ». А я предполагала, что это часть чьей-то фамилии.
А если это так, то Александр собирался после ночного разговора с Синицыным поехать в поместье к его родственникам. Во всяком случае, Ксения Георгиевна утверждает, что именно там провела детство его незаконная дочь, а Денис Владимирович в своем рассказе поселил туда самого Синицына.
Как бы то ни было, но именно к Синицыну собирался Александр после ночного разговора с ним. Значит тот сообщил ему что-то важное о том, что происходит или присутствует в его поместье и именно для этого приехал к нему на постоялый двор.
Но в таком случае… Мысль, пришедшая ко мне сейчас, настолько неожиданная, что я не сразу решилась ее записать.
…В таком случае — ему незачем было убивать моего мужа. Не могу пока сформулировать точнее, но интуиция говорит мне, что я поторопилась обвинить Павла Семеновича в убийстве Александра. Хотя прекрасно знала, что профессиональный сыщик просто обязан до последнего сомневаться в той или иной версии, особенно когда дело касается такого серьезного обвинения, как убийство. Человек, собирающийся убить своего друга, НЕ МОЖЕТ пригласить его к себе в гости!! На этом я пока и поставлю точку, вернее, три жирных восклицательных знака.
И не буду делать очередного скоропалительного вывода. Но одно могу написать совершенно точно. На душе у меня полегчало. Мнимая метаморфоза Павла Семеновича убивала меня и могла окончательно лишить веры в людей. А без веры в людей жить невозможно. Это — настоящая нравственная смерть.
Что бы ни происходило, свидетельницей каких бы событий мне не пришлось стать в жизни, даю священный обет — хотя бы попытаться сохранить веру в человека».
Позволю себе снова на несколько мгновений прервать повествование, дабы подтвердить, что тетушка выполнила свой обет. Это говорит вам человек, прочитавший все, написанное ею за долгие годы, и узнавший ее благодаря этому так, словно прожил с нею бок о бок всю жизнь.
Извините…
«…И теперь у меня нет никаких сомнений, завтра же, вернее, уже сегодня мне необходимо отправиться в это самое Лисицыно, и попытаться отыскать там следы двух преступлений. Двух убийств. Убийства моего мужа и его друга.
Одному Богу известно, с какой радостью я написала эту последнюю фразу. И какой камень свалился с моей души.
А теперь спать, потому что завтра я должна быть сильной». ГЛАВА ВОСЬМАЯ Конечно же, я заснула не сразу, снова и снова вспоминая постоялый двор и рассказы моих старых и новых знакомых.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинула свой городской дом, а жизнь моя изменилась самым коренным образом. Утро застало меня собирающейся в дорогу. Еще затемно я вышла из дома и послала за Степаном.
Его нашли на конюшне. Удивительный человек, у меня такое ощущение, что он никогда не спит. Может быть, поэтому и лошади у него всегда ухожены и выглядят соседям на зависть.
Однажды я случайно увидела, как он разговаривает с лошадьми, и мне показалось, что они не только понимают его, но и отвечают на своем лошадином языке.
Не успела я позавтракать и попрощаться с няней, как он подогнал карету к крыльцу и вошел в дом за багажом, распространяя вокруг себя запах конюшни и приключений.
У меня было чудесное настроение, насколько это возможно в подобных обстоятельствах.
Собираясь в дорогу, я напоминала себе гончую перед охотой, повизгивающую от нетерпения и рвущуюся с поводка. И все потому, что впереди меня ожидала серьезная работа, та самая, которой посвятил свою недолгую жизнь мой муж, и к которой я сама чувствовала расположение.
Моя подруга Шурочка иногда со смехом говорит, что мне нужно было родиться мужчиной, находя, что мне нравятся исключительно мужские занятия. Хоть я с ней и спорю по этому поводу, но в этой шутке есть доля истины.
При всем том я никогда не согласилась бы стать мужчиной, если бы такое и было возможно. Мне нравится моя жизнь со всеми ее женскими радостями. А если бы Господу было угодно создать меня мужчиной, то он бы так и сделал, и не о чем тут говорить.
Еще вчера я решила заехать по пути к Денису Владимировичу, благо его имение находилось на полдороге к Лисицыно. О чем я и сообщила Степану. Он не выразил по этому поводу никаких чувств, а просто хлестнул лошадей и направил их в одному ему известном направлении. На моей памяти он ни разу ни у кого не спрашивал дороги, словно в голове у него была подробная карта губернии. Может быть, лошади доверяют ему свои секреты А к Денису Владимировичу я собралась затем, чтобы задать ему еще пару вопросов. Потому что за обедом даже не успела узнать, в каком году должна была состояться та пресловутая дуэль. А в тайне надеялась, что наедине он будет более откровенным, или, по крайней мере, снова проболтается по неосторожности. Правду говорят, что утро вечера мудренее. Вспоминая свое вчерашнее воодушевление, я уже понимала, что невиновность Павла Семеновича еще надо доказать — слишком много улик по-прежнему было против него. И мой вчерашний вывод был скорее результатом желания видеть его невиновным, нежели логическим умозаключением.
Человеческая подлость, так же, как и благородство, не знают границ, и это приглашение в имение своих родственников могло быть частью какого-то хитроумного плана. Но, как ни странно, теперь это уже не омрачало мне настроения. Лишенная всяких предубеждений, я была готова сегодня к любому повороту событий. Лишь бы они вели к раскрытию преступления.
Объективности ради надо сказать, что, обвиняя Павла Семеновича, я старалась не думать о том, что он сам стал жертвой неведомого убийцы. И тогда его вина казалась очевидной. Его собственная гибель плохо вписывались в эту версию, и была не менее странной и загадочной.
Поэтому сегодня я решила начать все с самого начала. Никого прежде времени не обвиняя, но и не оправдывая без достаточных на то оснований.
Денис Владимирович встретил меня с распростертыми объятиями и с выражением неожиданной радости на усатом лице.
— Катенька, какой сюрприз! Вот не ожидал, честное слово. Я уж и не припомню, когда в последний раз имел честь видеть вас в своем доме.
— И не пытайтесь, Денис Владимирович, — улыбнулась я. — Этого никогда прежде не бывало.
И это было правдой. Может быть, в раннем детстве отец и брал меня с собой, да и то вряд ли. Подобное приключение наверняка оставило бы по себе долгую память в детской душе.
Поэтому я с любопытством рассматривала крепкий старинный дом с деревянными колоннами, симпатичную церковку невдалеке и прочие местные достопримечательности.
— Ну, показывайте мне свои хоромы, — снова улыбнулась я, слегка кокетничая, и старик ответил мне полным умиления взглядом. Вряд ли молодые симпатичные женщины были у него частыми гостьями.
И он, распушив хвост и помолодев лет на двадцать, стал водить меня по завешанным персидскими коврами комнатам. На каждом ковре были непременные сабли и пистолеты, и, поняв по моим словам, что я неплохо разбираюсь в оружии, Денис Владимирович чуть не прослезился от радости.
— Не ожидал, Катенька, в твоем лице найти, так сказать, знатока и любителя… Может быть, ты и стрелять умеешь — Показать? — предложила я.
— Ты это серьезно— — не поверил он своим ушам.
— Или вам пороху жалко И мы отправились на пустырь, где у старого гусара был специальный постамент куда он ставил в качестве мишеней пустые бутылки и таким образом упражнялся в стрельбе.
Не без гордости признаюсь, что после первого же моего попадания в цель старый вояка раскрыл рот от удивления и простоял таким образом все время, пока я меняя пистолеты, поражала одну бутылку за другой.
Когда на постаменте не осталось ни одной целой бутылки, его сердце принадлежало мне.
Разумеется, я шучу, но надо было видеть его потрясенную физиономию и слышать те выражения, которые он подбирал для выражения своего восторга.
— Так вот, оказывается, чем теперь развлекаются молоденькие женщины, — смеялся он, усаживая меня за обеденный стол. — В наше время они больше вышивали.
— Уверяю вас, Денис Владимирович, что вышиваю я не хуже.
— В таком случае позвольте мне выразить двойное восхищение, — озорно подмигнул он мне и приложился к моей руке колючими усами с видом завзятого волокиты.
В его возрасте это выглядело очень трогательно.
Мы с аппетитом поели, а когда наступил черед кофе, я перевела разговор в нужное мне русло, ловко воспользовавшись его же шуткой.
— А не дерутся ли теперь девицы на дуэлях? — лукаво прищурившись, спросил он меня.
— До этого пока не дошло, но как знать…— в тон ему ответила я. А кстати, та дуэль, о которой вы мне давеча рассказывали, когда должна была состояться Его ответ настолько поразил меня, что я не смогла скрыть потрясения. Дуэль Синицына должна была состояться за три дня до смерти Александра.
— Что с вами, дружочек— — встревожился Денис Владимирович, — Вы будто побледнели — Нет-нет, просто голова закружилась.
Мой ответ настолько не соответствовал образу кавалерист-девицы, которой уже окрестил меня Денис Владимирович, что он от души расхохотался.
— Ну, бабы — они и есть бабы, хоть из пушки стреляй, — сквозь смех проговорил он и моментально позабыл о моей странной реакции на его слова, что меня совершенно устраивало.
За это время я взяла себя в руки и уже выглядела совершенно спокойной.
Мы еще немного поболтали, но ничего интересного я от гостеприимного хозяина уже не услышала.
Я собиралась добраться до Лисицына засветло, поэтому стала прощаться. Денис Владимирович отпустил меня, заручившись моим обещанием непременно бывать у него хотя бы изредка.
Окончательно распогодилось, и если бы не пронзительно-зеленые клейкие листочки на деревьях, можно было бы подумать, что наступило лето. Я приспустила шторки на окнах и теплый ласковый ветерок ворвался в мою карету, приятно холодя раскрасневшиеся от жары щеки.
Ошеломившее меня известие не выходило из моей головы.
«Это не может быть простым совпадением, — думала я, вновь и вновь сопоставляя несостоявшуюся дуэль с последовавшими за ней событиями. — Не о ней ли приезжал рассказать Синицын Александру? А если так, то какой помощи от него ожидал? А может быть и смерть Александра каким-то образом связана с этой дуэлью— Как бы мне хотелось узнать, кто скрывается за этим таинственным „Ар…“ Я попыталась вспомнить кого-нибудь из знакомых с фамилией, начинавшейся с этих букв, но как ни старалась, не вспомнила никого. В голову лезли какие-то Арцыбашевы и Арбалетовы, но людей с такими фамилиями в наших краях отродясь не водилось.
Правда был в Саратове аптекарь с фамилией Аренский, но это был безобидный старый еврей, представить которого в роли дуэлянта может разве что умалишенный.
К тому же в последнее время он почти ослеп и не выходил из дома.
Может быть, в конце концов я кого-нибудь и вспомнила, но каждая верста приближала меня к Лисицыну, и я не могла уже думать ни о чем другом.
Сейчас, много лет спустя, вспоминая эту поездку, я не могу удержаться от улыбки. Кого ожидала я там найти, и был ли у меня какой-то конкретный план действий— Скорее всего, я не смогла бы ответить тогда на эти вопросы.
Действия мои были большей частью бессознательными, я доверяла голосу сердца, а прислушиваться к голосу разума я научилась гораздо позже. А опыт пришел лишь много лет спустя. И тем не менее я с удовольствием вспоминаю свое «первое дело», и не случайно именно ему посвятила свою первую книжку…
Как я ни торопила Степана, в Лисицыно мы прибыли только под вечер. И только тут я осознала, что забыла спросить у Дениса Владимировича самое главное — кто владеет этой деревушкой сейчас. Наверняка это было ему известно, и он охотно ответил бы на мой вопрос, но мне такое просто не пришло в голову.
Это было моей первой и далеко не последней ошибкой в этом деле, не считая десятка мелких промахов, которых бы я не допустила теперь. Но тогда мне казалось, что я действую совершенно профессионально, и я бы очень удивилась, если бы кто-нибудь упрекнул меня в некомпетентности. И эта уверенность в определенном смысле помогла мне довести дело до конца… Но не будем забегать вперед и вернемся в дни моей молодости и… наивности.
Лисицыно встретила меня не слишком приветливо. Ни одной души не видно было ни на единственной деревенской улице, ни около господского дома.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дом этот пустовал. Более того, производил впечатление полной заброшенности, хотя никаких следов разрушения на нем не было.
Из дома не доносилось ни звука. Не было и десятка других не замечаемых нами обычно признаков обитаемого жилья. Но если они по какой-то причине отсутствуют — не заметить этого невозможно.
Я послала Степана на разведку, и через пару минут он скрылся в низкой дверце первой же крестьянской избы.
Вернулся он насупленным и неразговорчивым и на все мои вопросы отвечал как бы нехотя, что было ему совершенно несвойственно.
— Нехорошо здесь, барыня, — несколько раз повторил он. — И это в его устах прозвучало довольно зловеще.
Надо сказать, что Лисицыно было совершенно захолустным селением. Когда-то на его месте был скит, в котором скрывались от преследований несколько десятков староверов.
Окруженное с трех сторон болотами, село добрую половину года было отрезано от всего мира. Собственно говоря, и в остальное время добраться туда было весьма сложно, потому что дороги в полном смысле этого слова до него не было и поныне. Неудивительно поэтому, что именно здесь решил спрятать от людей свою незаконнорожденную дочь Синицын. Более подходящего места для этого, пожалуй, не было во всей округе.
Но как бы то ни было, мне нужно было где-то ночевать. Несмотря на раннюю весну, ночи еще были холодные, и я сама отправилась на поиски ночлега.
Выбрав самую чистую избу, я собиралась войти в нее, но в этот момент мне навстречу вышла старая крестьянка с ведром помоев в руках и, пройдя через двор выплеснула его в канаву.
Она даже не взглянула на меня и не поздоровалась. И если бы я не окликнула ее, то наверняка вернулась бы в дом, так и не обратив на меня внимания.
— Можно войти? — спросила я ее, когда она наконец соизволила взглянуть на меня.
— Почему же нельзя, входите, — ответила она так мрачно, что будь у меня выбор, я бы тут же развернулась и пошла искать другое место. Но выбора, похоже, у меня не было.
В избе было чисто, но неуютно. Посреди комнаты стоял большой стол с лавками по двум сторонам, чуть ли не половину помещения занимала огромная беленая печь с которой доносился могучий храп.
— Мне нужно переночевать в Лисицыне, — сказала я и не знала, что добавить еще. Объяснять что-либо этой суровой крестьянке мне не хотелось.
Она чем-то гремела около печи и никак не отреагировала на мои слова.
— Ты меня слышишь— — спросила я, когда пауза затянулась.
— Слышу, — ответила она. — Нужно переночевать — ночуйте. Места хватит. Только лучше бы вам пойти в господский дом.
— Но там же никого нет…— с сомнением сказала я. Хотя оставаться в этой избе мне совершенно не хотелось.
— Что с того? Все лучше, чем у нас. Да и кровати там имеются. А тут, кроме лавки, спать негде.
Я еще раз оглядела избу и убедилась в справедливости ее слов. Спали здесь на печи, а для гостей здесь, понятное дело, спальных мест не держали.
— А как же я туда попаду— — спросила я.
— Открою, у меня ключи есть.
Это было приятной неожиданностью, хотя и напоминало мне роман с привидениями. Тем более, что дом, в который мы вошли через некоторое время как нельзя лучше подходил для этих посланцев иного света.
Насколько я поняла, Анфиса — так звали мою проводницу — следила в отсутствие хозяев за порядком в доме, хотя я на их месте никогда бы не поручила это такой суровой и неприветливой женщине. Показав мне пару комнат, она тут же ушла, не проронив ни одного лишнего слова, даже не спросив, кто я такая.
Странные представления о гостеприимстве были в этой деревне.
Дом, подтвердивший самые худшие мои опасения, поначалу скрипел и издавал таинственные звуки. Ветер выл в каминной трубе, и можно было ожидать, что с минуты на минуту мимо меня проплывет лишенное плоти привидение. Но после того, как я запалила свечи, дом неожиданно преобразился и приобрел обжитой и даже уютный вид.
Но на всякий случай я все-таки поместила Степана в маленькую комнатку у входа и теперь могла быть уверена, что ни одному человеку с дурными намерениями не удастся проникнуть дальше этого места, а на крайний случай у меня были с собой пистолеты.
Может быть, я преувеличивала опасность, но с первой минуты моего пребывания в Лисицыно меня не покидало ощущение, что она подстерегает меня за каждым углом, и я ловила себя на том, что вздрагиваю при каждом звуке, чего не замечала за собой никогда в жизни.
Чтобы успокоить нервы, я попыталась занять себя делом и достала свои бумажки, но никак не могла сосредоточиться и позвала Степана, тем более что давно пора было перекусить, а он при необходимости неплохо справлялся с обязанностями камердинера.
Через полчаса на столе свистел самовар, а после ужина на душе у меня стало поспокойнее.
— Не уходи, Степан, — попросила я, когда тот, пожелав мне спокойной ночи, собрался было выйти в дверь. — Я хочу поговорить с тобой.
После того, как он уселся в одно из кресел, я все-таки задала ему тот вопрос, который давно уже вертелся у меня на кончике языка — Что тебя так расстроило в той избе? Ты мне так ничего и не рассказал…
Степан тяжело вздохнул и ничего не ответил. Мне пришлось повторить вопрос. Не сразу, но я все-таки добилась от него ответа.
Не буду приводить его рассказ дословно, Степан не слишком красноречив, а перескажу его своими словами.
В избе, куда он вошел, лежала молодая женщина. Но он не сразу понял, сколько ей лет. Она была жестоко избита или даже изуродована и при попытке Степана заговорить с ней стала кричать и биться головой о стенку. На эти звуки откуда-то вылез совершенно пьяный мужик и попытался ударить Степана. Сделать это ему, разумеется, не удалось, Степан просто отшвырнул его в сторону и покинул избу. Даже в его пересказе это была страшная картина, и он ничего не рассказал мне сразу, не желая расстраивать.
Удовлетворив свое любопытство, я отпустила Степана и стала размышлять о его рассказе. Скорее всего, именно пьяный муж так жестоко «поучил» свою жену.
Такое, увы, случается в наших деревнях нередко. И с этим ничего не поделаешь. В своем поместье я бы ему этого не спустила, а здесь… Чем я могла помочь бедной женщине? Я даже не знала, кому принадлежит эта деревня, и в глаза не видела ее хозяев.
Поэтому, скорее всего, я выкинула бы из головы эту неприятную историю, если бы не события, которые последовали в самое короткое время за рассказом Степана… По понятным причинам я долго не могла заснуть в эту ночь, но когда наконец собралась это сделать, жуткий нечеловеческий вопль заставил позабыть меня о своем намерении.
И сразу после него с улицы донеслись тревожные мужские голоса, женский плач и душераздирающие причитания. Что-то страшное произошло в Лисицыно, и деревня гудела, как растревоженный улей.
Есть такие сочетания звуков, которые у любого человека вызывают совершенно определенные эмоции, независимо от его социального статуса, воспитания и половой принадлежности. К ним я отношу колокольный набат, звук сирены и женские вопли.
В каком бы настроении человек до этого ни находился, каждый из этих звуков вызывает у него сильное сердцебиение и лишает покоя.
Дальнейшее зависит уже от личных качеств — смелости, темперамента или безрассудства. Но в любом случае усидеть в такие минуты на месте невозможно. В душе возникает два взаимоисключающих желания: убежать подальше от этого места, или, напротив, оказаться в гуще событий.
Я лично предпочитаю второе. Поэтому через несколько мгновений уже выскочила из дома и, плохо ориентируясь в темноте, исключительно по звукам пыталась отыскать место происшествия. Степан, взволнованный не меньше моего, тоже выбежал вслед за мной, в чем был, и теперь не отставал от меня ни на шаг.
— Ох, барыня, не в добрый час мы сюда заехали, — несколько раз повторил он. — Нехорошее это место, ей-богу нехорошее. Добро бы еще днем…
Он не договорил фразы, споткнувшись о какую-то корягу, чудом не попавшуюся мне под ноги, и растянулся на земле. Это маленькое происшествие немного отрезвило меня и заставило умерить свой пыл.
Я перешла с бега на спокойный шаг и сразу же поняла, что выбрала неверное направление. Следуй я этой дорогой, и дальше, через несколько десятков шагов наверняка оказалась бы в глубоком овраге, примеченном мною еще вечером. Ночные звуки так обманчивы. Тем более в неизвестном месте.
К несчастью, даже луны в ту ночь не было на небе. Крики становились все тише, а вскоре и совсем прекратились. И через некоторое время я поняла, что заблудилась. Теперь мы со Степаном, держась за руки, шли почти наощупь. Несмотря на это мне не удалось избежать падения, и я сильно ушибла локоть. Кроме того, мы постоянно натыкались на какие-то колючие изгороди, и можно было себе представить, в каком состоянии был подол моего платья.
— Вернемся, барыня, — предложил Степан. И я бы ничего не имела против, но отыскать место нашего ночлега было уже не менее сложно, чем любое другое.
Не могу сказать, сколько времени мы блуждали таким образом. Я еще раз упала и, судя по страшной боли, умудрилась вывихнуть ногу. Теперь я могла передвигаться только повиснув на плече у Степана. Меня хватило на несколько сотен шагов, после чего я отказалась идти дальше и расплакалась. Боль стала невыносимой. Степан в темноте шептал мне какие-то слова, пытаясь успокоить и ободрить, и это было очень трогательно.
Во всем я винила себя, потому что, если бы не я, Степан с его удивительной ориентацией никогда бы не попал в такое положение.
— Степан, — сквозь слезы попросила я, — оставь меня здесь и попробуй дойти до дома.
— Да как же я вас здесь оставлю…— попытался было возразить мне мой верный кучер.
— Ну не сидеть же здесь до утра, — как можно спокойнее и убедительнее постаралась сказать я. — А потом ты вернешься за мной с фонарем.
Так мы и сделали.
Степан на удивление быстро вернулся, правда без фонаря. Потому что оказалось, что мы все время бродили по кругу и в результате ушли не так далеко, как мне казалось. До дома оставалось пройти каких-нибудь несколько сот метров.
Поняв это, Степан, не заходя в дом, вернулся ко мне и донес на руках до кровати. Я напоминала себе девочку из сказки, которую медведь несет к себе в берлогу, и всю дорогу говорила ему об этом. Со своими громадными руками и густой бородой, он действительно был похож на сильного добродушного зверя. В одном из альбомов Екатерины Алексеевны я нашел рисунок, который, судя по всему, создан ею по воспоминаниям именно этой ночи. Он мне показался настолько забавным, что я не сумел отказать себе в удовольствии поместить его на страницах этой книги.
У дома нас дожидалась Анфиса — та самая женщина, что открыла нам дом несколько часов назад.
— Мария повесилась, — сурово сказала она. — Что прикажете делать Я приказала Степану опустить меня на землю и тут же потеряла сознание от боли.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Пришла в себя я уже в постели. Нога моя в месте вывиха была крепко-накрепко перетянута жгутом, рядом со мной сидел расстроенный Степан, а Анфиса гремела посудой и раздувала самовар.
— Ну вот и пришла в себя наша барыня, — неожиданно ласковым голосом произнесла она, заметив, что я открыла глаза.
— Пить, — попросила я, с трудом шевеля пересохшими губами.
Нога, как это ни странно, почти не болела, и после двух стаканов горячего чая с какими-то травами я почувствовала себя почти здоровой.
Поняв это, Степан смущенно сказал — Ну что же, тогда я к лошадям…
— Спасибо тебе, — сказала я ему вслед, но, по-моему, он меня уже не слышал.
Я осталась наедине с Анфисой.
— Это ты меня перевязала— — спросила я, не зная, с чего начать разговор.
— Я, — ответила она сдержанно, но уже без былой неприязни.
— Спасибо. А теперь расскажи мне, пожалуйста, что произошло. Кто это — Мария? Несмотря на обморок, я запомнила ее слова и теперь хотела узнать подробности.
Может быть, его заставили сделать это, а потом убрали, как опасного свидетеля? Хотя скорее не свидетеля, а исполнителя преступления…
Голова идет кругом. Милый мой дневник, помоги!!! Мне больше не к кому обратиться за советом и помощью».
Эти строки абсолютно точно передают мое состояние в тот вечер. Именно с этими мыслями я и легла спать, но через час с небольшим снова встала с постели и записала пришедшую в голову мысль «Снова и снова перебирая в голове все сказанное при мне о Синицыне, я пришла к выводу, что все не так просто… Не могу найти нужных слов, и пишу не о том…
Идея еще не сформировалась в слова, именно поэтому я и поднялась среди ночи чтобы не потерять ее до утра и зафиксировать на бумаге.
Денис Владимирович сказал (я это точно помню), что Синицын приехал к нему из ЛИСИЦЫНА. Точнее было бы написать ЛиСИЦына, потому что именно эти три буквы подняли меня с постели. Я бы не обратила на них внимания, но предсмертная записка Александра по-прежнему не выходит у меня из головы. Я только что посмотрела ее и теперь могу сказать почти наверняка: слово во второй строчке записки — ЛИСИЦЫНО. А вся строчка целиком должна означать «Съездить в Лисицыно». Вот что означает это таинственное «СИЦ». А я предполагала, что это часть чьей-то фамилии.
А если это так, то Александр собирался после ночного разговора с Синицыным поехать в поместье к его родственникам. Во всяком случае, Ксения Георгиевна утверждает, что именно там провела детство его незаконная дочь, а Денис Владимирович в своем рассказе поселил туда самого Синицына.
Как бы то ни было, но именно к Синицыну собирался Александр после ночного разговора с ним. Значит тот сообщил ему что-то важное о том, что происходит или присутствует в его поместье и именно для этого приехал к нему на постоялый двор.
Но в таком случае… Мысль, пришедшая ко мне сейчас, настолько неожиданная, что я не сразу решилась ее записать.
…В таком случае — ему незачем было убивать моего мужа. Не могу пока сформулировать точнее, но интуиция говорит мне, что я поторопилась обвинить Павла Семеновича в убийстве Александра. Хотя прекрасно знала, что профессиональный сыщик просто обязан до последнего сомневаться в той или иной версии, особенно когда дело касается такого серьезного обвинения, как убийство. Человек, собирающийся убить своего друга, НЕ МОЖЕТ пригласить его к себе в гости!! На этом я пока и поставлю точку, вернее, три жирных восклицательных знака.
И не буду делать очередного скоропалительного вывода. Но одно могу написать совершенно точно. На душе у меня полегчало. Мнимая метаморфоза Павла Семеновича убивала меня и могла окончательно лишить веры в людей. А без веры в людей жить невозможно. Это — настоящая нравственная смерть.
Что бы ни происходило, свидетельницей каких бы событий мне не пришлось стать в жизни, даю священный обет — хотя бы попытаться сохранить веру в человека».
Позволю себе снова на несколько мгновений прервать повествование, дабы подтвердить, что тетушка выполнила свой обет. Это говорит вам человек, прочитавший все, написанное ею за долгие годы, и узнавший ее благодаря этому так, словно прожил с нею бок о бок всю жизнь.
Извините…
«…И теперь у меня нет никаких сомнений, завтра же, вернее, уже сегодня мне необходимо отправиться в это самое Лисицыно, и попытаться отыскать там следы двух преступлений. Двух убийств. Убийства моего мужа и его друга.
Одному Богу известно, с какой радостью я написала эту последнюю фразу. И какой камень свалился с моей души.
А теперь спать, потому что завтра я должна быть сильной». ГЛАВА ВОСЬМАЯ Конечно же, я заснула не сразу, снова и снова вспоминая постоялый двор и рассказы моих старых и новых знакомых.
Прошло всего несколько дней с тех пор, как я покинула свой городской дом, а жизнь моя изменилась самым коренным образом. Утро застало меня собирающейся в дорогу. Еще затемно я вышла из дома и послала за Степаном.
Его нашли на конюшне. Удивительный человек, у меня такое ощущение, что он никогда не спит. Может быть, поэтому и лошади у него всегда ухожены и выглядят соседям на зависть.
Однажды я случайно увидела, как он разговаривает с лошадьми, и мне показалось, что они не только понимают его, но и отвечают на своем лошадином языке.
Не успела я позавтракать и попрощаться с няней, как он подогнал карету к крыльцу и вошел в дом за багажом, распространяя вокруг себя запах конюшни и приключений.
У меня было чудесное настроение, насколько это возможно в подобных обстоятельствах.
Собираясь в дорогу, я напоминала себе гончую перед охотой, повизгивающую от нетерпения и рвущуюся с поводка. И все потому, что впереди меня ожидала серьезная работа, та самая, которой посвятил свою недолгую жизнь мой муж, и к которой я сама чувствовала расположение.
Моя подруга Шурочка иногда со смехом говорит, что мне нужно было родиться мужчиной, находя, что мне нравятся исключительно мужские занятия. Хоть я с ней и спорю по этому поводу, но в этой шутке есть доля истины.
При всем том я никогда не согласилась бы стать мужчиной, если бы такое и было возможно. Мне нравится моя жизнь со всеми ее женскими радостями. А если бы Господу было угодно создать меня мужчиной, то он бы так и сделал, и не о чем тут говорить.
Еще вчера я решила заехать по пути к Денису Владимировичу, благо его имение находилось на полдороге к Лисицыно. О чем я и сообщила Степану. Он не выразил по этому поводу никаких чувств, а просто хлестнул лошадей и направил их в одному ему известном направлении. На моей памяти он ни разу ни у кого не спрашивал дороги, словно в голове у него была подробная карта губернии. Может быть, лошади доверяют ему свои секреты А к Денису Владимировичу я собралась затем, чтобы задать ему еще пару вопросов. Потому что за обедом даже не успела узнать, в каком году должна была состояться та пресловутая дуэль. А в тайне надеялась, что наедине он будет более откровенным, или, по крайней мере, снова проболтается по неосторожности. Правду говорят, что утро вечера мудренее. Вспоминая свое вчерашнее воодушевление, я уже понимала, что невиновность Павла Семеновича еще надо доказать — слишком много улик по-прежнему было против него. И мой вчерашний вывод был скорее результатом желания видеть его невиновным, нежели логическим умозаключением.
Человеческая подлость, так же, как и благородство, не знают границ, и это приглашение в имение своих родственников могло быть частью какого-то хитроумного плана. Но, как ни странно, теперь это уже не омрачало мне настроения. Лишенная всяких предубеждений, я была готова сегодня к любому повороту событий. Лишь бы они вели к раскрытию преступления.
Объективности ради надо сказать, что, обвиняя Павла Семеновича, я старалась не думать о том, что он сам стал жертвой неведомого убийцы. И тогда его вина казалась очевидной. Его собственная гибель плохо вписывались в эту версию, и была не менее странной и загадочной.
Поэтому сегодня я решила начать все с самого начала. Никого прежде времени не обвиняя, но и не оправдывая без достаточных на то оснований.
Денис Владимирович встретил меня с распростертыми объятиями и с выражением неожиданной радости на усатом лице.
— Катенька, какой сюрприз! Вот не ожидал, честное слово. Я уж и не припомню, когда в последний раз имел честь видеть вас в своем доме.
— И не пытайтесь, Денис Владимирович, — улыбнулась я. — Этого никогда прежде не бывало.
И это было правдой. Может быть, в раннем детстве отец и брал меня с собой, да и то вряд ли. Подобное приключение наверняка оставило бы по себе долгую память в детской душе.
Поэтому я с любопытством рассматривала крепкий старинный дом с деревянными колоннами, симпатичную церковку невдалеке и прочие местные достопримечательности.
— Ну, показывайте мне свои хоромы, — снова улыбнулась я, слегка кокетничая, и старик ответил мне полным умиления взглядом. Вряд ли молодые симпатичные женщины были у него частыми гостьями.
И он, распушив хвост и помолодев лет на двадцать, стал водить меня по завешанным персидскими коврами комнатам. На каждом ковре были непременные сабли и пистолеты, и, поняв по моим словам, что я неплохо разбираюсь в оружии, Денис Владимирович чуть не прослезился от радости.
— Не ожидал, Катенька, в твоем лице найти, так сказать, знатока и любителя… Может быть, ты и стрелять умеешь — Показать? — предложила я.
— Ты это серьезно— — не поверил он своим ушам.
— Или вам пороху жалко И мы отправились на пустырь, где у старого гусара был специальный постамент куда он ставил в качестве мишеней пустые бутылки и таким образом упражнялся в стрельбе.
Не без гордости признаюсь, что после первого же моего попадания в цель старый вояка раскрыл рот от удивления и простоял таким образом все время, пока я меняя пистолеты, поражала одну бутылку за другой.
Когда на постаменте не осталось ни одной целой бутылки, его сердце принадлежало мне.
Разумеется, я шучу, но надо было видеть его потрясенную физиономию и слышать те выражения, которые он подбирал для выражения своего восторга.
— Так вот, оказывается, чем теперь развлекаются молоденькие женщины, — смеялся он, усаживая меня за обеденный стол. — В наше время они больше вышивали.
— Уверяю вас, Денис Владимирович, что вышиваю я не хуже.
— В таком случае позвольте мне выразить двойное восхищение, — озорно подмигнул он мне и приложился к моей руке колючими усами с видом завзятого волокиты.
В его возрасте это выглядело очень трогательно.
Мы с аппетитом поели, а когда наступил черед кофе, я перевела разговор в нужное мне русло, ловко воспользовавшись его же шуткой.
— А не дерутся ли теперь девицы на дуэлях? — лукаво прищурившись, спросил он меня.
— До этого пока не дошло, но как знать…— в тон ему ответила я. А кстати, та дуэль, о которой вы мне давеча рассказывали, когда должна была состояться Его ответ настолько поразил меня, что я не смогла скрыть потрясения. Дуэль Синицына должна была состояться за три дня до смерти Александра.
— Что с вами, дружочек— — встревожился Денис Владимирович, — Вы будто побледнели — Нет-нет, просто голова закружилась.
Мой ответ настолько не соответствовал образу кавалерист-девицы, которой уже окрестил меня Денис Владимирович, что он от души расхохотался.
— Ну, бабы — они и есть бабы, хоть из пушки стреляй, — сквозь смех проговорил он и моментально позабыл о моей странной реакции на его слова, что меня совершенно устраивало.
За это время я взяла себя в руки и уже выглядела совершенно спокойной.
Мы еще немного поболтали, но ничего интересного я от гостеприимного хозяина уже не услышала.
Я собиралась добраться до Лисицына засветло, поэтому стала прощаться. Денис Владимирович отпустил меня, заручившись моим обещанием непременно бывать у него хотя бы изредка.
Окончательно распогодилось, и если бы не пронзительно-зеленые клейкие листочки на деревьях, можно было бы подумать, что наступило лето. Я приспустила шторки на окнах и теплый ласковый ветерок ворвался в мою карету, приятно холодя раскрасневшиеся от жары щеки.
Ошеломившее меня известие не выходило из моей головы.
«Это не может быть простым совпадением, — думала я, вновь и вновь сопоставляя несостоявшуюся дуэль с последовавшими за ней событиями. — Не о ней ли приезжал рассказать Синицын Александру? А если так, то какой помощи от него ожидал? А может быть и смерть Александра каким-то образом связана с этой дуэлью— Как бы мне хотелось узнать, кто скрывается за этим таинственным „Ар…“ Я попыталась вспомнить кого-нибудь из знакомых с фамилией, начинавшейся с этих букв, но как ни старалась, не вспомнила никого. В голову лезли какие-то Арцыбашевы и Арбалетовы, но людей с такими фамилиями в наших краях отродясь не водилось.
Правда был в Саратове аптекарь с фамилией Аренский, но это был безобидный старый еврей, представить которого в роли дуэлянта может разве что умалишенный.
К тому же в последнее время он почти ослеп и не выходил из дома.
Может быть, в конце концов я кого-нибудь и вспомнила, но каждая верста приближала меня к Лисицыну, и я не могла уже думать ни о чем другом.
Сейчас, много лет спустя, вспоминая эту поездку, я не могу удержаться от улыбки. Кого ожидала я там найти, и был ли у меня какой-то конкретный план действий— Скорее всего, я не смогла бы ответить тогда на эти вопросы.
Действия мои были большей частью бессознательными, я доверяла голосу сердца, а прислушиваться к голосу разума я научилась гораздо позже. А опыт пришел лишь много лет спустя. И тем не менее я с удовольствием вспоминаю свое «первое дело», и не случайно именно ему посвятила свою первую книжку…
Как я ни торопила Степана, в Лисицыно мы прибыли только под вечер. И только тут я осознала, что забыла спросить у Дениса Владимировича самое главное — кто владеет этой деревушкой сейчас. Наверняка это было ему известно, и он охотно ответил бы на мой вопрос, но мне такое просто не пришло в голову.
Это было моей первой и далеко не последней ошибкой в этом деле, не считая десятка мелких промахов, которых бы я не допустила теперь. Но тогда мне казалось, что я действую совершенно профессионально, и я бы очень удивилась, если бы кто-нибудь упрекнул меня в некомпетентности. И эта уверенность в определенном смысле помогла мне довести дело до конца… Но не будем забегать вперед и вернемся в дни моей молодости и… наивности.
Лисицыно встретила меня не слишком приветливо. Ни одной души не видно было ни на единственной деревенской улице, ни около господского дома.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дом этот пустовал. Более того, производил впечатление полной заброшенности, хотя никаких следов разрушения на нем не было.
Из дома не доносилось ни звука. Не было и десятка других не замечаемых нами обычно признаков обитаемого жилья. Но если они по какой-то причине отсутствуют — не заметить этого невозможно.
Я послала Степана на разведку, и через пару минут он скрылся в низкой дверце первой же крестьянской избы.
Вернулся он насупленным и неразговорчивым и на все мои вопросы отвечал как бы нехотя, что было ему совершенно несвойственно.
— Нехорошо здесь, барыня, — несколько раз повторил он. — И это в его устах прозвучало довольно зловеще.
Надо сказать, что Лисицыно было совершенно захолустным селением. Когда-то на его месте был скит, в котором скрывались от преследований несколько десятков староверов.
Окруженное с трех сторон болотами, село добрую половину года было отрезано от всего мира. Собственно говоря, и в остальное время добраться туда было весьма сложно, потому что дороги в полном смысле этого слова до него не было и поныне. Неудивительно поэтому, что именно здесь решил спрятать от людей свою незаконнорожденную дочь Синицын. Более подходящего места для этого, пожалуй, не было во всей округе.
Но как бы то ни было, мне нужно было где-то ночевать. Несмотря на раннюю весну, ночи еще были холодные, и я сама отправилась на поиски ночлега.
Выбрав самую чистую избу, я собиралась войти в нее, но в этот момент мне навстречу вышла старая крестьянка с ведром помоев в руках и, пройдя через двор выплеснула его в канаву.
Она даже не взглянула на меня и не поздоровалась. И если бы я не окликнула ее, то наверняка вернулась бы в дом, так и не обратив на меня внимания.
— Можно войти? — спросила я ее, когда она наконец соизволила взглянуть на меня.
— Почему же нельзя, входите, — ответила она так мрачно, что будь у меня выбор, я бы тут же развернулась и пошла искать другое место. Но выбора, похоже, у меня не было.
В избе было чисто, но неуютно. Посреди комнаты стоял большой стол с лавками по двум сторонам, чуть ли не половину помещения занимала огромная беленая печь с которой доносился могучий храп.
— Мне нужно переночевать в Лисицыне, — сказала я и не знала, что добавить еще. Объяснять что-либо этой суровой крестьянке мне не хотелось.
Она чем-то гремела около печи и никак не отреагировала на мои слова.
— Ты меня слышишь— — спросила я, когда пауза затянулась.
— Слышу, — ответила она. — Нужно переночевать — ночуйте. Места хватит. Только лучше бы вам пойти в господский дом.
— Но там же никого нет…— с сомнением сказала я. Хотя оставаться в этой избе мне совершенно не хотелось.
— Что с того? Все лучше, чем у нас. Да и кровати там имеются. А тут, кроме лавки, спать негде.
Я еще раз оглядела избу и убедилась в справедливости ее слов. Спали здесь на печи, а для гостей здесь, понятное дело, спальных мест не держали.
— А как же я туда попаду— — спросила я.
— Открою, у меня ключи есть.
Это было приятной неожиданностью, хотя и напоминало мне роман с привидениями. Тем более, что дом, в который мы вошли через некоторое время как нельзя лучше подходил для этих посланцев иного света.
Насколько я поняла, Анфиса — так звали мою проводницу — следила в отсутствие хозяев за порядком в доме, хотя я на их месте никогда бы не поручила это такой суровой и неприветливой женщине. Показав мне пару комнат, она тут же ушла, не проронив ни одного лишнего слова, даже не спросив, кто я такая.
Странные представления о гостеприимстве были в этой деревне.
Дом, подтвердивший самые худшие мои опасения, поначалу скрипел и издавал таинственные звуки. Ветер выл в каминной трубе, и можно было ожидать, что с минуты на минуту мимо меня проплывет лишенное плоти привидение. Но после того, как я запалила свечи, дом неожиданно преобразился и приобрел обжитой и даже уютный вид.
Но на всякий случай я все-таки поместила Степана в маленькую комнатку у входа и теперь могла быть уверена, что ни одному человеку с дурными намерениями не удастся проникнуть дальше этого места, а на крайний случай у меня были с собой пистолеты.
Может быть, я преувеличивала опасность, но с первой минуты моего пребывания в Лисицыно меня не покидало ощущение, что она подстерегает меня за каждым углом, и я ловила себя на том, что вздрагиваю при каждом звуке, чего не замечала за собой никогда в жизни.
Чтобы успокоить нервы, я попыталась занять себя делом и достала свои бумажки, но никак не могла сосредоточиться и позвала Степана, тем более что давно пора было перекусить, а он при необходимости неплохо справлялся с обязанностями камердинера.
Через полчаса на столе свистел самовар, а после ужина на душе у меня стало поспокойнее.
— Не уходи, Степан, — попросила я, когда тот, пожелав мне спокойной ночи, собрался было выйти в дверь. — Я хочу поговорить с тобой.
После того, как он уселся в одно из кресел, я все-таки задала ему тот вопрос, который давно уже вертелся у меня на кончике языка — Что тебя так расстроило в той избе? Ты мне так ничего и не рассказал…
Степан тяжело вздохнул и ничего не ответил. Мне пришлось повторить вопрос. Не сразу, но я все-таки добилась от него ответа.
Не буду приводить его рассказ дословно, Степан не слишком красноречив, а перескажу его своими словами.
В избе, куда он вошел, лежала молодая женщина. Но он не сразу понял, сколько ей лет. Она была жестоко избита или даже изуродована и при попытке Степана заговорить с ней стала кричать и биться головой о стенку. На эти звуки откуда-то вылез совершенно пьяный мужик и попытался ударить Степана. Сделать это ему, разумеется, не удалось, Степан просто отшвырнул его в сторону и покинул избу. Даже в его пересказе это была страшная картина, и он ничего не рассказал мне сразу, не желая расстраивать.
Удовлетворив свое любопытство, я отпустила Степана и стала размышлять о его рассказе. Скорее всего, именно пьяный муж так жестоко «поучил» свою жену.
Такое, увы, случается в наших деревнях нередко. И с этим ничего не поделаешь. В своем поместье я бы ему этого не спустила, а здесь… Чем я могла помочь бедной женщине? Я даже не знала, кому принадлежит эта деревня, и в глаза не видела ее хозяев.
Поэтому, скорее всего, я выкинула бы из головы эту неприятную историю, если бы не события, которые последовали в самое короткое время за рассказом Степана… По понятным причинам я долго не могла заснуть в эту ночь, но когда наконец собралась это сделать, жуткий нечеловеческий вопль заставил позабыть меня о своем намерении.
И сразу после него с улицы донеслись тревожные мужские голоса, женский плач и душераздирающие причитания. Что-то страшное произошло в Лисицыно, и деревня гудела, как растревоженный улей.
Есть такие сочетания звуков, которые у любого человека вызывают совершенно определенные эмоции, независимо от его социального статуса, воспитания и половой принадлежности. К ним я отношу колокольный набат, звук сирены и женские вопли.
В каком бы настроении человек до этого ни находился, каждый из этих звуков вызывает у него сильное сердцебиение и лишает покоя.
Дальнейшее зависит уже от личных качеств — смелости, темперамента или безрассудства. Но в любом случае усидеть в такие минуты на месте невозможно. В душе возникает два взаимоисключающих желания: убежать подальше от этого места, или, напротив, оказаться в гуще событий.
Я лично предпочитаю второе. Поэтому через несколько мгновений уже выскочила из дома и, плохо ориентируясь в темноте, исключительно по звукам пыталась отыскать место происшествия. Степан, взволнованный не меньше моего, тоже выбежал вслед за мной, в чем был, и теперь не отставал от меня ни на шаг.
— Ох, барыня, не в добрый час мы сюда заехали, — несколько раз повторил он. — Нехорошее это место, ей-богу нехорошее. Добро бы еще днем…
Он не договорил фразы, споткнувшись о какую-то корягу, чудом не попавшуюся мне под ноги, и растянулся на земле. Это маленькое происшествие немного отрезвило меня и заставило умерить свой пыл.
Я перешла с бега на спокойный шаг и сразу же поняла, что выбрала неверное направление. Следуй я этой дорогой, и дальше, через несколько десятков шагов наверняка оказалась бы в глубоком овраге, примеченном мною еще вечером. Ночные звуки так обманчивы. Тем более в неизвестном месте.
К несчастью, даже луны в ту ночь не было на небе. Крики становились все тише, а вскоре и совсем прекратились. И через некоторое время я поняла, что заблудилась. Теперь мы со Степаном, держась за руки, шли почти наощупь. Несмотря на это мне не удалось избежать падения, и я сильно ушибла локоть. Кроме того, мы постоянно натыкались на какие-то колючие изгороди, и можно было себе представить, в каком состоянии был подол моего платья.
— Вернемся, барыня, — предложил Степан. И я бы ничего не имела против, но отыскать место нашего ночлега было уже не менее сложно, чем любое другое.
Не могу сказать, сколько времени мы блуждали таким образом. Я еще раз упала и, судя по страшной боли, умудрилась вывихнуть ногу. Теперь я могла передвигаться только повиснув на плече у Степана. Меня хватило на несколько сотен шагов, после чего я отказалась идти дальше и расплакалась. Боль стала невыносимой. Степан в темноте шептал мне какие-то слова, пытаясь успокоить и ободрить, и это было очень трогательно.
Во всем я винила себя, потому что, если бы не я, Степан с его удивительной ориентацией никогда бы не попал в такое положение.
— Степан, — сквозь слезы попросила я, — оставь меня здесь и попробуй дойти до дома.
— Да как же я вас здесь оставлю…— попытался было возразить мне мой верный кучер.
— Ну не сидеть же здесь до утра, — как можно спокойнее и убедительнее постаралась сказать я. — А потом ты вернешься за мной с фонарем.
Так мы и сделали.
Степан на удивление быстро вернулся, правда без фонаря. Потому что оказалось, что мы все время бродили по кругу и в результате ушли не так далеко, как мне казалось. До дома оставалось пройти каких-нибудь несколько сот метров.
Поняв это, Степан, не заходя в дом, вернулся ко мне и донес на руках до кровати. Я напоминала себе девочку из сказки, которую медведь несет к себе в берлогу, и всю дорогу говорила ему об этом. Со своими громадными руками и густой бородой, он действительно был похож на сильного добродушного зверя. В одном из альбомов Екатерины Алексеевны я нашел рисунок, который, судя по всему, создан ею по воспоминаниям именно этой ночи. Он мне показался настолько забавным, что я не сумел отказать себе в удовольствии поместить его на страницах этой книги.
У дома нас дожидалась Анфиса — та самая женщина, что открыла нам дом несколько часов назад.
— Мария повесилась, — сурово сказала она. — Что прикажете делать Я приказала Степану опустить меня на землю и тут же потеряла сознание от боли.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Пришла в себя я уже в постели. Нога моя в месте вывиха была крепко-накрепко перетянута жгутом, рядом со мной сидел расстроенный Степан, а Анфиса гремела посудой и раздувала самовар.
— Ну вот и пришла в себя наша барыня, — неожиданно ласковым голосом произнесла она, заметив, что я открыла глаза.
— Пить, — попросила я, с трудом шевеля пересохшими губами.
Нога, как это ни странно, почти не болела, и после двух стаканов горячего чая с какими-то травами я почувствовала себя почти здоровой.
Поняв это, Степан смущенно сказал — Ну что же, тогда я к лошадям…
— Спасибо тебе, — сказала я ему вслед, но, по-моему, он меня уже не слышал.
Я осталась наедине с Анфисой.
— Это ты меня перевязала— — спросила я, не зная, с чего начать разговор.
— Я, — ответила она сдержанно, но уже без былой неприязни.
— Спасибо. А теперь расскажи мне, пожалуйста, что произошло. Кто это — Мария? Несмотря на обморок, я запомнила ее слова и теперь хотела узнать подробности.