Дениса Николаевича в управлении не было, но Катя попросила ему передать, чтобы он телефонировал ей, как только вернется.
Через пару часов, которые Катя провела у себя в комнате, в дверь тихонько постучали и вошла Наташа, опустив глаза, бледная и потерянная совершенно. Она держала в руках свою шляпку.
– Как ты? – участливо поинтересовалась Катя, заметив про себя, что следов от недавних рыданий не осталось, видимо, Наташа немного поспала и заметно успокоилась.
– Благодарю вас, Катерина Дмитриевна, мне лучше. Спасибо, что позволили у вас остаться. Не хотелось бы, чтобы тетенька меня в этаком состоянии застали. Расспросы будут, а это мне сейчас крайне тяжело.
– Понимаю, присядь, – предложила Катя. – Может, чаю хочешь?
– Нет, спасибо, что-то не хочется ничего совсем, – со вздохом ответила Наташа. – Вы простите меня, Катерина Дмитриевна, что давеча не сдержалась. Хотела, твердила себе всю дорогу, что должна быть сильной, должна все стерпеть, а вот как увидала гроб... – по ее тонкому личику словно судорога прошла и Наташа на мгновение прикрыла глаза. – Не смогла, – прошептала она.
– Это ничего, это понятно, – тоже не удержалась от вздоха Катенька и, подойдя к ней ближе, погладила бедняжку по руке. – Тебе трудно будет...
– Ой, Катерина Дмитриевна, не надо! – воскликнула Наташа и отстранилась. – Не жалейте меня, а то снова расплачусь, а мне домой надо.
– Извини, – Катя сама готова была разрыдаться, у нее буквально сердечко разрывалось при взгляде на Наташу.
– Поеду я, а то вы такая хорошая, жалеете меня, а я ведь не заслуживаю жалости. Молчите только, Катерина Дмитриевна, пожалуйста, – жалостливо попросила она, глянув Кате в глаза. – Пойду я. Спасибо вам за все еще раз. До свидания. Не провожайте, не надо.
И она, по-прежнему пряча глаза, выскользнула из Катенькиной комнаты. Катя вздохнула еще раз и подошла к окну. Бедная, бедная Наташа. За что же девочке такое испытание?
В пятом часу приехал Никита, и Катя рассказала ему последние новости. Он одобрил ее желание сообщить о встрече Фарапонову, но сама ситуация ему, конечно, не понравилась.
– Я пойду с тобой.
– Не надо, Никита, – покачала Катя головой. – Человек этот просил меня быть одну. Увидит тебя и не подойдет вовсе, а мы в такой ситуации, что нам не приходится выбирать. Если он имеет что сказать, надо предоставить ему такую возможность. Ты пойми, это мы в нем заинтересованы.
– А не наоборот? – усмехнулся никита Сергеевич. – Это не ты его искала, а он тебя нашел. Может быть, он денег еще захочет, а сам какую-нибудь сущую безделицу скажет.
– Посмотрим, – уклончиво ответила Катя.
Денис Николаевич протелефонировал уже в начале седьмого часу, когда Катя даже и отчаялась уже его нынче услышать. Она просто попросила его заехать и он пообещал. Через четверть часа подполковник Фарапонов уже входил в прихожую карозинского дома.
– Вечер добрый, вечер добрый! – приветствовал он хозяев, когда Ефим проводил его в кабинет.
– Вижу, Денис Николаевич, – заметил Карозин, обмениваясь рукопожатием с Фарапоновым, – что вы весьма довольны. Удалось что-либо выяснить?
– О да, – кивнул подполковник, но прежде поцеловал Кате ручку. – Однако и у вас, милая Катерина Дмитриевна, тоже новости имеются? Я правильно вас понял?
– Да, – улыбнулась Катя и изложила суть дела.
Подполковник выслушал, покручивая усы, покивал и заверил, что непременно сопроводит Катеньку на эту встречу.
– А какие новости у вас, Денис Николаевич? – спросила Катя. – Вы, кстати, не знаете, где Алексей Петрович пропадает? Он, конечно, предупредил меня, но все-таки как-то больно уж незаметно исчез.
– Нет, о том, куда Алеша подевался, мне неизвестно, – вздохнул Фарапонов. – Но зато имеются другие новости. Это касательно той нашей версии, что, дескать, общество, в котором состоял покойный Соколов, все ж таки имеет целью своих собраний политическую акцию. И, знаете, кое-что проясняется. Например, нынче к нам в управление пришла телеграмма, я вот как раз по этому делу и отлучался, – пояснил он Кате, – мол, в Мясницкой части был задержан подозрительный тип, который мало того, что прокламации распространял, за что уже попадал как-то в участок, а на этот раз попался за изготовлением взрывателя к бомбе. То есть, по форме, их там трое было, но я особенно одним заинтересовался, так как он один из тех двенадцати, некий студент Рассулов. Взяли их на конспиративной квартире, за которой давненько уж тоже приглядывали. И как он-то там оказался? – Фарапонов пожал плечами. – Агенты мне доложили, что прежде его не видывали там. Но как бы там ни было, однако же попалась птичка, стой! – и подполковник довольно хохотнул. – Провозился с ним полдня, крепкий орешек попался, но ничего, раскололи, и не таких кололи, – и васильковые глаза Фарапонова как-то неприятно при этом вспыхнули. – Так вот, что мне удалось от этого молодчика выяснить... Кстати, он из приличной семьи, отец – врач где-то в Пскове, а записан зачем-то будто из мещан...
– Мне Алексей Петрович что-то такое говорил, – кивнула Катя.
– Так вот, студент наш, оказывается, действительно член какой-то там революционной партийки, каких нынче тьма-тьмущая расплодилась, и никто, кроме политического сыску в них ни черта не разбирается, чем они там между собой разнятся! – видно было, что Фарапонову это все очень не нравится, поскольку он-то уж действительно мало чего понимает в революционных кружках и их лозунгах.
– Так что там еще сообщил вам Рассулов? – спросил Никита Сергеевич.
– Так вот, я и говорю, что, похоже, ниточка-то как раз и тянется к революционерам, чтоб им пусто было! Видать, вычистили столицу, так они к нам переместились.
– А что они собирались сделать? – попыталась уточнить Катя, поскольку подполковник все еще ничего конкретного так и не сообщил. – Зачем они бомбы, или что там у них, готовили?
– А вот это самое интересное. Как раз и собирались эти голубчики устроить покушение на местного шефа политического сыску, которого к нам из столицы недавно прислали.
– Это точно вам известно? То есть, имеются какие-то доказательства? – упорствовал Карозин.
– А то! – воскликнул Фарапонов. – Никита Сергеевич, что ж вы нам так-то вот не доверяете? Натурально, собирались метнуть бомбу под его карету. Сами и признались.
– А кто с ними еще был? – поинтересовалась Катя. – Ну, я имею в виду, был ли в это дело замешан еще кто-то из тех, двенадцати?
– А вот этого, Катерина Дмитриевна, – с глубоким вздохом заключил Фарапонов, – я вам пока что сказать не могу. Но мы и это из них вытрясем, уж будьте спокойны! – заверил он Карозиных таким тоном, что сомневаться просто не приходилось.
– Странно, если все двенадцать участвуют в этом, как вы утверждаете, заговоре, то отчего же тогда двое других не имеют к ним никакого отношения? – покачал головой Никита Сергеевич. – Кстати, кто те двое?
– Один какой-то механик, из рабочих, – презрительно скривился Фарапонов. – Второй так и вовсе сапожник. Представьте, что за компания.
– Да уж, странного много, – промолвила Катя. – И чем дальше крутится эта история, тем больше в ней странностей. Будто мозаика какая-то собирается, и пока никак не понять, что за рисунок. Ты не находишь, Никита? – она посмотрела на мужа.
– Возможно, что и так, – согласился Карозин. – Однако нам пора, – продолжил он, посмотрев на часы. – Возможно, что нынешний незнакомец тоже кое-что добавит к этой мозаике.
– Да, а где вас ждать, Катерина Дмитриевна? – встрепенулся Фарапонов. – В карете, так, наверное, удобнее?
– Это вы сами решите, – улыбнулась ему Катенька. – Главное, чтобы вы видели меня постоянно, и если что... – она глянула на мужа и добавила: – И если что, то могли бы вмешаться.
– Я еду с вами, – тотчас заявил Карозин. – Подожду тебя вместе с подполковником.
– Хорошо, – кивнула Катя. – Я только сейчас переоденусь, – и покинула кабинет.
Без пяти минут восемь карозинский экипаж с поднятым верхом остановился у Александровского сада. Катя вышла из экипажа и вошла в сад, аллея была почти пуста. Катенька не спеша пошла вдоль нее, поглядывая по сторонам и утешаясь той мыслью, что еще не так уж поздно и на улице довольно светло, а подполковник и Никита Сергеевич неподалеку, наверняка ее видят и не дадут в обиду. Отчего-то теперь ей стало неспокойно, и только теперь она вдруг подумала, что слишком легко согласилась на условия неизвестного. Дойдя до конца аллеи, Катя развернулась и решила, что сейчас, когда вернется к воротам, она покинет это место и не станет больше никого ждать. Но стоило ей только сделать несколько шагов в обратном направлении, как сзади она услышала тихий голос:
– Катерина Дмитриевна?
Катя обернулась и удивилась, увидав одного из тех людей, с которыми она встречалась у Анны Антоновны Васильевой. Вот уж никак не ожидала, что о смерти Соколова ей может что-либо сообщить тот миловидный юноша, который так приятно зарделся, встретившись с нею глазами. Кажется, его звали господин Плутягин.
– Как хорошо, что вы все же пришли, – поблагодарил он и по всему было заметно, что он весьма смущен, однако исполнен решимости.
– Отчего же было не прийти, – слегка пожала плечиком Катенька, поймав вдруг себя на мысли, что смотрит на него кокетливо, да и тон, каким она к нему обратилась, довольно игрив. Катя тотчас вздохнула и напустила на себя серьезности. – Полагаю, нам есть что обсудить?
– О, да, – закивал головой Плутягин. – Только, может... Давайте зайдем хотя бы в кондитерскую, – предложил он, показав взглядом на освещенное здание, расположенное через площадь. – Там сейчас народу не так уж много, а здесь... Вечереет-с, прохладно становится, – и потупился, как барышня.
– А вы что же, значит, серьезный разговор ко мне имеете? – чуть удивилась Катя и снова осерчала на свой игривый тон. Отчего же она с ним заигрывает, только ли оттого, что видит, как нравится ему? Катя посмотрела на секретаря внимательней.
Он ответил ей быстрый жарким взглядом и энергичным кивком, и Катя уверилась в том, что да, она ему действительно нравится, да и он слишком уж хорош для молодого человека, словом, хочется с ним пококетничать.
– Что ж, здесь и правда холодает, – она повела плечами. – Идемте в вашу кондитерскую, – и улыбнулась ему нежно и покровительственно.
Плутягин счастливо и глубоко вздохнул, на мгновение прикрыв большие голубые глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, и еще раз кивнул.
– Позволите? – он предложил Катеньке руку.
Катя приняла приглашение, они пересекли площадь и направились к освещенному зданию, в котором помещались магазины, кофейни и кондитерская.
«Никита-то, должно быть, ревнует, наблюдая эту сцену, – лукаво подумала Катя, проходя неподалеку от экипажа, в котором ее ждали подполковник и Карозин. – И пусть себе поревнует немножко к этому милому мальчику. Я ему все после объясню».
Они вошли в просторную кондитерскую, Плутягин предложил столик в уголке, а сам пошел за оранжадом, поскольку Катя отказалась и от пирожных, заявив кокетливо: «Пирожные-то? Господь с вами!», и от кофе и чая. За соседним столиком сидели две дамы, а дальше, в уголке напротив, пристроился какой-то военный. Офицер этот явно кого-то ждал, потому что то и дело доставал из кармана брегет, тревожно глядел на него и недовольно хмурился, а потом переводил взгляд на улицу, за окно. Дамы ели мороженое и о чем-то тихо переговаривались, до Катя долетали английские фразы. Странно, подумалось ей, иностранки и одни здесь, в такое время...
Впрочем, вернулся Плутягин и, сев напротив Катеньки, загородил собою и дам, и военного. Катя посмотрела ему в глаза, взяла стакан с оранжадом и приготовилась слушать, что он скажет. Но Плутягин молчал и смотрел на Катю, он словно чего-то выжидал и она наконец заговорила сама:
– Что ж, господин Плутягин, говорите, я вас внимательнейшим образом слушаю.
– Александр Александрович, – отрекомендовался он и снова замолчал.
– Хорошо, Александр Александрович, – уже слегка теряя терпение повторила Катя. – Я вас внимательно слушаю. Что вы хотели мне сообщить о смерти несчастного Соколова?
– О смерти этого художника? – Плутягин как-то даже удивился, по крайней мере, его голубые глаза расширились, а на миловидном личике застыло растерянное удивление.
– Да, – вскинув бровки подтвердила Катя. – Вы телефонировали мне нынче и просили о встрече, мол, имеете что-то сообщить об обстоятельствах смерти Михаила Соколова. Разве это было не так?
– Нет, нет, что вы! – воскликнул он так порывисто, что уж наверняка прочие посетители кондитерской оглянулись на него с удивлением. Удивилась и Катерина Дмитриевна.
– То есть? Объяснитесь, – потребовала Катя.
– Я? – еще больше удивился Плутягин. – Но позвольте... – Александр Александрович в волнении полез во внутренний карман своего сюртука и вытащил оттуда розовый конверт, мало того, он взглянул на Катю с раздражением и обидой и протянул ей конверт так, будто это она должна объясняться.
– Что это? – холодно спросила она.
– В-ваше п-письмо, – бедный мальчик от волнения и конфуза даже начал заикаться.
– Мое письмо? – теперь Катя повысила тон и почувствовала, как посетители кондитерской пытаются разглядеть ее из-за спины Плутягина. – Вы уверены? – тише спросила она.
Плутягин только коротко кивнул, нервно кусая пухлые губы и глядя на Катю в отчаянии. Катенька вздохнула, взяла конверт, раскрыла его и обнаружила в нем лист бумаги, на котором ее почерком было начертано следующее:
Катя посмотрела на несчастного, совершенно потерявшегося Плутягина – он покрылся красными пятнами от стыда, но по его виду Катя поняла, что да, он-то как раз и поверил. И она даже пожалела милого юношу. Но кто мог подделать ее почерк и что это вообще за глупая выдумка? Кому могло прийти подобное в голову?! Катенькиному возмущению буквально не было предела.
– Так это не вы? – жалостливо выдавил из себя Плутягин.
– Нет, – твердо ответила Катя. – И кто вам его передал?
– Какой-то мальчишка, – все тем же жалобным тоном сказал Плутягин. – Принес и убежал. Простите меня...
– Прощаю, – проговорила Катя, видя, как ему неловко, и не желая причинять ему более страданий. – Кому-то надо было, чтобы мы с вами нынче встретились. Мне звонил мужчина, не представился, просил приехать нынче в Александровский сад. Ну так я когда вас увидала, подумала, что это вы... Как же все глупо... – Катя нахмурилась, пытаясь понять, кому и зачем понадобилась эта глупая шутка. – Оставьте мне это письмо, – проговорила она несколько позже.
– О, конечно, конечно же, – заверил ее Плутягин. – Вы и правда не сердитесь, что я так... Что я поверил, что подумал... – он опустил глаза.
– Не сержусь, – устало откликнулась Катя. – И правда не сержусь. До свидания, не провожайте меня, – она поднялась и ни слова не говоря вышла из кондитерской.
Едва она оказалась на улице, как из экипажа выскочил Карозин и пошел ей навстречу.
– Ну что? Что там? – он был обеспокоен.
– Странно, – промолвила Катя, садясь в экипаж. – Кто-то хотел, чтобы нас с тобой, Никита, не было нынче дома, и выбрал для этого довольно странный способ. Иного объяснения случившемуся я не нахожу, – и она протянула мужчинам конверт.
– Что это? – спросил Карозин.
– Это, – Катя усмехнулась. – Якобы мое письмо, написанное тому бедному мальчику, что остался сидеть в кондитерской. Едемте домой, возможно, там нас ждет сюрприз, – добавила она.
Катерина Дмитриевна и в самом деле не ошиблась.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Через пару часов, которые Катя провела у себя в комнате, в дверь тихонько постучали и вошла Наташа, опустив глаза, бледная и потерянная совершенно. Она держала в руках свою шляпку.
– Как ты? – участливо поинтересовалась Катя, заметив про себя, что следов от недавних рыданий не осталось, видимо, Наташа немного поспала и заметно успокоилась.
– Благодарю вас, Катерина Дмитриевна, мне лучше. Спасибо, что позволили у вас остаться. Не хотелось бы, чтобы тетенька меня в этаком состоянии застали. Расспросы будут, а это мне сейчас крайне тяжело.
– Понимаю, присядь, – предложила Катя. – Может, чаю хочешь?
– Нет, спасибо, что-то не хочется ничего совсем, – со вздохом ответила Наташа. – Вы простите меня, Катерина Дмитриевна, что давеча не сдержалась. Хотела, твердила себе всю дорогу, что должна быть сильной, должна все стерпеть, а вот как увидала гроб... – по ее тонкому личику словно судорога прошла и Наташа на мгновение прикрыла глаза. – Не смогла, – прошептала она.
– Это ничего, это понятно, – тоже не удержалась от вздоха Катенька и, подойдя к ней ближе, погладила бедняжку по руке. – Тебе трудно будет...
– Ой, Катерина Дмитриевна, не надо! – воскликнула Наташа и отстранилась. – Не жалейте меня, а то снова расплачусь, а мне домой надо.
– Извини, – Катя сама готова была разрыдаться, у нее буквально сердечко разрывалось при взгляде на Наташу.
– Поеду я, а то вы такая хорошая, жалеете меня, а я ведь не заслуживаю жалости. Молчите только, Катерина Дмитриевна, пожалуйста, – жалостливо попросила она, глянув Кате в глаза. – Пойду я. Спасибо вам за все еще раз. До свидания. Не провожайте, не надо.
И она, по-прежнему пряча глаза, выскользнула из Катенькиной комнаты. Катя вздохнула еще раз и подошла к окну. Бедная, бедная Наташа. За что же девочке такое испытание?
В пятом часу приехал Никита, и Катя рассказала ему последние новости. Он одобрил ее желание сообщить о встрече Фарапонову, но сама ситуация ему, конечно, не понравилась.
– Я пойду с тобой.
– Не надо, Никита, – покачала Катя головой. – Человек этот просил меня быть одну. Увидит тебя и не подойдет вовсе, а мы в такой ситуации, что нам не приходится выбирать. Если он имеет что сказать, надо предоставить ему такую возможность. Ты пойми, это мы в нем заинтересованы.
– А не наоборот? – усмехнулся никита Сергеевич. – Это не ты его искала, а он тебя нашел. Может быть, он денег еще захочет, а сам какую-нибудь сущую безделицу скажет.
– Посмотрим, – уклончиво ответила Катя.
Денис Николаевич протелефонировал уже в начале седьмого часу, когда Катя даже и отчаялась уже его нынче услышать. Она просто попросила его заехать и он пообещал. Через четверть часа подполковник Фарапонов уже входил в прихожую карозинского дома.
– Вечер добрый, вечер добрый! – приветствовал он хозяев, когда Ефим проводил его в кабинет.
– Вижу, Денис Николаевич, – заметил Карозин, обмениваясь рукопожатием с Фарапоновым, – что вы весьма довольны. Удалось что-либо выяснить?
– О да, – кивнул подполковник, но прежде поцеловал Кате ручку. – Однако и у вас, милая Катерина Дмитриевна, тоже новости имеются? Я правильно вас понял?
– Да, – улыбнулась Катя и изложила суть дела.
Подполковник выслушал, покручивая усы, покивал и заверил, что непременно сопроводит Катеньку на эту встречу.
– А какие новости у вас, Денис Николаевич? – спросила Катя. – Вы, кстати, не знаете, где Алексей Петрович пропадает? Он, конечно, предупредил меня, но все-таки как-то больно уж незаметно исчез.
– Нет, о том, куда Алеша подевался, мне неизвестно, – вздохнул Фарапонов. – Но зато имеются другие новости. Это касательно той нашей версии, что, дескать, общество, в котором состоял покойный Соколов, все ж таки имеет целью своих собраний политическую акцию. И, знаете, кое-что проясняется. Например, нынче к нам в управление пришла телеграмма, я вот как раз по этому делу и отлучался, – пояснил он Кате, – мол, в Мясницкой части был задержан подозрительный тип, который мало того, что прокламации распространял, за что уже попадал как-то в участок, а на этот раз попался за изготовлением взрывателя к бомбе. То есть, по форме, их там трое было, но я особенно одним заинтересовался, так как он один из тех двенадцати, некий студент Рассулов. Взяли их на конспиративной квартире, за которой давненько уж тоже приглядывали. И как он-то там оказался? – Фарапонов пожал плечами. – Агенты мне доложили, что прежде его не видывали там. Но как бы там ни было, однако же попалась птичка, стой! – и подполковник довольно хохотнул. – Провозился с ним полдня, крепкий орешек попался, но ничего, раскололи, и не таких кололи, – и васильковые глаза Фарапонова как-то неприятно при этом вспыхнули. – Так вот, что мне удалось от этого молодчика выяснить... Кстати, он из приличной семьи, отец – врач где-то в Пскове, а записан зачем-то будто из мещан...
– Мне Алексей Петрович что-то такое говорил, – кивнула Катя.
– Так вот, студент наш, оказывается, действительно член какой-то там революционной партийки, каких нынче тьма-тьмущая расплодилась, и никто, кроме политического сыску в них ни черта не разбирается, чем они там между собой разнятся! – видно было, что Фарапонову это все очень не нравится, поскольку он-то уж действительно мало чего понимает в революционных кружках и их лозунгах.
– Так что там еще сообщил вам Рассулов? – спросил Никита Сергеевич.
– Так вот, я и говорю, что, похоже, ниточка-то как раз и тянется к революционерам, чтоб им пусто было! Видать, вычистили столицу, так они к нам переместились.
– А что они собирались сделать? – попыталась уточнить Катя, поскольку подполковник все еще ничего конкретного так и не сообщил. – Зачем они бомбы, или что там у них, готовили?
– А вот это самое интересное. Как раз и собирались эти голубчики устроить покушение на местного шефа политического сыску, которого к нам из столицы недавно прислали.
– Это точно вам известно? То есть, имеются какие-то доказательства? – упорствовал Карозин.
– А то! – воскликнул Фарапонов. – Никита Сергеевич, что ж вы нам так-то вот не доверяете? Натурально, собирались метнуть бомбу под его карету. Сами и признались.
– А кто с ними еще был? – поинтересовалась Катя. – Ну, я имею в виду, был ли в это дело замешан еще кто-то из тех, двенадцати?
– А вот этого, Катерина Дмитриевна, – с глубоким вздохом заключил Фарапонов, – я вам пока что сказать не могу. Но мы и это из них вытрясем, уж будьте спокойны! – заверил он Карозиных таким тоном, что сомневаться просто не приходилось.
– Странно, если все двенадцать участвуют в этом, как вы утверждаете, заговоре, то отчего же тогда двое других не имеют к ним никакого отношения? – покачал головой Никита Сергеевич. – Кстати, кто те двое?
– Один какой-то механик, из рабочих, – презрительно скривился Фарапонов. – Второй так и вовсе сапожник. Представьте, что за компания.
– Да уж, странного много, – промолвила Катя. – И чем дальше крутится эта история, тем больше в ней странностей. Будто мозаика какая-то собирается, и пока никак не понять, что за рисунок. Ты не находишь, Никита? – она посмотрела на мужа.
– Возможно, что и так, – согласился Карозин. – Однако нам пора, – продолжил он, посмотрев на часы. – Возможно, что нынешний незнакомец тоже кое-что добавит к этой мозаике.
– Да, а где вас ждать, Катерина Дмитриевна? – встрепенулся Фарапонов. – В карете, так, наверное, удобнее?
– Это вы сами решите, – улыбнулась ему Катенька. – Главное, чтобы вы видели меня постоянно, и если что... – она глянула на мужа и добавила: – И если что, то могли бы вмешаться.
– Я еду с вами, – тотчас заявил Карозин. – Подожду тебя вместе с подполковником.
– Хорошо, – кивнула Катя. – Я только сейчас переоденусь, – и покинула кабинет.
Без пяти минут восемь карозинский экипаж с поднятым верхом остановился у Александровского сада. Катя вышла из экипажа и вошла в сад, аллея была почти пуста. Катенька не спеша пошла вдоль нее, поглядывая по сторонам и утешаясь той мыслью, что еще не так уж поздно и на улице довольно светло, а подполковник и Никита Сергеевич неподалеку, наверняка ее видят и не дадут в обиду. Отчего-то теперь ей стало неспокойно, и только теперь она вдруг подумала, что слишком легко согласилась на условия неизвестного. Дойдя до конца аллеи, Катя развернулась и решила, что сейчас, когда вернется к воротам, она покинет это место и не станет больше никого ждать. Но стоило ей только сделать несколько шагов в обратном направлении, как сзади она услышала тихий голос:
– Катерина Дмитриевна?
Катя обернулась и удивилась, увидав одного из тех людей, с которыми она встречалась у Анны Антоновны Васильевой. Вот уж никак не ожидала, что о смерти Соколова ей может что-либо сообщить тот миловидный юноша, который так приятно зарделся, встретившись с нею глазами. Кажется, его звали господин Плутягин.
– Как хорошо, что вы все же пришли, – поблагодарил он и по всему было заметно, что он весьма смущен, однако исполнен решимости.
– Отчего же было не прийти, – слегка пожала плечиком Катенька, поймав вдруг себя на мысли, что смотрит на него кокетливо, да и тон, каким она к нему обратилась, довольно игрив. Катя тотчас вздохнула и напустила на себя серьезности. – Полагаю, нам есть что обсудить?
– О, да, – закивал головой Плутягин. – Только, может... Давайте зайдем хотя бы в кондитерскую, – предложил он, показав взглядом на освещенное здание, расположенное через площадь. – Там сейчас народу не так уж много, а здесь... Вечереет-с, прохладно становится, – и потупился, как барышня.
– А вы что же, значит, серьезный разговор ко мне имеете? – чуть удивилась Катя и снова осерчала на свой игривый тон. Отчего же она с ним заигрывает, только ли оттого, что видит, как нравится ему? Катя посмотрела на секретаря внимательней.
Он ответил ей быстрый жарким взглядом и энергичным кивком, и Катя уверилась в том, что да, она ему действительно нравится, да и он слишком уж хорош для молодого человека, словом, хочется с ним пококетничать.
– Что ж, здесь и правда холодает, – она повела плечами. – Идемте в вашу кондитерскую, – и улыбнулась ему нежно и покровительственно.
Плутягин счастливо и глубоко вздохнул, на мгновение прикрыв большие голубые глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, и еще раз кивнул.
– Позволите? – он предложил Катеньке руку.
Катя приняла приглашение, они пересекли площадь и направились к освещенному зданию, в котором помещались магазины, кофейни и кондитерская.
«Никита-то, должно быть, ревнует, наблюдая эту сцену, – лукаво подумала Катя, проходя неподалеку от экипажа, в котором ее ждали подполковник и Карозин. – И пусть себе поревнует немножко к этому милому мальчику. Я ему все после объясню».
Они вошли в просторную кондитерскую, Плутягин предложил столик в уголке, а сам пошел за оранжадом, поскольку Катя отказалась и от пирожных, заявив кокетливо: «Пирожные-то? Господь с вами!», и от кофе и чая. За соседним столиком сидели две дамы, а дальше, в уголке напротив, пристроился какой-то военный. Офицер этот явно кого-то ждал, потому что то и дело доставал из кармана брегет, тревожно глядел на него и недовольно хмурился, а потом переводил взгляд на улицу, за окно. Дамы ели мороженое и о чем-то тихо переговаривались, до Катя долетали английские фразы. Странно, подумалось ей, иностранки и одни здесь, в такое время...
Впрочем, вернулся Плутягин и, сев напротив Катеньки, загородил собою и дам, и военного. Катя посмотрела ему в глаза, взяла стакан с оранжадом и приготовилась слушать, что он скажет. Но Плутягин молчал и смотрел на Катю, он словно чего-то выжидал и она наконец заговорила сама:
– Что ж, господин Плутягин, говорите, я вас внимательнейшим образом слушаю.
– Александр Александрович, – отрекомендовался он и снова замолчал.
– Хорошо, Александр Александрович, – уже слегка теряя терпение повторила Катя. – Я вас внимательно слушаю. Что вы хотели мне сообщить о смерти несчастного Соколова?
– О смерти этого художника? – Плутягин как-то даже удивился, по крайней мере, его голубые глаза расширились, а на миловидном личике застыло растерянное удивление.
– Да, – вскинув бровки подтвердила Катя. – Вы телефонировали мне нынче и просили о встрече, мол, имеете что-то сообщить об обстоятельствах смерти Михаила Соколова. Разве это было не так?
– Нет, нет, что вы! – воскликнул он так порывисто, что уж наверняка прочие посетители кондитерской оглянулись на него с удивлением. Удивилась и Катерина Дмитриевна.
– То есть? Объяснитесь, – потребовала Катя.
– Я? – еще больше удивился Плутягин. – Но позвольте... – Александр Александрович в волнении полез во внутренний карман своего сюртука и вытащил оттуда розовый конверт, мало того, он взглянул на Катю с раздражением и обидой и протянул ей конверт так, будто это она должна объясняться.
– Что это? – холодно спросила она.
– В-ваше п-письмо, – бедный мальчик от волнения и конфуза даже начал заикаться.
– Мое письмо? – теперь Катя повысила тон и почувствовала, как посетители кондитерской пытаются разглядеть ее из-за спины Плутягина. – Вы уверены? – тише спросила она.
Плутягин только коротко кивнул, нервно кусая пухлые губы и глядя на Катю в отчаянии. Катенька вздохнула, взяла конверт, раскрыла его и обнаружила в нем лист бумаги, на котором ее почерком было начертано следующее:
"Полагаю, Вы, Александр Александрович, узнали меня у Васильевой. Простите мою назойливость, но мне кажется, нам есть о чем побеседовать. Если захотите встречи со мной, то я нынче еду гулять в Александровский сад в восемь пополудни. Вы найдете меня, если будет такое желание.Катя несколько раз перечитала записку, но так и не могла поверить собственным глазам. Она даже в какой-то момент усомнилась – а не сама ли она писала ее, но тотчас отбросила эти сомнения. Нет, нет, нет! Чушь, какая чушь, не могла она писать этому мальчику! Да и зачем? Что это за двусмысленный тон? Фу, какая вульгарность! И он поверил?
Преданная Вам К. Карозина".
Катя посмотрела на несчастного, совершенно потерявшегося Плутягина – он покрылся красными пятнами от стыда, но по его виду Катя поняла, что да, он-то как раз и поверил. И она даже пожалела милого юношу. Но кто мог подделать ее почерк и что это вообще за глупая выдумка? Кому могло прийти подобное в голову?! Катенькиному возмущению буквально не было предела.
– Так это не вы? – жалостливо выдавил из себя Плутягин.
– Нет, – твердо ответила Катя. – И кто вам его передал?
– Какой-то мальчишка, – все тем же жалобным тоном сказал Плутягин. – Принес и убежал. Простите меня...
– Прощаю, – проговорила Катя, видя, как ему неловко, и не желая причинять ему более страданий. – Кому-то надо было, чтобы мы с вами нынче встретились. Мне звонил мужчина, не представился, просил приехать нынче в Александровский сад. Ну так я когда вас увидала, подумала, что это вы... Как же все глупо... – Катя нахмурилась, пытаясь понять, кому и зачем понадобилась эта глупая шутка. – Оставьте мне это письмо, – проговорила она несколько позже.
– О, конечно, конечно же, – заверил ее Плутягин. – Вы и правда не сердитесь, что я так... Что я поверил, что подумал... – он опустил глаза.
– Не сержусь, – устало откликнулась Катя. – И правда не сержусь. До свидания, не провожайте меня, – она поднялась и ни слова не говоря вышла из кондитерской.
Едва она оказалась на улице, как из экипажа выскочил Карозин и пошел ей навстречу.
– Ну что? Что там? – он был обеспокоен.
– Странно, – промолвила Катя, садясь в экипаж. – Кто-то хотел, чтобы нас с тобой, Никита, не было нынче дома, и выбрал для этого довольно странный способ. Иного объяснения случившемуся я не нахожу, – и она протянула мужчинам конверт.
– Что это? – спросил Карозин.
– Это, – Катя усмехнулась. – Якобы мое письмо, написанное тому бедному мальчику, что остался сидеть в кондитерской. Едемте домой, возможно, там нас ждет сюрприз, – добавила она.
Катерина Дмитриевна и в самом деле не ошиблась.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Все приехали в Брюсовский в полном молчании. В дверях их встретил Ефим и по виду его было заметно, что случилось нечто необычайное.
– Что? – без особенного удивления спросила Катя.
– Катерина Дмитриевна, матушка, простите, Христом Богом молю! – запричитал Ефим, потом обернулся к Карозину: – Никита Сергеевич, мой грех! Моя вина! Простите меня ради Бога!
– Что случилось? – повторила свой вопрос Катя с самым спокойным видом. – Говори же, Ефим. Успокойся.
– Давеча Груня отпрашивалась у вас, – начал свои объяснения перепуганный и бледный Ефим. – Вы ведь отпустили ее, Катерина Дмитриевна. – Катя кивнула. – Так вот, – продолжил он, немного переведя дух, – Груня давеча, после вас, сразу и ушла к своей родственнице, а я свет во всем доме потушил и решил чайку попить. Сижу, значит... – небольшие серые глаза Ефима наполнились слезами, видно было, что старик не на шутку переживает, он умоляюще смотрел на хозяев. – Сижу в своей каморке, чай пью, повариха тоже отлучились, и тоже, Катерина Дмитриевна, с вашего позволения-с... – Катя снова нетерпеливо кивнула, мол, досказывай, Ефим, досказывай. – Вот, только я собрался чайку попить, как слышу, в дверь тарабанят. Причем, чего тарабанить-то, когда звонок же имеется, так чего тарабанить-то... – Катя вздохнула, а мужчины переглянулись, но все промолчали, не перебивая и не подгоняя Ефима, которому и так было тяжело. – Я встрепенулся, думаю – кого бы это там принесла нелегкая... Побежал отпирать, а на пороге стоит какой-то взлохмаченный господин, которого я никогда в глаза и не видывал, и сует он мне, значит, конвертик... – Тут Ефим полез во внутренний карман ливреи и показал помятый конверт.
Катя взяла его и, пробежав глазами, только усмехнулась, зато удивлению Карозина буквально не было предела. Да чего там удивлению – Никита Сергеевич, прочитав написанное, покраснел, растерянно посмотрел на Катю, а потом воскликнул:
– Быть этого не может! Но ведь я не писал этого! – и передал записку Фарапонову.
– Так вот и я, барин, – запричитал с новой силой Ефим, – и я так же вот и подумал! Но ведь поздно же уже подумал, а с начала!.. С начала-с они меня совсем с панталыку сбили!
– Кто? – чуть ли не через зубы спросил Карозин. – Идем в гостиную, рассказывай все.
Катенька посмотрела на мужа с некоторым беспокойством, но ничего не сказала, только покачала головой. Все прошли в гостиную, где и дослушали Ефима.
– Так вот же, – начал он снова, едва переступил порог малой гостиной, в которой все еще стоял холст с начатым Катенькиным портретом. – Вот же, отпираю я дверь, а он мне и сует эту вот записку. Я, честь по чести, прочел и смотрю на него, мол, что скажет. А он глазищи-то вытаращил, да как гаркнет, мол, чего ты, олух, стоишь, что, не понял хозяйского распоряжения? Мол, пропускай меня и не мешай. Я, – Ефим перевел слезливый взгляд на Катеньку, полагая, что от нее, как от женщины, скорее можно получить прощение и сочувствие, – Катерина Дмитриевна, я ведь вот какое дело, растерялся я... Простите уж меня... – и чуть было не бухнулся в ноги, но Катя посмотрела на несчастного спокойно и милостиво и даже промолвила:
– Полноте, Ефим, ничего, надеюсь, особенно страшного и не случилось. Иди все-таки случилось? Ты бы досказал нам, дружок.
– Катерина Дмитриевна, я вот... – Ефим вздохнул полной грудью и, словно в омут с головой бросаясь, бухнул: – Провел его в кабинет, как он и просил, он там давай по ящикам заглядывать и все требовать от меня четьи-минеи... – Карозины переглянулись на этих словах, а Фарапонов даже будто удивленно крякнул и покрутил усы. – Я ему и показал, мол, вот и Библия и четьи-минеи... А он давай ругаться пуще прежнего и кричать, что не те! Мол, у хозяйки были... Я перепугался, простите, Катерина Дмитриевна... – приложив руку к груди опять, запричитал Ефим. – Поднялся я к вам в комнату, а там вот, на бюро на вашем, и лежали они, четьи-минеи, старинные, видать... Отдал, как есть отдал! А он схватил их, раскрыл на середине и рванул листы на себя... Я аж обомлел, мол, чего же он такое творит-то... А он злобно так как сверкнет на меня глазищами-то, что-то сквозь зубы пробурчал, бросил книжечку-то и расхохотался... Да так, что по сию пору его смех у меня в ушах стоит... – Ефим перекрестился. – Так вот, должно быть, сам нечистый хохочет...
– А после что?.. – спросила Катя, поскольку Ефим вдруг замолчал и глаза даже прикрыл.
– А после чего же... – горько продолжил слуга, – облаял он меня последними словами, да и был таков. Я вот еще и не сразу понял случившееся, а потом, когда книгу-то поднял, да и посмотрел, чего ему надо было, да и записку вашу... – он глянул на Карозина, – перечитал... Вот тогда-то, – повинился Ефим, – и понял, что, должно быть, это и был сам нечистый... Записку-то не вы ведь, барин, писали? – с тихой грустью уточнил он.
– Не я, – устало выдохнул Карозин. – Все это?
– Все, все, – подтвердил Ефим.
– Так чего же ты так перепугался? Ведь ничего страшного, ну, непоправимого-то уж точно не стряслось, – проговорил Никита Сергеевич, прикрыв ладонью глаза. – Значит, ему только эта книга и была нужна?
– Только-то, – закивал головой Ефим, не веря еще, что, кажется, хозяева и не думают браниться.
– Ну а чего же ты распереживался-то так? – усмехнулся Карозин. – Кабы ценности украли или там... – но он не стал продолжать. – Наперед будь внимательней, – закончил он. – И помни, я с записками ничего передавать не буду, да еще и невесть с кем. Аппарат телефонный у нас на что? – он отнял руку от лица. – Протелефонирую, если что понадобится, чтобы ты уж не сомневался, что это-то я и есть.
– Не скажи, Никита, – подала голос Катерина Дмитриевна, – с аппаратом тоже не все так просто, вспомни, как...
После этой ее фразы присутствующие вспомнили о встрече в Александровском саду, которую так еще и не обсудили, потому Ефим был отпущен, не веря, наверное, еще, что ему все так легко сошло с рук, а трое в гостиной наконец заговорили о последних событиях.
– Ну так что скажете о рандеву? – с улыбкой спросила мужчин Катенька. – По-моему же, Денис Николаевич, тот, кто подделывал прежде письма и векселя, и теперь еще этим промышляет. И это отнюдь не Соколов, как нам казалось прежде.
– А кто же тогда? – задумчиво проговорил Карозин. – Кто? Кому понадобился весь этот цирк, иначе и не назовешь. Подделывать твой почерк, Катя, да и мой... Какова наглость! Не кажется ли вам, что человек этот уже напрямую делает нам вызов, зная, что мы интересуемся происходящим. Но какую цель он при этом преследует? – Карозин почесал переносицу и Катя поняла, что, кажется, муж успокоился, хотя сначала сильно разозлился, прочитав поддельную записку. – Что скажете? Есть какие-то соображения?
– Безусловно, – заговорил подполковник, – это каким-то образом связано с книгой, что попала к Катерине Дмитриевне. Кстати, где она?
Катя позвонила в колокольчик, появился Ефим, бледнее прежнего. Бедняга, видимо, решил, что вот теперь-то его и отчитают, но когда услышал, что хозяева всего лишь хотят посмотреть на злополучную книгу, испытал такое облегчение, что и без слов это было понятно по изменившемуся выражению его простоватого лица. Через пару минут он принес книгу.
Фарапонов взял ее за растерзанные внутренности – часть страниц посередине была вырвана, и, внимательно рассмотрев, покачал недоуменно головой.
– Что-то он искал? – проговорил он вслух. – Но что именно здесь могло быть спрятано?
– Знаете, Денис Николаевич, – заговорила Катя, взяв из его рук книгу и тоже внимательно ее рассмотрев, – когда я получила книгу обратно от Анны Антоновны, мне еще тогда показалось, будто бы это не та... – Катя вздохнула. – А теперь, похоже, я могу быть в этом уверена. Тот человек, кто бы он ни был, но и он убедился в том, что книга только внешне очень похожа на ту, что подкинули мне, но на самом-то деле она лишена самого важного ее содержания. Если уж он вырвал из нее листы, то, стало быть, что-то же надеялся там обнаружить...
– Кто он, вот что меня более всего интересует, – подал голос Карозин, не удостоив растерзанную книгу даже взглядом. – Надо бы расспросить Ефима относительно его внешности поподробней. Возможно, всплывет какая-то деталь, по которой можно будет сделать вывод, кто был этот человек...
– А по-моему, все же гораздо важнее понять, что он искал, – с небольшой долей упрямства повторила Катя. – И таким образом мы и сможем понять, чем этот человек интересуется, и может, даже... зачем же нужно было скрывать эту книгу у меня...
– Вы говорите, что отдавали четьи-минеи Анне Антоновне? – уточнил Фарапонов. Катя согласно кивнула. – И вам показалось будто еще тогда, что книгу подменили? – Катенька снова утвердительно кивнула. – Что ж, если мы не можем узнать, кто был этот человек и что он искал, то имеет смысл, по-моему, побеседовать с вашей родственницей. Как вы полагаете, Катерина Дмитриевна?
– Что? – без особенного удивления спросила Катя.
– Катерина Дмитриевна, матушка, простите, Христом Богом молю! – запричитал Ефим, потом обернулся к Карозину: – Никита Сергеевич, мой грех! Моя вина! Простите меня ради Бога!
– Что случилось? – повторила свой вопрос Катя с самым спокойным видом. – Говори же, Ефим. Успокойся.
– Давеча Груня отпрашивалась у вас, – начал свои объяснения перепуганный и бледный Ефим. – Вы ведь отпустили ее, Катерина Дмитриевна. – Катя кивнула. – Так вот, – продолжил он, немного переведя дух, – Груня давеча, после вас, сразу и ушла к своей родственнице, а я свет во всем доме потушил и решил чайку попить. Сижу, значит... – небольшие серые глаза Ефима наполнились слезами, видно было, что старик не на шутку переживает, он умоляюще смотрел на хозяев. – Сижу в своей каморке, чай пью, повариха тоже отлучились, и тоже, Катерина Дмитриевна, с вашего позволения-с... – Катя снова нетерпеливо кивнула, мол, досказывай, Ефим, досказывай. – Вот, только я собрался чайку попить, как слышу, в дверь тарабанят. Причем, чего тарабанить-то, когда звонок же имеется, так чего тарабанить-то... – Катя вздохнула, а мужчины переглянулись, но все промолчали, не перебивая и не подгоняя Ефима, которому и так было тяжело. – Я встрепенулся, думаю – кого бы это там принесла нелегкая... Побежал отпирать, а на пороге стоит какой-то взлохмаченный господин, которого я никогда в глаза и не видывал, и сует он мне, значит, конвертик... – Тут Ефим полез во внутренний карман ливреи и показал помятый конверт.
Катя взяла его и, пробежав глазами, только усмехнулась, зато удивлению Карозина буквально не было предела. Да чего там удивлению – Никита Сергеевич, прочитав написанное, покраснел, растерянно посмотрел на Катю, а потом воскликнул:
– Быть этого не может! Но ведь я не писал этого! – и передал записку Фарапонову.
– Так вот и я, барин, – запричитал с новой силой Ефим, – и я так же вот и подумал! Но ведь поздно же уже подумал, а с начала!.. С начала-с они меня совсем с панталыку сбили!
– Кто? – чуть ли не через зубы спросил Карозин. – Идем в гостиную, рассказывай все.
Катенька посмотрела на мужа с некоторым беспокойством, но ничего не сказала, только покачала головой. Все прошли в гостиную, где и дослушали Ефима.
– Так вот же, – начал он снова, едва переступил порог малой гостиной, в которой все еще стоял холст с начатым Катенькиным портретом. – Вот же, отпираю я дверь, а он мне и сует эту вот записку. Я, честь по чести, прочел и смотрю на него, мол, что скажет. А он глазищи-то вытаращил, да как гаркнет, мол, чего ты, олух, стоишь, что, не понял хозяйского распоряжения? Мол, пропускай меня и не мешай. Я, – Ефим перевел слезливый взгляд на Катеньку, полагая, что от нее, как от женщины, скорее можно получить прощение и сочувствие, – Катерина Дмитриевна, я ведь вот какое дело, растерялся я... Простите уж меня... – и чуть было не бухнулся в ноги, но Катя посмотрела на несчастного спокойно и милостиво и даже промолвила:
– Полноте, Ефим, ничего, надеюсь, особенно страшного и не случилось. Иди все-таки случилось? Ты бы досказал нам, дружок.
– Катерина Дмитриевна, я вот... – Ефим вздохнул полной грудью и, словно в омут с головой бросаясь, бухнул: – Провел его в кабинет, как он и просил, он там давай по ящикам заглядывать и все требовать от меня четьи-минеи... – Карозины переглянулись на этих словах, а Фарапонов даже будто удивленно крякнул и покрутил усы. – Я ему и показал, мол, вот и Библия и четьи-минеи... А он давай ругаться пуще прежнего и кричать, что не те! Мол, у хозяйки были... Я перепугался, простите, Катерина Дмитриевна... – приложив руку к груди опять, запричитал Ефим. – Поднялся я к вам в комнату, а там вот, на бюро на вашем, и лежали они, четьи-минеи, старинные, видать... Отдал, как есть отдал! А он схватил их, раскрыл на середине и рванул листы на себя... Я аж обомлел, мол, чего же он такое творит-то... А он злобно так как сверкнет на меня глазищами-то, что-то сквозь зубы пробурчал, бросил книжечку-то и расхохотался... Да так, что по сию пору его смех у меня в ушах стоит... – Ефим перекрестился. – Так вот, должно быть, сам нечистый хохочет...
– А после что?.. – спросила Катя, поскольку Ефим вдруг замолчал и глаза даже прикрыл.
– А после чего же... – горько продолжил слуга, – облаял он меня последними словами, да и был таков. Я вот еще и не сразу понял случившееся, а потом, когда книгу-то поднял, да и посмотрел, чего ему надо было, да и записку вашу... – он глянул на Карозина, – перечитал... Вот тогда-то, – повинился Ефим, – и понял, что, должно быть, это и был сам нечистый... Записку-то не вы ведь, барин, писали? – с тихой грустью уточнил он.
– Не я, – устало выдохнул Карозин. – Все это?
– Все, все, – подтвердил Ефим.
– Так чего же ты так перепугался? Ведь ничего страшного, ну, непоправимого-то уж точно не стряслось, – проговорил Никита Сергеевич, прикрыв ладонью глаза. – Значит, ему только эта книга и была нужна?
– Только-то, – закивал головой Ефим, не веря еще, что, кажется, хозяева и не думают браниться.
– Ну а чего же ты распереживался-то так? – усмехнулся Карозин. – Кабы ценности украли или там... – но он не стал продолжать. – Наперед будь внимательней, – закончил он. – И помни, я с записками ничего передавать не буду, да еще и невесть с кем. Аппарат телефонный у нас на что? – он отнял руку от лица. – Протелефонирую, если что понадобится, чтобы ты уж не сомневался, что это-то я и есть.
– Не скажи, Никита, – подала голос Катерина Дмитриевна, – с аппаратом тоже не все так просто, вспомни, как...
После этой ее фразы присутствующие вспомнили о встрече в Александровском саду, которую так еще и не обсудили, потому Ефим был отпущен, не веря, наверное, еще, что ему все так легко сошло с рук, а трое в гостиной наконец заговорили о последних событиях.
– Ну так что скажете о рандеву? – с улыбкой спросила мужчин Катенька. – По-моему же, Денис Николаевич, тот, кто подделывал прежде письма и векселя, и теперь еще этим промышляет. И это отнюдь не Соколов, как нам казалось прежде.
– А кто же тогда? – задумчиво проговорил Карозин. – Кто? Кому понадобился весь этот цирк, иначе и не назовешь. Подделывать твой почерк, Катя, да и мой... Какова наглость! Не кажется ли вам, что человек этот уже напрямую делает нам вызов, зная, что мы интересуемся происходящим. Но какую цель он при этом преследует? – Карозин почесал переносицу и Катя поняла, что, кажется, муж успокоился, хотя сначала сильно разозлился, прочитав поддельную записку. – Что скажете? Есть какие-то соображения?
– Безусловно, – заговорил подполковник, – это каким-то образом связано с книгой, что попала к Катерине Дмитриевне. Кстати, где она?
Катя позвонила в колокольчик, появился Ефим, бледнее прежнего. Бедняга, видимо, решил, что вот теперь-то его и отчитают, но когда услышал, что хозяева всего лишь хотят посмотреть на злополучную книгу, испытал такое облегчение, что и без слов это было понятно по изменившемуся выражению его простоватого лица. Через пару минут он принес книгу.
Фарапонов взял ее за растерзанные внутренности – часть страниц посередине была вырвана, и, внимательно рассмотрев, покачал недоуменно головой.
– Что-то он искал? – проговорил он вслух. – Но что именно здесь могло быть спрятано?
– Знаете, Денис Николаевич, – заговорила Катя, взяв из его рук книгу и тоже внимательно ее рассмотрев, – когда я получила книгу обратно от Анны Антоновны, мне еще тогда показалось, будто бы это не та... – Катя вздохнула. – А теперь, похоже, я могу быть в этом уверена. Тот человек, кто бы он ни был, но и он убедился в том, что книга только внешне очень похожа на ту, что подкинули мне, но на самом-то деле она лишена самого важного ее содержания. Если уж он вырвал из нее листы, то, стало быть, что-то же надеялся там обнаружить...
– Кто он, вот что меня более всего интересует, – подал голос Карозин, не удостоив растерзанную книгу даже взглядом. – Надо бы расспросить Ефима относительно его внешности поподробней. Возможно, всплывет какая-то деталь, по которой можно будет сделать вывод, кто был этот человек...
– А по-моему, все же гораздо важнее понять, что он искал, – с небольшой долей упрямства повторила Катя. – И таким образом мы и сможем понять, чем этот человек интересуется, и может, даже... зачем же нужно было скрывать эту книгу у меня...
– Вы говорите, что отдавали четьи-минеи Анне Антоновне? – уточнил Фарапонов. Катя согласно кивнула. – И вам показалось будто еще тогда, что книгу подменили? – Катенька снова утвердительно кивнула. – Что ж, если мы не можем узнать, кто был этот человек и что он искал, то имеет смысл, по-моему, побеседовать с вашей родственницей. Как вы полагаете, Катерина Дмитриевна?