Через час, по заведенному обычаю, по всему клубу снова забили часы и здоровенный лакей, церемонно распахнув двери в столовую, провозгласил торжественно и важно:
– Кушанье поставлено!
Тотчас блестящие господа, среди которых и сам генерал-губернатор нередко бывал, а обер-полицмейстер Иван Иванович Красовский, большой любитель женского пола и шуток, так и вовсе не пропускал ни одного клубного обеда, двинулись через «говорильню», «детскую» и «фруктовую» комнаты в столовую, отделенную от клуба аванзалом.
Нынче приглашен был русский хор от «Яра», который уже расположился на сцене. Едва только господа вступили в комнату и расселись по местам, как хор тут же грянул что-то заводное, отчего Карозин даже несколько опешил.
На эстраду вышла какая-то тоненькая барышня со взбитыми волосами в темно-пурпурном платье с оголенными плечами и нежным томным голосом запела «Рябину».
Карозин на этот раз больше опять-таки налегал на водочку и лакеи успели принести не один полный графин и унести взамен опустевший. Как ни пытался поначалу разговорить своего друга Аверин – ничего не выходило, и он вскоре махнул рукой, позволил ему, как это иногда говорят, «надираться», рассудив, что даже такому трезвеннику и исключительно положительному человеку, как Никита Сергеевич порой тоже нужно «выпускать пары».
Никита Сергеевич же все мрачнел и мрачнел с каждой выпитой рюмкой. Часа через два он, мрачнее тучи, поднялся из-за стола, раскланялся с некоторыми из знакомых, бросил Аверину: «Не провожай!» и нетвердой, но исполненной какой-то странной и нехорошей решимости походкой вышел из столовой.
У клуба он уселся в пролетку подкатившего по знаку лихача и весьма уже заплетающимся голосом велел ехать в Брюсовский. У освещенного особнячка Карозин вышел, вручив кучеру серебряный рубль, чем вызвал у последнего неописуемое удивление.
– Барин, еще куда едем? – осторожно спросил «лихач».
– Едем? – переспросил Карозин, глядя на него мутными глазами. – А не поехать ли и правда? – Но двери его дома уже были распахнуты, на ступеньки вышел преданный Григорий и, ласково взяв барина под ручку, сердито махнул на кучера. Проваливай, мол, не видишь, барин мой не в себе.
Лихача дважды просить не пришлось, он стеганул лошадку и был таков, а Карозин, привалившись к плечу Григория, пьяным и как-то вдруг ослабевшим голосом спросил:
– Катерина Дмитриевна где?
– У себя они, у себя, – заботливо ответил Григорий. – К обеду приехали. – И помог барину подняться в дом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Кушанье поставлено!
Тотчас блестящие господа, среди которых и сам генерал-губернатор нередко бывал, а обер-полицмейстер Иван Иванович Красовский, большой любитель женского пола и шуток, так и вовсе не пропускал ни одного клубного обеда, двинулись через «говорильню», «детскую» и «фруктовую» комнаты в столовую, отделенную от клуба аванзалом.
Нынче приглашен был русский хор от «Яра», который уже расположился на сцене. Едва только господа вступили в комнату и расселись по местам, как хор тут же грянул что-то заводное, отчего Карозин даже несколько опешил.
На эстраду вышла какая-то тоненькая барышня со взбитыми волосами в темно-пурпурном платье с оголенными плечами и нежным томным голосом запела «Рябину».
Карозин на этот раз больше опять-таки налегал на водочку и лакеи успели принести не один полный графин и унести взамен опустевший. Как ни пытался поначалу разговорить своего друга Аверин – ничего не выходило, и он вскоре махнул рукой, позволил ему, как это иногда говорят, «надираться», рассудив, что даже такому трезвеннику и исключительно положительному человеку, как Никита Сергеевич порой тоже нужно «выпускать пары».
Никита Сергеевич же все мрачнел и мрачнел с каждой выпитой рюмкой. Часа через два он, мрачнее тучи, поднялся из-за стола, раскланялся с некоторыми из знакомых, бросил Аверину: «Не провожай!» и нетвердой, но исполненной какой-то странной и нехорошей решимости походкой вышел из столовой.
У клуба он уселся в пролетку подкатившего по знаку лихача и весьма уже заплетающимся голосом велел ехать в Брюсовский. У освещенного особнячка Карозин вышел, вручив кучеру серебряный рубль, чем вызвал у последнего неописуемое удивление.
– Барин, еще куда едем? – осторожно спросил «лихач».
– Едем? – переспросил Карозин, глядя на него мутными глазами. – А не поехать ли и правда? – Но двери его дома уже были распахнуты, на ступеньки вышел преданный Григорий и, ласково взяв барина под ручку, сердито махнул на кучера. Проваливай, мол, не видишь, барин мой не в себе.
Лихача дважды просить не пришлось, он стеганул лошадку и был таков, а Карозин, привалившись к плечу Григория, пьяным и как-то вдруг ослабевшим голосом спросил:
– Катерина Дмитриевна где?
– У себя они, у себя, – заботливо ответил Григорий. – К обеду приехали. – И помог барину подняться в дом.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Никита Сергеевич, прежде чем пройти к жене, ненадолго заперся у себя в кабинете. Течение его не слишком трезвых мыслей было примерно таким: «Ковалев... Если она узнает, что он... Опять он! – Карозин досадливо хлопнул рукой по столу и даже не почувствовал боли. – Нет! Она не должна ничего знать о том, что он участвовал в этом! А что, если она его не забыла? Что, если думала о нем все это время? Вспоминала его, когда я ее целовал, думала, представляла, что это он ее целует! – Он стиснул зубы и от пронзившей его от этой мысли боли чуть не застонал. – Что же делать?.. Неужели я ревную? Катеньку мою ревную к покойнику? – через некоторое время подумал Никита Сергеевич, уставившись невидящим взглядом в стену. – Да, так и есть, жену ревную к покойнику! Никита, да ты сходишь с ума! – попытался он себя высмеять со злостью и горечью. – Но разве таких красавчиков, как этот мерзавец, женщины могут так просто забыть? Ведь я сам слышал, как он с ней разговаривал, и видел, как она на него смотрела, в тот, последний миг. И он... Он смотрел только на нее!.. Стыдись, Карозин, ты уж не мальчик, чтобы вот эдак... – снова попытался он себя урезонить, но муки ревности были настолько сильны, что Никита Сергеевич не выдержал, поддался этому наваждению и, вскочив из кресла, метнулся к двери, решив про себя: – Нет! Пусть она мне ответит! Я все ей скажу и пусть она мне ответит! Пусть все мне расскажет!»
Вот в этаком состоянии он и поднялся по лестнице, буквально взлетел, перемахивая через две ступени, и, без стука распахнув дверь в Катенькину спальню, замер на пороге от увиденного.
Катерина Дмитриевна лежала на нерасправленной еще постели. Она, очевидно, задремала, ожидая мужа, но не решаясь лечь спать без него. Одета она была в легкое дезабилье, которое Карозин так любил на ней, и лежала сейчас, свернувшись калачиком, потому что в комнате было довольно свежо от открытого окна. Мягкий неяркий свет от ночника, стоявшего в изголовье кровати, заливал Катенькину фигурку и сердце неукротимого ревнивца дрогнуло. «Боже! – со сладкой болью подумал он. – Как же я ее люблю!» Весь его гнев куда-то мгновенно улетучился от одной этой мысли, как это бывало с ним всегда. Он тихо притворил за собой дверь и подошел к постели, чтобы присесть на краешек.
Катенька была прекрасна. Несколько непослушных золотистых локонов, выбившихся из косы, лежали на ее нежной румяной щечке и Никита Сергеевич, замирая от какого-то трепетного восторга, осторожно отвел их с ее лица, боясь потревожить сон жены, любуясь ею и желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
Но оно кончилось, потому что Катерина Дмитриевна вздохнула и открыла глаза. Очевидно, он все же потревожил ее. На какую-то долю секунды ее взгляд был далеким, потом она вздохнула еще раз и прошептала:
– Ах, Никита, это ты...
И прошептала-то вроде как обычно, но все прежние ревнивые мысли Никиты Сергеевича тотчас вернулись к нему с удвоенной силой. Он тут же вообразил, что видела она во сне не иначе как «мерзавца Ковалева», оттого и разочарована сейчас тем, что видит не его перед собой наяву и что все это был только лишь сон. Темные глаза Никиты Сергеевича тотчас налились кровью, он отстранился от жены, которая в это же самое время протянула к нему свою тонкую белую ручку и промолвила, лукаво улыбнувшись:
– Да ты изрядно выпил, друг мой.
Она ничем не хотела его обидеть, да и не видела в своем коротком сне никакого Ковалева, но было поздно. Карозин вскочил с постели, метнулся к окну и на озадаченный Катенькин вопрос о том, что с ним, развернулся к жене и, прямо-таки ударив ее взглядом, кривя губы, выплюнул:
– Ты думаешь о нем!
По тону, которым это было сказано, Катерина Дмитриевна тотчас поняла, о ком именно идет речь. Она на минуту прикрыла глаза и, вздохнув полной грудью, вымолвила:
– Ты не прав, Никита. Так, – она выделила это слово, – я о нем не думаю, – и посмотрела на мужа открыто и даже с вызовом.
– Неправда! – рявкнул на это Карозин. – Ты мне лжешь! Не лги мне, Катя, – добавил он спокойней, но в этом спокойствии была угроза.
– Это правда, Никита, – откликнулась Катерина Дмитриевна и села на постели, выпрямившись и вскинув голову. – И я не лгу тебе. Я не думаю о нем так, чтобы это могло задевать тебя, ранить тебя или причинять тебе боль. Он умер, Никита. И потом, ничего такого не было даже и тогда, когда он был жив. Тебе не к чему меня ревновать.
– Я ревную?! – горько воскликнул Карозин, сев в кресло. – Ты права, я ревную, – добавил он, прикрывая глаза рукой. – Но только потому, что очень тебя люблю, Катя, – со страданием в голосе вымолвил Карозин.
– Никита, но ведь и я люблю тебя ничуть не меньше, – нежно проговорила Катерина Дмитриевна и, встав с постели, подошла к мужу. Она опустилась на пол перед ним и мягко отняла его руку от лица. – Никита, верь мне, – попросила Катенька. – Ведь прежде ты мне верил. Верь и сейчас. Ничего не изменилось и я по-прежнему твоя. Твоя Катенька, – с любовью глядя ему в глаза, говорила она.
– Знаешь, о чем я нынче узнал? – спросил Карозин. – О том, что он и был тем человеком, от которого Морошкин получил те несчастные векселя. – И Никита Сергеевич очень внимательно посмотрел на свою жену.
На ее прекрасном личике ничего не отразилось, она только слабо вздохнула и погладила мужа по руке.
– Тебя это не удивляет? – с недоверием спросил он. – Почему?
– А разве я должна удивиться? – мягко улыбаясь проговорила она. – Нет, я не удивлена. Но теперь я понимаю, отчего ты вспылил и отчего у тебя такие мысли нынче.
– Я был не прав? – осторожно поинтересовался Никита Сергеевич.
– Не прав, – успокоила его супруга. – Но ничего, такое бывает.
– Ты не сердишься на меня?
– Нет, ничуть не сержусь. Ведь я тебя люблю и ты мой муж. Я ничуть не сержусь, Никита.
– Тогда иди сюда, – позвал он ее и Катя повиновалась.
– Катюша, а разве ты оставила это дело?
Катерина Дмитриевна поставила тонкую белую чашку на стол и, помолчав немного, сказала:
– А разве ты меня так плохо знаешь? – и посмотрела на мужа лукаво.
– Нет, я знаю тебя достаточно, – усмехнулся он. – Потому и спрашиваю. И знаешь, думаю, что это я поторопился, отказавшись от него и отговорив Галину Сергеевну.
– Значит, ты передумал? – удивилась Катенька, вскинув бровки. – А вот это на тебя совсем не похоже.
– Все мы меняемся, – улыбнулся муж. – И потом, какой смысл упорствовать, все равно ведь придется сказать «да». Уж лучше я сразу так и скажу, – и вздохнул.
– Спасибо, Никита, – благодарно пожала его руку Катенька. – Это важно для меня, ты ведь знаешь. И потом, вчера у меня была Натали. И она... – тут Катерина Дмитриевна вкратце рассказала своему мужу все, что узнала от Наташи. Правда умолчала о том, что была вчера и у нотариуса, и в банке, решив, что расскажет об это после, скажем, нынче же, но вечером.
– Что ж, значит, нужно сделать все, чтобы помочь бедняжке, – вымолвил Никита Сергеевич после того, как Катя договорила. – Что ты намерена сделать?
– Побывать у нотариуса, – тут же откликнулась Катя. – Я знаю, что Анна Антоновна... Ну, не кривись, не кривись, – попросила она мужа, тотчас при этом имени изобразившего какую-то кислую мину. – Так вот, Анна Антоновна имеет дело с тем самым нотариусом. Я вчера это как раз узнала, когда была у нее, – добавила Катя, вспомнив, что муж телефонировал домой. – И она, между прочим, пообещала, что съездит со мной к нему.
– Она невероятно добра, – не без язвительности заметил Карозин. – Впрочем, я молчу, – тут же поправился он.
– Вот, – улыбнулась Катя. – А после думаю наведаться в банк. Теперь мы знаем, кто вручил Морошкину векселя, и это во многом упростит задачу. К тому же, сегодня обещала заехать Наташа с некоторыми новостями. Словом, вечером нам будет что обсудить, – вот так заключила Катенька изложение планов.
– Хорошо, мой друг, – поднимаясь из-за стола, согласился Никита Сергеевич. – Сейчас мне пора, но я обещаю сегодня не задерживаться и вечер посвятить этому делу. – Он чмокнул жену в лоб и, улыбнувшись на прощание вполне успокоенной улыбкой, покинул дом.
Катерина Дмитриевна тоже вполне осталась довольна, надеясь только, что дражайшему ее супругу не придет в голову шальная мысль самому съездить в банк.
– Доброе утро, Катерина Дмитриевна, – со слабой улыбкой поздоровалась Наташа.
– Здравствуй, милая моя Наташенька, – тепло поприветствовала гостью хозяйка. – Садись вот сюда. Каковы новости? – осведомилась она чуть погодя, когда Наташа устроилась в кресле. Катенька села напротив нее и посмотрела на Натали внимательно, словно заботливая мать, отыскивающая в лице любимого чада какие-то, только ей одной заметные следы, которые смогли бы рассказать всю правду о душевном самочувствии дорогого существа.
– Новости есть, – откликнулась Наташа и вздохнула. – Боюсь только, неутешительные, – и ее глаза подозрительно блеснули.
– У меня тоже есть новости, – тверже проговорила Катенька, тотчас решив, что начать следует ей, поскольку Наташу нужно было срочно каким-то образом отвлечь от печальных, по всей видимости, мыслей. И Катерина Дмитриевна самым подробным образом рассказала о том, что ей удалось узнать вчера и что читатель уже знает. А заключила она свой рассказ такой фразой: – Зная господина Ковалева, – Катенька смогла выговорить это имя недрогнувшим голосом, – мой муж решился нам помочь, поскольку человек этот при жизни был весьма беспринципным и от его тогдашних поступков и сейчас еще, как выяснилось, можно ожидать самых непредсказуемых сюрпризов. Как только я узнала, что это дело связано с его именем, – Катя не удержалась от вздоха, – я тотчас подумала, что тут наверняка все обстоит гораздо сложнее и запутаннее, чем может показаться на первый взгляд. Но что же у тебя?
– Я узнала, что векселя эти хранились у тетушки в будуаре, в ее письменном столе. Туда, насколько я знаю, мало кто заглядывает, потому что тетушка предпочитает принимать в гостиной. Конечно, не считая прислуги, управляющего и меня, – тут же добавила она.
– А в то время, когда твой художник бывал у вас?.. – тут же осведомилась Катенька.
– Я не знаю, – пожала плечами Наташа. – Расположение комнат таково, что...
– Да, я ведь обещала нынче к вам приехать. Ты предупредила Галину Сергевну? Наверное, мне лучше самой все увидеть.
– Да-да, – тотчас спохватилась Наташа. – Я, собственно, за вами и прибыла. Как только я завела с тетушкой разговор на эту тему, так она сразу же и велела ехать за вами.
– Вот это хорошо, – улыбнулась Катенька. – Я ей сама скажу о том, что расследование будет, с чем согласился и мой супруг, – промолвила Катя и кивнула в ответ на Наташин удивленный взгляд. – Да, да, Никита Сергеевич все обдумал и решил, что дело это не следует оставлять, ну хотя бы потому, чтобы другим неповадно было. Хотя не факт, совсем не факт еще, что нам что-то удастся выяснить, – уже задумчивей добавила она более для себя, чем для Наташи, но тут же, глянув на бедную барышню, улыбнулась и закончила бодрее: – Ну, что ты, Наташенька, не отчаивайся, это так, всего лишь невеселые мысли. Нам слишком рано делать какие бы то ни было выводы. Что же, едем? Заодно и на твой портрет полюбуюсь, – и Катерина Дмитриевна поднялась из кресла.
Доехали они скоро. Морошкины проживали не далеко, на Большой Дмитровке, в прекрасном особняке с колоннами и широким мраморным крыльцом. Дом в два этажа стоял в конце улицы и выглядел довольно странновато, лишенный каких бы то ни было архитектурных излишеств – строгий, белокаменный и большой невероятно.
Впрочем, стоило в него только войти, чтобы понять – внешние размеры здания всего лишь зрительный обман, поскольку, несмотря на высоту потолков, комнаты вовсе не казались огромными, хотя и было их тут без счету.
Лакей в зеленой ливрее, расшитой золотом, был предупрежден о визите и сразу же проводил Катеньку в большую гостиную, поскольку Наташа извинилась и поднялась к себе, сказав, что присоединится чуть позже. От Катеньки не ускользнул короткий и многозначительный взгляд, которым перекинулись Наташенька и миловидная ее горничная, сбежавшая по широкой лестнице, едва они вошли в прихожую.
Миновав длинную анфиладу комнат, Катенька оказалась, наконец, в большой гостиной, посередине которой выделялся размерами и многочисленной лепниной камин, а над ним – портрет в темно-синих чрезвычайно насыщенных тонах. Катя так и замерла, глядя на тонкую, изящную бледную девушку, изображенную на портрете. Неужели это Натали? Сомнений быть не могло – это ее глаза, ее остренькое личико, ее темные косы, но Боже, до чего же хороша!
– Вот и я так все время думаю! – услышала Катенька за своей спиной, и поняла, что последнюю фразу, должно быть, сказала вслух. – Добрый день, Катерина Дмитриевна, душечка, – тут же улыбнулась Галина Сергеевна, которая, оказывается, все это время сидела в одном из кресел и наблюдала за ее впечатлением.
– Добрый день, – ласково ответила Катенька, подходя к хозяйке. – Невероятно, как сильно написано! – она показала взглядом на большой портрет. – Простите, что я вас не сразу заметила.
– Так он на то тут и висит, голубушка, – лукаво улыбнулась генеральша, – чтобы всякий, кто входит, поначалу от эффектов ничего кругом не замечал. – Она поднялась из креслица и подошла к портрету. – Вот уж почти год висит, а я все налюбоваться не могу. Какой плут, ведь не зря же я в нем разглядела этакое дарование!
– Не зря, – совершенно искренне согласилась Катя. – Прекрасный художник, картина с таким чувством написана...
– Эх, видели бы вы его, Катерина Дмитриевна, – тут же сердобольно отозвалась Галина Сергеевна, отрывая взгляд от портрета. – Так вот посмотреть, ну чисто юродивый. Плакать хочется, до чего неказист. А вот как кисти свои в руки возьмет, так и с лица даже меняется. Ну, Наталья-то хороша получилась, – еще раз довольно проговорила она и окончательно уже отвернулась от портрета, правда и после нет-нет да и бросала на него ласковый и восхищенный взгляд.
– А что, – тут же поддержала Катенька начатую тему, – так уж и неказист художник-то? Трудно поверить, глядя на его творение. Видно, что человек умеет чувствовать красоту, разгадывать ее.
– Это так, – подтвердила генеральша. – Да вы, голубушка, присядьте, сейчас чайку подадут. – Катя послушно села напротив Галины Сергеевны на диванчик у столика. – Да вот и не сказать, что он уж больно страшен, это нет, конечно, только... – она засомневалась, видимо, не зная, как подобрать правильное слово. – Есть в нем червоточина какая-то, что ли. Не знаю, как и сказать-то. Будто он не умеет различить, что ли, где дурно, а где хорошо, а потому и способен сотворить всякое. Да что же мы все о нем-то? – вскинулась она. – Что же, нам и поговорить больше не о чем?.. – и посмотрела на Катеньку с тайным любопытством в синих своих глазках.
– Есть, – поддержала ее и на этот раз Катенька. – У меня ведь для вас новость, Галина Сергеевна. Правда, не знаю, порадует ли она вас, но новость имеется.
– Предполагаю даже, какая именно, – проницательно заметила Галина Сергеевна. – Неужто что узнали относительно моего дела?
– Кое-что действительно узнали, – кивнула Катенька, – хотя я, если позволите, пока предпочла бы об этом помолчать, чтобы зря вас не обнадеживать.
– Ох, да Господь с вами, голубушка, Катерина Дмитриевна, – всплеснула ручками генеральша. – Делайте так, как вам надобно.
– Спасибо, вот и мой муж, обдумав, решил, что следует вам постараться помочь по мере наших сил.
– Вот как! – обрадовалась Галина Сергеевна. – Так я ведь и не сомневалась... Вы уж меня простите, Катерина Дмитриевна, но только вот я и в самом деле ни капельки не сомневалась ни в вас, ни в супруге вашем. И раз уж вы решили мне помочь, то уж видно дело стоящее, да и я со своей стороны в долгу не останусь. Только вот как же вы решились-то?
– Это я попросила, – сказала Наташа, входя в комнату.
– Ты, Наташенька? – вот тут Галина Сергеевна всерьез удивилась.
– Да, тетушка, – Наташа села подле нее. – Помните того художника, что мой портрет писал? – Генеральша кивнула. – А помните, как вы его приятелям ужин устраивали? – И снова последовал кивок. – Вот я и подумала, что... Тем более что ваш, тетушка, будуар, находится...
– Ах, так вот оно что! – перебила ее в волнении Галина Сергеевна. – Катерина Дмитриевна, а ведь Наталья-то права!
Катя помолчала.
– Идемте, я вам покажу, как дело было, – она встала и двинулась из комнаты. Наташа и Катя обменялись улыбками и обе последовали за ней.
Выяснилось, что малая гостиная, в которой работал Соколов, находилась как раз по соседству с тетушкиным будуаром. Карозину это положение вещей ничуть не обрадовало – опять получалось, что проще предположить, будто именно Михаил Соколов и был причастным к подмене векселей. Все сходилось так быстро и легко, что Катя про себя подумала – пора, пора уже повидаться с господином живописцем.
– И что же, он оставался здесь один? – спросила она Наташу. – Ну, хотя бы один раз на несколько минут?
Наташенька сдвинула бровки, припоминая, было ли такое, а потом, под пристальным взглядом Галины Сергеевны, отрицательно покачала головой:
– Нет, такого не было. Но в тот вечер, когда тетушка изволили устроить обед, тогда... Вы помните, тетушка? Мы все были поначалу в столовой, а это вон та комната, – Наташа показала на закрытые двери слева. – А потом перешли сюда.
– Так припомните, дамы, – серьезно попросила Катенька, – могло ли это случиться именно тогда?
– Нет, – в голос ответили обе.
– Я весь вечер была с ними, – добавила сразу же Галина Сергеевна.
– Что ж, пусть так, – вздохнула Катенька. – А где хранились бумаги? – спросила она.
Ее тотчас провели в будуар – небольшую миленькую комнатку и показали бюро, в котором хранилась шкатулка с бумагами.
– А ваш управляющий?.. – спросила Катя, обращаясь к Галине Сергеевне. – Ведь он знал о бумагах?
– Петр Петрович? – переспросила генеральша. – О, ну он-то, должно быть, знал. То есть, если и знал, то от супруга еще, но вот чтобы от меня? – она на минуту задумалась. – Не припомню, чтобы мы с ним это обсуждали.
– Хотелось бы с ним встретиться, – сказала Катя. – Думаю даже, что было бы лучше, если бы Никита Сергеевич с ним сам побеседовал.
– О, ну это извольте, когда пожелаете, – тут же согласно покивала Морошкина. – Известите, в какой день вашему супругу удобнее, и пожалуйста... – она даже пожала кругленькими плечиками, как бы подтверждая, что никаких осложнений в этом вопросе нет и быть не может.
– Хорошо, так и сделаем, а сейчас, извините, мне пора, – Катя улыбнулась.
Галина Сергеевна тотчас ответила улыбкой, а Наташа посмотрела на Катю чуть вопросительно, после чего Катерина Дмитриевна сказала:
– Вы позволите, если Натали меня проводит?
– О, ну конечно же! – тут же согласилась Галина Сергеевна. – Она у меня, бедняжка, и так редко куда выбирается. Больно уж домоседка. Вот только что в Замоскворечье к одной нашей родственнице наведывается регулярно, да и вот в церковь еще, а так... – генеральша приласкала Наташу взглядом, а та ничем не выдала своего волнения при упоминании о «замоскворецкой родственнице», только плотнее сжала губки.
Оказавшись вдвоем, в экипаже, и на прощанье помахав Галине Сергеевне, обе помолчали и только после того, как открытая коляска отъехала от дома, Катя сказала:
– Наташенька, пора бы нам с вашим художником познакомиться. Вы не находите?
Наташа посмотрела на Карозину как-то испуганно, но согласно кивнула.
– Быть может, вы скажете ему, что мне бы хотелось заказать портрет? Мне кажется, не стоит сейчас говорить про векселя, будет лучше познакомится с ним под каким-нибудь более благовидным предлогом.
– Мы встречаемся с ним как раз завтра, – тихо ответила она, – я передам ему. Постараюсь сделать все, чтобы он согласился.
– Вот и славно, – по-доброму улыбнулась Катенька и пожала Наташеньке ручку.
После они стали говорить о коронации, до которой оставалось всего три дня.
Конечно, дома Катенька все обсудила с супругом и Никита Сергеевич согласился, что ему следует поговорить с управляющим. Поддержал он и Катенькино желание познакомится поближе с художником Соколовым.
– Получается, ангел мой, – сказал добродушно Карозин после обеда, когда оба они перешли в гостиную, – что подмена векселей состоялась именно в то время, когда этот самый живописец как раз бывал в доме генеральши? – Катя кивнула. – Тогда отчего же ты сопротивляешься простому соображению, что это он и есть?
Катенька минутку помолчала, не желая рассказывать мужу истинное положение вещей, касающееся Натали, а потом ответила, упрямо выставив вперед кругленький подбородочек:
– А потому, Никита, что именно на него, с первого-то взгляда, все и указывает. Разве эта простая мысль тебя самого не настораживает?
– Нет, – не без улыбки откликнулся супруг. – По-моему, это как раз и есть самый логичный вывод. Ведь ты сама говорила, что поначалу этот бедный художник не желал принимать приглашение генеральши. Быть может, он согласился только после того, как узнал, кто она.
– Нет, Никита, я не согласна, – уверенно, но больше для виду, откликнулась Катенька. – В любом случае, я намерена сама с ним познакомиться и составить свое собственное мнение.
– Что ж, милая, поступай как знаешь, – уступил Карозин тем самым тоном, каким уступают детям.
Вот в этаком состоянии он и поднялся по лестнице, буквально взлетел, перемахивая через две ступени, и, без стука распахнув дверь в Катенькину спальню, замер на пороге от увиденного.
Катерина Дмитриевна лежала на нерасправленной еще постели. Она, очевидно, задремала, ожидая мужа, но не решаясь лечь спать без него. Одета она была в легкое дезабилье, которое Карозин так любил на ней, и лежала сейчас, свернувшись калачиком, потому что в комнате было довольно свежо от открытого окна. Мягкий неяркий свет от ночника, стоявшего в изголовье кровати, заливал Катенькину фигурку и сердце неукротимого ревнивца дрогнуло. «Боже! – со сладкой болью подумал он. – Как же я ее люблю!» Весь его гнев куда-то мгновенно улетучился от одной этой мысли, как это бывало с ним всегда. Он тихо притворил за собой дверь и подошел к постели, чтобы присесть на краешек.
Катенька была прекрасна. Несколько непослушных золотистых локонов, выбившихся из косы, лежали на ее нежной румяной щечке и Никита Сергеевич, замирая от какого-то трепетного восторга, осторожно отвел их с ее лица, боясь потревожить сон жены, любуясь ею и желая, чтобы это мгновение никогда не кончалось.
Но оно кончилось, потому что Катерина Дмитриевна вздохнула и открыла глаза. Очевидно, он все же потревожил ее. На какую-то долю секунды ее взгляд был далеким, потом она вздохнула еще раз и прошептала:
– Ах, Никита, это ты...
И прошептала-то вроде как обычно, но все прежние ревнивые мысли Никиты Сергеевича тотчас вернулись к нему с удвоенной силой. Он тут же вообразил, что видела она во сне не иначе как «мерзавца Ковалева», оттого и разочарована сейчас тем, что видит не его перед собой наяву и что все это был только лишь сон. Темные глаза Никиты Сергеевича тотчас налились кровью, он отстранился от жены, которая в это же самое время протянула к нему свою тонкую белую ручку и промолвила, лукаво улыбнувшись:
– Да ты изрядно выпил, друг мой.
Она ничем не хотела его обидеть, да и не видела в своем коротком сне никакого Ковалева, но было поздно. Карозин вскочил с постели, метнулся к окну и на озадаченный Катенькин вопрос о том, что с ним, развернулся к жене и, прямо-таки ударив ее взглядом, кривя губы, выплюнул:
– Ты думаешь о нем!
По тону, которым это было сказано, Катерина Дмитриевна тотчас поняла, о ком именно идет речь. Она на минуту прикрыла глаза и, вздохнув полной грудью, вымолвила:
– Ты не прав, Никита. Так, – она выделила это слово, – я о нем не думаю, – и посмотрела на мужа открыто и даже с вызовом.
– Неправда! – рявкнул на это Карозин. – Ты мне лжешь! Не лги мне, Катя, – добавил он спокойней, но в этом спокойствии была угроза.
– Это правда, Никита, – откликнулась Катерина Дмитриевна и села на постели, выпрямившись и вскинув голову. – И я не лгу тебе. Я не думаю о нем так, чтобы это могло задевать тебя, ранить тебя или причинять тебе боль. Он умер, Никита. И потом, ничего такого не было даже и тогда, когда он был жив. Тебе не к чему меня ревновать.
– Я ревную?! – горько воскликнул Карозин, сев в кресло. – Ты права, я ревную, – добавил он, прикрывая глаза рукой. – Но только потому, что очень тебя люблю, Катя, – со страданием в голосе вымолвил Карозин.
– Никита, но ведь и я люблю тебя ничуть не меньше, – нежно проговорила Катерина Дмитриевна и, встав с постели, подошла к мужу. Она опустилась на пол перед ним и мягко отняла его руку от лица. – Никита, верь мне, – попросила Катенька. – Ведь прежде ты мне верил. Верь и сейчас. Ничего не изменилось и я по-прежнему твоя. Твоя Катенька, – с любовью глядя ему в глаза, говорила она.
– Знаешь, о чем я нынче узнал? – спросил Карозин. – О том, что он и был тем человеком, от которого Морошкин получил те несчастные векселя. – И Никита Сергеевич очень внимательно посмотрел на свою жену.
На ее прекрасном личике ничего не отразилось, она только слабо вздохнула и погладила мужа по руке.
– Тебя это не удивляет? – с недоверием спросил он. – Почему?
– А разве я должна удивиться? – мягко улыбаясь проговорила она. – Нет, я не удивлена. Но теперь я понимаю, отчего ты вспылил и отчего у тебя такие мысли нынче.
– Я был не прав? – осторожно поинтересовался Никита Сергеевич.
– Не прав, – успокоила его супруга. – Но ничего, такое бывает.
– Ты не сердишься на меня?
– Нет, ничуть не сержусь. Ведь я тебя люблю и ты мой муж. Я ничуть не сержусь, Никита.
– Тогда иди сюда, – позвал он ее и Катя повиновалась.
* * *
Вспомнили Сергея Юрьевича Ковалева супруги Карозины только на следующий день, когда вполне успокоенный да и протрезвевший Никита Сергеевич, желая окончательно загладить свою вспышку, за утренним кофе проговорил:– Катюша, а разве ты оставила это дело?
Катерина Дмитриевна поставила тонкую белую чашку на стол и, помолчав немного, сказала:
– А разве ты меня так плохо знаешь? – и посмотрела на мужа лукаво.
– Нет, я знаю тебя достаточно, – усмехнулся он. – Потому и спрашиваю. И знаешь, думаю, что это я поторопился, отказавшись от него и отговорив Галину Сергеевну.
– Значит, ты передумал? – удивилась Катенька, вскинув бровки. – А вот это на тебя совсем не похоже.
– Все мы меняемся, – улыбнулся муж. – И потом, какой смысл упорствовать, все равно ведь придется сказать «да». Уж лучше я сразу так и скажу, – и вздохнул.
– Спасибо, Никита, – благодарно пожала его руку Катенька. – Это важно для меня, ты ведь знаешь. И потом, вчера у меня была Натали. И она... – тут Катерина Дмитриевна вкратце рассказала своему мужу все, что узнала от Наташи. Правда умолчала о том, что была вчера и у нотариуса, и в банке, решив, что расскажет об это после, скажем, нынче же, но вечером.
– Что ж, значит, нужно сделать все, чтобы помочь бедняжке, – вымолвил Никита Сергеевич после того, как Катя договорила. – Что ты намерена сделать?
– Побывать у нотариуса, – тут же откликнулась Катя. – Я знаю, что Анна Антоновна... Ну, не кривись, не кривись, – попросила она мужа, тотчас при этом имени изобразившего какую-то кислую мину. – Так вот, Анна Антоновна имеет дело с тем самым нотариусом. Я вчера это как раз узнала, когда была у нее, – добавила Катя, вспомнив, что муж телефонировал домой. – И она, между прочим, пообещала, что съездит со мной к нему.
– Она невероятно добра, – не без язвительности заметил Карозин. – Впрочем, я молчу, – тут же поправился он.
– Вот, – улыбнулась Катя. – А после думаю наведаться в банк. Теперь мы знаем, кто вручил Морошкину векселя, и это во многом упростит задачу. К тому же, сегодня обещала заехать Наташа с некоторыми новостями. Словом, вечером нам будет что обсудить, – вот так заключила Катенька изложение планов.
– Хорошо, мой друг, – поднимаясь из-за стола, согласился Никита Сергеевич. – Сейчас мне пора, но я обещаю сегодня не задерживаться и вечер посвятить этому делу. – Он чмокнул жену в лоб и, улыбнувшись на прощание вполне успокоенной улыбкой, покинул дом.
Катерина Дмитриевна тоже вполне осталась довольна, надеясь только, что дражайшему ее супругу не придет в голову шальная мысль самому съездить в банк.
* * *
Через пару часов белокаменный хорошенький особнячок Карозиных посетила Натали. Катерина Дмитриевна встретила ее в кабинете и, едва только Наташа вошла в комнату, тут же поднялась к ней навстречу.– Доброе утро, Катерина Дмитриевна, – со слабой улыбкой поздоровалась Наташа.
– Здравствуй, милая моя Наташенька, – тепло поприветствовала гостью хозяйка. – Садись вот сюда. Каковы новости? – осведомилась она чуть погодя, когда Наташа устроилась в кресле. Катенька села напротив нее и посмотрела на Натали внимательно, словно заботливая мать, отыскивающая в лице любимого чада какие-то, только ей одной заметные следы, которые смогли бы рассказать всю правду о душевном самочувствии дорогого существа.
– Новости есть, – откликнулась Наташа и вздохнула. – Боюсь только, неутешительные, – и ее глаза подозрительно блеснули.
– У меня тоже есть новости, – тверже проговорила Катенька, тотчас решив, что начать следует ей, поскольку Наташу нужно было срочно каким-то образом отвлечь от печальных, по всей видимости, мыслей. И Катерина Дмитриевна самым подробным образом рассказала о том, что ей удалось узнать вчера и что читатель уже знает. А заключила она свой рассказ такой фразой: – Зная господина Ковалева, – Катенька смогла выговорить это имя недрогнувшим голосом, – мой муж решился нам помочь, поскольку человек этот при жизни был весьма беспринципным и от его тогдашних поступков и сейчас еще, как выяснилось, можно ожидать самых непредсказуемых сюрпризов. Как только я узнала, что это дело связано с его именем, – Катя не удержалась от вздоха, – я тотчас подумала, что тут наверняка все обстоит гораздо сложнее и запутаннее, чем может показаться на первый взгляд. Но что же у тебя?
– Я узнала, что векселя эти хранились у тетушки в будуаре, в ее письменном столе. Туда, насколько я знаю, мало кто заглядывает, потому что тетушка предпочитает принимать в гостиной. Конечно, не считая прислуги, управляющего и меня, – тут же добавила она.
– А в то время, когда твой художник бывал у вас?.. – тут же осведомилась Катенька.
– Я не знаю, – пожала плечами Наташа. – Расположение комнат таково, что...
– Да, я ведь обещала нынче к вам приехать. Ты предупредила Галину Сергевну? Наверное, мне лучше самой все увидеть.
– Да-да, – тотчас спохватилась Наташа. – Я, собственно, за вами и прибыла. Как только я завела с тетушкой разговор на эту тему, так она сразу же и велела ехать за вами.
– Вот это хорошо, – улыбнулась Катенька. – Я ей сама скажу о том, что расследование будет, с чем согласился и мой супруг, – промолвила Катя и кивнула в ответ на Наташин удивленный взгляд. – Да, да, Никита Сергеевич все обдумал и решил, что дело это не следует оставлять, ну хотя бы потому, чтобы другим неповадно было. Хотя не факт, совсем не факт еще, что нам что-то удастся выяснить, – уже задумчивей добавила она более для себя, чем для Наташи, но тут же, глянув на бедную барышню, улыбнулась и закончила бодрее: – Ну, что ты, Наташенька, не отчаивайся, это так, всего лишь невеселые мысли. Нам слишком рано делать какие бы то ни было выводы. Что же, едем? Заодно и на твой портрет полюбуюсь, – и Катерина Дмитриевна поднялась из кресла.
Доехали они скоро. Морошкины проживали не далеко, на Большой Дмитровке, в прекрасном особняке с колоннами и широким мраморным крыльцом. Дом в два этажа стоял в конце улицы и выглядел довольно странновато, лишенный каких бы то ни было архитектурных излишеств – строгий, белокаменный и большой невероятно.
Впрочем, стоило в него только войти, чтобы понять – внешние размеры здания всего лишь зрительный обман, поскольку, несмотря на высоту потолков, комнаты вовсе не казались огромными, хотя и было их тут без счету.
Лакей в зеленой ливрее, расшитой золотом, был предупрежден о визите и сразу же проводил Катеньку в большую гостиную, поскольку Наташа извинилась и поднялась к себе, сказав, что присоединится чуть позже. От Катеньки не ускользнул короткий и многозначительный взгляд, которым перекинулись Наташенька и миловидная ее горничная, сбежавшая по широкой лестнице, едва они вошли в прихожую.
Миновав длинную анфиладу комнат, Катенька оказалась, наконец, в большой гостиной, посередине которой выделялся размерами и многочисленной лепниной камин, а над ним – портрет в темно-синих чрезвычайно насыщенных тонах. Катя так и замерла, глядя на тонкую, изящную бледную девушку, изображенную на портрете. Неужели это Натали? Сомнений быть не могло – это ее глаза, ее остренькое личико, ее темные косы, но Боже, до чего же хороша!
– Вот и я так все время думаю! – услышала Катенька за своей спиной, и поняла, что последнюю фразу, должно быть, сказала вслух. – Добрый день, Катерина Дмитриевна, душечка, – тут же улыбнулась Галина Сергеевна, которая, оказывается, все это время сидела в одном из кресел и наблюдала за ее впечатлением.
– Добрый день, – ласково ответила Катенька, подходя к хозяйке. – Невероятно, как сильно написано! – она показала взглядом на большой портрет. – Простите, что я вас не сразу заметила.
– Так он на то тут и висит, голубушка, – лукаво улыбнулась генеральша, – чтобы всякий, кто входит, поначалу от эффектов ничего кругом не замечал. – Она поднялась из креслица и подошла к портрету. – Вот уж почти год висит, а я все налюбоваться не могу. Какой плут, ведь не зря же я в нем разглядела этакое дарование!
– Не зря, – совершенно искренне согласилась Катя. – Прекрасный художник, картина с таким чувством написана...
– Эх, видели бы вы его, Катерина Дмитриевна, – тут же сердобольно отозвалась Галина Сергеевна, отрывая взгляд от портрета. – Так вот посмотреть, ну чисто юродивый. Плакать хочется, до чего неказист. А вот как кисти свои в руки возьмет, так и с лица даже меняется. Ну, Наталья-то хороша получилась, – еще раз довольно проговорила она и окончательно уже отвернулась от портрета, правда и после нет-нет да и бросала на него ласковый и восхищенный взгляд.
– А что, – тут же поддержала Катенька начатую тему, – так уж и неказист художник-то? Трудно поверить, глядя на его творение. Видно, что человек умеет чувствовать красоту, разгадывать ее.
– Это так, – подтвердила генеральша. – Да вы, голубушка, присядьте, сейчас чайку подадут. – Катя послушно села напротив Галины Сергеевны на диванчик у столика. – Да вот и не сказать, что он уж больно страшен, это нет, конечно, только... – она засомневалась, видимо, не зная, как подобрать правильное слово. – Есть в нем червоточина какая-то, что ли. Не знаю, как и сказать-то. Будто он не умеет различить, что ли, где дурно, а где хорошо, а потому и способен сотворить всякое. Да что же мы все о нем-то? – вскинулась она. – Что же, нам и поговорить больше не о чем?.. – и посмотрела на Катеньку с тайным любопытством в синих своих глазках.
– Есть, – поддержала ее и на этот раз Катенька. – У меня ведь для вас новость, Галина Сергеевна. Правда, не знаю, порадует ли она вас, но новость имеется.
– Предполагаю даже, какая именно, – проницательно заметила Галина Сергеевна. – Неужто что узнали относительно моего дела?
– Кое-что действительно узнали, – кивнула Катенька, – хотя я, если позволите, пока предпочла бы об этом помолчать, чтобы зря вас не обнадеживать.
– Ох, да Господь с вами, голубушка, Катерина Дмитриевна, – всплеснула ручками генеральша. – Делайте так, как вам надобно.
– Спасибо, вот и мой муж, обдумав, решил, что следует вам постараться помочь по мере наших сил.
– Вот как! – обрадовалась Галина Сергеевна. – Так я ведь и не сомневалась... Вы уж меня простите, Катерина Дмитриевна, но только вот я и в самом деле ни капельки не сомневалась ни в вас, ни в супруге вашем. И раз уж вы решили мне помочь, то уж видно дело стоящее, да и я со своей стороны в долгу не останусь. Только вот как же вы решились-то?
– Это я попросила, – сказала Наташа, входя в комнату.
– Ты, Наташенька? – вот тут Галина Сергеевна всерьез удивилась.
– Да, тетушка, – Наташа села подле нее. – Помните того художника, что мой портрет писал? – Генеральша кивнула. – А помните, как вы его приятелям ужин устраивали? – И снова последовал кивок. – Вот я и подумала, что... Тем более что ваш, тетушка, будуар, находится...
– Ах, так вот оно что! – перебила ее в волнении Галина Сергеевна. – Катерина Дмитриевна, а ведь Наталья-то права!
Катя помолчала.
– Идемте, я вам покажу, как дело было, – она встала и двинулась из комнаты. Наташа и Катя обменялись улыбками и обе последовали за ней.
Выяснилось, что малая гостиная, в которой работал Соколов, находилась как раз по соседству с тетушкиным будуаром. Карозину это положение вещей ничуть не обрадовало – опять получалось, что проще предположить, будто именно Михаил Соколов и был причастным к подмене векселей. Все сходилось так быстро и легко, что Катя про себя подумала – пора, пора уже повидаться с господином живописцем.
– И что же, он оставался здесь один? – спросила она Наташу. – Ну, хотя бы один раз на несколько минут?
Наташенька сдвинула бровки, припоминая, было ли такое, а потом, под пристальным взглядом Галины Сергеевны, отрицательно покачала головой:
– Нет, такого не было. Но в тот вечер, когда тетушка изволили устроить обед, тогда... Вы помните, тетушка? Мы все были поначалу в столовой, а это вон та комната, – Наташа показала на закрытые двери слева. – А потом перешли сюда.
– Так припомните, дамы, – серьезно попросила Катенька, – могло ли это случиться именно тогда?
– Нет, – в голос ответили обе.
– Я весь вечер была с ними, – добавила сразу же Галина Сергеевна.
– Что ж, пусть так, – вздохнула Катенька. – А где хранились бумаги? – спросила она.
Ее тотчас провели в будуар – небольшую миленькую комнатку и показали бюро, в котором хранилась шкатулка с бумагами.
– А ваш управляющий?.. – спросила Катя, обращаясь к Галине Сергеевне. – Ведь он знал о бумагах?
– Петр Петрович? – переспросила генеральша. – О, ну он-то, должно быть, знал. То есть, если и знал, то от супруга еще, но вот чтобы от меня? – она на минуту задумалась. – Не припомню, чтобы мы с ним это обсуждали.
– Хотелось бы с ним встретиться, – сказала Катя. – Думаю даже, что было бы лучше, если бы Никита Сергеевич с ним сам побеседовал.
– О, ну это извольте, когда пожелаете, – тут же согласно покивала Морошкина. – Известите, в какой день вашему супругу удобнее, и пожалуйста... – она даже пожала кругленькими плечиками, как бы подтверждая, что никаких осложнений в этом вопросе нет и быть не может.
– Хорошо, так и сделаем, а сейчас, извините, мне пора, – Катя улыбнулась.
Галина Сергеевна тотчас ответила улыбкой, а Наташа посмотрела на Катю чуть вопросительно, после чего Катерина Дмитриевна сказала:
– Вы позволите, если Натали меня проводит?
– О, ну конечно же! – тут же согласилась Галина Сергеевна. – Она у меня, бедняжка, и так редко куда выбирается. Больно уж домоседка. Вот только что в Замоскворечье к одной нашей родственнице наведывается регулярно, да и вот в церковь еще, а так... – генеральша приласкала Наташу взглядом, а та ничем не выдала своего волнения при упоминании о «замоскворецкой родственнице», только плотнее сжала губки.
Оказавшись вдвоем, в экипаже, и на прощанье помахав Галине Сергеевне, обе помолчали и только после того, как открытая коляска отъехала от дома, Катя сказала:
– Наташенька, пора бы нам с вашим художником познакомиться. Вы не находите?
Наташа посмотрела на Карозину как-то испуганно, но согласно кивнула.
– Быть может, вы скажете ему, что мне бы хотелось заказать портрет? Мне кажется, не стоит сейчас говорить про векселя, будет лучше познакомится с ним под каким-нибудь более благовидным предлогом.
– Мы встречаемся с ним как раз завтра, – тихо ответила она, – я передам ему. Постараюсь сделать все, чтобы он согласился.
– Вот и славно, – по-доброму улыбнулась Катенька и пожала Наташеньке ручку.
После они стали говорить о коронации, до которой оставалось всего три дня.
Конечно, дома Катенька все обсудила с супругом и Никита Сергеевич согласился, что ему следует поговорить с управляющим. Поддержал он и Катенькино желание познакомится поближе с художником Соколовым.
– Получается, ангел мой, – сказал добродушно Карозин после обеда, когда оба они перешли в гостиную, – что подмена векселей состоялась именно в то время, когда этот самый живописец как раз бывал в доме генеральши? – Катя кивнула. – Тогда отчего же ты сопротивляешься простому соображению, что это он и есть?
Катенька минутку помолчала, не желая рассказывать мужу истинное положение вещей, касающееся Натали, а потом ответила, упрямо выставив вперед кругленький подбородочек:
– А потому, Никита, что именно на него, с первого-то взгляда, все и указывает. Разве эта простая мысль тебя самого не настораживает?
– Нет, – не без улыбки откликнулся супруг. – По-моему, это как раз и есть самый логичный вывод. Ведь ты сама говорила, что поначалу этот бедный художник не желал принимать приглашение генеральши. Быть может, он согласился только после того, как узнал, кто она.
– Нет, Никита, я не согласна, – уверенно, но больше для виду, откликнулась Катенька. – В любом случае, я намерена сама с ним познакомиться и составить свое собственное мнение.
– Что ж, милая, поступай как знаешь, – уступил Карозин тем самым тоном, каким уступают детям.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
И вот на следующий день, уже ввечеру Катерина Дмитриевна Карозина получила записочку от Натали, в которой говорилось, что господин Соколов согласен писать ее портрет и прибудет завтра в одиннадцать, чтобы познакомиться с очаровательной хозяйкой особнячка в Брюсовском переулке и обсудить кое-какие детали. Под деталями, тут же решила Катенька, должно быть, подразумевалась в первую очередь оплата за портрет. Что ж, посмотрим, подумала она, каковы аппетиты у господина художника.
Как раз следующим днем Карозин собирался встретиться с управляющим и тоже, как выразилась его супруга, составить свое о нем мнение. Этот день от лекций был у профессора свободный – достигшее пределов напряжение в ожидании коронации все равно делало невозможным занятия. Словом, Никита Сергеевич предупредил госпожу Морошкину, что хотел бы повидаться с ее управляющим, и та ответила согласием, назначив на полдень.
Как раз следующим днем Карозин собирался встретиться с управляющим и тоже, как выразилась его супруга, составить свое о нем мнение. Этот день от лекций был у профессора свободный – достигшее пределов напряжение в ожидании коронации все равно делало невозможным занятия. Словом, Никита Сергеевич предупредил госпожу Морошкину, что хотел бы повидаться с ее управляющим, и та ответила согласием, назначив на полдень.