– Читали жития святых? – взглядом указала Наташа на книгу в Катиных руках. – Вижу, старинная, – не без уважения добавила она.
– Что? – переспросила Катя. – Ах, да, причем эта, – выделила она тоном, – книга попала ко мне довольно необычным образом.
– А что случилось такого необычного? – тут же с ласковостью поинтересовалась Наташа.
Катя посмотрела на нее в раздумье, а потом вздохнула и отложила небольшой томик.
– Это не важно, – улыбнулась она чуть устало. – Как у тебя дела? Есть что-нибудь новое?
– Он был у вас? – не выдержала наконец Натали и глазки ее заблестели.
– Был, приступил к портрету, ушел не так давно. Ты, наверное, думала его застать?
– Ах, нет, что вы! – воскликнула Наташа. – Наоборот, я намеренно задержалась, чтобы не встретиться с ним. Я всего лишь хотела спросить ваше мнение.
– Мое мнение, Наташа, очень противоречивое, – со вздохом промолвила Катенька. – Ты ведь сама мне сказывала, что происхождения он самого простого, а между тем, держит себя вовсе не как простой человек. И ведет себя так, будто он нам ровня, не тушуется, не смущается и не дерзит. Отчего вот так, ты как думаешь?
– Я спрашивала его об этом, – ответила Наташа с мягкой улыбкой, – да только ведь он такой. Если не желает о чем-то говорить, то из него это и клещами не вытянешь. Вот я и не стала настаивать, чтобы не огорчать его.
– Хорошо, а что ты вообще о нем знаешь? – Катя посмотрела на свою подругу. – С кем он общается, какие взгляды у него, что это вообще за человек? Чего он от жизни хочет?
– У него есть какой-то особенный круг приятелей, но он о них мне тоже не рассказывает. И вообще, боюсь, Катерина Дмитриевна, я вам тут мало чем могу помочь. Он когда со мной, мало о чем таком отвлеченном говорит. Да и говорит вообще мало. – Она помолчала. – Так он вам больше понравился или наоборот?
– Я и сама этого не пойму, – честно призналась Катенька. – Только совсем это не простой человек. Это так. И это единственное, что могу сказать сейчас с полной уверенностью.
Обе помолчали, думая о Соколове. Однако молчание их и задумчивость были прерваны появлением лакея, сообщившего, что Катерину Дмитриевну дожидается «давешний господин».
– Какой давешний? – не поняла Катенька.
– Те, что дня два назад изволили с жандармом приезжать, – ответил Ефим.
– Наташа, это подполковник Фарапонов, у нас с ним был один договор. Если ты не торопишься, то обожди меня. Проводи господина в кабинет, – добавила она Ефиму.
– Нет, Катерина Дмитриевна, я пойду, – ответила Наташа, поднявшись. – У вас дела и не стану я вас от них отвлекать.
– Ну, хорошо, встретимся завтра. Я к вам сама заеду.
Наташа согласилась с этим и Катя, прихватив с собой четьи-минеи, проводила ее и вошла в кабинет, где ее уже ожидал господин подполковник.
– Добрый день, добрый день, Катерина Дмитриевна! – поприветствовал ее Фарапонов и по всему видно было, что он находится в самом замечательном расположении духа. – А у меня для вас интереснейшие новости! – сообщил он с воодушевлением.
– А у меня для вас тоже, – откликнулась Катя, правда, в противовес подполковнику, тихо и невесело.
– А что же таким вот тоном-то, Катерина Дмитриевна? – тут же не удержался подполковник. – Ну да ладно, с вашего позволения я начну, авось, мои новости вас немного воодушевят.
– Да уж нет, наверное, начну я, Денис Николаевич, – мягко возразила Катенька. – Мои-то новости и есть, должно быть, начало... – подполковник согласно кивнул и Катя рассказала ему все, что знала, не утаила ничего. И даже о Наташином увлечении пришлось рассказать.
Во-первых, ей нужно было посоветоваться с кем-то, кто не имеет никакого отношения ко всему происходящему, чтобы человек этот, к тому же весьма сведущий в такого рода делах, мог посмотреть на все услышанное не только беспристрастно, но и с позиции знающего человека, а не дилетанта. Во-вторых, Катенька пыталась ничего не упускать и попробовать свести все детали к единому знаменателю, как говаривал Никита Сергеевич. Ну, и в-третьих, Денис Николаевич слыл тем человеком, на которого можно положиться и который в состоянии хранить чужие секреты, как священник хранит тайну исповеди. Когда же Катя заключила свой рассказ тем, что ни Соколов, ни Наташа ничем не выдали того, что книга им эта знакома, Денис Николаевич взял четьи-минеи в руки и, повертев ее так и эдак, пролистал.
– Действительно, – проговорил он слегка озадаченно, – ничем не примечательная книга, кроме того, что, видать, весьма старинная. Но вы бы позволили мне ее с собою забрать, может, мы в своем отделении что-то и выкопаем?
– Конечно, берите, – ответила Катя. – Но что теперь вы мне расскажете?
– А вот что, – он сел снова в кресло и заговорил другим, более деловым тоном. – Что касается вашего живописца, то вы правы, Катерина Дмитриевна, никакой он не простой. То есть, происхождения он доподлинно дворянского, только больно обнищавшая фамилия. Отец его и поныне жив и живет в своей деревеньке в Калужской губернии. И по документам Михаил Андреевич – дворянин, можете не сомневаться, у нас на него имеются кое-какие сведения. И я вот совершенно не зря так подумал, что это подметное письмишко из-за него писано было. Состоит он в одном кружке, но мы за теми молодцами хорошо приглядываем, и пока у них ничего, кроме разговоров об Французской революции нету. Да кто нынче вот такими беседами не балуется! – махнул рукой Фарапонов. – Интересней-то другое. То, что встречаются эти революционеры не где-нибудь, а отчего-то в сторожке на Божедомке.
– На кладбище? – не сдержала удивленного вопроса Катенька. – Но при чем же здесь?..
– А вот и не поймешь их, Катерина Дмитриевна, – усмехнулся в ответ Фарапонов. – В Мясницкой части о том знают, знают, что каждый месяц двадцать первого числа они там, человек двенадцать, собираются. Только у них всегда в сторожке тихо и с улицы ничего не видать и не слыхать. Да и место довольно странное. Что, в Москве больше и кладбищ нет? – он пожал плечами. – Это же ведь на Божедомку всех беспаспортных, да нищих, да праздношатающихся везут. – Он несколько помолчал, нахмурившись, и продолжил: – Про революционные разговоры тогда откуда известно, спросите. Ну так слежка-то за ними установлена, и потом все они, все эти двенадцать человек – студенты, которые в своем обычном студенческом кругу, в трактирах или вот общежитиях типа Ляпинского – вот тут-то они и ведут эти самые разговоры. А вот чем они раз в месяц на кладбище занимаются?.. – он вздохнул. – Вот это нам и неясно.
– Денис Николаевич, – растерянно проговорила Катя, – я вообще ничего во всем этом понять не могу. Началось-то все, куда как просто, с подмены векселей, а выворачивает-то куда? К тайным сборищам на кладбище... Постойте-ка, а ведь и на том обеде, у Морошкиной, было их человек двенадцать, так мне Наташа говорила. Те самые личности, выходит, у нее трапезничали?
– Сомнительно, – проговорил Фарапонов, подкрутив усы, – поскольку они не подают обычно виду, что знакомы, и не раз такое бывало, что, встретившись на улице, даже не поклонятся друг другу. Впрочем, все может быть.
– И давно вам о них известно? – спросила Катя.
– Да уж около года, – ответил подполковник. – Ну, этим у нас особые люди занимаются, я решился справки навести, так они мне вот такое и выдали.
– Но если они собираются на кладбище, то логично предположить, что тут дело не обходится без магии? – высказала догадку Катя.
– Логично-то логично, но пока вот никаких загадочных случаев или там вредительства какого не было. Когда они стали собираться на Божедомке, за ними честь по чести установили слежку, все про каждого выяснили, последили, как полагается. Они вроде букашек, пока безобидные, так и оставили их в покое, – подполковник пожал плечами.
– И все же, – решила не отступать Катя, – если тут дело в каких-то магических обрядах, а это вполне возможно предположить, то тогда можно объяснить и четьи-минеи, и молчание о сем предмете Соколова. – В чем же там дело? – Катенька нахмурилась, поглядывая на книгу.
– Катерина Дмитриевна, голубушка, послушайтесь старого опытного человека, – со вздохом проговорил Фарапонов, – оставьте эти мысли. А вот что с векселями-то?
– Полагаю, что Соколов был каким-то образом связан с покойным Ковалевым, – отрапортовала по-молодецки Катя. – Именно Соколов и был тем человеком, что подделывал почерки и подпись Сергея Юрьевича. Подменить векселя мог кто угодно из слуг, или вот даже управляющий...
– Или вот племянница генеральшина, – с усмешкой продолжил подполковник.
Катя на минуту задумалась и пожала плечами. Она ничего более не сказала, но, кажется, Фарапонов понял ее молчание так, как и следовало, потому что он опять вздохнул и снова повторил:
– Выбросьте из головы шайку этих сумасшедших. Может, они там в карты режутся до утра?
Катя усмехнулась. Фарапонов тоже.
– И вообще, какое нам до них дело? – не унимался сердобольный полицейский, наблюдая за решительным Катенькиным личиком.
– Нам до них, Денис Николаевич, и правда дела никакого нет. Но вот им до нас, а точнее, до меня...
Тут в кабинет вошел вернувшийся из университета Карозин, несказанно удивился подполковнику, и пришлось все рассказывать заново.
– Не нравится мне эта история, – сказал Никита Сергеевич. И, конечно, его супруга и их гость согласились с замечанием профессора.
Наконец решено было, что книга останется у Кати, которая обратится за консультацией к небезызвестной Анне Антоновне. Может, та увидит в ней что-то такое, что поможет понять, зачем жития святых были Кате вверены. Подполковник распрощался и обещал заглянуть на днях.
– Следовало бы нам все это выкинуть из головы, – сердился Карозин.
– Но что же, Никита, ты хочешь сказать, что пусть некие личности продолжают вмешиваться в нашу жизнь? – не унималась его супруга. – Здесь какая-то тайна и нас, по крайней мере меня, в нее пытаются впутать.
– Тайны, тайны!.. Все бы вам в таинственность поиграть, – проворчал Карозин.
Катя не стала далее с ним препираться, а после обеда, часов в восемь, переоделась и сказала, что прямо сейчас же и едет к Васильевой.
– И правильно, – хмуро отозвался Никита Сергеевич. – Покончи со всем этим как можно скорее!
Катерину Дмитриевну, как и ее мужа, злило только одно – то, что во всем происходящем они не понимали ровным счетом ничего. И так-то было неясно, что там с этими векселями, а тут еще и ночные сборища на кладбище откуда-то. «Вот только мистики и не хватало!» – сердито думала Катенька по дороге к Анне Антоновне. И все-таки был же какой-то скрытый смысл во всем происходящем, обязательно был, но только вот какой?
Ей почему-то казалось, что центральная фигура во всей этой путанице не кто иной, как Соколов, и чем больше она о нем думала, тем более утверждалась в этой мысли. Но тут обычно безошибочная интуиция Катерины Дмитриевны подвела ее самым непростительным образом... Хотя, зачем же вперед заглядывать? Посмотрим, чем обернулась ее встреча с родственницей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
– Что? – переспросила Катя. – Ах, да, причем эта, – выделила она тоном, – книга попала ко мне довольно необычным образом.
– А что случилось такого необычного? – тут же с ласковостью поинтересовалась Наташа.
Катя посмотрела на нее в раздумье, а потом вздохнула и отложила небольшой томик.
– Это не важно, – улыбнулась она чуть устало. – Как у тебя дела? Есть что-нибудь новое?
– Он был у вас? – не выдержала наконец Натали и глазки ее заблестели.
– Был, приступил к портрету, ушел не так давно. Ты, наверное, думала его застать?
– Ах, нет, что вы! – воскликнула Наташа. – Наоборот, я намеренно задержалась, чтобы не встретиться с ним. Я всего лишь хотела спросить ваше мнение.
– Мое мнение, Наташа, очень противоречивое, – со вздохом промолвила Катенька. – Ты ведь сама мне сказывала, что происхождения он самого простого, а между тем, держит себя вовсе не как простой человек. И ведет себя так, будто он нам ровня, не тушуется, не смущается и не дерзит. Отчего вот так, ты как думаешь?
– Я спрашивала его об этом, – ответила Наташа с мягкой улыбкой, – да только ведь он такой. Если не желает о чем-то говорить, то из него это и клещами не вытянешь. Вот я и не стала настаивать, чтобы не огорчать его.
– Хорошо, а что ты вообще о нем знаешь? – Катя посмотрела на свою подругу. – С кем он общается, какие взгляды у него, что это вообще за человек? Чего он от жизни хочет?
– У него есть какой-то особенный круг приятелей, но он о них мне тоже не рассказывает. И вообще, боюсь, Катерина Дмитриевна, я вам тут мало чем могу помочь. Он когда со мной, мало о чем таком отвлеченном говорит. Да и говорит вообще мало. – Она помолчала. – Так он вам больше понравился или наоборот?
– Я и сама этого не пойму, – честно призналась Катенька. – Только совсем это не простой человек. Это так. И это единственное, что могу сказать сейчас с полной уверенностью.
Обе помолчали, думая о Соколове. Однако молчание их и задумчивость были прерваны появлением лакея, сообщившего, что Катерину Дмитриевну дожидается «давешний господин».
– Какой давешний? – не поняла Катенька.
– Те, что дня два назад изволили с жандармом приезжать, – ответил Ефим.
– Наташа, это подполковник Фарапонов, у нас с ним был один договор. Если ты не торопишься, то обожди меня. Проводи господина в кабинет, – добавила она Ефиму.
– Нет, Катерина Дмитриевна, я пойду, – ответила Наташа, поднявшись. – У вас дела и не стану я вас от них отвлекать.
– Ну, хорошо, встретимся завтра. Я к вам сама заеду.
Наташа согласилась с этим и Катя, прихватив с собой четьи-минеи, проводила ее и вошла в кабинет, где ее уже ожидал господин подполковник.
– Добрый день, добрый день, Катерина Дмитриевна! – поприветствовал ее Фарапонов и по всему видно было, что он находится в самом замечательном расположении духа. – А у меня для вас интереснейшие новости! – сообщил он с воодушевлением.
– А у меня для вас тоже, – откликнулась Катя, правда, в противовес подполковнику, тихо и невесело.
– А что же таким вот тоном-то, Катерина Дмитриевна? – тут же не удержался подполковник. – Ну да ладно, с вашего позволения я начну, авось, мои новости вас немного воодушевят.
– Да уж нет, наверное, начну я, Денис Николаевич, – мягко возразила Катенька. – Мои-то новости и есть, должно быть, начало... – подполковник согласно кивнул и Катя рассказала ему все, что знала, не утаила ничего. И даже о Наташином увлечении пришлось рассказать.
Во-первых, ей нужно было посоветоваться с кем-то, кто не имеет никакого отношения ко всему происходящему, чтобы человек этот, к тому же весьма сведущий в такого рода делах, мог посмотреть на все услышанное не только беспристрастно, но и с позиции знающего человека, а не дилетанта. Во-вторых, Катенька пыталась ничего не упускать и попробовать свести все детали к единому знаменателю, как говаривал Никита Сергеевич. Ну, и в-третьих, Денис Николаевич слыл тем человеком, на которого можно положиться и который в состоянии хранить чужие секреты, как священник хранит тайну исповеди. Когда же Катя заключила свой рассказ тем, что ни Соколов, ни Наташа ничем не выдали того, что книга им эта знакома, Денис Николаевич взял четьи-минеи в руки и, повертев ее так и эдак, пролистал.
– Действительно, – проговорил он слегка озадаченно, – ничем не примечательная книга, кроме того, что, видать, весьма старинная. Но вы бы позволили мне ее с собою забрать, может, мы в своем отделении что-то и выкопаем?
– Конечно, берите, – ответила Катя. – Но что теперь вы мне расскажете?
– А вот что, – он сел снова в кресло и заговорил другим, более деловым тоном. – Что касается вашего живописца, то вы правы, Катерина Дмитриевна, никакой он не простой. То есть, происхождения он доподлинно дворянского, только больно обнищавшая фамилия. Отец его и поныне жив и живет в своей деревеньке в Калужской губернии. И по документам Михаил Андреевич – дворянин, можете не сомневаться, у нас на него имеются кое-какие сведения. И я вот совершенно не зря так подумал, что это подметное письмишко из-за него писано было. Состоит он в одном кружке, но мы за теми молодцами хорошо приглядываем, и пока у них ничего, кроме разговоров об Французской революции нету. Да кто нынче вот такими беседами не балуется! – махнул рукой Фарапонов. – Интересней-то другое. То, что встречаются эти революционеры не где-нибудь, а отчего-то в сторожке на Божедомке.
– На кладбище? – не сдержала удивленного вопроса Катенька. – Но при чем же здесь?..
– А вот и не поймешь их, Катерина Дмитриевна, – усмехнулся в ответ Фарапонов. – В Мясницкой части о том знают, знают, что каждый месяц двадцать первого числа они там, человек двенадцать, собираются. Только у них всегда в сторожке тихо и с улицы ничего не видать и не слыхать. Да и место довольно странное. Что, в Москве больше и кладбищ нет? – он пожал плечами. – Это же ведь на Божедомку всех беспаспортных, да нищих, да праздношатающихся везут. – Он несколько помолчал, нахмурившись, и продолжил: – Про революционные разговоры тогда откуда известно, спросите. Ну так слежка-то за ними установлена, и потом все они, все эти двенадцать человек – студенты, которые в своем обычном студенческом кругу, в трактирах или вот общежитиях типа Ляпинского – вот тут-то они и ведут эти самые разговоры. А вот чем они раз в месяц на кладбище занимаются?.. – он вздохнул. – Вот это нам и неясно.
– Денис Николаевич, – растерянно проговорила Катя, – я вообще ничего во всем этом понять не могу. Началось-то все, куда как просто, с подмены векселей, а выворачивает-то куда? К тайным сборищам на кладбище... Постойте-ка, а ведь и на том обеде, у Морошкиной, было их человек двенадцать, так мне Наташа говорила. Те самые личности, выходит, у нее трапезничали?
– Сомнительно, – проговорил Фарапонов, подкрутив усы, – поскольку они не подают обычно виду, что знакомы, и не раз такое бывало, что, встретившись на улице, даже не поклонятся друг другу. Впрочем, все может быть.
– И давно вам о них известно? – спросила Катя.
– Да уж около года, – ответил подполковник. – Ну, этим у нас особые люди занимаются, я решился справки навести, так они мне вот такое и выдали.
– Но если они собираются на кладбище, то логично предположить, что тут дело не обходится без магии? – высказала догадку Катя.
– Логично-то логично, но пока вот никаких загадочных случаев или там вредительства какого не было. Когда они стали собираться на Божедомке, за ними честь по чести установили слежку, все про каждого выяснили, последили, как полагается. Они вроде букашек, пока безобидные, так и оставили их в покое, – подполковник пожал плечами.
– И все же, – решила не отступать Катя, – если тут дело в каких-то магических обрядах, а это вполне возможно предположить, то тогда можно объяснить и четьи-минеи, и молчание о сем предмете Соколова. – В чем же там дело? – Катенька нахмурилась, поглядывая на книгу.
– Катерина Дмитриевна, голубушка, послушайтесь старого опытного человека, – со вздохом проговорил Фарапонов, – оставьте эти мысли. А вот что с векселями-то?
– Полагаю, что Соколов был каким-то образом связан с покойным Ковалевым, – отрапортовала по-молодецки Катя. – Именно Соколов и был тем человеком, что подделывал почерки и подпись Сергея Юрьевича. Подменить векселя мог кто угодно из слуг, или вот даже управляющий...
– Или вот племянница генеральшина, – с усмешкой продолжил подполковник.
Катя на минуту задумалась и пожала плечами. Она ничего более не сказала, но, кажется, Фарапонов понял ее молчание так, как и следовало, потому что он опять вздохнул и снова повторил:
– Выбросьте из головы шайку этих сумасшедших. Может, они там в карты режутся до утра?
Катя усмехнулась. Фарапонов тоже.
– И вообще, какое нам до них дело? – не унимался сердобольный полицейский, наблюдая за решительным Катенькиным личиком.
– Нам до них, Денис Николаевич, и правда дела никакого нет. Но вот им до нас, а точнее, до меня...
Тут в кабинет вошел вернувшийся из университета Карозин, несказанно удивился подполковнику, и пришлось все рассказывать заново.
– Не нравится мне эта история, – сказал Никита Сергеевич. И, конечно, его супруга и их гость согласились с замечанием профессора.
Наконец решено было, что книга останется у Кати, которая обратится за консультацией к небезызвестной Анне Антоновне. Может, та увидит в ней что-то такое, что поможет понять, зачем жития святых были Кате вверены. Подполковник распрощался и обещал заглянуть на днях.
– Следовало бы нам все это выкинуть из головы, – сердился Карозин.
– Но что же, Никита, ты хочешь сказать, что пусть некие личности продолжают вмешиваться в нашу жизнь? – не унималась его супруга. – Здесь какая-то тайна и нас, по крайней мере меня, в нее пытаются впутать.
– Тайны, тайны!.. Все бы вам в таинственность поиграть, – проворчал Карозин.
Катя не стала далее с ним препираться, а после обеда, часов в восемь, переоделась и сказала, что прямо сейчас же и едет к Васильевой.
– И правильно, – хмуро отозвался Никита Сергеевич. – Покончи со всем этим как можно скорее!
Катерину Дмитриевну, как и ее мужа, злило только одно – то, что во всем происходящем они не понимали ровным счетом ничего. И так-то было неясно, что там с этими векселями, а тут еще и ночные сборища на кладбище откуда-то. «Вот только мистики и не хватало!» – сердито думала Катенька по дороге к Анне Антоновне. И все-таки был же какой-то скрытый смысл во всем происходящем, обязательно был, но только вот какой?
Ей почему-то казалось, что центральная фигура во всей этой путанице не кто иной, как Соколов, и чем больше она о нем думала, тем более утверждалась в этой мысли. Но тут обычно безошибочная интуиция Катерины Дмитриевны подвела ее самым непростительным образом... Хотя, зачем же вперед заглядывать? Посмотрим, чем обернулась ее встреча с родственницей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
У Анны Антоновны Катеньку, как всегда, встретили весьма радушно. Нынче у Васильевой был один из тех самых вечеров, на которых, как правило, собирались любители мистики. Небольшой круг, состоящий человек из восьми, уже собрался в гостиной. Катя, войдя в небольшую, неярко освещенную комнату, подумала, что попала как нельзя кстати, возможно, если и не сама Анна Антоновна, то кто-то из ее гостей что-либо знает или слышал о тех ночных сборищах на Божедомке.
Анна Антоновна поднялась Катеньке навстречу и, извинившись, отвела ее в будуар – соседнюю с гостиной комнату.
– Что случилось, голубушка? – спросила она, заглядывая Кате в глаза.
– Я, как всегда, приехала посоветоваться, – улыбнулась Катя. – Разве на чью-то еще помощь я могу рассчитывать так, как на вашу?
– Я всегда рада тебе помочь и всегда это говорю, – откликнулась Анна Антоновна, – но сегодня, друг мой, боюсь, не смогу уделить тебе необходимое внимание.
– О, как раз наоборот, – сказала на это Катя и вкратце поведала суть дела и показала четьи-минеи.
Васильева кивнула и книжку положила на бюро.
– Что ж, тогда ты пришла вовремя, – слегка нахмурившись, проговорила Васильева. – Тебе даже не надо специально что-то объяснять этим людям, разговор так или иначе, но все равно пойдет о подобного рода вещах. Сама-то я, признаться, ничего о тех двенадцати до сих пор не слыхивала, но, возможно, кто-то их моих гостей что-то да знает. Словом, сделаем так, – Анна Антоновна прошлась по маленькой комнатке и, решительно кивнув, продолжила: – Я представлю тебя им, а там как-нибудь поверну разговор в нужное русло. В полночь у нас сеанс спиритизма, если захочешь – можешь остаться. Будем вызывать дух Александра Македонского, – заключила она с самым серьезным видом.
Катя только кивнула, стараясь не улыбнуться, чтобы не задеть чувства своей родственницы. Сама она, конечно, ничуть не верила в такие вот вещи и совершенно не собиралась в них участвовать.
Дамы вышли к гостям и Васильева представила собравшихся.
– Полина Аркадьевна Шпильтц, – указала Васильева на полную даму, нещадно затянутую в малиновый шелк и обмахивающуюся веером, хотя в гостиной было и не жарко, несмотря на горящий камин. Дама покровительственно улыбнулась.
Дальше Катю представили Анастасии Викентьевне Бровской – довольно молодой еще худосочной особе в черном муслине, чье лицо – тонкое и строгое – было бледным и сосредоточенным, и всякому стало бы понятно, что ее гложет какая-то глубокая и давняя печаль. Еще одной женщиной была маленькая старушка, сидящая у самого огня, вся какая-то сморщенная и неприветливая, судя по колючему взгляду ее карих глазок. На ней было старомодное платье и чепец и звали ее Марфа Алексеевна Сугробина. Катя вспомнила, что она была вдовой какого-то генерала и о ней ходили уж вовсе неприличные слухи – будто это она отравила своего супруга. Заглянув ей на мгновение в глаза, Катерина Дмитриевна отчего-то даже поверила в это, так же как и в то, что она, может быть, вообще ведьма. А ведь и такое о Марфе Алексеевне говаривали.
Мужчин было четверо – Всеволод Семенович Теличкин, бывший военный, лет шестидесяти на вид, с большой проплешиной на самой макушке, одетый в коричневую чесучовую пару, гладко выбритый, с большими водянистыми глазами. Второй был моложе, сорока с небольшим, и по виду тоже из бывших военных, одет он был во все черное, звали его Павел Павлович Никитин, и его хмурое бледное лицо Кате не понравилось совершенно. Третьим был штатский, совсем молодой человек лет двадцати, одетый в серый сюртук, миловидный, как барышня, секретарь Александр Александрович Плутягин. Он взглянул на Катю и его розовое личико как-то даже засветилось. И наконец, последним мужчиной в этом, как показалось Кате, странном обществе был смешной маленький человечек с крючковатым носом и франтоватыми усишками, звали его Владимир Сергеевич Подольцев и, как стало ясно чуть позже, он-то и был здесь первым лицом.
Катя скромно устроилась на боковом диванчике, общество продолжило прерванный ее появлением разговор, который, как выяснилось, касался недавних событий – и здесь говорили о коронации.
– По всем приметам, – подала голос полная дама, – царствование будет сильным.
– Ну для этаких выводов, матушка, – неприятно хихикнул Подольцев, – вовсе не нужны приметы. Государь уже зарекомендовал себя человеком сильной воли.
Присутствующие помолчали и одобрительно похмыкали, и тут Анна Антоновна проговорила:
– А что это, Владимир Сергеевич, за слухи идут, будто появилось какое-то тайное общество из двенадцати студентов, которые раз в месяц собираются в сторожке на Божедомке. Это кто же таковые будут и чем они там занимаются?
– Прослышали уже, матушка, – слащаво заулыбался Подольцев в ответ и прижег Катю неприятным взглядом темных своих глазок. – Да что там, дилетанты, – пшикнул он, из чего Катя сделала вывод, что свою компанию Подольцев таковой не считает. – Прослышали они одну историю, помните, о некоей особе, – с самым невинным видом промолвил он, – которая неподалеку проживала и будто был у ней договор с самим... – выделил он голосом, отчего всем присутствующим стало ясно, о ком идет речь. – И будто бы, когда ее хоронили...
– Экая чушь! – фыркнула Анна Антоновна, бесцеремонно его перебив, поскольку историю эту, как видно, вполне хорошо знали все присутствующие, кроме Катеньки, разумеется. – Неужели молодые и вполне образованные люди могут в такие вот бабушкины сказки верить!
– А чего бы им не верить? – невозмутимо пожал плечами Подольцев. – Вон ведь и в приметы многие до сих пор верят, а чем это не бабушкины сказки?
– Ну, не скажите... – попыталась было возразить полная дама, но Анна Антоновна снова перебила:
– Так и что же, голубчик Владимир Сергеевич, неужто они верят в то, что особа эта может в любое время появиться снова? И что же, за тем они там и собираются, что ли?
– Вот именно, – с достоинством ответил Подольцев. – Верят именно в это-с.
Катя ничего не понимала, так как не слышала ни разу ничего подобного той истории, о которой шла речь. Она посмотрела на Анну Антоновну вопросительно, но та только нахмурилась и чуть заметно кивнула. Потом, мол, после расскажу.
Катя подавила вздох.
– Поверить не могу! – возмущенно заявила Анна Антоновна и тема, видимо, этим возгласом была закрыта.
Катя посидела еще какое-то время, а потом, когда гости пили чай, Анна Антоновна выманила ее потихоньку в будуар и проговорила:
– Вот что, голубушка, я никак не ожидала, что может выплыть та история, и сроду бы не поверила, что кто-то еще в такое способен верить, но... Расскажу ее тебе после. Хочешь, даже завтра расскажу, но не сейчас. И книжку твою посмотрю, обещаю. Если там и правда... – тут она сама себя оборвала и вздохнула.
– Тогда я, наверное, поеду домой, – не слишком уверенно проговорила Катя.
– Это как захочешь, – откликнулась Анна Антоновна и Катю ее тон несколько удивил. Васильева была не на шутку взволнована.
– С ними я сама за тебя попрощаюсь, – сказала Анна Антоновна, целуя Катенькину щеку. Катя кивнула и отправилась домой.
Что же это за таинственная история, воспоминание о которой так неприятно подействовало на Анну Антоновну, – думала Катя по дороге домой. Что касается ее, то она ничего похожего не могла и припомнить. Получалось как-то совсем уж не очень. Катя еще больше против прежнего расстроилась и огорчилась, но для себя уже решила втайне от всех, что она-то уж не побоится сама поглядеть, зачем эти странные молодые люди собираются на кладбище. Нынче восемнадцатое, до двадцать первого ждать недолго. Катя вспомнила, как следила за одной опереточной красоткой, дурачащей молоденьких девушек – и тогда она не побоялась, не побоится и теперь. И когда вот так подумала, то тогда только и поняла, что собралась, похоже, проследить за таинственным сборищем на кладбище. Это ее решение удивило Катеньку, а настроение ее вконец было испорчено.
Никита встретил ее внизу и тотчас поинтересовался, что новенького.
– Да ничего, – расстроенно проговорила Катенька. – Какая-то там история, но какая именно, мне нынче узнать не довелось. – Никита, – вдруг поддавшись минутному порыву, прильнула к мужу Катя, – давай уедем куда-нибудь. Все это мне так не нравится! Чувство такое, будто я в какой-то паутине увязла. Не хочу так!
– Ну что ты, маленькая, – ласково улыбнулся Карозин и погладил ее по волосам. – Ведь ничего страшного не происходит.
– Никита, – снова жалостливо проговорила Катя и замолчала. Минутный порыв прошел и она вздохнула – свободней и отчего-то обреченной.
– Ну вот так, голубушка, книжка твоя, – она достала из ридикюля четьи-минеи, – принадлежит одной особе, той самой, про которую мы вечером говорили.
Катя села напротив и приготовилась слушать.
– Эх, голубка, что-то не нравится мне все это! – как-то совсем уж по-простому проговорила Анна Антоновна. Потом помолчала немножко и снова заговорила:
– Ни за что бы не поверила, что до сих пор такие предрассудки могут существовать, а вот поди ж ты, не могу не верить. Не знаю, слышала ли ты, что в той части города жила незаконная дочь графа Шереметева. Он хоть и не признал ее официально, но только воспитывалась она с младенчества честь по чести, как настоящая графиня, и жила – ни в чем отказу никогда не знала. Мать ее при родах скончалась, а записали ее как дочь одного бедного дальнего графского родственника. Звали ее Натальей и, говорят, была она чудо как собой хороша. Лет до семнадцати ходили за ней мамки да няньки – дело-то было в конце прошлого века. И хоть привыкла она к роскоши с детства, а в свет ей дорога была заказана, слухи-то, сама знаешь, как ползут. Словом, ни для кого здесь не секрет был, что граф ее со своей служанкой прижил. Положение у девушки было незавидное, о хорошей партии и думать было нечего. И вот приехала к ней как-то одна родственница, и тотчас пошли другие слухи – будто стало что-то странное в особняке творится – по ночам бегают по окнам огни, собаки на дворе воем воют, да и сама Наташа изменилась. Из приветливой да ласковой барышни, у которой один только недостаток и был, что незаконное ее происхождение, превратилась она в особу хмурую и молчаливую. От соседей слух и пошел, будто родственница та, Прасковьей ее звали, не иначе как ведьма. Сказки бабушкины, скажешь? – перебила сама себя Анна Антоновна. – Но только было это давно, – заметила она таким тоном, будто прежнюю дремучесть это извиняло. Катя молча слушала. – Но я тебе только то рассказываю, что до нас дошло. Так вот, в день Наташиного рождения, когда должно было ей восемнадцать исполниться, слуги сказывали, что заперлась с ней Прасковья в дальней комнате, и что они там делали – о том никому до сих пор неизвестно, но только после той ночи открылся у Наташи дар – стала она людям будущее предсказывать. Да так ловко говорила, что скоро об ней молва разнеслась на всю Москву, и стали к ней все ходить. Только тяжело Наташе эти прорицания давались – она зачахла за год, сгорела будто свечка. Когда позвали священника отходную читать, так его Прасковья взашей выгнала и похоронить Наташу по православному обряду не позволила, а потому сделали ей могилку за кладбищенской оградой. И там, говорят, не раз ворона черного видали. Слухи нехорошие дошли до губернатора и велел он Прасковью эту арестовать, а могилку освятить. Только сколько не пытались вызнать у старухи, что там на самом деле было, да и почему она не позволила похоронить как следовало свою племянницу, та только одно говорила, что, мол, в одну из годовщин вернется Наташин дух и тому, кто не побоится, все предскажет, а больше-то от нее ничего и не узнали. И четьи-минеи эти, – кивнула на книгу Васильева, – Наташины, только сдается мне, что освятить их надо, потому что неизвестно еще, для каких целей ими пользовались. – Васильева замолчала.
– Анна Антоновна! – не удержалась от удивленного восклицания Катя. – Неужели вы во все это верите?
– И не поверила бы, – фыркнула Васильева, – да только... – но тут она как-то прикусила себе язычок и, поморгав, заговорила иначе: – Катенька, голубушка, ты вот сказывала, что собираются на Божедомке молодые люди? – Катя кивнула. – И числом их будто бы двенадцать? – Катя снова кивнула в подтверждение. – А собираются они каждый месяц двадцать первого числа?..
– Анна Антоновна, я вижу вы не все мне рассказали? – вместо ответа проговорила Катя. – Говорите, в чем же дело? Неужели эти мальчики верят в то, что дух этой несчастной вернется? И что же, они хотят, чтобы она им будущее предсказала? Но неужели нынче в Москве мало прорицателей и гадателей всех мастей? К чему же все эти старания, ведь они там около году уже собираются.
– Эх, Катенька, – вздохнула Васильева. – Что толку-то от всех этих гадателей? Я и сама к ним захаживала, хотела проверить, действительно ли на что способны или так, шарлатаны. И что же, поняла, что никого путного у нас здесь не имеется.
– А как же ваши спиритические сеансы? – поинтересовалась Катя. – Вы ведь, наверное, тоже вопросы о будущем на них задаете.
– Это совсем другое. И потом... – Но Анна Антоновна снова осеклась и не дала себе договорить. – В общем так, Катюша, лучше бы тебе снести эти четьи-минеи в церковь, да освятить. А про эту историю лучше забудь. Авось ничего у них там не выйдет... – заключила она каким-то особенным тоном.
Катя посмотрела на нее внимательней и на мгновение выражение ее лица показалось ей чужим и незнакомым. Но тут же впечатление это пропало, потому что Анна Антоновна улыбнулась и заговорила иначе:
– Так что, хотела ты знать, чем там могут они заниматься, вот я тебе и рассказала.
– Спасибо, Анна Антоновна, – благодарно промолвила Карозина. – В который уж раз вы меня выручаете.
– Пустяки, голубушка, а теперь прости, мне надо еще с визитами заехать.
Они, как принято было, обменялись поцелуями и Анна Антоновна покинула Катенькин дом. Катя осталась в задумчивости, а вечером все пересказала Карозину. Тот, конечно, поиздевался от души и во всей этой истории не осталось ничего более-менее серьезного после того, как Никита Сергеевич постарался над нею. Впрочем, для себя Катя решила, что четьи-минеи она завтра же отнесет в церковь. И вот только следующим днем, в церкви, освятив уже книгу, она раскрыла ее и тут ей показалось, что книга очень похожа на ту, что была ей столь странным образом передана, но не та. Чувство было очень сильным и Катя, возвращаясь с ранней обедни, старалась в деталях припомнить, как выглядели подброшенные ей жития святых, перелистывала этот том, но ничем кроме своего личного чувства не могла ни подтвердить эту догадку, ни опровергнуть.
Анна Антоновна поднялась Катеньке навстречу и, извинившись, отвела ее в будуар – соседнюю с гостиной комнату.
– Что случилось, голубушка? – спросила она, заглядывая Кате в глаза.
– Я, как всегда, приехала посоветоваться, – улыбнулась Катя. – Разве на чью-то еще помощь я могу рассчитывать так, как на вашу?
– Я всегда рада тебе помочь и всегда это говорю, – откликнулась Анна Антоновна, – но сегодня, друг мой, боюсь, не смогу уделить тебе необходимое внимание.
– О, как раз наоборот, – сказала на это Катя и вкратце поведала суть дела и показала четьи-минеи.
Васильева кивнула и книжку положила на бюро.
– Что ж, тогда ты пришла вовремя, – слегка нахмурившись, проговорила Васильева. – Тебе даже не надо специально что-то объяснять этим людям, разговор так или иначе, но все равно пойдет о подобного рода вещах. Сама-то я, признаться, ничего о тех двенадцати до сих пор не слыхивала, но, возможно, кто-то их моих гостей что-то да знает. Словом, сделаем так, – Анна Антоновна прошлась по маленькой комнатке и, решительно кивнув, продолжила: – Я представлю тебя им, а там как-нибудь поверну разговор в нужное русло. В полночь у нас сеанс спиритизма, если захочешь – можешь остаться. Будем вызывать дух Александра Македонского, – заключила она с самым серьезным видом.
Катя только кивнула, стараясь не улыбнуться, чтобы не задеть чувства своей родственницы. Сама она, конечно, ничуть не верила в такие вот вещи и совершенно не собиралась в них участвовать.
Дамы вышли к гостям и Васильева представила собравшихся.
– Полина Аркадьевна Шпильтц, – указала Васильева на полную даму, нещадно затянутую в малиновый шелк и обмахивающуюся веером, хотя в гостиной было и не жарко, несмотря на горящий камин. Дама покровительственно улыбнулась.
Дальше Катю представили Анастасии Викентьевне Бровской – довольно молодой еще худосочной особе в черном муслине, чье лицо – тонкое и строгое – было бледным и сосредоточенным, и всякому стало бы понятно, что ее гложет какая-то глубокая и давняя печаль. Еще одной женщиной была маленькая старушка, сидящая у самого огня, вся какая-то сморщенная и неприветливая, судя по колючему взгляду ее карих глазок. На ней было старомодное платье и чепец и звали ее Марфа Алексеевна Сугробина. Катя вспомнила, что она была вдовой какого-то генерала и о ней ходили уж вовсе неприличные слухи – будто это она отравила своего супруга. Заглянув ей на мгновение в глаза, Катерина Дмитриевна отчего-то даже поверила в это, так же как и в то, что она, может быть, вообще ведьма. А ведь и такое о Марфе Алексеевне говаривали.
Мужчин было четверо – Всеволод Семенович Теличкин, бывший военный, лет шестидесяти на вид, с большой проплешиной на самой макушке, одетый в коричневую чесучовую пару, гладко выбритый, с большими водянистыми глазами. Второй был моложе, сорока с небольшим, и по виду тоже из бывших военных, одет он был во все черное, звали его Павел Павлович Никитин, и его хмурое бледное лицо Кате не понравилось совершенно. Третьим был штатский, совсем молодой человек лет двадцати, одетый в серый сюртук, миловидный, как барышня, секретарь Александр Александрович Плутягин. Он взглянул на Катю и его розовое личико как-то даже засветилось. И наконец, последним мужчиной в этом, как показалось Кате, странном обществе был смешной маленький человечек с крючковатым носом и франтоватыми усишками, звали его Владимир Сергеевич Подольцев и, как стало ясно чуть позже, он-то и был здесь первым лицом.
Катя скромно устроилась на боковом диванчике, общество продолжило прерванный ее появлением разговор, который, как выяснилось, касался недавних событий – и здесь говорили о коронации.
– По всем приметам, – подала голос полная дама, – царствование будет сильным.
– Ну для этаких выводов, матушка, – неприятно хихикнул Подольцев, – вовсе не нужны приметы. Государь уже зарекомендовал себя человеком сильной воли.
Присутствующие помолчали и одобрительно похмыкали, и тут Анна Антоновна проговорила:
– А что это, Владимир Сергеевич, за слухи идут, будто появилось какое-то тайное общество из двенадцати студентов, которые раз в месяц собираются в сторожке на Божедомке. Это кто же таковые будут и чем они там занимаются?
– Прослышали уже, матушка, – слащаво заулыбался Подольцев в ответ и прижег Катю неприятным взглядом темных своих глазок. – Да что там, дилетанты, – пшикнул он, из чего Катя сделала вывод, что свою компанию Подольцев таковой не считает. – Прослышали они одну историю, помните, о некоей особе, – с самым невинным видом промолвил он, – которая неподалеку проживала и будто был у ней договор с самим... – выделил он голосом, отчего всем присутствующим стало ясно, о ком идет речь. – И будто бы, когда ее хоронили...
– Экая чушь! – фыркнула Анна Антоновна, бесцеремонно его перебив, поскольку историю эту, как видно, вполне хорошо знали все присутствующие, кроме Катеньки, разумеется. – Неужели молодые и вполне образованные люди могут в такие вот бабушкины сказки верить!
– А чего бы им не верить? – невозмутимо пожал плечами Подольцев. – Вон ведь и в приметы многие до сих пор верят, а чем это не бабушкины сказки?
– Ну, не скажите... – попыталась было возразить полная дама, но Анна Антоновна снова перебила:
– Так и что же, голубчик Владимир Сергеевич, неужто они верят в то, что особа эта может в любое время появиться снова? И что же, за тем они там и собираются, что ли?
– Вот именно, – с достоинством ответил Подольцев. – Верят именно в это-с.
Катя ничего не понимала, так как не слышала ни разу ничего подобного той истории, о которой шла речь. Она посмотрела на Анну Антоновну вопросительно, но та только нахмурилась и чуть заметно кивнула. Потом, мол, после расскажу.
Катя подавила вздох.
– Поверить не могу! – возмущенно заявила Анна Антоновна и тема, видимо, этим возгласом была закрыта.
Катя посидела еще какое-то время, а потом, когда гости пили чай, Анна Антоновна выманила ее потихоньку в будуар и проговорила:
– Вот что, голубушка, я никак не ожидала, что может выплыть та история, и сроду бы не поверила, что кто-то еще в такое способен верить, но... Расскажу ее тебе после. Хочешь, даже завтра расскажу, но не сейчас. И книжку твою посмотрю, обещаю. Если там и правда... – тут она сама себя оборвала и вздохнула.
– Тогда я, наверное, поеду домой, – не слишком уверенно проговорила Катя.
– Это как захочешь, – откликнулась Анна Антоновна и Катю ее тон несколько удивил. Васильева была не на шутку взволнована.
– С ними я сама за тебя попрощаюсь, – сказала Анна Антоновна, целуя Катенькину щеку. Катя кивнула и отправилась домой.
Что же это за таинственная история, воспоминание о которой так неприятно подействовало на Анну Антоновну, – думала Катя по дороге домой. Что касается ее, то она ничего похожего не могла и припомнить. Получалось как-то совсем уж не очень. Катя еще больше против прежнего расстроилась и огорчилась, но для себя уже решила втайне от всех, что она-то уж не побоится сама поглядеть, зачем эти странные молодые люди собираются на кладбище. Нынче восемнадцатое, до двадцать первого ждать недолго. Катя вспомнила, как следила за одной опереточной красоткой, дурачащей молоденьких девушек – и тогда она не побоялась, не побоится и теперь. И когда вот так подумала, то тогда только и поняла, что собралась, похоже, проследить за таинственным сборищем на кладбище. Это ее решение удивило Катеньку, а настроение ее вконец было испорчено.
Никита встретил ее внизу и тотчас поинтересовался, что новенького.
– Да ничего, – расстроенно проговорила Катенька. – Какая-то там история, но какая именно, мне нынче узнать не довелось. – Никита, – вдруг поддавшись минутному порыву, прильнула к мужу Катя, – давай уедем куда-нибудь. Все это мне так не нравится! Чувство такое, будто я в какой-то паутине увязла. Не хочу так!
– Ну что ты, маленькая, – ласково улыбнулся Карозин и погладил ее по волосам. – Ведь ничего страшного не происходит.
– Никита, – снова жалостливо проговорила Катя и замолчала. Минутный порыв прошел и она вздохнула – свободней и отчего-то обреченной.
* * *
На следующий день Катя ждала Соколова. Однако вот часы показали четверть двенадцатого, вот и половина, а Соколова нет как нет. Без четверти двенадцать Кате, которая уже успела основательно наволноваться, Ефим доложил, что приехала Васильева. Катя, конечно, велела просить. Анна Антоновна была явно расстроена, она мимоходом чмокнула Катю в щеку и опустилась в кресло.– Ну вот так, голубушка, книжка твоя, – она достала из ридикюля четьи-минеи, – принадлежит одной особе, той самой, про которую мы вечером говорили.
Катя села напротив и приготовилась слушать.
– Эх, голубка, что-то не нравится мне все это! – как-то совсем уж по-простому проговорила Анна Антоновна. Потом помолчала немножко и снова заговорила:
– Ни за что бы не поверила, что до сих пор такие предрассудки могут существовать, а вот поди ж ты, не могу не верить. Не знаю, слышала ли ты, что в той части города жила незаконная дочь графа Шереметева. Он хоть и не признал ее официально, но только воспитывалась она с младенчества честь по чести, как настоящая графиня, и жила – ни в чем отказу никогда не знала. Мать ее при родах скончалась, а записали ее как дочь одного бедного дальнего графского родственника. Звали ее Натальей и, говорят, была она чудо как собой хороша. Лет до семнадцати ходили за ней мамки да няньки – дело-то было в конце прошлого века. И хоть привыкла она к роскоши с детства, а в свет ей дорога была заказана, слухи-то, сама знаешь, как ползут. Словом, ни для кого здесь не секрет был, что граф ее со своей служанкой прижил. Положение у девушки было незавидное, о хорошей партии и думать было нечего. И вот приехала к ней как-то одна родственница, и тотчас пошли другие слухи – будто стало что-то странное в особняке творится – по ночам бегают по окнам огни, собаки на дворе воем воют, да и сама Наташа изменилась. Из приветливой да ласковой барышни, у которой один только недостаток и был, что незаконное ее происхождение, превратилась она в особу хмурую и молчаливую. От соседей слух и пошел, будто родственница та, Прасковьей ее звали, не иначе как ведьма. Сказки бабушкины, скажешь? – перебила сама себя Анна Антоновна. – Но только было это давно, – заметила она таким тоном, будто прежнюю дремучесть это извиняло. Катя молча слушала. – Но я тебе только то рассказываю, что до нас дошло. Так вот, в день Наташиного рождения, когда должно было ей восемнадцать исполниться, слуги сказывали, что заперлась с ней Прасковья в дальней комнате, и что они там делали – о том никому до сих пор неизвестно, но только после той ночи открылся у Наташи дар – стала она людям будущее предсказывать. Да так ловко говорила, что скоро об ней молва разнеслась на всю Москву, и стали к ней все ходить. Только тяжело Наташе эти прорицания давались – она зачахла за год, сгорела будто свечка. Когда позвали священника отходную читать, так его Прасковья взашей выгнала и похоронить Наташу по православному обряду не позволила, а потому сделали ей могилку за кладбищенской оградой. И там, говорят, не раз ворона черного видали. Слухи нехорошие дошли до губернатора и велел он Прасковью эту арестовать, а могилку освятить. Только сколько не пытались вызнать у старухи, что там на самом деле было, да и почему она не позволила похоронить как следовало свою племянницу, та только одно говорила, что, мол, в одну из годовщин вернется Наташин дух и тому, кто не побоится, все предскажет, а больше-то от нее ничего и не узнали. И четьи-минеи эти, – кивнула на книгу Васильева, – Наташины, только сдается мне, что освятить их надо, потому что неизвестно еще, для каких целей ими пользовались. – Васильева замолчала.
– Анна Антоновна! – не удержалась от удивленного восклицания Катя. – Неужели вы во все это верите?
– И не поверила бы, – фыркнула Васильева, – да только... – но тут она как-то прикусила себе язычок и, поморгав, заговорила иначе: – Катенька, голубушка, ты вот сказывала, что собираются на Божедомке молодые люди? – Катя кивнула. – И числом их будто бы двенадцать? – Катя снова кивнула в подтверждение. – А собираются они каждый месяц двадцать первого числа?..
– Анна Антоновна, я вижу вы не все мне рассказали? – вместо ответа проговорила Катя. – Говорите, в чем же дело? Неужели эти мальчики верят в то, что дух этой несчастной вернется? И что же, они хотят, чтобы она им будущее предсказала? Но неужели нынче в Москве мало прорицателей и гадателей всех мастей? К чему же все эти старания, ведь они там около году уже собираются.
– Эх, Катенька, – вздохнула Васильева. – Что толку-то от всех этих гадателей? Я и сама к ним захаживала, хотела проверить, действительно ли на что способны или так, шарлатаны. И что же, поняла, что никого путного у нас здесь не имеется.
– А как же ваши спиритические сеансы? – поинтересовалась Катя. – Вы ведь, наверное, тоже вопросы о будущем на них задаете.
– Это совсем другое. И потом... – Но Анна Антоновна снова осеклась и не дала себе договорить. – В общем так, Катюша, лучше бы тебе снести эти четьи-минеи в церковь, да освятить. А про эту историю лучше забудь. Авось ничего у них там не выйдет... – заключила она каким-то особенным тоном.
Катя посмотрела на нее внимательней и на мгновение выражение ее лица показалось ей чужим и незнакомым. Но тут же впечатление это пропало, потому что Анна Антоновна улыбнулась и заговорила иначе:
– Так что, хотела ты знать, чем там могут они заниматься, вот я тебе и рассказала.
– Спасибо, Анна Антоновна, – благодарно промолвила Карозина. – В который уж раз вы меня выручаете.
– Пустяки, голубушка, а теперь прости, мне надо еще с визитами заехать.
Они, как принято было, обменялись поцелуями и Анна Антоновна покинула Катенькин дом. Катя осталась в задумчивости, а вечером все пересказала Карозину. Тот, конечно, поиздевался от души и во всей этой истории не осталось ничего более-менее серьезного после того, как Никита Сергеевич постарался над нею. Впрочем, для себя Катя решила, что четьи-минеи она завтра же отнесет в церковь. И вот только следующим днем, в церкви, освятив уже книгу, она раскрыла ее и тут ей показалось, что книга очень похожа на ту, что была ей столь странным образом передана, но не та. Чувство было очень сильным и Катя, возвращаясь с ранней обедни, старалась в деталях припомнить, как выглядели подброшенные ей жития святых, перелистывала этот том, но ничем кроме своего личного чувства не могла ни подтвердить эту догадку, ни опровергнуть.