Что же до Соколова, то и на следующий день он тоже не пришел. Катя опять прождала его до двенадцати, волновалась, собиралась объясниться с ним, все ему высказать, спросить, причем же тут она-то. Но он так и не приехал. А после обеда Ефим доложил, что прибыл подполковник Фарапонов. Катя устало спустилась вниз и по мрачному виду подполковника заключила, что у него какие-то неутешительные новости. Так и оказалось.
– Ожидаете своего живописца? – невесело поинтересовался Фарапонов после приветствия.
– Ждала, – кивнула Катя, проходя с ним в кабинет. – Но ни вчера, ни сегодня его не было, а я даже не знаю, куда послать за ним. Наташе же писать не рискнула, не хочу ее расстраивать.
Фарапонов помолчал, вздохнул и выговорил:
– Нынче его нашли. На чердаке в Ляпинке.
– Что? – ахнула Катя. – Вы что хотите сказать, Денис Николаевич?
– Не похоже, чтобы сам, – исчерпывающе ответил полицейский подполковник.
– Так он мертв? – все еще не могла поверить Катя.
– Мертвее не бывает.
Катя встала, прошла к окну, помолчала и выговорила приглушенно:
– А сегодня двадцать первое. Когда они там собираются? Нынче должны?
– Да, – откликнулся Фарапонов. – Только вот неизвестно, соберутся ли теперь.
– Знаете что, Денис Николаевич, – обернулась Катя, – надо за ними проследить непременно. А что же там, на чердаке, и почему вы говорите, что не похоже, чтобы сам?
– Нашел его смотритель, он там зачем-то на крышу решил слазить, – начал рассказывать Фарапонов. – Накануне Соколов ночевать не приходил, это сказали его соседи по комнате. И последний, кто его видел, так это его сокурсник. Мол, Соколов собирался к вам, портрет писать.
– Когда это было?
– Вчера. Вот, почитай, со вчерашнего утра его и не видали.
– Но его вчера у меня не было, – возразила Катя.
– Знаю, – кивнул Фарапонов. – Только вот из Ляпинки он вышел часов в девять утра, а потом туда не возвращался, и как его тело на чердак попало – непонятно. Только, видать, его мертвого уже принесли и попытались изобразить это так, будто он там сам себе петлю на шею накинул. А между тем наш доктор уверенно заявил, что к моменту обследования мертв он был вторые уж сутки.
– Значит, еще вчера, – промолвила Катя.
– Значит.
– И что же, у вас никакой зацепки? – спросила она. – Я вот думаю, странно, что накануне их ежемесячного ночного бдения это случилось.
– Полагаете, что это они между собой чего-то не поделили, что ли? – недоверчиво поинтересовался Фарапонов.
– А вы знаете, зачем они там вообще собираются? – подполковник энергично помотал головой и Катя продолжила:
– Я не уверена, что все это действительно так, но слышали ли вы такую историю...
После того, как она закончила свой рассказ, подполковник еще какое-то время сидел молча, а потом проговорил:
– Воля ваша, Катерина Дмитриевна, только я бы в такое верить не стал. Не иначе, как это все для отводу глаз.
– А четьи-минеи как объясните? – вскинула Катя брови. – Хотя я с вами, Денис Николаевич, полностью согласна.
– Что ж, посмотрим, соберутся ли они там нынче.
– Сами поедете? – Катя как-то встрепенулась.
– Вижу, Катерина Дмитриевна, желаете компанию на прогулке составить? Но что скажет на это ваш супруг?
– А мы и его с собой возьмем. Ночи нынче теплые, ему полезно будет, – лукаво улыбаясь, ответила Катя, порадовавшись тому, как они замечательно понимают друг друга с подполковником.
– Тогда я за вами заеду, – предложил Фарапонов. На том они и расстались.
А Кате вспомнился тот вчерашний взгляд Анны Антоновны и ее слова о том, что «авось ничего у них там не выйдет...»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
– Ожидаете своего живописца? – невесело поинтересовался Фарапонов после приветствия.
– Ждала, – кивнула Катя, проходя с ним в кабинет. – Но ни вчера, ни сегодня его не было, а я даже не знаю, куда послать за ним. Наташе же писать не рискнула, не хочу ее расстраивать.
Фарапонов помолчал, вздохнул и выговорил:
– Нынче его нашли. На чердаке в Ляпинке.
– Что? – ахнула Катя. – Вы что хотите сказать, Денис Николаевич?
– Не похоже, чтобы сам, – исчерпывающе ответил полицейский подполковник.
– Так он мертв? – все еще не могла поверить Катя.
– Мертвее не бывает.
Катя встала, прошла к окну, помолчала и выговорила приглушенно:
– А сегодня двадцать первое. Когда они там собираются? Нынче должны?
– Да, – откликнулся Фарапонов. – Только вот неизвестно, соберутся ли теперь.
– Знаете что, Денис Николаевич, – обернулась Катя, – надо за ними проследить непременно. А что же там, на чердаке, и почему вы говорите, что не похоже, чтобы сам?
– Нашел его смотритель, он там зачем-то на крышу решил слазить, – начал рассказывать Фарапонов. – Накануне Соколов ночевать не приходил, это сказали его соседи по комнате. И последний, кто его видел, так это его сокурсник. Мол, Соколов собирался к вам, портрет писать.
– Когда это было?
– Вчера. Вот, почитай, со вчерашнего утра его и не видали.
– Но его вчера у меня не было, – возразила Катя.
– Знаю, – кивнул Фарапонов. – Только вот из Ляпинки он вышел часов в девять утра, а потом туда не возвращался, и как его тело на чердак попало – непонятно. Только, видать, его мертвого уже принесли и попытались изобразить это так, будто он там сам себе петлю на шею накинул. А между тем наш доктор уверенно заявил, что к моменту обследования мертв он был вторые уж сутки.
– Значит, еще вчера, – промолвила Катя.
– Значит.
– И что же, у вас никакой зацепки? – спросила она. – Я вот думаю, странно, что накануне их ежемесячного ночного бдения это случилось.
– Полагаете, что это они между собой чего-то не поделили, что ли? – недоверчиво поинтересовался Фарапонов.
– А вы знаете, зачем они там вообще собираются? – подполковник энергично помотал головой и Катя продолжила:
– Я не уверена, что все это действительно так, но слышали ли вы такую историю...
После того, как она закончила свой рассказ, подполковник еще какое-то время сидел молча, а потом проговорил:
– Воля ваша, Катерина Дмитриевна, только я бы в такое верить не стал. Не иначе, как это все для отводу глаз.
– А четьи-минеи как объясните? – вскинула Катя брови. – Хотя я с вами, Денис Николаевич, полностью согласна.
– Что ж, посмотрим, соберутся ли они там нынче.
– Сами поедете? – Катя как-то встрепенулась.
– Вижу, Катерина Дмитриевна, желаете компанию на прогулке составить? Но что скажет на это ваш супруг?
– А мы и его с собой возьмем. Ночи нынче теплые, ему полезно будет, – лукаво улыбаясь, ответила Катя, порадовавшись тому, как они замечательно понимают друг друга с подполковником.
– Тогда я за вами заеду, – предложил Фарапонов. На том они и расстались.
А Кате вспомнился тот вчерашний взгляд Анны Антоновны и ее слова о том, что «авось ничего у них там не выйдет...»
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В одиннадцатом часу, как и договаривались, к карозинскому особнячку подъехала казенная крытая карета, из нее вышел подполковник Фарапонов, одетый в штатское, можно сказать, даже неказистое какое-то платье, все черное, ни единого светлого пятнышка. Он поднялся по ступенькам и позвонил, Ефим отворил дверь и пропустил его в прихожую, куда тотчас вышли супруги Карозины – оба в таких же неприметных, черных одеждах. Обменялись скупыми приветствиями – нервы у всех троих были на взводе от предстоящего кладбищенского променаду. Уж, казалось бы, полицейскому чиновнику чего только не приходилось видать и делать, а и он не мог удержаться, нет-нет, да и теребил нафабренные усы.
– Ну что ж, кажется, успеем, – проговорил Фарапонов, посмотрев на брегет. – Рад, что и вы с нами, – добавил он, обращаясь к профессору Карозину. Со мной только еще один человек, больше я не стал брать, ни к чему нам лишний шум. Да и вообще, если честно, друзья мои, – как-то печально вымолвил он, – подозреваю, что нынче интересующие нас особы и вовсе могут не прибыть. Если, конечно, они не имеют никакого отношения к случившемуся с Соколовым, – тут же пояснил он, выразительно посмотрев на Катю.
– Вот и я так думаю, – кивнула Катенька своей хорошенькой головкой в темной шляпке с вуалеткой. – Мы хотя бы затем и должны поехать, чтобы удостовериться – они ли? Думаю, что если им неизвестно, то приедут непременно.
– И если известно, то тоже приедут, – хмыкнул вдруг Карозин. – Только будет у них вместо Соколова кто-нибудь другой.
– Тоже вариант, – согласился Фарапонов. – Что ж, пора нам. Я с собой прихватил человечка, который всех их не раз видал, да и нам расскажет, кто из них кто. Едемте.
Все трое вышли из дома и сели в экипаж, где их поджидал тот самый «человечек», оказавшийся сухощавым блондином лет двадцати восьми, чрезвычайно скромным, по крайней мере, с виду. При свете уличных фонарей Фарапонов представил его Карозиным. Молодого человека звали Алексей Петрович Сульский и был он в чине капитана.
До кладбища, а это почитай через полгорода ехать, все молчали. Катя в темноте кареты сжимала руку Никиты Сергеевича, благодарно думая о том, что как же хорошо, что он едет с нею. Все ж таки кладбище, полночь, да еще и так загадочная история тоже не давала покоя. Хотя Катенька старательно гнала от себя воспоминания о том, что услышала от Анны Антоновны, но сейчас, когда ехали по почти безлюдным улицам, большей частью и не освещенным, почему-то думалось о погибшей барышне с трепетом. А ну как правдой та история была? Катя подавила вздох и прижалась поближе к мужу. Он успокаивающе погладил ее по ручке.
Наконец возница остановил лошадей, как и было обговорено заранее, не доезжая до кладбищенской ограды, чтобы не привлечь внимание тех, кто могу уже собраться на свои ежемесячные каждения. Вышли из кареты и Сульский, приглушив только голос, но не переходя на шепот, ибо знал, что в ночной тишине шипящие звуки куда слышнее, проговорил:
– Придется сейчас перебираться за ограду, тут лаз неподалеку, а потом, – он коротко махнул рукой, – прямо вон туда, к сараюшке, в ней и спрячемся. Они туда никогда не ходят, только мимо, как раз к сторожевой избушке.
Все трое ему безмолвно повиновались. Возле ограды то там, то сям росли кусты, а за одним из них как раз и обнаружился лаз – специально, видать, проделанный заранее. Первым в него протиснулся подполковник, затем Карозин, после Катя, а уж замыкал маленькое шествие Сульский.
На кладбище стояла такая тишина, что к ней и правда никакое другое слово кроме «гробовой» не подходило. Доносился, конечно, откуда-то надсадный собачий лай, да и тут, наверное, свои псины имелись, только были кем-то они нынче предусмотрительно убраны. Ночь выдалась облачной, и луна только ненадолго вырывалась из плотной завесы облаков, что, может, будет и к лучшему, подумала про себя Катерина Дмитриевна, потому как окружавший пейзаж не располагал к прогулкам и приятным мыслям. Покосившиеся кресты, рвы могил, ощущение, что нет ни конца ни краю этому кладбищу... Катенька зябко передернула плечами, хотя ночь стояла теплая.
В сторожке, не доходя до которой все четверо остановились, в одном из окон горел слабый свет. И если заходить на кладбище в калитку, то аккурат мимо этого покосившегося сарайчика и надо было пройти, чтобы до сторожки добраться. Грубо сколоченная дверь в невысоком сарае, где хранились дрова, была не заперта на замок, так только, привалена доскою. Сульский привычным движением доску от двери убрал, дверь отворил без единого скрипа – смазать петли тоже, видать, заранее кто позаботился – и впустил остальных. Сам вошел последним и прикрыл дверь, изнутри укрепив ее веревкой, продернутой через доски.
– Теперь немножко подождем, – сказал Фарапонов. – Устраивайтесь, господа. Тут пеньки, это, конечно, не кресла, – чуть слышно хохотнув, закончил он.
Карозин нащупал в темноте пару чурбанов, помог сесть на один из них Кате и сам рядом пристроился. Сульский, привалившись к стене, тихо заговорил:
– Первым придет Мельский, а потом сторож уйдет, и это будет значить, что тотчас и остальные начнут подходить. Как только двенадцатый пройдет... Они все поодиночке приходят, – пояснил он. – Так вот, как только двенадцатый пройдет, можно будет выйти и поближе к сторожке подойти.
Он замолчал и повисла тяжелая, ожидающая тишина, несколько напряженная, что, в общем, вполне понятно в данной обстановке. Так прошло минут десять, показавшихся ожидающим тридцатью по меньшей мере, и Фарапонов занервничал первым. Проявляя признаки нетерпения, он пересек небольшое помещение сарая и остановился у двери, неподалеку от Сульского. И тут подполковник замер, сквозь облака выглянула луна и в щель ему было видно, как по тропинке кто-то приближается.
– Идет, – одними губами проговорил он, но Сульский тоже увидел приближающегося человека, а Карозины по мгновенному особенному напряжению их обоих поняли, что появился наконец тот, кого ждали.
Еще несколько минут и в режущей ухо тишине послышались неспешные, но твердые шаги, человек прошел мимо, потом чуть скрипнула дверь в избушку сторожа и снова стало тихо. Вскоре, как и говорил Сульский, сторож покинул свое жилище, все слышали, как он медленно и тяжело прошел в обратном направлении. Четверо сыщиков перевели дух и продолжили ожидание, которое теперь не казалось таким мучительно безнадежным.
На ночное сборище пришли следом только одиннадцать человек, вместе с тем, самым первым, а это означало, что о том, что последнего нет уже в живых, эти одиннадцать не знали. Причем пришли они с перерывом в несколько минут, буквально следом друг за другом.
– Делайте выводы, – пробормотал Фарапонов, когда стало ясно, что больше никто не придет. – Я бы не рискнул высовываться отсюда, – добавил он Карозиным.
Те промолчали, соглашаясь с Денисом Николаевичем.
Снова слегка скрипнула дверь в сторожке, кто-то быстро прошел по тропинке к воротам, видно, ходил встречать. Затем вернулся. И вот спустя еще какое-то время все одиннадцать потянулись в обратном направлении. Надо полагать, до них дошло, что ждать дальше бессмысленно.
– Не понимаю, – донесся чей-то озадаченный голос. – Ничего не понимаю...
Наконец на кладбище снова стало привычно тихо, никто больше не ходил между могил туда-сюда, все одиннадцать ушли, для верности четверо в сарае выждали еще немного, а потом Сульский каким-то скучающим тоном, хотя и вполголоса, проговорил:
– И мы можем идти. Сторож до пяти часов не явится, он тут, в трактире неподалеку.
Он открыл дверь и все безмолвно вышли из сарая, а потом покинули и территорию кладбища. Экипаж ждал в одной из подворотен неподалеку, и только когда сели уже в него, Катя сказала:
– Поедемте, господа, к нам, там все и обсудим.
Предложение было принято и снова воцарилась тишина. Причем тишина эта была нарушена всеми и сразу, только стоило им ступить в освещенную прихожую карозинского особняка.
– Значит, это не они! – воскликнул Карозин.
– Не хотите ли чаю? – спросила Катя, не забывая об обязанностях хозяйки.
– Странно, – многозначительно промолвил Сульский.
– Не нравится мне это! – бросил в сердцах Фарапонов.
Затем они переглянулись, поскольку говорили все в один голос и друг друга не слушали, и не удержались от улыбки. Катя повторила свое предложение и мужчины тотчас согласились.
В гостиной, куда двадцать минут спустя был подан чай, обсуждались события минувшей ночи.
– Что же, получается, что наши знакомцы не знают о том, что один из них почил в Бозе, – говорил Фарапонов, закинув ногу на ногу и довольно удобно расположившись в кресле. – И опять нам ничего не известно, – вздохнул он.
– Кое-что известно, – покачав головой возразила Катя. – Я вам рассказывала, от кого услышала эту легенду о бедной барышне. Так вот, когда Анна Антоновна мне ее передавала, она бросила как бы вскользь одну фразу, и я никак не могу забыть ее.
Мужчины посмотрели на Катю с большим вниманием.
– Анна Антоновна, во-первых, как мне показалось, не договорила всего, что было ей известно самой, и это мне печально, – Катя вздохнула и погрустнела, потому что привыкла доверять Васильевой и любила ее. – А во-вторых, она сказала вот что: мол, авось, у этих молодых людей ничего не выйдет. И прозвучало это так, будто ей известны меры, которые можно принять против их выдумки. К тому же, как мне показалось, возвращенные четьи-минеи подменили. Ничем не могу этого, к сожалению, доказать, – Катя пожала плечами. – Но такое у меня чувство.
– Ладно, отвлечемся от мистических историй, – промолвил, немного помолчав, Фарапонов. – У нас имеется труп и нам ничего не известно о том, кто мог подстроить, да и так неумело, к слову сказать, самоубийство.
– А еще у нас имеются подмененные векселя, – подал голос Карозин. – Об этом мы как-то забыли, но не кажется ли вам, что все это – звенья одной цепи.
– Да, возможно, – согласилась Катя. – Но мы по-прежнему не знаем, с какой стороны взяться за расследование. У нас ничего нет. Даже версии никакой не имеется. Мы ничего конкретного не знаем ни о чем.
Помолчали. И тут заговорил Сульский:
– Извините, кое-какие подробности этого дела мне известны, но что это за история о векселях?
Фарапонов вкратце передал суть дела и молодой человек, выслушавший с чрезвычайным вниманием старшего по званию, слегка смутившись, проговорил, когда Фарапонов замолчал:
– Если в тот вечер у генеральши ужинала эта компания, то я, кажется, могу предположить, кто из них мог решиться на подмену.
Тотчас три пары глаз так и впились в него с чрезвычайным вниманием и интересом.
– Ну и кто? – не выдержал Фарапонов.
– Но нам неизвестно, были ли это они, – не слишком, впрочем, уверенно, возразил Сульский.
– Да кто же еще, если приглашенных было двенадцать человек? – хмыкнул подполковник.
– Да, вполне может быть, – сдался Сульский. – Так вот, в этой странной компании действительно имеется человек, который одно время даже паспорта подделывал. Его арестовали пару лет назад, но каким-то образом ему удалось откупиться, чье-то вмешательство помогло, – выделил он голосом так, что всем стало ясно, что особа, которая в данном случае помогла, была довольно известной. – Словом, вот уже второй год, как он ведет примерную жизнь, ну, хотя бы внешне. И тем не менее, это тот человек, который мог бы подделать подпись или почерк. Это доподлинно так, – еще раз подтвердил он, как бы сомневаясь в том, что остальные ему верят.
– И кто же это? – спросила Катя.
– Некая личность по фамилии Мельский. Сейчас он, насколько нам известно, – проговорил Алексей Петрович, – работает гравером. Полагаю, вполне можно предположить, что он и есть главное действующее лицо в этой странной компании.
Что ж, кое-что стало проясняться. После получасового обсуждения наконец появились версии относительно случившегося, особенно же – убийства Соколова.
Первую версию озвучил Сульский и звучала она так:
– На мой взгляд, события развивались таким образом. – Молодой полицейский помолчал, подвигал бровями вверх-вниз, сосредоточенно посопел и продолжил, прохаживаясь по комнате:
– Вполне может быть, что убили Соколова... А как мы знаем, его действительно убили и после пытались инсценировать самоубийство, правда довольно неумело, поскольку и положение тела и время смерти свидетельствуют именно об этом... Так вот, убить Соколова мог кто-то из его товарищей. – Трое посмотрели на Сульского с особым вниманием. – Просто этот «кто-то», – ничуть не смутившись взглядами, проговорил Алексей Петрович, – ничего не сказал остальным. Мотив, спросите вы. Что ж, их, на мой взгляд, несколько. Это может каким-то образом, кстати, быть связано с пропажей векселей. Представьте, – Алексей Петрович потер руки и сказал: – Мельский, а как мы знаем, он в свое время занимался подделкой документов, узнает о векселях... Пользуясь случаем и приглашением в дом генеральши, он подменяет эти векселя, Соколов узнает об этом и, например, пытается ему угрожать или шантажировать. С шантажом – понятно, а вот угрожать он мог, ну хотя бы потому, что векселя эти принадлежали тетушке его возлюбленной. – Катя вскинула брови, но промолчала, метнув взгляд на Фарапонова, на что подполковник только пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, пришлось рассказать. – Мельский, боясь разоблачения или не желая платить Соколову, душит его и пытается имитировать его самоубийство... И естественно, он ничего не говорит остальным, а прочие, как мы имели возможность нынче убедиться, вряд ли знали о том, что двенадцатый на встречу не придет. Что скажите на это? – Сульский остановился посреди комнаты и вопросительно посмотрел на остальных.
– Что ж, – вздохнув, кивнул головой его патрон. – Эта версия имеет право быть рассмотрена.
– Но у меня есть и другая, – с жаром возразила Катя. Мужчины посмотрели на нее.
– Да, – подтвердила она, – и если вы не возражаете, я вам ее изложу.
– Конечно, конечно, – поощрительно улыбнулся ее супруг, и остальные согласно кивнули.
– Итак. Я полагаю, что дело тут не в пропаже векселей. Мне думается, что причиной послужила та самая история, или давайте назовем ее легендой, что рассказала мне Анна Антоновна. Причем, прошу заметить, я уверена, что мне рассказана была только часть всей истории. Когда я была в доме моей родственницы, я видела всех, кто обычно собирается у нее для спиритических сеансов, и, знаете, это довольно любопытные личности.
– Кто бы в том сомневался, – не удержался и хмыкнул Карозин.
Катя посмотрела на мужа со вздохом и продолжила:
– Как я поняла, видя это собрание, главным у них является некто Всеволод Сергеевич Подольцев. Что это за личность такая, мне не известно, но уж сам факт того, что он знал об этих ночных сборищах на кладбище... Словом, я могу предположить, что убили Соколова по случайности, то есть на его месте мог оказаться и любой другой из той дюжины. Сделано это было именно затем, чтобы помешать этому маленькому обществу достигнуть какой-то весьма определенной цели, которую уж они наверняка перед собой ставили, собираясь раз в месяц в сторожке на Божедомке. Только вот нам неизвестно доподлинно, что это за цель такая. Может, они и правда верили, что в какую-то из годовщин Наташиной смерти, ну той, помните, графской дочки, что стала прорицательницей... Так вот, может быть, они и правда верили, что дух ее вернется. Однако появился некто, кто не желал, чтобы цель эта была достигнута. Может, там было какое-то такое указание, что только двенадцать молодых людей могут вызвать дух умершей, не знаю... – Катя вздохнула. – Словом, я думаю, что следует подробней узнать, что там была за история и что за легенда существует. И, к сожалению, я не могу в этом полагаться на свою родственницу, потому что от нее я не узнаю больше того, что она мне уже рассказала.
– Катерина Дмитриевна, вы что же, думаете, что этот кружок спиритов замешан в убийстве? – прищурившись, уточнил Фарапонов.
– А почему бы и нет? Это странные люди, которые живут по каким-то своим законам. И мотивы, и цели, и верования у них свои, отличные от общепринятых, разве с этим вы не согласны? Да и эти двенадцать, они-то ведь зачем-то собирались на кладбище. Политические разговоры разговаривать? Но почему на кладбище? – она пожала плечами. – Конечно, я согласна, что сейчас с этим строго, но такая уж таинственность... Не кажется ли вам, что это уж чересчур просто для политики?
– А если они готовят покушение? – не унимался Фарапонов. – Вот, у меня тоже есть своя версия событий. Эти двенадцать – террористы, которые задумали покушение на жизнь... Ну это мы еще пока не знаем кого, – скомкав, проговорил он, но потом продолжил: – Так вот, вся эта таинственность нужна только для отвода глаз, так сказать. Мол, начнем собираться на кладбище, сыщики за нами последят-последят, поймут, что революционными настроениями тут и не пахнет, да и оставят нас в покое, а мы, между тем, тщательно продумаем и спланируем свою акцию. Им-то, по-моему, как раз и все равно, где такие вещи обсуждать, а домик кладбищенского сторожа здесь и вовсе идеально подходит. Так вот, возможно, что даже наметили они уже и дату для своей акции, а тут Соколов возьми да и откажись. Ну, мало ли, может, разнюнился человек, влюбился, планы начал строить, и вообще умирать ему расхотелось, понимаете ведь?.. – подполковник оглядел присутствующих. – Тут, кстати, и историю с пропажей векселей можно объяснить. Взяты они были именно для этой самой акции, и не знаю, кто именно совершил подлог, но уж точно кто-то из этой дюжины, а подделать их могли хоть тот же Мельский, хоть тот же покойник. Словом, ничего другого нашим революционерам не оставалось, кроме как устранить опасного человека, чтобы не ставить под удар всю операцию. Вот и устранили. А собирались они затем, чтобы, во-первых, опять-таки сделать вид, что ничего в их кружке не происходит особенного, это на тот случай, если за ними до сих пор следят. Ну и затем, чтобы обсудить, как сделана работа, чисто ли... Что вот на такую версию скажете? – он снова прищурился и покрутил усы.
Присутствующие помолчали, обдумывая услышанное. Катя про себя порадовалась, что несмотря на то, что много еще неизвестного во всем этом деле, имеются уже три версии и это не так уж мало. По крайней мере, понятно, в каких направлениях можно двигаться дальше.
Посидели еще немного, а после решили, что Фарапонов сосредоточится на своей «политической» версии, Сульский на «шантаже», а Карозиным досталась «мистика». Обозначив таким образом основные версии и договорившись о новой встрече, полицейские уехали уже в три часа ночи. На следующий день было решено поехать в Ляпинку и расспросить тех, кто более часто общался с Соколовым.
Карозины отправились спать, но уснуть не могли, все обдумывали и обговаривали каждую из версий. Катя решила, что поедет к Наташе, поговорит с ней, может быть, все-таки что-то еще всплывет. Правда, ее пугало то обстоятельство, что придется рассказывать о трагедии, случившейся с ее возлюбленным.
– Ну что ж, кажется, успеем, – проговорил Фарапонов, посмотрев на брегет. – Рад, что и вы с нами, – добавил он, обращаясь к профессору Карозину. Со мной только еще один человек, больше я не стал брать, ни к чему нам лишний шум. Да и вообще, если честно, друзья мои, – как-то печально вымолвил он, – подозреваю, что нынче интересующие нас особы и вовсе могут не прибыть. Если, конечно, они не имеют никакого отношения к случившемуся с Соколовым, – тут же пояснил он, выразительно посмотрев на Катю.
– Вот и я так думаю, – кивнула Катенька своей хорошенькой головкой в темной шляпке с вуалеткой. – Мы хотя бы затем и должны поехать, чтобы удостовериться – они ли? Думаю, что если им неизвестно, то приедут непременно.
– И если известно, то тоже приедут, – хмыкнул вдруг Карозин. – Только будет у них вместо Соколова кто-нибудь другой.
– Тоже вариант, – согласился Фарапонов. – Что ж, пора нам. Я с собой прихватил человечка, который всех их не раз видал, да и нам расскажет, кто из них кто. Едемте.
Все трое вышли из дома и сели в экипаж, где их поджидал тот самый «человечек», оказавшийся сухощавым блондином лет двадцати восьми, чрезвычайно скромным, по крайней мере, с виду. При свете уличных фонарей Фарапонов представил его Карозиным. Молодого человека звали Алексей Петрович Сульский и был он в чине капитана.
До кладбища, а это почитай через полгорода ехать, все молчали. Катя в темноте кареты сжимала руку Никиты Сергеевича, благодарно думая о том, что как же хорошо, что он едет с нею. Все ж таки кладбище, полночь, да еще и так загадочная история тоже не давала покоя. Хотя Катенька старательно гнала от себя воспоминания о том, что услышала от Анны Антоновны, но сейчас, когда ехали по почти безлюдным улицам, большей частью и не освещенным, почему-то думалось о погибшей барышне с трепетом. А ну как правдой та история была? Катя подавила вздох и прижалась поближе к мужу. Он успокаивающе погладил ее по ручке.
Наконец возница остановил лошадей, как и было обговорено заранее, не доезжая до кладбищенской ограды, чтобы не привлечь внимание тех, кто могу уже собраться на свои ежемесячные каждения. Вышли из кареты и Сульский, приглушив только голос, но не переходя на шепот, ибо знал, что в ночной тишине шипящие звуки куда слышнее, проговорил:
– Придется сейчас перебираться за ограду, тут лаз неподалеку, а потом, – он коротко махнул рукой, – прямо вон туда, к сараюшке, в ней и спрячемся. Они туда никогда не ходят, только мимо, как раз к сторожевой избушке.
Все трое ему безмолвно повиновались. Возле ограды то там, то сям росли кусты, а за одним из них как раз и обнаружился лаз – специально, видать, проделанный заранее. Первым в него протиснулся подполковник, затем Карозин, после Катя, а уж замыкал маленькое шествие Сульский.
На кладбище стояла такая тишина, что к ней и правда никакое другое слово кроме «гробовой» не подходило. Доносился, конечно, откуда-то надсадный собачий лай, да и тут, наверное, свои псины имелись, только были кем-то они нынче предусмотрительно убраны. Ночь выдалась облачной, и луна только ненадолго вырывалась из плотной завесы облаков, что, может, будет и к лучшему, подумала про себя Катерина Дмитриевна, потому как окружавший пейзаж не располагал к прогулкам и приятным мыслям. Покосившиеся кресты, рвы могил, ощущение, что нет ни конца ни краю этому кладбищу... Катенька зябко передернула плечами, хотя ночь стояла теплая.
В сторожке, не доходя до которой все четверо остановились, в одном из окон горел слабый свет. И если заходить на кладбище в калитку, то аккурат мимо этого покосившегося сарайчика и надо было пройти, чтобы до сторожки добраться. Грубо сколоченная дверь в невысоком сарае, где хранились дрова, была не заперта на замок, так только, привалена доскою. Сульский привычным движением доску от двери убрал, дверь отворил без единого скрипа – смазать петли тоже, видать, заранее кто позаботился – и впустил остальных. Сам вошел последним и прикрыл дверь, изнутри укрепив ее веревкой, продернутой через доски.
– Теперь немножко подождем, – сказал Фарапонов. – Устраивайтесь, господа. Тут пеньки, это, конечно, не кресла, – чуть слышно хохотнув, закончил он.
Карозин нащупал в темноте пару чурбанов, помог сесть на один из них Кате и сам рядом пристроился. Сульский, привалившись к стене, тихо заговорил:
– Первым придет Мельский, а потом сторож уйдет, и это будет значить, что тотчас и остальные начнут подходить. Как только двенадцатый пройдет... Они все поодиночке приходят, – пояснил он. – Так вот, как только двенадцатый пройдет, можно будет выйти и поближе к сторожке подойти.
Он замолчал и повисла тяжелая, ожидающая тишина, несколько напряженная, что, в общем, вполне понятно в данной обстановке. Так прошло минут десять, показавшихся ожидающим тридцатью по меньшей мере, и Фарапонов занервничал первым. Проявляя признаки нетерпения, он пересек небольшое помещение сарая и остановился у двери, неподалеку от Сульского. И тут подполковник замер, сквозь облака выглянула луна и в щель ему было видно, как по тропинке кто-то приближается.
– Идет, – одними губами проговорил он, но Сульский тоже увидел приближающегося человека, а Карозины по мгновенному особенному напряжению их обоих поняли, что появился наконец тот, кого ждали.
Еще несколько минут и в режущей ухо тишине послышались неспешные, но твердые шаги, человек прошел мимо, потом чуть скрипнула дверь в избушку сторожа и снова стало тихо. Вскоре, как и говорил Сульский, сторож покинул свое жилище, все слышали, как он медленно и тяжело прошел в обратном направлении. Четверо сыщиков перевели дух и продолжили ожидание, которое теперь не казалось таким мучительно безнадежным.
На ночное сборище пришли следом только одиннадцать человек, вместе с тем, самым первым, а это означало, что о том, что последнего нет уже в живых, эти одиннадцать не знали. Причем пришли они с перерывом в несколько минут, буквально следом друг за другом.
– Делайте выводы, – пробормотал Фарапонов, когда стало ясно, что больше никто не придет. – Я бы не рискнул высовываться отсюда, – добавил он Карозиным.
Те промолчали, соглашаясь с Денисом Николаевичем.
Снова слегка скрипнула дверь в сторожке, кто-то быстро прошел по тропинке к воротам, видно, ходил встречать. Затем вернулся. И вот спустя еще какое-то время все одиннадцать потянулись в обратном направлении. Надо полагать, до них дошло, что ждать дальше бессмысленно.
– Не понимаю, – донесся чей-то озадаченный голос. – Ничего не понимаю...
Наконец на кладбище снова стало привычно тихо, никто больше не ходил между могил туда-сюда, все одиннадцать ушли, для верности четверо в сарае выждали еще немного, а потом Сульский каким-то скучающим тоном, хотя и вполголоса, проговорил:
– И мы можем идти. Сторож до пяти часов не явится, он тут, в трактире неподалеку.
Он открыл дверь и все безмолвно вышли из сарая, а потом покинули и территорию кладбища. Экипаж ждал в одной из подворотен неподалеку, и только когда сели уже в него, Катя сказала:
– Поедемте, господа, к нам, там все и обсудим.
Предложение было принято и снова воцарилась тишина. Причем тишина эта была нарушена всеми и сразу, только стоило им ступить в освещенную прихожую карозинского особняка.
– Значит, это не они! – воскликнул Карозин.
– Не хотите ли чаю? – спросила Катя, не забывая об обязанностях хозяйки.
– Странно, – многозначительно промолвил Сульский.
– Не нравится мне это! – бросил в сердцах Фарапонов.
Затем они переглянулись, поскольку говорили все в один голос и друг друга не слушали, и не удержались от улыбки. Катя повторила свое предложение и мужчины тотчас согласились.
В гостиной, куда двадцать минут спустя был подан чай, обсуждались события минувшей ночи.
– Что же, получается, что наши знакомцы не знают о том, что один из них почил в Бозе, – говорил Фарапонов, закинув ногу на ногу и довольно удобно расположившись в кресле. – И опять нам ничего не известно, – вздохнул он.
– Кое-что известно, – покачав головой возразила Катя. – Я вам рассказывала, от кого услышала эту легенду о бедной барышне. Так вот, когда Анна Антоновна мне ее передавала, она бросила как бы вскользь одну фразу, и я никак не могу забыть ее.
Мужчины посмотрели на Катю с большим вниманием.
– Анна Антоновна, во-первых, как мне показалось, не договорила всего, что было ей известно самой, и это мне печально, – Катя вздохнула и погрустнела, потому что привыкла доверять Васильевой и любила ее. – А во-вторых, она сказала вот что: мол, авось, у этих молодых людей ничего не выйдет. И прозвучало это так, будто ей известны меры, которые можно принять против их выдумки. К тому же, как мне показалось, возвращенные четьи-минеи подменили. Ничем не могу этого, к сожалению, доказать, – Катя пожала плечами. – Но такое у меня чувство.
– Ладно, отвлечемся от мистических историй, – промолвил, немного помолчав, Фарапонов. – У нас имеется труп и нам ничего не известно о том, кто мог подстроить, да и так неумело, к слову сказать, самоубийство.
– А еще у нас имеются подмененные векселя, – подал голос Карозин. – Об этом мы как-то забыли, но не кажется ли вам, что все это – звенья одной цепи.
– Да, возможно, – согласилась Катя. – Но мы по-прежнему не знаем, с какой стороны взяться за расследование. У нас ничего нет. Даже версии никакой не имеется. Мы ничего конкретного не знаем ни о чем.
Помолчали. И тут заговорил Сульский:
– Извините, кое-какие подробности этого дела мне известны, но что это за история о векселях?
Фарапонов вкратце передал суть дела и молодой человек, выслушавший с чрезвычайным вниманием старшего по званию, слегка смутившись, проговорил, когда Фарапонов замолчал:
– Если в тот вечер у генеральши ужинала эта компания, то я, кажется, могу предположить, кто из них мог решиться на подмену.
Тотчас три пары глаз так и впились в него с чрезвычайным вниманием и интересом.
– Ну и кто? – не выдержал Фарапонов.
– Но нам неизвестно, были ли это они, – не слишком, впрочем, уверенно, возразил Сульский.
– Да кто же еще, если приглашенных было двенадцать человек? – хмыкнул подполковник.
– Да, вполне может быть, – сдался Сульский. – Так вот, в этой странной компании действительно имеется человек, который одно время даже паспорта подделывал. Его арестовали пару лет назад, но каким-то образом ему удалось откупиться, чье-то вмешательство помогло, – выделил он голосом так, что всем стало ясно, что особа, которая в данном случае помогла, была довольно известной. – Словом, вот уже второй год, как он ведет примерную жизнь, ну, хотя бы внешне. И тем не менее, это тот человек, который мог бы подделать подпись или почерк. Это доподлинно так, – еще раз подтвердил он, как бы сомневаясь в том, что остальные ему верят.
– И кто же это? – спросила Катя.
– Некая личность по фамилии Мельский. Сейчас он, насколько нам известно, – проговорил Алексей Петрович, – работает гравером. Полагаю, вполне можно предположить, что он и есть главное действующее лицо в этой странной компании.
Что ж, кое-что стало проясняться. После получасового обсуждения наконец появились версии относительно случившегося, особенно же – убийства Соколова.
Первую версию озвучил Сульский и звучала она так:
– На мой взгляд, события развивались таким образом. – Молодой полицейский помолчал, подвигал бровями вверх-вниз, сосредоточенно посопел и продолжил, прохаживаясь по комнате:
– Вполне может быть, что убили Соколова... А как мы знаем, его действительно убили и после пытались инсценировать самоубийство, правда довольно неумело, поскольку и положение тела и время смерти свидетельствуют именно об этом... Так вот, убить Соколова мог кто-то из его товарищей. – Трое посмотрели на Сульского с особым вниманием. – Просто этот «кто-то», – ничуть не смутившись взглядами, проговорил Алексей Петрович, – ничего не сказал остальным. Мотив, спросите вы. Что ж, их, на мой взгляд, несколько. Это может каким-то образом, кстати, быть связано с пропажей векселей. Представьте, – Алексей Петрович потер руки и сказал: – Мельский, а как мы знаем, он в свое время занимался подделкой документов, узнает о векселях... Пользуясь случаем и приглашением в дом генеральши, он подменяет эти векселя, Соколов узнает об этом и, например, пытается ему угрожать или шантажировать. С шантажом – понятно, а вот угрожать он мог, ну хотя бы потому, что векселя эти принадлежали тетушке его возлюбленной. – Катя вскинула брови, но промолчала, метнув взгляд на Фарапонова, на что подполковник только пожал плечами, мол, ничего не поделаешь, пришлось рассказать. – Мельский, боясь разоблачения или не желая платить Соколову, душит его и пытается имитировать его самоубийство... И естественно, он ничего не говорит остальным, а прочие, как мы имели возможность нынче убедиться, вряд ли знали о том, что двенадцатый на встречу не придет. Что скажите на это? – Сульский остановился посреди комнаты и вопросительно посмотрел на остальных.
– Что ж, – вздохнув, кивнул головой его патрон. – Эта версия имеет право быть рассмотрена.
– Но у меня есть и другая, – с жаром возразила Катя. Мужчины посмотрели на нее.
– Да, – подтвердила она, – и если вы не возражаете, я вам ее изложу.
– Конечно, конечно, – поощрительно улыбнулся ее супруг, и остальные согласно кивнули.
– Итак. Я полагаю, что дело тут не в пропаже векселей. Мне думается, что причиной послужила та самая история, или давайте назовем ее легендой, что рассказала мне Анна Антоновна. Причем, прошу заметить, я уверена, что мне рассказана была только часть всей истории. Когда я была в доме моей родственницы, я видела всех, кто обычно собирается у нее для спиритических сеансов, и, знаете, это довольно любопытные личности.
– Кто бы в том сомневался, – не удержался и хмыкнул Карозин.
Катя посмотрела на мужа со вздохом и продолжила:
– Как я поняла, видя это собрание, главным у них является некто Всеволод Сергеевич Подольцев. Что это за личность такая, мне не известно, но уж сам факт того, что он знал об этих ночных сборищах на кладбище... Словом, я могу предположить, что убили Соколова по случайности, то есть на его месте мог оказаться и любой другой из той дюжины. Сделано это было именно затем, чтобы помешать этому маленькому обществу достигнуть какой-то весьма определенной цели, которую уж они наверняка перед собой ставили, собираясь раз в месяц в сторожке на Божедомке. Только вот нам неизвестно доподлинно, что это за цель такая. Может, они и правда верили, что в какую-то из годовщин Наташиной смерти, ну той, помните, графской дочки, что стала прорицательницей... Так вот, может быть, они и правда верили, что дух ее вернется. Однако появился некто, кто не желал, чтобы цель эта была достигнута. Может, там было какое-то такое указание, что только двенадцать молодых людей могут вызвать дух умершей, не знаю... – Катя вздохнула. – Словом, я думаю, что следует подробней узнать, что там была за история и что за легенда существует. И, к сожалению, я не могу в этом полагаться на свою родственницу, потому что от нее я не узнаю больше того, что она мне уже рассказала.
– Катерина Дмитриевна, вы что же, думаете, что этот кружок спиритов замешан в убийстве? – прищурившись, уточнил Фарапонов.
– А почему бы и нет? Это странные люди, которые живут по каким-то своим законам. И мотивы, и цели, и верования у них свои, отличные от общепринятых, разве с этим вы не согласны? Да и эти двенадцать, они-то ведь зачем-то собирались на кладбище. Политические разговоры разговаривать? Но почему на кладбище? – она пожала плечами. – Конечно, я согласна, что сейчас с этим строго, но такая уж таинственность... Не кажется ли вам, что это уж чересчур просто для политики?
– А если они готовят покушение? – не унимался Фарапонов. – Вот, у меня тоже есть своя версия событий. Эти двенадцать – террористы, которые задумали покушение на жизнь... Ну это мы еще пока не знаем кого, – скомкав, проговорил он, но потом продолжил: – Так вот, вся эта таинственность нужна только для отвода глаз, так сказать. Мол, начнем собираться на кладбище, сыщики за нами последят-последят, поймут, что революционными настроениями тут и не пахнет, да и оставят нас в покое, а мы, между тем, тщательно продумаем и спланируем свою акцию. Им-то, по-моему, как раз и все равно, где такие вещи обсуждать, а домик кладбищенского сторожа здесь и вовсе идеально подходит. Так вот, возможно, что даже наметили они уже и дату для своей акции, а тут Соколов возьми да и откажись. Ну, мало ли, может, разнюнился человек, влюбился, планы начал строить, и вообще умирать ему расхотелось, понимаете ведь?.. – подполковник оглядел присутствующих. – Тут, кстати, и историю с пропажей векселей можно объяснить. Взяты они были именно для этой самой акции, и не знаю, кто именно совершил подлог, но уж точно кто-то из этой дюжины, а подделать их могли хоть тот же Мельский, хоть тот же покойник. Словом, ничего другого нашим революционерам не оставалось, кроме как устранить опасного человека, чтобы не ставить под удар всю операцию. Вот и устранили. А собирались они затем, чтобы, во-первых, опять-таки сделать вид, что ничего в их кружке не происходит особенного, это на тот случай, если за ними до сих пор следят. Ну и затем, чтобы обсудить, как сделана работа, чисто ли... Что вот на такую версию скажете? – он снова прищурился и покрутил усы.
Присутствующие помолчали, обдумывая услышанное. Катя про себя порадовалась, что несмотря на то, что много еще неизвестного во всем этом деле, имеются уже три версии и это не так уж мало. По крайней мере, понятно, в каких направлениях можно двигаться дальше.
Посидели еще немного, а после решили, что Фарапонов сосредоточится на своей «политической» версии, Сульский на «шантаже», а Карозиным досталась «мистика». Обозначив таким образом основные версии и договорившись о новой встрече, полицейские уехали уже в три часа ночи. На следующий день было решено поехать в Ляпинку и расспросить тех, кто более часто общался с Соколовым.
Карозины отправились спать, но уснуть не могли, все обдумывали и обговаривали каждую из версий. Катя решила, что поедет к Наташе, поговорит с ней, может быть, все-таки что-то еще всплывет. Правда, ее пугало то обстоятельство, что придется рассказывать о трагедии, случившейся с ее возлюбленным.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Карозин с утра, как обычно, поехал в университет, а к Кате около полудня прибыл Сульский. Когда он вошел в кабинет, Катя задумчиво рассматривала четьи-минеи, может быть, в надежде что-то узнать из них, но увы, и на сей раз она видела перед собой просто пожелтевшие от времени листы книги.
– Добрый день, Катерина Дмитриевна, – поздоровался молодой полицейский. – Я сейчас еду в Ляпинку, как и было условлено, вот и заехал к вам, возможно, вы с Никитой Сергеевичем тоже захотите туда отправится.
– Здравствуйте. Никита в университете, – ответила Катя, – а вот я да, согласна, более того, я и сама хотела туда ехать и пожалела, что вчера вам об этом не сказала. Но я рада, что вы заехали. Подождите немного, я сейчас.
Она вышла из комнаты, чтобы переодеться, и выбрала для поездки закрытое темное и наиболее простое платье, полагая, что ни к чему привлекать к себе особенное внимание бедных студентов шикарными нарядами. Через полчаса она уже ехала с Сульским в наемном экипаже и он рассказывал ей о том, как в конце семидесятых купцы братья Ляпины решили перестроить большое строение, служившее некогда складом и расположенное во дворе их особняка, в бесплатное общежитие для студентов университета и учеников училища живописи и ваяния.
– Живут в Ляпинке подолгу, – говорил милый молодой человек. – Иногда даже и после окончания курса остаются до получения места. Конечно, живут здесь бедные, прямо сказать, люди. Ну да и вообще среди студентов совсем немного богачей, – продолжил он с какой-то грустной ноткой и глаза его, светлые серые и большие, как-то заметно погрустнели. Катя поняла, что и он в недавнем прошлом был одним из этих бедных студентов.
– Расскажите еще, – попросила она. – Вы, наверное, знаете, как они живут.
– Знаю? – слегка улыбнулся Сульский. – Да, мне известно это не понаслышке. Я сам не здесь жил во время оно, но кое-какие из моих приятелей здесь квартировали. А вам что, действительно интересно?
– Добрый день, Катерина Дмитриевна, – поздоровался молодой полицейский. – Я сейчас еду в Ляпинку, как и было условлено, вот и заехал к вам, возможно, вы с Никитой Сергеевичем тоже захотите туда отправится.
– Здравствуйте. Никита в университете, – ответила Катя, – а вот я да, согласна, более того, я и сама хотела туда ехать и пожалела, что вчера вам об этом не сказала. Но я рада, что вы заехали. Подождите немного, я сейчас.
Она вышла из комнаты, чтобы переодеться, и выбрала для поездки закрытое темное и наиболее простое платье, полагая, что ни к чему привлекать к себе особенное внимание бедных студентов шикарными нарядами. Через полчаса она уже ехала с Сульским в наемном экипаже и он рассказывал ей о том, как в конце семидесятых купцы братья Ляпины решили перестроить большое строение, служившее некогда складом и расположенное во дворе их особняка, в бесплатное общежитие для студентов университета и учеников училища живописи и ваяния.
– Живут в Ляпинке подолгу, – говорил милый молодой человек. – Иногда даже и после окончания курса остаются до получения места. Конечно, живут здесь бедные, прямо сказать, люди. Ну да и вообще среди студентов совсем немного богачей, – продолжил он с какой-то грустной ноткой и глаза его, светлые серые и большие, как-то заметно погрустнели. Катя поняла, что и он в недавнем прошлом был одним из этих бедных студентов.
– Расскажите еще, – попросила она. – Вы, наверное, знаете, как они живут.
– Знаю? – слегка улыбнулся Сульский. – Да, мне известно это не понаслышке. Я сам не здесь жил во время оно, но кое-какие из моих приятелей здесь квартировали. А вам что, действительно интересно?