– Не могу поверить, что встретил вас тут, – хрипло произнес он. – Я так боялся навсегда остаться в том аду.
– В каком? – тут же принялась расспрашивать я.
– Катерина Алексеевна, вы не знаете ничего, зато мне теперь все известно, – помещик сделал страшные глаза. – Поверьте мне, Долинский страшный человек.
– Вы говорите про Алексея?
– Естественно, – кивнул Мохов. – Он дьявол, а поместье в Воскресенском стало его обителью, – загробным голосом продолжал он.
– Господи, да что же он сделал такое? – не выдержала Шурочка.
– Вот видите, что я вам говорил, – вмешался Бушков, окинув меня победным взглядом. – Этот человек – убийца.
– О-откуда вы знаете? – заикаясь, просипел Мохов, со страхом глядя на Артемия Валерьевича.
– Не только вам он причинил зло, – туманно откликнулся Бушков.
– Так рассказывайте все по порядку, Евгений Александрович, – решительно проговорила я. – Всю правду, от этого еще зависят жизни многих людей, и прежде всего – Софьи Федоровны.
– Да, да, я понимаю, – пробормотал Мохов, снова хватаясь за фляжку и отпивая из нее глоток воды.
То, что поведал нам помещик Мохов, можно сравнить разве что с какой-то страшной жуткой историей. Я возьму на себя труд частично пересказать ее своими словами, так как в повествовании Евгения Александровича было такое количество эпитетов в адрес Алексея Долинского, что у меня попросту не хватит бумаги, чтобы их все воспроизвести.
Надеюсь, читатель еще не забыл ту ночь в Воскресенском накануне охоты, когда после прогулки я застала Федора Степановича и Алексея в гостевой. Недаром мне показалось, что они сильно повздорили, и причиной ссоры было, как я впоследствии поняла, вовсе не предложение Долинского-младшего жениться на Софье Федоровне.
Так вот, в ту ночь не одна я пошла прогуляться. Евгений Александрович тоже вышел во двор усадьбы.
– Не знаю, что понесло меня тогда на конюшню, вероятно, я просто хотел посмотреть на лошадей, так как ранее там постоянно толпилась куча народу, а с лошадьми я люблю общаться наедине. Эти животные не любят шума, – рассказывал Мохов. – Ах, извините, я, кажется, отвлекся от темы. Так вот, я пришел на конюшню, походил от стояла к стойлу, и вдруг внезапно услышал шаги.
Далее мне придется снова описывать своими словами историю Евгения Александровича. Услыхав шаги, Мохов сначала хотел было выйти навстречу, но тут увидел, что пришедший как-то странно крадется, постоянно озираясь по сторонам. Помещик подумал, что это вор или конокрад, и решил подкараулить преступника и взять его с поличным. Каково же было его изумление, когда в лунном свете внезапно промелькнули фигура и лицо Алексея Долинского.
Тем временем Долинский подходил все ближе и ближе к тому месту, где прятался Мохов. Однако остановился он только у соседнего стойла. Насколько помнил Евгений Александрович, то именно за той перегородкой мирно посапывала лошадь Федора Степановича. Алексей вынул из-за пояса какой-то предмет, который тускло блеснул в темноте, это был нож.
– Понимаете, я сперва думал, что он лошадь хочет убить, – устремив глаза в окно кареты, говорил Мохов. – Нет, лошадь он не тронул. Он подошел к стене стойла, где в углу висело седло, предназначенное для утренней охоты. Прямо у меня на виду, а хочу заметить, что хотя и было темно, но глаза мои уже успели привыкнуть к полумраку, Долинский отыскал на седле подпругу и принялся неистово пилить ее. И вот тут произошло совершенно неожиданное происшествие.
Понимаете, прятавшись всего в нескольких шагах от преступника, я молился, чтобы он не заметил меня. Однако молитвы мои так и не были услышаны. Неосторожным движением я нечаянно задел стоявшую рядом лошадь. Та от неожиданности громко захрапела, а затем, что было еще хуже, заржала. Сами понимаете, Алексей Долинский тут же насторожился и принялся обходить все стойла. Я решил не ждать, когда меня обнаружат, и кинулся бежать. Эх, годы мои, – Евгений Александрович махнул рукой. – Ноги у меня уже не те, что были раньше. Долинский догнал меня, кинулся с ножом, повалил на землю, но тут узнал меня. «Шпионите, – говорит, – Евгений Александрович. Нехорошо, голубчик». Я ему и ответил, что он подлый преступник, и пообещал рассказать обо всем Федору Степановичу. А он…
Вот в этом месте мне непременно следует перейти к пересказу, так как далее следовали весьма неприятные для слуха и глаза определения, коими наградил Мохов своего обидчика.
Когда Евгений Александрович пообещал обо всем доложить Долинскому-старшему, Алексей накинулся на него с еще большей яростью. Угрожая помещику ножом, Долинский-младший связал его веревкой, которую подобрал тут же, на полу конюшни, затем схватил своего пленника за шиворот и поволок его прочь из конюшни.
Сначала Мохов не мог понять, куда его волокут. Шли долго, в бок Евгения Александровича постоянно утыкался направленный на него нож. Как рассказал помещик, один раз он даже попытался вырваться, но реакция Долинского оказался более быстрой, и нож мгновенно оказался у горла пленника.
А целью всего этого мрачного путешествия стал старый, давно забытый хлев на самом краю барского сада, недалеко от псарни. Алексей притащил Мохова туда. Помимо рук, которые он связал пленнику за спиной, он еще и скрутил ноги, а рот его залепил кляпом.
– Я даже не мог позвать на помощь, – вспоминал Евгений Александрович. – Мне казалось, что я останусь там навеки и сгнию, словно замурованный в склепе. Я сидел там почти два дня. Наконец, дверь распахнулась, и в хлев зашла кормилица молодой барышни Софьи Федоровны. Она принесла мне воды и корку хлеба. Даже эту скудную пищу мне приходилось есть, как собаке, одним ртом, ведь руки мои были связаны.
– Феклуша! – в один голос вскрикнули я, Сашенька и Артемий Валерьевич. – Она-то здесь при чем?
– А при том, что эта крестьянка состоит в сговоре с этим дьяволом. Не могу сказать точно, но у меня есть некоторое предположение, возможно, Долинский чем-то припугнул кормилицу. Еще раз повторяю, это страшный человек. Я ползал по хлеву, как животное, а спал на соломе. В старом хлеву, даже после долгих и тщательных моих поисков, я не нашел ничего такого, обо что можно было бы перетереть путы, сковывавшие мое тело.
Пока Мохов пересказывал свои злоключения, я вспомнила и мою встречу накануне охоты с Алексеем Долинским. Как читатель, наверняка, помнит, мне тогда показалось, что племянник Федора Степановича что-то прятал от меня за спиной, и это что-то оказалось тем самым ножом, которым он угрожал Мохову.
Затем в памяти всплыла встреча в саду с Феклушей и мои похождения вокруг псарни. Неудивительно, что я тогда так и не смогла обнаружить ничего подозрительного, Мохов-то ведь находился не на псарне, а в рядом стоящем хлеву, куда мне даже не пришло в голову заглянуть.
– Как же вы выбрались оттуда? – поинтересовалась я у Евгения Александровича.
– О, это долгая история, – вздохнул Мохов. – Слушайте же. Не знаю, сколько дней и ночей я провел в старом хлеву, но чувствовал, что начинаю истощаться от скудного питания и постоянного холода, особенно по ночам. Но однажды, то ли от забывчивости, то ли по какой-то другой причине, о которой мне ничего не известно, Феклуша забыла запереть хлев на засов. И тогда я… Да, я ведь не сказал вам, – вспомнил он. – Вы, верно, думаете, что я не предпринимал никаких попыток выбраться оттуда. Так вот, знайте же. С первого же дня своего заточения, даже, вернее, с первой ночи, после того, когда я не нашел ни одного предмета, с помощью которого можно было бы освободиться от веревок, я, подползая к стене спиной и изворачиваясь всем телом, пытался рыть землю, чтобы сделать подкоп. Сначала у меня это получалось довольно плохо, но потом я приноровился, и день ото дня рыл все быстрее и быстрее, хотя руки у меня покрылись кровавыми мозолями. Когда приходила Феклуша, я накрывал яму соломой, которая служила мне постелью.
С каждым днем подкоп, который я рыл, становился все больше и больше, и вот, именно в тот день, когда кормилица молодой барышни забыла запереть мою темницу, я решил во что бы то ни стало выбраться. Я пополз. Передвигаться мне приходилось спиной, упираясь в землю поочередно то руками, то ногами. Таким образом, никем не замеченным, мне удалось доползти до старой барской кузни. Когда-то, в лучшие времена, она приносила Долинским большие доходы. Но потом, после разорения Федора Степановича, кузня пришла в негодность, содержать ее было не на что, и ее забросили. Там я нашел какой-то обломок железки, перетер через него веревки на руках, развязал ноги и таким образом освободился. Но все эти действия отняли у меня последние силы, которых оставалось не так уж и много. Я даже не помню, как заснул.
Проснулся я, когда наступила ночь. От недолгого отдыха мне стало немного легче, сил прибавилось. Я поднялся и пошел к барским конюшням в надежде взять там лошадь и ускакать как можно дальше от этого страшного дома. Однако сквозь заросли деревьев я увидел на крыльце барской усадьбы две фигуры. Это были Софья Федоровна и Алексей. Они о чем-то спорили, молодая барышня плакала и причитала так громко, что даже до меня доносились ее безутешные всхлипывания.
– Что он делал с нею, – со злостью проговорил Артемий Валерьевич, и я увидела, как в гневе он сжал кулаки.
– Честно говоря, я так и не узнал, о чем велся между ними разговор. Я решил не приближаться к усадьбе, боясь, что Алексей Долинский меня заметит. Путь мой лежал прямо к конюшне. Я благополучно добрался до нее, оседлал лошадь и уже хотел на нее вскочить, как вдруг за спиной раздался страшный окрик моего мучителя. Я оглянулся и увидел стоящего на моем пути Алексея Долинского, в руках он держал хлыст, – Мохов закрыл глаза, вспоминая подробности той ужасной сцены.
Несколько мгновений Евгений Александрович молчал, не в силах передать нам то, что испытал на себе.
– Что он сделал? – не выдержала Шурочка, обращаясь к Мохову.
– Он избил меня кнутом, – откликнулся Евгений Александрович, чем привел нас в ужас. – Да, в это трудно поверить, но он действительно принялся избивать меня, гоняясь за мною по всей конюшне. Я даже не мог противиться такой жестокости, так как за время заточения, как уже пояснял ранее, я сильно ослаб. К тому же сам убийца не давал мне ни минуты передышки, кнут так и взлетал надо мною. Он исполосовал всю мою спину, одежда превратилась в лохмотья, сильная боль пронзала все мое тело. И когда он загнал меня в угол, я понял, что если не спасусь, то погибну там навсегда. Собрав все свои оставшиеся силы, я кинулся на Долинского и толкнул его в сторону. Мучитель мой упал. Воспользовавшись этим замешательством, я помчался к оседланной мною лошади, вскочил на нее и быстрее ветра поскакал куда глаза глядят.
Однако на этом злоключения мои не закончились. Скакал я долго, всю ночь. Я почти загнал лошадь, так как безумно боялся погони Долинского. На рассвете же обнаружилось, что я совсем заблудился. Затем начался дождь, я промок, изголодался, сил моих больше не оставалось. А тут еще и лошадь моя, испугавшись вспышки молнии, вдруг понесла. Честно говоря, я уж распрощался с жизнью. Сам бог послал мне вас, – он устало улыбнулся, окидывая нас троих благодарным взглядом.
На этом заканчивается рассказ, а также и эта глава.
Глава двенадцатая
– В каком? – тут же принялась расспрашивать я.
– Катерина Алексеевна, вы не знаете ничего, зато мне теперь все известно, – помещик сделал страшные глаза. – Поверьте мне, Долинский страшный человек.
– Вы говорите про Алексея?
– Естественно, – кивнул Мохов. – Он дьявол, а поместье в Воскресенском стало его обителью, – загробным голосом продолжал он.
– Господи, да что же он сделал такое? – не выдержала Шурочка.
– Вот видите, что я вам говорил, – вмешался Бушков, окинув меня победным взглядом. – Этот человек – убийца.
– О-откуда вы знаете? – заикаясь, просипел Мохов, со страхом глядя на Артемия Валерьевича.
– Не только вам он причинил зло, – туманно откликнулся Бушков.
– Так рассказывайте все по порядку, Евгений Александрович, – решительно проговорила я. – Всю правду, от этого еще зависят жизни многих людей, и прежде всего – Софьи Федоровны.
– Да, да, я понимаю, – пробормотал Мохов, снова хватаясь за фляжку и отпивая из нее глоток воды.
То, что поведал нам помещик Мохов, можно сравнить разве что с какой-то страшной жуткой историей. Я возьму на себя труд частично пересказать ее своими словами, так как в повествовании Евгения Александровича было такое количество эпитетов в адрес Алексея Долинского, что у меня попросту не хватит бумаги, чтобы их все воспроизвести.
Надеюсь, читатель еще не забыл ту ночь в Воскресенском накануне охоты, когда после прогулки я застала Федора Степановича и Алексея в гостевой. Недаром мне показалось, что они сильно повздорили, и причиной ссоры было, как я впоследствии поняла, вовсе не предложение Долинского-младшего жениться на Софье Федоровне.
Так вот, в ту ночь не одна я пошла прогуляться. Евгений Александрович тоже вышел во двор усадьбы.
– Не знаю, что понесло меня тогда на конюшню, вероятно, я просто хотел посмотреть на лошадей, так как ранее там постоянно толпилась куча народу, а с лошадьми я люблю общаться наедине. Эти животные не любят шума, – рассказывал Мохов. – Ах, извините, я, кажется, отвлекся от темы. Так вот, я пришел на конюшню, походил от стояла к стойлу, и вдруг внезапно услышал шаги.
Далее мне придется снова описывать своими словами историю Евгения Александровича. Услыхав шаги, Мохов сначала хотел было выйти навстречу, но тут увидел, что пришедший как-то странно крадется, постоянно озираясь по сторонам. Помещик подумал, что это вор или конокрад, и решил подкараулить преступника и взять его с поличным. Каково же было его изумление, когда в лунном свете внезапно промелькнули фигура и лицо Алексея Долинского.
Тем временем Долинский подходил все ближе и ближе к тому месту, где прятался Мохов. Однако остановился он только у соседнего стойла. Насколько помнил Евгений Александрович, то именно за той перегородкой мирно посапывала лошадь Федора Степановича. Алексей вынул из-за пояса какой-то предмет, который тускло блеснул в темноте, это был нож.
– Понимаете, я сперва думал, что он лошадь хочет убить, – устремив глаза в окно кареты, говорил Мохов. – Нет, лошадь он не тронул. Он подошел к стене стойла, где в углу висело седло, предназначенное для утренней охоты. Прямо у меня на виду, а хочу заметить, что хотя и было темно, но глаза мои уже успели привыкнуть к полумраку, Долинский отыскал на седле подпругу и принялся неистово пилить ее. И вот тут произошло совершенно неожиданное происшествие.
Понимаете, прятавшись всего в нескольких шагах от преступника, я молился, чтобы он не заметил меня. Однако молитвы мои так и не были услышаны. Неосторожным движением я нечаянно задел стоявшую рядом лошадь. Та от неожиданности громко захрапела, а затем, что было еще хуже, заржала. Сами понимаете, Алексей Долинский тут же насторожился и принялся обходить все стойла. Я решил не ждать, когда меня обнаружат, и кинулся бежать. Эх, годы мои, – Евгений Александрович махнул рукой. – Ноги у меня уже не те, что были раньше. Долинский догнал меня, кинулся с ножом, повалил на землю, но тут узнал меня. «Шпионите, – говорит, – Евгений Александрович. Нехорошо, голубчик». Я ему и ответил, что он подлый преступник, и пообещал рассказать обо всем Федору Степановичу. А он…
Вот в этом месте мне непременно следует перейти к пересказу, так как далее следовали весьма неприятные для слуха и глаза определения, коими наградил Мохов своего обидчика.
Когда Евгений Александрович пообещал обо всем доложить Долинскому-старшему, Алексей накинулся на него с еще большей яростью. Угрожая помещику ножом, Долинский-младший связал его веревкой, которую подобрал тут же, на полу конюшни, затем схватил своего пленника за шиворот и поволок его прочь из конюшни.
Сначала Мохов не мог понять, куда его волокут. Шли долго, в бок Евгения Александровича постоянно утыкался направленный на него нож. Как рассказал помещик, один раз он даже попытался вырваться, но реакция Долинского оказался более быстрой, и нож мгновенно оказался у горла пленника.
А целью всего этого мрачного путешествия стал старый, давно забытый хлев на самом краю барского сада, недалеко от псарни. Алексей притащил Мохова туда. Помимо рук, которые он связал пленнику за спиной, он еще и скрутил ноги, а рот его залепил кляпом.
– Я даже не мог позвать на помощь, – вспоминал Евгений Александрович. – Мне казалось, что я останусь там навеки и сгнию, словно замурованный в склепе. Я сидел там почти два дня. Наконец, дверь распахнулась, и в хлев зашла кормилица молодой барышни Софьи Федоровны. Она принесла мне воды и корку хлеба. Даже эту скудную пищу мне приходилось есть, как собаке, одним ртом, ведь руки мои были связаны.
– Феклуша! – в один голос вскрикнули я, Сашенька и Артемий Валерьевич. – Она-то здесь при чем?
– А при том, что эта крестьянка состоит в сговоре с этим дьяволом. Не могу сказать точно, но у меня есть некоторое предположение, возможно, Долинский чем-то припугнул кормилицу. Еще раз повторяю, это страшный человек. Я ползал по хлеву, как животное, а спал на соломе. В старом хлеву, даже после долгих и тщательных моих поисков, я не нашел ничего такого, обо что можно было бы перетереть путы, сковывавшие мое тело.
Пока Мохов пересказывал свои злоключения, я вспомнила и мою встречу накануне охоты с Алексеем Долинским. Как читатель, наверняка, помнит, мне тогда показалось, что племянник Федора Степановича что-то прятал от меня за спиной, и это что-то оказалось тем самым ножом, которым он угрожал Мохову.
Затем в памяти всплыла встреча в саду с Феклушей и мои похождения вокруг псарни. Неудивительно, что я тогда так и не смогла обнаружить ничего подозрительного, Мохов-то ведь находился не на псарне, а в рядом стоящем хлеву, куда мне даже не пришло в голову заглянуть.
– Как же вы выбрались оттуда? – поинтересовалась я у Евгения Александровича.
– О, это долгая история, – вздохнул Мохов. – Слушайте же. Не знаю, сколько дней и ночей я провел в старом хлеву, но чувствовал, что начинаю истощаться от скудного питания и постоянного холода, особенно по ночам. Но однажды, то ли от забывчивости, то ли по какой-то другой причине, о которой мне ничего не известно, Феклуша забыла запереть хлев на засов. И тогда я… Да, я ведь не сказал вам, – вспомнил он. – Вы, верно, думаете, что я не предпринимал никаких попыток выбраться оттуда. Так вот, знайте же. С первого же дня своего заточения, даже, вернее, с первой ночи, после того, когда я не нашел ни одного предмета, с помощью которого можно было бы освободиться от веревок, я, подползая к стене спиной и изворачиваясь всем телом, пытался рыть землю, чтобы сделать подкоп. Сначала у меня это получалось довольно плохо, но потом я приноровился, и день ото дня рыл все быстрее и быстрее, хотя руки у меня покрылись кровавыми мозолями. Когда приходила Феклуша, я накрывал яму соломой, которая служила мне постелью.
С каждым днем подкоп, который я рыл, становился все больше и больше, и вот, именно в тот день, когда кормилица молодой барышни забыла запереть мою темницу, я решил во что бы то ни стало выбраться. Я пополз. Передвигаться мне приходилось спиной, упираясь в землю поочередно то руками, то ногами. Таким образом, никем не замеченным, мне удалось доползти до старой барской кузни. Когда-то, в лучшие времена, она приносила Долинским большие доходы. Но потом, после разорения Федора Степановича, кузня пришла в негодность, содержать ее было не на что, и ее забросили. Там я нашел какой-то обломок железки, перетер через него веревки на руках, развязал ноги и таким образом освободился. Но все эти действия отняли у меня последние силы, которых оставалось не так уж и много. Я даже не помню, как заснул.
Проснулся я, когда наступила ночь. От недолгого отдыха мне стало немного легче, сил прибавилось. Я поднялся и пошел к барским конюшням в надежде взять там лошадь и ускакать как можно дальше от этого страшного дома. Однако сквозь заросли деревьев я увидел на крыльце барской усадьбы две фигуры. Это были Софья Федоровна и Алексей. Они о чем-то спорили, молодая барышня плакала и причитала так громко, что даже до меня доносились ее безутешные всхлипывания.
– Что он делал с нею, – со злостью проговорил Артемий Валерьевич, и я увидела, как в гневе он сжал кулаки.
– Честно говоря, я так и не узнал, о чем велся между ними разговор. Я решил не приближаться к усадьбе, боясь, что Алексей Долинский меня заметит. Путь мой лежал прямо к конюшне. Я благополучно добрался до нее, оседлал лошадь и уже хотел на нее вскочить, как вдруг за спиной раздался страшный окрик моего мучителя. Я оглянулся и увидел стоящего на моем пути Алексея Долинского, в руках он держал хлыст, – Мохов закрыл глаза, вспоминая подробности той ужасной сцены.
Несколько мгновений Евгений Александрович молчал, не в силах передать нам то, что испытал на себе.
– Что он сделал? – не выдержала Шурочка, обращаясь к Мохову.
– Он избил меня кнутом, – откликнулся Евгений Александрович, чем привел нас в ужас. – Да, в это трудно поверить, но он действительно принялся избивать меня, гоняясь за мною по всей конюшне. Я даже не мог противиться такой жестокости, так как за время заточения, как уже пояснял ранее, я сильно ослаб. К тому же сам убийца не давал мне ни минуты передышки, кнут так и взлетал надо мною. Он исполосовал всю мою спину, одежда превратилась в лохмотья, сильная боль пронзала все мое тело. И когда он загнал меня в угол, я понял, что если не спасусь, то погибну там навсегда. Собрав все свои оставшиеся силы, я кинулся на Долинского и толкнул его в сторону. Мучитель мой упал. Воспользовавшись этим замешательством, я помчался к оседланной мною лошади, вскочил на нее и быстрее ветра поскакал куда глаза глядят.
Однако на этом злоключения мои не закончились. Скакал я долго, всю ночь. Я почти загнал лошадь, так как безумно боялся погони Долинского. На рассвете же обнаружилось, что я совсем заблудился. Затем начался дождь, я промок, изголодался, сил моих больше не оставалось. А тут еще и лошадь моя, испугавшись вспышки молнии, вдруг понесла. Честно говоря, я уж распрощался с жизнью. Сам бог послал мне вас, – он устало улыбнулся, окидывая нас троих благодарным взглядом.
На этом заканчивается рассказ, а также и эта глава.
Глава двенадцатая
Несколько минут прошли в полном молчании. Каждый из нас осмысливал и переваривал услышанную историю. Мохов, привалившись к сидению кареты, начинал дремать. Впалые щеки его тихо подрагивали в такт дыханию. Даже всегда такая живая и разговорчивая Сашенька теперь притихла и сидела молча, опустив глаза на сложенные на коленях руки. Первым голос подал Артемий Валерьевич.
– Так значит, именно Долинский-младший и убил своего дядю, – проговорил он. – Страшный человек. Но за что, за что пожелал он смерти Федору Степановичу?
– Чтобы он не проговорился полиции о смерти Волевского и вашей смерти, то есть я хочу сказать, это они считали, что вы умерли, – откликнулась я, чем вызвала изумленный взгляд Бушкова.
– Помилуйте, но как вы пришли к такому выводу? – удивился Артемий Валерьевич.
– Да, объясни нам, пожалуйста, Кати, – от волнения подруга снова начала называть меня по-французски.
И тут я рассказала всю ту картину, которая, словно мозаика, складывалась у меня в голове, пока Евгений Александрович Мохов расписывал нам свои злоключения в Воскресенском. Не стану хвалиться, что получилось это у меня легко. Вовсе нет. Оставалось еще много невыясненных моментов, но в целом картина всех преступлений, совершенных Алексеем Долинским, была налицо. А история обо всем этом у меня получилась вот какая.
Начну с самого начала. Волевский, проигрываясь в карты, закладывает имение. По всей видимости, такое происходило довольно часто, но последний долг оказался настолько большим, что у князя-кутилы не оставалось другого выхода, кроме как срочно искать средства на выкуп родного дома. Ему срочно нужны деньги, а тут еще и выясняется, что обманутая им Софья Федоровна ждет от него ребенка. Что прикажете делать в такой ситуации горе-игроку? Естественно, уехать как можно скорее и попытаться достать необходимую сумму для оплаты залога. Так он и поступает, он уезжает, но удача и в этот сложный момент его жизни не покидает его. А удача эта представляется в лице милой, умной, незамужней, а главное, богатой Сашеньки, которая с первого взгляда влюбляется в достаточно молодого и на первый взгляд состоятельного князя.
Но, тут приходит известие о бунте. Волевский возвращается в Синодское. Как мы уже знаем, бунта так и не произошло. Во тут мне был несколько непонятен момент, почему Волевский остался в имении и не уехал снова в Саратов, где его ждала молодая невеста. Я могла только предположить, что кто-то доложил ему о том, что князь Бушков сделал предложение его бывшей возлюбленной Софье Федоровне Долинской. Уязвленное самолюбие – это то, что вызывает в любом мужчине вполне здоровое желание отомстить, чем он и занялся, оскорбленный известием о скорой свадьбе обманутой им девушки и лучшего друга. Помимо этого, из того же неизвестного источника честолюбивому князю становится известно и о состоянии, которое досталось Долинским от умершей родственницы.
Владимир Волевский решает во что бы то ни стало снова заполучить Софью Федоровну. Шутка ли сказать, потерять не только обогатившуюся невесту, но и собственного ребенка. Нет, Волевский ни за что не допустил бы этого. В том, что Софья по первому зову бросится к его ногам, князь нисколько не сомневался, ведь девушка все еще любила его. Но тут на пути встает Артемий Валерьевич Бушков, от которого просто так нельзя отделаться. И в голове Волевского зреет коварный план. Он решает избавиться от соперника, а лучшего способа, чем дуэль, для этой цели трудно придумать.
Итак, князь-авантюрист едет к Бушкову и начинает оскорблять в его присутствии Софью Федоровну. Волевский, зная, что Бушков безумно любит свою невесту и не выдержит, чтобы ее поливали грязью, все рассчитал более чем точно. Дуэль назначена, секунданты выбраны. А вот тут следовало бы рассказать и о самих секундантах. Как, наверное, читатель уже понял, я имею в виду только одного секунданта роковой дуэли, а именно Алексея Долинского. У него были свои планы в отношении поединка между претендентами на руку и сердце его богатой кузины.
Как я уже ранее догадалась, мужчинам семейства Долинских уже давно было известно о получении наследства. Каким образом до них дошла информация, я намеревалась узнать от самого Алексея. Но продолжим наши размышления. По завещанию, наследство делилось между Алексеем и Федором Степановичем. Да, дорогой читатель, здесь совсем несложно догадаться, что на первое место выступила жадность в самом отвратительном ее проявлении. Алексей Долинский захотел заполучить все наследство в свои руки. Для этого ему просто нужно было жениться на Соне, ведь после смерти Федора Степановича она в любом случае унаследовала бы вторую половину доставшегося Долинским состояния.
Но Софья Федоровна уже собралась замуж за Бушкова, а значит, нужно уничтожить его. Заметьте, и Волевский, и Долинский оба желали смерти ни в чем не повинному Артемию Валерьевичу, да и причины у них были одни и те же. Как говорится, оба они одного поля ягоды. Только вот, помимо Бушкова, Долинскому-младшему хотелось избавиться и от Волевского, недаром он так быстро согласился быть секундантом на дуэли. По расчету Алексея, один из участников дуэли обязательно убил бы другого, Бушков Волевского, или же Волевский Бушкова, сути дела это не меняло. А вот когда один из соперников был бы удален с пути, то убить второго не составляло бы никакого труда. Главное, никаких подозрений на молодого Долинского не падало. Всем известно, что сплошь и рядом происходят дуэли, хотя они и запрещены. Но мужчины стреляются, убивают друг друга, а оставшиеся в живых бегут, скрываясь от правосудия. На это и рассчитывал жестокий убийца, а именно, уничтожив обоих соперников, он бы избавился от тел. Полиция же, Долинский был уверен в этом, даже если бы и нашла трупы, то подумала бы, что эти двое просто убили друг друга на дуэли.
Однако судьба повернулась совсем не так, как того хотел Долинский-младший. Бушков действительно убил Волевского, тогда Долинский стреляет в Артемия Валерьевича и думает, что убил его.
Однако вот здесь нужно вспомнить о втором секунданте дуэли Федоре Степановиче. Позвольте, скажет дорогой читатель, неужели отец Софьи наблюдал за всеми убийствами и не мог ничего предпринять? Нет, не думаю, но несчастный помещик оказался, как говорится, между двух огней: с одной стороны, выдать убийцу жениха своей дочери, а с другой, спасти честь семьи и уберечь от правосудия собственного племянника. По всей видимости, Долинский-старший все-таки выбрал второе. Не могу отрицать и того варианта, что Алексей попросту угрожал своему дяде, чтобы тот не посмел донести на него. Невыясненным оставался только один момент: почему дядя и племянник, скинув тело Волевского в реку, не избавились от Бушкова? Но все это еще впереди, а я продолжаю.
Вернувшись домой, Долинские, естественно, никому не рассказывают о том, что произошло ранним утром на берегу Терешки. Идут дни, Федора Степановича начинает мучить совесть. Не выдержав душевных пыток, он решает написать донос в полицию (помните, когда я видела его ночью в кабинете?). Именно за этим занятием его и застает Алексей.
Он угрожает дяде, на что Федор Степанович просит прощения и обещает не повторять подобного. На первый раз Алексей прощает родственника (а прощает ли?). Возможно, Алексей просто сделал вид, что простил дядю. На самом же деле в голове его начинают возникать серьезные опасения насчет малодушия Федора Степановича. Рано или поздно Долинский-старший все равно не выдержал бы и побежал в полицию. Тогда его драгоценный племянничек решает избавиться от своего воспитателя, только вот подходящего момента никак не представляется. Однако у зла всегда найдутся темные силы, помощники коварных замыслов. Федор Степанович сам создает ситуацию, при которой Алексею не составляет никакого труда устроить якобы несчастный случай. Охота – это именно то, чего так ждал хладнокровный убийца.
В то время для меня еще оставалось непонятным, каким образом удалось Алексею Долинскому предусмотреть весь маршрут охоты, хотя я думаю, особого труда это не составляло: расспросил егеря, и тот, естественно, и не подумал ничего скрывать от молодого барина. Мертвая туша волка, подрезанная подпруга – и гибель неугодного дядюшки обеспечена. Вот только возникло небольшое, но довольно неприятное обстоятельство, заключающееся в том, что помещик Мохов застал Алексея в тот момент, когда он подрезал на конюшне подпругу. Однако что стоило молодому и сильному мужчине справиться, по сути, с немощным старым человеком. Чтобы скрыть исчезновение Евгения Александровича, Долинский-младший написал записку от имени заточенного им пленника и предоставил бумагу нашему взору.
Свершилось, Федор Степанович погиб на охоте, Волевский и Бушков мертвы, Соня остается единственной владетельницей своей половины бабушкиного состояния. Теперь можно в открытую сообщить кузине о том, что она стала богатой. Долинский делает якобы приглашение в Саратов и уезжает. По приезде при свидетелях, то есть при мне и Шурочке, уведомляет Соню о получении наследства, а затем выпроваживает нас из Воскресенского.
Вот такую историю своих предположений я рассказала своей подруге и Артемию Валерьевичу, сидя в карете под проливным дождем и дожидаясь возвращения Степана с подмогой.
– Катерина Алексеевна, все это понятно, но зачем, скажите мне, Алексею понадобилось, чтобы Соня стала единственной наследницей половины наследства? – задумчиво проговорил Бушков.
– Так вы еще не поняли? – удивилась Сашенька. – Господи, да он же хочет жениться на ней и стать полноправным владетелем состояния.
– Верно, – согласилась я.
Лицо Артемия Валерьевича побелело при этих словах, губы затряслись.
– Г-господи, он же увезет ее, – из горла князя вырвался надрывный хрип.
Мы с Сашенькой переглянулись. Как же нам раньше не пришел в голову подобный исход всей этой мерзкой интриги?
– Постойте, Евгений Александрович что-то говорил о ссоре между Соней и Алексеем накануне его побега. Может быть, он все-таки хоть что-нибудь нам скажет?
Бушков уже не слышал моих последних слов, он изо всех сил принялся трясти спящего Мохова. Тот вяло раскачивался из стороны в сторону, все еще находясь во власти сна.
– Евгений Александрович, да проснитесь же, – не оставлял своих попыток разбудить помещика Бушков.
– Что вам нужно? – одними губами проговорил, просыпаясь, Евгений Александрович.
Бушков радостно улыбнулся.
– Вспомните, может, вы хоть слово слышали, когда Сонечка и этот мерзавец разговаривали ночью на веранде? – просил князь.
Мохов медленно открыл глаза и окинул карету туманным взглядом, как будто еще не совсем понимая, где он находится.
– Какой мерзавец? – наконец, спросил он.
– Алексей, Алексей Долинский, – пояснил Артемий Валерьевич.
– Ах, да, извините, – Мохов протер глаза. – К сожалению, я мало что слышал. Хотя, погодите, кажется, Долинский уговаривал Софью Федоровну уехать, но она отказывалась. А может быть, и не уехать, я не уверен в этом. Слышал только слова о том, что нужно убираться немедленно. Кажется, Долинский просил Софью Федоровну согласиться на путешествие. Не мучьте меня больше, – помещик со страданием на лице посмотрел на Бушкова. – Больше я ничего не могу вспомнить.
У меня остались очень смутные воспоминания о той ночи, только помню хлыст и невыносимую боль.
Бушков откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
– Он увез ее, – обреченно проговорил князь.
– Может быть, еще нет, – попробовала я его успокоить.
– В любом случае мы не успеем. Стоим здесь посреди дороги. Где же Степана носит? – Бушков выглянул в окошко, а затем снова откинулся на спинку.
Несколько минут он сидел молча, на лице его при этом появилось очень сосредоточенное выражение. Мне показалось, что князь тщетно пытается придумать какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Он то и дело с улыбкой озарения на лице поднимал палец вверх, но потом вдруг мрачнел и снова уходил в себя.
– Катерина Алексеевна, а может быть, мы сами поскачем в Вокресенское, тут верст двадцать до него, не больше? Часа два – и мы будем на месте.
Что уж тут говорить. Видно, ничего умнее молодому человеку в голову так и не пришло.
– Да в своем ли вы уме, Артемий Валерьевич? – изумилась я.
– В вашем состоянии нельзя скакать верхом.
– Перестаньте твердить о моем состоянии, – разозлился Бушков. – Сами подумайте, если мы будем медлить, то Долинский увезет Соню, и я потеряю единственного дорогого мне человека на всем свете, а гнусный убийца останется безнаказанным. Вы этого хотите?
– Он прав, Катенька, – неожиданно вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Шурочка. – У нас осталась еще одна лошадь, и вы можете скакать на ней.
– А как же ты и Евгений Александрович? – я посмотрела на Мохова.
– Не волнуйтесь, Катерина Алексеевна, мы дождемся вашего кучера с подмогой и отправимся за вами, – успокоил меня помещик. – Езжайте.
Мохов говорил настолько уверенным и спокойным тоном, что я неожиданно для самой себя поверила ему и согласилась с его предложением.
– Тогда не будем медлить ни минуты. В путь, – скомандовал обрадованный Артемий Валерьевич.
Я и Артемий Валерьевич выбрались из кареты. Благо дождь уже почти кончился, а кое-где сквозь рваные облака начинали проблескивать бледные солнечные лучи. Бушков помог мне распрячь лошадь, и уже через несколько минут, взобравшись на нее, мы пустились в путь. Естественно, я сидела спереди, так что молодому князю приходилось держаться за меня, чтобы не выпасть из седла. Довольно забавная это была картинка. Если бы в тот момент меня увидели светские дамы моего круга, они бы непременно попадали в обмороки. Однако тем дамам никогда и не довелось испытать того, что выпало на мою долю, поэтому вряд ли они поняли бы меня. Но другого выхода у нас не было, как вдвоем на одной лошади добираться до Воскресенского.
Погода начала благоволить нам, солнце все чаще и чаще выглядывало из-за туч. Слава богу, ничего непредвиденного по пути не случилось, и уже через полтора часа стремительной скачки показались крестьянские домики Воскресенского. Мы свернули на дорогу, ведущую к барскому дому.
– Так значит, именно Долинский-младший и убил своего дядю, – проговорил он. – Страшный человек. Но за что, за что пожелал он смерти Федору Степановичу?
– Чтобы он не проговорился полиции о смерти Волевского и вашей смерти, то есть я хочу сказать, это они считали, что вы умерли, – откликнулась я, чем вызвала изумленный взгляд Бушкова.
– Помилуйте, но как вы пришли к такому выводу? – удивился Артемий Валерьевич.
– Да, объясни нам, пожалуйста, Кати, – от волнения подруга снова начала называть меня по-французски.
И тут я рассказала всю ту картину, которая, словно мозаика, складывалась у меня в голове, пока Евгений Александрович Мохов расписывал нам свои злоключения в Воскресенском. Не стану хвалиться, что получилось это у меня легко. Вовсе нет. Оставалось еще много невыясненных моментов, но в целом картина всех преступлений, совершенных Алексеем Долинским, была налицо. А история обо всем этом у меня получилась вот какая.
Начну с самого начала. Волевский, проигрываясь в карты, закладывает имение. По всей видимости, такое происходило довольно часто, но последний долг оказался настолько большим, что у князя-кутилы не оставалось другого выхода, кроме как срочно искать средства на выкуп родного дома. Ему срочно нужны деньги, а тут еще и выясняется, что обманутая им Софья Федоровна ждет от него ребенка. Что прикажете делать в такой ситуации горе-игроку? Естественно, уехать как можно скорее и попытаться достать необходимую сумму для оплаты залога. Так он и поступает, он уезжает, но удача и в этот сложный момент его жизни не покидает его. А удача эта представляется в лице милой, умной, незамужней, а главное, богатой Сашеньки, которая с первого взгляда влюбляется в достаточно молодого и на первый взгляд состоятельного князя.
Но, тут приходит известие о бунте. Волевский возвращается в Синодское. Как мы уже знаем, бунта так и не произошло. Во тут мне был несколько непонятен момент, почему Волевский остался в имении и не уехал снова в Саратов, где его ждала молодая невеста. Я могла только предположить, что кто-то доложил ему о том, что князь Бушков сделал предложение его бывшей возлюбленной Софье Федоровне Долинской. Уязвленное самолюбие – это то, что вызывает в любом мужчине вполне здоровое желание отомстить, чем он и занялся, оскорбленный известием о скорой свадьбе обманутой им девушки и лучшего друга. Помимо этого, из того же неизвестного источника честолюбивому князю становится известно и о состоянии, которое досталось Долинским от умершей родственницы.
Владимир Волевский решает во что бы то ни стало снова заполучить Софью Федоровну. Шутка ли сказать, потерять не только обогатившуюся невесту, но и собственного ребенка. Нет, Волевский ни за что не допустил бы этого. В том, что Софья по первому зову бросится к его ногам, князь нисколько не сомневался, ведь девушка все еще любила его. Но тут на пути встает Артемий Валерьевич Бушков, от которого просто так нельзя отделаться. И в голове Волевского зреет коварный план. Он решает избавиться от соперника, а лучшего способа, чем дуэль, для этой цели трудно придумать.
Итак, князь-авантюрист едет к Бушкову и начинает оскорблять в его присутствии Софью Федоровну. Волевский, зная, что Бушков безумно любит свою невесту и не выдержит, чтобы ее поливали грязью, все рассчитал более чем точно. Дуэль назначена, секунданты выбраны. А вот тут следовало бы рассказать и о самих секундантах. Как, наверное, читатель уже понял, я имею в виду только одного секунданта роковой дуэли, а именно Алексея Долинского. У него были свои планы в отношении поединка между претендентами на руку и сердце его богатой кузины.
Как я уже ранее догадалась, мужчинам семейства Долинских уже давно было известно о получении наследства. Каким образом до них дошла информация, я намеревалась узнать от самого Алексея. Но продолжим наши размышления. По завещанию, наследство делилось между Алексеем и Федором Степановичем. Да, дорогой читатель, здесь совсем несложно догадаться, что на первое место выступила жадность в самом отвратительном ее проявлении. Алексей Долинский захотел заполучить все наследство в свои руки. Для этого ему просто нужно было жениться на Соне, ведь после смерти Федора Степановича она в любом случае унаследовала бы вторую половину доставшегося Долинским состояния.
Но Софья Федоровна уже собралась замуж за Бушкова, а значит, нужно уничтожить его. Заметьте, и Волевский, и Долинский оба желали смерти ни в чем не повинному Артемию Валерьевичу, да и причины у них были одни и те же. Как говорится, оба они одного поля ягоды. Только вот, помимо Бушкова, Долинскому-младшему хотелось избавиться и от Волевского, недаром он так быстро согласился быть секундантом на дуэли. По расчету Алексея, один из участников дуэли обязательно убил бы другого, Бушков Волевского, или же Волевский Бушкова, сути дела это не меняло. А вот когда один из соперников был бы удален с пути, то убить второго не составляло бы никакого труда. Главное, никаких подозрений на молодого Долинского не падало. Всем известно, что сплошь и рядом происходят дуэли, хотя они и запрещены. Но мужчины стреляются, убивают друг друга, а оставшиеся в живых бегут, скрываясь от правосудия. На это и рассчитывал жестокий убийца, а именно, уничтожив обоих соперников, он бы избавился от тел. Полиция же, Долинский был уверен в этом, даже если бы и нашла трупы, то подумала бы, что эти двое просто убили друг друга на дуэли.
Однако судьба повернулась совсем не так, как того хотел Долинский-младший. Бушков действительно убил Волевского, тогда Долинский стреляет в Артемия Валерьевича и думает, что убил его.
Однако вот здесь нужно вспомнить о втором секунданте дуэли Федоре Степановиче. Позвольте, скажет дорогой читатель, неужели отец Софьи наблюдал за всеми убийствами и не мог ничего предпринять? Нет, не думаю, но несчастный помещик оказался, как говорится, между двух огней: с одной стороны, выдать убийцу жениха своей дочери, а с другой, спасти честь семьи и уберечь от правосудия собственного племянника. По всей видимости, Долинский-старший все-таки выбрал второе. Не могу отрицать и того варианта, что Алексей попросту угрожал своему дяде, чтобы тот не посмел донести на него. Невыясненным оставался только один момент: почему дядя и племянник, скинув тело Волевского в реку, не избавились от Бушкова? Но все это еще впереди, а я продолжаю.
Вернувшись домой, Долинские, естественно, никому не рассказывают о том, что произошло ранним утром на берегу Терешки. Идут дни, Федора Степановича начинает мучить совесть. Не выдержав душевных пыток, он решает написать донос в полицию (помните, когда я видела его ночью в кабинете?). Именно за этим занятием его и застает Алексей.
Он угрожает дяде, на что Федор Степанович просит прощения и обещает не повторять подобного. На первый раз Алексей прощает родственника (а прощает ли?). Возможно, Алексей просто сделал вид, что простил дядю. На самом же деле в голове его начинают возникать серьезные опасения насчет малодушия Федора Степановича. Рано или поздно Долинский-старший все равно не выдержал бы и побежал в полицию. Тогда его драгоценный племянничек решает избавиться от своего воспитателя, только вот подходящего момента никак не представляется. Однако у зла всегда найдутся темные силы, помощники коварных замыслов. Федор Степанович сам создает ситуацию, при которой Алексею не составляет никакого труда устроить якобы несчастный случай. Охота – это именно то, чего так ждал хладнокровный убийца.
В то время для меня еще оставалось непонятным, каким образом удалось Алексею Долинскому предусмотреть весь маршрут охоты, хотя я думаю, особого труда это не составляло: расспросил егеря, и тот, естественно, и не подумал ничего скрывать от молодого барина. Мертвая туша волка, подрезанная подпруга – и гибель неугодного дядюшки обеспечена. Вот только возникло небольшое, но довольно неприятное обстоятельство, заключающееся в том, что помещик Мохов застал Алексея в тот момент, когда он подрезал на конюшне подпругу. Однако что стоило молодому и сильному мужчине справиться, по сути, с немощным старым человеком. Чтобы скрыть исчезновение Евгения Александровича, Долинский-младший написал записку от имени заточенного им пленника и предоставил бумагу нашему взору.
Свершилось, Федор Степанович погиб на охоте, Волевский и Бушков мертвы, Соня остается единственной владетельницей своей половины бабушкиного состояния. Теперь можно в открытую сообщить кузине о том, что она стала богатой. Долинский делает якобы приглашение в Саратов и уезжает. По приезде при свидетелях, то есть при мне и Шурочке, уведомляет Соню о получении наследства, а затем выпроваживает нас из Воскресенского.
Вот такую историю своих предположений я рассказала своей подруге и Артемию Валерьевичу, сидя в карете под проливным дождем и дожидаясь возвращения Степана с подмогой.
– Катерина Алексеевна, все это понятно, но зачем, скажите мне, Алексею понадобилось, чтобы Соня стала единственной наследницей половины наследства? – задумчиво проговорил Бушков.
– Так вы еще не поняли? – удивилась Сашенька. – Господи, да он же хочет жениться на ней и стать полноправным владетелем состояния.
– Верно, – согласилась я.
Лицо Артемия Валерьевича побелело при этих словах, губы затряслись.
– Г-господи, он же увезет ее, – из горла князя вырвался надрывный хрип.
Мы с Сашенькой переглянулись. Как же нам раньше не пришел в голову подобный исход всей этой мерзкой интриги?
– Постойте, Евгений Александрович что-то говорил о ссоре между Соней и Алексеем накануне его побега. Может быть, он все-таки хоть что-нибудь нам скажет?
Бушков уже не слышал моих последних слов, он изо всех сил принялся трясти спящего Мохова. Тот вяло раскачивался из стороны в сторону, все еще находясь во власти сна.
– Евгений Александрович, да проснитесь же, – не оставлял своих попыток разбудить помещика Бушков.
– Что вам нужно? – одними губами проговорил, просыпаясь, Евгений Александрович.
Бушков радостно улыбнулся.
– Вспомните, может, вы хоть слово слышали, когда Сонечка и этот мерзавец разговаривали ночью на веранде? – просил князь.
Мохов медленно открыл глаза и окинул карету туманным взглядом, как будто еще не совсем понимая, где он находится.
– Какой мерзавец? – наконец, спросил он.
– Алексей, Алексей Долинский, – пояснил Артемий Валерьевич.
– Ах, да, извините, – Мохов протер глаза. – К сожалению, я мало что слышал. Хотя, погодите, кажется, Долинский уговаривал Софью Федоровну уехать, но она отказывалась. А может быть, и не уехать, я не уверен в этом. Слышал только слова о том, что нужно убираться немедленно. Кажется, Долинский просил Софью Федоровну согласиться на путешествие. Не мучьте меня больше, – помещик со страданием на лице посмотрел на Бушкова. – Больше я ничего не могу вспомнить.
У меня остались очень смутные воспоминания о той ночи, только помню хлыст и невыносимую боль.
Бушков откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
– Он увез ее, – обреченно проговорил князь.
– Может быть, еще нет, – попробовала я его успокоить.
– В любом случае мы не успеем. Стоим здесь посреди дороги. Где же Степана носит? – Бушков выглянул в окошко, а затем снова откинулся на спинку.
Несколько минут он сидел молча, на лице его при этом появилось очень сосредоточенное выражение. Мне показалось, что князь тщетно пытается придумать какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Он то и дело с улыбкой озарения на лице поднимал палец вверх, но потом вдруг мрачнел и снова уходил в себя.
– Катерина Алексеевна, а может быть, мы сами поскачем в Вокресенское, тут верст двадцать до него, не больше? Часа два – и мы будем на месте.
Что уж тут говорить. Видно, ничего умнее молодому человеку в голову так и не пришло.
– Да в своем ли вы уме, Артемий Валерьевич? – изумилась я.
– В вашем состоянии нельзя скакать верхом.
– Перестаньте твердить о моем состоянии, – разозлился Бушков. – Сами подумайте, если мы будем медлить, то Долинский увезет Соню, и я потеряю единственного дорогого мне человека на всем свете, а гнусный убийца останется безнаказанным. Вы этого хотите?
– Он прав, Катенька, – неожиданно вмешалась в разговор до сих пор молчавшая Шурочка. – У нас осталась еще одна лошадь, и вы можете скакать на ней.
– А как же ты и Евгений Александрович? – я посмотрела на Мохова.
– Не волнуйтесь, Катерина Алексеевна, мы дождемся вашего кучера с подмогой и отправимся за вами, – успокоил меня помещик. – Езжайте.
Мохов говорил настолько уверенным и спокойным тоном, что я неожиданно для самой себя поверила ему и согласилась с его предложением.
– Тогда не будем медлить ни минуты. В путь, – скомандовал обрадованный Артемий Валерьевич.
Я и Артемий Валерьевич выбрались из кареты. Благо дождь уже почти кончился, а кое-где сквозь рваные облака начинали проблескивать бледные солнечные лучи. Бушков помог мне распрячь лошадь, и уже через несколько минут, взобравшись на нее, мы пустились в путь. Естественно, я сидела спереди, так что молодому князю приходилось держаться за меня, чтобы не выпасть из седла. Довольно забавная это была картинка. Если бы в тот момент меня увидели светские дамы моего круга, они бы непременно попадали в обмороки. Однако тем дамам никогда и не довелось испытать того, что выпало на мою долю, поэтому вряд ли они поняли бы меня. Но другого выхода у нас не было, как вдвоем на одной лошади добираться до Воскресенского.
Погода начала благоволить нам, солнце все чаще и чаще выглядывало из-за туч. Слава богу, ничего непредвиденного по пути не случилось, и уже через полтора часа стремительной скачки показались крестьянские домики Воскресенского. Мы свернули на дорогу, ведущую к барскому дому.