Однако пока возможности для поиска секундантов не было, мне необходимо было оставаться в доме Долинских. Причиной тому был князь Артемий Валерьевич. Я верила, что рано или поздно Бушков захочет увидеться с Софьей, и потому появится здесь, в Воскресенском, и тогда я выясню все интересующее меня.
От собственных мыслей меня отвлек стук копыт во дворе. Я поднялась и посмотрела в окно. На двор въезжали два всадника. В одном из них я узнала Федора Долинского, во втором – его племянника Алексея. В доме Долинских никто не называл этого молодого человека по имени и отчеству. Слуги обращались к нему не иначе как «барин», а домашние попросту называли Алексеем. Одновременно со стуком копыт во дворе в дверь мою постучали.
– Кто там? – окликнула я.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась худая угловатая фигура Гаврилы.
– Софья Федоровна приказала за вами послать, барышня. К ужину зовут. Да и хозяин с молодым барином только что приехали, – доложил он. – Что прикажете сказать им?
– Сейчас спущусь, – ответила я, поднимаясь со стула.
Когда я входила в столовую, мужчин еще не было. Вероятно, они приводили себя в порядок перед ужином. За столом сидели Шурочка и Софья. Они разговаривали так, как будто были знакомы всю жизнь. Видно, они замечательно сошлись характерами, к тому же общее горе потери близкого обоим человека сблизило их, хотя, по сути, они ведь являлись бывшими соперницами.
– Катенька, где же ты пропадала столько времени? – как только я вошла, Шурочка сразу повернулась в мою сторону.
– Меня мучила мегрень, – солгала я. – Поэтому решила немного отдохнуть.
Не успела я усесться на свое место за столом, как в столовую пожаловали Федор и Алексей Долинские. Лицо хозяина дома несло на себе отпечаток сильной усталости, отчего он выглядел настоящим стариком, хотя раньше мне казалось, что возраста он довольно еще молодого.
– Я вижу, вы уже подружились, – с улыбкой проговорил Долинский, посмотрев на нас троих.
– Папенька, садитесь же, – с нетерпением произнесла Софья. – Не заставляйте наших гостей ждать. Вероятно, и Катерина Алексеевна, и Александра Саввишна уже успели очень проголодаться.
– Идем, идем, – с добродушной усмешкой отвечал помещик, подходя к дочери и целуя ее в лоб.
Алексей Долинский тоже прошествовал к своему месту и уселся рядом с дядей. Долинский-младший произвел тогда на меня впечатление малоразговорчивого, скрытного человека. С первого взгляда это можно было принять за скромность. Однако в глазах его не было и намека на подобную добродетель. Это были глаза эгоиста, который все свои мысли и чувства предпочитает держать в себе и не любит говорить о себе самом. В чем-то, скорее всего, в этом надменном взгляде, он даже напомнил мне убитого Волевского. Мне не нравился этот человек.
– Папенька, ну как дела на конюшне? – спросила Соня.
– Продвигаются, – нехотя отвечал Долинский-старший.
– Как это замечательно, – воскликнула девушка и, повернувшись ко мне и моей подруге, доложила: – Нынче папенька решил заново отстроить конюшню, ведь старая у нас погорела еще в позапрошлом году. И с тех пор моей бедной лошадке приходится жить в старом хлеву, и мне так ее жаль.
– Вы любите лошадей? – с интересом посмотрела я на Софью Федоровну.
– Ах, очень, – откликнулась девушка. – Лошади и собаки – это наша гордость и практически все, что осталось от прежней счастливой жизни. Раньше, в лучшие времена, когда я была еще ребенком, помню, что папенька устраивал даже охоты. Правда ведь, отец?
– Правда, Сонюшка, – откликнулся Федор Степанович. – Но зачем же нашим гостьям знать подробности о нашей прошлой жизни. Что было, то прошло, – он с укоризной взглянул на дочь. – Скоро мы будем жить еще лучше. Даст бог, через несколько дней конюшня будет отстроена, и тогда мы снова устроим охоту.
В тот момент я подумала о том, что где-то уже слышала слова о лучшей жизни. Ну, конечно. Об этом писал, да и говорил покойный князь. Мне уже начинало казаться, что и в этом есть какая-то связь.
– Но, папенька, у нас ведь нет средств для таких развлечений, – тем временем продолжала говорить Софья Федоровна.
– Это не должно беспокоить твою прелестную головку, – с улыбкой отмахнулся помещик. – Позволь мне самому об этом позаботиться.
Меня слова Федора Степановича удивили не меньше, чем его родную дочь. Ведь и Мария Леопольдовна, и сама Софья говорили, что им едва удается прокормить себя и своих слуг.
И вдруг такая роскошь, как новая конюшня и устройство охоты. Я вспомнила, как однажды, еще при жизни моего мужа, мы были приглашены с ним в одно поместье на охоту. Презабавнейшее занятие, смею доложить. Но подобное увеселительное мероприятие, как я знала, стоило очень больших денег.
– Алексей, понравилась ли тебе моя Ламушка? – обратилась Софья к своему кузену.
– Превосходная лошадь, – откликнулся Алексей.
– Как, разве вы живете не в этом доме? – с удивлением задала вопрос Шурочка.
– Почему же. Мой кузен живет с нами. О, простите, мы ведь не объяснили вам. Алексей приехал совсем недавно, – ответила за брата Соня. – Мы так давно не виделись. И я очень рада была увидеть его после почти десятилетней разлуки. Ведь, Алексей, когда ты уехал из нашего дома, мне не было еще и десяти лет, если я не ошибаюсь.
– Нет, ты не ошибаешься. Все верно, – отвечал Долинский-младший.
И тут в разговор вмешался до сих пор поглощенный ужином, а потому молчавший Долинский-старший. Он-то и поведал нам всю историю этого странного обедневшего семейства помещиков. Я перескажу эту историю вам.
Отец Алексея Долинского погиб еще до рождения сына, утонув в реке. Мать же пережила своего незабвенного супруга всего на несколько месяцев, так как скончалась родами. Поэтому с самого младенчества Алексей воспитывался в доме брата своего, отца Федора Степановича Долинского.
И вот, когда молодому Алексею едва минуло двадцать лет, он уехал из дядиного дома, и с тех пор ни Федор Степанович, ни Софья его не видели. Иногда он посылал им редкие письма, где содержались краткие сообщения, что он жив-здоров, чего желает и своим родственникам. Надо ли говорить о том, как были рады отец и дочь Долинские, когда не более чем неделю назад Алексей, наконец, вернулся в дом, где прошло все его детство. И теперь Алексей везде следовал за своим дядей, стараясь вникать во все дела имения, чтобы быть первым помощником Федора Степановича.
Честно говоря, тогда я слушала весь этот «занимательный» рассказ вполуха. День был очень длинным и утомительным, поэтому я почувствовала огромное облегчение, когда, наконец, ужин подошел к концу. Снова сославшись на мигрень и попросив прощения за свое недомогание у гостей, я отправилась спать.
Я уснула сразу, как только голова моя коснулась подушки, настолько глубокой оказалась моя усталость.
До сих пор не могу понять, что меня разбудило в ту ночь. Возможно, мне послышался шум голосов, а может быть, это сказалось чувство какой-то скрытой тревоги. Но, тем не менее, я проснулась. В комнате было прохладно из-за оставленного мною открытым на ночь окна. Я поднялась и поспешила захлопнуть тяжелые створки. После этого мгновенно наступила полная тишина, так как легкий шум ветра остался за пределами моих окон. И тут я услышала где-то совсем рядом, в той стороне, где находился кабинет Федора Долинского, какой-то грохот.
Естественно, после этого от моего полусонного состояния остались одни воспоминания. Все мои чувства встрепенулись под этим внезапным звуком. В темноте разыскав теплую шаль, я завернулась в нее и на цыпочках поспешила к двери. Затем я открыла дверь и стремительно прошмыгнула в коридор. Оказавшись в полной темноте, я сначала было растерялась, но, услышав новый шорох, начала продвигаться к его источнику, то есть, как я предполагала, к кабинету хозяина дома.
Шла я наощупь, пока не увидела тоненькую полоску света, пробивающегося из-за неплотно закрытой двери кабинета. Я приблизилась и заглянула в дверную щелку. За столом в кабинете сидел Федор Степанович и что-то сосредоточенно писал на листе бумаги. Весь вид помещика говорил о боязни быть обнаруженным в столь поздний час за своим занятием, как будто оно было не вполне пристойным. При каждом скрипе или шорохе Долинский вздрагивал и поднимал к двери лицо свое, на котором отражались настороженность и испуг.
Меня охватило сильнейшее любопытство, захотелось узнать, что же такое пишет Долинский-старший, скрываясь от своих домочадцев. В моей голове даже возникла мысль внезапно открыть дверь и застать Долинского, как говорится, врасплох.
Однако не успела я претворить в жизнь свое намерение, как где-то в самом конце коридора раздались осторожные шаги. Я же, чтобы остаться незамеченной (представляю, что бы обо мне подумали, если бы застали подслушивающей и поглядывающей в дверях), начала пробираться в сторону, противоположную той, откуда послышался шум. Звук шагов тем временем приблизился к двери. Мои глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели темную худощавую фигуру. И тут дверь резко отворилась. Я прижалась к стене, молясь, чтобы меня никто не заметил. Но открывший дверь человек уже зашел в кабинет и хлопнул за собой дверью.
Я, облегченно вздохнув и стараясь не издавать ни малейшего шороха, вернулась к своему наблюдательному посту. Так как дверь теперь была теперь крепко-накрепко заперта, я попробовала что-нибудь разглядеть в замочную скважину, но тщетно, там торчал ключ. Мне оставалось только подслушивать, приложив ухо к двери. И вот какой разговор представился моему слуху.
– Позвольте узнать, чем это вы занимаетесь, уважаемый дядюшка, – раздался из-за двери голос Алексея Долинского, наполненный злобным насмешливым сарказмом.
– Пишу, – откликнулся Федор Степанович, которого, судя по интонации произнесенной фразы, сильно напугало внезапное появление в кабинете племянника.
– Дайте-ка посмотреть. Что вам скрывать от собственного племянника?
Послышался шорох, потом какой-то скрип. По всей видимости, Алексей взял стул и подвинул его к столу. Из-за того, что я ничего не видела, приходилось домысливать самой о действиях участников разыгравшейся сцены.
– Так, так, донос? – снова заговорил Долинский-младший. – Что же вы это, дяденька, такими нехорошими делами занимаетесь?
– Ради бога, Алексей, не кричи так, – взмолился Федор Степанович. – Вдруг кто-нибудь услышит.
Далее разговор уже пошел шепотом и я, как ни старалась, так больше ничего и не смогла разобрать, кроме разве что каких-то всхлипов и бормотаний. Через несколько минут стул снова загремел, и звук шагов начал приближаться к двери. Я, словно ветер, кинулась по коридору и едва успела завернуть за угол, ведущий в кухню, как в этот момент дверь кабинета открылась, и в открывшемся прямоугольнике света возникли Алексей и Федор Степанович.
– Нет, дядя, тебе послышалось. Видишь, здесь никого нет, – безразличным голосом проговорил Долинский-младший. – Наверное, ветер. И что это ты стал так всего бояться? Если ты будешь следовать, как я тебе советую, то ничего с тобой не произойдет. Да и со мной тоже. Так что учти, – Алексей повернулся и фамильярно похлопал Долинского-старшего по плечу.
Мужчины начали удаляться, а я прямиком направилась в свою комнату, по дороге размышляя обо всем увиденном и услышанном. Какой донос собирался написать Долинский-старший и почему он так испугался, когда Алексей его обнаружил? Эти мысли, словно назойливые мухи, кружились в моей голове. Но самым неутешительным было то, что ни на один из вопросов, которые задавала я сама себе, я так и не смогла найти какого-либо ответа.
К тому времени, когда я вернулась к себе, решение больше ни о чем сегодня не думать крепко утвердилось в моем сознании. Утро вечера мудренее, поэтому лучше все-таки лечь спать, чем думать неизвестно о чем.
Однако как я еще раз удостоверилась на собственном мучительном опыте, решить что-то – еще не значит сделать. Сон никак не шел ко мне. Все те же липкие мысли снова и снова возвращались в мою раскаленную от умственного перенапряжения голову.
Видно, не зря мне показался странным этот Алексей Долинский. Он наверняка замешан в чем-то грязном. Причем и дядюшка также осведомлен о деяниях родственничка, а может, является и сообщником в его грязных делишках. Вот только какие это делишки? Всю ночь мои мысли прыгали с убийства Волевского к услышанному ночью разговору. Но так ничего ни о том, ни о другом деле я не смогла надумать. Только к утру крепкий сон все-таки сразил мой молодой и уставший за день организм.
На этом позвольте закончить эту главу, так как в ней больше не предвидится никаких чем-либо отличивших себя событий.
Глава шестая
От собственных мыслей меня отвлек стук копыт во дворе. Я поднялась и посмотрела в окно. На двор въезжали два всадника. В одном из них я узнала Федора Долинского, во втором – его племянника Алексея. В доме Долинских никто не называл этого молодого человека по имени и отчеству. Слуги обращались к нему не иначе как «барин», а домашние попросту называли Алексеем. Одновременно со стуком копыт во дворе в дверь мою постучали.
– Кто там? – окликнула я.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалась худая угловатая фигура Гаврилы.
– Софья Федоровна приказала за вами послать, барышня. К ужину зовут. Да и хозяин с молодым барином только что приехали, – доложил он. – Что прикажете сказать им?
– Сейчас спущусь, – ответила я, поднимаясь со стула.
Когда я входила в столовую, мужчин еще не было. Вероятно, они приводили себя в порядок перед ужином. За столом сидели Шурочка и Софья. Они разговаривали так, как будто были знакомы всю жизнь. Видно, они замечательно сошлись характерами, к тому же общее горе потери близкого обоим человека сблизило их, хотя, по сути, они ведь являлись бывшими соперницами.
– Катенька, где же ты пропадала столько времени? – как только я вошла, Шурочка сразу повернулась в мою сторону.
– Меня мучила мегрень, – солгала я. – Поэтому решила немного отдохнуть.
Не успела я усесться на свое место за столом, как в столовую пожаловали Федор и Алексей Долинские. Лицо хозяина дома несло на себе отпечаток сильной усталости, отчего он выглядел настоящим стариком, хотя раньше мне казалось, что возраста он довольно еще молодого.
– Я вижу, вы уже подружились, – с улыбкой проговорил Долинский, посмотрев на нас троих.
– Папенька, садитесь же, – с нетерпением произнесла Софья. – Не заставляйте наших гостей ждать. Вероятно, и Катерина Алексеевна, и Александра Саввишна уже успели очень проголодаться.
– Идем, идем, – с добродушной усмешкой отвечал помещик, подходя к дочери и целуя ее в лоб.
Алексей Долинский тоже прошествовал к своему месту и уселся рядом с дядей. Долинский-младший произвел тогда на меня впечатление малоразговорчивого, скрытного человека. С первого взгляда это можно было принять за скромность. Однако в глазах его не было и намека на подобную добродетель. Это были глаза эгоиста, который все свои мысли и чувства предпочитает держать в себе и не любит говорить о себе самом. В чем-то, скорее всего, в этом надменном взгляде, он даже напомнил мне убитого Волевского. Мне не нравился этот человек.
– Папенька, ну как дела на конюшне? – спросила Соня.
– Продвигаются, – нехотя отвечал Долинский-старший.
– Как это замечательно, – воскликнула девушка и, повернувшись ко мне и моей подруге, доложила: – Нынче папенька решил заново отстроить конюшню, ведь старая у нас погорела еще в позапрошлом году. И с тех пор моей бедной лошадке приходится жить в старом хлеву, и мне так ее жаль.
– Вы любите лошадей? – с интересом посмотрела я на Софью Федоровну.
– Ах, очень, – откликнулась девушка. – Лошади и собаки – это наша гордость и практически все, что осталось от прежней счастливой жизни. Раньше, в лучшие времена, когда я была еще ребенком, помню, что папенька устраивал даже охоты. Правда ведь, отец?
– Правда, Сонюшка, – откликнулся Федор Степанович. – Но зачем же нашим гостьям знать подробности о нашей прошлой жизни. Что было, то прошло, – он с укоризной взглянул на дочь. – Скоро мы будем жить еще лучше. Даст бог, через несколько дней конюшня будет отстроена, и тогда мы снова устроим охоту.
В тот момент я подумала о том, что где-то уже слышала слова о лучшей жизни. Ну, конечно. Об этом писал, да и говорил покойный князь. Мне уже начинало казаться, что и в этом есть какая-то связь.
– Но, папенька, у нас ведь нет средств для таких развлечений, – тем временем продолжала говорить Софья Федоровна.
– Это не должно беспокоить твою прелестную головку, – с улыбкой отмахнулся помещик. – Позволь мне самому об этом позаботиться.
Меня слова Федора Степановича удивили не меньше, чем его родную дочь. Ведь и Мария Леопольдовна, и сама Софья говорили, что им едва удается прокормить себя и своих слуг.
И вдруг такая роскошь, как новая конюшня и устройство охоты. Я вспомнила, как однажды, еще при жизни моего мужа, мы были приглашены с ним в одно поместье на охоту. Презабавнейшее занятие, смею доложить. Но подобное увеселительное мероприятие, как я знала, стоило очень больших денег.
– Алексей, понравилась ли тебе моя Ламушка? – обратилась Софья к своему кузену.
– Превосходная лошадь, – откликнулся Алексей.
– Как, разве вы живете не в этом доме? – с удивлением задала вопрос Шурочка.
– Почему же. Мой кузен живет с нами. О, простите, мы ведь не объяснили вам. Алексей приехал совсем недавно, – ответила за брата Соня. – Мы так давно не виделись. И я очень рада была увидеть его после почти десятилетней разлуки. Ведь, Алексей, когда ты уехал из нашего дома, мне не было еще и десяти лет, если я не ошибаюсь.
– Нет, ты не ошибаешься. Все верно, – отвечал Долинский-младший.
И тут в разговор вмешался до сих пор поглощенный ужином, а потому молчавший Долинский-старший. Он-то и поведал нам всю историю этого странного обедневшего семейства помещиков. Я перескажу эту историю вам.
Отец Алексея Долинского погиб еще до рождения сына, утонув в реке. Мать же пережила своего незабвенного супруга всего на несколько месяцев, так как скончалась родами. Поэтому с самого младенчества Алексей воспитывался в доме брата своего, отца Федора Степановича Долинского.
И вот, когда молодому Алексею едва минуло двадцать лет, он уехал из дядиного дома, и с тех пор ни Федор Степанович, ни Софья его не видели. Иногда он посылал им редкие письма, где содержались краткие сообщения, что он жив-здоров, чего желает и своим родственникам. Надо ли говорить о том, как были рады отец и дочь Долинские, когда не более чем неделю назад Алексей, наконец, вернулся в дом, где прошло все его детство. И теперь Алексей везде следовал за своим дядей, стараясь вникать во все дела имения, чтобы быть первым помощником Федора Степановича.
Честно говоря, тогда я слушала весь этот «занимательный» рассказ вполуха. День был очень длинным и утомительным, поэтому я почувствовала огромное облегчение, когда, наконец, ужин подошел к концу. Снова сославшись на мигрень и попросив прощения за свое недомогание у гостей, я отправилась спать.
Я уснула сразу, как только голова моя коснулась подушки, настолько глубокой оказалась моя усталость.
До сих пор не могу понять, что меня разбудило в ту ночь. Возможно, мне послышался шум голосов, а может быть, это сказалось чувство какой-то скрытой тревоги. Но, тем не менее, я проснулась. В комнате было прохладно из-за оставленного мною открытым на ночь окна. Я поднялась и поспешила захлопнуть тяжелые створки. После этого мгновенно наступила полная тишина, так как легкий шум ветра остался за пределами моих окон. И тут я услышала где-то совсем рядом, в той стороне, где находился кабинет Федора Долинского, какой-то грохот.
Естественно, после этого от моего полусонного состояния остались одни воспоминания. Все мои чувства встрепенулись под этим внезапным звуком. В темноте разыскав теплую шаль, я завернулась в нее и на цыпочках поспешила к двери. Затем я открыла дверь и стремительно прошмыгнула в коридор. Оказавшись в полной темноте, я сначала было растерялась, но, услышав новый шорох, начала продвигаться к его источнику, то есть, как я предполагала, к кабинету хозяина дома.
Шла я наощупь, пока не увидела тоненькую полоску света, пробивающегося из-за неплотно закрытой двери кабинета. Я приблизилась и заглянула в дверную щелку. За столом в кабинете сидел Федор Степанович и что-то сосредоточенно писал на листе бумаги. Весь вид помещика говорил о боязни быть обнаруженным в столь поздний час за своим занятием, как будто оно было не вполне пристойным. При каждом скрипе или шорохе Долинский вздрагивал и поднимал к двери лицо свое, на котором отражались настороженность и испуг.
Меня охватило сильнейшее любопытство, захотелось узнать, что же такое пишет Долинский-старший, скрываясь от своих домочадцев. В моей голове даже возникла мысль внезапно открыть дверь и застать Долинского, как говорится, врасплох.
Однако не успела я претворить в жизнь свое намерение, как где-то в самом конце коридора раздались осторожные шаги. Я же, чтобы остаться незамеченной (представляю, что бы обо мне подумали, если бы застали подслушивающей и поглядывающей в дверях), начала пробираться в сторону, противоположную той, откуда послышался шум. Звук шагов тем временем приблизился к двери. Мои глаза, уже привыкшие к темноте, разглядели темную худощавую фигуру. И тут дверь резко отворилась. Я прижалась к стене, молясь, чтобы меня никто не заметил. Но открывший дверь человек уже зашел в кабинет и хлопнул за собой дверью.
Я, облегченно вздохнув и стараясь не издавать ни малейшего шороха, вернулась к своему наблюдательному посту. Так как дверь теперь была теперь крепко-накрепко заперта, я попробовала что-нибудь разглядеть в замочную скважину, но тщетно, там торчал ключ. Мне оставалось только подслушивать, приложив ухо к двери. И вот какой разговор представился моему слуху.
– Позвольте узнать, чем это вы занимаетесь, уважаемый дядюшка, – раздался из-за двери голос Алексея Долинского, наполненный злобным насмешливым сарказмом.
– Пишу, – откликнулся Федор Степанович, которого, судя по интонации произнесенной фразы, сильно напугало внезапное появление в кабинете племянника.
– Дайте-ка посмотреть. Что вам скрывать от собственного племянника?
Послышался шорох, потом какой-то скрип. По всей видимости, Алексей взял стул и подвинул его к столу. Из-за того, что я ничего не видела, приходилось домысливать самой о действиях участников разыгравшейся сцены.
– Так, так, донос? – снова заговорил Долинский-младший. – Что же вы это, дяденька, такими нехорошими делами занимаетесь?
– Ради бога, Алексей, не кричи так, – взмолился Федор Степанович. – Вдруг кто-нибудь услышит.
Далее разговор уже пошел шепотом и я, как ни старалась, так больше ничего и не смогла разобрать, кроме разве что каких-то всхлипов и бормотаний. Через несколько минут стул снова загремел, и звук шагов начал приближаться к двери. Я, словно ветер, кинулась по коридору и едва успела завернуть за угол, ведущий в кухню, как в этот момент дверь кабинета открылась, и в открывшемся прямоугольнике света возникли Алексей и Федор Степанович.
– Нет, дядя, тебе послышалось. Видишь, здесь никого нет, – безразличным голосом проговорил Долинский-младший. – Наверное, ветер. И что это ты стал так всего бояться? Если ты будешь следовать, как я тебе советую, то ничего с тобой не произойдет. Да и со мной тоже. Так что учти, – Алексей повернулся и фамильярно похлопал Долинского-старшего по плечу.
Мужчины начали удаляться, а я прямиком направилась в свою комнату, по дороге размышляя обо всем увиденном и услышанном. Какой донос собирался написать Долинский-старший и почему он так испугался, когда Алексей его обнаружил? Эти мысли, словно назойливые мухи, кружились в моей голове. Но самым неутешительным было то, что ни на один из вопросов, которые задавала я сама себе, я так и не смогла найти какого-либо ответа.
К тому времени, когда я вернулась к себе, решение больше ни о чем сегодня не думать крепко утвердилось в моем сознании. Утро вечера мудренее, поэтому лучше все-таки лечь спать, чем думать неизвестно о чем.
Однако как я еще раз удостоверилась на собственном мучительном опыте, решить что-то – еще не значит сделать. Сон никак не шел ко мне. Все те же липкие мысли снова и снова возвращались в мою раскаленную от умственного перенапряжения голову.
Видно, не зря мне показался странным этот Алексей Долинский. Он наверняка замешан в чем-то грязном. Причем и дядюшка также осведомлен о деяниях родственничка, а может, является и сообщником в его грязных делишках. Вот только какие это делишки? Всю ночь мои мысли прыгали с убийства Волевского к услышанному ночью разговору. Но так ничего ни о том, ни о другом деле я не смогла надумать. Только к утру крепкий сон все-таки сразил мой молодой и уставший за день организм.
На этом позвольте закончить эту главу, так как в ней больше не предвидится никаких чем-либо отличивших себя событий.
Глава шестая
Прошло четыре дня с тех пор, как мы приехали в Воскресенское. Все дни мы проводили в компании Софьи Федоровны, иногда выезжали на природу, полюбоваться Волгой-матушкой. Но, в общем, время проходило, на мой взгляд, достаточно скучно. Мужчины семейства Долинских целые дни проводили в достраивающейся конюшне или наблюдали за работой на полях.
Я все это время ждала, что вот-вот появится в Воскресенском Артемий Бушков. Но мои ожидания не имели никакого результата. Молодого князя не было и в помине. Однажды Софья Федоровна в беседе со мною посетовала на то, что жених долго не едет. Интонация ее была настолько тоскливой, пропитанной надеждой, что в моей душе тут же всколыхнулась волна жалости к этой бедной, не единожды обманутой мужчинами, девушке. Я-то знала, почему Бушков не может приехать – потому что он убийца, и вынужден скрываться от полиции. Но, естественно, я не могла рассказать об этом Софье, поэтому попыталась успокоить ее, предположив, что в связи с предстоящей свадьбой у князя, вероятно, очень много хлопот, и он приедет, как только освободится. Софью такое объяснение вполне успокоило, и она почти перестала волноваться.
Мне было хорошо в поместье Долинских. Здесь у меня создался как бы своего рода форпост, из которого я могла наблюдать за всеми людьми, которые в той или иной степени, по моим собственным предположениям, были причастны к распутываемому мною преступлению.
Единственным, пожалуй, обитателем поместья, которого я недолюбливала или даже скорее побаивалась, была та самая кормилица, которая проболталась нам о ребенке Софьи. Феклуша целыми днями ходила за Соней по пятам, хотя это было вполне понятно, ведь она беспокоилась о здоровье своей барышни. Однако, помимо этого, она постоянно шпионила за мною.
Выяснилось это очень даже забавным способом. Однажды, когда я шла после ужина в свою комнату, вдруг почувствовала за спиной легкий шорох. Обернувшись, я только успела увидеть, как за поворотом скрылась толстая фигура Феклуши в длинной ситцевой юбке. Естественно, тогда я не придала этому какого-либо особого значения. Мало ли зачем понадобилось ходить здесь кормилице Софьи Федоровны, ведь она выполняет в этом доме обязанности не только кухарки, но и горничной. Так что Феклуша вполне могла в этот момент убирать барские комнаты.
Но вскоре я поняла, что очень ошибалась в отношении этой пронырливой старухи. Как-то вечером мы вышли с Шурочкой подышать на веранду барской усадьбы. Вечерний воздух приятно обдувал лицо, но в нем уже чувствовался запах так быстро уходящего лета и наступающей вслед за ним осени. Невольно на ум приходили слова Александра Сергеевича Пушкина:
Я внимательно посмотрела на стоящую рядом девушку, которая зябко кутала руки в длинных перчатках из тончайшей лайки. Вообще же, я начала замечать, что чем больше проходило времени с момента гибели Волевского, тем больше становилась похожей саму на себя моя милая подруга. Она теперь, как бывало и прежде, начала ненавидеть деревенскую жизнь, ей хотелось в город, к тем сплетням, которые ходили по саратовским улицам, к театрам, светским приемам. Честно признаюсь, меня искренне радовали такие перемены. Насмешливая и остроумная Шурочка была куда лучше той кисейной барышни, которая всего несколько недель назад заливалась передо мной слезами из-за, как оказалось, настоящего мерзавца.
Я прекрасно знала, что рано или поздно Шурочка задаст мне вопрос о нашем отъезде. И вот именно тогда я поняла, что пришло время объяснить подруге причину нашей долгой задержки в Воскресенском. Кто, как не она, моя верная помощница, имела полное право знать обо всех моих планах и домыслах.
– Сашенька, – начала я. – Нам нужно еще немного подождать.
– Чего же подождать? Можно узнать? – Шурочка беззаботно тряхнула золотистым локоном, выпавшим из ее прически.
– Бушкова, – как можно безразличнее отозвалась я.
– Кого? – глаза Шурочки стали как плошки, подруга была искренне удивлена моим ответом. – Помилуй, Катенька, зачем нам его дожидаться? Это Соня должна ждать своего жениха, но никак не мы.
– Нет, ты неправильно меня поняла, – произнесла я. – Дождаться нам его нужно потому, что я подозреваю его…
Договорить я не успела, так как за дверью, ведущей на веранду, послышались какие-то звуки. Мы обернулись. Однако звуки стихли, но через некоторое время они возобновились. Складывалось впечатление, как будто кто-то тихонько скребется в дверь.
– Странно, кто там может быть? – шепотом проговорила Шурочка, оборачиваясь на дверь.
Я приложила указательный палец к губам, призывая подругу молчать. Затем я тихо подошла к двери и рывком открыла ее. Каково же было мое изумление, когда я увидела за дверью Феклушу. Вид у кормилицы молодой Софьи Федоровны на какое-то мгновение сделался настолько испуганным, как будто ее застали на месте преступления. А впрочем, так оно и было, ведь Феклуша явно подслушивала наш с Шурочкой разговор.
– Что тебе надо здесь? – мне пришлось несколько возвысить тон, чтобы показать крестьянке, что я крайне недовольна ее поведением.
Услышав мой вопрос, кормилица мгновенно пришла в себя и даже попыталась скрыть испуг.
– Прибираюсь я тут, барышня, – ничуть не смутившись, нагло отвечала кормилица.
После этого она как ни в чем не бывало повернулась и удалилась прочь.
– Она подслушивала, – проговорила Шурочка. – Да как она смеет шпионить за гостями своих хозяев, – подруга возмущенно притопнула ногой. – Знаешь, Катенька, а ведь это не в первый раз.
– Что ты имеешь в виду? – мгновенно насторожилась я.
– Господи, – подруга закатила глаза, как будто удивляясь моей непонятливости. – Да она же постоянно ходит за нами и все время что-то вынюхивает. Вот нынче сидели мы с Софьей Федоровной за беседой в гостевой, так она раза четыре к нам заходила, хотя ее вовсе никто и не звал. Ей, видите ли, следить нужно, чтобы с ее хозяйкой обморока не случилось. А ведь Соня прекрасно себя чувствует и ни на что не жалуется.
– Действительно, все это как-то необычно, – задумчиво пробормотала я. – Впредь нужно быть осторожнее и не разговаривать о наших делах в доме.
Так мы и сделали. Однако вскоре произошел совсем непонятный случай. А было это на третий день после нашего приезда в Воскресенское. Рано утром я проснулась, позвала Феклушу, чтобы та принесла мне завтрак. Однако ответа на мой зов не последовало. Сожалею, что ранее не успела описать все причуды и обычаи в этого семейства. Дело в том, что завтрак у Волевских было принято приносить хозяевам прямо в комнату, так как за общим столом по утрам, как правило, никто не собирался. Да и просыпалась я всегда довольно поздно. Что-что, а хорошо выспаться я всегда любила, за что частенько журил меня мой покойный муж.
Так вот, обычно, когда я пробуждалась, хозяин дома с племянником уже уходили, а Соня с Шурочкой гуляли в саду.
С того момента, когда Софья призналась, что ждет ребенка от Волевского, девушки подружились и проводили много времени в обществе друг друга. Вот и в то солнечное утро они снова отправились в сад.
Я, лежа в постели, еще немного подождала, когда, наконец, появится Феклуша, но, не дождавшись ее, встала, оделась и решила сама ее разыскать.
В доме все было тихо. Я окликнула Феклушу, никто не отозвался. Тогда я прошла по комнатам, но нигде никого не обнаружила. И вдруг я услышала всхлипы, которые, судя по всему, доносились из кухни, так как звук был довольно приглушенным. Я быстро пересекла коридор и остановилась перед кухонной дверью. Я не ошиблась, всхлипывание было слышно именно оттуда.
Стараясь двигаться как можно тише, я приоткрыла дверь и увидела сидящую за столом кормилицу. Она плакала, положив голову на полные руки. Я, изумленная увиденной картиной, уже хотела войти, чтобы спросить крестьянку о причине таких безутешных слез, как Феклуша вдруг подняла голову и, стремительно бросившись в угол кухни, упала на колени перед висящими там образами.
– Господи, – запричитала старуха. – На все воля твоя. Бедный Владимир Георгиевич. Какой же ирод лишил тебя жизни. Как берегла я тебя, все выполняла, что просил. Будь проклят тот, кто убил тебя, – заливалась она слезами.
Я была просто шокирована таким всплеском эмоций. Вот еще одна тайна, которую мне предстояло распутать. Феклуша плакала по Волевскому, в этом у меня не было никаких сомнений. Но почему она плакала по нему? Об этом мне оставалось только догадываться. Может быть, она раньше была крепостной у Волевского, и теперь оплакивала своего прежнего хозяина? Хотя такое и редко случается, но иногда слуги очень сильно привязываются к своим хозяевам. Но тут я вспомнила, что Софья рассказывала о пребывании Феклуши в доме Долинских с самого ее, сонечкиного, рождения. По прошествии стольких лет вряд ли станешь испытывать какие-то сильные чувства к человеку, с которым видишься совсем редко или вообще не встречаешься.
Но слова Феклуши о просьбах князя, обращенных к ней, доказывали, что она виделась с Волевским, и, судя по всему, не один раз. Значит, у этой пронырливой старухи тоже были свои тайны, о которых никто не знал. Решив намотать себе эту информацию на ус, я поспешила скрыться из кухни, пока Феклуша не успела заметить меня.
Прошло еще несколько дней. Меня все больше одолевало желание оставить Воскресенское и вернуться в Саратов. Я уже начинала жалеть о том, что принялась за распутывание этого злополучного убийства. В конце концов, мое первое дело, когда я раскрывала причины смерти моего мужа и его друга, самым непосредственным образом касалось меня саму. А теперь? Я ведь даже толком не знала убитого. Однажды я сказала Шурочке о моем желании выбраться из Воскресенского, но подруга, к моему изумлению, воспротивилась. Теперь она уже загорелась желанием узнать о смерти Волевского как можно больше.
Возможно, несмотря на уговоры подруги, я все-таки вернулась бы в Саратов, но как раз в это время произошло то, что полностью изменило мои планы. Я расскажу об этом как можно более подробно, хотя, возможно, прошедшие годы стерли из моей памяти какие-то детали.
Как-то за ужином Федор Степанович сообщил нам известие, что через два дня он намеревается организовать обещанную ранее Софье Федоровне охоту и для этой цели уже пригласил нескольких своих друзей, живущих поблизости. А произошло это вот каким образом.
Ужин уже был подан. Ждали только прибытия Долинского с племянником. Те появились через несколько минут. Федор Степанович, словно молодой жеребец, необычайно подтянутый и веселый, тепло поздоровался с нами и уселся за стол. Алексей Долинский, по своему обыкновению, прошел вслед за дядей. Лицо его было хмуро, как будто думал он о чем-то тяжелом и мрачном.
– Почему ты такой веселый, папенька? – заинтересовалась Софья. – Я вижу, настроение у тебя замечательное.
– Верно ты заметила, дочка, – отвечал Федор Степанович. – Спешу обрадовать тебя приятной новостью. Нынче строительство конюшни было закончено. Мало того, – поспешил добавить он, заметив, что дочь хочет о чем-то сказать. – Через два дня я собираюсь устроить охоту. И гости уже приглашены. Завтра прибудут.
– Ах, папенька, – всплеснула руками Софья Федоровна. – Как же замечательно. И хотя я не буду участвовать в охоте, но у нас ведь будут гости. Спасибо тебе, – дочь поднялась и поцеловала отца в морщинистую щеку.
– Дядя, тебе не следовало радоваться так сильно. Ты уже не молод, – внезапно подал голос Алексей Долинский и в упор посмотрел на своего дядьку.
Лицо Долинского-старшего приняло какое-то затравленное выражение. Между племянником и дядей явно назревал конфликт, хотя причины его я еще не знала.
– Как же вы меня обрадовали, – те временем тараторила Соня. – Нужно немедленно же начинать приготовления к приему гостей. Я думаю, Катерина Алексеевна и Александра Саввишна не откажутся помочь мне.
Мы с Шурочкой согласно кивнули и заверили девушку, что непременно окажем посильную помощь во всем, чтобы приготовить дом, пока мужчины будут заниматься лошадьми и собаками для охоты.
Честно говоря, устав от практически бесполезного времяпрепровождения, я была рада немного развлечься, поэтому намечающаяся охота оказалась как нельзя кстати.
Я все это время ждала, что вот-вот появится в Воскресенском Артемий Бушков. Но мои ожидания не имели никакого результата. Молодого князя не было и в помине. Однажды Софья Федоровна в беседе со мною посетовала на то, что жених долго не едет. Интонация ее была настолько тоскливой, пропитанной надеждой, что в моей душе тут же всколыхнулась волна жалости к этой бедной, не единожды обманутой мужчинами, девушке. Я-то знала, почему Бушков не может приехать – потому что он убийца, и вынужден скрываться от полиции. Но, естественно, я не могла рассказать об этом Софье, поэтому попыталась успокоить ее, предположив, что в связи с предстоящей свадьбой у князя, вероятно, очень много хлопот, и он приедет, как только освободится. Софью такое объяснение вполне успокоило, и она почти перестала волноваться.
Мне было хорошо в поместье Долинских. Здесь у меня создался как бы своего рода форпост, из которого я могла наблюдать за всеми людьми, которые в той или иной степени, по моим собственным предположениям, были причастны к распутываемому мною преступлению.
Единственным, пожалуй, обитателем поместья, которого я недолюбливала или даже скорее побаивалась, была та самая кормилица, которая проболталась нам о ребенке Софьи. Феклуша целыми днями ходила за Соней по пятам, хотя это было вполне понятно, ведь она беспокоилась о здоровье своей барышни. Однако, помимо этого, она постоянно шпионила за мною.
Выяснилось это очень даже забавным способом. Однажды, когда я шла после ужина в свою комнату, вдруг почувствовала за спиной легкий шорох. Обернувшись, я только успела увидеть, как за поворотом скрылась толстая фигура Феклуши в длинной ситцевой юбке. Естественно, тогда я не придала этому какого-либо особого значения. Мало ли зачем понадобилось ходить здесь кормилице Софьи Федоровны, ведь она выполняет в этом доме обязанности не только кухарки, но и горничной. Так что Феклуша вполне могла в этот момент убирать барские комнаты.
Но вскоре я поняла, что очень ошибалась в отношении этой пронырливой старухи. Как-то вечером мы вышли с Шурочкой подышать на веранду барской усадьбы. Вечерний воздух приятно обдувал лицо, но в нем уже чувствовался запах так быстро уходящего лета и наступающей вслед за ним осени. Невольно на ум приходили слова Александра Сергеевича Пушкина:
– Ах, Катенька, не пора ли нам возвращаться в Саратов? Ведь скоро начнутся дожди, дороги развезет, и тогда мы совсем не сможем выбраться из этой провинциальной грязи, – отвлек меня от грустных мыслей голос Сашеньки.
Октябрь уж наступил – уж роща отряхает
Последние листы нагих своих ветвей;
Дохнул осенний хлад – дорога промерзает.
Журча еще бежит за мельницу ручей…
Я внимательно посмотрела на стоящую рядом девушку, которая зябко кутала руки в длинных перчатках из тончайшей лайки. Вообще же, я начала замечать, что чем больше проходило времени с момента гибели Волевского, тем больше становилась похожей саму на себя моя милая подруга. Она теперь, как бывало и прежде, начала ненавидеть деревенскую жизнь, ей хотелось в город, к тем сплетням, которые ходили по саратовским улицам, к театрам, светским приемам. Честно признаюсь, меня искренне радовали такие перемены. Насмешливая и остроумная Шурочка была куда лучше той кисейной барышни, которая всего несколько недель назад заливалась передо мной слезами из-за, как оказалось, настоящего мерзавца.
Я прекрасно знала, что рано или поздно Шурочка задаст мне вопрос о нашем отъезде. И вот именно тогда я поняла, что пришло время объяснить подруге причину нашей долгой задержки в Воскресенском. Кто, как не она, моя верная помощница, имела полное право знать обо всех моих планах и домыслах.
– Сашенька, – начала я. – Нам нужно еще немного подождать.
– Чего же подождать? Можно узнать? – Шурочка беззаботно тряхнула золотистым локоном, выпавшим из ее прически.
– Бушкова, – как можно безразличнее отозвалась я.
– Кого? – глаза Шурочки стали как плошки, подруга была искренне удивлена моим ответом. – Помилуй, Катенька, зачем нам его дожидаться? Это Соня должна ждать своего жениха, но никак не мы.
– Нет, ты неправильно меня поняла, – произнесла я. – Дождаться нам его нужно потому, что я подозреваю его…
Договорить я не успела, так как за дверью, ведущей на веранду, послышались какие-то звуки. Мы обернулись. Однако звуки стихли, но через некоторое время они возобновились. Складывалось впечатление, как будто кто-то тихонько скребется в дверь.
– Странно, кто там может быть? – шепотом проговорила Шурочка, оборачиваясь на дверь.
Я приложила указательный палец к губам, призывая подругу молчать. Затем я тихо подошла к двери и рывком открыла ее. Каково же было мое изумление, когда я увидела за дверью Феклушу. Вид у кормилицы молодой Софьи Федоровны на какое-то мгновение сделался настолько испуганным, как будто ее застали на месте преступления. А впрочем, так оно и было, ведь Феклуша явно подслушивала наш с Шурочкой разговор.
– Что тебе надо здесь? – мне пришлось несколько возвысить тон, чтобы показать крестьянке, что я крайне недовольна ее поведением.
Услышав мой вопрос, кормилица мгновенно пришла в себя и даже попыталась скрыть испуг.
– Прибираюсь я тут, барышня, – ничуть не смутившись, нагло отвечала кормилица.
После этого она как ни в чем не бывало повернулась и удалилась прочь.
– Она подслушивала, – проговорила Шурочка. – Да как она смеет шпионить за гостями своих хозяев, – подруга возмущенно притопнула ногой. – Знаешь, Катенька, а ведь это не в первый раз.
– Что ты имеешь в виду? – мгновенно насторожилась я.
– Господи, – подруга закатила глаза, как будто удивляясь моей непонятливости. – Да она же постоянно ходит за нами и все время что-то вынюхивает. Вот нынче сидели мы с Софьей Федоровной за беседой в гостевой, так она раза четыре к нам заходила, хотя ее вовсе никто и не звал. Ей, видите ли, следить нужно, чтобы с ее хозяйкой обморока не случилось. А ведь Соня прекрасно себя чувствует и ни на что не жалуется.
– Действительно, все это как-то необычно, – задумчиво пробормотала я. – Впредь нужно быть осторожнее и не разговаривать о наших делах в доме.
Так мы и сделали. Однако вскоре произошел совсем непонятный случай. А было это на третий день после нашего приезда в Воскресенское. Рано утром я проснулась, позвала Феклушу, чтобы та принесла мне завтрак. Однако ответа на мой зов не последовало. Сожалею, что ранее не успела описать все причуды и обычаи в этого семейства. Дело в том, что завтрак у Волевских было принято приносить хозяевам прямо в комнату, так как за общим столом по утрам, как правило, никто не собирался. Да и просыпалась я всегда довольно поздно. Что-что, а хорошо выспаться я всегда любила, за что частенько журил меня мой покойный муж.
Так вот, обычно, когда я пробуждалась, хозяин дома с племянником уже уходили, а Соня с Шурочкой гуляли в саду.
С того момента, когда Софья призналась, что ждет ребенка от Волевского, девушки подружились и проводили много времени в обществе друг друга. Вот и в то солнечное утро они снова отправились в сад.
Я, лежа в постели, еще немного подождала, когда, наконец, появится Феклуша, но, не дождавшись ее, встала, оделась и решила сама ее разыскать.
В доме все было тихо. Я окликнула Феклушу, никто не отозвался. Тогда я прошла по комнатам, но нигде никого не обнаружила. И вдруг я услышала всхлипы, которые, судя по всему, доносились из кухни, так как звук был довольно приглушенным. Я быстро пересекла коридор и остановилась перед кухонной дверью. Я не ошиблась, всхлипывание было слышно именно оттуда.
Стараясь двигаться как можно тише, я приоткрыла дверь и увидела сидящую за столом кормилицу. Она плакала, положив голову на полные руки. Я, изумленная увиденной картиной, уже хотела войти, чтобы спросить крестьянку о причине таких безутешных слез, как Феклуша вдруг подняла голову и, стремительно бросившись в угол кухни, упала на колени перед висящими там образами.
– Господи, – запричитала старуха. – На все воля твоя. Бедный Владимир Георгиевич. Какой же ирод лишил тебя жизни. Как берегла я тебя, все выполняла, что просил. Будь проклят тот, кто убил тебя, – заливалась она слезами.
Я была просто шокирована таким всплеском эмоций. Вот еще одна тайна, которую мне предстояло распутать. Феклуша плакала по Волевскому, в этом у меня не было никаких сомнений. Но почему она плакала по нему? Об этом мне оставалось только догадываться. Может быть, она раньше была крепостной у Волевского, и теперь оплакивала своего прежнего хозяина? Хотя такое и редко случается, но иногда слуги очень сильно привязываются к своим хозяевам. Но тут я вспомнила, что Софья рассказывала о пребывании Феклуши в доме Долинских с самого ее, сонечкиного, рождения. По прошествии стольких лет вряд ли станешь испытывать какие-то сильные чувства к человеку, с которым видишься совсем редко или вообще не встречаешься.
Но слова Феклуши о просьбах князя, обращенных к ней, доказывали, что она виделась с Волевским, и, судя по всему, не один раз. Значит, у этой пронырливой старухи тоже были свои тайны, о которых никто не знал. Решив намотать себе эту информацию на ус, я поспешила скрыться из кухни, пока Феклуша не успела заметить меня.
Прошло еще несколько дней. Меня все больше одолевало желание оставить Воскресенское и вернуться в Саратов. Я уже начинала жалеть о том, что принялась за распутывание этого злополучного убийства. В конце концов, мое первое дело, когда я раскрывала причины смерти моего мужа и его друга, самым непосредственным образом касалось меня саму. А теперь? Я ведь даже толком не знала убитого. Однажды я сказала Шурочке о моем желании выбраться из Воскресенского, но подруга, к моему изумлению, воспротивилась. Теперь она уже загорелась желанием узнать о смерти Волевского как можно больше.
Возможно, несмотря на уговоры подруги, я все-таки вернулась бы в Саратов, но как раз в это время произошло то, что полностью изменило мои планы. Я расскажу об этом как можно более подробно, хотя, возможно, прошедшие годы стерли из моей памяти какие-то детали.
Как-то за ужином Федор Степанович сообщил нам известие, что через два дня он намеревается организовать обещанную ранее Софье Федоровне охоту и для этой цели уже пригласил нескольких своих друзей, живущих поблизости. А произошло это вот каким образом.
Ужин уже был подан. Ждали только прибытия Долинского с племянником. Те появились через несколько минут. Федор Степанович, словно молодой жеребец, необычайно подтянутый и веселый, тепло поздоровался с нами и уселся за стол. Алексей Долинский, по своему обыкновению, прошел вслед за дядей. Лицо его было хмуро, как будто думал он о чем-то тяжелом и мрачном.
– Почему ты такой веселый, папенька? – заинтересовалась Софья. – Я вижу, настроение у тебя замечательное.
– Верно ты заметила, дочка, – отвечал Федор Степанович. – Спешу обрадовать тебя приятной новостью. Нынче строительство конюшни было закончено. Мало того, – поспешил добавить он, заметив, что дочь хочет о чем-то сказать. – Через два дня я собираюсь устроить охоту. И гости уже приглашены. Завтра прибудут.
– Ах, папенька, – всплеснула руками Софья Федоровна. – Как же замечательно. И хотя я не буду участвовать в охоте, но у нас ведь будут гости. Спасибо тебе, – дочь поднялась и поцеловала отца в морщинистую щеку.
– Дядя, тебе не следовало радоваться так сильно. Ты уже не молод, – внезапно подал голос Алексей Долинский и в упор посмотрел на своего дядьку.
Лицо Долинского-старшего приняло какое-то затравленное выражение. Между племянником и дядей явно назревал конфликт, хотя причины его я еще не знала.
– Как же вы меня обрадовали, – те временем тараторила Соня. – Нужно немедленно же начинать приготовления к приему гостей. Я думаю, Катерина Алексеевна и Александра Саввишна не откажутся помочь мне.
Мы с Шурочкой согласно кивнули и заверили девушку, что непременно окажем посильную помощь во всем, чтобы приготовить дом, пока мужчины будут заниматься лошадьми и собаками для охоты.
Честно говоря, устав от практически бесполезного времяпрепровождения, я была рада немного развлечься, поэтому намечающаяся охота оказалась как нельзя кстати.