Рано утром, когда я, отдохнувшая и посвежевшая, вышла на крыльцо, Степан уже закладывал карету. Еще с вечера я сообщила моему кучеру, что на следующий день мы отправляемся в Бухатовку. Степан, впрочем, как это и всегда бывало, только кивнул и пообещал к утру приготовить все для дальней дороги. Не приходится сомневаться, что он с блеском выполнил свое обещание.
Сашенька вышла проводить меня, и потом долго махала платком, стоя на крыльце, вслед моей удаляющейся по пыльной дороге карете.
Бухатовка – деревня князей Бушковых, как на поверку оказалось, была вовсе не так далеко, как расписывал нам Остап. Верст десять—пятнадцать, не больше. Причем находилась она, так же, как и Синодское, на берегу все той же речки Терешки, вниз по течению.
Так что к вечеру на горизонте моему взору открылись похожие на муравьев маленькие избы крестьян Бухатовки. Немного дальше виднелась большая ухабистая дорога, которая, как я узнала от местного населения, вела прямиком к барской усадьбе.
Поместье Бушковых не имело той величественности, какой обладала усадьба Волевского. Но, тем не менее, при первом же взгляде на барский дом никто бы не усомнился, что строили его на века. Прямо перед огромным подъездным крыльцом бегала взад и вперед дворовая девка. Создавалось впечатление, что она то ли кого-то ловит, то ли от кого-то прячется. Однако когда я вышла из кареты, то увидела, что девка попросту пытается увернуться от летящих в нее полугнилых яблок. Одно из таких яблок упало прямо к моим ногам.
Трудно представить мое удивление, когда я поняла, что метателем столь заурядных в наших краях плодов является ветхая старушка в черном гипюровом чепце на седых волосах. В руках старушка держала небольшую лоханку, в которой находились эти злополучные яблоки. Мало того, что «премилая» женщина совсем неподобающим образом швырялась яблоками, она еще при этом и ругалась не хуже деревенского мужика. Мне от всей этой живописной картины стало не по себе. Бывают такие ситуации, когда не знаешь, убежать или остаться. Вот и со мной в тот момент происходило нечто похожее.
Отшвыряв все содержимое лоханки, барыня – княгиня Бушкова (а это, как оказалось в дальнейшем, была именно она) – наконец, обратила свой взор на меня. При этом на лице ее появилась такая радушная улыбка, как будто всего минуту назад она вела светскую беседу, а не избивала полугнилыми плодами несчастную девку.
– Милости прошу. Всегда рады гостям, – прошамкала старуха. – С кем имею честь беседовать? – вдруг она осеклась, видимо, заметив все еще сохранявшееся на моем лице выражение величайшего удивления. – Простите, ради бога, за то, что вам пришлось лицезреть столь неприятный момент. Однако поймите и меня, душенька, приказала Дуньке сделать яблочную наливку, а та вместо сочных плодов притащила полугнилые. И как справляться с этим глупым народом, – деланно вздохнула она.
Мне ничего более не оставалось, как только вежливо кивнуть, хотя я до сих пор и придерживаюсь того мнения, что ни при каких обстоятельствах не следует применять физических наказаний в отношении дворовых слуг.
– Пойдемте со мной в дом, душенька. Устали с дороги? Сейчас отдохнете. Дунька! – крикнула она, обращаясь к наказанной крестьянке. – Ужин в столовую немедленно! Понятно?
Дунька поднялась с земли, отряхнулась, испуганно кивнула и со всех ног ринулась в дом.
Как я уже сказала, барыню звали Мария Леопольдовна Бушкова. Она оказалась бабушкой того самого Артемия Валерьевича Бушкова – друга убитого князя Волевского, о котором рассказывал нам Остап. Несмотря на притворство, Мария Леопольдовна по характеру была довольно словоохотливой женщиной и не замолкала в течение всего времени, пока провожала меня в столовую усадьбы. Когда помещица узнала о том, что я совсем недавно приехала из Саратова, то тут же засыпала меня вопросами о последних событиях в городе. В результате мне пришлось не менее получаса припоминать обо всех саратовских происшествиях за последние несколько недель до моего отъезда.
Мария Леопольдовна, в свою очередь, посетовала, как это обычно любят делать пожилые женщины, на старость, на болезни и на отсутствие чьей-либо поддержки на склоне лет.
– А где же ваш внук? – осторожно поинтересовалась я, когда ужин был подан, и мы уселись за стол. – Вы же, кажется, упомянули о том, что у вас есть внук, почему же он не заботится о вас?
– Заботиться, заботиться, – поспешила заверить меня княгиня. – Просто Темушка еще вчера поутру уехал в Саратов.
У него там очень срочные дела, ведь скоро мой внук женится, – с какой-то фальшивой улыбкой на сморщенном лице сообщила Мария Леопольдовна.
У меня вообще сложилось впечатление, что Мария Леопольдовна Бушкова женщина не совсем искренняя, так как в каждом ее слове неуловимо прослеживались какие-то фальшивые, или скорее, даже лживые нотки. Но, возможно, это только мое не совсем верное мнение. Во всяком случае, дальнейшие наши встречи, к счастью, никак не подтвердили моего первого впечатления о княгине.
– Правда? – я с большим интересом посмотрела на свою собеседницу. – В таком случае сожалею, что не смогла застать вашего внука, иначе бы непременно предала ему свои поздравления.
– Благодарю вас, голубушка, – отвечала старуха и томно вздохнула. – Хотя, честно признаться, я против этой женитьбы. В наши времена, что ни говори, а такого не было.
– Чего не было? – этот разговор становился все более и более интересным.
– Ах, это такая длинная история, – притворно вздохнула старушенция, хотя по глазам ее прекрасно было видно, что ей льстит проявленный мною интерес. – Ну да, так и быть, душенька, я расскажу. Если вам, конечно, хочется это узнать.
– Очень хочется. Право, я люблю послушать о свадьбах. Это так трогает, – я так же, как и княгиня, притворно закатила глаза и улыбнулась.
– Тогда спешу вам сообщить, что невеста моего Темушки живет недалеко отсюда. Может быть, вы слыхали о помещиках Долинских?
Я сделала вид, как будто пытаюсь что-то вспомнить, хотя никогда не слышала такой фамилии.
– Ну так вот, – тем временем продолжала Мария Леопольдовна, не обращая внимания на мое замешательство. – Зовут невесту Софья Долинская – дочь помещика Федора Долинского. Имение их находится в Воскресенском. Она милая, красивая, воспитанная девушка. Однако Долинские очень бедны. Не подумайте чего-нибудь плохого. Конечно, я не считаю бедность девушки чем-то порочащим ее саму или ее семью, скорее, наоборот. Бедность – это в своем роде благодетель.
Но уж слишком как-то все на бегу, впопыхах. Я этого не одобряю, – покачала она головой. – Хотя, чем-чем, а внешностью господь Сонечку не обделил. Постойте-ка, у Темочки где-то даже был ее портрет. Если вы закончили ужинать, то мы можем перейти в гостевую, там я вам его и покажу.
Мы поднялись и отправились в соседнюю со столовой комнату. Там мы расположились в мягких креслах и принялись за неспешную беседу. Через минуту появилась Дуня с подносом в руках, на котором стояли чашки с горячим кофе.
– Дуняша, – необыкновенно ласковым тоном, в отличие от того тона, которым она обращалась с девкой раньше, обратилась к ней Мария Леопольдовна. – Принеси мне шкатулку из комнаты молодого барина, ту самую, с инкрустацией на крышке.
Служанка поклонилась, поставила поднос на маленький резной столик и чуть не бегом выскочила из гостевой. Видно было, что в этом доме слуг держали, как говорится, в черном теле.
– Сейчас вы увидите избранницу моего внука, – пообещала княгиня.
Не успела она произнести эти слова, как снова появилась Дуняша. В руках девка держала небольшую, отделанную инкрустацией шкатулку. Мария Леопольдовна взяла шкатулку себе, открыла ее и достала овальный золотой медальон.
– Вот, посмотрите, милейшая Катерина Алексеевна, – проговорила она, открывая медальон и протягивая его мне. – Сонечка просто красавица.
Внутри, на одной стороне медальона находился портрет молодой и очень красивой девушки с необыкновенно большими темными глазами, которые составляли резкий контраст волнистым светлым волосам. На первый взгляд, девушке было не более двадцати лет.
– Да, она очень красива, – согласилась я и уже хотела вернуть медальон княгине, но тут меня привлекла надпись в самом низу овального изображения невесты князя Бушкова.
В надписи не было ничего необычного, просто имя и фамилия нарисованной на портрете девушки. Однако начальные буквы, выполненные витиеватым почерком, в точности совпадали с теми буквами, которые были вышиты на платке Волевского. С. Д. – это значит Софья Долинская? Меня поразила собственная догадка. Оставалось непонятным только одно обстоятельство. Если платок действительно Софьи Долинской, то какое отношение к этой девушке имел князь Волевский? Вряд ли бы он стал носить с собой платок мало знакомой ему молодой особы. Значит, между князем и девушкой на портрете существовала какая-то связь. Но какая? Что-то во всем этом не сходилось, вот только что именно, мне пока понять не удавалось.
Я вернула Марии Леопольдовне медальон и взяла чашку горячего кофе. В голове у меня настолько все перемешалось, что я решила немного отдохнуть и ни о чем пока не думать. Однако тут же ко мне в голову начали лезть какие-то странные навязчивые мысли, словно липкая путина. Первое, о чем я подумала: знает ли Мария Леопольдовна об убийстве их соседа князя Волевского? Наверняка не знает, иначе бы она сразу мне об этом поведала.
– Катенька, вы сразу из Саратова в наши края, или уже успели навестить кого-то? – вопрошала княгиня, словно прочитав мои мысли.
– Я приехала из имения князя Волевского, – поспешила сообщить я.
– Надо же, – казалось, Мария Леопольдовна была очень удивлена. – И как же поживает уважаемый Владимир Георгиевич? Давненько он не появлялся у нас.
Значит, старушка ничего не знала о смерти соседа. Стоит ли ей сообщать об этом? Но, после недолгого раздумья я решила, что все-таки стоит. Так или иначе, кто-нибудь все равно принесет ей столь печальную весть.
Озадачило меня только одно, почему старушка сказала, что Волевский не появлялся у них очень давно, если Остап говорил о визите князя именно в Бухатовку накануне гибели? Как бы то ни было, я решила сначала рассказать о смерти Волевского, а потому уже выяснять все интересующие меня детали.
– Понимаете, Мария Леопольдовна, – начала я очень осторожно, чтобы раньше времени не напугать старую женщину. – Я сожалею, что именно на мою долю, по всей видимости, выпала обязанность сообщить вам очень неприятное известие.
– Что такое случилось, душенька? – мгновенно вскинулась княгиня. – Уж не заболел ли князь?
– Хуже, он умер, – неожиданно для самой себя выпалила я, хотя совсем не хотела сообщать об этом в столь резкой форме.
– Как умер? – княгиня, судя по ее недоуменному тону, не поняла меня. – Ведь он был так молод.
– Его убили. Приезжала полиция и нашла у синодских крестьян пистолет, из которого был убит Владимир Волевский. Возможно, что они и есть убийцы своего хозяина. Во всяком случае, полиция решила именно так и арестовала все четверых, – доложила я все известные мне факты, стараясь не упоминать о своих собственных измышлениях на этот счет.
– Боже, – одними губами прошептала старуха. – Какой ужас. А как вы попали в дом князя? Не помню такого, чтобы к нему в дом когда-либо заезжали молодые женщины, – вдруг насторожилась княгиня, резко поменяв тему разговора.
Не так уж глупа была эта старушенция, как показалось мне на первый взгляд. Мне уже в который раз пришлось объяснять, что я просто сопровождающая и близкая подруга невесты покойного князя, и прибыли мы в имение по причине сильного шурочкиного беспокойства о своем женихе. Мария Леопольдовна все-таки мне поверила и, наконец, успокоилась.
– Ах, как мне его жаль, – пробормотала она. – Что же теперь будет с его имением? Владимир, Владимир, разорил ты наследство покойного батюшки своего, – она, перекрестившись, сокрушенно покачала седой головой.
– Так вы тоже знаете, что имение перезакладывалось уже несколько раз? – вырвался у меня невольный возглас.
– Знаю, – старушка внимательно посмотрела на меня не по годам ясными проницательными глазами. – Но ведь и вы, голубушка, тоже откуда-то знаете об этом. Насколько я понимаю, Владимир тщательно скрывал свои неприятности. Даже я узнала о закладе имения совершенно случайно.
Мне стало не по себе от пристального взгляда княгини. Однако потом я увидела такое безграничное понимание в глазах этой женщины, что мне захотелось рассказать ей о том, каким образом я узнала о разорении князя Волевского. Я, отчего-то стесняясь и смущаясь, поведала Марии Леопольдовне о том, как мы, испытывая некоторые угрызения совести, обыскали ящики стола в кабинете князя Волевского и нашли там закладную практически на все имущество семейства Волевских.
Однако Мария Леопольдовна даже и не собиралась осуждать нашу с Шурочкой бесцеремонность и в какой-то степени даже наглость. Совсем наоборот, княгиня оценила наш поступок как единственно возможный в подобной ситуации для того, чтобы узнать хоть что-нибудь об убитом человеке.
– Но знаете, что меня удивляет больше всего, Катенька? – задумчиво произнесла княгиня.
– Нет, и что же?
– Почему полиция не потрудилась обыскать кабинет Владимира, ведь это они должны были сделать в первую очередь?
Странно, мне почему-то эта мысль раньше даже не приходила в голову.
– Мария Леопольдовна, все произошло настолько быстро. Я имею в виду почти мгновенное обнаружение крестьян с пистолетом – орудием убийства. Хотя, возможно, еще до этого старший следователь успел осмотреть кабинет. Однако найти важные документы он так и не смог. Постойте, мне кажется, если бы он проявил больше терпения, то, возможно, все-таки отыскал бы тайник. Но, видимо, у него попросту не хватило на это времени, – подвела я итог своим размышлениям.
Княгиня Бушкова полностью согласилась с моими доводами.
– Верно, вы правы, душенька, – мягко проговорила она. – А теперь, пожалуй, пора ложиться спать.
Однако я не могла отпустить свою собеседницу по той простой причине, что еще два вопроса оставались для меня так и не выясненными. Я хотела узнать, в чем причина банкротства князя Волевского, ведь отец оставил ему большое состояние, которое его собственный сын сумел пустить на ветер всего за несколько лет. А второй вопрос заключался в том, почему Мария Леопольдовна ничего не знала о приезде Волевского к ее внуку всего два дня назад.
Но об этом я расскажу в следующей главе.
Глава четвертая
Сашенька вышла проводить меня, и потом долго махала платком, стоя на крыльце, вслед моей удаляющейся по пыльной дороге карете.
Бухатовка – деревня князей Бушковых, как на поверку оказалось, была вовсе не так далеко, как расписывал нам Остап. Верст десять—пятнадцать, не больше. Причем находилась она, так же, как и Синодское, на берегу все той же речки Терешки, вниз по течению.
Так что к вечеру на горизонте моему взору открылись похожие на муравьев маленькие избы крестьян Бухатовки. Немного дальше виднелась большая ухабистая дорога, которая, как я узнала от местного населения, вела прямиком к барской усадьбе.
Поместье Бушковых не имело той величественности, какой обладала усадьба Волевского. Но, тем не менее, при первом же взгляде на барский дом никто бы не усомнился, что строили его на века. Прямо перед огромным подъездным крыльцом бегала взад и вперед дворовая девка. Создавалось впечатление, что она то ли кого-то ловит, то ли от кого-то прячется. Однако когда я вышла из кареты, то увидела, что девка попросту пытается увернуться от летящих в нее полугнилых яблок. Одно из таких яблок упало прямо к моим ногам.
Трудно представить мое удивление, когда я поняла, что метателем столь заурядных в наших краях плодов является ветхая старушка в черном гипюровом чепце на седых волосах. В руках старушка держала небольшую лоханку, в которой находились эти злополучные яблоки. Мало того, что «премилая» женщина совсем неподобающим образом швырялась яблоками, она еще при этом и ругалась не хуже деревенского мужика. Мне от всей этой живописной картины стало не по себе. Бывают такие ситуации, когда не знаешь, убежать или остаться. Вот и со мной в тот момент происходило нечто похожее.
Отшвыряв все содержимое лоханки, барыня – княгиня Бушкова (а это, как оказалось в дальнейшем, была именно она) – наконец, обратила свой взор на меня. При этом на лице ее появилась такая радушная улыбка, как будто всего минуту назад она вела светскую беседу, а не избивала полугнилыми плодами несчастную девку.
– Милости прошу. Всегда рады гостям, – прошамкала старуха. – С кем имею честь беседовать? – вдруг она осеклась, видимо, заметив все еще сохранявшееся на моем лице выражение величайшего удивления. – Простите, ради бога, за то, что вам пришлось лицезреть столь неприятный момент. Однако поймите и меня, душенька, приказала Дуньке сделать яблочную наливку, а та вместо сочных плодов притащила полугнилые. И как справляться с этим глупым народом, – деланно вздохнула она.
Мне ничего более не оставалось, как только вежливо кивнуть, хотя я до сих пор и придерживаюсь того мнения, что ни при каких обстоятельствах не следует применять физических наказаний в отношении дворовых слуг.
– Пойдемте со мной в дом, душенька. Устали с дороги? Сейчас отдохнете. Дунька! – крикнула она, обращаясь к наказанной крестьянке. – Ужин в столовую немедленно! Понятно?
Дунька поднялась с земли, отряхнулась, испуганно кивнула и со всех ног ринулась в дом.
Как я уже сказала, барыню звали Мария Леопольдовна Бушкова. Она оказалась бабушкой того самого Артемия Валерьевича Бушкова – друга убитого князя Волевского, о котором рассказывал нам Остап. Несмотря на притворство, Мария Леопольдовна по характеру была довольно словоохотливой женщиной и не замолкала в течение всего времени, пока провожала меня в столовую усадьбы. Когда помещица узнала о том, что я совсем недавно приехала из Саратова, то тут же засыпала меня вопросами о последних событиях в городе. В результате мне пришлось не менее получаса припоминать обо всех саратовских происшествиях за последние несколько недель до моего отъезда.
Мария Леопольдовна, в свою очередь, посетовала, как это обычно любят делать пожилые женщины, на старость, на болезни и на отсутствие чьей-либо поддержки на склоне лет.
– А где же ваш внук? – осторожно поинтересовалась я, когда ужин был подан, и мы уселись за стол. – Вы же, кажется, упомянули о том, что у вас есть внук, почему же он не заботится о вас?
– Заботиться, заботиться, – поспешила заверить меня княгиня. – Просто Темушка еще вчера поутру уехал в Саратов.
У него там очень срочные дела, ведь скоро мой внук женится, – с какой-то фальшивой улыбкой на сморщенном лице сообщила Мария Леопольдовна.
У меня вообще сложилось впечатление, что Мария Леопольдовна Бушкова женщина не совсем искренняя, так как в каждом ее слове неуловимо прослеживались какие-то фальшивые, или скорее, даже лживые нотки. Но, возможно, это только мое не совсем верное мнение. Во всяком случае, дальнейшие наши встречи, к счастью, никак не подтвердили моего первого впечатления о княгине.
– Правда? – я с большим интересом посмотрела на свою собеседницу. – В таком случае сожалею, что не смогла застать вашего внука, иначе бы непременно предала ему свои поздравления.
– Благодарю вас, голубушка, – отвечала старуха и томно вздохнула. – Хотя, честно признаться, я против этой женитьбы. В наши времена, что ни говори, а такого не было.
– Чего не было? – этот разговор становился все более и более интересным.
– Ах, это такая длинная история, – притворно вздохнула старушенция, хотя по глазам ее прекрасно было видно, что ей льстит проявленный мною интерес. – Ну да, так и быть, душенька, я расскажу. Если вам, конечно, хочется это узнать.
– Очень хочется. Право, я люблю послушать о свадьбах. Это так трогает, – я так же, как и княгиня, притворно закатила глаза и улыбнулась.
– Тогда спешу вам сообщить, что невеста моего Темушки живет недалеко отсюда. Может быть, вы слыхали о помещиках Долинских?
Я сделала вид, как будто пытаюсь что-то вспомнить, хотя никогда не слышала такой фамилии.
– Ну так вот, – тем временем продолжала Мария Леопольдовна, не обращая внимания на мое замешательство. – Зовут невесту Софья Долинская – дочь помещика Федора Долинского. Имение их находится в Воскресенском. Она милая, красивая, воспитанная девушка. Однако Долинские очень бедны. Не подумайте чего-нибудь плохого. Конечно, я не считаю бедность девушки чем-то порочащим ее саму или ее семью, скорее, наоборот. Бедность – это в своем роде благодетель.
Но уж слишком как-то все на бегу, впопыхах. Я этого не одобряю, – покачала она головой. – Хотя, чем-чем, а внешностью господь Сонечку не обделил. Постойте-ка, у Темочки где-то даже был ее портрет. Если вы закончили ужинать, то мы можем перейти в гостевую, там я вам его и покажу.
Мы поднялись и отправились в соседнюю со столовой комнату. Там мы расположились в мягких креслах и принялись за неспешную беседу. Через минуту появилась Дуня с подносом в руках, на котором стояли чашки с горячим кофе.
– Дуняша, – необыкновенно ласковым тоном, в отличие от того тона, которым она обращалась с девкой раньше, обратилась к ней Мария Леопольдовна. – Принеси мне шкатулку из комнаты молодого барина, ту самую, с инкрустацией на крышке.
Служанка поклонилась, поставила поднос на маленький резной столик и чуть не бегом выскочила из гостевой. Видно было, что в этом доме слуг держали, как говорится, в черном теле.
– Сейчас вы увидите избранницу моего внука, – пообещала княгиня.
Не успела она произнести эти слова, как снова появилась Дуняша. В руках девка держала небольшую, отделанную инкрустацией шкатулку. Мария Леопольдовна взяла шкатулку себе, открыла ее и достала овальный золотой медальон.
– Вот, посмотрите, милейшая Катерина Алексеевна, – проговорила она, открывая медальон и протягивая его мне. – Сонечка просто красавица.
Внутри, на одной стороне медальона находился портрет молодой и очень красивой девушки с необыкновенно большими темными глазами, которые составляли резкий контраст волнистым светлым волосам. На первый взгляд, девушке было не более двадцати лет.
– Да, она очень красива, – согласилась я и уже хотела вернуть медальон княгине, но тут меня привлекла надпись в самом низу овального изображения невесты князя Бушкова.
В надписи не было ничего необычного, просто имя и фамилия нарисованной на портрете девушки. Однако начальные буквы, выполненные витиеватым почерком, в точности совпадали с теми буквами, которые были вышиты на платке Волевского. С. Д. – это значит Софья Долинская? Меня поразила собственная догадка. Оставалось непонятным только одно обстоятельство. Если платок действительно Софьи Долинской, то какое отношение к этой девушке имел князь Волевский? Вряд ли бы он стал носить с собой платок мало знакомой ему молодой особы. Значит, между князем и девушкой на портрете существовала какая-то связь. Но какая? Что-то во всем этом не сходилось, вот только что именно, мне пока понять не удавалось.
Я вернула Марии Леопольдовне медальон и взяла чашку горячего кофе. В голове у меня настолько все перемешалось, что я решила немного отдохнуть и ни о чем пока не думать. Однако тут же ко мне в голову начали лезть какие-то странные навязчивые мысли, словно липкая путина. Первое, о чем я подумала: знает ли Мария Леопольдовна об убийстве их соседа князя Волевского? Наверняка не знает, иначе бы она сразу мне об этом поведала.
– Катенька, вы сразу из Саратова в наши края, или уже успели навестить кого-то? – вопрошала княгиня, словно прочитав мои мысли.
– Я приехала из имения князя Волевского, – поспешила сообщить я.
– Надо же, – казалось, Мария Леопольдовна была очень удивлена. – И как же поживает уважаемый Владимир Георгиевич? Давненько он не появлялся у нас.
Значит, старушка ничего не знала о смерти соседа. Стоит ли ей сообщать об этом? Но, после недолгого раздумья я решила, что все-таки стоит. Так или иначе, кто-нибудь все равно принесет ей столь печальную весть.
Озадачило меня только одно, почему старушка сказала, что Волевский не появлялся у них очень давно, если Остап говорил о визите князя именно в Бухатовку накануне гибели? Как бы то ни было, я решила сначала рассказать о смерти Волевского, а потому уже выяснять все интересующие меня детали.
– Понимаете, Мария Леопольдовна, – начала я очень осторожно, чтобы раньше времени не напугать старую женщину. – Я сожалею, что именно на мою долю, по всей видимости, выпала обязанность сообщить вам очень неприятное известие.
– Что такое случилось, душенька? – мгновенно вскинулась княгиня. – Уж не заболел ли князь?
– Хуже, он умер, – неожиданно для самой себя выпалила я, хотя совсем не хотела сообщать об этом в столь резкой форме.
– Как умер? – княгиня, судя по ее недоуменному тону, не поняла меня. – Ведь он был так молод.
– Его убили. Приезжала полиция и нашла у синодских крестьян пистолет, из которого был убит Владимир Волевский. Возможно, что они и есть убийцы своего хозяина. Во всяком случае, полиция решила именно так и арестовала все четверых, – доложила я все известные мне факты, стараясь не упоминать о своих собственных измышлениях на этот счет.
– Боже, – одними губами прошептала старуха. – Какой ужас. А как вы попали в дом князя? Не помню такого, чтобы к нему в дом когда-либо заезжали молодые женщины, – вдруг насторожилась княгиня, резко поменяв тему разговора.
Не так уж глупа была эта старушенция, как показалось мне на первый взгляд. Мне уже в который раз пришлось объяснять, что я просто сопровождающая и близкая подруга невесты покойного князя, и прибыли мы в имение по причине сильного шурочкиного беспокойства о своем женихе. Мария Леопольдовна все-таки мне поверила и, наконец, успокоилась.
– Ах, как мне его жаль, – пробормотала она. – Что же теперь будет с его имением? Владимир, Владимир, разорил ты наследство покойного батюшки своего, – она, перекрестившись, сокрушенно покачала седой головой.
– Так вы тоже знаете, что имение перезакладывалось уже несколько раз? – вырвался у меня невольный возглас.
– Знаю, – старушка внимательно посмотрела на меня не по годам ясными проницательными глазами. – Но ведь и вы, голубушка, тоже откуда-то знаете об этом. Насколько я понимаю, Владимир тщательно скрывал свои неприятности. Даже я узнала о закладе имения совершенно случайно.
Мне стало не по себе от пристального взгляда княгини. Однако потом я увидела такое безграничное понимание в глазах этой женщины, что мне захотелось рассказать ей о том, каким образом я узнала о разорении князя Волевского. Я, отчего-то стесняясь и смущаясь, поведала Марии Леопольдовне о том, как мы, испытывая некоторые угрызения совести, обыскали ящики стола в кабинете князя Волевского и нашли там закладную практически на все имущество семейства Волевских.
Однако Мария Леопольдовна даже и не собиралась осуждать нашу с Шурочкой бесцеремонность и в какой-то степени даже наглость. Совсем наоборот, княгиня оценила наш поступок как единственно возможный в подобной ситуации для того, чтобы узнать хоть что-нибудь об убитом человеке.
– Но знаете, что меня удивляет больше всего, Катенька? – задумчиво произнесла княгиня.
– Нет, и что же?
– Почему полиция не потрудилась обыскать кабинет Владимира, ведь это они должны были сделать в первую очередь?
Странно, мне почему-то эта мысль раньше даже не приходила в голову.
– Мария Леопольдовна, все произошло настолько быстро. Я имею в виду почти мгновенное обнаружение крестьян с пистолетом – орудием убийства. Хотя, возможно, еще до этого старший следователь успел осмотреть кабинет. Однако найти важные документы он так и не смог. Постойте, мне кажется, если бы он проявил больше терпения, то, возможно, все-таки отыскал бы тайник. Но, видимо, у него попросту не хватило на это времени, – подвела я итог своим размышлениям.
Княгиня Бушкова полностью согласилась с моими доводами.
– Верно, вы правы, душенька, – мягко проговорила она. – А теперь, пожалуй, пора ложиться спать.
Однако я не могла отпустить свою собеседницу по той простой причине, что еще два вопроса оставались для меня так и не выясненными. Я хотела узнать, в чем причина банкротства князя Волевского, ведь отец оставил ему большое состояние, которое его собственный сын сумел пустить на ветер всего за несколько лет. А второй вопрос заключался в том, почему Мария Леопольдовна ничего не знала о приезде Волевского к ее внуку всего два дня назад.
Но об этом я расскажу в следующей главе.
Глава четвертая
– Мария Леопольдовна, куда же делось все то состояние, которое оставил покойный князь Волевский своему сыну? – задала я мучавший меня вопрос.
– Как, разве вы не знаете? – удивилась княгиня. – Владимир был бы замечательным человеком во всех отношениях, если бы не один страшный порок. Карты, Катенька, карты сгубили его. Князь был страстным игроком. Как вы знаете, это, если можно так выразиться, увлечение никого до добра не доводит. Сколько раз и я, и Темочка пытались наставить его на путь истинный, но он ничего не хотел слушать. Несколько раз, проигрываясь, он приходил к нам занимать деньги в долг. Естественно, ни одного долга он так и не вернул. Ну да и бог с ними, с этими деньгами. Однако сами понимаете, что при таком образе жизни все его состояние быстро, очень быстро растаяло, словно первый снег.
– Знаете, а ведь Волевский был в вашем доме незадолго до своей смерти, – сообщила я.
– Что вы сказали? – переспросила старуха. – Не может такого быть. Вы-то откуда знаете это? – удивилась она.
– Остап – бурмистр в Синодском – рассказал нам.
– Понятно, – княгиня задумчиво потерла виски. – Но я не помню, чтобы Владимир Георгиевич заезжал к нам. Хотя, постойте. Когда, вы говорите, это было?
– Позавчера.
– Не знаю, может быть, кто-то и был у нас. Понимаете, душенька, мне в тот день сильно нездоровилось, и я пролежала в постели весь день, – объяснила Мария Леопольдовна. – Хотя, кажется, я слышала тогда чьи-то голоса. Возможно, что у Темочки в тот день действительно были гости. Но я попросила внука не беспокоить меня, что бы ни случилось.
– Понятно, – с понимающей улыбкой проговорила я.
Вот как, оказывается, обстояли дела. Наконец, любопытство мое было удовлетворено. Да, как выразилась Мария Леопольдовна, страсть к игре – это страшный порок, который влечет за собой в лучшем случае разорение, в худшем – арест и долговую яму. Но уж самой крайностью является смерть проигравшегося.
Здесь, уважаемый читатель, моя тетушка по неизвестной мне причине не пожелала на страницах своего романа объяснить смысл последней фразы. Поэтому я, как смогу, постараюсь восполнить этот пробел. К сожалению, времена меняются, но нравы в нашей стране остаются все теми же. В середине девятнадцатого века, так же, как и в современном мире карточных игр, существовала огромная практика вымогательства карточных долгов с должников. Случалось и так, что должник попросту оставался без всяких средств к существованию. А случалось, и убивали человека именно за карточные долги. Вот что приблизительно имела в виду моя родственница, упоминая о смерти проигравшегося. Однако воспитанным дамам в те далекие времена не полагалось знать таких страшных подробностей, так что тетка оказалась в своем репертуаре и снова опередила свой век не больше не меньше, чем по крайней мере на полстолетия.
Однако, хотя мне и стали известны многие важные факты из биографии князя Волевского, любопытство к убийству этого человека после разговора с Марией Леопольдовной еще более возросло. Мне только было очень жаль, что я не застала дома Артемия Бушкова. Хотя, немного подумав, я решила, что вряд ли он бы рассказал мне столько подробностей о своем друге, как любезно сделала это его словоохотливая бабушка.
Тем не менее, признаюсь, меня успокаивало то обстоятельство, что теперь я точно знала, куда направить свои стопы в поисках истины, или, проще говоря, в поисках убийцы Волевского. До этого, конечно, еще было далеко, но ведь я уже схватила один конец веревочки, которая обязательно привела бы меня к заветной цели. А посему я решила на следующее же утро не возвращаться в Синодское, как обещала моей верной подруге Сашеньке, а отправиться в Воскресенское, в имение Долинских. К тому же мне в тот момент вовсе не хотелось встречаться с Шурочкой. Подруга обязательно начала бы расспрашивать о том, что я узнала в Бухатовке. Я совершенно точно знала, если рассказать Шурочке еще об одном пороке ее бывшего жениха, то это приведет ее в полное отчаяние, а я вовсе не хотела таким образом «осчастливить» близкого мне человека. Но и обманывать я тоже не могла. Поэтому я решила пока забыть о Шурочке и продолжать мои поиски.
И вот представьте себе мое удивление оттого, что на следующее утро в тот момент, когда я уже садилась в карету, на дороге, ведущей к усадьбе Бушковых, показался экипаж.
– Господи, неужели Темочка едет? – с надеждой вглядываясь в приближающуюся карету, произнесла Мария Леопольдовна, которая вышла проводить меня в дорогу.
Через несколько минут карета подъехала к самому к дому и остановилась. Дверь кареты отворилась, и из нее показалась белокурая головка в бежевой шляпке. Это была незабвенная Сашенька. Я была очень удивлена встретить свою подругу здесь в столь ранний час, поэтому от растерянности в первые мгновения встречи только с изумлением смотрела на нее, не в силах произнести ни слова.
– Катенька, как хорошо, что я тебя успела застать, – тем временем, выбравшись из кареты, искренне радовалась подруга, распахивая мне дружеские объятия. – О, извините, я не представилась, – она с улыбкой повернулась к Марии Леопольдовне.
– Так вы и есть невеста Владимира? – бесцеремонно вмешалась в беседу княгиня, окидывая Шурочку оценивающим взглядом. – Мне очень приятно в который раз удостовериться, что, несмотря на некоторые отрицательные черты, у покойного князя все же был отменный вкус.
Шурочка во все глаза уставилась на старую даму, совершенно не понимая смысла ее слов. Я лишь только улыбнулась, так как за недолгое время знакомства с княгиней уже успела привыкнуть к ее не совсем тактичной манере общения.
– Сашенька, ведь ты должна была оставаться в Синодском и ждать меня. Позволь узнать, зачем ты здесь? – попыталась я устранить возникшую неловкость.
– Ах, Катенька, после похорон мне стало так тоскливо и страшно в том доме, что я решила уехать оттуда и разыскать тебя. Остап дал мне эту карету, и я поехала. А вместе мы можем отправиться в Саратов. Правда?
– Правда, – кивнула я. – Я как раз собиралась отправляться в путь.
Мне не хотелось в присутствии Марии Леопольдовны сообщать подруге о том, что мы едем вовсе не в Саратов, а совсем в другую сторону, в село Воскресенское. Если бы княгиня узнала о моем плане, то начались бы подробные и в то же время утомительные расспросы, отвечать на которые у меня не было никакого желания. Поэтому я решила рассказать обо всем Сашеньке уже в дороге.
Мы распрощались с Марией Леопольдовной, уселись в карету, после чего Степан незамедлительно тронул вожжи, и лошади поскакали неспешной рысью.
– Как ты думаешь, когда мы прибудем в Саратов? – спрашивала Шурочка, сидя напротив меня и то и дело выглядывая из окошка.
– Еще очень нескоро, – отвечала я. – Прости, что сразу не сказала тебе, но мы теперь не поедем в Саратов.
– А куда же тогда мы направляемся? – удивилась подруга.
– В Воскресенское, – пояснила я. – Не волнуйся, это совсем недалеко отсюда. Часам к пяти пополудни будем на месте.
– Но, помилуй, Катенька, что делать нам в этом Воскресенском? – продолжала недоумевать Шурочка.
Мне пришлось рассказать о Софье Долинской, ее намечающейся свадьбе с князем Бушковым и о совпадении инициалов на медальоне, показанном мне Марией Леопольдовной, и на платке Волевского. Шурочку все это очень заинтересовало, и она, к моему большому облегчению, перестала роптать. Только всю дорогу продолжала недоумевать по поводу отношений Волевского и Софьи.
До Воскресенского мы добрались часа на два раньше, чем предполагали. Воскресенское было совсем небольшим селом на берегу огромной Волги. Крестьянские домишки – эти ветхие строения с волоковыми оконцами и потрепанными ставнями – навевали какое-то неприятное тоскливое чувство. То же впечатление произвела на нас и барская усадьба. Увидев ее, я подумала о том, что Мария Леопольдовна как нельзя более точно описала мне бедность поместья Долинских.
Барский дом с облупившейся краской на окнах, шаткой лестницей, ведущей к ветхому крыльцу, скорее напоминал какие-то древние развалины, нежели барскую усадьбу. В доме было два этажа. Весь второй этаж опоясывала длинная веранда с деревянными перилами.
Как только наша карета приблизилась к дому, на крыльцо вышел высокий худой старик и уставился на нас бессмысленными рыбьими глазами. Одет он был в длинный потрепанный сюртук на английский манер, местами сохранивший бархатную отделку по краю. Я сразу определила, что в такую одежду барин, каких бы вкусов он ни придерживался, мог обрядить своего крестьянина только с той целью, чтобы последний исполнял роль дворецкого в барском доме. Признаюсь, в первый момент подобное обстоятельство настолько меня рассмешило, что я едва сдержала рвущийся наружу смех.
Мы с Сашенькой тем временем спешились на землю и подошли к крыльцу. Старик, все это время наблюдавший за нами, приосанился и важно обратил взор свой в нашу сторону.
– Дома ли барин? – обратилась я к нему.
– Дома, – кивнул дворецкий. – Как прикажете доложить?
Мы назвали ему свои имена, затем он провел нас в дом и оставил ждать в большой парадной, если то помещение, в котором мы оказались, можно было назвать столь громким именем. Обои на стенах местами висели клочьями, местами были неумело заклеены. Единственным украшением служили массивные серебряные светильники по стенам, каждый с шестью подсвечниками.
Гаврила – так назвался нам дворецкий – все не возвращался. Меня всегда развлекала мысль о том обстоятельстве, что в русских землях чем помещик беднее, тем чуднее становятся его капризы. У богатых, конечно, этих капризов намного больше, однако их не устраивают простые бытовые чудачества, так порой умиляющие русскую душу, им нужно чего-то большего, соответствующего их положению и деньгам. Зато мелкие бедные помещики любят наводить на себя и свой слуг этакий налет «убогой» пышности. Федор Долинский относился именно к таким людям. Отсюда и крестьянин в английском сюртуке, и долгое утомительное оповещение хозяина о прибытии гостей. Мне было очень интересно, что еще такого необычного ждет нас в этом доме. И ожидания нас не обманули.
– Барин ждет вас в гостиной, – внезапно, словно из-под земли, появился перед нами Гаврила, да так неожиданно, что мы испуганно вздрогнули.
Дворецкий провел нас по длинному коридору, свернул направо. Он шел так быстро, что мы едва поспевали за ним.
– Странный какой-то этот дом, – шептала мне на ходу Шурочка. – И дворецкий у них совсем чудной.
Наконец, Гаврила остановился перед старой, но довольно крепкой еще дверью и, открыв ее, пропустил нас внутрь комнаты.
– Милости прошу, – навстречу нам уже спешил пожилой, хотя еще сохранивший следы былой привлекательности господин в длинном стеганом домашнем халате. – Как рад я видеть в своем доме таких гостей. Смею пригласить вас к своему столу, мы с семейством как раз собирались трапезничать. Уж не побрезгуйте.
– Как, разве вы не знаете? – удивилась княгиня. – Владимир был бы замечательным человеком во всех отношениях, если бы не один страшный порок. Карты, Катенька, карты сгубили его. Князь был страстным игроком. Как вы знаете, это, если можно так выразиться, увлечение никого до добра не доводит. Сколько раз и я, и Темочка пытались наставить его на путь истинный, но он ничего не хотел слушать. Несколько раз, проигрываясь, он приходил к нам занимать деньги в долг. Естественно, ни одного долга он так и не вернул. Ну да и бог с ними, с этими деньгами. Однако сами понимаете, что при таком образе жизни все его состояние быстро, очень быстро растаяло, словно первый снег.
– Знаете, а ведь Волевский был в вашем доме незадолго до своей смерти, – сообщила я.
– Что вы сказали? – переспросила старуха. – Не может такого быть. Вы-то откуда знаете это? – удивилась она.
– Остап – бурмистр в Синодском – рассказал нам.
– Понятно, – княгиня задумчиво потерла виски. – Но я не помню, чтобы Владимир Георгиевич заезжал к нам. Хотя, постойте. Когда, вы говорите, это было?
– Позавчера.
– Не знаю, может быть, кто-то и был у нас. Понимаете, душенька, мне в тот день сильно нездоровилось, и я пролежала в постели весь день, – объяснила Мария Леопольдовна. – Хотя, кажется, я слышала тогда чьи-то голоса. Возможно, что у Темочки в тот день действительно были гости. Но я попросила внука не беспокоить меня, что бы ни случилось.
– Понятно, – с понимающей улыбкой проговорила я.
Вот как, оказывается, обстояли дела. Наконец, любопытство мое было удовлетворено. Да, как выразилась Мария Леопольдовна, страсть к игре – это страшный порок, который влечет за собой в лучшем случае разорение, в худшем – арест и долговую яму. Но уж самой крайностью является смерть проигравшегося.
Здесь, уважаемый читатель, моя тетушка по неизвестной мне причине не пожелала на страницах своего романа объяснить смысл последней фразы. Поэтому я, как смогу, постараюсь восполнить этот пробел. К сожалению, времена меняются, но нравы в нашей стране остаются все теми же. В середине девятнадцатого века, так же, как и в современном мире карточных игр, существовала огромная практика вымогательства карточных долгов с должников. Случалось и так, что должник попросту оставался без всяких средств к существованию. А случалось, и убивали человека именно за карточные долги. Вот что приблизительно имела в виду моя родственница, упоминая о смерти проигравшегося. Однако воспитанным дамам в те далекие времена не полагалось знать таких страшных подробностей, так что тетка оказалась в своем репертуаре и снова опередила свой век не больше не меньше, чем по крайней мере на полстолетия.
Однако, хотя мне и стали известны многие важные факты из биографии князя Волевского, любопытство к убийству этого человека после разговора с Марией Леопольдовной еще более возросло. Мне только было очень жаль, что я не застала дома Артемия Бушкова. Хотя, немного подумав, я решила, что вряд ли он бы рассказал мне столько подробностей о своем друге, как любезно сделала это его словоохотливая бабушка.
Тем не менее, признаюсь, меня успокаивало то обстоятельство, что теперь я точно знала, куда направить свои стопы в поисках истины, или, проще говоря, в поисках убийцы Волевского. До этого, конечно, еще было далеко, но ведь я уже схватила один конец веревочки, которая обязательно привела бы меня к заветной цели. А посему я решила на следующее же утро не возвращаться в Синодское, как обещала моей верной подруге Сашеньке, а отправиться в Воскресенское, в имение Долинских. К тому же мне в тот момент вовсе не хотелось встречаться с Шурочкой. Подруга обязательно начала бы расспрашивать о том, что я узнала в Бухатовке. Я совершенно точно знала, если рассказать Шурочке еще об одном пороке ее бывшего жениха, то это приведет ее в полное отчаяние, а я вовсе не хотела таким образом «осчастливить» близкого мне человека. Но и обманывать я тоже не могла. Поэтому я решила пока забыть о Шурочке и продолжать мои поиски.
И вот представьте себе мое удивление оттого, что на следующее утро в тот момент, когда я уже садилась в карету, на дороге, ведущей к усадьбе Бушковых, показался экипаж.
– Господи, неужели Темочка едет? – с надеждой вглядываясь в приближающуюся карету, произнесла Мария Леопольдовна, которая вышла проводить меня в дорогу.
Через несколько минут карета подъехала к самому к дому и остановилась. Дверь кареты отворилась, и из нее показалась белокурая головка в бежевой шляпке. Это была незабвенная Сашенька. Я была очень удивлена встретить свою подругу здесь в столь ранний час, поэтому от растерянности в первые мгновения встречи только с изумлением смотрела на нее, не в силах произнести ни слова.
– Катенька, как хорошо, что я тебя успела застать, – тем временем, выбравшись из кареты, искренне радовалась подруга, распахивая мне дружеские объятия. – О, извините, я не представилась, – она с улыбкой повернулась к Марии Леопольдовне.
– Так вы и есть невеста Владимира? – бесцеремонно вмешалась в беседу княгиня, окидывая Шурочку оценивающим взглядом. – Мне очень приятно в который раз удостовериться, что, несмотря на некоторые отрицательные черты, у покойного князя все же был отменный вкус.
Шурочка во все глаза уставилась на старую даму, совершенно не понимая смысла ее слов. Я лишь только улыбнулась, так как за недолгое время знакомства с княгиней уже успела привыкнуть к ее не совсем тактичной манере общения.
– Сашенька, ведь ты должна была оставаться в Синодском и ждать меня. Позволь узнать, зачем ты здесь? – попыталась я устранить возникшую неловкость.
– Ах, Катенька, после похорон мне стало так тоскливо и страшно в том доме, что я решила уехать оттуда и разыскать тебя. Остап дал мне эту карету, и я поехала. А вместе мы можем отправиться в Саратов. Правда?
– Правда, – кивнула я. – Я как раз собиралась отправляться в путь.
Мне не хотелось в присутствии Марии Леопольдовны сообщать подруге о том, что мы едем вовсе не в Саратов, а совсем в другую сторону, в село Воскресенское. Если бы княгиня узнала о моем плане, то начались бы подробные и в то же время утомительные расспросы, отвечать на которые у меня не было никакого желания. Поэтому я решила рассказать обо всем Сашеньке уже в дороге.
Мы распрощались с Марией Леопольдовной, уселись в карету, после чего Степан незамедлительно тронул вожжи, и лошади поскакали неспешной рысью.
– Как ты думаешь, когда мы прибудем в Саратов? – спрашивала Шурочка, сидя напротив меня и то и дело выглядывая из окошка.
– Еще очень нескоро, – отвечала я. – Прости, что сразу не сказала тебе, но мы теперь не поедем в Саратов.
– А куда же тогда мы направляемся? – удивилась подруга.
– В Воскресенское, – пояснила я. – Не волнуйся, это совсем недалеко отсюда. Часам к пяти пополудни будем на месте.
– Но, помилуй, Катенька, что делать нам в этом Воскресенском? – продолжала недоумевать Шурочка.
Мне пришлось рассказать о Софье Долинской, ее намечающейся свадьбе с князем Бушковым и о совпадении инициалов на медальоне, показанном мне Марией Леопольдовной, и на платке Волевского. Шурочку все это очень заинтересовало, и она, к моему большому облегчению, перестала роптать. Только всю дорогу продолжала недоумевать по поводу отношений Волевского и Софьи.
До Воскресенского мы добрались часа на два раньше, чем предполагали. Воскресенское было совсем небольшим селом на берегу огромной Волги. Крестьянские домишки – эти ветхие строения с волоковыми оконцами и потрепанными ставнями – навевали какое-то неприятное тоскливое чувство. То же впечатление произвела на нас и барская усадьба. Увидев ее, я подумала о том, что Мария Леопольдовна как нельзя более точно описала мне бедность поместья Долинских.
Барский дом с облупившейся краской на окнах, шаткой лестницей, ведущей к ветхому крыльцу, скорее напоминал какие-то древние развалины, нежели барскую усадьбу. В доме было два этажа. Весь второй этаж опоясывала длинная веранда с деревянными перилами.
Как только наша карета приблизилась к дому, на крыльцо вышел высокий худой старик и уставился на нас бессмысленными рыбьими глазами. Одет он был в длинный потрепанный сюртук на английский манер, местами сохранивший бархатную отделку по краю. Я сразу определила, что в такую одежду барин, каких бы вкусов он ни придерживался, мог обрядить своего крестьянина только с той целью, чтобы последний исполнял роль дворецкого в барском доме. Признаюсь, в первый момент подобное обстоятельство настолько меня рассмешило, что я едва сдержала рвущийся наружу смех.
Мы с Сашенькой тем временем спешились на землю и подошли к крыльцу. Старик, все это время наблюдавший за нами, приосанился и важно обратил взор свой в нашу сторону.
– Дома ли барин? – обратилась я к нему.
– Дома, – кивнул дворецкий. – Как прикажете доложить?
Мы назвали ему свои имена, затем он провел нас в дом и оставил ждать в большой парадной, если то помещение, в котором мы оказались, можно было назвать столь громким именем. Обои на стенах местами висели клочьями, местами были неумело заклеены. Единственным украшением служили массивные серебряные светильники по стенам, каждый с шестью подсвечниками.
Гаврила – так назвался нам дворецкий – все не возвращался. Меня всегда развлекала мысль о том обстоятельстве, что в русских землях чем помещик беднее, тем чуднее становятся его капризы. У богатых, конечно, этих капризов намного больше, однако их не устраивают простые бытовые чудачества, так порой умиляющие русскую душу, им нужно чего-то большего, соответствующего их положению и деньгам. Зато мелкие бедные помещики любят наводить на себя и свой слуг этакий налет «убогой» пышности. Федор Долинский относился именно к таким людям. Отсюда и крестьянин в английском сюртуке, и долгое утомительное оповещение хозяина о прибытии гостей. Мне было очень интересно, что еще такого необычного ждет нас в этом доме. И ожидания нас не обманули.
– Барин ждет вас в гостиной, – внезапно, словно из-под земли, появился перед нами Гаврила, да так неожиданно, что мы испуганно вздрогнули.
Дворецкий провел нас по длинному коридору, свернул направо. Он шел так быстро, что мы едва поспевали за ним.
– Странный какой-то этот дом, – шептала мне на ходу Шурочка. – И дворецкий у них совсем чудной.
Наконец, Гаврила остановился перед старой, но довольно крепкой еще дверью и, открыв ее, пропустил нас внутрь комнаты.
– Милости прошу, – навстречу нам уже спешил пожилой, хотя еще сохранивший следы былой привлекательности господин в длинном стеганом домашнем халате. – Как рад я видеть в своем доме таких гостей. Смею пригласить вас к своему столу, мы с семейством как раз собирались трапезничать. Уж не побрезгуйте.