Вскоре в конце аллеи показался и дом семейства Долинских.
– Катерина Алексеевна, посмотрите, там карета во дворе! – прокричал мне Бушков. – Я даже отсюда ее вижу.
Я и сама успела разглядеть дорожную карету, нагруженную тюками и сундуками. Наши предположения начинали оправдываться, Алексей, судя по всему, собрался уезжать.
Я решила не приближаться к дому в открытую, а объехать его со стороны сада. Я повернула лошадь на маленькую тропинку.
– Куда же вы, Катерина Алексеевна? – спрашивал Бушков.
– Сейчас сами все поймете, – отвечала я.
Доскакав до сада, мы спешились, привязали лошадь у ближайшего дерева.
– Пойдемте, – позвала я Артемия Валерьевича. – Нам опасно идти к дому со двора.
Бушков ничего не ответил, только кивнул и первым пошел вперед.
– Подождите, – я схватила его за руку. – Постойте.
Князь повернулся и уставился на меня.
– Нет, отвернитесь, – попросила я.
Бушков, верно, принял меня за сумасшедшую или, во всяком случае, за женщину с большими странностями, но просьбу все-таки выполнил и отвернулся.
Дело в том, что мне необходимо было достать пистолеты моего покойного мужа, которые я прятала под юбкой на поясе. Не знаю, что меня толкнуло, но, отправляясь в Воскресенское и зная, что Долинский убийца, я решила держать оружие при себе, так, на всякий случай. И такой случай представился довольно скоро.
– Вот держите, – протянула я князю один из пистолетов. – Пригодится.
Изумлению Артемия Валерьевича не было предела.
– Боже, Катерина Алексеевна, да вы просто не перестаете меня удивлять, – проговорил он.
Я же в ответ только улыбнулась, так как уже начинала привыкать к подобным комплиментам, если это, конечно, можно назвать комплиментами.
Пробирались мы по саду осторожно, хотя в этом и не было необходимости. На первый взгляд, вокруг было совершенно пусто, только вдалеке со стороны усадьбы слышались приглушенные голоса, в одном из которых я узнала недовольное роптание Феклуши.
– Ступайте к черному ходу, для прислуги, – скомандовала я.
– Куда же вы пойдете? – спросил князь.
– Постараюсь обойти дом вокруг.
Мы разошлись. Несколько секунд я смотрела вслед удаляющемуся Артемию Валерьевичу, а затем двинулась вправо. Пригибаясь и постоянно прячась в кустах от каждого звука и шороха, я обогнула усадьбу, пока не добралась до крохотной пристройки к дому. Отсюда открывался прекрасный обзор на барский дом.
Ждала я довольно долго, так как не знала, что же мне делать дальше. Правда, один раз из дома выскочил крестьянин, судя по одежде которого, в нем можно было узнать кучера. Он вытащил еще один дорожный сундук, упаковал его в карету и снова скрылся в доме. Кто-то здесь явно готовился к долгой дороге. Снова наступило томительное ожидание. Я сердцем чувствовала, что в дом, где находится такой жестокий бессердечный убийца, заходить опасно, поэтому решила лучше дождаться, когда он выйдет на улицу.
Однако вскоре терпение мое начало истощаться. Когда я уже хотела выбраться из своего укрытия, вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Феклуша с какой-то тряпкой в руках и тряпичным узелком за спиной. Следом за ней показался Алексей Долинский, да не один, а с бесчувственной Софьей Федоровной на руках. Феклуша все время что-то причитала и плакала, утирая старое морщинистое лицо подолом.
– Замолчи, дура, – гаркнул на плачущую крестьянку Долинский. – Лучше открой мне карету.
Кормилица покорно бросилась исполнять приказание, в то время как Алексей донес Соню до кареты и принялся усаживать ее там.
– Вот так, Софья Федоровна, – приговаривал он. – А вы говорили, что я не смогу вас увезти. Сможем, еще как сможем.
Я решила действовать. План мой состоял в том, чтобы неожиданно выскочить из-за своего укрытия с заряженным пистолетом в руке и застать Долинского врасплох. Но только я сделала первый шаг, голова Долинского внезапно снова появилась из кареты. Я отступила за угол, проклиная про себя собственную нерешительность.
– Иди к барышне и жди меня, – приказал Алексей Феклуше. – Да следи, чтоб ей удобно было.
Кормилица, безвольно кивнув, утерла красный от слез нос и полезла к Соне. Долинский пошел к дому и вскоре скрылся за дверью.
– Боже мой, где же Бушкова носит, – ругалась я про себя.
– Все, надо идти.
Я выбралась из-за пристройки и сломя голову побежала к стоящей посреди двора карете. Когда я открыла дверцу, испуганная Феклуша тут же отпрянула в дальний угол. Соня лежала на сиденье с мокрым платком на лбу.
Только сейчас, проследив за взглядом испуганной служанки, я заметила, что до сих пор в руке у меня находится пистолет, и дуло этого пистолета направлено прямо в лицо Феклуши. Я про себя улыбнулась такому казусу и отвела руку с оружием в сторону.
Как только я сделала этот жест, кормилица мгновенно успокоилась и, наконец, смогла говорить.
– Б-барыня, вы ли это? – Феклуша не могла поверить собственным глазам.
– Как видишь, – откликнулась я. – Узнала меня, чертова баба? Куда вы собрались Софью Федоровну везти? Говори быстро.
Мой грозный тон еще больше напугал и без того обезумевшую от страха старуху. Лицо ее сморщилось, а из глаз полились крупные слезы.
– Барыня, не виновата я, – запричитала она. – Это все молодой барин. Он заставил. Не поедешь, говорит, убью, а тушу твою в реку брошу, рыбам на съедение.
– Никто тебя не винит, – проговорила я. – Ответь мне лучше, куда вы Софью Федоровну везти хотели?
– Не знаю. Барин на Сонечке жениться хотел. Она не соглашалась. Тогда он велел напоить ее зельем каким-то. Он сам мне его вручил. Я повиновалась, голубушку мою напоила, та и уснула. А барин собрался в дорогу и меня с собой потащил. Господи, что же это деется-то, – снова заплакала кормилица.
И тут раздался выстрел. Звук доносился из дома.
– Сиди тут, и чтобы носу никуда не показывала. Поняла? Да барыню береги, – приказала я крестьянке, на что та мелко закивала головой.
Я опрометью кинулась в дом, держа пистолет наготове. В коридоре было пусто. Я осторожно продвигалась вдоль стен. Гостиная и столовая тоже оказались безлюдными. На первом этаже оставался только кабинет. Я крадучись приблизилась к двери. Не успела я взяться за ручку, как дверь с грохотом открылась, да так резко, что я отпрыгнула в сторону. Мне под ноги выкатились, сплетясь руками и ногами, Бушков и Долинский. Правое плечо Алексея Долинского было окровавлено.
Враги катались по земле, пытаясь ударить друг друга как можно сильнее. Несколько безумных секунд я стояла столбом в оцепенении и не могла ничего предпринять. Потом я увидела, что Долинский пытается выбить из руки Бушкова пистолет.
Стрелять в Долинского я не могла, так как ненароком могла попасть в Артемия Валерьевича. Тогда я кинулась в кабинет и, схватив со стола тяжелую вазу, бросилась обратно на поле битвы. И как раз вовремя, так как огромный, по сравнению с Бушковым, Долинский уже начинал одолевать своего врага. Убийца насел на князя и пытался задушить его.
Я подняла вазу и, размахнувшись, со всей силы опустила ее на голову Долинского. Раздался слабый вскрик, и убийца, обмякнув, всем телом навалился на Бушкова.
– Артемий Валерьевич, как вы? – я бросилась к князю, опасаясь, что Долинский мог придавить и без того ослабленного Бушкова.
– Ну и здоров же этот мерзавец, – донесся до меня из-под бесчувственного тела Долинского голос Бушкова.
Я помогла князю скинуть с себя поверженого врага. Долинский раскинулся на полу с распростертыми в стороны руками.
Когда я наклонилась к нему, то мне почудилось, что Долинский не дышит. Я испугалась не на шутку.
– Господи, неужели я его убила? – в отчаянии всплеснула я руками.
Бушков пощупал пульс раненого, затем выпрямился и улыбнулся мне.
– Не волнуйтесь, Катерина Алексеевна, такого, как он, так просто не убьешь. Он просто потерял сознание. А пока он не может сопротивляться, я думаю, мы должны его связать, – предложил князь.
Я опрометью кинулась на кухню, где в маленьком пристроенном чулане хранились бечевки и прочая утварь. Выбрав одну из самых крепких веревок, я схватила ее и побежала обратно, надеясь, что Долинский еще не успел прийти в себя.
Опасения мои оказались напрасными, и уже через минуту убийца не представлял для нас никакой опасности, так как был связан по рукам и ногам.
– Что с Соней? – обратился ко мне Бушков.
– Она в карете без сознания. Долинский напоил ее чем-то, и она уснула, – доложила я.
– Господи, что же он сделал? – С беспокойством проговорил Бушков.
– Не волнуйтесь, – постаралась я упокоить князя. – Думаю, ничего страшного. Феклуша тоже там вместе с Софьей Федоровной.
– Я пойду за Соней, а вы ждите меня здесь, – с этими словами Артемий Валерьевич двинулся к двери и скрылся за ней.
Я осталась ждать. Однако стоять посреди пустого коридора и смотреть на бесчувственного убийцу, лежащего у моих ног, мне вовсе не нравилось, и я решила перетащить его в кабинет. Я наклонилась, схватила Долинского за ноги и потащила в комнату. За таким не совсем нормальным для дамы моего круга занятием и застал меня Артемий Валерьевич. Он вошел в дом, держа на руках Софью Федоровну. Вслед за ним мельтешила и Феклуша.
– Что вы делаете, Катерина Алексеевна? – удивился Бушков, окидывая меня изумленным взглядом. – Куда вы его тащите?
– В кабинет, – невозмутимо отвечала я. – Не будем же мы допрашивать его в коридоре.
Я втащила, наконец, Долинского в комнату и положила его прямо на полу. Бушков расположил свою спящую возлюбленную, которую нес, на большом кресле.
К счастью, я не причинила Долинскому серьезного вреда, по всей видимости, удар был не сильным. Через несколько минут убийца начал приходить в себя. Медленно открыв глаза, Алексей, видимо, хотел поднять руку, но это проделать не получилось, руки сковывали крепкие узлы веревки. Долинский медленно обвел кабинет непонимающим взглядом. Однако лицо его мгновенно приняло злобное выражение, как только он увидел сидящих перед ним на стульях меня и Артемия Валерьевича.
– Ну что, справились? – с сарказмом прохрипел он. – Ничего, вы еще мне за все заплатите.
– Это вам придется заплатить за убийство собственного дяди и за истязание двоих людей, – резко бросила я ему. – Лучше признайтесь нам во всем сразу. Убийство близкого родственника – смертный грех. Хотя, думаю, такого человека, как вы, это не может напугать.
– Он сам виноват, – лицо Долинского скривилось от боли. – Если бы он молчал, то жил бы спокойно. А то, видите ли, его совесть замучила. Я всегда знал, что мой дядя – настоящий идиот.
– Вот кто идиот, так это вы сами. Неужели вы могли подумать, что никто ни в чем вас не заподозрит? Возможно, так оно и было бы, если бы Артемий Валерьевич не выжил, а Мохов не сбежал из заточения. Но судьба непредсказуема. Они не только выжили, но и рассказали обо всем, что вы с ними сделали, в том числе и полиции. Скоро полицейские уже будут здесь. Так что вам лучше будет сознаться во всех своих злодеяниях, – тон мой был безжалостен.
Читатель, наверное, уже понял, что слова о прибытии полиции я сказала так, к слову, чтобы поскорее добиться признания. Однако в любом случае полицейским рано или поздно все равно пришлось бы арестовать этого мерзавца, и я в этом деле собиралась принять самое непосредственное участие.
Долинский тем временем принялся неистово кататься по полу, при этом изрыгая страшные проклятия в наш адрес. Мы молча смотрели на него, не издавая ни звука. Увидев бесплодность своих усилий, убийца рассвирепел еще больше, и в ярости принялся биться головой об пол. Меня при виде этой забавной картины начал разбирать неудержимый смех.
– Перестаньте паясничать, – наконец не выдержал Артемий Валерьевич. – Что толку, если вы будете кататься здесь и осыпать нас бранью. Вас это не спасет.
Долинский мгновенно сник и затих на полу. Несколько минут прошло в полном молчании. Затем раздался обреченный голос Алексея Долинского.
– Черт с вами, я расскажу, – с сарказмом произнес он. – Только не думайте, что я когда-либо стану жалеть обо всем содеянном.
И он приступил к рассказу. Но его рассказ я поведаю в следующей главе.
Глава тринадцатая
– Катерина Алексеевна, посмотрите, там карета во дворе! – прокричал мне Бушков. – Я даже отсюда ее вижу.
Я и сама успела разглядеть дорожную карету, нагруженную тюками и сундуками. Наши предположения начинали оправдываться, Алексей, судя по всему, собрался уезжать.
Я решила не приближаться к дому в открытую, а объехать его со стороны сада. Я повернула лошадь на маленькую тропинку.
– Куда же вы, Катерина Алексеевна? – спрашивал Бушков.
– Сейчас сами все поймете, – отвечала я.
Доскакав до сада, мы спешились, привязали лошадь у ближайшего дерева.
– Пойдемте, – позвала я Артемия Валерьевича. – Нам опасно идти к дому со двора.
Бушков ничего не ответил, только кивнул и первым пошел вперед.
– Подождите, – я схватила его за руку. – Постойте.
Князь повернулся и уставился на меня.
– Нет, отвернитесь, – попросила я.
Бушков, верно, принял меня за сумасшедшую или, во всяком случае, за женщину с большими странностями, но просьбу все-таки выполнил и отвернулся.
Дело в том, что мне необходимо было достать пистолеты моего покойного мужа, которые я прятала под юбкой на поясе. Не знаю, что меня толкнуло, но, отправляясь в Воскресенское и зная, что Долинский убийца, я решила держать оружие при себе, так, на всякий случай. И такой случай представился довольно скоро.
– Вот держите, – протянула я князю один из пистолетов. – Пригодится.
Изумлению Артемия Валерьевича не было предела.
– Боже, Катерина Алексеевна, да вы просто не перестаете меня удивлять, – проговорил он.
Я же в ответ только улыбнулась, так как уже начинала привыкать к подобным комплиментам, если это, конечно, можно назвать комплиментами.
Пробирались мы по саду осторожно, хотя в этом и не было необходимости. На первый взгляд, вокруг было совершенно пусто, только вдалеке со стороны усадьбы слышались приглушенные голоса, в одном из которых я узнала недовольное роптание Феклуши.
– Ступайте к черному ходу, для прислуги, – скомандовала я.
– Куда же вы пойдете? – спросил князь.
– Постараюсь обойти дом вокруг.
Мы разошлись. Несколько секунд я смотрела вслед удаляющемуся Артемию Валерьевичу, а затем двинулась вправо. Пригибаясь и постоянно прячась в кустах от каждого звука и шороха, я обогнула усадьбу, пока не добралась до крохотной пристройки к дому. Отсюда открывался прекрасный обзор на барский дом.
Ждала я довольно долго, так как не знала, что же мне делать дальше. Правда, один раз из дома выскочил крестьянин, судя по одежде которого, в нем можно было узнать кучера. Он вытащил еще один дорожный сундук, упаковал его в карету и снова скрылся в доме. Кто-то здесь явно готовился к долгой дороге. Снова наступило томительное ожидание. Я сердцем чувствовала, что в дом, где находится такой жестокий бессердечный убийца, заходить опасно, поэтому решила лучше дождаться, когда он выйдет на улицу.
Однако вскоре терпение мое начало истощаться. Когда я уже хотела выбраться из своего укрытия, вдруг дверь распахнулась и на пороге появилась Феклуша с какой-то тряпкой в руках и тряпичным узелком за спиной. Следом за ней показался Алексей Долинский, да не один, а с бесчувственной Софьей Федоровной на руках. Феклуша все время что-то причитала и плакала, утирая старое морщинистое лицо подолом.
– Замолчи, дура, – гаркнул на плачущую крестьянку Долинский. – Лучше открой мне карету.
Кормилица покорно бросилась исполнять приказание, в то время как Алексей донес Соню до кареты и принялся усаживать ее там.
– Вот так, Софья Федоровна, – приговаривал он. – А вы говорили, что я не смогу вас увезти. Сможем, еще как сможем.
Я решила действовать. План мой состоял в том, чтобы неожиданно выскочить из-за своего укрытия с заряженным пистолетом в руке и застать Долинского врасплох. Но только я сделала первый шаг, голова Долинского внезапно снова появилась из кареты. Я отступила за угол, проклиная про себя собственную нерешительность.
– Иди к барышне и жди меня, – приказал Алексей Феклуше. – Да следи, чтоб ей удобно было.
Кормилица, безвольно кивнув, утерла красный от слез нос и полезла к Соне. Долинский пошел к дому и вскоре скрылся за дверью.
– Боже мой, где же Бушкова носит, – ругалась я про себя.
– Все, надо идти.
Я выбралась из-за пристройки и сломя голову побежала к стоящей посреди двора карете. Когда я открыла дверцу, испуганная Феклуша тут же отпрянула в дальний угол. Соня лежала на сиденье с мокрым платком на лбу.
Только сейчас, проследив за взглядом испуганной служанки, я заметила, что до сих пор в руке у меня находится пистолет, и дуло этого пистолета направлено прямо в лицо Феклуши. Я про себя улыбнулась такому казусу и отвела руку с оружием в сторону.
Как только я сделала этот жест, кормилица мгновенно успокоилась и, наконец, смогла говорить.
– Б-барыня, вы ли это? – Феклуша не могла поверить собственным глазам.
– Как видишь, – откликнулась я. – Узнала меня, чертова баба? Куда вы собрались Софью Федоровну везти? Говори быстро.
Мой грозный тон еще больше напугал и без того обезумевшую от страха старуху. Лицо ее сморщилось, а из глаз полились крупные слезы.
– Барыня, не виновата я, – запричитала она. – Это все молодой барин. Он заставил. Не поедешь, говорит, убью, а тушу твою в реку брошу, рыбам на съедение.
– Никто тебя не винит, – проговорила я. – Ответь мне лучше, куда вы Софью Федоровну везти хотели?
– Не знаю. Барин на Сонечке жениться хотел. Она не соглашалась. Тогда он велел напоить ее зельем каким-то. Он сам мне его вручил. Я повиновалась, голубушку мою напоила, та и уснула. А барин собрался в дорогу и меня с собой потащил. Господи, что же это деется-то, – снова заплакала кормилица.
И тут раздался выстрел. Звук доносился из дома.
– Сиди тут, и чтобы носу никуда не показывала. Поняла? Да барыню береги, – приказала я крестьянке, на что та мелко закивала головой.
Я опрометью кинулась в дом, держа пистолет наготове. В коридоре было пусто. Я осторожно продвигалась вдоль стен. Гостиная и столовая тоже оказались безлюдными. На первом этаже оставался только кабинет. Я крадучись приблизилась к двери. Не успела я взяться за ручку, как дверь с грохотом открылась, да так резко, что я отпрыгнула в сторону. Мне под ноги выкатились, сплетясь руками и ногами, Бушков и Долинский. Правое плечо Алексея Долинского было окровавлено.
Враги катались по земле, пытаясь ударить друг друга как можно сильнее. Несколько безумных секунд я стояла столбом в оцепенении и не могла ничего предпринять. Потом я увидела, что Долинский пытается выбить из руки Бушкова пистолет.
Стрелять в Долинского я не могла, так как ненароком могла попасть в Артемия Валерьевича. Тогда я кинулась в кабинет и, схватив со стола тяжелую вазу, бросилась обратно на поле битвы. И как раз вовремя, так как огромный, по сравнению с Бушковым, Долинский уже начинал одолевать своего врага. Убийца насел на князя и пытался задушить его.
Я подняла вазу и, размахнувшись, со всей силы опустила ее на голову Долинского. Раздался слабый вскрик, и убийца, обмякнув, всем телом навалился на Бушкова.
– Артемий Валерьевич, как вы? – я бросилась к князю, опасаясь, что Долинский мог придавить и без того ослабленного Бушкова.
– Ну и здоров же этот мерзавец, – донесся до меня из-под бесчувственного тела Долинского голос Бушкова.
Я помогла князю скинуть с себя поверженого врага. Долинский раскинулся на полу с распростертыми в стороны руками.
Когда я наклонилась к нему, то мне почудилось, что Долинский не дышит. Я испугалась не на шутку.
– Господи, неужели я его убила? – в отчаянии всплеснула я руками.
Бушков пощупал пульс раненого, затем выпрямился и улыбнулся мне.
– Не волнуйтесь, Катерина Алексеевна, такого, как он, так просто не убьешь. Он просто потерял сознание. А пока он не может сопротивляться, я думаю, мы должны его связать, – предложил князь.
Я опрометью кинулась на кухню, где в маленьком пристроенном чулане хранились бечевки и прочая утварь. Выбрав одну из самых крепких веревок, я схватила ее и побежала обратно, надеясь, что Долинский еще не успел прийти в себя.
Опасения мои оказались напрасными, и уже через минуту убийца не представлял для нас никакой опасности, так как был связан по рукам и ногам.
– Что с Соней? – обратился ко мне Бушков.
– Она в карете без сознания. Долинский напоил ее чем-то, и она уснула, – доложила я.
– Господи, что же он сделал? – С беспокойством проговорил Бушков.
– Не волнуйтесь, – постаралась я упокоить князя. – Думаю, ничего страшного. Феклуша тоже там вместе с Софьей Федоровной.
– Я пойду за Соней, а вы ждите меня здесь, – с этими словами Артемий Валерьевич двинулся к двери и скрылся за ней.
Я осталась ждать. Однако стоять посреди пустого коридора и смотреть на бесчувственного убийцу, лежащего у моих ног, мне вовсе не нравилось, и я решила перетащить его в кабинет. Я наклонилась, схватила Долинского за ноги и потащила в комнату. За таким не совсем нормальным для дамы моего круга занятием и застал меня Артемий Валерьевич. Он вошел в дом, держа на руках Софью Федоровну. Вслед за ним мельтешила и Феклуша.
– Что вы делаете, Катерина Алексеевна? – удивился Бушков, окидывая меня изумленным взглядом. – Куда вы его тащите?
– В кабинет, – невозмутимо отвечала я. – Не будем же мы допрашивать его в коридоре.
Я втащила, наконец, Долинского в комнату и положила его прямо на полу. Бушков расположил свою спящую возлюбленную, которую нес, на большом кресле.
К счастью, я не причинила Долинскому серьезного вреда, по всей видимости, удар был не сильным. Через несколько минут убийца начал приходить в себя. Медленно открыв глаза, Алексей, видимо, хотел поднять руку, но это проделать не получилось, руки сковывали крепкие узлы веревки. Долинский медленно обвел кабинет непонимающим взглядом. Однако лицо его мгновенно приняло злобное выражение, как только он увидел сидящих перед ним на стульях меня и Артемия Валерьевича.
– Ну что, справились? – с сарказмом прохрипел он. – Ничего, вы еще мне за все заплатите.
– Это вам придется заплатить за убийство собственного дяди и за истязание двоих людей, – резко бросила я ему. – Лучше признайтесь нам во всем сразу. Убийство близкого родственника – смертный грех. Хотя, думаю, такого человека, как вы, это не может напугать.
– Он сам виноват, – лицо Долинского скривилось от боли. – Если бы он молчал, то жил бы спокойно. А то, видите ли, его совесть замучила. Я всегда знал, что мой дядя – настоящий идиот.
– Вот кто идиот, так это вы сами. Неужели вы могли подумать, что никто ни в чем вас не заподозрит? Возможно, так оно и было бы, если бы Артемий Валерьевич не выжил, а Мохов не сбежал из заточения. Но судьба непредсказуема. Они не только выжили, но и рассказали обо всем, что вы с ними сделали, в том числе и полиции. Скоро полицейские уже будут здесь. Так что вам лучше будет сознаться во всех своих злодеяниях, – тон мой был безжалостен.
Читатель, наверное, уже понял, что слова о прибытии полиции я сказала так, к слову, чтобы поскорее добиться признания. Однако в любом случае полицейским рано или поздно все равно пришлось бы арестовать этого мерзавца, и я в этом деле собиралась принять самое непосредственное участие.
Долинский тем временем принялся неистово кататься по полу, при этом изрыгая страшные проклятия в наш адрес. Мы молча смотрели на него, не издавая ни звука. Увидев бесплодность своих усилий, убийца рассвирепел еще больше, и в ярости принялся биться головой об пол. Меня при виде этой забавной картины начал разбирать неудержимый смех.
– Перестаньте паясничать, – наконец не выдержал Артемий Валерьевич. – Что толку, если вы будете кататься здесь и осыпать нас бранью. Вас это не спасет.
Долинский мгновенно сник и затих на полу. Несколько минут прошло в полном молчании. Затем раздался обреченный голос Алексея Долинского.
– Черт с вами, я расскажу, – с сарказмом произнес он. – Только не думайте, что я когда-либо стану жалеть обо всем содеянном.
И он приступил к рассказу. Но его рассказ я поведаю в следующей главе.
Глава тринадцатая
Долинский продолжал лежать на полу, поэтому говорить ему было неудобно. Но никто из нас даже не подумал о том, чтобы приподнять его, так же как и не подумали мы перевязать этому мерзавцу рану на плече, что еще больше злило жестокого убийцу. Тем не менее, он начал свой рассказ.
– Вы уже знаете о том, что я рано остался сиротой и воспитывался в доме дяди, – Долинский выразительно взглянул в мою сторону. – Но Федор Степанович был кутилой и игроком. Мало-помалу, имение разорялось от карточных долгов. Нам постоянно приходилось перебиваться. Когда мне еще не исполнилось двадцати, дядя отправил меня на учебу в Саратов. Но вскоре я уехал оттуда. Пытался уехать в Москву, но это никак не получилось. Затем служил мелким чиновником в судебной палате. Слишком долго рассказывать всю мою биографию, да это и ни к чему, – он неопределенно мотнул головой. – Представляете мою радость, когда на службе совершенно неожиданно через мои руки прошло известие о том, что семейство Долинских должно получить наследство от умершей богатой родственницы. И половиной этого наследства должен был владеть не кто иной, как я сам, собственной персоной. Нетрудно понять, как я был рад этому, тем более если учесть, что всю свою жизнь я прожил человеком, мягко говоря, небогатым. Более того, рассудив, я решил, что все состояние должно остаться только в нашей семье. Зачем его делить? Если бы я женился на Софье Федоровне, то состояние стало бы общим, и имение снова поднялось бы на ноги.
Вот с такими намерениями я и отправился в дядюшкино имение, чтобы сообщить ему радостную новость. Каково же было мое разочарование, если не сказать злость, когда я узнал, что Соня ждет ребенка и собралась замуж. Слава богу, я успел рассказать о получении наследства только дяде. Мы вместе решили скрыть от Софьи Федоровны радостное известие на время. Я не знал, куда деться от охватившего меня негодования. Несколько дней я придумывал различные планы, как самому заполучить себе в жены Софью Федоровну. Но, к сожалению, ничего более или менее приемлемого на ум не приходило. И тут вдруг вы приглашаете нас к себе на ужин, – Долинский махнул головой в сторону Артемия Валерьевича.
– Да, я пригласил вас с целью обсудить предстоящую свадьбу, – согласился Бушков. – Если бы я знал, чем все это обернется.
– Глупец, – усмехнулся Долинский. – Вы даже не представляете, какая радость меня охватила, когда вы вызвали Волевского на дуэль. Этим вы практически подписали себе и своему сопернику смертный приговор. Посудите сами, по моим расчетам, один из вас обязательно бы убил другого, а с оставшимся в живых расправиться было бы проще простого. Так оно и получилось. Вы убили Волевского, а я, само собой, выстрелил в вас. Жаль только, что вы оказались таким живучим, – в голосе убийцы не слышалось ни малейшего раскаяния. – Дядя, признаться, был в ужасе от моего поступка. Естественно, мне ничего не оставалось, как раскрыть «любимому» родственничку все свои планы. При этом, несомненно, я пригрозил ему, что если он расскажет обо всем полиции, то его тоже арестуют вместе со мной как соучастника преступления. На том и порешили.
– Вы скинули тело Волевского в реку, – мои слова скорее были утверждением, нежели вопросом.
– Да, чтобы скрыть следы, мы с Федором Степановичем дотащили Волевского до реки и сбросили туда. Однако вот этого, – он кивнул на Артемия Валерьевича. – Его нам утопить так и не удалось, так как за деревьями совершенно неожиданно послышался гул голосов. Единственное, что мы успели в спешке сделать, так это прихватить с собой два пистолета да увести лошадей.
– Наверняка это были крестьяне, – догадалась я. – Только вот почему они не нашли вас, Артемий Валерьевич? Странно, они нашли пистолет, но не обнаружили вас.
– Не знаю, возможно, они или не заметили меня, или, обнаружив пистолет, повернули и пошли своим путем, ведь я не подавал никаких признаков жизни.
– Черт бы тебя побрал, – снова чертыхнулся Долинский. – Если бы ты умер, никто бы ничего и не узнал.
– Рассказывайте дальше, – перебила я его.
Долинский скорчился и попытался перевернуться.
– Поднимите меня. Я не могу разговаривать лежа, – слабым голосом попросил он.
Артемий Валерьевич подошел к нему и рывком посадил Долинского, облокотив его на стену.
– Итак, мы с Федором Степановичем вернулись в Воскресенское, все шло хорошо, пока однажды ночью я не застал своего дядюшку за весьма нехорошим занятием. Он писал донос в полицию, – продолжал повествование убийца. – Видно, никчемная совесть замучила старичка. Ха, он так испугался, когда я вошел в кабинет. Это было презабавнейшее зрелище. Взрослый мужчина прятался в кабинете, словно ребенок, пытающийся стащить из буфета конфекты.
– Я все видела и слышала, – проговорила я, хотя и старалась сдержаться. – И то, как Федор Степанович писал, и то, как вы выследили его.
– А, так барышня у нас еще и шпионила, – с иронией усмехнулся Долинский. – Тем хуже для вас, Катерина Алексеевна. Нет, не сейчас, конечно. Но подобное любопытство не послужит вам на пользу в будущем, – он как-то странно хмыкнул и продолжил: – После того, как я застал дядю за поклепом в мой адрес, он сильно напугался и начал просить у меня прощения. Я простил его, но сами понимаете, что с того момента мне стало ясно, так дальше продолжаться не может. Мой родственничек, будучи человеком весьма малодушным, в любой момент мог бы снова повторить свой необдуманный поступок. Необходимо было избавиться от него. Вот тут мне и помогла охота.
– Катерина Алексеевна, да вы просто гений, – Артемий Валерьевич бросил на меня взгляд, исполненный восхищения. – Все ваши догадки подтверждаются от начала и до конца.
– Какие еще догадки? – не понял Долинский. – А-а, милая барышня решила взять на себя обязанности сыщика.
– Это не ваше дело, – грубо отрезала я. – Это вы подбросили мертвого волка на пути лошадей?
– Я, конечно, – с самодовольным видом откликнулся Долинский. – Эх, и пришлось же мне потрудиться! Один ведь на волка ходил, и капкан сам ставил. А потом у егеря расспросил все. Правда, было сомнение, что чья-то другая лошадь, а не дядина, первой учует запах волка. Но меня это мало волновало. В конце концов, ведь все получилось именно так, как я и задумал. Хотя до сих пор не могу поверить собственному везению. Единственное, о чем я беспокоился, так это о Мохове. Чертов старикашка, и что его понесло ночью на конюшню? Жил бы себе спокойно, да горя не знал. Но, по стечению обстоятельств, он оказался свидетелем, а от свидетелей избавляются. Хотя убивать я его не собирался. Да он и сам бы умер от голода.
– Он настоящий дьявол, – прошептал мне на ухо пораженный Артемий Валерьевич, в ответ на что я согласно кивнула.
– После того как Мохов сбежал, я понял, что нужно как можно скорее уезжать отсюда. Но тут меня ждали большие трудности, Софья Федоровна никак не хотела покидать родного дома, как заведенная твердила о том, что Артемий Валерьевич непременно явится за ней.
– О, Соня, я знал, что она никогда не обманет меня. Милая моя возлюбленная, – с умилением пробормотал Бушков.
– Если бы не ее настырное упорство, мы бы уже были за много верст отсюда, – Долинский озлобленно сплюнул на пол и продолжал: – В результате я решил напоить Софью Федоровну и увезти отсюда силой. Дальше вы сами все знаете.
– Вот видите, – раздался из угла глухой голос Феклуши.
– Это барин приказал мне ласточку мою опоить, да и увезти ее потом незнамо куда.
– Молчи, чертова баба! – в гневе заорал Долинский. – У тебя не хуже моего рыльце в пушку. Вы спросите ее, почему она мне на самом деле помогала.
– Т-так, я ведь, – начала заикаться кормилица, глядя на нас затравленным взглядом. – Он угрожал, говорил, прибьет, а тело собакам скормит, даже костей не останется.
Мне уже начинали надоедать бесконечные вопли и причитания, несущиеся со всех сторон.
– Замолчите оба! – закричала я. – Уж не ты ли, Феклуша, рассказала князю Волевскому о наследстве, которое должна получить Софья Федоровна?
Лицо кормилицы при этих словах прямо на глазах у всех начало приобретать какой-то землистый оттенок.
– Я расскажу, все расскажу. Прости меня, господи, не хотела я того, – Феклуша, подняв глаза вверх, принялась неистово креститься.
– Давай рассказывай, – раздался насмешливый голос Долинского. – Все равно всех грехов не замолишь.
Кормилица вздрогнула, как от удара, и посмотрела на Долинского. С лица ее постепенно сходило затравленное выражение, а на его место приходила явная злость.
– Я-то расскажу, барин. Мои грехи еще можно замолить, а вот ваши… – и, не дав Долинскому ответить, она повернулась к нам: – Это я сказала Владимиру Гергиевичу о завещании, про которое мне барин Федор Степанович поведал.
– Но почему именно ему? Вы разве были знакомы? – мне хотелось как можно скорее узнать эту тайну.
– Как же, барыня, – в свою очередь откликнулась Феклуша. – Я ведь его, голубчика, с малолетства растила. Только вот потом замуж вышла за крестьянина из Воскресенского, да и переехала сюда. Но своего-то бывшего хозяина так и не забыла. Нехорошо Владимир Георгиевич сделал, когда барышню-то Софью Федоровну в таком положении бросил. Но не мне его судить. Господь сам все рассудил. Так вот, князь, уезжая, просил меня следить за Софьей Федоровной да за будущим ребеночком. Уж больно он волновался за них. Все же понимал, что собственную кровинушку бросил. Я и следила, да откладывала обо всем, что здесь происходило. Зря я ему, видать, про наследство рассказала, может быть, и жив остался бы. Но, сделанного не воротишь, – кормилица тяжело вздохнула и утерла подолом глаза.
А потом молодой барин узнал об этом, – она указала на Долинского. – Пообещал, что ежели я его слухаться не буду, так он расскажет все Софье Федоровне да Федору Степановичу. Я, знамо дело, напугалась, да подчинилась бесу этому окаянному, – женщина снова залилась безутешными слезами. – И барина-то Мохова по его приказанию хлебом да водой кормила, а он в это время следил, чтоб я доброй еды не прихватывала с собой. Но я все же по-своему поступила, не выдержала издевательств таких. Пошла к Мохову и, уходя, дверь открытой оставила.
– Ведьма, – прошипел Долинский. – Надо было тебя раньше порешить, никто бы ничего не заметил. Кому надо вспоминать о старой карге.
Теперь я знала все. Дело, как сейчас говорится, было раскрыто. Однако вместо облегчения на душе у меня остался неприятный темный осадок. Честно говоря, я впервые в тот момент столкнулась с подобной всепоглощающей жадностью. Единственным утешением оставалась так долго ожидаемая встреча Валерия Бушкова со своей невестой. Хоть эти двое теперь смогут обрести свое законное счастье, которое досталось им такой большой ценой.
На дворе раздался стук копыт. Я пошла поглядеть, кто это там может быть. К моей великой радости, это приехали Шурочка и Степан. Они доложили, что после починки кареты они добрались до ближайшего крестьянского селения, где и оставили ослабленного Евгения Александровича Мохова.
– Ну, как у вас? – Сашенька с надеждой глядела на меня. – Успели?
– Успели, – я кивнула, обнимая радостную подругу. – Долинский во всем признался. Осталось только вызвать полицию.
– А об этом я уже позаботилась, – подруга лукаво усмехнулась. – Я послала нескольких крестьян в город, дала им денег на дорогу, так что скоро полиция будет здесь.
Я в который раз подивилась сообразительности своей милой подруги и благодарно обняла ее.
– Сашенька, ты просто умница. Ты моя спасительница, – говорила я.
– Что ты, – смутилась подруга. – Главное ты сделала. Теперь я знаю, Катенька, что с тобой нигде не пропадешь.
Пока мы обменивались взаимными комплиментами, из дома показался Артемий Валерьевич.
– Господи, как я рад вас видеть, – он кинулся к Шурочке. – И тебя тоже, Степан, рад видеть, – он обернулся к моему кучеру.
Степан в ответ только пробормотал что-то и, опустив голову, забавно шаркнул ногой.
– Полиция уже едет, – доложила я Бушкову.
– Вот и замечательно, – обрадовался князь. – Вот только Соня все еще спит, а жаль. Какое представление она пропустила. Ну да может, оно и к лучшему. Пойду к ней.
Артемий Валерьевич еще раз улыбнулся нам и отправился в дом.
Потом мы кое-как перевязали раненому Долинскому простреленное плечо и оставили до приезда полиции.
Вопреки нашим ожидания, полиция прибыла только на следующее утро в лице известного нам уже Арсения Васильевича Лепехова – старшего следователя уездной полиции.
– Ого, кого я вижу? – удивился следователь, увидев меня на крыльце. – Да вы, я смотрю, Катерина Алексеевна, везде поспеваете.
Мне не понравился тон, каким были сказаны эти слова. Создавалось впечатление, что этот человек попросту усмехается. Меня мгновенно охватила ярость. Но я не стала показывать своих чувств и поспешила сладко улыбнуться.
– В отличие от вас, уважаемый Арсений Васильевич, я, между прочим, нашла убийцу князя Волевского, в то время как вы, не разобравшись в сути происходящего, арестовали совершенно безвинных крестьян.
– Вы уже знаете о том, что я рано остался сиротой и воспитывался в доме дяди, – Долинский выразительно взглянул в мою сторону. – Но Федор Степанович был кутилой и игроком. Мало-помалу, имение разорялось от карточных долгов. Нам постоянно приходилось перебиваться. Когда мне еще не исполнилось двадцати, дядя отправил меня на учебу в Саратов. Но вскоре я уехал оттуда. Пытался уехать в Москву, но это никак не получилось. Затем служил мелким чиновником в судебной палате. Слишком долго рассказывать всю мою биографию, да это и ни к чему, – он неопределенно мотнул головой. – Представляете мою радость, когда на службе совершенно неожиданно через мои руки прошло известие о том, что семейство Долинских должно получить наследство от умершей богатой родственницы. И половиной этого наследства должен был владеть не кто иной, как я сам, собственной персоной. Нетрудно понять, как я был рад этому, тем более если учесть, что всю свою жизнь я прожил человеком, мягко говоря, небогатым. Более того, рассудив, я решил, что все состояние должно остаться только в нашей семье. Зачем его делить? Если бы я женился на Софье Федоровне, то состояние стало бы общим, и имение снова поднялось бы на ноги.
Вот с такими намерениями я и отправился в дядюшкино имение, чтобы сообщить ему радостную новость. Каково же было мое разочарование, если не сказать злость, когда я узнал, что Соня ждет ребенка и собралась замуж. Слава богу, я успел рассказать о получении наследства только дяде. Мы вместе решили скрыть от Софьи Федоровны радостное известие на время. Я не знал, куда деться от охватившего меня негодования. Несколько дней я придумывал различные планы, как самому заполучить себе в жены Софью Федоровну. Но, к сожалению, ничего более или менее приемлемого на ум не приходило. И тут вдруг вы приглашаете нас к себе на ужин, – Долинский махнул головой в сторону Артемия Валерьевича.
– Да, я пригласил вас с целью обсудить предстоящую свадьбу, – согласился Бушков. – Если бы я знал, чем все это обернется.
– Глупец, – усмехнулся Долинский. – Вы даже не представляете, какая радость меня охватила, когда вы вызвали Волевского на дуэль. Этим вы практически подписали себе и своему сопернику смертный приговор. Посудите сами, по моим расчетам, один из вас обязательно бы убил другого, а с оставшимся в живых расправиться было бы проще простого. Так оно и получилось. Вы убили Волевского, а я, само собой, выстрелил в вас. Жаль только, что вы оказались таким живучим, – в голосе убийцы не слышалось ни малейшего раскаяния. – Дядя, признаться, был в ужасе от моего поступка. Естественно, мне ничего не оставалось, как раскрыть «любимому» родственничку все свои планы. При этом, несомненно, я пригрозил ему, что если он расскажет обо всем полиции, то его тоже арестуют вместе со мной как соучастника преступления. На том и порешили.
– Вы скинули тело Волевского в реку, – мои слова скорее были утверждением, нежели вопросом.
– Да, чтобы скрыть следы, мы с Федором Степановичем дотащили Волевского до реки и сбросили туда. Однако вот этого, – он кивнул на Артемия Валерьевича. – Его нам утопить так и не удалось, так как за деревьями совершенно неожиданно послышался гул голосов. Единственное, что мы успели в спешке сделать, так это прихватить с собой два пистолета да увести лошадей.
– Наверняка это были крестьяне, – догадалась я. – Только вот почему они не нашли вас, Артемий Валерьевич? Странно, они нашли пистолет, но не обнаружили вас.
– Не знаю, возможно, они или не заметили меня, или, обнаружив пистолет, повернули и пошли своим путем, ведь я не подавал никаких признаков жизни.
– Черт бы тебя побрал, – снова чертыхнулся Долинский. – Если бы ты умер, никто бы ничего и не узнал.
– Рассказывайте дальше, – перебила я его.
Долинский скорчился и попытался перевернуться.
– Поднимите меня. Я не могу разговаривать лежа, – слабым голосом попросил он.
Артемий Валерьевич подошел к нему и рывком посадил Долинского, облокотив его на стену.
– Итак, мы с Федором Степановичем вернулись в Воскресенское, все шло хорошо, пока однажды ночью я не застал своего дядюшку за весьма нехорошим занятием. Он писал донос в полицию, – продолжал повествование убийца. – Видно, никчемная совесть замучила старичка. Ха, он так испугался, когда я вошел в кабинет. Это было презабавнейшее зрелище. Взрослый мужчина прятался в кабинете, словно ребенок, пытающийся стащить из буфета конфекты.
– Я все видела и слышала, – проговорила я, хотя и старалась сдержаться. – И то, как Федор Степанович писал, и то, как вы выследили его.
– А, так барышня у нас еще и шпионила, – с иронией усмехнулся Долинский. – Тем хуже для вас, Катерина Алексеевна. Нет, не сейчас, конечно. Но подобное любопытство не послужит вам на пользу в будущем, – он как-то странно хмыкнул и продолжил: – После того, как я застал дядю за поклепом в мой адрес, он сильно напугался и начал просить у меня прощения. Я простил его, но сами понимаете, что с того момента мне стало ясно, так дальше продолжаться не может. Мой родственничек, будучи человеком весьма малодушным, в любой момент мог бы снова повторить свой необдуманный поступок. Необходимо было избавиться от него. Вот тут мне и помогла охота.
– Катерина Алексеевна, да вы просто гений, – Артемий Валерьевич бросил на меня взгляд, исполненный восхищения. – Все ваши догадки подтверждаются от начала и до конца.
– Какие еще догадки? – не понял Долинский. – А-а, милая барышня решила взять на себя обязанности сыщика.
– Это не ваше дело, – грубо отрезала я. – Это вы подбросили мертвого волка на пути лошадей?
– Я, конечно, – с самодовольным видом откликнулся Долинский. – Эх, и пришлось же мне потрудиться! Один ведь на волка ходил, и капкан сам ставил. А потом у егеря расспросил все. Правда, было сомнение, что чья-то другая лошадь, а не дядина, первой учует запах волка. Но меня это мало волновало. В конце концов, ведь все получилось именно так, как я и задумал. Хотя до сих пор не могу поверить собственному везению. Единственное, о чем я беспокоился, так это о Мохове. Чертов старикашка, и что его понесло ночью на конюшню? Жил бы себе спокойно, да горя не знал. Но, по стечению обстоятельств, он оказался свидетелем, а от свидетелей избавляются. Хотя убивать я его не собирался. Да он и сам бы умер от голода.
– Он настоящий дьявол, – прошептал мне на ухо пораженный Артемий Валерьевич, в ответ на что я согласно кивнула.
– После того как Мохов сбежал, я понял, что нужно как можно скорее уезжать отсюда. Но тут меня ждали большие трудности, Софья Федоровна никак не хотела покидать родного дома, как заведенная твердила о том, что Артемий Валерьевич непременно явится за ней.
– О, Соня, я знал, что она никогда не обманет меня. Милая моя возлюбленная, – с умилением пробормотал Бушков.
– Если бы не ее настырное упорство, мы бы уже были за много верст отсюда, – Долинский озлобленно сплюнул на пол и продолжал: – В результате я решил напоить Софью Федоровну и увезти отсюда силой. Дальше вы сами все знаете.
– Вот видите, – раздался из угла глухой голос Феклуши.
– Это барин приказал мне ласточку мою опоить, да и увезти ее потом незнамо куда.
– Молчи, чертова баба! – в гневе заорал Долинский. – У тебя не хуже моего рыльце в пушку. Вы спросите ее, почему она мне на самом деле помогала.
– Т-так, я ведь, – начала заикаться кормилица, глядя на нас затравленным взглядом. – Он угрожал, говорил, прибьет, а тело собакам скормит, даже костей не останется.
Мне уже начинали надоедать бесконечные вопли и причитания, несущиеся со всех сторон.
– Замолчите оба! – закричала я. – Уж не ты ли, Феклуша, рассказала князю Волевскому о наследстве, которое должна получить Софья Федоровна?
Лицо кормилицы при этих словах прямо на глазах у всех начало приобретать какой-то землистый оттенок.
– Я расскажу, все расскажу. Прости меня, господи, не хотела я того, – Феклуша, подняв глаза вверх, принялась неистово креститься.
– Давай рассказывай, – раздался насмешливый голос Долинского. – Все равно всех грехов не замолишь.
Кормилица вздрогнула, как от удара, и посмотрела на Долинского. С лица ее постепенно сходило затравленное выражение, а на его место приходила явная злость.
– Я-то расскажу, барин. Мои грехи еще можно замолить, а вот ваши… – и, не дав Долинскому ответить, она повернулась к нам: – Это я сказала Владимиру Гергиевичу о завещании, про которое мне барин Федор Степанович поведал.
– Но почему именно ему? Вы разве были знакомы? – мне хотелось как можно скорее узнать эту тайну.
– Как же, барыня, – в свою очередь откликнулась Феклуша. – Я ведь его, голубчика, с малолетства растила. Только вот потом замуж вышла за крестьянина из Воскресенского, да и переехала сюда. Но своего-то бывшего хозяина так и не забыла. Нехорошо Владимир Георгиевич сделал, когда барышню-то Софью Федоровну в таком положении бросил. Но не мне его судить. Господь сам все рассудил. Так вот, князь, уезжая, просил меня следить за Софьей Федоровной да за будущим ребеночком. Уж больно он волновался за них. Все же понимал, что собственную кровинушку бросил. Я и следила, да откладывала обо всем, что здесь происходило. Зря я ему, видать, про наследство рассказала, может быть, и жив остался бы. Но, сделанного не воротишь, – кормилица тяжело вздохнула и утерла подолом глаза.
А потом молодой барин узнал об этом, – она указала на Долинского. – Пообещал, что ежели я его слухаться не буду, так он расскажет все Софье Федоровне да Федору Степановичу. Я, знамо дело, напугалась, да подчинилась бесу этому окаянному, – женщина снова залилась безутешными слезами. – И барина-то Мохова по его приказанию хлебом да водой кормила, а он в это время следил, чтоб я доброй еды не прихватывала с собой. Но я все же по-своему поступила, не выдержала издевательств таких. Пошла к Мохову и, уходя, дверь открытой оставила.
– Ведьма, – прошипел Долинский. – Надо было тебя раньше порешить, никто бы ничего не заметил. Кому надо вспоминать о старой карге.
Теперь я знала все. Дело, как сейчас говорится, было раскрыто. Однако вместо облегчения на душе у меня остался неприятный темный осадок. Честно говоря, я впервые в тот момент столкнулась с подобной всепоглощающей жадностью. Единственным утешением оставалась так долго ожидаемая встреча Валерия Бушкова со своей невестой. Хоть эти двое теперь смогут обрести свое законное счастье, которое досталось им такой большой ценой.
На дворе раздался стук копыт. Я пошла поглядеть, кто это там может быть. К моей великой радости, это приехали Шурочка и Степан. Они доложили, что после починки кареты они добрались до ближайшего крестьянского селения, где и оставили ослабленного Евгения Александровича Мохова.
– Ну, как у вас? – Сашенька с надеждой глядела на меня. – Успели?
– Успели, – я кивнула, обнимая радостную подругу. – Долинский во всем признался. Осталось только вызвать полицию.
– А об этом я уже позаботилась, – подруга лукаво усмехнулась. – Я послала нескольких крестьян в город, дала им денег на дорогу, так что скоро полиция будет здесь.
Я в который раз подивилась сообразительности своей милой подруги и благодарно обняла ее.
– Сашенька, ты просто умница. Ты моя спасительница, – говорила я.
– Что ты, – смутилась подруга. – Главное ты сделала. Теперь я знаю, Катенька, что с тобой нигде не пропадешь.
Пока мы обменивались взаимными комплиментами, из дома показался Артемий Валерьевич.
– Господи, как я рад вас видеть, – он кинулся к Шурочке. – И тебя тоже, Степан, рад видеть, – он обернулся к моему кучеру.
Степан в ответ только пробормотал что-то и, опустив голову, забавно шаркнул ногой.
– Полиция уже едет, – доложила я Бушкову.
– Вот и замечательно, – обрадовался князь. – Вот только Соня все еще спит, а жаль. Какое представление она пропустила. Ну да может, оно и к лучшему. Пойду к ней.
Артемий Валерьевич еще раз улыбнулся нам и отправился в дом.
Потом мы кое-как перевязали раненому Долинскому простреленное плечо и оставили до приезда полиции.
Вопреки нашим ожидания, полиция прибыла только на следующее утро в лице известного нам уже Арсения Васильевича Лепехова – старшего следователя уездной полиции.
– Ого, кого я вижу? – удивился следователь, увидев меня на крыльце. – Да вы, я смотрю, Катерина Алексеевна, везде поспеваете.
Мне не понравился тон, каким были сказаны эти слова. Создавалось впечатление, что этот человек попросту усмехается. Меня мгновенно охватила ярость. Но я не стала показывать своих чувств и поспешила сладко улыбнуться.
– В отличие от вас, уважаемый Арсений Васильевич, я, между прочим, нашла убийцу князя Волевского, в то время как вы, не разобравшись в сути происходящего, арестовали совершенно безвинных крестьян.