Страница:
Эти строки как нельзя лучше характеризуют самого автора.
За плечами ученого годы упорного труда, но его творческая энергия не слабеет. И мы могли бы с полным правом отнести к Виктору Амбарцумяну слова А.М.Горького: "Я чувствую себя моложе моих лет потому, что не уставал учиться". Интенсивность научного поиска, восприятие жизни во всем ее стремительном движении, "кипение ума", постоянное обновление понятий о мире являются для академика Амбарцумяна источником силы и молодости.
Все это так. Почему же на лицах иных читателей ловлю вопросительный взгляд: "А где Амбарцумян - семьянин, педагог, государственный деятель, просто человек?"
В одной короткой повести все стороны богатой жизни ученого трудно охватить. Конечно, Амбарцумян, как и всякий живой человек, имеет и отдельные недостатки, но они нисколько не снижают его человеческих качеств.
В Бюракане наступили сумерки. Вокруг четырехглавого снежного Арагаца плывут островки облаков. В небе зажглись лампады звезд. Столетия назад смотрели звезды на армянскую землю. Звезды смотрят и сейчас. Мне чудится, как блеклые звезды шепчут о прошлом, а яркие - о настоящем. Быть может, поэтому мне снова приходят на память события, которые бушевали на бюраканской земле. Тогда наши предки прославили себя беззаветной отвагой и невиданной храбростью при защите родной земли. Эта слава хранится в памяти народа.
Но вот передо мной нынешний Бюракан. Серебристые купола обсерватории и мощные радиотелескопы стали неотъемлемой деталью живописного пейзажа сурового снежного Арагаца. Раздвигаются купола башен. Око бюраканских телескопов устремляется в неизведанные дали. А радиотелескопы? Они несут свою бдительную вахту днем и ночью. Ночи напролет бьет ключом пытливая научная мысль в звездном городе Виктора Амбарцумяна*. И днем и ночью продолжается бюраканское сражение - сражение за открытие тайн "восьмого неба".
______________
* Книга уже находилась в печати, когда в "Правде" от 18 сентября 1978 года был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении Героя Социалистического Труда президента Академии наук Армянской ССР академика Амбарцумяна В.А. орденом Ленина и второй золотой медалью "Серп и Молот".
1962-1965-1976
КИСТЬЮ И ПЕРОМ
Есть памятники, властно влияющие на облик города. Говоря о Ленинграде, кто тотчас же не вспоминает Петропавловскую крепость, золотом горящую Адмиралтейскую иглу или Исаакиевский собор? Такой же неотъемлемой частью северного красавца стали сфинксы, созданные искусными руками древнего скульптора три с половиной тысячи лет тому назад и привезенные сюда из Египта в 1832 году.
Я подолгу стоял у древних сфинксов, охраняющих здание Академии художеств, и мысли уносились в далекое прошлое, когда впервые мои соотечественники овладевали здесь вершинами изобразительного искусства. Кто знает, может быть, именно здесь много лет назад стоял и любовался египетскими сфинксами Акоп Овнатанян.
Только благодаря неуемной тяге к учебе Овнатанян сломил упорство руководителей Академии и был принят в число вольноприходящих учеников. Юноша с жадностью изучал русское классическое искусство. Годы, проведенные замечательным армянским портретистом в Северной Пальмире, не прошли для него даром. В 1841 году он окончил Академию художеств со званием "неклассного художника живописи портретной".
В материалах академического архива вам покажут страницы, которые нельзя читать без волнения. Степанос Нерсесян, просьбу которого о приеме Академия отклонила, ссылаясь на отсутствие вакансии, обращается к вице-президенту Академии художеств, известному скульптору Ф.П.Толстому, человеку, прогрессивно настроенному, со слезной просьбой "осчастливить благосклонным своим вниманием юношу, кроме бога и Вас никого не имеющего". В 1838 году Нерсесян был зачислен в академисты второй степени за счет остаточных сумм Академии. Вернувшись спустя несколько лет в Тифлис, он посвятил себя любимому искусству. Среди многих патриотических замыслов один особенно волновал Нерсесяна. Это - воссоздание образа отца армянской письменности, великого Месропа Маштоца. Жизнь и деятельность Маштоца воодушевляла художника. История не сохранила какого-либо изображения, и нужно было иметь богатое воображение, вкус и твердую волю, чтобы выполнить задачу. И Нерсесян блестяще решил ее в общепризнанном портрете Месропа Маштоца.
Прославивший петербургскую Академию великий маринист О.К.Айвазовский вошел в историю русской живописи как один из самых ярких питомцев академического романтизма. Велико было влияние Айвазовского на развитие пейзажной живописи родного народа. Творчество Геворга Башинджагяна является ярким доказательством этого.
Нелегкой была участь и другого талантливого питомца Академии, Артема Шамшиняна. Приехавшему в 1892 году в Петербург для учебы в Академии художеств, впоследствии известному архитектору Г.М.Тер-Микаэляну (Тер-Микелову), в приеме было отказано еще до вступительных экзаменов.
Армянская художественная молодежь следовала демократическим традициям русского искусства и всячески стремилась овладеть его творческим методом. С петербургской Академией художеств связано и имя выдающегося зодчего академика А.И.Таманяна, ставшего после победы Октябрьской революции первым ректором Академии.
Узы дружбы, завязавшиеся еще в прошлом веке, давали возможность отдельным представителям нашего народа приобщаться к великой культуре русского народа, отнюдь не теряя своего самобытного национального своеобразия.
За советские годы Академию художеств окончили многие посланцы Армении: сестры Мариам и Еран Асламазян, работающий в настоящее время в Ленинграде театральный художник П.Ананян, известный архитектор Р.Исраэлян и активный участник восстановления Ленинграда, один из преподавателей Академии, А.Барутчев.
Питомец петербургской Академии художеств Геворг Захарович Башинджагян вслед за основоположником пейзажного жанра в армянской живописи Ованесом Айвазовским много сделал для развития искусства родного народа. Он - автор множества картин и этюдов, в которых правдиво и с большим мастерством воспроизведена богатая природа Кавказа. Примкнув еще в студенческие годы к русской реалистической школе, Башинджагян остался верен ее благородным традициям до последних дней своей жизни. Он был также видным литератором и прогрессивным публицистом.
Своей плодотворной художественной и общественной деятельностью он снискал любовь и уважение как армянского народа, так и всех других народов Кавказа.
Родился Геворг Башинджагян 16 сентября 1857 года в небольшом уездном городке Сигнахи Тифлисской губернии в семье разорившегося мелкого коммерсанта. Отец его, Захарий Хачатурович, часто свой досуг отдавал занятиям поэзией - писал стихи, исписывая ими свободные страницы своих счетоводных тетрадей. Большая семья рано осталась без кормильца - отец уехал в Персию, сопровождая богатых купцов в качестве переводчика, захворал и вскоре там же умер.
Осиротевшая семья впала в крайнюю нужду. Основная тяжесть материальных забот легла на плечи его вдовы Гаянэ Мелкоевны, урожденной Кулиджановой, прозванной в Сигнахи за необычайную женственность "изящной Гаянэ".
Старшему сыну Геворгу было тогда всего четырнадцать лет, но уже с этого возраста он начал работать: учась в уездном училище, одновременно служил писцом в канцелярии мирового судьи, где его держали за красивый почерк, а также писал вывески для местных лавочников, получая двадцать копеек за каждую. Скудный заработок мальчика и матери, обучавшей соседских детей начальной грамоте, был единственным источником существования семьи. Младший брат художника С.3.Башинджагян, впоследствии видный ученый-агроном, писал в своих воспоминаниях об этих годах жизни семьи:
"Нашим основным питанием был хлеб с сыром, а когда последнего не было, то хлеб с луком или со слабым кисленьким вином, - хлеб мочили в вине и так ели. О молоке и сливочном масле мы и понятия не имели, а яйца ели только в пасхальные дни..."
Как-то в праздничный день в бедной многодетной семье приготовили на обед курицу. Предвкушая редкое угощение, дети чинно сидели за столом, на котором дымился паром плов. Все с нетерпением ждали, чтобы Гаянэ (так звали дети свою мать) положила каждому на тарелку его долю плова. Она же, как на грех, замешкалась в кухне. Геворг не выдержал испытания и незаметно от всех взял с блюда лакомый кусочек. Он уже собирался приняться за еду, как вдруг в комнату вошла мать. Застигнутый врасплох мальчик спрятал предательскую добычу под стол. Гаянэ, как обычно, раздавала детям еду. Между тем кошка подкралась к Геворгу, стащила злополучный кусочек и отменно полакомилась им, а будущая знаменитость осталась без дополнительной порции.
И никто никогда не узнал, заметила ли мать невинный проступок своего одаренного сына или нет.
Геворг был шаловливым ребенком и в шалостях изобретательным. Однажды он смастерил из разноцветных лоскутков красивый, яркий мяч. Приметив воскресным утром, как соседка-старушка, надев свой праздничный наряд, отправилась в церковь, мальчик дождался ее возвращения и приготовил ей "сюрприз". Привязав к мячу длинную нитку, он положил красивую игрушку посреди дороги, а сам спрятался за кустами, держа конец нитки в руке. Старушка, увидев мяч, обрадовалась. "Вай! - вскрикнула она. - Славный подарок принесу я моему Ашотику!" Наклонилась, чтобы поднять мячик. В этот момент Геворг дернул нитку к себе, и мяч откатился прочь от протянутой руки. Бедная женщина потеряла равновесие и упала, а Ашотик остался без подарка.
Любовь и способности к рисованию Геворг обнаружил очень рано. Свои первые рисунки он заносил в тетради, оставшиеся после смерти отца. Не довольствуясь этим, он стал разрисовывать стены дома, изображая платяной шкаф, этажерки для книг и прочие предметы домашней обстановки, которых не было в убогом жилище, и при этом достигал большого сходства с натурой. Однажды он изобразил на стене у дверей вешалку столь натурально, что гости, принимая гвозди за настоящие, пытались повесить на них свою верхнюю одежду и головные уборы и очень удивлялись тому, что они падали на пол.
Юный Геворг давно лелеял мечту о красках, но, увы, их не было, и он пускал в ход чернила, синьку, охру, составлял какие-то неправдоподобные смеси, чтобы как-нибудь заменить акварельные краски. На помощь пришла детская дружба: в Тифлисе жил и учился его любимый друг и родственник Александр Кулиджанов, хорошо знавший о пристрастии Геворга к живописи. И вот он с оказией присылает своему товарищу ящичек акварельных красок, целых двадцать штук! Это был один из самых счастливых дней в жизни будущего прославленного художника.
...С замиранием сердца открывает он заветный ящичек, не может налюбоваться слепящими взор разноцветными красками, дрожащей рукой ищет кисть, чтобы сразу же взяться за дело, но тут же сердце его сжимается от разочарования: друг забыл прислать кисть, а ее нет дома, нет нигде! Вдруг взор Геворга падает на трехлетнего братишку, мирно возившегося с игрушкой на полу. Недолго думая, Геворг отхватывает ножницами прядь волос ребенка, сооружает кисть и приступает к делу, не слыша ни плача малютки, ни наставлений прибежавшей на его крик матери.
Прошло два года, но в жизни Геворга не предвиделось никаких перемен, и казалось, что ему суждено остаться, как и большинству его сверстников, в провинциальном городке, где, конечно, не могло быть никаких надежд на получение художественного образования, о котором страстно мечтал юноша.
Так, вероятно, незаметно и прошла бы жизнь шаловливого мальчика, и он разделил бы судьбу своих сверстников, товарищей детских игр, оставшихся в уездном городке и скоротавших там годы своей жизни, никем не замеченные и не оставившие никаких следов после себя, если бы не счастливый случай, на первый взгляд незначительный.
По соседству с осиротевшей семьей Башинджагянов жила грузинская семья уездного начальника Эраста Челокаева (Челокашвили). Дети дружили между собою, а младший сын Челокаева Митя очень интересовался опытами в рисовании своего товарища и неизменно при них присутствовал. Как-то Георгий нарисовал акварельными красками (теми самыми, что получил в подарок от своего друга Александра) сирену - мифическую полудеву-полурыбу, виденную на лубочной картине в мастерской портного Мовсеса и поразившую его воображение.
Митя, как всегда, внимательнейшим образом следил за тем, как на бумаге оживала сирена, и когда Георгий закончил ее, улучив минуту, схватил рисунок и помчался домой. Автор, конечно, бросился за ним, но зацепился ногою за порог и растянулся, а шалун тем временем уже был дома и, заливаясь смехом, прыгал на одной ножке. Георгий не решился идти в дом Челокаевых, чрезвычайно стесняясь девочек, сестер Мити, и, как говорится, махнул рукой на происшествие. Не прошло и часа, как Георгий, в веселой компании товарищей, самозабвенно играл в бабки.
В разгар игры, сопровождаемой громким смехом и толкотней, на улице, где шла игра, появился городовой, которого все называли "Гришка". Обычно неторопливый в движениях, он на этот раз шел быстро. Подойдя к притихшей стайке мальчишек, Гришка ударом ноги разбросал бабки и, вперив свой взор в Георгия, приказал следовать за собой.
Но предоставим слово "герою дня", который в своих воспоминаниях, опубликованных в свое время и в армянской и в русской печати, так повествует о развернувшихся событиях.
"Поначалу я испугался, побледнел, однако не растерялся. Недолго думая, я бросился наутек в противоположную сторону, а затем, свернув с пути, вбежал во двор кузнеца Кахраманяна. Перепрыгнув через забор, я очутился в саду Багдасара, и так, со двора во двор, из сада в сад, прыгая через заборы, я раздразнил собак, с громким лаем пустившихся за мною. Городовой продолжал преследовать меня.
Гоняясь за мною, он не переставал ругаться, причем крутил в воздухе палкой, служившей ему оружием, с намерением метнуть в меня, но кусты и деревья мешали ему. Когда я добрался до двора глухого Гико, Гришку постигла неудача. Хорошо знакомый с "топографией" двора, я осторожно обошел сомнительные места, правда удлинив свой путь, но зато избегнув неприятностей. Гришка решил перерезать мне дорогу и пустился напрямик, но тут же наткнулся на кучу и, высоко подняв полы своей чухи, отплевываясь, осыпал ругательствами и меня, и домохозяина...
Наконец, мокрый от пота, я выбрался на улицу, где меня ожидала толпа мальчишек, а среди них было и несколько взрослых мужчин.
В один голос крича: "Не бойся! Не бойся", все окружили меня, уговаривая остаться на месте. Вскоре, хромая и задыхаясь от усталости, подошел и Гришка.
- Вот как дам тебе палкой по голове! - хриплым голосом закричал он.
Взрослые вступились за меня и успокоили его.
- Я же не режу тебя, сынок, говорю, чтобы ты следовал за мною. Пристав зовет тебя.
При этом он схватил меня за шиворот, а я упирался. В эту минуту послышался чрезвычайно порадовавший меня знакомый громкий голос:
- Ну-ка, отпусти его, или же я дам тебе по башке так, что сплющишься в лаваш!
Это был мой двоюродный брат Коста, мужчина гигантского роста, явно подвыпивший.
Гришка тотчас выпустил меня.
- А ты, дружок, должен идти, раз тебя зовут, - поучал меня Коста. - И не бойся, я здесь, а в случае чего несдобровать ни приставу, ни кто бы там ни был".
Окруженный ватагой мальчишек, Георгий шел за торжествующим блюстителем порядка. Размышляя над тем, для чего мог он понадобиться приставу, мальчик вспоминал все свои проказы и, вздохнув, пришел к заключению, что он в самом деле заслуживает наказания.
В толпе мальчишек Георгий заметил и двух своих младших братьев, с заплаканными лицами и с камнями в руках, припасенными для того, чтобы при первой же необходимости забросать ими злодея Гришку.
Так дошли до дома пристава, вышедшего им навстречу.
- Убирайтесь отсюда, - загремел он на мальчишек и, подойдя к Гришке, сказал ему в сердцах вполголоса: - Осел ты, осел! Разбойника, что ли, ты захватил?
- Да он кусается, - оправдывался Гришка, поглаживая свои бока.
- Неправда, - запротестовал Георгий, - я только ущипнул его, так как он порвал на мне одежду.
Едва удерживаясь от смеха, Челокаев повел мальчика в дом.
Что же было на самом деле? Почему Гришка бегал за спасавшимся от него шалуном?
Оказалось следующее.
Прибежав домой с "Сиреной" в руках, Митя показал рисунок взрослым.
У Челокаевых в это время находился приехавший из Тифлиса в Сигнахи по делам службы Орловский, лицо, принадлежавшее к высшей губернской администрации.
Будучи достаточно образованным человеком, Орловский по детскому рисунку понял, что он сделан одаренным мальчиком, и заинтересовался им. Сердобольная семья Челокаевых не замедлила воспользоваться удобным случаем и рассказала Орловскому о тяжелом материальном положении Гаянэ Мелкоевны, оставшейся вдовой с четырьмя детьми на руках.
Послали Гришку за Георгием, и тут развернулись описанные события...
Орловский ласково обошелся со смущенным мальчиком, расспросил его о "Сирене" и других рисунках, еще раньше похищенных Митей у своего приятеля.
- Ты учился где-нибудь рисованию? - спросил Орловский.
- Нет, - отвечал Георгий, - но я видел такие картины в мастерской портного Мовсеса.
- Молодец! Молодец, - похвалил Орловский, - вот вернусь в Тифлис и что-нибудь придумаю, сделаю...
Орловский выполнил свое обещание, и, благодаря его содействию, Георгий, спустя некоторое время, был принят в рисовальную школу при Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе.
В связи с новым назначением Челокаева семья его тоже к тому времени перебралась в Тифлис. Уезжая, они взяли с собою Георгия и целый год держали его у себя как родного сына, пока Гаянэ Мелкоевна с остальными детьми смогла также переселиться в Тифлис...
Читая эти строки из воспоминаний Башинджагяна, я невольно думаю о том, какую большую роль иной раз играет случай в жизни отдельных людей, как повелительно он действует порой. Спасаясь от городового Гришки, мальчик как бы убегал от своей судьбы, но она все же настигла его...
Вот конечный результат "конфликта", возникшего между Гришкой и мальчиком из Сигнахи на заре его жизни...
Геворгу (Георгию) было тогда шестнадцать лет, в большой город он попал впервые. Все было здесь для него ново и интересно, но одним из самых сильных эстетических впечатлений, как он сам говорил, были две картины Айвазовского в Кавказском музее: "Вид Петербурга" и "Аул Гуниб".
Обучение в школе рисования Кавказского общества поощрения изящных искусств, где Геворг учился с августа 1876 года по июнь 1878 года, было бесплатное, но надо было содержать себя и помогать семье. Занятия в школе были вечерние, и это дало Геворгу возможность поступить писцом в Тифлисскую судебную палату, где работа шла днем. Через некоторое время мать с остальными тремя сыновьями также перебралась в Тифлис, где вся семья поселилась в одном из отдаленных кварталов, сняв комнату в подвальном этаже.
В школе рисования Башинджагян получил хорошую первоначальную подготовку. Учителями его были художники Буров, Колчин, Лонго и скульптор Ходорович, много внимания уделявшие юноше, отличавшемуся своими дарованиями и большим прилежанием. В свидетельстве, выданном школой Башинджагяну при ее окончании, сказано:
"Успехи всегда оказывал более, нежели удовлетворительные, а по последним испытаниям в успехах значится первым и подает несомненные надежды к дальнейшему усовершенствованию и продолжению курса в Академии".
В Академию, в петербургскую Академию художеств, в то время единственное в России высшее художественное учебное заведение, из стен которого вышли такие знаменитые мастера, как Брюллов, Ал.Иванов, Айвазовский, - вот куда направлял свои помыслы молодой Геворг! Но для жизни и учебы в Петербурге были нужны хотя бы минимальные средства. И вот Геворг начинает писать копии с картин известных мастеров, пишет декорации для фотографов. Отложив таким способом небольшую сумму на первое время, Башинджагян летом 1878 года выезжает в Петербург. Здесь ему пришлось столкнуться с немалыми трудностями, и прежде всего недоставало образовательной подготовки. Для ее получения надо было усиленно готовиться по общеобразовательным предметам, кроме того, готовиться к испытаниям по рисованию и вместе с тем добывать средства к существованию. Нелегко было Геворгу, но стремление учиться в Академии было слишком сильным. Он много и упорно трудился и через год по приезде в Петербург сдает приемные экзамены и поступает в Академию художеств.
Было это в августе 1879 года, а в сентябре уже начались занятия. С огромным рвением приступает молодой Геворг к изучению всех обязательных предметов, старательно выполняя задания и, кроме того, пополняя свои знания и расширяя свой кругозор тщательным изучением шедевров русского и мирового классического искусства.
Богатейшее собрание Академии художеств и Эрмитаж, где хранились лучшие произведения русских и иностранных мастеров, стали для него второй Академией, и все свободные от занятий часы он проводит здесь. Следуя советам своих профессоров, он не ограничивается лишь пассивным осмотром работ, экспонированных в музеях, а делает копии с картин великих художников, близко знакомясь с техникой работы прославленных живописцев. Продажа копий давала ему также некоторый заработок.
В годы учебы Башинджагяна в Академии передвижники устраивали выставки своих картин, организовывались персональные выставки картин Айвазовского, Мещерского, Клевера и других выдающихся русских художников. Эти выставки также обогащали приобретаемые в Академии знания, служа примером и средством проверки своих данных, склонностей, вкуса.
В Академии Башинджагян учился в головном, фигурном и натурном классах, пробовал свои силы в различных жанрах живописи, но окончательно утвердился в пейзажном жанре. Его прямым учителем в области пейзажа был известный художник-пейзажист М.К.Клодт, руководитель пейзажного класса Академии, многое сделавший для своего ученика в деле овладения им техникой живописи. Однако Башинджагян никогда не подражал ему и не следовал слепо его указаниям. Гораздо более по душе было ему творчество О.К.Айвазовского, с которым Башинджагян не раз встречался, пользуясь приглашением великого мариниста бывать у него в мастерской и присутствовать во время его работы над картиной.
Много лет спустя, в 1900 году, уже признанным художником, Башинджагян писал об этом в статье-некрологе об Айвазовском: он вспоминал, что двери мастерской замечательного мариниста были всегда и для всех открыты. Обращавшимся к нему за советом молодым художникам он всегда прямо высказывал свое мнение, не скрывая его, если даже оно должно было огорчить, порицал за дурное, хвалил за хорошее. Башинджагян говорил, что и ему выпало счастье быть в числе очень многих художников, обязанных и признательных Айвазовскому.
С большим интересом изучал Башинджагян творчество выдающихся русских пейзажистов первой половины XIX века - М.Воробьева (учителя Айвазовского), М.Лебедева, С.Щедрина.
В летние месяцы Геворг возвращался домой в Тифлис, Сигнахи, разъезжал по окрестным местам, внимательно изучал природу, делал карандашные наброски, писал этюды. Явно выраженные демократические устремления проявились у Геворга еще в годы учебы. Он принимал деятельное участие в спектаклях, организуемых студенческими любительскими кружками, сам очень удачно выступал в комедии Г.Сундукяна "Пэпо", исполняя роль Гико.
Студенческие годы Геворга протекали в бедности и нужде. Он вынужден был учиться и одновременно зарабатывать на жизнь, так как неоткуда было ждать помощи.
Он был на втором курсе, когда его постигло страшное горе - умерла мать, к которой он питал нежную любовь. Геворг принял на себя попечение о самом младшем брате Сергее, которому исполнилось всего двенадцать лет, взял его с собой в Петербург и помог ему получить образование.
Весной 1883 года Башинджагян пишет свою первую крупную работу "Березовая роща", удостоенную серебряной медали. Эта написанная три четверти века назад картина и ныне привлекает внимание своим мастерством и поэтичностью. Сын солнечного юга, Башинджагян проникся очарованием северного пейзажа и с большой любовью запечатлел его на полотне, обнаружив творческую зрелость в двадцатипятилетнем возрасте. Уже здесь сказалась та черта, которая характерна для искусства Башинджагяна: целостное восприятие природы, стремление дать ее образ, создать картину, то есть завершенное произведение с продуманной композицией, строгим рисунком, проработкой деталей, правдивым цветовым соотношением.
Четыре года жизни и целеустремленной учебы в столице вооружили молодого художника обширными знаниями и профессиональными навыками, необходимыми для самостоятельной художественной деятельности. Он успел полюбить Петербург, который называл своей второй родиной, полюбил природу севера, которую он впоследствии не раз воспроизводил на холсте.
За плечами ученого годы упорного труда, но его творческая энергия не слабеет. И мы могли бы с полным правом отнести к Виктору Амбарцумяну слова А.М.Горького: "Я чувствую себя моложе моих лет потому, что не уставал учиться". Интенсивность научного поиска, восприятие жизни во всем ее стремительном движении, "кипение ума", постоянное обновление понятий о мире являются для академика Амбарцумяна источником силы и молодости.
Все это так. Почему же на лицах иных читателей ловлю вопросительный взгляд: "А где Амбарцумян - семьянин, педагог, государственный деятель, просто человек?"
В одной короткой повести все стороны богатой жизни ученого трудно охватить. Конечно, Амбарцумян, как и всякий живой человек, имеет и отдельные недостатки, но они нисколько не снижают его человеческих качеств.
В Бюракане наступили сумерки. Вокруг четырехглавого снежного Арагаца плывут островки облаков. В небе зажглись лампады звезд. Столетия назад смотрели звезды на армянскую землю. Звезды смотрят и сейчас. Мне чудится, как блеклые звезды шепчут о прошлом, а яркие - о настоящем. Быть может, поэтому мне снова приходят на память события, которые бушевали на бюраканской земле. Тогда наши предки прославили себя беззаветной отвагой и невиданной храбростью при защите родной земли. Эта слава хранится в памяти народа.
Но вот передо мной нынешний Бюракан. Серебристые купола обсерватории и мощные радиотелескопы стали неотъемлемой деталью живописного пейзажа сурового снежного Арагаца. Раздвигаются купола башен. Око бюраканских телескопов устремляется в неизведанные дали. А радиотелескопы? Они несут свою бдительную вахту днем и ночью. Ночи напролет бьет ключом пытливая научная мысль в звездном городе Виктора Амбарцумяна*. И днем и ночью продолжается бюраканское сражение - сражение за открытие тайн "восьмого неба".
______________
* Книга уже находилась в печати, когда в "Правде" от 18 сентября 1978 года был напечатан Указ Президиума Верховного Совета СССР "О награждении Героя Социалистического Труда президента Академии наук Армянской ССР академика Амбарцумяна В.А. орденом Ленина и второй золотой медалью "Серп и Молот".
1962-1965-1976
КИСТЬЮ И ПЕРОМ
Есть памятники, властно влияющие на облик города. Говоря о Ленинграде, кто тотчас же не вспоминает Петропавловскую крепость, золотом горящую Адмиралтейскую иглу или Исаакиевский собор? Такой же неотъемлемой частью северного красавца стали сфинксы, созданные искусными руками древнего скульптора три с половиной тысячи лет тому назад и привезенные сюда из Египта в 1832 году.
Я подолгу стоял у древних сфинксов, охраняющих здание Академии художеств, и мысли уносились в далекое прошлое, когда впервые мои соотечественники овладевали здесь вершинами изобразительного искусства. Кто знает, может быть, именно здесь много лет назад стоял и любовался египетскими сфинксами Акоп Овнатанян.
Только благодаря неуемной тяге к учебе Овнатанян сломил упорство руководителей Академии и был принят в число вольноприходящих учеников. Юноша с жадностью изучал русское классическое искусство. Годы, проведенные замечательным армянским портретистом в Северной Пальмире, не прошли для него даром. В 1841 году он окончил Академию художеств со званием "неклассного художника живописи портретной".
В материалах академического архива вам покажут страницы, которые нельзя читать без волнения. Степанос Нерсесян, просьбу которого о приеме Академия отклонила, ссылаясь на отсутствие вакансии, обращается к вице-президенту Академии художеств, известному скульптору Ф.П.Толстому, человеку, прогрессивно настроенному, со слезной просьбой "осчастливить благосклонным своим вниманием юношу, кроме бога и Вас никого не имеющего". В 1838 году Нерсесян был зачислен в академисты второй степени за счет остаточных сумм Академии. Вернувшись спустя несколько лет в Тифлис, он посвятил себя любимому искусству. Среди многих патриотических замыслов один особенно волновал Нерсесяна. Это - воссоздание образа отца армянской письменности, великого Месропа Маштоца. Жизнь и деятельность Маштоца воодушевляла художника. История не сохранила какого-либо изображения, и нужно было иметь богатое воображение, вкус и твердую волю, чтобы выполнить задачу. И Нерсесян блестяще решил ее в общепризнанном портрете Месропа Маштоца.
Прославивший петербургскую Академию великий маринист О.К.Айвазовский вошел в историю русской живописи как один из самых ярких питомцев академического романтизма. Велико было влияние Айвазовского на развитие пейзажной живописи родного народа. Творчество Геворга Башинджагяна является ярким доказательством этого.
Нелегкой была участь и другого талантливого питомца Академии, Артема Шамшиняна. Приехавшему в 1892 году в Петербург для учебы в Академии художеств, впоследствии известному архитектору Г.М.Тер-Микаэляну (Тер-Микелову), в приеме было отказано еще до вступительных экзаменов.
Армянская художественная молодежь следовала демократическим традициям русского искусства и всячески стремилась овладеть его творческим методом. С петербургской Академией художеств связано и имя выдающегося зодчего академика А.И.Таманяна, ставшего после победы Октябрьской революции первым ректором Академии.
Узы дружбы, завязавшиеся еще в прошлом веке, давали возможность отдельным представителям нашего народа приобщаться к великой культуре русского народа, отнюдь не теряя своего самобытного национального своеобразия.
За советские годы Академию художеств окончили многие посланцы Армении: сестры Мариам и Еран Асламазян, работающий в настоящее время в Ленинграде театральный художник П.Ананян, известный архитектор Р.Исраэлян и активный участник восстановления Ленинграда, один из преподавателей Академии, А.Барутчев.
Питомец петербургской Академии художеств Геворг Захарович Башинджагян вслед за основоположником пейзажного жанра в армянской живописи Ованесом Айвазовским много сделал для развития искусства родного народа. Он - автор множества картин и этюдов, в которых правдиво и с большим мастерством воспроизведена богатая природа Кавказа. Примкнув еще в студенческие годы к русской реалистической школе, Башинджагян остался верен ее благородным традициям до последних дней своей жизни. Он был также видным литератором и прогрессивным публицистом.
Своей плодотворной художественной и общественной деятельностью он снискал любовь и уважение как армянского народа, так и всех других народов Кавказа.
Родился Геворг Башинджагян 16 сентября 1857 года в небольшом уездном городке Сигнахи Тифлисской губернии в семье разорившегося мелкого коммерсанта. Отец его, Захарий Хачатурович, часто свой досуг отдавал занятиям поэзией - писал стихи, исписывая ими свободные страницы своих счетоводных тетрадей. Большая семья рано осталась без кормильца - отец уехал в Персию, сопровождая богатых купцов в качестве переводчика, захворал и вскоре там же умер.
Осиротевшая семья впала в крайнюю нужду. Основная тяжесть материальных забот легла на плечи его вдовы Гаянэ Мелкоевны, урожденной Кулиджановой, прозванной в Сигнахи за необычайную женственность "изящной Гаянэ".
Старшему сыну Геворгу было тогда всего четырнадцать лет, но уже с этого возраста он начал работать: учась в уездном училище, одновременно служил писцом в канцелярии мирового судьи, где его держали за красивый почерк, а также писал вывески для местных лавочников, получая двадцать копеек за каждую. Скудный заработок мальчика и матери, обучавшей соседских детей начальной грамоте, был единственным источником существования семьи. Младший брат художника С.3.Башинджагян, впоследствии видный ученый-агроном, писал в своих воспоминаниях об этих годах жизни семьи:
"Нашим основным питанием был хлеб с сыром, а когда последнего не было, то хлеб с луком или со слабым кисленьким вином, - хлеб мочили в вине и так ели. О молоке и сливочном масле мы и понятия не имели, а яйца ели только в пасхальные дни..."
Как-то в праздничный день в бедной многодетной семье приготовили на обед курицу. Предвкушая редкое угощение, дети чинно сидели за столом, на котором дымился паром плов. Все с нетерпением ждали, чтобы Гаянэ (так звали дети свою мать) положила каждому на тарелку его долю плова. Она же, как на грех, замешкалась в кухне. Геворг не выдержал испытания и незаметно от всех взял с блюда лакомый кусочек. Он уже собирался приняться за еду, как вдруг в комнату вошла мать. Застигнутый врасплох мальчик спрятал предательскую добычу под стол. Гаянэ, как обычно, раздавала детям еду. Между тем кошка подкралась к Геворгу, стащила злополучный кусочек и отменно полакомилась им, а будущая знаменитость осталась без дополнительной порции.
И никто никогда не узнал, заметила ли мать невинный проступок своего одаренного сына или нет.
Геворг был шаловливым ребенком и в шалостях изобретательным. Однажды он смастерил из разноцветных лоскутков красивый, яркий мяч. Приметив воскресным утром, как соседка-старушка, надев свой праздничный наряд, отправилась в церковь, мальчик дождался ее возвращения и приготовил ей "сюрприз". Привязав к мячу длинную нитку, он положил красивую игрушку посреди дороги, а сам спрятался за кустами, держа конец нитки в руке. Старушка, увидев мяч, обрадовалась. "Вай! - вскрикнула она. - Славный подарок принесу я моему Ашотику!" Наклонилась, чтобы поднять мячик. В этот момент Геворг дернул нитку к себе, и мяч откатился прочь от протянутой руки. Бедная женщина потеряла равновесие и упала, а Ашотик остался без подарка.
Любовь и способности к рисованию Геворг обнаружил очень рано. Свои первые рисунки он заносил в тетради, оставшиеся после смерти отца. Не довольствуясь этим, он стал разрисовывать стены дома, изображая платяной шкаф, этажерки для книг и прочие предметы домашней обстановки, которых не было в убогом жилище, и при этом достигал большого сходства с натурой. Однажды он изобразил на стене у дверей вешалку столь натурально, что гости, принимая гвозди за настоящие, пытались повесить на них свою верхнюю одежду и головные уборы и очень удивлялись тому, что они падали на пол.
Юный Геворг давно лелеял мечту о красках, но, увы, их не было, и он пускал в ход чернила, синьку, охру, составлял какие-то неправдоподобные смеси, чтобы как-нибудь заменить акварельные краски. На помощь пришла детская дружба: в Тифлисе жил и учился его любимый друг и родственник Александр Кулиджанов, хорошо знавший о пристрастии Геворга к живописи. И вот он с оказией присылает своему товарищу ящичек акварельных красок, целых двадцать штук! Это был один из самых счастливых дней в жизни будущего прославленного художника.
...С замиранием сердца открывает он заветный ящичек, не может налюбоваться слепящими взор разноцветными красками, дрожащей рукой ищет кисть, чтобы сразу же взяться за дело, но тут же сердце его сжимается от разочарования: друг забыл прислать кисть, а ее нет дома, нет нигде! Вдруг взор Геворга падает на трехлетнего братишку, мирно возившегося с игрушкой на полу. Недолго думая, Геворг отхватывает ножницами прядь волос ребенка, сооружает кисть и приступает к делу, не слыша ни плача малютки, ни наставлений прибежавшей на его крик матери.
Прошло два года, но в жизни Геворга не предвиделось никаких перемен, и казалось, что ему суждено остаться, как и большинству его сверстников, в провинциальном городке, где, конечно, не могло быть никаких надежд на получение художественного образования, о котором страстно мечтал юноша.
Так, вероятно, незаметно и прошла бы жизнь шаловливого мальчика, и он разделил бы судьбу своих сверстников, товарищей детских игр, оставшихся в уездном городке и скоротавших там годы своей жизни, никем не замеченные и не оставившие никаких следов после себя, если бы не счастливый случай, на первый взгляд незначительный.
По соседству с осиротевшей семьей Башинджагянов жила грузинская семья уездного начальника Эраста Челокаева (Челокашвили). Дети дружили между собою, а младший сын Челокаева Митя очень интересовался опытами в рисовании своего товарища и неизменно при них присутствовал. Как-то Георгий нарисовал акварельными красками (теми самыми, что получил в подарок от своего друга Александра) сирену - мифическую полудеву-полурыбу, виденную на лубочной картине в мастерской портного Мовсеса и поразившую его воображение.
Митя, как всегда, внимательнейшим образом следил за тем, как на бумаге оживала сирена, и когда Георгий закончил ее, улучив минуту, схватил рисунок и помчался домой. Автор, конечно, бросился за ним, но зацепился ногою за порог и растянулся, а шалун тем временем уже был дома и, заливаясь смехом, прыгал на одной ножке. Георгий не решился идти в дом Челокаевых, чрезвычайно стесняясь девочек, сестер Мити, и, как говорится, махнул рукой на происшествие. Не прошло и часа, как Георгий, в веселой компании товарищей, самозабвенно играл в бабки.
В разгар игры, сопровождаемой громким смехом и толкотней, на улице, где шла игра, появился городовой, которого все называли "Гришка". Обычно неторопливый в движениях, он на этот раз шел быстро. Подойдя к притихшей стайке мальчишек, Гришка ударом ноги разбросал бабки и, вперив свой взор в Георгия, приказал следовать за собой.
Но предоставим слово "герою дня", который в своих воспоминаниях, опубликованных в свое время и в армянской и в русской печати, так повествует о развернувшихся событиях.
"Поначалу я испугался, побледнел, однако не растерялся. Недолго думая, я бросился наутек в противоположную сторону, а затем, свернув с пути, вбежал во двор кузнеца Кахраманяна. Перепрыгнув через забор, я очутился в саду Багдасара, и так, со двора во двор, из сада в сад, прыгая через заборы, я раздразнил собак, с громким лаем пустившихся за мною. Городовой продолжал преследовать меня.
Гоняясь за мною, он не переставал ругаться, причем крутил в воздухе палкой, служившей ему оружием, с намерением метнуть в меня, но кусты и деревья мешали ему. Когда я добрался до двора глухого Гико, Гришку постигла неудача. Хорошо знакомый с "топографией" двора, я осторожно обошел сомнительные места, правда удлинив свой путь, но зато избегнув неприятностей. Гришка решил перерезать мне дорогу и пустился напрямик, но тут же наткнулся на кучу и, высоко подняв полы своей чухи, отплевываясь, осыпал ругательствами и меня, и домохозяина...
Наконец, мокрый от пота, я выбрался на улицу, где меня ожидала толпа мальчишек, а среди них было и несколько взрослых мужчин.
В один голос крича: "Не бойся! Не бойся", все окружили меня, уговаривая остаться на месте. Вскоре, хромая и задыхаясь от усталости, подошел и Гришка.
- Вот как дам тебе палкой по голове! - хриплым голосом закричал он.
Взрослые вступились за меня и успокоили его.
- Я же не режу тебя, сынок, говорю, чтобы ты следовал за мною. Пристав зовет тебя.
При этом он схватил меня за шиворот, а я упирался. В эту минуту послышался чрезвычайно порадовавший меня знакомый громкий голос:
- Ну-ка, отпусти его, или же я дам тебе по башке так, что сплющишься в лаваш!
Это был мой двоюродный брат Коста, мужчина гигантского роста, явно подвыпивший.
Гришка тотчас выпустил меня.
- А ты, дружок, должен идти, раз тебя зовут, - поучал меня Коста. - И не бойся, я здесь, а в случае чего несдобровать ни приставу, ни кто бы там ни был".
Окруженный ватагой мальчишек, Георгий шел за торжествующим блюстителем порядка. Размышляя над тем, для чего мог он понадобиться приставу, мальчик вспоминал все свои проказы и, вздохнув, пришел к заключению, что он в самом деле заслуживает наказания.
В толпе мальчишек Георгий заметил и двух своих младших братьев, с заплаканными лицами и с камнями в руках, припасенными для того, чтобы при первой же необходимости забросать ими злодея Гришку.
Так дошли до дома пристава, вышедшего им навстречу.
- Убирайтесь отсюда, - загремел он на мальчишек и, подойдя к Гришке, сказал ему в сердцах вполголоса: - Осел ты, осел! Разбойника, что ли, ты захватил?
- Да он кусается, - оправдывался Гришка, поглаживая свои бока.
- Неправда, - запротестовал Георгий, - я только ущипнул его, так как он порвал на мне одежду.
Едва удерживаясь от смеха, Челокаев повел мальчика в дом.
Что же было на самом деле? Почему Гришка бегал за спасавшимся от него шалуном?
Оказалось следующее.
Прибежав домой с "Сиреной" в руках, Митя показал рисунок взрослым.
У Челокаевых в это время находился приехавший из Тифлиса в Сигнахи по делам службы Орловский, лицо, принадлежавшее к высшей губернской администрации.
Будучи достаточно образованным человеком, Орловский по детскому рисунку понял, что он сделан одаренным мальчиком, и заинтересовался им. Сердобольная семья Челокаевых не замедлила воспользоваться удобным случаем и рассказала Орловскому о тяжелом материальном положении Гаянэ Мелкоевны, оставшейся вдовой с четырьмя детьми на руках.
Послали Гришку за Георгием, и тут развернулись описанные события...
Орловский ласково обошелся со смущенным мальчиком, расспросил его о "Сирене" и других рисунках, еще раньше похищенных Митей у своего приятеля.
- Ты учился где-нибудь рисованию? - спросил Орловский.
- Нет, - отвечал Георгий, - но я видел такие картины в мастерской портного Мовсеса.
- Молодец! Молодец, - похвалил Орловский, - вот вернусь в Тифлис и что-нибудь придумаю, сделаю...
Орловский выполнил свое обещание, и, благодаря его содействию, Георгий, спустя некоторое время, был принят в рисовальную школу при Кавказском обществе поощрения изящных искусств в Тифлисе.
В связи с новым назначением Челокаева семья его тоже к тому времени перебралась в Тифлис. Уезжая, они взяли с собою Георгия и целый год держали его у себя как родного сына, пока Гаянэ Мелкоевна с остальными детьми смогла также переселиться в Тифлис...
Читая эти строки из воспоминаний Башинджагяна, я невольно думаю о том, какую большую роль иной раз играет случай в жизни отдельных людей, как повелительно он действует порой. Спасаясь от городового Гришки, мальчик как бы убегал от своей судьбы, но она все же настигла его...
Вот конечный результат "конфликта", возникшего между Гришкой и мальчиком из Сигнахи на заре его жизни...
Геворгу (Георгию) было тогда шестнадцать лет, в большой город он попал впервые. Все было здесь для него ново и интересно, но одним из самых сильных эстетических впечатлений, как он сам говорил, были две картины Айвазовского в Кавказском музее: "Вид Петербурга" и "Аул Гуниб".
Обучение в школе рисования Кавказского общества поощрения изящных искусств, где Геворг учился с августа 1876 года по июнь 1878 года, было бесплатное, но надо было содержать себя и помогать семье. Занятия в школе были вечерние, и это дало Геворгу возможность поступить писцом в Тифлисскую судебную палату, где работа шла днем. Через некоторое время мать с остальными тремя сыновьями также перебралась в Тифлис, где вся семья поселилась в одном из отдаленных кварталов, сняв комнату в подвальном этаже.
В школе рисования Башинджагян получил хорошую первоначальную подготовку. Учителями его были художники Буров, Колчин, Лонго и скульптор Ходорович, много внимания уделявшие юноше, отличавшемуся своими дарованиями и большим прилежанием. В свидетельстве, выданном школой Башинджагяну при ее окончании, сказано:
"Успехи всегда оказывал более, нежели удовлетворительные, а по последним испытаниям в успехах значится первым и подает несомненные надежды к дальнейшему усовершенствованию и продолжению курса в Академии".
В Академию, в петербургскую Академию художеств, в то время единственное в России высшее художественное учебное заведение, из стен которого вышли такие знаменитые мастера, как Брюллов, Ал.Иванов, Айвазовский, - вот куда направлял свои помыслы молодой Геворг! Но для жизни и учебы в Петербурге были нужны хотя бы минимальные средства. И вот Геворг начинает писать копии с картин известных мастеров, пишет декорации для фотографов. Отложив таким способом небольшую сумму на первое время, Башинджагян летом 1878 года выезжает в Петербург. Здесь ему пришлось столкнуться с немалыми трудностями, и прежде всего недоставало образовательной подготовки. Для ее получения надо было усиленно готовиться по общеобразовательным предметам, кроме того, готовиться к испытаниям по рисованию и вместе с тем добывать средства к существованию. Нелегко было Геворгу, но стремление учиться в Академии было слишком сильным. Он много и упорно трудился и через год по приезде в Петербург сдает приемные экзамены и поступает в Академию художеств.
Было это в августе 1879 года, а в сентябре уже начались занятия. С огромным рвением приступает молодой Геворг к изучению всех обязательных предметов, старательно выполняя задания и, кроме того, пополняя свои знания и расширяя свой кругозор тщательным изучением шедевров русского и мирового классического искусства.
Богатейшее собрание Академии художеств и Эрмитаж, где хранились лучшие произведения русских и иностранных мастеров, стали для него второй Академией, и все свободные от занятий часы он проводит здесь. Следуя советам своих профессоров, он не ограничивается лишь пассивным осмотром работ, экспонированных в музеях, а делает копии с картин великих художников, близко знакомясь с техникой работы прославленных живописцев. Продажа копий давала ему также некоторый заработок.
В годы учебы Башинджагяна в Академии передвижники устраивали выставки своих картин, организовывались персональные выставки картин Айвазовского, Мещерского, Клевера и других выдающихся русских художников. Эти выставки также обогащали приобретаемые в Академии знания, служа примером и средством проверки своих данных, склонностей, вкуса.
В Академии Башинджагян учился в головном, фигурном и натурном классах, пробовал свои силы в различных жанрах живописи, но окончательно утвердился в пейзажном жанре. Его прямым учителем в области пейзажа был известный художник-пейзажист М.К.Клодт, руководитель пейзажного класса Академии, многое сделавший для своего ученика в деле овладения им техникой живописи. Однако Башинджагян никогда не подражал ему и не следовал слепо его указаниям. Гораздо более по душе было ему творчество О.К.Айвазовского, с которым Башинджагян не раз встречался, пользуясь приглашением великого мариниста бывать у него в мастерской и присутствовать во время его работы над картиной.
Много лет спустя, в 1900 году, уже признанным художником, Башинджагян писал об этом в статье-некрологе об Айвазовском: он вспоминал, что двери мастерской замечательного мариниста были всегда и для всех открыты. Обращавшимся к нему за советом молодым художникам он всегда прямо высказывал свое мнение, не скрывая его, если даже оно должно было огорчить, порицал за дурное, хвалил за хорошее. Башинджагян говорил, что и ему выпало счастье быть в числе очень многих художников, обязанных и признательных Айвазовскому.
С большим интересом изучал Башинджагян творчество выдающихся русских пейзажистов первой половины XIX века - М.Воробьева (учителя Айвазовского), М.Лебедева, С.Щедрина.
В летние месяцы Геворг возвращался домой в Тифлис, Сигнахи, разъезжал по окрестным местам, внимательно изучал природу, делал карандашные наброски, писал этюды. Явно выраженные демократические устремления проявились у Геворга еще в годы учебы. Он принимал деятельное участие в спектаклях, организуемых студенческими любительскими кружками, сам очень удачно выступал в комедии Г.Сундукяна "Пэпо", исполняя роль Гико.
Студенческие годы Геворга протекали в бедности и нужде. Он вынужден был учиться и одновременно зарабатывать на жизнь, так как неоткуда было ждать помощи.
Он был на втором курсе, когда его постигло страшное горе - умерла мать, к которой он питал нежную любовь. Геворг принял на себя попечение о самом младшем брате Сергее, которому исполнилось всего двенадцать лет, взял его с собой в Петербург и помог ему получить образование.
Весной 1883 года Башинджагян пишет свою первую крупную работу "Березовая роща", удостоенную серебряной медали. Эта написанная три четверти века назад картина и ныне привлекает внимание своим мастерством и поэтичностью. Сын солнечного юга, Башинджагян проникся очарованием северного пейзажа и с большой любовью запечатлел его на полотне, обнаружив творческую зрелость в двадцатипятилетнем возрасте. Уже здесь сказалась та черта, которая характерна для искусства Башинджагяна: целостное восприятие природы, стремление дать ее образ, создать картину, то есть завершенное произведение с продуманной композицией, строгим рисунком, проработкой деталей, правдивым цветовым соотношением.
Четыре года жизни и целеустремленной учебы в столице вооружили молодого художника обширными знаниями и профессиональными навыками, необходимыми для самостоятельной художественной деятельности. Он успел полюбить Петербург, который называл своей второй родиной, полюбил природу севера, которую он впоследствии не раз воспроизводил на холсте.