Арзуманян Ашот. Арагац (Очерки и рассказы)

   Однако вскоре я убедился, что именно театр является моим призванием. Правильно ли я поступил, остановив свой выбор на театре, не знаю. Одно ясно, умение рисовать, знание законов живописи помогают в моей творческой работе.
   Я подумал о том, что постановки Аджемяна действительно блещут своеобразием и остроумием композиционного разрешения, пластической выразительностью мизансцен, способностью скульптурно лепить массовые сцены. Недаром именно эти черты всегда отмечает и армянская, и союзная пресса, говоря о постановках Аджемяна. Кстати, Аджемян известен и как талантливый карикатурист, что, несомненно, находится в органической связи с доходчивостью и действенностью живописных средств, применяемых в его режиссерской деятельности...
   - Так я очутился в Москве, - продолжал Аджемян. - Жил и учился в заветном для каждого армянина здании Лазаревского института восточных языков, основанного еще в 1815 году. Из маленького Еревана я попал в Москву, где кипела театральная жизнь. В Москве бытовали самые различные течения в искусстве. В той чрезвычайно сложной обстановке я понял, что кажущееся на первый взгляд простым и ясным театральное искусство таит в себе неизведанные пути, сложные и необъятные глубины.
   Моими первыми учителями стали ученики Евгения Багратионовича Вахтангова - Рубен Симонов и Иосиф Раппопорт.
   Драматическая студия при Доме культуры Армянской ССР в Москве стала школой подготовки молодых кадров. Двадцать - двадцать пять жаждущих знаний молодых людей, преисполненных романтических мечтаний, приехали сюда учиться с единственным желанием достойно послужить родному армянскому театру. Нелегко было им мириться с полуголодным существованием. Но среди студийцев были люди, готовые преодолеть любые трудности ради высоких идей и желания внести свой вклад в искусство. Жизнь доказала, что они не были праздными мечтателями. Многие из них прославились, стали выдающимися деятелями искусства родной страны и поныне продолжают радовать нас своими творческими успехами.
   Уместно напомнить, что Дом культуры Армении в Москве, отвечая своему назначению, внес свой большой вклад в развитие искусств Армении. Там была типография, где печатались произведения армянских советских писателей. Там в те годы находился человек, страстно желавший все видеть, все знать, человек с буйным темпераментом и талантом - наш Егише Чаренц.
   Вместе с ними жили, учились, приобретали знания будущие известные архитекторы, скульпторы, художники, певцы, актеры и многие другие посланцы Советской Армении.
   В общежитии Дома культуры встретились замечательные музыканты организаторы прославленного квартета имени Комитаса. Здесь делал первые творческие шаги Арам Хачатурян, заложил основы своего уникального искусства Сурен Кочарян, раскрылось замечательное артистическое дарование ныне покойных Б.Габриэляна и А.Коркотяна.
   Дом культуры продолжал и развивал замечательные традиции тесного творческого общения передовых деятелей России и Армении в новых, советских условиях, на основе бескорыстной, повседневной взаимной творческой помощи.
   Сюда, в Дом культуры Армении, помимо молодежи приезжали известные мастера армянской литературы и искусства. Жажда тесного общения с деятелями столицы - артистами, режиссерами, писателями, художниками, жажда посещения музеев, новых спектаклей неизменно тянула их сюда. В доме культуры они принимали участие в обсуждении спектаклей и книг, в диспутах по творческим вопросам. Словом, Дом культуры Армении был своеобразным университетом, где мы учились, где мы росли.
   Основам театрального искусства я научился у моих первых учителей. Они ознакомили меня с системой К.С.Станиславского. Но самым мудрым моим наставником и воспитателем была сама Москва, с ее театрами, прославленными артистами, режиссерами. Здесь я впервые увидел на сцене великого Станиславского, Качалова, Москвина, Давыдова, Садовского, Остужева, Чехова, Кузнецова, увидел игру замечательной плеяды артистов Малого и Большого театров. Каждый новый спектакль, новые впечатления вызывали раздумье, рождали собственные мысли и образы, неудержимо влекли меня все глубже в волшебный мир, имя которому театр.
   Русский драматический театр давно приобрел мировую славу. Станиславский и Немирович-Данченко, основатели Художественного театра, силой своего гения обобщили богатый опыт русского театрального искусства (и не только русского), создали русскую режиссерскую школу, которая получила всеобщее признание. Спектакли Художественного театра силой реалистического художественного обобщения образов и жизненных событий мне были по душе. Я понял, в чем заключается роль настоящего режиссера.
   Однако основоположники Художественного театра были не единственными моими учителями. Мне вспоминается исполинская фигура нашего земляка Евгения Вахтангова. Он сиял тогда, как яркая звезда. Его режиссерская деятельность была столь лучезарной, что и поныне освещает путь развития советского театра.
   Я сразу почувствовал могучее творческое влияние Вахтангова. Он стал моим идеалом, и я решил стать режиссером.
   Мое решение укрепилось, когда я увидел постановки Мейерхольда, когда познакомился с Эйзенштейном, смотрел его экспериментальные спектакли, увидел "Броненосец "Потемкин". Я с признательностью вспоминаю одного из основоположников советской драматургии Б.С.Ромашова, а также режиссера А.Л.Гриппича и других, которые так ревностно и заботливо следили за моей учебой.
   В первые годы моей режиссерской деятельности я был увлечен принципами "левого" театра. Меня привлекали тогда необычайные театральные формы, смелые экспериментальные поиски, подчеркнуто условные движения, ритмика, смещение света, звука, цвета, экспрессия и яркая фантазия постановок Мейерхольда. Впоследствии методы "левого" театра дали полезный опыт и не помешали осуществлению моих принципов реалистического театрального искусства.
   - Вы встречались со Станиславским? - спросил я.
   - О да! Неоценимую роль сыграли его беседы, которые я имел счастье слушать лично.
   - Как и где?
   - В то время рядом с Домом культуры Армении находился еврейский театр "Габима". Он стал известен благодаря постановке Евгения Вахтангова "Гадибуг".
   Коллектив театра "Габима" и обратился однажды к великому мастеру с просьбой провести беседы об актерском мастерстве. К.С.Станиславский согласился. Это и дало мне возможность присутствовать на памятных лекциях-беседах Станиславского. Помню, как для меня, тогда еще совсем молодого студента, было большой радостью держать в своих руках его длинную мощную трость...
   - Кончилась учеба в Москве, и я вернулся в Армению, где мне предстояло боевое крещение на посту режиссера.
   - Вот вы и расскажите теперь о первых шагах в театре.
   - Моя первая постановка в профессиональном театре состоялась в 1928 году, вскоре после организации Ленинаканского драматического театра. Это был "Разлом" Лавренева.
   Открытие второго драматического театра Армении - Ленинаканского - и его деятельность в течение первых десяти лет связаны с именем Аджемяна. В этом театре Аджемян работал свыше десяти лет как художественный руководитель. Постановки Аджемяна и исполнительское мастерство руководимых им молодых актеров завоевали Ленинаканскому театру всеобщее признание. Говоря о пути развития советского армянского театра, нельзя обойти вниманием такие спектакли Ленинаканского театра, как "Марокко", "Высокочтимые попрошайки", "Мой друг", "Хлеб", "Улица радости", "На дне", "Двенадцатая ночь", "Ара Прекрасный".
   - Вообще в первые годы моей самостоятельной режиссерской деятельности я ставил пьесы советских авторов: Киршона, Погодина, Зархи и других. Это во многом способствовало рождению армянской советской драматургии. Но на пути развития национальной драматургии вставал ряд новых задач. Ведь армянский театр прославил себя многими немеркнущими именами, слава которых далеко перешагнула за пределы наших границ - границ времени. Было ясно, что механическое перенесение опыта театров Москвы на армянскую сцену было бы ошибочным.
   Перед нами встала проблема создания оригинальных армянских пьес и включения в репертуар современных национальных спектаклей. Эта задача и легла в основу всей моей деятельности.
   Свыше сотни постановок Аджемяна свидетельствуют о его настойчивой работе с современными армянскими драматургами. Большинство созданных за советский период пьес появилось на сцене благодаря трудам Аджемяна, и роль его в этой области трудно переоценить.
   - Первой русской классической пьесой, которую мне пришлось поставить, была "На дне". За ней последовали пьесы Сухово-Кобылина, Островского, Чехова. Изучение русской классики послужило мне школой.
   Огромное значение имело для меня, для формирования моего творческого кредо, "На дне" Горького. Я словно прозрел, полностью осознал необходимость глубокого и правдивого отображения жизни, отказавшись от мешавшей мне склонности к формалистическим экспериментам. Спектакль "На дне" свыше двадцати лет продержался на армянской сцене, сыграв большую роль в развитии творческого потенциала и театра, и коллектива.
   Более того: именно Горький вызвал у меня желание поставить пьесу наших собственных классиков - Сундукяна, Пароняна, Ширванзаде, Папазяна, поставить так, чтоб их слово, осмысленное заново, с новой силой прозвучало на армянской сцене, связало их с современным зрителем. И хорошо, что эти спектакли привлекли внимание наших театроведов, стали предметом специального изучения, то есть помогли армянскому читателю с новой стороны узнать наших классиков, увидеть их по-новому... Таким образом, обогащенный вековыми традициями советский армянский театр творчески окреп, используя опыт русского искусства и искусства других народов СССР, внеся в то же время свою достойную лепту в сокровищницу советского искусства.
   Велик вклад Аджемяна в это дело. Ведь многие лучшие постановки на сцене театра имени Сундукяна, получившие одобрение в дни декады армянского искусства и литературы в Москве, связаны с его именем.
   Потом, после нашей встречи, я провожал скорый поезд "Ереван - Москва", мой друг Вардан Никитович и его супруга, народная артистка Арус Асрян, уезжали в Москву в отпуск.
   Я долго еще думал о Вардане Никитовиче. Я знал, что праздный отдых чужд этому неспокойному, вечно ищущему человеку.
   Он может ошибаться, он может избрать не самый лучший путь, не всегда бесспорны его решения поставленных творческих задач. Но одно ясно: с первых же шагов его творческой деятельности шаблон ему абсолютно противопоказан.
   Иной раз может показаться, что Аджемян как собеседник рассеян, чем-то отвлечен, не слышит и не видит того, что творится рядом с ним. И вдруг остроумная реплика убеждает вас в том, что он все слышал и все видел. Начинаешь подозревать, что у этого человека второй слух и второе зрение.
   Аджемян умеет двумя-тремя штрихами передать самое сокровенное в характере и облике человека в своих иногда очень колючих дружеских шаржах. И эта особенность видения дает о себе знать в его постановках армянских комедиографов.
   Таков Вардан Аджемян.
   Творческий путь Вардана Аджемяна - одна из тысяч незримых нитей, связывающих Москву с Ереваном.
   1963
   СБЫЛОСЬ, СВЕРШИЛОСЬ
   Если идти вниз от маленького села Канакер, остановиться на шоссе и взглянуть с широкого плато на город, то как на ладони виден весь Ереван. Ранним утром прозрачная невесомая дымка мягко окутывает деревья и замечательные архитектурные ансамбли широких проспектов и улиц нового Еревана.
   Не таким видел в первой четверти прошлого века Ереван крестьянский мальчик Хачатур Абовян, когда спускался из родного Канакера, где родился в 1805 году, в так называемую Ереванскую чашу.
   Глина, глина, глина. Раскаленный глиняный горшок, глиняный ад, запорошенный раскаленной пылью, - такова была картина тогдашнего Еревана.
   Мальчик Хачатур жаждал научиться читать и писать и теперь неутомимо шагал по каменистым тропинкам, еще и сам не зная - куда именно, но с твердой уверенностью, что где-то там, внизу, должны быть и ученые люди, и хорошие книги, которые поделятся с ним самым чудесным даром - знаниями.
   Почти босой, с куском лаваша отправился в дальний путь Хачатур. А путь этот оказался действительно дальним. В старом Ереване не было даже мало-мальски приличной начальной школы. Хачатур отправился в Эчмиадзин. Там, у одного из монахов, он получил свое начальное образование.
   Впоследствии Абовян учился в Тифлисе. Здесь он сперва поступил в частный армянский пансион, а в 1823 году перешел в только что открывшуюся тогда Нерсисяновскую духовную семинарию.
   Армянская педагогика того времени была далека от совершенства. Юный Хачатур попал в мир, где розги являлись главным стимулом "воспитания".
   Но любознательный Хачатур старался приобрести как можно больше знаний. Тогда уже он зачитывался книгами, рассказывающими о жизни великих людей его родины.
   Были среди учителей развитые, гуманные люди, которые пробуждали в своих воспитанниках интерес к знаниям. Они и привили Абовяну любовь к науке.
   Пламенная любовь к своему народу, к народу, который в то время прозябал в невежестве, в постоянном страхе, рано созрела в сердце мечтательного, умеющего угадывать насущные народные чаяния юноши. Вся его последующая жизнь полна трогательных страниц борьбы за просвещение своего народа.
   В тридцатых годах мы видим Абовяна дерптским студентом. С жадностью впитывал он разносторонние знания. В 1836 году стремление передать накопленные знания приводит его на родину, по которой всегда тосковала душа великого народолюбца.
   Но его благородные порывы натолкнулись на тупое безразличие господствующих классов. Повсюду он встречает препятствия, недоверие, вражду тех, кто держал в своих руках бразды правления.
   В 1843 году он уже в Ереване, инспектор уездного училища. Но разве об этом мечтал он, проводя бессонные ночи в далеком от родины Дерпте? Чтобы в какой-то мере осуществить свои мечты о просветительской работе, Абовян создал весьма скромное частное учебное заведение. Он отменил всякие телесные наказания, заботился о воспитанниках, старался прививать им возвышенные чувства служения народу, готовил их к просветительской деятельности.
   Однако и теперь каждое большое начинание Абовяна встречало вражду узколобых чиновников и реакционных представителей духовенства. Все эти козни не могли сломить несгибаемой воли Абовяна, посвятившего свою жизнь просвещению армянского народа. Он пишет стихи, рассказы, очерки, статьи и, наконец, на понятном языке ашхарабаре создает бессмертный памятник армянской литературы - роман "Раны Армении".
   Вся предшествовавшая история армянской литературы не знала ничего подобного этому роману. Абовян стал основоположником и родоначальником новой армянской литературы.
   В русско-персидскую войну 1826 - 1828 годов Восточная Армения наконец была освобождена от персидского ига и присоединена к России.
   В героических сражениях русской армии принимали активное участие добровольческие отряды армян.
   Первого октября 1827 года в Ереван вступили русские войска. Персидский шах обратился к России с предложением о заключении мира. 10 февраля 1828 года в Туркманчае был заключен договор между Россией и Персией, по которому персы навсегда отказывались от претензий на Закавказье.
   События 1827 и 1828 годов вызвали ликование армянского народа.
   "Армяне, согнанные с мест, изгнанные из родных сел, бегут к русским войскам - и стар и млад, и мужчины и женщины - с радостными криками: "Рус! Рус! Здрасти! Здрасти!" - так описывал декабрист Е.Е.Лачинов встречу русских войск под командой Красовского армянским населением Араратской долины.
   Словами "Рус, рус! Здрасти, здрасти!" армяне, как писал Ованес Туманян, выражали "любовь и просьбу, потому что языка не знали".
   Присоединение Восточной Армении к России было большим историческим событием, прогрессивное значение которого бесспорно. Армянский народ, имевший за плечами многовековую историю, народ древней и высокой культуры, был спасен от порабощения и варварского произвола шахов. Народ, имевший еще в V веке свою письменность, давший миру величественный эпос "Давид Сасунский", создавший богатую и разнообразную литературу, выдающиеся архитектурные памятники мирового значения, получил возможность сохранять и по мере возможности развивать свою культуру. Присоединением Восточной Армении к России армянский народ был спасен от страданий и физического истребления. Освобожденные от гнета шахской Персии армяне получили возможность тесного общения с великим русским народом.
   Благотворное влияние и огромное значение этих событий понимали и ценили передовые деятели армянского народа, выступавшие убежденными поборниками укрепления политических, экономических и культурных связей с Россией.
   Великий армянский писатель и просветитель Хачатур Абовян (1804 - 1848) писал: "Другие европейцы разорили Америку, сровняли ее с землей, - русские восстановили Армению, грубым, зверским народам Азии сообщили человеколюбие и новый дух.
   Как же богу не сделать меч их острым... как возможно армянам, пока дышат они, забыть деяния русских!"
   Хачатур Абовян призывал армянский народ приобщиться к науке путем тесного сближения с русской культурой и в первую очередь овладеть знанием русского языка. Он указывал: "Этим, только этим и никакими другими средствами сможем мы объединиться с великой русской нацией, имя которой всем, даже иноземцам, внушает любовь..."
   Сам отлично знавший русский язык, X.Абовян, воспитанник Дерптского университета, стремился распространить знание этого языка среди детей и молодежи Армении. В созданном им в Тифлисе частном училище, которое не контролировалось государственными чиновниками, он обучал по написанной им "Теоретической и практической грамматике русского языка для армян". Позднее, когда реакционеры создали для X.Абовяна невыносимую обстановку враждебности и вынудили его уехать из Тифлиса, он обратился за помощью к академику Френу. Возникла мысль о создании при Казанском университете кафедры армянского языка и литературы. Когда это предложение было принято, Френ рекомендовал туда X.Абовяна. В качестве одной из научных работ, необходимых для занятия этой кафедры, Абовян и представил упомянутую выше "Теоретическую и практическую грамматику русского языка для армян". Ее научное значение не вызывало сомнений, хотя реакционно настроенные рецензенты (например, академик Броссе) и дали ей отрицательную оценку, помешавшую X.Абовяну получить кафедру.
   Абовян справедливо считал, что необходимо прежде всего покончить со старокнижным языком (грабаром), который непонятен народу, отгораживает литературу от народа.
   В то время, например, поэты-мхитаристы (по имени венецианского армянского монашеского ордена) писали именно на таком непонятном народу языке. Венецианские поэты-мхитаристы писали преимущественно на религиозно-нравоучительные темы, пропагандировали презрение к мирской суете, выступали в защиту классицизма.
   Против церковной литературы, и схоластики, против классицизма, против книжного языка, за литературу, близкую народу, способную приобщить народ к культуре и создать почву для его воссоединения, решительно выступил X.Абовян с первых шагов своей деятельности в литературе. Важным условием ее развития он считал изучение народного творчества, фольклора.
   Эти убеждения привели его к созданию собственных произведений по образцу народных "джан-гюлумов" - народных сказок и басен ("Занятия на досуге", "Первая любовь", "Осанна" и др.).
   Самым крупным творением X.Абовяна, чудесным плодом его патриотизма, воплощением эпических и художественных традиций национальной литературы является роман "Раны Армении. Плач патриота".
   Защита национальной независимости - основная идея романа. Он посвящен той национально-освободительной борьбе, которую вел армянский народ против персидского владычества в годы русско-персидской войны 1826 - 1828 годов. Эту борьбу X.Абовян рассматривал как важнейшее условие национального пробуждения, условие освобождения от средневековой отсталости и темноты. Просветительские идеи X.Абовяна - это не только горячая защита просвещения, самоуправления, свободы и европейских форм жизни, но и страстная ненависть к крепостническим порядкам, отстаивание интересов народных масс, осуждение эксплуатации чужого труда, паразитизма господствующих классов, засилья духовенства. Недаром главным героем романа "Раны Армении" является простой крестьянин Агаси.
   Отсталость, неразвитость общественно-экономической жизни в Восточной Армении того времени не дали возможности X.Абовяну подняться до оценки причин социального неравенства и путей к свержению эксплуататорского строя. Однако он верно определил в тех условиях, кто может помочь армянскому народу в его освободительной борьбе.
   Отвечая на вопрос:
   Каким дуновеньем к нам принесет
   Дух обновленья и встанет народ?
   Откуда к армянам помощь придет,
   Какая рука нас двинет вперед?
   он убежденно, страстно утверждал: Россия, русский народ.
   "...Раны Армении", - как говорил Ованес Туманян, - это и вопль патриота, исполненный скорби и стенаний, и национальная эпопея, дышащая силой и гордостью, и панегирик облагодетельствованного и спасенного, полный слез радости, благодарственных возгласов и благословений. И все, что исходит из его сердца, из его уст, из-под его пера, искренне, сердечно и правдиво..."
   Исследователи литературного творчества X.Абовяна справедливо отмечают, что самой существенной стороной романа "Раны Армении" является именно понимание освободительной роли России, русского народа, идея дружбы народов. Недаром главный герой романа присоединяется к русской армии, а все положительные герои осознают освободительную роль России.
   Не дойдя до четкого понимания различия между Россией царской и Россией демократической, до понимания завоевательных тенденций в политике царизма на Кавказе, X.Абовян был искренне убежден, что в стране, разоренной и обессиленной персидскими захватчиками, армянский народ не сможет сохранить ни своей независимости, ни своей культуры без помощи и защиты мощного русского государства. Видя новую жизнь, которую принесли с собой русские в Восточную Армению, он писал:
   "Сила русского человеколюбия смягчила и самые скалы, - пустынные, безлюдные поля Армении заселились людьми, пользующимися ныне попечением русского народа, восстанавливающими вновь свою священную страну". Он хотел, "чтоб русские люди не отчаялись в пути, не утомились, не прекратили благотворного общения с нашей страной, дабы отечество наше... могло возрасти, забыть свои горести и снова достичь былой своей славы".
   Прошло более века с тех пор, когда писались эти слова, века совместной борьбы народов России и Армении против эксплуататоров, и сбылось страстное желание X.Абовяна: не устали, не утомились русские люди в упорной борьбе, они неизменно помогали своему собрату - народу Армении в освободительной борьбе и с искренней сердечной радостью встретили его свободу - образование суверенной республики Армении, одной из сестер-республик, образующих СССР.
   Призывая к активному усвоению и творческому осмыслению русской литературы, Хачатур Абовян всей своей деятельностью непосредственно служил этому делу. Он первый создал образ русской женщины в армянской литературе (драма "Феодора"). В Дерптском университете (1830 - 1836) будущий автор "Ран Армении" устанавливает связи с некоторыми русскими литераторами. Здесь, в частности, он познакомился с В.А.Жуковским, который в то время остановился на несколько дней в Дерпте.
   Свою встречу с Жуковским Абовян описал в дневнике от 3 сентября 1833 года. Это было на обеде у одного из профессоров Абовяна - Блюмберга. Здесь находились также профессор Бартельс и знаток русской литературы Иванов.
   "Обед подходил к концу, как вдруг, неожиданно, открывает кто-то дверь. И входит мужчина - хорошо сложенный, бодрый, широкогрудый, широкоплечий, с открытым лбом, приятной наружности, с добрым взглядом, в черном сюртуке. Профессор Блюмберг сразу встает с места, и от его слов, обращенных к жене: "Вот господин Жуковский", - у меня загорелась кровь при виде знаменитого человека, предводителя русской литературы. Он очень вежливо поклонился всем нам и, поцеловавшись с Бартельсом, занял место за столом вместе с другом своим Майером. Он ехал из чужих краев, из Италии, куда ездил лечиться. После короткого рассказа о своем путешествии, о котором он говорил совершенно четко, простыми словами, профессор Бартельс представил ему меня и Иванова...
   "Армянин с Арарата", - сказал Бартельс, представляя меня. А он скромно поклонился мне и говорит: "А я приношу вам привет от Монблана".
   Так писал X.Абовян о событии, которое на всю жизнь сохранилось в памяти армянского просветителя.
   "Его поэтическая душа, - говорит Абовян, - и патриотизм не хотели уничтожить превосходство северных стран, чему во многом возражал ему профессор Бартельс. А он всячески хотел доказать, что "лачужка, в которой ты жил с детства, слаще, чем прекрасные края Италии".
   Эти сокровенные чувства Жуковского как нельзя лучше отвечали чаяниям Абовяна. Ведь за многие тысячи километров он оставил свою горячо любимую Армению, чтобы, набравшись знаний, вернуться туда и посвятить свою жизнь просвещению родного народа. Полны глубокого смысла слова Абовяна, сказанные в связи с патриотическим высказыванием великого русского писателя: "Какая кровь, какая радость клокотала в его личности, это показывали его движения! Какой патриотизм!"