Страница:
Более или менее серьезное исследование в экстремальной ситуации провела лишь Клинская городская прокуратура.
— Мы проверяли, — говорит прокурор В. Заболотнев, — самолеты не пролетали над домом в те минуты, когда передвигалась мебель. Далее. За электроэнергию семья, обычно платит около полутора рублей в месяц. А за февраль, когда выбивало пробки, и бешено крутился счетчик, они уплатили сорок три рубля. Вызывает недоумение и такое обстоятельство: специалисты дали заключение, что круглое отверстие в оконном стекле, из которого сама по себе „выкидывалась“ сахарница, могло образоваться, лишь в том случае если она вылетала со скоростью пули. При этом она должна была по инерции мчаться километров пять. А ее подняли в нескольких метрах от дома.
Почти месяц работники прокуратуры искали ученых, которые бы провели в доме Рощиных комплекс измерений. Было утрачено немало интересной информации для нынешних и будущих исследователей этого, отнюдь не ординарного явления».
«В нашей стране, — писал в „Известиях“ член-корреспондент АН СССР В. Троицкий, — подобные явления были зарегистрированы также в Енакиеве (Донецкая область), и в деревне Слабода Смолевического района Минской области. К сожалению, в первых двух случаях и пресса, и телевидение пошли по пути травли очевидцев этих явлений, вместо того, чтобы привлечь специалистов для их изучения. Нам хорошо известны серьезные публикации о подобных случаях за рубежом. Американским исследователям удалось даже заснять такие явления на кинопленку. О них упоминается во всех современных обзорах по всем психофизическим явлениям. У нас же все еще в ходу принцип бессмертного чеховского героя „Письма к ученому соседу“:
„Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда“.
А доктор биологических наук, профессор Г. Гуртовой не без горечи заметил: „Сейчас общественное сознание, в том числе и научное, оказалось неподготовленным к феноменам подобного типа. Срабатывает стереотип мышления, не принимающего иных объяснений, кроме привычных: либо жулик“ либо сумасшедший… И многие боятся к этому „прикоснуться — как бы репутация не пострадала“».
II (окончание)
Глава пятая
I
— Мы проверяли, — говорит прокурор В. Заболотнев, — самолеты не пролетали над домом в те минуты, когда передвигалась мебель. Далее. За электроэнергию семья, обычно платит около полутора рублей в месяц. А за февраль, когда выбивало пробки, и бешено крутился счетчик, они уплатили сорок три рубля. Вызывает недоумение и такое обстоятельство: специалисты дали заключение, что круглое отверстие в оконном стекле, из которого сама по себе „выкидывалась“ сахарница, могло образоваться, лишь в том случае если она вылетала со скоростью пули. При этом она должна была по инерции мчаться километров пять. А ее подняли в нескольких метрах от дома.
Почти месяц работники прокуратуры искали ученых, которые бы провели в доме Рощиных комплекс измерений. Было утрачено немало интересной информации для нынешних и будущих исследователей этого, отнюдь не ординарного явления».
«В нашей стране, — писал в „Известиях“ член-корреспондент АН СССР В. Троицкий, — подобные явления были зарегистрированы также в Енакиеве (Донецкая область), и в деревне Слабода Смолевического района Минской области. К сожалению, в первых двух случаях и пресса, и телевидение пошли по пути травли очевидцев этих явлений, вместо того, чтобы привлечь специалистов для их изучения. Нам хорошо известны серьезные публикации о подобных случаях за рубежом. Американским исследователям удалось даже заснять такие явления на кинопленку. О них упоминается во всех современных обзорах по всем психофизическим явлениям. У нас же все еще в ходу принцип бессмертного чеховского героя „Письма к ученому соседу“:
„Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда“.
А доктор биологических наук, профессор Г. Гуртовой не без горечи заметил: „Сейчас общественное сознание, в том числе и научное, оказалось неподготовленным к феноменам подобного типа. Срабатывает стереотип мышления, не принимающего иных объяснений, кроме привычных: либо жулик“ либо сумасшедший… И многие боятся к этому „прикоснуться — как бы репутация не пострадала“».
II (окончание)
…Прокрутив в мозгу весь тот давнишний рассказ Доли о выходке ее возлюбленного на банкете у Харриса, Бен выругался. Дернул же черт этого блинолицего распускать язык. С этого, наверное, все и началось. Если нет, то почему, спрашивается, в команде у Макарона русский фараон? «Стоп, Фолсджер, — остановил он себя. — А что сказал Банг лично тебе?! Забыл?!.»
Узнав, кто в списке следователей, занимающихся туземцами, он сначала и бровью не повел. А потом, когда все разошлись, ткнул пальцем в зубодробительную фамилию русского и предупредил:
«Бен, этот раскопает все. Опасайся его…»
В тот же вечер Терье исчез.
Бен все понимал. Все. Кроме одного, что только сейчас ему пришло на ум. Так просто Банг не предупреждает. Он вообще ничего не говорил просто так. Поэтому Бен еще при нем отчеркнул карандашом фамилию того русского фараона. Но именно тогда же, после долгих других разговоров, подсев к кондиционеру, Терье отрешенно, совсем не к месту обронил одну странную фразу: «Слава богу, наконец он появился…» Что он имел в виду, Фолсджер не знал. Да особо и не вдавался в смысл сказанного. С Терье бывало такое. Заговаривался иногда…
От всех этих мыслей, сбивчивых и тревожных, Бена отвлек занудный зуммер телефона.
— Вы возьмете? — спросил шофер.
— Ответь ты, — велел Фолсджер.
Водитель поднял трубку и тут же протянул ее Бену. «Хозяин» — прошептал он.
— Слушаю, папочка, — с насмешкой произнес Бен.
— Кобель техасский твой папочка, а не я. Развратник вонючий! Совесть у тебя есть?
— Что случилось, Генри?
— Еще спрашивает… Ты всем своим потаскухам даешь адрес своего тестя?
— Ну ты можешь толком объяснить, что случилось?
— Сейчас один твой тип привез письмо. Лично тебе от женщины… Хорошо, не Паола вышла к нему навстречу.
— От женщины? От какой? Фамилию сказатьможешь?
— Паршивец, ему еще фамилию скажи… Доли Вайсбен кажется.
— Что?! — гаркнул Фолсджер. — Где оно?!. Ты знаешь, ктоэто?.. Эх, жаль я не один. Я бы тебе такое сказал!..
— Жаль, что ты не рядом. Я так бы тебе влындил по зубам, — не остался в долгу Марон.
— Где письмо?
— А кто эта шлюшка? — вопросом на вопрос ответил тесть.
— У тебя куриная память, Генри. Доли Вайсбен — любимая женщина Банга… Где письмо? — потребовал он.
— Едет к тебе. Я приказал доставить его тебе в аэропорт. Там получишь, — проговорил Марон и дал отбой.
Адрес на конверте был написан рукой Доли, а вдвое сложенный лист, вытащенный им оттуда, испещрен был рукою Джона Пойндекстера, с которым он позавчера вылетал из Тонго. Бен направлялся к Марону, а тот — во Францию, к Доли, где она в последнее время жила. Чтобы разнюхать о Банге.
«Бен! — отчитывался Пойндекстер. — Прямо с аэродрома отправился к ней. Дома ее не оказалось. Соседи сказали, что накануне вечером она со своим патлатым любовником уехала за город. Обещала вернуться сегодня днем. Дожидаясь их, я продрог, как последняя дворняжка. А потом, не будь дураком, залез к ней в квартиру. На подставке торшера я увидел конверт. На нем стоял твой адрес. Ближе к вечеру я вышел на улицу, чтобы купить сигарет, заодно взял и газеты. Больше я к ней в дом не вернулся. Хорошо, захватил с собой этот конверт… В общем, записку её и газетную вырезку, которая заинтересует тебя, пересылаю с одним нашим парнем…»
Бен вытряхнул оставшиеся бумаги. Из вырезки, упавшей ему на руки, выскользнул небольшой мелованный листок. Коснувшись ладони, он стукнулся о колено и упал под ноги. Бен собрался потянуться за ним и… замер. Взгляд приковал четкий отпечаток газетного клише. На нем были Терье и Доли. Они сидели обнявшись на заднем сидении занесенной снегом машины. Они словно спали…
Глаза потрясенного Фолсджера подернулись слезой. Он с трудом сфокусировал расплывшиеся перед ним буквы заголовка. Прочитанное вызвало в нем стон ярости.
— Скоты! Пачкуны паршивые, — прошипел он. — Нет, ты посмотри, — тыча иод нос водителю газетную вырезку, бесновался Фолсджер. — Люди умерли, а как озаглавили, сволочи?!. «Они любили друг друга…» Пошлятина. Натуральная бульварщина.
Немного успокоившись, он стал читать дальше:
«Так, в объятиях друг друга и с улыбкой встретили смерть норвежец Терье Банг, инженер-химик, и врач-психиатр американка Доли Вайсбен. Что заставило их в эту вьюжную ночь съехать с дороги?.. Любовь?.. Судьба?.. Нам остается лишь догадываться. Ведь у них все было благополучно — н деньги, и крыша над головой, и работа…»
«Если бы этот репортер знал Что? — вряд ли поверил». Бен горько усмехнулся промелькнувшей мысли и поднял с пола мелованный листок бумаги.
В нем было всего три строчки.
Черт с ним, сделал, но он одну из них использовал. Иэто куда бы ни шло. Ну подивились бы люди, поахали — и забыли бы. Как все забывают. Но Терье привлек к своей работенке одного из людей Фолсджера — специалиста по взрывным устройствам Поля Вердье. Лучше бы Банг не связывался с ним. Тогда не было бы соблазна Бену с Мароном использовать его в своих целях. А Вердье был специалистом экстра класса.
Свои взрывные штучки он делал мастерски. Мог организовать взрыв, звучавший «шепотом». И при этом мощность их не зависела от силы звука. Самое же удивительное то, что Вердье мог рассчитывать радиус взрывной волны. Хочешь действия ударной волны в пять метров — пожалуйста. Хочешь в сто раз больше — нет проблем. Только заплати.
Терье заказал ему «шепталку» на радиус распространения ударной волны в 200 метров. Об этом необычном заказе Фолсджеру стало известно в тот же день.
«Бен, блинолицый заказал две „шепталки“, — докладывал Бену Вердье. — Мне, говорит, нужны устройства с площадью охвата 400 метров».
«Для чего не сказал?» — поинтересовался Бен.
«Говорит, чтобы взорвать какие-то тюбики. Они чуть больше спичечной коробки… А где взорвать не сказал…»
Банг не стал отпираться от того, что сделал такой заказ. Напротив, объяснив, почему ему это нужно, просил Фолсджера оказать ему содействие. Бен согласился. Признаться, ему было интересно, что получится из всей затеи Банга и чем она закончится. Бен привык ему верить. Но то, что задумал Терье, никак не укладывалось в его сознании. Во всяком случае, после разговора с ним, у Фолсджера возникло ощущение того, что он прослушал в изложении норвежца какую-то фантастическую новеллу.
Все должно было произойти в обезьяньем заповеднике. А фокус весь заключался в манипуляции со Спиралью Пространства-Времени.
«План мой прост, — убеждал Терье. — В день открытия Международного симпозиума экологов, который состоится здесь через пару недель, я в обезьяннике взрываю этот тюбик, который на площади в 400 метров создаст устойчивый и ограниченный в пространстве контакт со Спиралью Времени. Этот контакт создаст мне ограниченное поле перемещения живых особей в Пространство-Времени. Обезьяны, оказавшись в возникшем куполе, упадут на землю без признаков жизни. Специалисты, глядя на них, будут однозначны в своих выводах — кончина… О происшествии доложат участникам симпозиума. Они ринутся сюда. Мы им позволим с часик пощупать наших обезьянок, констатировать их смерть, порассуждать над ними, а затем… Затем я сделаю вот что. Я прочту им небольшую лекцию о значении в жизни живых существ Спирали Пространства-Времени, объясню природу этого явления и дам команду взорвать другой „тюбик“ с так называемым возвратным действием. Обезьяны на глазах у всех вскочат и станут вести себя как прежде… Даже веселее…»
«Можно ли будет нам ходить под этим куполом? Ведь придется же…» — полюбопытствовал Фолсджер.
«Запросто, — ответил Терье. — Ничего опасного. Контакт действует одномоментно…»
«А если под этот одномоментный удар попадет человек?» — допытывался Бен.
«С ним произойдет то же самое, что и с обезьянами, — спокойно говорит Банг. — Механизм рассчитан на человека и человекообразных… К другой живности он нейтрален… Но чтобы это не произошло с людьми — позаботиться должен ты. Поэтому ты мне нужен…»
Как бы там ни было, но без него Банг врядли бы мог осущесвить свой замысел. Тут нужны были силы полиции. Во-первых, для того, чтобы плотным кольцом оцепить обезьянарий, во-вторых, чтобы во время суматохи, которая начнется, никого туда без разрешения Банга и его, Бена, не пропускали. Кроме того, надо было получить согласие на этот странный эксперимент у директора заповедника, почтенного доктора Френсиса Доунса.
Ни в том, ни в другом Фолсджер проблем не видел. Полиция и зоопарк в той или иной степени зависели от него. Кампания их подкармливала. Но знай старик Доунс, что собираются вытворить с его любимыми макаками, он лег бы трупом, но не допустил бы этого. Бену пришлось пуститься на хитрость. И тот, не вдаваясь в подробности, дал персоналу указание содействовать инженеру Терье Бангу в проведении обследования почвы и флоры, которое он проведет на территории заповедника 13 января. То есть во время его отсутствия. Дело в том, что доктор Доунс являлся одним из иинициаторов Международного симпозиума экологов и в день обследования уезжал в город на первое его заседание.
С ним чуть не случился удар, когда председательствующий, прервав заседание, объявил:
— Господа, поступило экстренное и тревожное сообщение. В местном обезьянарии доктора Доунса произошло несчастье. Катастрофическое по своим масштабам. В одно мгновение по неизвестной причине погибло 634 особи…
— Это же вся наличность! — вскричал Доунс, бросившись к выходу…
— Господа! Прошу тишины, — призвал к порядку сановную публику председательствующий. — Предлагаю группе ученых, которых я через несколько минут оглашу, проехать в заповедник доктора Доунса. На месте разобраться в происшедшем и доложить симпозиуму о причинах катастрофы.
Их было человек пятьдесят. Одни принюхивались к воздуху, полагая, что это результат ядовитых выбросов химического предприятия, в одночасье погубивших обезьян. Другие расспрашивали обслугу, чем кормили бедняжек перед тем, как они отдали концы. Третьи, поднимая веки бездыханных животных, заглядывали им в глаза, щупали их животы, осматривали полость рта, переворачивали…
Доктор Доунс ходил среди прибывших коллег вместе с Бангом, не отпускавшим его от себя ни на шаг. Он был совершенно спокоен. «Только не выносите их за пределы заповедника», — предупреждал он и загадочно улыбался.
О причине спокойствия почтенного Доунса и его ухмылки, не соответствующей случаю, Фолсджер догадывался. Терье мог успокаивать. Был спокоен и Бен, пока его люди не сообщили ему, что там, в зарослях, лежит мертвый полицейский. Видимо, выдворяя из заповедника людей, он замешкался. И поплатился.
— Не трогайте его. Пусть лежит, как лежал.
— Он не лежит. Он висит, — уточнил один из полицейских.
— Как висит? — опешил Фолсджер.
— С дуру залез на дерево… Застрял среди ветвей.
— Снимите его. Положите возле дерева. И никого туда из этих не пропускать. Выполняйте! — рявкнул он и подошел к Бангу.
— Терье, произошло ЧП, — шепнул он.
— Человек? — тут же отреагировал Банг.
— Залез на дерево и не успел… Я приказал снять его, положить возле дерева и не трогать.
— Правильно, Бен.
— Что с ним будет?
— Ничего не будет, — поворачиваясь, чтобы нагнать Доунса, отвечает Банг.
— Как же?! Прошло уже два часа.
— Ну и что! — резко бросил Терье. — Купол держит сутки.
Через четверть часа Банг отдал распоряжение всем покинуть территорию обезьянника. Когда ученые вместе с обслугой собрались возле домика, в котором размещалась ветеринарная служба, Терье поднялся на веранду. При первых же фразах, произнесенных им, водворилась мертвая тишина. Его слушали, Фолсджер помнит это как сейчас, с вытаращенными глазами и разинутыми ртами.
— …Да, я хотел обратить ваше внимание на важность в жизнедеятельности живых особей Пространства-Времени. Моя цель, — заключил он свою краткую речь, — не в том, чтобы показать таинственный фокус, а в том, чтобы вы наконец обратили внимание и принялись за изучение Пространства-Времени. Уверяю вас — это в насущных интересах современного человечества. В интересах разумной жизни на Земле. С сотворения мира человек не менялся. Остался таким, каким и пришел в этот мир. Ведь это противоестественно. То, что не меняется, то деградирует. В вашей власти изменить себя. Сделаться разумней… У меня все!
Последняя фраза Банга означала для Вердье команду нажать на кнопку дистанционного управления взрывом. Что он и сделал.
Валявшиеся тут и там бездыханные обезьяны встрепенулись, открыли глаза и, с изумлением обнаружив себя лежащими на земле, повскакали и стали заниматься своими прерванными занятиями. Смельчаки подбегали к оцепенело молчавшей публике, ужимками выпрашивая лакомства. Потрусливее, потешно корча рожицы, издали наблюдали за своими отважными сородичами и за людьми, которые стояли, как истуканы. Последовавшая затем реакция люден озадачила макак. Все они, эти люди, стали вдруг хохотать, улюлюкать и показывать куда-то поверх их голов. Обезьянки оглянулись и удивленные не меньше людей стали в восторге подпрыгивать и неистово визжать…
Из зарослей заповедника выбежал, преследуемый ватагой макак, полицейский. Одна из них сидела у него на шее и кулачками колошматила его по голове, а другая, устроившись на груди полицейского, с любопытством смотрела в его искаженное испугом лицо…
На следующий день тонголезские газеты рассказали о сенсационном происшествии в заповеднике доктора Доунса, снабдив свои публикации фотографиями, не оставляющими никаких сомнений в том, что это было. Однако появившиеся потом в европейской печати материалы ученых-очевидцев погасили интерес к тонго-лезскому происшествию. Пресса, судя по заголовкам, иронизировала: «Доктор Доунс и его лже-чудо», «Странные речи странного фокусника», «Медиум испытывает свой дар на обезьянах…»
Марон внимательно выслушал рассказ зятя и, с интересом просмотрев привезенные им фотографии, спросил:
— Это все правда? Ты сам видел?
— Ты как эти идиоты ученые. Видел, как вижу тебя. И не я один.
Услышав это, Герман подпрыгнул с кресла, как тонголезская макака.
— Это же здорово, Бен. Хорошо, что они не верят… Мы же из этого сделаем бизнес… Ты представляешь, как ухватится за нас Пентагон!.. Это же… Это же Клондайк, Бен!..
Марон знал, что говорил. Его интуиция бизнесмена оказалась глубже и тоньше, чем чутье сановных мозгляков от науки, присутствовавших при интереснейшем явлении, но не разглядевших в нем перспектив.
Пентагон заинтересовала идея Марона. Они выразили готовность финансировать разработку при условии, если кампания сможет убедить их экспертов наглядным примером. То есть повторить тонголезский феномен. Марон согласился.
— Какое ты имел право?! — выходил из себя Бен. — Ты что ли готовишь эти тюбики?! Или ты заручился согласием Банта? Он пошлет тебя к чертовой матери!
— Проорись, проорись, — поощрял зятя Герман. — Крик вентилирует мозги. Они становятся яснее.
— Ну пойми, Герман, я его знаю лучше тебя. Он наотрез откажется.
— Успокойся, сынок, — с несвойственной Марону отеческой ласковостью, посоветовал Марон. — Лучше на, опрокинь водочки.
Дождавшись, когда зять осушит рюмку, торжествующе, словно поймав его с поличным, гаркнул:
— Вот так мы проглотим и твоего Банга! Не закусывая!
План у этого старого лиса уже был готов. Ставка делалась на Поля Вердье, имевшего доступ в лабораторию Банга, где хранилась оставшаяся пара заветных тюбиков. На Бена возлагалось к приезду в Тонго Марона с экспертом, неподалеку от завода подыскать небольшое поселение туземцев, провести там с ними беседу, мол, скоро с подарками приезжает хозяин, отослать под благовидным предлогом Банга в город, организовать кражу тех штуковин и с ними подъехать к условленному мест, где он, Марон, с пентагоновским представителем будет ждать его и Вердье.
Все складывалось как по писаному. В самый последний момент выяснилось, что устройство, срабатывающее на возврат, было разобрано.
— Ничего, — сказал Марон, — когда сработает первая, он вынужден будет собрать другую…
Картина, представшая перед ними, ошеломила полковника. Ни радиации, ни крови, ни пожаров, ни разрушений, ии стонов… — и несколько сотен бездыханно лежащих людей… Неожиданно, сразу после случившегося здесь, как из-под земли, вырос Банг. Смерив презрительным взглядом Марона и полковника, он с ненавистью процедил:
— Людоеды. Проваливайте отсюда. Иначе я сделаю с вами то же самое.
Полковник Пич начал было хорохориться, но Марон, взяв его под руку и что-то нашептывая, повел к джипу. Открыв дверцу машины, Марон обернулся и крикнул:
— Бен, объясни все ему. Я жду тебя на аэродроме.
Джип дернулся и, как побитая собачонка, обиженно скуля, скрылся между деревьев.
— Фолсджер, — не глядя на Бена холодно проговорил Терье. — Ты злоупотребил моим доверием.
— Прости, Терье. Я виноват — ничего не скажешь… Уничтожь меня, но возврати их.
— Не могу, Бен, — сказал тот.
Фолсджер настойчиво умолял Банга. А когда он увидел девочку одного возраста с его дочерью Джесси, горло его перехватило спазмом.
— Возврати их, Терье! — с надрывом крикнул он.
— Ну пойми, Бен, не могу. Не имею права. Мне Оттуда сообщили, что произошло! Оттуда! Мне запретили… Понимаешь!..
Это случилось утром. Днем Марон с Кристофером Пичем вылетели в Штаты. Где-то в полдень в туземное поселение приехал премьер-министр Тонго почти со всем своим кабинетом. Полиция, оцепившая место трагедии, не в силах была справиться с толпой кинооператоров, репортеров и просто любопытных людей. А недели через две в Тонго прилетел Скарлатти.
«…Нет уж, Доли — подумал Фолсджер. — Я должен быть в Тонго. Ты — там, а я ещё — здесь. У тебя теперь свои заботы, а у меня — свои… Мне надо драться за себя… Я поеду в Тонго. Я обману ваше Время. Я проведу его…»
Бен встал с обочины и, пнув примятую траву, тихо, но твердо произнес:
— Ход — мой, Терье с Того Света. Ты слышишь меня? Бен со злостью распахнул дверь машины, и, грозно посмотрев на притихшего водителя, приказал:
— Гони к самолету! Не то опоздаю…
Узнав, кто в списке следователей, занимающихся туземцами, он сначала и бровью не повел. А потом, когда все разошлись, ткнул пальцем в зубодробительную фамилию русского и предупредил:
«Бен, этот раскопает все. Опасайся его…»
В тот же вечер Терье исчез.
Бен все понимал. Все. Кроме одного, что только сейчас ему пришло на ум. Так просто Банг не предупреждает. Он вообще ничего не говорил просто так. Поэтому Бен еще при нем отчеркнул карандашом фамилию того русского фараона. Но именно тогда же, после долгих других разговоров, подсев к кондиционеру, Терье отрешенно, совсем не к месту обронил одну странную фразу: «Слава богу, наконец он появился…» Что он имел в виду, Фолсджер не знал. Да особо и не вдавался в смысл сказанного. С Терье бывало такое. Заговаривался иногда…
От всех этих мыслей, сбивчивых и тревожных, Бена отвлек занудный зуммер телефона.
— Вы возьмете? — спросил шофер.
— Ответь ты, — велел Фолсджер.
Водитель поднял трубку и тут же протянул ее Бену. «Хозяин» — прошептал он.
— Слушаю, папочка, — с насмешкой произнес Бен.
— Кобель техасский твой папочка, а не я. Развратник вонючий! Совесть у тебя есть?
— Что случилось, Генри?
— Еще спрашивает… Ты всем своим потаскухам даешь адрес своего тестя?
— Ну ты можешь толком объяснить, что случилось?
— Сейчас один твой тип привез письмо. Лично тебе от женщины… Хорошо, не Паола вышла к нему навстречу.
— От женщины? От какой? Фамилию сказатьможешь?
— Паршивец, ему еще фамилию скажи… Доли Вайсбен кажется.
— Что?! — гаркнул Фолсджер. — Где оно?!. Ты знаешь, ктоэто?.. Эх, жаль я не один. Я бы тебе такое сказал!..
— Жаль, что ты не рядом. Я так бы тебе влындил по зубам, — не остался в долгу Марон.
— Где письмо?
— А кто эта шлюшка? — вопросом на вопрос ответил тесть.
— У тебя куриная память, Генри. Доли Вайсбен — любимая женщина Банга… Где письмо? — потребовал он.
— Едет к тебе. Я приказал доставить его тебе в аэропорт. Там получишь, — проговорил Марон и дал отбой.
Адрес на конверте был написан рукой Доли, а вдвое сложенный лист, вытащенный им оттуда, испещрен был рукою Джона Пойндекстера, с которым он позавчера вылетал из Тонго. Бен направлялся к Марону, а тот — во Францию, к Доли, где она в последнее время жила. Чтобы разнюхать о Банге.
«Бен! — отчитывался Пойндекстер. — Прямо с аэродрома отправился к ней. Дома ее не оказалось. Соседи сказали, что накануне вечером она со своим патлатым любовником уехала за город. Обещала вернуться сегодня днем. Дожидаясь их, я продрог, как последняя дворняжка. А потом, не будь дураком, залез к ней в квартиру. На подставке торшера я увидел конверт. На нем стоял твой адрес. Ближе к вечеру я вышел на улицу, чтобы купить сигарет, заодно взял и газеты. Больше я к ней в дом не вернулся. Хорошо, захватил с собой этот конверт… В общем, записку её и газетную вырезку, которая заинтересует тебя, пересылаю с одним нашим парнем…»
Бен вытряхнул оставшиеся бумаги. Из вырезки, упавшей ему на руки, выскользнул небольшой мелованный листок. Коснувшись ладони, он стукнулся о колено и упал под ноги. Бен собрался потянуться за ним и… замер. Взгляд приковал четкий отпечаток газетного клише. На нем были Терье и Доли. Они сидели обнявшись на заднем сидении занесенной снегом машины. Они словно спали…
Глаза потрясенного Фолсджера подернулись слезой. Он с трудом сфокусировал расплывшиеся перед ним буквы заголовка. Прочитанное вызвало в нем стон ярости.
— Скоты! Пачкуны паршивые, — прошипел он. — Нет, ты посмотри, — тыча иод нос водителю газетную вырезку, бесновался Фолсджер. — Люди умерли, а как озаглавили, сволочи?!. «Они любили друг друга…» Пошлятина. Натуральная бульварщина.
Немного успокоившись, он стал читать дальше:
«Так, в объятиях друг друга и с улыбкой встретили смерть норвежец Терье Банг, инженер-химик, и врач-психиатр американка Доли Вайсбен. Что заставило их в эту вьюжную ночь съехать с дороги?.. Любовь?.. Судьба?.. Нам остается лишь догадываться. Ведь у них все было благополучно — н деньги, и крыша над головой, и работа…»
«Если бы этот репортер знал Что? — вряд ли поверил». Бен горько усмехнулся промелькнувшей мысли и поднял с пола мелованный листок бумаги.
В нем было всего три строчки.
«Привет с Того Света, Бен. Я счастлива.…Бен вышел из машины и, сев на обочину, задумался. Ну что ему не хватало? Ведь все было. И этот щедрый подарок Банга — ковкая, немыслимой прочности пластмасса — на самом деле оказалась «лопатой» для долларов. Банг работал как черт. Завод построил за полгода. В портфеле Марона лежала куча заказов на миллиарды долларов. От Пентагона, автомобильных компаний, корпораций нефтяного машиностроения. Уже пошла продукция. Уже потекла прибыль. О чудо-пластмассе заговорил весь мир. Только работай. Только успевай поворачиваться… А Терье остыл. Никакие дивиденды его не интересовали. Ему наплевать было на деньги. Он снова стал заниматься своей пресловутой Спиралью Пространства-Времени. Сделал в своей заводской лаборатории четыре странных миниатюрных устройства, похожих на тюбики зубной пасты. Одну пару назвал «приспособлением для перемещения в Пространство-Времени ограниченного поля действия», а другую — «возвратным устройством».
Доли.
Р. S. В Тонго не езди. Терье не советует».
Черт с ним, сделал, но он одну из них использовал. Иэто куда бы ни шло. Ну подивились бы люди, поахали — и забыли бы. Как все забывают. Но Терье привлек к своей работенке одного из людей Фолсджера — специалиста по взрывным устройствам Поля Вердье. Лучше бы Банг не связывался с ним. Тогда не было бы соблазна Бену с Мароном использовать его в своих целях. А Вердье был специалистом экстра класса.
Свои взрывные штучки он делал мастерски. Мог организовать взрыв, звучавший «шепотом». И при этом мощность их не зависела от силы звука. Самое же удивительное то, что Вердье мог рассчитывать радиус взрывной волны. Хочешь действия ударной волны в пять метров — пожалуйста. Хочешь в сто раз больше — нет проблем. Только заплати.
Терье заказал ему «шепталку» на радиус распространения ударной волны в 200 метров. Об этом необычном заказе Фолсджеру стало известно в тот же день.
«Бен, блинолицый заказал две „шепталки“, — докладывал Бену Вердье. — Мне, говорит, нужны устройства с площадью охвата 400 метров».
«Для чего не сказал?» — поинтересовался Бен.
«Говорит, чтобы взорвать какие-то тюбики. Они чуть больше спичечной коробки… А где взорвать не сказал…»
Банг не стал отпираться от того, что сделал такой заказ. Напротив, объяснив, почему ему это нужно, просил Фолсджера оказать ему содействие. Бен согласился. Признаться, ему было интересно, что получится из всей затеи Банга и чем она закончится. Бен привык ему верить. Но то, что задумал Терье, никак не укладывалось в его сознании. Во всяком случае, после разговора с ним, у Фолсджера возникло ощущение того, что он прослушал в изложении норвежца какую-то фантастическую новеллу.
Все должно было произойти в обезьяньем заповеднике. А фокус весь заключался в манипуляции со Спиралью Пространства-Времени.
«План мой прост, — убеждал Терье. — В день открытия Международного симпозиума экологов, который состоится здесь через пару недель, я в обезьяннике взрываю этот тюбик, который на площади в 400 метров создаст устойчивый и ограниченный в пространстве контакт со Спиралью Времени. Этот контакт создаст мне ограниченное поле перемещения живых особей в Пространство-Времени. Обезьяны, оказавшись в возникшем куполе, упадут на землю без признаков жизни. Специалисты, глядя на них, будут однозначны в своих выводах — кончина… О происшествии доложат участникам симпозиума. Они ринутся сюда. Мы им позволим с часик пощупать наших обезьянок, констатировать их смерть, порассуждать над ними, а затем… Затем я сделаю вот что. Я прочту им небольшую лекцию о значении в жизни живых существ Спирали Пространства-Времени, объясню природу этого явления и дам команду взорвать другой „тюбик“ с так называемым возвратным действием. Обезьяны на глазах у всех вскочат и станут вести себя как прежде… Даже веселее…»
«Можно ли будет нам ходить под этим куполом? Ведь придется же…» — полюбопытствовал Фолсджер.
«Запросто, — ответил Терье. — Ничего опасного. Контакт действует одномоментно…»
«А если под этот одномоментный удар попадет человек?» — допытывался Бен.
«С ним произойдет то же самое, что и с обезьянами, — спокойно говорит Банг. — Механизм рассчитан на человека и человекообразных… К другой живности он нейтрален… Но чтобы это не произошло с людьми — позаботиться должен ты. Поэтому ты мне нужен…»
Как бы там ни было, но без него Банг врядли бы мог осущесвить свой замысел. Тут нужны были силы полиции. Во-первых, для того, чтобы плотным кольцом оцепить обезьянарий, во-вторых, чтобы во время суматохи, которая начнется, никого туда без разрешения Банга и его, Бена, не пропускали. Кроме того, надо было получить согласие на этот странный эксперимент у директора заповедника, почтенного доктора Френсиса Доунса.
Ни в том, ни в другом Фолсджер проблем не видел. Полиция и зоопарк в той или иной степени зависели от него. Кампания их подкармливала. Но знай старик Доунс, что собираются вытворить с его любимыми макаками, он лег бы трупом, но не допустил бы этого. Бену пришлось пуститься на хитрость. И тот, не вдаваясь в подробности, дал персоналу указание содействовать инженеру Терье Бангу в проведении обследования почвы и флоры, которое он проведет на территории заповедника 13 января. То есть во время его отсутствия. Дело в том, что доктор Доунс являлся одним из иинициаторов Международного симпозиума экологов и в день обследования уезжал в город на первое его заседание.
С ним чуть не случился удар, когда председательствующий, прервав заседание, объявил:
— Господа, поступило экстренное и тревожное сообщение. В местном обезьянарии доктора Доунса произошло несчастье. Катастрофическое по своим масштабам. В одно мгновение по неизвестной причине погибло 634 особи…
— Это же вся наличность! — вскричал Доунс, бросившись к выходу…
— Господа! Прошу тишины, — призвал к порядку сановную публику председательствующий. — Предлагаю группе ученых, которых я через несколько минут оглашу, проехать в заповедник доктора Доунса. На месте разобраться в происшедшем и доложить симпозиуму о причинах катастрофы.
Их было человек пятьдесят. Одни принюхивались к воздуху, полагая, что это результат ядовитых выбросов химического предприятия, в одночасье погубивших обезьян. Другие расспрашивали обслугу, чем кормили бедняжек перед тем, как они отдали концы. Третьи, поднимая веки бездыханных животных, заглядывали им в глаза, щупали их животы, осматривали полость рта, переворачивали…
Доктор Доунс ходил среди прибывших коллег вместе с Бангом, не отпускавшим его от себя ни на шаг. Он был совершенно спокоен. «Только не выносите их за пределы заповедника», — предупреждал он и загадочно улыбался.
О причине спокойствия почтенного Доунса и его ухмылки, не соответствующей случаю, Фолсджер догадывался. Терье мог успокаивать. Был спокоен и Бен, пока его люди не сообщили ему, что там, в зарослях, лежит мертвый полицейский. Видимо, выдворяя из заповедника людей, он замешкался. И поплатился.
— Не трогайте его. Пусть лежит, как лежал.
— Он не лежит. Он висит, — уточнил один из полицейских.
— Как висит? — опешил Фолсджер.
— С дуру залез на дерево… Застрял среди ветвей.
— Снимите его. Положите возле дерева. И никого туда из этих не пропускать. Выполняйте! — рявкнул он и подошел к Бангу.
— Терье, произошло ЧП, — шепнул он.
— Человек? — тут же отреагировал Банг.
— Залез на дерево и не успел… Я приказал снять его, положить возле дерева и не трогать.
— Правильно, Бен.
— Что с ним будет?
— Ничего не будет, — поворачиваясь, чтобы нагнать Доунса, отвечает Банг.
— Как же?! Прошло уже два часа.
— Ну и что! — резко бросил Терье. — Купол держит сутки.
Через четверть часа Банг отдал распоряжение всем покинуть территорию обезьянника. Когда ученые вместе с обслугой собрались возле домика, в котором размещалась ветеринарная служба, Терье поднялся на веранду. При первых же фразах, произнесенных им, водворилась мертвая тишина. Его слушали, Фолсджер помнит это как сейчас, с вытаращенными глазами и разинутыми ртами.
— …Да, я хотел обратить ваше внимание на важность в жизнедеятельности живых особей Пространства-Времени. Моя цель, — заключил он свою краткую речь, — не в том, чтобы показать таинственный фокус, а в том, чтобы вы наконец обратили внимание и принялись за изучение Пространства-Времени. Уверяю вас — это в насущных интересах современного человечества. В интересах разумной жизни на Земле. С сотворения мира человек не менялся. Остался таким, каким и пришел в этот мир. Ведь это противоестественно. То, что не меняется, то деградирует. В вашей власти изменить себя. Сделаться разумней… У меня все!
Последняя фраза Банга означала для Вердье команду нажать на кнопку дистанционного управления взрывом. Что он и сделал.
Валявшиеся тут и там бездыханные обезьяны встрепенулись, открыли глаза и, с изумлением обнаружив себя лежащими на земле, повскакали и стали заниматься своими прерванными занятиями. Смельчаки подбегали к оцепенело молчавшей публике, ужимками выпрашивая лакомства. Потрусливее, потешно корча рожицы, издали наблюдали за своими отважными сородичами и за людьми, которые стояли, как истуканы. Последовавшая затем реакция люден озадачила макак. Все они, эти люди, стали вдруг хохотать, улюлюкать и показывать куда-то поверх их голов. Обезьянки оглянулись и удивленные не меньше людей стали в восторге подпрыгивать и неистово визжать…
Из зарослей заповедника выбежал, преследуемый ватагой макак, полицейский. Одна из них сидела у него на шее и кулачками колошматила его по голове, а другая, устроившись на груди полицейского, с любопытством смотрела в его искаженное испугом лицо…
На следующий день тонголезские газеты рассказали о сенсационном происшествии в заповеднике доктора Доунса, снабдив свои публикации фотографиями, не оставляющими никаких сомнений в том, что это было. Однако появившиеся потом в европейской печати материалы ученых-очевидцев погасили интерес к тонго-лезскому происшествию. Пресса, судя по заголовкам, иронизировала: «Доктор Доунс и его лже-чудо», «Странные речи странного фокусника», «Медиум испытывает свой дар на обезьянах…»
Марон внимательно выслушал рассказ зятя и, с интересом просмотрев привезенные им фотографии, спросил:
— Это все правда? Ты сам видел?
— Ты как эти идиоты ученые. Видел, как вижу тебя. И не я один.
Услышав это, Герман подпрыгнул с кресла, как тонголезская макака.
— Это же здорово, Бен. Хорошо, что они не верят… Мы же из этого сделаем бизнес… Ты представляешь, как ухватится за нас Пентагон!.. Это же… Это же Клондайк, Бен!..
Марон знал, что говорил. Его интуиция бизнесмена оказалась глубже и тоньше, чем чутье сановных мозгляков от науки, присутствовавших при интереснейшем явлении, но не разглядевших в нем перспектив.
Пентагон заинтересовала идея Марона. Они выразили готовность финансировать разработку при условии, если кампания сможет убедить их экспертов наглядным примером. То есть повторить тонголезский феномен. Марон согласился.
— Какое ты имел право?! — выходил из себя Бен. — Ты что ли готовишь эти тюбики?! Или ты заручился согласием Банта? Он пошлет тебя к чертовой матери!
— Проорись, проорись, — поощрял зятя Герман. — Крик вентилирует мозги. Они становятся яснее.
— Ну пойми, Герман, я его знаю лучше тебя. Он наотрез откажется.
— Успокойся, сынок, — с несвойственной Марону отеческой ласковостью, посоветовал Марон. — Лучше на, опрокинь водочки.
Дождавшись, когда зять осушит рюмку, торжествующе, словно поймав его с поличным, гаркнул:
— Вот так мы проглотим и твоего Банга! Не закусывая!
План у этого старого лиса уже был готов. Ставка делалась на Поля Вердье, имевшего доступ в лабораторию Банга, где хранилась оставшаяся пара заветных тюбиков. На Бена возлагалось к приезду в Тонго Марона с экспертом, неподалеку от завода подыскать небольшое поселение туземцев, провести там с ними беседу, мол, скоро с подарками приезжает хозяин, отослать под благовидным предлогом Банга в город, организовать кражу тех штуковин и с ними подъехать к условленному мест, где он, Марон, с пентагоновским представителем будет ждать его и Вердье.
Все складывалось как по писаному. В самый последний момент выяснилось, что устройство, срабатывающее на возврат, было разобрано.
— Ничего, — сказал Марон, — когда сработает первая, он вынужден будет собрать другую…
Картина, представшая перед ними, ошеломила полковника. Ни радиации, ни крови, ни пожаров, ни разрушений, ии стонов… — и несколько сотен бездыханно лежащих людей… Неожиданно, сразу после случившегося здесь, как из-под земли, вырос Банг. Смерив презрительным взглядом Марона и полковника, он с ненавистью процедил:
— Людоеды. Проваливайте отсюда. Иначе я сделаю с вами то же самое.
Полковник Пич начал было хорохориться, но Марон, взяв его под руку и что-то нашептывая, повел к джипу. Открыв дверцу машины, Марон обернулся и крикнул:
— Бен, объясни все ему. Я жду тебя на аэродроме.
Джип дернулся и, как побитая собачонка, обиженно скуля, скрылся между деревьев.
— Фолсджер, — не глядя на Бена холодно проговорил Терье. — Ты злоупотребил моим доверием.
— Прости, Терье. Я виноват — ничего не скажешь… Уничтожь меня, но возврати их.
— Не могу, Бен, — сказал тот.
Фолсджер настойчиво умолял Банга. А когда он увидел девочку одного возраста с его дочерью Джесси, горло его перехватило спазмом.
— Возврати их, Терье! — с надрывом крикнул он.
— Ну пойми, Бен, не могу. Не имею права. Мне Оттуда сообщили, что произошло! Оттуда! Мне запретили… Понимаешь!..
Это случилось утром. Днем Марон с Кристофером Пичем вылетели в Штаты. Где-то в полдень в туземное поселение приехал премьер-министр Тонго почти со всем своим кабинетом. Полиция, оцепившая место трагедии, не в силах была справиться с толпой кинооператоров, репортеров и просто любопытных людей. А недели через две в Тонго прилетел Скарлатти.
«…Нет уж, Доли — подумал Фолсджер. — Я должен быть в Тонго. Ты — там, а я ещё — здесь. У тебя теперь свои заботы, а у меня — свои… Мне надо драться за себя… Я поеду в Тонго. Я обману ваше Время. Я проведу его…»
Бен встал с обочины и, пнув примятую траву, тихо, но твердо произнес:
— Ход — мой, Терье с Того Света. Ты слышишь меня? Бен со злостью распахнул дверь машины, и, грозно посмотрев на притихшего водителя, приказал:
— Гони к самолету! Не то опоздаю…
Глава пятая
ТРАГЕДИЯ В ТОНГО
Следствие. Доктор Доунс в панике. Фолсджер в ловушке.
I
…Тряхнуло так, что Мефодий едва не вывалился из гнезда. Оно как маятник в такт его дыханию покачивалось в пронизанной лучами солнца дремучей кроне. Пробежала по листве дрожь. С басовитой жалостливостью загудел мощный ствол. Напрягшись, замерла тонкая ветка, за которую на одной ниточке держалась дынная долька полумесяца, где он только что уснул.
Тик-так, тик-так — раскачивается она. Медленно, тяжело, словно выбиваясь из сил.
«Сорвется, черт возьми», — с опаской глядя на струной натянутую ниточку, думает он и одним махом спрыгивает на землю. Полумесяц взмывает вверх, а потом — камнем вниз. Вверх—вниз. Свободно, легко, раскованно… И то ли струпа, что держит маятник, беззаботно попискивает, то ли скрипит под его ногами теплый, дощатый пол…
Ну, конечно, это доски. Он поднимает голову… Вот и корабельный люк. Он лезет к нему. Лестница крутая, шаткая. Опять где-то ухает. Судно подкидывает и снова бросает вниз. Он чуть не падает в трюм. Накаты бьют о борта с убойной силой, словно хотят сбросить его с лестницы. Но он упрямо лезет и лезет. И вот наконец палуба. Она пуста. Ни души. Море, как синяя в зеленоватых разводах скатерть. Точь-в-точь такая, какая была у них дома. Мама доставала ее из комода по праздникам…
На причале — тоже никого. Только за бортом на шлюпке полусогнутая фигурка рыбака. Мефодий узнает в рыбаке Боба. Тот сочувственно спрашивает:
«Испугался, Меф?»
«А что это было?»
«Взрывы, Меф. Нервы щекочут Бермудам», — объясняет Боб.
Да, ведь верно, вспоминает Мефодий, там же работает экспедиция. Они исследуют Бермудский феномен. И он, Мефодий, пришел сюда на этом рыбацком суденышке тоже ради этого.
А что можно сделать с пустыми руками? Разве только прислушаться к себе и справиться о самочувствии у экипажа. Не произойдет же на глазах у тебя то, о чем кричат во всем мире. Там у экспедиции есть и нужные приборы, и взрывчатка. Мефодий им завидовал.
«Пошли к ним, Боб», — предлагает он.
Боб молча переходит на корму и врубает мотор. Мефодий прыгает в лодку. И, высоко взбив косматую гриву сонной воды, они срываются с места.
Экспедиционный корабль покачивается в море большой белой птицей.
Мефодий оборачивается к Бобу. Вместо него правит лодкой неведомо откуда взявшийся сухощавый пожилой негр. Лоб его перехвачен серебряным обручем, в середине которого тускло посверкивает неправильной формы алмаз. С шеи еще нетронутой старческой морщью свисает массивная серебряная цепь, на конце которой болтается большая круглая бляха с изображением льва. Раскачивающийся золотой диск — символ верховной власти племени — напоминает Мефодию тот самый маятник, из которого его только что чуть-чуть не вытряхнуло.
Усталые глаза вождя смотрят поверх Мефодия, вперед по курсу. На корабль. У уключин, спиной к нему, ничком упав на борт, спит полуголая негритянка. Рука ее полощется на встречной волне. В ногах у женщины копошится лет 5–6 девочка. Она ручонками вцепилась в пестрый лоскут ткани. Прижимая к грудке расцвеченный материал, она счастливо смеется. Мефодий подмигивает ей и тоже улыбается… Он нисколько не удивлен их появлением в лодке. И его не беспокоит отсутствие Боба. Мефодий, как и вождь, смотрит на корабль…
«Бросай конец», — просит он склонившегося к ним матроса.
Тот словно не слышит и со злобной истошностью вопит: «Туземцы! Туземцы!..»
«Заткнись! — приказывает ему Мефодий… — Зови хозяина. Я сотрудник Интерпола».
Им бросают трап. Ни вождь, ни женщина, ни девчушка не трогаются с места. Вождь все также с надеждой смотрит вперед. Женщина, прижавшись щекой к веслу, продолжает спать. А ее дочь, кутаясь в пеструю ткань и обнажив увлажненный жемчуг мелких зубок, по-прежнему счастливо улыбается. Мефодий хочет взять с собой ребенка, но рука матери крепко держит ее за ножку.
Тик-так, тик-так — раскачивается она. Медленно, тяжело, словно выбиваясь из сил.
«Сорвется, черт возьми», — с опаской глядя на струной натянутую ниточку, думает он и одним махом спрыгивает на землю. Полумесяц взмывает вверх, а потом — камнем вниз. Вверх—вниз. Свободно, легко, раскованно… И то ли струпа, что держит маятник, беззаботно попискивает, то ли скрипит под его ногами теплый, дощатый пол…
Ну, конечно, это доски. Он поднимает голову… Вот и корабельный люк. Он лезет к нему. Лестница крутая, шаткая. Опять где-то ухает. Судно подкидывает и снова бросает вниз. Он чуть не падает в трюм. Накаты бьют о борта с убойной силой, словно хотят сбросить его с лестницы. Но он упрямо лезет и лезет. И вот наконец палуба. Она пуста. Ни души. Море, как синяя в зеленоватых разводах скатерть. Точь-в-точь такая, какая была у них дома. Мама доставала ее из комода по праздникам…
На причале — тоже никого. Только за бортом на шлюпке полусогнутая фигурка рыбака. Мефодий узнает в рыбаке Боба. Тот сочувственно спрашивает:
«Испугался, Меф?»
«А что это было?»
«Взрывы, Меф. Нервы щекочут Бермудам», — объясняет Боб.
Да, ведь верно, вспоминает Мефодий, там же работает экспедиция. Они исследуют Бермудский феномен. И он, Мефодий, пришел сюда на этом рыбацком суденышке тоже ради этого.
А что можно сделать с пустыми руками? Разве только прислушаться к себе и справиться о самочувствии у экипажа. Не произойдет же на глазах у тебя то, о чем кричат во всем мире. Там у экспедиции есть и нужные приборы, и взрывчатка. Мефодий им завидовал.
«Пошли к ним, Боб», — предлагает он.
Боб молча переходит на корму и врубает мотор. Мефодий прыгает в лодку. И, высоко взбив косматую гриву сонной воды, они срываются с места.
Экспедиционный корабль покачивается в море большой белой птицей.
Мефодий оборачивается к Бобу. Вместо него правит лодкой неведомо откуда взявшийся сухощавый пожилой негр. Лоб его перехвачен серебряным обручем, в середине которого тускло посверкивает неправильной формы алмаз. С шеи еще нетронутой старческой морщью свисает массивная серебряная цепь, на конце которой болтается большая круглая бляха с изображением льва. Раскачивающийся золотой диск — символ верховной власти племени — напоминает Мефодию тот самый маятник, из которого его только что чуть-чуть не вытряхнуло.
Усталые глаза вождя смотрят поверх Мефодия, вперед по курсу. На корабль. У уключин, спиной к нему, ничком упав на борт, спит полуголая негритянка. Рука ее полощется на встречной волне. В ногах у женщины копошится лет 5–6 девочка. Она ручонками вцепилась в пестрый лоскут ткани. Прижимая к грудке расцвеченный материал, она счастливо смеется. Мефодий подмигивает ей и тоже улыбается… Он нисколько не удивлен их появлением в лодке. И его не беспокоит отсутствие Боба. Мефодий, как и вождь, смотрит на корабль…
«Бросай конец», — просит он склонившегося к ним матроса.
Тот словно не слышит и со злобной истошностью вопит: «Туземцы! Туземцы!..»
«Заткнись! — приказывает ему Мефодий… — Зови хозяина. Я сотрудник Интерпола».
Им бросают трап. Ни вождь, ни женщина, ни девчушка не трогаются с места. Вождь все также с надеждой смотрит вперед. Женщина, прижавшись щекой к веслу, продолжает спать. А ее дочь, кутаясь в пеструю ткань и обнажив увлажненный жемчуг мелких зубок, по-прежнему счастливо улыбается. Мефодий хочет взять с собой ребенка, но рука матери крепко держит ее за ножку.