— Незачем было. Рана-то неглубокая, — развёл руками Азизов.
— Рана-то да, — согласился профессор. — А вот сотрясение мозга — глубокое… Оно и стало причиной её помешательства.
Эльдар потупился.
— Главное, — рассуждая вслух, проговорил Караев, — мы повернули время вспять.
— Что повернули? — не понял Азизов.
Караев с недоумением посмотрел на парня, словно увидел его впервые, а затем, вероятно, отделываясь от его дурацкого вопроса, сказал:
— Потом объясню… Сейчас Сафура в том же состоянии, когда после падения она пришла в себя.
— А где она? Её же там нет.
— Как нет?! — незаметно повернув регулятор прибора на «О», удивился Караев. — А это кто?
Эльдар был шокирован. Он готов был поклясться Аллахом: когда он сию минуту заглядывал за ширму, там стояла только кушетка… Кроме неё — ничего… Теперь же на той самой кушетке сидела облокотившись на локоть его Сафура. Она стонала. Ладонью правой руки она держалась за затылок. Сквозь пальцы сочилась кровь…
— Что с тобой, Сафура? — подскочил он к жене.
— Упала, — превозмогая боль, отозвалась она.
Караев отодвинул парня в сторону.
— Я врач, — напомнил он, — а потому лучше тебя смогу оказать ей помощь. А ты беги, организуй нам санитаров с носилками! — приказал он.
Эльдар потерянно смотрел то на жену, то на профессора…
— У неё же, когда её привели сюда, этого, — Азизов показал на окровавленный затылок, — не было.
— Ты меня достал, Эльдар, — процедил Караев, а до смерти хотелось рявкнуть да ещё дать пинка.
Но сейчас, при больной, допускать каких-либо резких звуков было нельзя. Вспугнёшь, и все насмарку.
— Я ж тебе говорил — всё объясню, — устало выговорил он. — Ступай, зови санитаров.
Теперь Сафуру надо было избавлять от сотрясения мозга.
— Не позволяйте ей вставать. Ни под каким предлогом. Лёд на голове менять каждый час. Никого к ней не допускать. Никакого общения с посторонними, — втолковывал он одновременно и Эльдару, и его тёще, что вызвалась быть сиделкой.
— Детишек можно? — поинтересовалась старая женщина.
— Тем более детишек! — отрезал профессор. Повторяю. Никого. Кроме вас и врачей… Понятно?!
Где-то на десятый день Сафура, неожиданно взяв мать за руку, пролепетела:
— Мамочка, что со мной? Где я?
— В больнице, дочка. Разве не помнишь? Ты упала.
— Ах, да, — согласилась дочь и, вероятно, припомнив как всё произошло, спросила о Лале.
— А что с ней станется?.. Ишь, накололась гвоздиком… Они с Нармишей на вашей городской квартире. С твоей свекровью.
— А-а-а, — понятливо протянула Сафура.
Внимательно оглядев мать, она вполне разумно и осмысленно прошептала:
— Мамочка, как ты…, - по всей видимости, хотела сказать «постарела», но запнулась и произнесла: — …Как ты изменилась.
«Ещё бы, — подумала мать, — пять лет — не пять дней и даже не пять месяцев», — а вслух уклончиво сказала:
— Что поделаешь, дочка! Годы берут своё.
Караев, прослушав, какой разговор произошел между матерью и дочерью, широко улыбнулся:
— Мы на полпути к победе. Всего на полпути… Неукоснительно соблюдайте все мои предписания.
Ещё дней через десять профессор позволил Сафуре подниматься и сидеть на кровати. А спустя две недели, когда больная свободно передвигалась по комнате и самостоятельно, без поддержки могла выходить в коридор, он сказал Эльдару, что лечение подошло к заключительной фазе.
— Завтра, — велел он, — приходи часам к десяти утра. Я должен провести второй сеанс.
После него профессор попросил старуху и Эльдара чаще заговаривать о дочерях. О том, как они учатся, в какую школу ходят, как проказничают. Показывать их фотографии, если имеются домашние видеозаписи — показывать и их…
Ещё через неделю Караев провёл с больной третий и последний сеанс у своего диковинного, по словам Эльдара, аппарата. После него он распорядился о выписке Азизовой.
Весь обслуживающий персонал больницы сбежался посмотреть на чудо — вчистую излечившуюся больную… Сафура обнимала своих выросших детей, ничуть не удивляясь этому. Из глаз её сыпались светлые горошины слёз.
— Ой, как я по вас соскучилась, — причитала она.
Подбежав к Караеву, стоявшему рядом с главврачом, Эльдар так и норовил поцеловать его руки.
— Это лишнее, Эльдар, — недовольно морщась, он демонстративно заложил руки за спину.
— Я вам по гроб жизни благодарен, доктор. Вы — бог, — сказал он и пошёл вслед вышедшим за ворота клиники домочадцам.
В три часа пополудни Караев, поставив точку в эпикризе Азизовой, задумчиво смотрел в окно. Он видел, как выбежал из будки охранник и стал поспешно открывать ворота. Во двор въезжал ослепительно белый, как горный снег, «мерседес».
«Начальство», — решил про себя Караев, и первое, что пришло ему в голову, напугало его. Кто-то из услужливых медработников успел доложить об Азизовой, и сейчас его и заодно главврача вздуют по первое число.
«Ну, точно!» — выдохнул он.
Непомерно суетившийся охранник, подобострастно согнувшись перед водителем, что-то говорил тому, тыкая на окно караевского кабинета. Профессор не долго думая ринулся к своему аппарату, уложил его в ящик и поспешно понёс в опустевшую после Сафуры комнату. Ключ он сунул в туфель, под ступню.
Да, нагрянули к нему. Но нагрянул не господин Нагоняй. А снизошло Его сиятельство Подарок небес… Хотя принес его обычный житель грешной, как проститутка, Земли. Впрочем, не совсем обычный. Обычные на «мерседесах» не ездят. И телохранители их не сопровождают. Кроме того, обычные не владеют коммерческим банком.
Войдя вслед за телохранителем в его подлестничную каморку, называемую кабинетом, банкир негромко, но веско, как на собрании мелких акционеров, произнес:
— Профессор, двенадцать месяцев тому назад мой брат выписывал отсюда своего сына. Тогда я поклялся на Коране, что если вы действительно избавили наше дитя от столь страшного недуга, то ровно через год я приду и в знак благодарности вручу вам пять тысяч долларов… Вот они.
Банкир с благоговением — то ли к труду врача, то ли к деньгам, которые принёс, — вложил ему в руку довольно объёмистый конверт.
— Ещё раз спасибо, профессор… Извините, пожалуйста, вы, да и простит меня Аллах за то, что я со своим обещанием опоздал на девять дней.
— Ну что вы!.. Ну что вы!.. Никаких денег не надо! Возьмите назад! — пытаясь обратно засунуть конверт в карман банкиру, вскричал до смерти напуганный Караев.
— Профессор, — с ласковым увещеванием прогудел банкир, — успокойтесь. Это не взятка, а моя благодарность.
— Нет! Я настаиваю. Заберите обратно… Благодарность, подарок, сувенир — по нашим законам тоже взятка.
— Я вам ничего не давал, и вы у меня ничего не брали, — сухо резанул неожиданный гость и вышел вон из кабинета.
Через секунду ни банкира, ни его грозного телохранителя в комнате как не бывало. Они лопнули как мыльные пузыри. Как фантомы из летающих тарелок. Так, во всяком случае, когда Мика пришёл в себя, ему показалось. Но конверт, набитый баксами, никак не походил на мыльный пузырь. Да и банкир ничего общего не имел с инопланетянином. Одно Караев знал наверняка: пришельцы ещё никогда и никому денег не давали. Уфологи по этому поводу молчат. Факты подобного рода ими не фиксировались…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Рана-то да, — согласился профессор. — А вот сотрясение мозга — глубокое… Оно и стало причиной её помешательства.
Эльдар потупился.
— Главное, — рассуждая вслух, проговорил Караев, — мы повернули время вспять.
— Что повернули? — не понял Азизов.
Караев с недоумением посмотрел на парня, словно увидел его впервые, а затем, вероятно, отделываясь от его дурацкого вопроса, сказал:
— Потом объясню… Сейчас Сафура в том же состоянии, когда после падения она пришла в себя.
— А где она? Её же там нет.
— Как нет?! — незаметно повернув регулятор прибора на «О», удивился Караев. — А это кто?
Эльдар был шокирован. Он готов был поклясться Аллахом: когда он сию минуту заглядывал за ширму, там стояла только кушетка… Кроме неё — ничего… Теперь же на той самой кушетке сидела облокотившись на локоть его Сафура. Она стонала. Ладонью правой руки она держалась за затылок. Сквозь пальцы сочилась кровь…
— Что с тобой, Сафура? — подскочил он к жене.
— Упала, — превозмогая боль, отозвалась она.
Караев отодвинул парня в сторону.
— Я врач, — напомнил он, — а потому лучше тебя смогу оказать ей помощь. А ты беги, организуй нам санитаров с носилками! — приказал он.
Эльдар потерянно смотрел то на жену, то на профессора…
— У неё же, когда её привели сюда, этого, — Азизов показал на окровавленный затылок, — не было.
— Ты меня достал, Эльдар, — процедил Караев, а до смерти хотелось рявкнуть да ещё дать пинка.
Но сейчас, при больной, допускать каких-либо резких звуков было нельзя. Вспугнёшь, и все насмарку.
— Я ж тебе говорил — всё объясню, — устало выговорил он. — Ступай, зови санитаров.
Теперь Сафуру надо было избавлять от сотрясения мозга.
— Не позволяйте ей вставать. Ни под каким предлогом. Лёд на голове менять каждый час. Никого к ней не допускать. Никакого общения с посторонними, — втолковывал он одновременно и Эльдару, и его тёще, что вызвалась быть сиделкой.
— Детишек можно? — поинтересовалась старая женщина.
— Тем более детишек! — отрезал профессор. Повторяю. Никого. Кроме вас и врачей… Понятно?!
Где-то на десятый день Сафура, неожиданно взяв мать за руку, пролепетела:
— Мамочка, что со мной? Где я?
— В больнице, дочка. Разве не помнишь? Ты упала.
— Ах, да, — согласилась дочь и, вероятно, припомнив как всё произошло, спросила о Лале.
— А что с ней станется?.. Ишь, накололась гвоздиком… Они с Нармишей на вашей городской квартире. С твоей свекровью.
— А-а-а, — понятливо протянула Сафура.
Внимательно оглядев мать, она вполне разумно и осмысленно прошептала:
— Мамочка, как ты…, - по всей видимости, хотела сказать «постарела», но запнулась и произнесла: — …Как ты изменилась.
«Ещё бы, — подумала мать, — пять лет — не пять дней и даже не пять месяцев», — а вслух уклончиво сказала:
— Что поделаешь, дочка! Годы берут своё.
Караев, прослушав, какой разговор произошел между матерью и дочерью, широко улыбнулся:
— Мы на полпути к победе. Всего на полпути… Неукоснительно соблюдайте все мои предписания.
Ещё дней через десять профессор позволил Сафуре подниматься и сидеть на кровати. А спустя две недели, когда больная свободно передвигалась по комнате и самостоятельно, без поддержки могла выходить в коридор, он сказал Эльдару, что лечение подошло к заключительной фазе.
— Завтра, — велел он, — приходи часам к десяти утра. Я должен провести второй сеанс.
После него профессор попросил старуху и Эльдара чаще заговаривать о дочерях. О том, как они учатся, в какую школу ходят, как проказничают. Показывать их фотографии, если имеются домашние видеозаписи — показывать и их…
Ещё через неделю Караев провёл с больной третий и последний сеанс у своего диковинного, по словам Эльдара, аппарата. После него он распорядился о выписке Азизовой.
Весь обслуживающий персонал больницы сбежался посмотреть на чудо — вчистую излечившуюся больную… Сафура обнимала своих выросших детей, ничуть не удивляясь этому. Из глаз её сыпались светлые горошины слёз.
— Ой, как я по вас соскучилась, — причитала она.
Подбежав к Караеву, стоявшему рядом с главврачом, Эльдар так и норовил поцеловать его руки.
— Это лишнее, Эльдар, — недовольно морщась, он демонстративно заложил руки за спину.
— Я вам по гроб жизни благодарен, доктор. Вы — бог, — сказал он и пошёл вслед вышедшим за ворота клиники домочадцам.
В три часа пополудни Караев, поставив точку в эпикризе Азизовой, задумчиво смотрел в окно. Он видел, как выбежал из будки охранник и стал поспешно открывать ворота. Во двор въезжал ослепительно белый, как горный снег, «мерседес».
«Начальство», — решил про себя Караев, и первое, что пришло ему в голову, напугало его. Кто-то из услужливых медработников успел доложить об Азизовой, и сейчас его и заодно главврача вздуют по первое число.
«Ну, точно!» — выдохнул он.
Непомерно суетившийся охранник, подобострастно согнувшись перед водителем, что-то говорил тому, тыкая на окно караевского кабинета. Профессор не долго думая ринулся к своему аппарату, уложил его в ящик и поспешно понёс в опустевшую после Сафуры комнату. Ключ он сунул в туфель, под ступню.
Да, нагрянули к нему. Но нагрянул не господин Нагоняй. А снизошло Его сиятельство Подарок небес… Хотя принес его обычный житель грешной, как проститутка, Земли. Впрочем, не совсем обычный. Обычные на «мерседесах» не ездят. И телохранители их не сопровождают. Кроме того, обычные не владеют коммерческим банком.
Войдя вслед за телохранителем в его подлестничную каморку, называемую кабинетом, банкир негромко, но веско, как на собрании мелких акционеров, произнес:
— Профессор, двенадцать месяцев тому назад мой брат выписывал отсюда своего сына. Тогда я поклялся на Коране, что если вы действительно избавили наше дитя от столь страшного недуга, то ровно через год я приду и в знак благодарности вручу вам пять тысяч долларов… Вот они.
Банкир с благоговением — то ли к труду врача, то ли к деньгам, которые принёс, — вложил ему в руку довольно объёмистый конверт.
— Ещё раз спасибо, профессор… Извините, пожалуйста, вы, да и простит меня Аллах за то, что я со своим обещанием опоздал на девять дней.
— Ну что вы!.. Ну что вы!.. Никаких денег не надо! Возьмите назад! — пытаясь обратно засунуть конверт в карман банкиру, вскричал до смерти напуганный Караев.
— Профессор, — с ласковым увещеванием прогудел банкир, — успокойтесь. Это не взятка, а моя благодарность.
— Нет! Я настаиваю. Заберите обратно… Благодарность, подарок, сувенир — по нашим законам тоже взятка.
— Я вам ничего не давал, и вы у меня ничего не брали, — сухо резанул неожиданный гость и вышел вон из кабинета.
Через секунду ни банкира, ни его грозного телохранителя в комнате как не бывало. Они лопнули как мыльные пузыри. Как фантомы из летающих тарелок. Так, во всяком случае, когда Мика пришёл в себя, ему показалось. Но конверт, набитый баксами, никак не походил на мыльный пузырь. Да и банкир ничего общего не имел с инопланетянином. Одно Караев знал наверняка: пришельцы ещё никогда и никому денег не давали. Уфологи по этому поводу молчат. Факты подобного рода ими не фиксировались…
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Слежка в Кливленде
Ему стало не по себе. На сердце набежал жутковатый холодок надвигающейся опасности. Пахнуло от того бугая с явной славянской наружностью, показавшейся ему почему-то знакомой. Он навис над головой администратора отеля, которому только что бросил долларовую бумажку. Её достоинства отсюда, со ступенек, сбегавших вниз к выходу, Мика не видел, но наверняка она превосходила щедростью других посетителей, желавших получить от администратора конфиденциальную информацию.
С очень уж услужливой заинтересованностью вскинулась его голова. Бугай ткнул ему под нос фотографию и что-то прогудел. Мике показалось, что эта гнусавая басовитость выдула его фамилию. Вращаясь в вертушке стеклянных дверей, он краем глаза успел заметить, как администратор ткнул пальцем ему вслед.
Могло, конечно, показаться. Но как знать? Вдруг тот с явно сибирской внешностью — из наших гэбистов? Там могли прознать, что он, профессор Караев, получил взятку в пять тысяч долларов. На них незаконным путём получил иностранный паспорт с въездной визой в Америку, да вдобавок, ни у кого из руководства не спросясь, вылетел в Нью-Йорк. А оттуда прикатил сюда, в Кливленд.
От всего этого ему не отвертеться. Положим, по поводу пяти тысяч ему есть что сказать. Подарок, и всё тут. Конечно, дознавателям размер такой благодарности покажется странным. Не убедит их. Они станут подводить под взятку. Банкир, в конце концов, может подтвердить, что он, Караев, у него ничего не вымогал. Но станет ли он подставляться? И так они все, бакинские банкиры, ходят под алчущим оком прокуратуры да полиции… И вообще, захотят ли они его слушать?..
А вот что он скажет насчёт загранпаспорта? Его делал Эльдар. И наверняка, путём неправедным. Всего за один день. На вопрос, как это удалось ему, Азизов, убрав в сторону лисьи глаза, сказал:
— Что вам до этого, Микаил Расулович? То мои проблемы.
Во сколько он ему обошелся, можно было лишь догадываться… Во сколько теперь эти корочки обернутся ему, Караеву? Вопрос не простой.
Придётся выдавать мужика. От одной этой мысли его охватывало гадливое чувство к самому себе… Ну что он сделал плохого? Ничего. То, что делалось обычно за месяц, а то и больше, он провернул за восемь рабочих часов.
Накануне вечером по их зову Азизов примчался к ним домой, а на следующий день почти в тот же час выложил на стол новенький паспорт со всеми нужными отметками в нём.
Ещё утром ни Мика, ни Инна и близко не думали, что он уже через день вылетит в Нью-Йорк. Собственно, у Караева не возникало этой мысли и в тот момент, когда он, до отказа набив зембили продуктами, окрылённый, не чуя под собой ног, летел домой. А вот Инна, завидев кучу денег и узнав, откуда они, сразу же вспомнила о самом главном. О чём он перестал думать. А если по правде — вообще забыл.
— Теперь ты можешь смело лететь на конгресс.
«Действительно!» — хотел было выкрикнуть он, но вместо этого радостного возгласа губы выговорили другое.
— Как бы мне этого хотелось, — безнадёжно протянул он.
— Так в чём же дело?! — воодушевилась Инна. — Там признают, обязательно признают и тебя, и твоё открытие. За тебя руками и ногами ухватятся… Неужели ты ещё не понял: ты здесь никому не нужен!
— Поздно, Инна. Поздно… Через пару дней начало… У меня же ни паспорта, ни визы, ни билета.
— Попытка не пытка, — не сдавалась жена. — Приглашение ведь есть. Оно же не утратило силы.
Приглашение пришло ещё полгода назад. Пришло в специальном пакете, доставленном министру здравоохранения дипкурьером американского посольства.
Министр, после нескольких дней тщательного изучения вложенных в него документов, наконец, соизволил спустить один из них главному психиатру с указанием передать эту бумажку профессору Караеву.
— Тут, — говорил он, махая ею перед носом Главного психиатра, — просят, чтобы министерство Здравоохранения выделило средства для командировки Караева в Кливленд. Их у нас нет. Так ему и передайте…
Министр зло лукавил. В другой бумаге, лежащей в том же пакете, четким компьютерным набором уведомлялось, что расходы на поездку и пребывание профессора Караева М. Р. Оргкомитет берёт на себя…
А та, так сказать, «бумажка», спущенная Караеву, содержала в себе текст приглашения. Мол, в сентябре текущего года в городе Кливленде состоится международный конгресс психиатров, на который организаторы имеют честь пригласить профессора М. Караева. Кроме того, Оргкомитет ставил в известность доктора о том, что он назначен одним из трёх основных докладчиков, а потому за месяц должен представить тезисы своего научного сообщения. К приглашению была подколота карточка участника конгресса с его научным званием, именем, фамилией, названием гостиницы с указанием номера, закреплённого за ним с 31 августа по 5 сентября.
«…Возникшие финансовые вопросы, связанные с Вашей поездкой, — писалось там, — Оргкомитет решает с министром Здравоохранения. Вам следует обратиться туда. Настоятельная просьба — о своём приезде сообщить не менее чем за десять дней. Иначе Оргкомитет не может гарантировать Вашей встречи и соответствующего размещения».
Подписывал письмо-приглашение председатель Оргкомитета, президент Всемирной Лиги независимых учёных, доктор Эмори Маккормак.
…Наверное, министр узнал и про деньги, свалившиеся ему на голову, и про паспорт, и про то, что он, Караев, вылетел в Америку не испросив у него разрешения. Последнее, очевидно, больше всего и задело босса. И он кому надо стукнул. А те, в свою очередь, тоже отстучали кому надо. Ребята оперативные. Им только дай наколку.
Караев воровато оглянулся. Нет, того бугая с красной рожей, которая бывает после сытных сибирских пельменей с обильным возлиянием, он среди прохожих не приметил. Может, показалось, подумал Мика и, на всякий случай ощупав на себе крепления контура, который он накинул на себя в мотеле, прибавил шагу.
Сердце всё-таки как-то не по-хорошему ныло. Хотя, если разобраться, с чего бы чекистам давать сюда, в Америку, своим людям команду пасти его? После возвращения поговорили бы. Ждать-то недолго.
Но его интуиция — такая тонкая и безошибочная штука, что не считаться с ней он не мог. Сколько раз за прожитую жизнь она, верная подруга, вдруг тихо касалась сердца, предупреждая его о нехорошем, несмотря на то, что безмятежное течение событий не предвещало ничего дурного. И он послушно следовал бессловесным и потому, быть может, более убедительным советам своей подружки. Как сейчас.
«Итак, — ускоряя шаг, размышлял он, — контур на мне, тумблер прибора под пальцем…».
Стоит лишь им щёлкнуть, и Мика исчезнет из глаз, станет пустым местом. Плохо только одно. Его роскошный баул-саквояж не даёт ему возможности идти быстрее. Он слишком тяжёл и с каждым шагом становится ещё тяжелей. А весит-то, казалось бы, почти ничего — тринадцать с небольшим килограммов. Во всяком случае, стрелка весов у таможенного досмотрового пункта в аэропорту Бина замерла именно на этой цифре. Караеву она врезалась в память как стекло в ногу. Он в ту секунду замер, в точности как стрелка весов.
— Откройте, — потребовал таможенник.
«Всё! Конец!», — решил он тогда. Там лежал его прибор. Точнее, не лежал, а был вмонтирован в саквояж. Стоит таможеннику заглянуть вовнутрь — пиши пропало. Электронные детали, золотые чашечки антенн с бриллиантовыми камешками, линзы, хитрое переплетение разноцветных проводов… И начнётся: «Что такое? Почему? И имеете ли вы право вывозить это? И не представляет ли это угрозу безопасности самолету и людям?..».
«Так и знал — вляпаюсь», — сокрушённо подумал Караев и, положив целлофановый пакет с туалетными принадлежностями к ногам, обречёно потянулся к баулу…
— Профессор! Микаил Расулович! — услышал он вдруг над самым ухом радостный возглас Эльдара, который только что привёз его в аэропорт. — Вы в Америку? На конгресс?
«Вот артист! Как будто не знает?» — ошарашено улыбаясь, Караев смотрит на перехватившего его руку Эльдара.
Азизов подхватывает с ленты транспортера его саквояж и, едва коснувшись плеча строгого на вид таможенника, говорит:
— Адыль, за документами я сам подойду…
— Тут есть кое-какие формальности, — начал было возражать таможенник, но Азизов договорить ему не позволил:
— Знаю… Я всё улажу, — заверил он, подмигнув.
Таможенник принялся заниматься очередным пассажиром, а они направились к арке пограничного пункта. Не доходя до неё, Азизов опустил на пол саквояж и, взяв у профессора паспорт с билетом и буркнув: «Стойте. Ждите меня», вернулся к таможеннику.
Возвратился он быстро. И уже через пару минут, подталкивая перед собой Караева, они проходили через пограничную арку.
— Тёзка, — крикнул он стоявшему в остеклённой будке прапорщику, — я провожаю профессора Караева… Паспорт его у меня…
И всё. Прапорщик без слов убрал стопор с вертушки и символическая граница — осталась за их спиной. Караев стоял на прямой к самолёту, где никаких проверок не ожидалось.
— Вы так бледны, — озабоченно заметил Азизов. — Успокойтесь. Всё позади.
— У них никаких вопросов к вам не было? — покосившись на баул, спросил он.
— Никаких, дорогой Микаил Расулович. Никаких, — рассмеялся Эльдар.
— Неужели не спросили, что в нём?
— Да хоть атомная бомба, — пошутил Азизов.
— Не может быть, — не поверил Караев.
Эльдар глубоко и безнадёжно вздохнул:
— Главное — не что везёшь, а сколько платишь, — тихо проговорил он, подтолкнув профессора к поджидавшей стюардессе.
«Вот пройдоха. Вот проныра», — с восхищением подумал Мика и пожалел, что взял с собой всего пятьсот долларов. Ровно столько, сколько положено было провозить по закону…
Караев обернулся. Ничего подозрительного. Тяжело отдуваясь, поставил свою ношу у ног. Ему надо было немного передохнуть.
В аэропорту «Кеннеди» его, конечно же, никто не встречал.
«Или Софочка подвела, или Софочку подвели», — решил он.
Караевы связались с Гусманами в день его вылета. Подняла трубку Софочка. И, узнав Инну, вдруг в голос заревела:
— Инночка, Сергушку срочно госпитализировали. Ущемление грыжи… Я только из больницы.
— Боже!.. Как он сейчас?
— Прооперировали… Кажется, удачно.
— Что значит «кажется»?
— Инна, родненькая, могу ли я говорить что-нибудь определённое, пока он там лежит? — вопросом на вопрос ответила она, всхлипывая.
— Кто с ним сейчас? — поинтересовалась Инна.
— Да там как узнали, что к ним доставлен профессор Гусман, главврач всю клинику на уши поставил. Выделили отдельную палату. Приставили двух нянечек. Они друг друга будут менять.
— За нянечками тоже нужен глаз, — вставила Инна.
— Ещё бы, — согласилась Софочка. — Этих девах Сергуша близко к себе не подпустит… Избаловала я его. Он только меня признаёт.
— Так в чём же дело? — с недоумением сказала Инна.
— В чём, в чём?! Он отослал. Сказал, чтобы я сидела и ждала звонка доктора Маккормака. Этот американец должен у меня узнать — вылетел мой Гусман или нет…
Оказывается, Сергей Михайлович во время приступа успел позвонить к нему в Нью-Йорк и дома его не застал. Отдиктовав автоответчику, что он занемог и скорей всего не вылетит, он попросил Маккормака перезвонить.
— Твой не собирается туда? — полюбопытствовала Софочка.
— Поэтому звоним. Всё решилось сегодня. Через два часа у него самолёт, — сообщила Инна и попросила обязательно передать Маккормаку, что Караев вылетел, его неплохо бы было встретить и сохранить номер в гостинице.
— Все непременно передам, — заверила Софа.
Караева никто, конечно же, не встретил. На всякий случай с часок побродив по аэропорту, Мика прошёл к рейсовым автобусам. И вовремя: как раз один из них отваливал на Кливленд…
…Мика опять засновал глазами по потоку людей, идущих со стороны мотеля. Нет, того шкафообразного субъекта, что стоял возле стойки администратора и называл его фамилию, среди них он не видел.
«Шкафообразный», — повторил про себя Караев и задумался. Когда-то он уже употреблял это слово в отношении то ли этого самого, то ли другого «дромадера». Ничего, однако, не припомнив, Мика пожал плечами и решил немного постоять, чтобы лучше осмотреться и передохнуть.
Мимо, едва не касаясь облитого белой эмалью тротуарного бордюра, проехал шикарный лимузин. Скорее, проплыл, а не проехал. И, прошелестев упругими шинами, остановился. Чуть впереди. Метрах в двадцати.
«Какой-то богатей», — отметил про себя Мика, любуясь машиной.
В её ослепительно чёрном лаке горели золотые лоскуты восходящего солнца. И вся она походила на недоступную роскошную женщину — высокомерную, холодную. А людям было не до неё. Ещё сонные, но уже по макушку нагруженные заботами нового дня, они сновали мимо лимузина, как мимо пустого места. Им было наплевать на эту белую ворону, спозаранок объявившуюся на окраине Кливленда…
«Белая ворона чёрного цвета», — поправил он самого себя. И в голове вдруг сама по себе возникла мелодия песенки из популярного на его родине фильма «Д'артаньян и три мушкетёра». Память очень к месту выдала ему пару строчек из той песенки: «Куда вас к черту, сударь, занесло?! Неужто вам покой не по карману?»…
Караев усмехнулся. Она, та строчка, касалась и его, и этой расфуфыренной машины. Наверное, потому что и он, и лимузин были тут гостями. Прошенными или не прошенными — вопрос другой, но то, что гостями — это точно.
Он готов был с кем угодно поспорить, что этот чёрный крейсер впервые оказался в предместье своего родного города. А что касается его самого, так он вообще из-за тридевять земель. И впервые в Америке и, конечно же, в самом Кливленде. И всё ему ново. И всё интересно. И, главное, хорошо. Хотя вчера он здорово переволновался. Денег с перепугу взял мало, а отели — чтобы этой Америке пусто было! — дорогие. Но всё решилось очень просто.
Заикаясь и сгорая от стыда, он долго и нудно объяснял таксишнику, что ему надо. Тот же понял его сходу. Словно каждый день встречался с людьмиподобного рода.
— Окей! Нон проблем, — по-свойски, широко улыбнулся он. — Мотель за двадцать долларов в сутки вас устроит?
«Четыре дня на симпозиум, — спешно рассчитывал он про себя, — плюс один день с каким-нибудь магнатом или деньжастым коллегой — сто двадцать пять долларов. На еду — если не зарываться, долларов пятьдесят, столько же на непредвиденное, плюс билет на автобус до Нью-Йорка. Где-то сто тридцать долларов останется. Можно будет потратить своим на подарки». Последнее его воодушевило, и он с радостью выпалил:
— Вполне!
Они молнией сорвались с места и на крутом вираже, на выезде из вокзала водитель сказал:
— Меня зовут Грегори, или Грэг, а вас?
— Микаил… По-американски — Майкл, — представился он и, тревожно глядя на дорогу, спросил:
— А что, нам далеко ехать?
Грэг отреагировал мгновенно:
— Не волнуйтесь, Майкл… Мотель неподалёку. Отсюда минут пятнадцать… Номер двухместный. Постель чистая. Душ, туалет в комнате. Телевизор в холле.
— До центра оттуда не близко?
— До центра — это куда?
Караев вынул из кармана бумагу и, развернув её, протянул водителю:
— Здесь адрес написан… Может, знаете?..
— О-о-о! — Грэг сбавил скорость. — Приглашение на международный симпозиум психиатров! Так вы, Майкл, — профессор?
Микаил кивнул и тут же про себя выругался. Что этот парень подумает о нём? Учёный, а как бродяга ищет задрипанную гостиницу. Ему стало муторно.
И он, не без раздражения, тыча пальцем на приколотую к листу картонную карточку, проскрипел:
— Не туда смотрите, Грэг. Адрес написан здесь.
— Бог ты мой! Отель «Риц-Карлтон», — присвистнул американец.
— Ну и как? — поинтересовался Микаил.
— Да, он в центре, — успокоил его водитель.
— Я не о том… От мотеля до него сколько езды? — уточнил он.
— Столько же, сколько отсюда до мотеля… Если не будет пробок. А пешком, — добавил таксишник, — надёжней и не более десяти минут.
Караев покачал головой: далековато. На такси не наездишься. Уйдут все только что им высчитанные подарочные деньги. Их не останется даже на билет до Нью-Йорка. Придётся, решил он, ходить пешком. Вставать пораньше и топать.
— Док, — отвлёк его от грустных мыслей водитель, — это, конечно, не моё дело. Можете не отвечать, если не хотите…
— Пожалуйста, пожалуйста… Слушаю…
— Почему вы не едете в «Риц-Карлтон»? Ведь он, как там написано, предназначен специально для участников симпозиума. Отель, скажу вам, — супер. Для звёзд.
— Там меня не ждут, — после некоторого молчания отозвался он. — Устроителей симпозиума о моём приезде следовало предупредить по крайней мере за две недели. А наши этого не сделали.
Караев махнул рукой и нахмурившись отвернулся к окну. На самом деле всё было иначе. Наши предупредили. Наших надо знать. Они не могли не сделать этого. С таким жополизством, как наши, никто и нигде к иностранцам не относится. А тут ещё — США, Огайо, Кливленд и название международной организации — Интернэшнл ассоциация. От одного названия язык, чтобы лизнуть, высунется сам по себе.
И наши ответили. Ответили вежливым факсом, в котором благодарили за оказанную честь персонального приглашения на столь солидный форум профессора Караева М. Р., но, к сожалению, по ряду объективных причин… И так далее… В общем, не хотите ли, богоподобные господа, чтобы мы вам командировали другого… Нашего министра…
Богоподобные с давно отработанной ими вежливостью ответили отказом…
Прислонившись лбом к стеклу, профессор мрачно смотрел на нервно подрагивающую рябь чужого озера. Он молчал до самого конца. Да и водитель больше не донимал его расспросами. Этот коммуникабельный американец даже не подозревал, какую едкую жменю соли он сыпанул своему пассажиру на утихшую было рану.
…Караев в сердцах выругался и, подхватив свой баул, пошёл дальше. Уже не торопясь. Далеко, однако, ему уйти не удалось. Когда он поравнялся с тем сверкающим, шикарным лимузином, задняя дверца его распахнулась, и ему навстречу шагнул тот самый шкафообразный дромадер, которого он видел в мотеле. Крепко взяв Караева повыше локтя, он на чистом русском спросил:
С очень уж услужливой заинтересованностью вскинулась его голова. Бугай ткнул ему под нос фотографию и что-то прогудел. Мике показалось, что эта гнусавая басовитость выдула его фамилию. Вращаясь в вертушке стеклянных дверей, он краем глаза успел заметить, как администратор ткнул пальцем ему вслед.
Могло, конечно, показаться. Но как знать? Вдруг тот с явно сибирской внешностью — из наших гэбистов? Там могли прознать, что он, профессор Караев, получил взятку в пять тысяч долларов. На них незаконным путём получил иностранный паспорт с въездной визой в Америку, да вдобавок, ни у кого из руководства не спросясь, вылетел в Нью-Йорк. А оттуда прикатил сюда, в Кливленд.
От всего этого ему не отвертеться. Положим, по поводу пяти тысяч ему есть что сказать. Подарок, и всё тут. Конечно, дознавателям размер такой благодарности покажется странным. Не убедит их. Они станут подводить под взятку. Банкир, в конце концов, может подтвердить, что он, Караев, у него ничего не вымогал. Но станет ли он подставляться? И так они все, бакинские банкиры, ходят под алчущим оком прокуратуры да полиции… И вообще, захотят ли они его слушать?..
А вот что он скажет насчёт загранпаспорта? Его делал Эльдар. И наверняка, путём неправедным. Всего за один день. На вопрос, как это удалось ему, Азизов, убрав в сторону лисьи глаза, сказал:
— Что вам до этого, Микаил Расулович? То мои проблемы.
Во сколько он ему обошелся, можно было лишь догадываться… Во сколько теперь эти корочки обернутся ему, Караеву? Вопрос не простой.
Придётся выдавать мужика. От одной этой мысли его охватывало гадливое чувство к самому себе… Ну что он сделал плохого? Ничего. То, что делалось обычно за месяц, а то и больше, он провернул за восемь рабочих часов.
Накануне вечером по их зову Азизов примчался к ним домой, а на следующий день почти в тот же час выложил на стол новенький паспорт со всеми нужными отметками в нём.
Ещё утром ни Мика, ни Инна и близко не думали, что он уже через день вылетит в Нью-Йорк. Собственно, у Караева не возникало этой мысли и в тот момент, когда он, до отказа набив зембили продуктами, окрылённый, не чуя под собой ног, летел домой. А вот Инна, завидев кучу денег и узнав, откуда они, сразу же вспомнила о самом главном. О чём он перестал думать. А если по правде — вообще забыл.
— Теперь ты можешь смело лететь на конгресс.
«Действительно!» — хотел было выкрикнуть он, но вместо этого радостного возгласа губы выговорили другое.
— Как бы мне этого хотелось, — безнадёжно протянул он.
— Так в чём же дело?! — воодушевилась Инна. — Там признают, обязательно признают и тебя, и твоё открытие. За тебя руками и ногами ухватятся… Неужели ты ещё не понял: ты здесь никому не нужен!
— Поздно, Инна. Поздно… Через пару дней начало… У меня же ни паспорта, ни визы, ни билета.
— Попытка не пытка, — не сдавалась жена. — Приглашение ведь есть. Оно же не утратило силы.
Приглашение пришло ещё полгода назад. Пришло в специальном пакете, доставленном министру здравоохранения дипкурьером американского посольства.
Министр, после нескольких дней тщательного изучения вложенных в него документов, наконец, соизволил спустить один из них главному психиатру с указанием передать эту бумажку профессору Караеву.
— Тут, — говорил он, махая ею перед носом Главного психиатра, — просят, чтобы министерство Здравоохранения выделило средства для командировки Караева в Кливленд. Их у нас нет. Так ему и передайте…
Министр зло лукавил. В другой бумаге, лежащей в том же пакете, четким компьютерным набором уведомлялось, что расходы на поездку и пребывание профессора Караева М. Р. Оргкомитет берёт на себя…
А та, так сказать, «бумажка», спущенная Караеву, содержала в себе текст приглашения. Мол, в сентябре текущего года в городе Кливленде состоится международный конгресс психиатров, на который организаторы имеют честь пригласить профессора М. Караева. Кроме того, Оргкомитет ставил в известность доктора о том, что он назначен одним из трёх основных докладчиков, а потому за месяц должен представить тезисы своего научного сообщения. К приглашению была подколота карточка участника конгресса с его научным званием, именем, фамилией, названием гостиницы с указанием номера, закреплённого за ним с 31 августа по 5 сентября.
«…Возникшие финансовые вопросы, связанные с Вашей поездкой, — писалось там, — Оргкомитет решает с министром Здравоохранения. Вам следует обратиться туда. Настоятельная просьба — о своём приезде сообщить не менее чем за десять дней. Иначе Оргкомитет не может гарантировать Вашей встречи и соответствующего размещения».
Подписывал письмо-приглашение председатель Оргкомитета, президент Всемирной Лиги независимых учёных, доктор Эмори Маккормак.
…Наверное, министр узнал и про деньги, свалившиеся ему на голову, и про паспорт, и про то, что он, Караев, вылетел в Америку не испросив у него разрешения. Последнее, очевидно, больше всего и задело босса. И он кому надо стукнул. А те, в свою очередь, тоже отстучали кому надо. Ребята оперативные. Им только дай наколку.
Караев воровато оглянулся. Нет, того бугая с красной рожей, которая бывает после сытных сибирских пельменей с обильным возлиянием, он среди прохожих не приметил. Может, показалось, подумал Мика и, на всякий случай ощупав на себе крепления контура, который он накинул на себя в мотеле, прибавил шагу.
Сердце всё-таки как-то не по-хорошему ныло. Хотя, если разобраться, с чего бы чекистам давать сюда, в Америку, своим людям команду пасти его? После возвращения поговорили бы. Ждать-то недолго.
Но его интуиция — такая тонкая и безошибочная штука, что не считаться с ней он не мог. Сколько раз за прожитую жизнь она, верная подруга, вдруг тихо касалась сердца, предупреждая его о нехорошем, несмотря на то, что безмятежное течение событий не предвещало ничего дурного. И он послушно следовал бессловесным и потому, быть может, более убедительным советам своей подружки. Как сейчас.
«Итак, — ускоряя шаг, размышлял он, — контур на мне, тумблер прибора под пальцем…».
Стоит лишь им щёлкнуть, и Мика исчезнет из глаз, станет пустым местом. Плохо только одно. Его роскошный баул-саквояж не даёт ему возможности идти быстрее. Он слишком тяжёл и с каждым шагом становится ещё тяжелей. А весит-то, казалось бы, почти ничего — тринадцать с небольшим килограммов. Во всяком случае, стрелка весов у таможенного досмотрового пункта в аэропорту Бина замерла именно на этой цифре. Караеву она врезалась в память как стекло в ногу. Он в ту секунду замер, в точности как стрелка весов.
— Откройте, — потребовал таможенник.
«Всё! Конец!», — решил он тогда. Там лежал его прибор. Точнее, не лежал, а был вмонтирован в саквояж. Стоит таможеннику заглянуть вовнутрь — пиши пропало. Электронные детали, золотые чашечки антенн с бриллиантовыми камешками, линзы, хитрое переплетение разноцветных проводов… И начнётся: «Что такое? Почему? И имеете ли вы право вывозить это? И не представляет ли это угрозу безопасности самолету и людям?..».
«Так и знал — вляпаюсь», — сокрушённо подумал Караев и, положив целлофановый пакет с туалетными принадлежностями к ногам, обречёно потянулся к баулу…
— Профессор! Микаил Расулович! — услышал он вдруг над самым ухом радостный возглас Эльдара, который только что привёз его в аэропорт. — Вы в Америку? На конгресс?
«Вот артист! Как будто не знает?» — ошарашено улыбаясь, Караев смотрит на перехватившего его руку Эльдара.
Азизов подхватывает с ленты транспортера его саквояж и, едва коснувшись плеча строгого на вид таможенника, говорит:
— Адыль, за документами я сам подойду…
— Тут есть кое-какие формальности, — начал было возражать таможенник, но Азизов договорить ему не позволил:
— Знаю… Я всё улажу, — заверил он, подмигнув.
Таможенник принялся заниматься очередным пассажиром, а они направились к арке пограничного пункта. Не доходя до неё, Азизов опустил на пол саквояж и, взяв у профессора паспорт с билетом и буркнув: «Стойте. Ждите меня», вернулся к таможеннику.
Возвратился он быстро. И уже через пару минут, подталкивая перед собой Караева, они проходили через пограничную арку.
— Тёзка, — крикнул он стоявшему в остеклённой будке прапорщику, — я провожаю профессора Караева… Паспорт его у меня…
И всё. Прапорщик без слов убрал стопор с вертушки и символическая граница — осталась за их спиной. Караев стоял на прямой к самолёту, где никаких проверок не ожидалось.
— Вы так бледны, — озабоченно заметил Азизов. — Успокойтесь. Всё позади.
— У них никаких вопросов к вам не было? — покосившись на баул, спросил он.
— Никаких, дорогой Микаил Расулович. Никаких, — рассмеялся Эльдар.
— Неужели не спросили, что в нём?
— Да хоть атомная бомба, — пошутил Азизов.
— Не может быть, — не поверил Караев.
Эльдар глубоко и безнадёжно вздохнул:
— Главное — не что везёшь, а сколько платишь, — тихо проговорил он, подтолкнув профессора к поджидавшей стюардессе.
«Вот пройдоха. Вот проныра», — с восхищением подумал Мика и пожалел, что взял с собой всего пятьсот долларов. Ровно столько, сколько положено было провозить по закону…
Караев обернулся. Ничего подозрительного. Тяжело отдуваясь, поставил свою ношу у ног. Ему надо было немного передохнуть.
В аэропорту «Кеннеди» его, конечно же, никто не встречал.
«Или Софочка подвела, или Софочку подвели», — решил он.
Караевы связались с Гусманами в день его вылета. Подняла трубку Софочка. И, узнав Инну, вдруг в голос заревела:
— Инночка, Сергушку срочно госпитализировали. Ущемление грыжи… Я только из больницы.
— Боже!.. Как он сейчас?
— Прооперировали… Кажется, удачно.
— Что значит «кажется»?
— Инна, родненькая, могу ли я говорить что-нибудь определённое, пока он там лежит? — вопросом на вопрос ответила она, всхлипывая.
— Кто с ним сейчас? — поинтересовалась Инна.
— Да там как узнали, что к ним доставлен профессор Гусман, главврач всю клинику на уши поставил. Выделили отдельную палату. Приставили двух нянечек. Они друг друга будут менять.
— За нянечками тоже нужен глаз, — вставила Инна.
— Ещё бы, — согласилась Софочка. — Этих девах Сергуша близко к себе не подпустит… Избаловала я его. Он только меня признаёт.
— Так в чём же дело? — с недоумением сказала Инна.
— В чём, в чём?! Он отослал. Сказал, чтобы я сидела и ждала звонка доктора Маккормака. Этот американец должен у меня узнать — вылетел мой Гусман или нет…
Оказывается, Сергей Михайлович во время приступа успел позвонить к нему в Нью-Йорк и дома его не застал. Отдиктовав автоответчику, что он занемог и скорей всего не вылетит, он попросил Маккормака перезвонить.
— Твой не собирается туда? — полюбопытствовала Софочка.
— Поэтому звоним. Всё решилось сегодня. Через два часа у него самолёт, — сообщила Инна и попросила обязательно передать Маккормаку, что Караев вылетел, его неплохо бы было встретить и сохранить номер в гостинице.
— Все непременно передам, — заверила Софа.
Караева никто, конечно же, не встретил. На всякий случай с часок побродив по аэропорту, Мика прошёл к рейсовым автобусам. И вовремя: как раз один из них отваливал на Кливленд…
…Мика опять засновал глазами по потоку людей, идущих со стороны мотеля. Нет, того шкафообразного субъекта, что стоял возле стойки администратора и называл его фамилию, среди них он не видел.
«Шкафообразный», — повторил про себя Караев и задумался. Когда-то он уже употреблял это слово в отношении то ли этого самого, то ли другого «дромадера». Ничего, однако, не припомнив, Мика пожал плечами и решил немного постоять, чтобы лучше осмотреться и передохнуть.
Мимо, едва не касаясь облитого белой эмалью тротуарного бордюра, проехал шикарный лимузин. Скорее, проплыл, а не проехал. И, прошелестев упругими шинами, остановился. Чуть впереди. Метрах в двадцати.
«Какой-то богатей», — отметил про себя Мика, любуясь машиной.
В её ослепительно чёрном лаке горели золотые лоскуты восходящего солнца. И вся она походила на недоступную роскошную женщину — высокомерную, холодную. А людям было не до неё. Ещё сонные, но уже по макушку нагруженные заботами нового дня, они сновали мимо лимузина, как мимо пустого места. Им было наплевать на эту белую ворону, спозаранок объявившуюся на окраине Кливленда…
«Белая ворона чёрного цвета», — поправил он самого себя. И в голове вдруг сама по себе возникла мелодия песенки из популярного на его родине фильма «Д'артаньян и три мушкетёра». Память очень к месту выдала ему пару строчек из той песенки: «Куда вас к черту, сударь, занесло?! Неужто вам покой не по карману?»…
Караев усмехнулся. Она, та строчка, касалась и его, и этой расфуфыренной машины. Наверное, потому что и он, и лимузин были тут гостями. Прошенными или не прошенными — вопрос другой, но то, что гостями — это точно.
Он готов был с кем угодно поспорить, что этот чёрный крейсер впервые оказался в предместье своего родного города. А что касается его самого, так он вообще из-за тридевять земель. И впервые в Америке и, конечно же, в самом Кливленде. И всё ему ново. И всё интересно. И, главное, хорошо. Хотя вчера он здорово переволновался. Денег с перепугу взял мало, а отели — чтобы этой Америке пусто было! — дорогие. Но всё решилось очень просто.
Заикаясь и сгорая от стыда, он долго и нудно объяснял таксишнику, что ему надо. Тот же понял его сходу. Словно каждый день встречался с людьмиподобного рода.
— Окей! Нон проблем, — по-свойски, широко улыбнулся он. — Мотель за двадцать долларов в сутки вас устроит?
«Четыре дня на симпозиум, — спешно рассчитывал он про себя, — плюс один день с каким-нибудь магнатом или деньжастым коллегой — сто двадцать пять долларов. На еду — если не зарываться, долларов пятьдесят, столько же на непредвиденное, плюс билет на автобус до Нью-Йорка. Где-то сто тридцать долларов останется. Можно будет потратить своим на подарки». Последнее его воодушевило, и он с радостью выпалил:
— Вполне!
Они молнией сорвались с места и на крутом вираже, на выезде из вокзала водитель сказал:
— Меня зовут Грегори, или Грэг, а вас?
— Микаил… По-американски — Майкл, — представился он и, тревожно глядя на дорогу, спросил:
— А что, нам далеко ехать?
Грэг отреагировал мгновенно:
— Не волнуйтесь, Майкл… Мотель неподалёку. Отсюда минут пятнадцать… Номер двухместный. Постель чистая. Душ, туалет в комнате. Телевизор в холле.
— До центра оттуда не близко?
— До центра — это куда?
Караев вынул из кармана бумагу и, развернув её, протянул водителю:
— Здесь адрес написан… Может, знаете?..
— О-о-о! — Грэг сбавил скорость. — Приглашение на международный симпозиум психиатров! Так вы, Майкл, — профессор?
Микаил кивнул и тут же про себя выругался. Что этот парень подумает о нём? Учёный, а как бродяга ищет задрипанную гостиницу. Ему стало муторно.
И он, не без раздражения, тыча пальцем на приколотую к листу картонную карточку, проскрипел:
— Не туда смотрите, Грэг. Адрес написан здесь.
— Бог ты мой! Отель «Риц-Карлтон», — присвистнул американец.
— Ну и как? — поинтересовался Микаил.
— Да, он в центре, — успокоил его водитель.
— Я не о том… От мотеля до него сколько езды? — уточнил он.
— Столько же, сколько отсюда до мотеля… Если не будет пробок. А пешком, — добавил таксишник, — надёжней и не более десяти минут.
Караев покачал головой: далековато. На такси не наездишься. Уйдут все только что им высчитанные подарочные деньги. Их не останется даже на билет до Нью-Йорка. Придётся, решил он, ходить пешком. Вставать пораньше и топать.
— Док, — отвлёк его от грустных мыслей водитель, — это, конечно, не моё дело. Можете не отвечать, если не хотите…
— Пожалуйста, пожалуйста… Слушаю…
— Почему вы не едете в «Риц-Карлтон»? Ведь он, как там написано, предназначен специально для участников симпозиума. Отель, скажу вам, — супер. Для звёзд.
— Там меня не ждут, — после некоторого молчания отозвался он. — Устроителей симпозиума о моём приезде следовало предупредить по крайней мере за две недели. А наши этого не сделали.
Караев махнул рукой и нахмурившись отвернулся к окну. На самом деле всё было иначе. Наши предупредили. Наших надо знать. Они не могли не сделать этого. С таким жополизством, как наши, никто и нигде к иностранцам не относится. А тут ещё — США, Огайо, Кливленд и название международной организации — Интернэшнл ассоциация. От одного названия язык, чтобы лизнуть, высунется сам по себе.
И наши ответили. Ответили вежливым факсом, в котором благодарили за оказанную честь персонального приглашения на столь солидный форум профессора Караева М. Р., но, к сожалению, по ряду объективных причин… И так далее… В общем, не хотите ли, богоподобные господа, чтобы мы вам командировали другого… Нашего министра…
Богоподобные с давно отработанной ими вежливостью ответили отказом…
Прислонившись лбом к стеклу, профессор мрачно смотрел на нервно подрагивающую рябь чужого озера. Он молчал до самого конца. Да и водитель больше не донимал его расспросами. Этот коммуникабельный американец даже не подозревал, какую едкую жменю соли он сыпанул своему пассажиру на утихшую было рану.
…Караев в сердцах выругался и, подхватив свой баул, пошёл дальше. Уже не торопясь. Далеко, однако, ему уйти не удалось. Когда он поравнялся с тем сверкающим, шикарным лимузином, задняя дверца его распахнулась, и ему навстречу шагнул тот самый шкафообразный дромадер, которого он видел в мотеле. Крепко взяв Караева повыше локтя, он на чистом русском спросил: