И Гермий был зачарован голосом его, мелодичным, и прозвучавшем как будто в самом его сознании. Он даже не оглянулся сразу. А когда смог – увидел только пустынную поляну… Лишь там, где светлая тропа убегала в лес, мелькнул одно мгновение необычайно крупный белый олень… [27] Однако, скорее всего это только привиделось моему учителю, как он говорил и сам.
– По встрече с тиетаем, – продолжил, помолчав, Дионисий, – Гермий изменил направление пути – чтобы не сойти с него. Учителя влекли чудеса и веси бесконечной весны, лежащие за Рипеями. Но больше он жаждал Встречи.
И он спустился по реке Ра, текущей от предрипейского плоскогорья и до самого Каспия. Бог простирал над ним Свою руку: он совершил этот путь. Преодолел бескрайние пространства земель борейских… А это удавалось до Гермия лишь посвященным Аполлона – носителям стрелы, для которых нет никаких преград.
В верховьях Ра учитель повстречал князя, затеявшего речной военный поход. И предложил ему услуги лекаря. И был принят… Близ устья этой реки, где по ширине делается она подобной проливу морскому, князь отпустил его. И рекомендовал зятю, владыке одного из племен, кочующих по Великой Степи…
Ступив на землю Аруссы, [28] Гермию суждено было узнать вкус новой горечи. До времени его печалили только откладывания Встречи. Теперь добавились еще и нерадостные известия, которые он получал, странствуя из города в город. В Бенаресе и Джаганатха-Пури уже не так принимали Юношу и учение Его, как в странах Великой Светии. Здесь даже и посвященные узнавали Слово невдруг.
Как и во всякой земле, странствуя меж Индом и Гангом, учил Он, опираясь на местные священные писания…
– Народы происходят из одного корня, – вдруг произнес Дионисий голосом иным, как если бы ему открылось вдруг нечто. – Всякий язык знал Истину от начала. (Поскольку Истина – прежде разделения языков.) И только знание оказалось вырождено в разной степени и по-своему в каждой земле, ветшая по мере смены золотого века серебряным, а его – медным, а его – железным… Поэтому не разрушить Он пришел, но исполнить. Опорой на глубинный смысл исцеляя внешнее обветшание. Показывая Отца. Возвращая отпавшим возможность питаться соками самого Корня… И в этом смысле всякий Завет – северные Веды, Веды восточные, Авеста зороастрийцев, наш Эпос и Писание вашего народа… – ветхий по сравнению с Его Словом. Ибо это Слово – То Самое, Которое и было в начале. Он – Альфа и Омега: вся человеческая мудрость, писания всех народов исходят от Него и восходят к Нему. И в предопределенное время от каждого из этих писаний возьмется лепта в Одну Великую Книгу.
Произнеся эти слова, Дионисий молчал некоторое время, имея вид человека, не высказавшего, а будто бы только что услышавшего нечто значительное. Затем, словно очнувшись от нахлынувших размышлений, он возвратился вновь к нити обстоятельного повествования.
– Если обветшание унаследованного зашло далеко, – продолжал он, – слушающие Слово могут и не узнать в Нем, или узнать не сразу Истину собственных своих книг. И даже между посвященными вероятны споры, что больше значимо: это живое Слово – или же затемненные многоразличными толкованьями строки пожелтевших страниц… По мере удаления от земель борейских обнаруживалась все более слабая память о Пророчестве арктов.
Однако самая его суть, впрочем, была известна посвященным этой земли в форме откровения Шалевахину, запечатленного мудрецом Вайсудевой среди речений седой «Бхавишья Пураны». Благочестивому князю явился на перевалах Шринагара необыкновенный Человек, «светлокожий, одетый в белое». И Он открыл Шалевахину о Себе, что Он есть Христос, грядущий через три тысячи лет, чтобы проповедовать и пострадать за грех мира, быть преданным и воскреснуть…
«Три тысячи лет назад… То есть – за тысячелетие до Авраама!.. » – пронеслось в сознании странника. И тут же ему припомнились и слова Учителя, переданные другими учениками, видевшими Его на земле: «Прежде, нежели был Авраам, Я Есмь». [29]
– Благочестивые радовались – говорил меж тем Дионисий – узнать от Гермия истину о Том, Которого они видели недавно, Кто поразил их до глубины сердца проповедью совершенной Любви… Некоторые показывали моему учителю свои записи о Его деяниях. И Гермию иногда удавалось их разбирать: санскрит оказался лишь видоизменением языка, которым он овладел странствуя по весям Бореи. [30]
Однажды, следуя своему пути, учитель мой подступил очень близко к черте отчаяния. Кашмирский факир, в ответ на его расспросы, молча сделал ему знак следовать за собой… и вскоре они оказались в долине пепла! Факир остановился посреди печальных кострищ около тяжелого камня, запиравшего склеп. «Здесь – он произнес – в запаянном сосуде хранится пепел от погребального костра Бога твоего. Брахманы убили Его, возревновав к Его славе Единого с Самим Брахмой!»
У Гермия подкосились ноги и он упал на землю. И пролежал так, простершись перед гробницей, до ночи, не заметив как она наступила. Когда же он очнулся и сел, и осмотрелся – то подивился произошедшей перемене: что вокруг тихо, и вместо солнца светит луна.
Тогда он откатил камень и заглянул в нишу. Там, в лунном свете, блеснула медная ручка погребального сосуда. Учитель извлек его и, не отдавая себе отчета, почему поступает так, внимательно осмотрел.
Увидев вытесненные рядом знак врат и крест, который римляне называют севастийским, Гермий, будучи посвященным, понял, что этому сосуду лишь придан вид наглухо запаянного. Он поместил пальцы в углубления по сторонам креста и, крепко сжав, осторожно повернул донышко.
Оно сместилось и отскочило. Гермий увидел, что в сосуде нет пепла. Там находился лишь пергаментный свиток. И вот что сообщал он.
«Смущавший население проповедями, учивший Ведам не так, как должно, схвачен и тайно вывезен за пределы страны. Народу сказано о Нем, что убит, и предъявлен сей сосуд, как будто бы с Его пеплом. Так сделано, что они не думали, будто Он – Бог бессмертный. Мы, брахманы, оговорили себя перед чандалою ради спокойствия в государстве. Но ты, посвященный, знай: воистину мы не запятнаны Его кровью».
И дальше следовали дата и ряды подписей.
Что-то переменилось в Гермии после того как он покинул долину пепла.
Он больше не искал следов Юноши. По крайней мере никого о Нем не расспрашивал.
Подобно паломникам с берегов Ганга, учитель мой отправился в неспешное путешествие к Гималайским горам, которые называют иногда Рипеямиюга. И в продолжение всего этого пути сохранял молчание, притворяясь немым. Ибо не хотел, чтобы какие бы то ни было разговоры отвлекали его от внутренних созерцаний.
Гермий, достигнув цели, не остановился надолго ни в одном из прославленных ашрамов – селений мудрых. Но двинулся без дороги и проводника в область, граничащую с вечными снегами вершин. И вышел к неприметной обители, что создана была безвестной общиной, основанной лишь недавно.
Старейшина этого небольшого сообщества отступивших от мира вышел ему навстречу. (Путник в тех местах – чудо.) И Гермий, ни о чем не спрашивая, приветствовал его как ученика Сына Бога!
Потому что увидел, что он таков.
Кто неизменно следовал своему пути, кто пережил на этом пути смерть Бога своего и Воскресение Бога своего – тому немыслимо не стать видящим.
Учитель мой остался в этой общине, где Юноша провел годы, и где окончилась Его юность. Здесь бережно сохраняли записанное о Нем на местном наречии. [31]
Здесь Гермия посещали видения, надолго оставлявшие его почти бездыханным. Затем он пересказывал их делившим с ним кров.
Он видел Мужа идущим по землям Персии, где еще Зороастр предрекал Его рождество двенадцать веков назад. И видел противление Его проповедям и козни жрецов Армузда, забывших Ясну, и более напоминавших уже поклонников Ахримана… [32]
Однажды, взволнованный сверх всякой меры видением, которое явило ему Мужа уже в иной земле, Гермий попрощался с приютившей его общиной и вновь отправился в странствие… Он отошел уже далеко, когда, среди пустынных плоскогорий Непала, ему был Голос: – Не ходи к иудеям. У них Я распят, а ты, последовательный в стремлении к Истине, достоин видеть Бога Живого. Отправься в Обитель Тайны и подготовь ученика к встрече с учеником Моим. И – приходи ко Мне.
Тогда мой учитель во второй раз изменил направление пути, чтобы не сойти с него. И вот он пришел в сей город, заложенный на восемь тысячелетий раньше Александрии, как это передает Платон. И после этого Гермий больше уже не странствовал. Он пребывал неотлучно здесь, у этого алтаря на священной площади Ареопага. И передавал Знание способным его вместить. «Он обошел за Ним целый мир… – думал, в этот момент, пришелец. – Спаситель наш обошел весь мир, который Он явился спасти! Но почему, когда при Иордане Он предстал многим, никто не ведал, какой огромный путь лежит за Его плечами?» И тут же странник вспомнил из писаний пророка: «Придет – и не будут знать, откуда пришел».
– Когда учитель почувствовал: Встреча, обещанная ему, близка – оканчивал между тем повествование Дионисий, – он благословил одного из учеников пребывать неотлучно вместо него. И ждать… Похоронив Гермия, я выполнял завет свято, и даже получил от сограждан прозвище: Ареопагит. – И вот, – Дионисий встал, – ныне совершилось по слову учителя моего! Если не изменилось намерение твое, странник – пойдем, как ты говорил, к воде. Во имя нашего Бога, я хочу быть учеником твоим.
– Хочу быть учеником твоим, – повторил Апостол.
2000
– По встрече с тиетаем, – продолжил, помолчав, Дионисий, – Гермий изменил направление пути – чтобы не сойти с него. Учителя влекли чудеса и веси бесконечной весны, лежащие за Рипеями. Но больше он жаждал Встречи.
И он спустился по реке Ра, текущей от предрипейского плоскогорья и до самого Каспия. Бог простирал над ним Свою руку: он совершил этот путь. Преодолел бескрайние пространства земель борейских… А это удавалось до Гермия лишь посвященным Аполлона – носителям стрелы, для которых нет никаких преград.
В верховьях Ра учитель повстречал князя, затеявшего речной военный поход. И предложил ему услуги лекаря. И был принят… Близ устья этой реки, где по ширине делается она подобной проливу морскому, князь отпустил его. И рекомендовал зятю, владыке одного из племен, кочующих по Великой Степи…
Ступив на землю Аруссы, [28] Гермию суждено было узнать вкус новой горечи. До времени его печалили только откладывания Встречи. Теперь добавились еще и нерадостные известия, которые он получал, странствуя из города в город. В Бенаресе и Джаганатха-Пури уже не так принимали Юношу и учение Его, как в странах Великой Светии. Здесь даже и посвященные узнавали Слово невдруг.
Как и во всякой земле, странствуя меж Индом и Гангом, учил Он, опираясь на местные священные писания…
– Народы происходят из одного корня, – вдруг произнес Дионисий голосом иным, как если бы ему открылось вдруг нечто. – Всякий язык знал Истину от начала. (Поскольку Истина – прежде разделения языков.) И только знание оказалось вырождено в разной степени и по-своему в каждой земле, ветшая по мере смены золотого века серебряным, а его – медным, а его – железным… Поэтому не разрушить Он пришел, но исполнить. Опорой на глубинный смысл исцеляя внешнее обветшание. Показывая Отца. Возвращая отпавшим возможность питаться соками самого Корня… И в этом смысле всякий Завет – северные Веды, Веды восточные, Авеста зороастрийцев, наш Эпос и Писание вашего народа… – ветхий по сравнению с Его Словом. Ибо это Слово – То Самое, Которое и было в начале. Он – Альфа и Омега: вся человеческая мудрость, писания всех народов исходят от Него и восходят к Нему. И в предопределенное время от каждого из этих писаний возьмется лепта в Одну Великую Книгу.
Произнеся эти слова, Дионисий молчал некоторое время, имея вид человека, не высказавшего, а будто бы только что услышавшего нечто значительное. Затем, словно очнувшись от нахлынувших размышлений, он возвратился вновь к нити обстоятельного повествования.
– Если обветшание унаследованного зашло далеко, – продолжал он, – слушающие Слово могут и не узнать в Нем, или узнать не сразу Истину собственных своих книг. И даже между посвященными вероятны споры, что больше значимо: это живое Слово – или же затемненные многоразличными толкованьями строки пожелтевших страниц… По мере удаления от земель борейских обнаруживалась все более слабая память о Пророчестве арктов.
Однако самая его суть, впрочем, была известна посвященным этой земли в форме откровения Шалевахину, запечатленного мудрецом Вайсудевой среди речений седой «Бхавишья Пураны». Благочестивому князю явился на перевалах Шринагара необыкновенный Человек, «светлокожий, одетый в белое». И Он открыл Шалевахину о Себе, что Он есть Христос, грядущий через три тысячи лет, чтобы проповедовать и пострадать за грех мира, быть преданным и воскреснуть…
«Три тысячи лет назад… То есть – за тысячелетие до Авраама!.. » – пронеслось в сознании странника. И тут же ему припомнились и слова Учителя, переданные другими учениками, видевшими Его на земле: «Прежде, нежели был Авраам, Я Есмь». [29]
– Благочестивые радовались – говорил меж тем Дионисий – узнать от Гермия истину о Том, Которого они видели недавно, Кто поразил их до глубины сердца проповедью совершенной Любви… Некоторые показывали моему учителю свои записи о Его деяниях. И Гермию иногда удавалось их разбирать: санскрит оказался лишь видоизменением языка, которым он овладел странствуя по весям Бореи. [30]
Однажды, следуя своему пути, учитель мой подступил очень близко к черте отчаяния. Кашмирский факир, в ответ на его расспросы, молча сделал ему знак следовать за собой… и вскоре они оказались в долине пепла! Факир остановился посреди печальных кострищ около тяжелого камня, запиравшего склеп. «Здесь – он произнес – в запаянном сосуде хранится пепел от погребального костра Бога твоего. Брахманы убили Его, возревновав к Его славе Единого с Самим Брахмой!»
У Гермия подкосились ноги и он упал на землю. И пролежал так, простершись перед гробницей, до ночи, не заметив как она наступила. Когда же он очнулся и сел, и осмотрелся – то подивился произошедшей перемене: что вокруг тихо, и вместо солнца светит луна.
Тогда он откатил камень и заглянул в нишу. Там, в лунном свете, блеснула медная ручка погребального сосуда. Учитель извлек его и, не отдавая себе отчета, почему поступает так, внимательно осмотрел.
Увидев вытесненные рядом знак врат и крест, который римляне называют севастийским, Гермий, будучи посвященным, понял, что этому сосуду лишь придан вид наглухо запаянного. Он поместил пальцы в углубления по сторонам креста и, крепко сжав, осторожно повернул донышко.
Оно сместилось и отскочило. Гермий увидел, что в сосуде нет пепла. Там находился лишь пергаментный свиток. И вот что сообщал он.
«Смущавший население проповедями, учивший Ведам не так, как должно, схвачен и тайно вывезен за пределы страны. Народу сказано о Нем, что убит, и предъявлен сей сосуд, как будто бы с Его пеплом. Так сделано, что они не думали, будто Он – Бог бессмертный. Мы, брахманы, оговорили себя перед чандалою ради спокойствия в государстве. Но ты, посвященный, знай: воистину мы не запятнаны Его кровью».
И дальше следовали дата и ряды подписей.
Что-то переменилось в Гермии после того как он покинул долину пепла.
Он больше не искал следов Юноши. По крайней мере никого о Нем не расспрашивал.
Подобно паломникам с берегов Ганга, учитель мой отправился в неспешное путешествие к Гималайским горам, которые называют иногда Рипеямиюга. И в продолжение всего этого пути сохранял молчание, притворяясь немым. Ибо не хотел, чтобы какие бы то ни было разговоры отвлекали его от внутренних созерцаний.
Гермий, достигнув цели, не остановился надолго ни в одном из прославленных ашрамов – селений мудрых. Но двинулся без дороги и проводника в область, граничащую с вечными снегами вершин. И вышел к неприметной обители, что создана была безвестной общиной, основанной лишь недавно.
Старейшина этого небольшого сообщества отступивших от мира вышел ему навстречу. (Путник в тех местах – чудо.) И Гермий, ни о чем не спрашивая, приветствовал его как ученика Сына Бога!
Потому что увидел, что он таков.
Кто неизменно следовал своему пути, кто пережил на этом пути смерть Бога своего и Воскресение Бога своего – тому немыслимо не стать видящим.
Учитель мой остался в этой общине, где Юноша провел годы, и где окончилась Его юность. Здесь бережно сохраняли записанное о Нем на местном наречии. [31]
Здесь Гермия посещали видения, надолго оставлявшие его почти бездыханным. Затем он пересказывал их делившим с ним кров.
Он видел Мужа идущим по землям Персии, где еще Зороастр предрекал Его рождество двенадцать веков назад. И видел противление Его проповедям и козни жрецов Армузда, забывших Ясну, и более напоминавших уже поклонников Ахримана… [32]
Однажды, взволнованный сверх всякой меры видением, которое явило ему Мужа уже в иной земле, Гермий попрощался с приютившей его общиной и вновь отправился в странствие… Он отошел уже далеко, когда, среди пустынных плоскогорий Непала, ему был Голос: – Не ходи к иудеям. У них Я распят, а ты, последовательный в стремлении к Истине, достоин видеть Бога Живого. Отправься в Обитель Тайны и подготовь ученика к встрече с учеником Моим. И – приходи ко Мне.
Тогда мой учитель во второй раз изменил направление пути, чтобы не сойти с него. И вот он пришел в сей город, заложенный на восемь тысячелетий раньше Александрии, как это передает Платон. И после этого Гермий больше уже не странствовал. Он пребывал неотлучно здесь, у этого алтаря на священной площади Ареопага. И передавал Знание способным его вместить. «Он обошел за Ним целый мир… – думал, в этот момент, пришелец. – Спаситель наш обошел весь мир, который Он явился спасти! Но почему, когда при Иордане Он предстал многим, никто не ведал, какой огромный путь лежит за Его плечами?» И тут же странник вспомнил из писаний пророка: «Придет – и не будут знать, откуда пришел».
– Когда учитель почувствовал: Встреча, обещанная ему, близка – оканчивал между тем повествование Дионисий, – он благословил одного из учеников пребывать неотлучно вместо него. И ждать… Похоронив Гермия, я выполнял завет свято, и даже получил от сограждан прозвище: Ареопагит. – И вот, – Дионисий встал, – ныне совершилось по слову учителя моего! Если не изменилось намерение твое, странник – пойдем, как ты говорил, к воде. Во имя нашего Бога, я хочу быть учеником твоим.
– Хочу быть учеником твоим, – повторил Апостол.
2000