Я сделался одна страсть: бежать. Раствориться… Сгинуть с этого места!!! Я словно бы вырывал с мясом из своего сознания крючья кошмарных глаз. Все было словно при замедленной съемке. Я поворачивался… Вот я уже сумел обратиться спиной к чудовищу… И в этот самый момент – стальные тиски вонзились в мое плечо!
Я чувствовал себя пронзенным десятком игл. Ступни вдруг потеряли опору… я повис в воздухе! Слепящая невыразимая боль сделала меня не способным даже и шевельнуться. Я слышал, как падала на пену прибоя вода у меня с подошв… Наверное, теперь я никогда уже не смогу забыть звук падения этих капель.
Внезапно горизонт покачнулся и поплыл перед моими глазами. Стальная хватка разжалась. Камни из-под воды прыгнули мне в лицо. Дальше – произошел как бы какой-то беззвучный взрыв… боль… темнота – и больше я уже ничего не помню вплоть до того мгновенья, как очутился у тебя дома. Чудовище швырнуло меня о камень и я, наверное, потерял сознание.
5
Альфий замер, уставившись в опустошенный стакан.
Велемир молчал. Его глаза были словно обращены во внутреннее пространство. Художник оказался прямо-таки загипнотизирован тем, что рассказал ему друг. Он видел этого огромного краба, страшного… Будь здесь под рукой мольберт, Велемир вскочил бы из-за стола и не медля принялся за создание картины: «Чудовище».
Затем глаза собеседников, наконец, встретились.
– Почему… Зачем ты убежал вдруг из моего дома? – тихо спросил художник.
Ответ учителя прозвучал не сразу. Учитель знал, сколь пылко исповедует Велемир принцип, что «все возможно». И, тем не менее, все-таки ожидал в качестве реакции на свою историю какой-либо неизбежной реплики типа «тебе это лишь привиделось!» или «все может быть, но такого…» Но Велемир поверил незамедлительно . Художник был потрясен рассказом, но он, однако, не проявил никакого скепсиса! По-видимому, для Велемира вообще не существовало такой категории, как сомнения здравого рассудка. А этого математик, скептический до предела, не ожидал даже в нем. И потому растерялся даже, и в разговоре возникла пауза.
Впрочем, учитель был готов и к тому вопросу, который был ему задан.
– Не будь ребенком, Кумир (так Альфий почему-то с некоторого времени стал называть художника), – отвечал он жарко, вновь резко перегнувшись к собеседнику через стол. – Ты спрашиваешь, почему тогда я убежал вдруг? Я вот что тебе скажу. Он … это существо – разумное . Кем бы оно там ни было… Впрочем, зачем я говорю «кем бы ни было»? Я хорошо знаю, кто это. Слушай и постарайся верить: он местный чёрт . Б у а б м а – так называют его тутошние шаманы. Хозяин берега …
– Ты удивляешься, откуда я это знаю? – продолжал Альфий. – Могу тебе пояснить. Боюсь, что объяснение окажется слишком долгим. Далекие мои предки… словом, я унаследовал от них определенные знания . И понимаю толк в кое-каких еще вычислениях, кроме тех, которые преподаю в школе. Да! Существуют иные науки и вычисления, Велемир! Прелюбопытнейшие искусства, что позволяют знать… сокрытую составляющую вот этой жизни! Мне по наследству досталась книга … Но более не скажу ни слова. Мне это запрещено. А важно для тебя понять следующее. Чудовище, которое угрожает нам… оно представляет собой не просто хищную опасную тварь. Оно разумное существо – не глупее нас. Ну вот, теперь ты осознаешь, Кумир, думаю, почему это сегодня утром я покинул твое жилище столь странным образом?
Послав художнику многозначительный взгляд, Альфий осторожно оглянулся по сторонам и продолжил, поскольку собеседник его хранил ожидающее молчание:
– Духи или черти кажутся существами, во всем от нас отличающимися. Но все разумные существа похожи, и по житейской сути они – как мы. То есть: их отношение к мести , к примеру, подобно нашему. Они способны многое выдумать, чтобы сделать месть слаще. И если кто-то из них почитает себя обиженным, то не оказывается у него пристрастия большего, чем нянчить свою обиду и точить месть…
– Не знаю, как уж там эти твои черти , Альфий, – произнес Велемир, глаза которого вновь сделались устремлены вглубь, – но люди… не таковы.
Учитель отстранился от собеседника и посмотрел на него внимательно, удивленно… и даже слегка брезгливо.
– Завидую, мой дорогой друг! Ты прожил уже не мало. А все, выходит, не выпало тебе еще случая, чтобы узнать людей. А также не нажил еще достаточно смелости, чтобы заглянуть в собственную свою душу. То и другое никак не минет тебя, поверь, если проживешь достаточно долго… Кстати, – продолжал Альфий, – вот именно об этом сейчас и речь. Сколь долго мы проживем? Я бы сейчас не дал дорого за две жизни: за мою и твою. Ведь надо мною начало совершаться то самое, о чем ты предупреждал: возмездие . Когда ты обнаружил меня у берега – раненного, бездыханного и беспомощного – ты видел результат казни . Но дело даже не в этом: ты видел только начало казни.
При этих словах недоумение отразилось на лице Велемира.
– Скажу тебе, – развивал мысль Альфий, – совсем не трудно понять, что именно происходило в лагуне за несколько мгновений до твоего появления. Эта тварь, которую зовут боа ама , таилась где-то поблизости от неподвижного моего тела. Со сладострастием гурмана караулила миг, когда я приду в сознание. Встану и побегу… Дух берега предвкушал, как сможет он меня затем вновь настигнуть. Чтоб снова швырнуть о камни. Затем еще и еще!.. Так кошка забавляется с мышью. Да что там кошка! Потусторонние существа – а также, впрочем, и люди – гораздо дольше, чем какая-то кошка, не отпускают свою забавушку умирать… Мне уготована была неспешная казнь. Но планы палача были сорваны: появляешься ты. Вытаскиваешь меня из лагуны и несешь в дом. Какого наслаждения ты лишил боа ! Как ты рассердил его…
Слушая, художник ясно представлял прибрежные скалы, мрак, плотно заполнявший в предрассветный час каждую сколько-нибудь глубокую впадину… Какой из омутов темноты прятал в себе чудовище?
– Боа тебя не тронул, – продолжал Альфий. – Думаешь, почему? А я поясню тебе. Ты жив и до сего времени потому только, что порождение ада сразу же изобрело казнь… более изощренную. Не требуется много ума, чтобы разгадать замысел его. Прежде, чем уничтожить самого обидчика подопечных, то есть меня – убить на его глазах его друга, спасителя его … ТЕБЯ, то есть. Но, разумеется, – не в тот миг, когда ты даже еще не знаешь, что тут творится. Да и не в такую минуту, когда обидчик – я – представляю собой беспамятное, не чувствующее ничего тело. Нет… Боа замышляет отобрать наши жизни, но только после того, когда уже нас обоих источит, изгрызет ужас! Вот, дорогой Кумир… поэтому и побежал я из твоего дома, как будто ты меня гнал, как будто – убить хотел . План был у меня: обману-ка чёрта, если сейчас он смотрит . Они ведь могут смотреть сквозь стены… Так я решил: боа поглядит и подумает, будто бы и ты мне такой же враг, как и он. И если он поверит, обманется – то тебя не тронет. Хоть это будет мне в утешение перед моей скорой, как видно, смертью…
Глаза Велемира вспыхнули. Теперь уже он склонился, непроизвольно, ближе к своему собеседнику. – Альфий!.. Не нахожу слов!.. Значит, первая твоя мысль, когда ты пришел в сознание, была: «что мне нужно сделать, чтобы отвести несчастье от моего друга?» Альфий! Ведь это… это… Наверное я бездарен… Как я – художник! – сразу не разглядел это в твоем лице?
На лице учителя, внимательно наблюдающего за Велемиром, трудно было не разглядеть в настоящий миг выражение торжества. – Не стоит таких эмоций, мой друг, – с какой-то особенной интонацией сказал он. – Быть может, ты занимаешь место в моей судьбе… большее, чем сам думаешь. Но нынче нам не до сантиментов, – учитель понизил голос, вновь быстро стрельнув глазами по сторонам. – Теперь приходится беспокоиться о вещах практических. Удался ли мой обман? Сумел ли я этой хитростью заморочить Боа ?
– Как можно это определить? – невольно тоже говоря тише, в тон собеседнику, откликнулся Велемир. – Просто, – придвигаясь со стулом, уже и вообще шепотом принялся объяснять учитель. – Сейчас ты пойдешь домой. Задернешь занавески в окне, но так, чтобы оставалась не видимая снаружи щелка. И примешься наблюдать… Обычай этих тварей я знаю. Чёрт бродит около жилища того, кого замыслил убить. Это у него метка смерти: обойти дом, описывая круг против солнца … Боа приходит, когда начинает гаснуть последний закатный луч. Он может обойти вокруг твоего дома один раз, а то и несколько… Ты должен пронаблюдать: появится ли чудовище, что оно будет делать, если появится? Так мы узнаем намерения его.
– …намерения, – как эхо, повторил Велемир, глядя в опустевший стакан. – Откуда только тебе все это известно, Альфий?
Они беседовали еще долго, и наконец расстались, уговорившись встретиться за этим же столом «завтра, в это же время». По настоянию Альфия они порознь покинули Большой Дом. 6
На следующий день учитель ожидал уже Велемира, хотя художник подошел раньше, чем было у них условленно.
– Видел ли ты… его ? – не произнеся даже и приветствия, спросил Альфий.
Темные круги обрамляли глаза художника, выдавая ночь, проведенную без сна. Он тяжело дышал после стремительной ходьбы. Переведя дух, чуточку отпив из стакана, что пододвинул Альфий, он отвечал:
– Да. Видел…
Учитель не торопил, и через какое-то время слова художника сами начали падать, догоняя друг друга, словно мазки на холст.
– Он обошел дом три раза… Сначала я даже не мог понять, что это такое движется посреди путаницы теней, которые отбрасывает закат… Тело у него на первый взгляд будто бы плывет над землей. Ноги, тонкие, равномерно переступающие, я разглядел не сразу. А его тень…
– По солнцу или же против солнца он двигался? – перебил учитель.
Растерянность изобразилась на лице Велемира. Увиденное стояло в его сознании, запечатленное до подробностей. Он мог бы, не сходя с места, начать картину «Шествие боа ама ». Но Велемир привык изображать всякое перемещающееся живое, как движущееся по солнцу . Мозг живописца уже автоматически разложил действительность и выстроил из элементов ее композицию для холста. И только это самое построение и запечатлелось в сознании. Остальное стерлось из памяти. Какое было действительное направление движения существа, художник теперь не знал.
– По солнцу… Или же против солнца. Не помню.
Горькое сочетание удивления и брезгливости, и вообще характерное для выражения лица Альфия, резче проступило в его чертах. – Ты неподражаем, Кумир! Ты – не помнишь? Мой дорогой друг… не помнишь – когда от этого зависит самая твоя жизнь!
Велемир молчал. Ему не раз приходилось выслушивать от людей, с которыми его сводила судьба, подобное. Его внимание было устроено таким образом, что от него частенько ускользали подробности, практически весьма значимые. Художник и до сего времени не умел понять, почему оно так бывает.
Друзья порешили действовать исходя из принципа: не оставляй надежду на лучшее, но готовься к худшему.
– Может быть, он все-таки теперь думает, что ты тут совершенно не при чем, – размышлял вслух Альфий. – Он просто обходил место, где все случилось… Бродит и вынашивает свой замысел, как лучше отомстить мне … На случай, если все так и есть, нам нужно держаться так, будто бы между нами нет ни малейшей связи.
– Нет, Альфий, – художник положил руку на запястье учителя. – Пусть это существо видит, что я твой друг. Я же не могу… не хочу, чтобы ты оставался наедине с опасностью! С этого дня нам нужно всегда быть вместе. Мы сможем противостоять ему … В любом случае – я разделяю твою судьбу, какая бы она не была!
– Мой друг… – учитель чуть снисходительно, но и удовлетворенно смотрел на своего собеседника. – Противостоять ему !.. Ты бы еще собрался противостоять… мировому злу! Он просто раздавит нас. Как только мы откровенно объединим усилия, у нас не останется ни малейших шансов. А вот если мы, напротив, не будем бросать вызова ему, то… если нам повезет – мы сможем и продержаться! Останемся живыми до того времени, когда в очередной раз прилетит сюда вертолет. И вот тогда мы просто сбежим! Ведь он, боа ама , об этой нашей возможности ничего не знает.
– Но если он, все-таки, связывает нас с тобой воедино, – продолжал Альфий, – внимание его сосредоточено сейчас на тебе . Он хочет убить тебя, чтобы показать мне, что именно произойдет в скором времени и со мной. Духи места, принявшиеся мстить, обыкновенно действуют именно таким образом. Как правило, они выбирают для этой цели родичей человека. Но у меня здесь нет родичей. И вот поэтому боа , этот маэстро мести, использует вместо единокровных лучшего моего друга… По крайней мере – если мне не удалось обмануть боа и он не разуверился в нашей дружбе… Сопутствовала ли мне удача, когда я применил ту маленькую хитрость, так сбившую тебя с толку? Этого мы не знаем. Нам не известно, кому сейчас угрожает опасность в первую очередь. Мне или тебе… Тебе или мне… Равновероятно. Поэтому и тебе надо будет исполнять то, что исполняю сейчас я сам. Решено! Я обучу тебя кое-каким методикам колдовской защиты. Не возлагай на них слишком радужные надежды. Все эти средства – что возводить фанерные баррикады против тайфуна… Но, все-таки, встретив хотя бы это слабенькое сопротивление… он будет играть с тобой. Кошка играет с мышью… а ведь иногда мыши удается и выиграть! Если обнаруживается рядом норка, о которой не знает кошка… Для боа ама , сотканного из испарений этого моря, этого берега, – для него и не существует ничего кроме этого моря, этого берега. Он просто не понимает, что можно отсюда каким-то образом исчезнуть в один момент. В этом и состоит твой шанс. И мой шанс.
– Вот правила, которые на такой случай предписывает моя книга , – поучал Альфий. – Ты должен ограничивать себя в пище. Как сможешь, но будет лучше, если бы ты съедал всего полбуханки хлеба за целый день. Еще ты должен пить горькое вино , как написано, чтобы стать невидимым. Незримым для порождений воды и пыли – то есть для духов местности , что живут века, как года… Я вычислю состав трав, которые пригодны для горького вина в этих, местных условиях. Я буду приготовлять его. Или… я научу тебя, и ты будешь приготавливать его сам. Но – ты обещаешь мне не злоупотребить им. Оно опасное, это средство… Не знаю, станешь ли ты действительно невидимым для него , но уж по крайней мере он не застанет тебя врасплох. – И вот еще что скажу, – продолжил учитель. – Не слишком-то хорошо будет, если обо всем этом узнает кто-нибудь кроме нас. Запишут ведь в сумасшедшие. А если кто и учует – в этой глухой земле, вроде бы, не начисто еще перевелся нюх – так будут от тебя бегать, чтоб от греха подальше. А самая печальная участь будет ждать тех, которые пожелают тебе помочь. Помни: вызвав у человека жалость, ты этим лишь подведешь его, как сам ты себя подвел, когда пожалел меня. Поэтому прекрати отношения со всеми – немедленно! – кому зла не хочешь. И прежде всего тебе надлежит, Кумир… всякие отношения оборвать с Суэни. Если ты ей не враг. Ты сможешь написать ей письмо… потом, когда мы будем с тобой отсюда – дай Господи! – далеко.
Задумавшийся было художник поднял глаза:
– Суэни? Отношения с ней?.. Но я ведь уже закончил ее портрет. Да я и подарил ей его. Ты видел?
– Видел, – отвечал Альфий. И в это мгновение резко сузились у него зрачки. И стала хорошо видна радужка, серая, вся в крапинах коричневатых пятен. – Я рассмотрел произведение твое более, чем внимательно. Обещаю… что и тебе найдется, на что смотреть!
Как было сказано, в поселке преобладало мнение, что эти двое «такие разные».
Но были ведь они и похожи в чем-то, Альфий и Велемир.
В чем-то второстепенном , конечно… Хотя бы вот: оба они мастерами были говорить странное.
7
Друзья решили видеться регулярно, один раз в сутки. И местом встречи им служил Большой Дом. Они приходили в определенный час, порознь. Учитель приносил бутылочку темного стекла, заткнутую изготовленной из древесного сучка пробкой. Оглядываясь, он откупоривал ее под полою. И наполнял содержимым ее стакан, который Велемир протягивал ему под столом. Потом учитель половину из этого стакана переливал в свой, и каждый до верху дополнял красным, и они пили. Таков был их неукоснительный ритуал, что совершали они в течение уже шести дней.
Их облик претерпел изменения, и нельзя сказать, чтобы к лучшему. Учитель не сиял здоровьем и раньше, и – по этой, вероятно, причине – он потерял немного. Но перемена, произошедшая с Велемиром, была разительна. Теперешнего художника отличали темные круги под глазами, привычка постоянно оглядываться, непроизвольное подергивание пальцев. Он стал почти что не узнаваем.
– Сегодня он ходил по мосткам, что окружают стены со стороны моря, – шептал художник. – Я даже и не понял сначала, что означает это равномерное постукивание посреди шелеста, плеска волн. Но вот я посмотрел в щелочку между занавесками на окне. Луна… Я увидел… Он был от меня совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Нас разделяло только тоненькое стекло. Сначала боа не двигался, и мне показалось даже: это неживой предмет, лом – какой-нибудь механизм из тех, которые тут иногда встречаются между сопками, ржавеющие со времен войны – непонятно как очутился вдруг на моей террасе. Но – эти его шипы … Боа ама … О, Господи! Самая его тень излучает зло!
– Что произошло дальше?
Голос учителя вернул к реальности Велемира, было умолкшего.
– Дальше? Не могу вспомнить точно. Кажется, я непроизвольно вскрикнул, когда до меня дошло, что это. Боа оставался неподвижен и еще несколько секунд, а потом… ну, вдруг он как-то весь, сразу – пришел в движение! Начали перемещаться все одновременно ноги его… Тук-тук… Плоский шипастый панцирь словно бы поплыл в сторону. Это было… мерзко ! Мне не случалось видеть, чтобы какое-либо живое существо передвигалось вот так.
– Он вовсе не живое существо, – сказал Альфий, слушающий с цепким вниманием. – Боа ама … это не живое существо и не мертвое. И даже не промежуточное состояние между ними. Он… я называю подобное ему третья форма . Он узел Изначальной Энергии, вычлененный прямо из Хаоса, что вокруг. Повсюду океан Хаоса, то есть бездна . Вечная, проникающая собою все, хотя глаза человеческие ее не видят. Энергия этой бездны не есть энергия стихий, но и не энергия жизни. Я это говорю к тому, что боа и существа, что ему подобны, суть порождение бездны между жизнью и смертью… Мы загипнотизированы страхом жизни, Кумир, как впрочем и страхом смерти – и потому о бездне почти ничего не знаем… Зачем я говорю об этом тебе? Ведь это все было передано мне под строгим условием, чтобы я не открывал никому. Я нарушаю страшное обещание, но что не сделаешь ради друга? Я говорю тебе все это затем, чтобы ты хорошо почувствовал: боа обладает свойствами, не постижимыми для живых… и для мертвых. Присутствие его останавливает, иногда, механизм часов. Боа в состоянии открыть запертый изнутри замок, заставив за одну ночь проржаветь, рассыпаться в пыль железо… Однако расскажи мне, – вдруг резко оборвал Альфий собственную свою речь, – какими были действия его дальше?
– Он шел, – продолжил повествование Велемир, – пока не натолкнулся боком на перила мостков. Его слегка развернуло. Он словно бы не заметил этого и точно также тёк дальше, скользя вдоль поручней. Ограждение не сплошное. Боа дошел до места, где оно обрывается… и упал в воду. Он двигался как слепой.
– Боа и есть слепой, – с едва заметной улыбкой комментировал Альфий. – Он прячет свои глаза: в них средоточие его силы, поэтому он не позволяет им слишком часто подниматься из камор панциря. Боа не желает излучать попусту их энергию. Подобно этому поступают змеи, у которых есть яд. Они шипят и пугают, делают притворные выпады, и, однако, редко, когда ужалят. Не просто ведь змее будет заново накопить отраву. Так вот, воздействие, которое оказывают глаза боа – такой же яд!
– Как может это чудовище представлять опасность, если оно слепое?
– Да, боа ама слеп. И, тем не менее, он постоянно знает, где ты находишься. Попробую тебе пояснить, как это получается у него. Всякое порождение третьей формы пребывает словно бы в непрерывном трансе. Мне кажется иногда – они являют собой гротеск, пародию на людей. Не знающие ни жизни, ни смерти, они способны видеть лишь то, что они хотят видеть. Но что они действительно хотят видеть или от наваждения чего не могут избавиться – такое они видят даже сквозь стены!.. «Оно слепое», говоришь ты. Не надо, не обольщайся! Эти существа используют глаза, как оружие . А для целей, которым служат органы зрения у живых существ, этим не надо глаз! Они видят… некими незримыми и проницающими все щупальцами, распространяющимися от их мозга. Мы можем иногда ощутить эти щупальца. Случалось ли тебе испытать это – прикосновение взгляда нежити? От этого не укрыться, не отгородиться ничем. Есть только один единственный способ сделать себя незаметным: воздействуя изнутри . И в этом смысле наша с тобой надежда лишь на напиток, который мы оба пьем. Думаю, с нынешнего дня нам следует увеличить дозу. Вот только знать бы заранее, кто сильнее: травы мои… или он ?
8
Минуло и еще три дня. Странное впечатление, видимо, производили на людей эти двое, встречающиеся в Большом Доме, пьющие украдкой какой-то мутноватый напиток в определенный час.
И внешность их начинала уже привлекать внимание. Оба напоминали мучимых неизлечимой болезнью, подтачивающей вкрадчиво, постепенно. Взгляд Велемира сделался тусклым и остановленным, и словно бы стремящимся уцепиться в отчаянии за всякий попадающийся ему предмет. Не лучшее впечатление производили и глаза Альфия, запавшие глубоко и пылающие тяжелым блеском.
– Сегодня он попытался проникнуть через окно, – тихо, без выражения говорил художник. – Клешни его по стеклу… Противный, будто бы выжигающий нервы изнутри звук. Я как бы до сих пор его слышу. Мы говорим с тобой, а я – слышу… Не надо больше мне зелья этого твоего. Мне кажется, нас уже ничто не спасет. Возможно ли остановить судьбу, Альфий?
– Никто не может уйти от своей судьбы, Велемир, ты прав. Никто не остановит судьбу, – медленно говорил учитель, глядя в глаза художнику.
– Тем не менее, – вкрадчиво продолжал он, убирая руку с его запястья и несколько угасив пристальный, целящий в глубину души взгляд, – возможно, ты позабыл? Спасительный вертолет прибывает завтра . В крайности – послезавтра. При самом неудачном раскладе – на третий день. То есть продержаться осталось уже немного. Сегодня мы расстанемся раньше. Ты должен выспаться, чтобы тебя ни в коем случае не клонило в сон в эту ночь. Я вычислил по моей книге : началось время, в которое вечера для этого существа опасны, а ночи – благоприятны. Да и чутье подсказывает: сегодня будет плохая ночь… Я приготовил кое-что для тебя.
С этими словами Альфий полез в рюкзак, прислоненный около его стула. Велемир безучастно наблюдал, как он извлекает продолговатый предмет, обернутый в промаслившуюся тряпицу. Учитель осторожно сжал сверток между коленями и размотал верхний край.
Глазам открылась казенная часть обреза, спиленная почти по самую рукоять. Альфий опустил замыкающий рычажок и медленно, чтобы не произвести лязга, раскрыл патронник.
Тускло и угрюмо блеснула новая, без единой царапинки, сталь замка. Свет одинокой под бревенчатым потолком лампочки ярко засиял на латунных капсюлях гильз патронов.
– Серебряная картечь, – медленно и со значением произнес Альфий. – И если ей заряжен такой калибр, она поражает насмерть любое существо… живое, и останавливает порождения третьей формы . Даже и боа ама противопоставить этому почти нечего! Против вооруженного таким обрезом у нашего врага остается только одна возможность… Но я не буду о ней. Надо пощадить твою психику. Ведь стоит лишь тебе услышать о том, что может предпринять в ответ боа , как это парализует у тебя всякую волю к сопротивлению.
Произнося последнюю фразу, учитель слегка коснулся своими длинными пальцами запястья руки художника.
– Я все-таки хочу знать… Мне все уже все равно, – вяло возражал Велемир.
– Нет! Высказать это вслух означает самим накликать несчастье, – безапелляционно заключил Альфий. – Не надо было мне даже упоминать намеком об этой козырной карте, которую чудовище, может быть, постарается разыграть. Тем более, что боа скорее всего ей даже и не воспользуется. Возможно, у него просто и не хватит ума… Тебе же будет полезнее, дорогой, внимательнее воспринять то, что мне действительно надо сказать тебе. Слушай. Это серебро заговорено . Чтобы заклинание не потеряло силу, стволы обреза в момент, когда его впервые коснется твоя рука, должны смотреть вверх.
Учитель возвратил казенную часть в исходное положение, замыкая патронник, и резко перевернул сверток стволами вверх.
– Вот… возьми.
Я чувствовал себя пронзенным десятком игл. Ступни вдруг потеряли опору… я повис в воздухе! Слепящая невыразимая боль сделала меня не способным даже и шевельнуться. Я слышал, как падала на пену прибоя вода у меня с подошв… Наверное, теперь я никогда уже не смогу забыть звук падения этих капель.
Внезапно горизонт покачнулся и поплыл перед моими глазами. Стальная хватка разжалась. Камни из-под воды прыгнули мне в лицо. Дальше – произошел как бы какой-то беззвучный взрыв… боль… темнота – и больше я уже ничего не помню вплоть до того мгновенья, как очутился у тебя дома. Чудовище швырнуло меня о камень и я, наверное, потерял сознание.
5
Альфий замер, уставившись в опустошенный стакан.
Велемир молчал. Его глаза были словно обращены во внутреннее пространство. Художник оказался прямо-таки загипнотизирован тем, что рассказал ему друг. Он видел этого огромного краба, страшного… Будь здесь под рукой мольберт, Велемир вскочил бы из-за стола и не медля принялся за создание картины: «Чудовище».
Затем глаза собеседников, наконец, встретились.
– Почему… Зачем ты убежал вдруг из моего дома? – тихо спросил художник.
Ответ учителя прозвучал не сразу. Учитель знал, сколь пылко исповедует Велемир принцип, что «все возможно». И, тем не менее, все-таки ожидал в качестве реакции на свою историю какой-либо неизбежной реплики типа «тебе это лишь привиделось!» или «все может быть, но такого…» Но Велемир поверил незамедлительно . Художник был потрясен рассказом, но он, однако, не проявил никакого скепсиса! По-видимому, для Велемира вообще не существовало такой категории, как сомнения здравого рассудка. А этого математик, скептический до предела, не ожидал даже в нем. И потому растерялся даже, и в разговоре возникла пауза.
Впрочем, учитель был готов и к тому вопросу, который был ему задан.
– Не будь ребенком, Кумир (так Альфий почему-то с некоторого времени стал называть художника), – отвечал он жарко, вновь резко перегнувшись к собеседнику через стол. – Ты спрашиваешь, почему тогда я убежал вдруг? Я вот что тебе скажу. Он … это существо – разумное . Кем бы оно там ни было… Впрочем, зачем я говорю «кем бы ни было»? Я хорошо знаю, кто это. Слушай и постарайся верить: он местный чёрт . Б у а б м а – так называют его тутошние шаманы. Хозяин берега …
– Ты удивляешься, откуда я это знаю? – продолжал Альфий. – Могу тебе пояснить. Боюсь, что объяснение окажется слишком долгим. Далекие мои предки… словом, я унаследовал от них определенные знания . И понимаю толк в кое-каких еще вычислениях, кроме тех, которые преподаю в школе. Да! Существуют иные науки и вычисления, Велемир! Прелюбопытнейшие искусства, что позволяют знать… сокрытую составляющую вот этой жизни! Мне по наследству досталась книга … Но более не скажу ни слова. Мне это запрещено. А важно для тебя понять следующее. Чудовище, которое угрожает нам… оно представляет собой не просто хищную опасную тварь. Оно разумное существо – не глупее нас. Ну вот, теперь ты осознаешь, Кумир, думаю, почему это сегодня утром я покинул твое жилище столь странным образом?
Послав художнику многозначительный взгляд, Альфий осторожно оглянулся по сторонам и продолжил, поскольку собеседник его хранил ожидающее молчание:
– Духи или черти кажутся существами, во всем от нас отличающимися. Но все разумные существа похожи, и по житейской сути они – как мы. То есть: их отношение к мести , к примеру, подобно нашему. Они способны многое выдумать, чтобы сделать месть слаще. И если кто-то из них почитает себя обиженным, то не оказывается у него пристрастия большего, чем нянчить свою обиду и точить месть…
– Не знаю, как уж там эти твои черти , Альфий, – произнес Велемир, глаза которого вновь сделались устремлены вглубь, – но люди… не таковы.
Учитель отстранился от собеседника и посмотрел на него внимательно, удивленно… и даже слегка брезгливо.
– Завидую, мой дорогой друг! Ты прожил уже не мало. А все, выходит, не выпало тебе еще случая, чтобы узнать людей. А также не нажил еще достаточно смелости, чтобы заглянуть в собственную свою душу. То и другое никак не минет тебя, поверь, если проживешь достаточно долго… Кстати, – продолжал Альфий, – вот именно об этом сейчас и речь. Сколь долго мы проживем? Я бы сейчас не дал дорого за две жизни: за мою и твою. Ведь надо мною начало совершаться то самое, о чем ты предупреждал: возмездие . Когда ты обнаружил меня у берега – раненного, бездыханного и беспомощного – ты видел результат казни . Но дело даже не в этом: ты видел только начало казни.
При этих словах недоумение отразилось на лице Велемира.
– Скажу тебе, – развивал мысль Альфий, – совсем не трудно понять, что именно происходило в лагуне за несколько мгновений до твоего появления. Эта тварь, которую зовут боа ама , таилась где-то поблизости от неподвижного моего тела. Со сладострастием гурмана караулила миг, когда я приду в сознание. Встану и побегу… Дух берега предвкушал, как сможет он меня затем вновь настигнуть. Чтоб снова швырнуть о камни. Затем еще и еще!.. Так кошка забавляется с мышью. Да что там кошка! Потусторонние существа – а также, впрочем, и люди – гораздо дольше, чем какая-то кошка, не отпускают свою забавушку умирать… Мне уготована была неспешная казнь. Но планы палача были сорваны: появляешься ты. Вытаскиваешь меня из лагуны и несешь в дом. Какого наслаждения ты лишил боа ! Как ты рассердил его…
Слушая, художник ясно представлял прибрежные скалы, мрак, плотно заполнявший в предрассветный час каждую сколько-нибудь глубокую впадину… Какой из омутов темноты прятал в себе чудовище?
– Боа тебя не тронул, – продолжал Альфий. – Думаешь, почему? А я поясню тебе. Ты жив и до сего времени потому только, что порождение ада сразу же изобрело казнь… более изощренную. Не требуется много ума, чтобы разгадать замысел его. Прежде, чем уничтожить самого обидчика подопечных, то есть меня – убить на его глазах его друга, спасителя его … ТЕБЯ, то есть. Но, разумеется, – не в тот миг, когда ты даже еще не знаешь, что тут творится. Да и не в такую минуту, когда обидчик – я – представляю собой беспамятное, не чувствующее ничего тело. Нет… Боа замышляет отобрать наши жизни, но только после того, когда уже нас обоих источит, изгрызет ужас! Вот, дорогой Кумир… поэтому и побежал я из твоего дома, как будто ты меня гнал, как будто – убить хотел . План был у меня: обману-ка чёрта, если сейчас он смотрит . Они ведь могут смотреть сквозь стены… Так я решил: боа поглядит и подумает, будто бы и ты мне такой же враг, как и он. И если он поверит, обманется – то тебя не тронет. Хоть это будет мне в утешение перед моей скорой, как видно, смертью…
Глаза Велемира вспыхнули. Теперь уже он склонился, непроизвольно, ближе к своему собеседнику. – Альфий!.. Не нахожу слов!.. Значит, первая твоя мысль, когда ты пришел в сознание, была: «что мне нужно сделать, чтобы отвести несчастье от моего друга?» Альфий! Ведь это… это… Наверное я бездарен… Как я – художник! – сразу не разглядел это в твоем лице?
На лице учителя, внимательно наблюдающего за Велемиром, трудно было не разглядеть в настоящий миг выражение торжества. – Не стоит таких эмоций, мой друг, – с какой-то особенной интонацией сказал он. – Быть может, ты занимаешь место в моей судьбе… большее, чем сам думаешь. Но нынче нам не до сантиментов, – учитель понизил голос, вновь быстро стрельнув глазами по сторонам. – Теперь приходится беспокоиться о вещах практических. Удался ли мой обман? Сумел ли я этой хитростью заморочить Боа ?
– Как можно это определить? – невольно тоже говоря тише, в тон собеседнику, откликнулся Велемир. – Просто, – придвигаясь со стулом, уже и вообще шепотом принялся объяснять учитель. – Сейчас ты пойдешь домой. Задернешь занавески в окне, но так, чтобы оставалась не видимая снаружи щелка. И примешься наблюдать… Обычай этих тварей я знаю. Чёрт бродит около жилища того, кого замыслил убить. Это у него метка смерти: обойти дом, описывая круг против солнца … Боа приходит, когда начинает гаснуть последний закатный луч. Он может обойти вокруг твоего дома один раз, а то и несколько… Ты должен пронаблюдать: появится ли чудовище, что оно будет делать, если появится? Так мы узнаем намерения его.
– …намерения, – как эхо, повторил Велемир, глядя в опустевший стакан. – Откуда только тебе все это известно, Альфий?
Они беседовали еще долго, и наконец расстались, уговорившись встретиться за этим же столом «завтра, в это же время». По настоянию Альфия они порознь покинули Большой Дом. 6
На следующий день учитель ожидал уже Велемира, хотя художник подошел раньше, чем было у них условленно.
– Видел ли ты… его ? – не произнеся даже и приветствия, спросил Альфий.
Темные круги обрамляли глаза художника, выдавая ночь, проведенную без сна. Он тяжело дышал после стремительной ходьбы. Переведя дух, чуточку отпив из стакана, что пододвинул Альфий, он отвечал:
– Да. Видел…
Учитель не торопил, и через какое-то время слова художника сами начали падать, догоняя друг друга, словно мазки на холст.
– Он обошел дом три раза… Сначала я даже не мог понять, что это такое движется посреди путаницы теней, которые отбрасывает закат… Тело у него на первый взгляд будто бы плывет над землей. Ноги, тонкие, равномерно переступающие, я разглядел не сразу. А его тень…
– По солнцу или же против солнца он двигался? – перебил учитель.
Растерянность изобразилась на лице Велемира. Увиденное стояло в его сознании, запечатленное до подробностей. Он мог бы, не сходя с места, начать картину «Шествие боа ама ». Но Велемир привык изображать всякое перемещающееся живое, как движущееся по солнцу . Мозг живописца уже автоматически разложил действительность и выстроил из элементов ее композицию для холста. И только это самое построение и запечатлелось в сознании. Остальное стерлось из памяти. Какое было действительное направление движения существа, художник теперь не знал.
– По солнцу… Или же против солнца. Не помню.
Горькое сочетание удивления и брезгливости, и вообще характерное для выражения лица Альфия, резче проступило в его чертах. – Ты неподражаем, Кумир! Ты – не помнишь? Мой дорогой друг… не помнишь – когда от этого зависит самая твоя жизнь!
Велемир молчал. Ему не раз приходилось выслушивать от людей, с которыми его сводила судьба, подобное. Его внимание было устроено таким образом, что от него частенько ускользали подробности, практически весьма значимые. Художник и до сего времени не умел понять, почему оно так бывает.
Друзья порешили действовать исходя из принципа: не оставляй надежду на лучшее, но готовься к худшему.
– Может быть, он все-таки теперь думает, что ты тут совершенно не при чем, – размышлял вслух Альфий. – Он просто обходил место, где все случилось… Бродит и вынашивает свой замысел, как лучше отомстить мне … На случай, если все так и есть, нам нужно держаться так, будто бы между нами нет ни малейшей связи.
– Нет, Альфий, – художник положил руку на запястье учителя. – Пусть это существо видит, что я твой друг. Я же не могу… не хочу, чтобы ты оставался наедине с опасностью! С этого дня нам нужно всегда быть вместе. Мы сможем противостоять ему … В любом случае – я разделяю твою судьбу, какая бы она не была!
– Мой друг… – учитель чуть снисходительно, но и удовлетворенно смотрел на своего собеседника. – Противостоять ему !.. Ты бы еще собрался противостоять… мировому злу! Он просто раздавит нас. Как только мы откровенно объединим усилия, у нас не останется ни малейших шансов. А вот если мы, напротив, не будем бросать вызова ему, то… если нам повезет – мы сможем и продержаться! Останемся живыми до того времени, когда в очередной раз прилетит сюда вертолет. И вот тогда мы просто сбежим! Ведь он, боа ама , об этой нашей возможности ничего не знает.
– Но если он, все-таки, связывает нас с тобой воедино, – продолжал Альфий, – внимание его сосредоточено сейчас на тебе . Он хочет убить тебя, чтобы показать мне, что именно произойдет в скором времени и со мной. Духи места, принявшиеся мстить, обыкновенно действуют именно таким образом. Как правило, они выбирают для этой цели родичей человека. Но у меня здесь нет родичей. И вот поэтому боа , этот маэстро мести, использует вместо единокровных лучшего моего друга… По крайней мере – если мне не удалось обмануть боа и он не разуверился в нашей дружбе… Сопутствовала ли мне удача, когда я применил ту маленькую хитрость, так сбившую тебя с толку? Этого мы не знаем. Нам не известно, кому сейчас угрожает опасность в первую очередь. Мне или тебе… Тебе или мне… Равновероятно. Поэтому и тебе надо будет исполнять то, что исполняю сейчас я сам. Решено! Я обучу тебя кое-каким методикам колдовской защиты. Не возлагай на них слишком радужные надежды. Все эти средства – что возводить фанерные баррикады против тайфуна… Но, все-таки, встретив хотя бы это слабенькое сопротивление… он будет играть с тобой. Кошка играет с мышью… а ведь иногда мыши удается и выиграть! Если обнаруживается рядом норка, о которой не знает кошка… Для боа ама , сотканного из испарений этого моря, этого берега, – для него и не существует ничего кроме этого моря, этого берега. Он просто не понимает, что можно отсюда каким-то образом исчезнуть в один момент. В этом и состоит твой шанс. И мой шанс.
– Вот правила, которые на такой случай предписывает моя книга , – поучал Альфий. – Ты должен ограничивать себя в пище. Как сможешь, но будет лучше, если бы ты съедал всего полбуханки хлеба за целый день. Еще ты должен пить горькое вино , как написано, чтобы стать невидимым. Незримым для порождений воды и пыли – то есть для духов местности , что живут века, как года… Я вычислю состав трав, которые пригодны для горького вина в этих, местных условиях. Я буду приготовлять его. Или… я научу тебя, и ты будешь приготавливать его сам. Но – ты обещаешь мне не злоупотребить им. Оно опасное, это средство… Не знаю, станешь ли ты действительно невидимым для него , но уж по крайней мере он не застанет тебя врасплох. – И вот еще что скажу, – продолжил учитель. – Не слишком-то хорошо будет, если обо всем этом узнает кто-нибудь кроме нас. Запишут ведь в сумасшедшие. А если кто и учует – в этой глухой земле, вроде бы, не начисто еще перевелся нюх – так будут от тебя бегать, чтоб от греха подальше. А самая печальная участь будет ждать тех, которые пожелают тебе помочь. Помни: вызвав у человека жалость, ты этим лишь подведешь его, как сам ты себя подвел, когда пожалел меня. Поэтому прекрати отношения со всеми – немедленно! – кому зла не хочешь. И прежде всего тебе надлежит, Кумир… всякие отношения оборвать с Суэни. Если ты ей не враг. Ты сможешь написать ей письмо… потом, когда мы будем с тобой отсюда – дай Господи! – далеко.
Задумавшийся было художник поднял глаза:
– Суэни? Отношения с ней?.. Но я ведь уже закончил ее портрет. Да я и подарил ей его. Ты видел?
– Видел, – отвечал Альфий. И в это мгновение резко сузились у него зрачки. И стала хорошо видна радужка, серая, вся в крапинах коричневатых пятен. – Я рассмотрел произведение твое более, чем внимательно. Обещаю… что и тебе найдется, на что смотреть!
Как было сказано, в поселке преобладало мнение, что эти двое «такие разные».
Но были ведь они и похожи в чем-то, Альфий и Велемир.
В чем-то второстепенном , конечно… Хотя бы вот: оба они мастерами были говорить странное.
7
Друзья решили видеться регулярно, один раз в сутки. И местом встречи им служил Большой Дом. Они приходили в определенный час, порознь. Учитель приносил бутылочку темного стекла, заткнутую изготовленной из древесного сучка пробкой. Оглядываясь, он откупоривал ее под полою. И наполнял содержимым ее стакан, который Велемир протягивал ему под столом. Потом учитель половину из этого стакана переливал в свой, и каждый до верху дополнял красным, и они пили. Таков был их неукоснительный ритуал, что совершали они в течение уже шести дней.
Их облик претерпел изменения, и нельзя сказать, чтобы к лучшему. Учитель не сиял здоровьем и раньше, и – по этой, вероятно, причине – он потерял немного. Но перемена, произошедшая с Велемиром, была разительна. Теперешнего художника отличали темные круги под глазами, привычка постоянно оглядываться, непроизвольное подергивание пальцев. Он стал почти что не узнаваем.
– Сегодня он ходил по мосткам, что окружают стены со стороны моря, – шептал художник. – Я даже и не понял сначала, что означает это равномерное постукивание посреди шелеста, плеска волн. Но вот я посмотрел в щелочку между занавесками на окне. Луна… Я увидел… Он был от меня совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Нас разделяло только тоненькое стекло. Сначала боа не двигался, и мне показалось даже: это неживой предмет, лом – какой-нибудь механизм из тех, которые тут иногда встречаются между сопками, ржавеющие со времен войны – непонятно как очутился вдруг на моей террасе. Но – эти его шипы … Боа ама … О, Господи! Самая его тень излучает зло!
– Что произошло дальше?
Голос учителя вернул к реальности Велемира, было умолкшего.
– Дальше? Не могу вспомнить точно. Кажется, я непроизвольно вскрикнул, когда до меня дошло, что это. Боа оставался неподвижен и еще несколько секунд, а потом… ну, вдруг он как-то весь, сразу – пришел в движение! Начали перемещаться все одновременно ноги его… Тук-тук… Плоский шипастый панцирь словно бы поплыл в сторону. Это было… мерзко ! Мне не случалось видеть, чтобы какое-либо живое существо передвигалось вот так.
– Он вовсе не живое существо, – сказал Альфий, слушающий с цепким вниманием. – Боа ама … это не живое существо и не мертвое. И даже не промежуточное состояние между ними. Он… я называю подобное ему третья форма . Он узел Изначальной Энергии, вычлененный прямо из Хаоса, что вокруг. Повсюду океан Хаоса, то есть бездна . Вечная, проникающая собою все, хотя глаза человеческие ее не видят. Энергия этой бездны не есть энергия стихий, но и не энергия жизни. Я это говорю к тому, что боа и существа, что ему подобны, суть порождение бездны между жизнью и смертью… Мы загипнотизированы страхом жизни, Кумир, как впрочем и страхом смерти – и потому о бездне почти ничего не знаем… Зачем я говорю об этом тебе? Ведь это все было передано мне под строгим условием, чтобы я не открывал никому. Я нарушаю страшное обещание, но что не сделаешь ради друга? Я говорю тебе все это затем, чтобы ты хорошо почувствовал: боа обладает свойствами, не постижимыми для живых… и для мертвых. Присутствие его останавливает, иногда, механизм часов. Боа в состоянии открыть запертый изнутри замок, заставив за одну ночь проржаветь, рассыпаться в пыль железо… Однако расскажи мне, – вдруг резко оборвал Альфий собственную свою речь, – какими были действия его дальше?
– Он шел, – продолжил повествование Велемир, – пока не натолкнулся боком на перила мостков. Его слегка развернуло. Он словно бы не заметил этого и точно также тёк дальше, скользя вдоль поручней. Ограждение не сплошное. Боа дошел до места, где оно обрывается… и упал в воду. Он двигался как слепой.
– Боа и есть слепой, – с едва заметной улыбкой комментировал Альфий. – Он прячет свои глаза: в них средоточие его силы, поэтому он не позволяет им слишком часто подниматься из камор панциря. Боа не желает излучать попусту их энергию. Подобно этому поступают змеи, у которых есть яд. Они шипят и пугают, делают притворные выпады, и, однако, редко, когда ужалят. Не просто ведь змее будет заново накопить отраву. Так вот, воздействие, которое оказывают глаза боа – такой же яд!
– Как может это чудовище представлять опасность, если оно слепое?
– Да, боа ама слеп. И, тем не менее, он постоянно знает, где ты находишься. Попробую тебе пояснить, как это получается у него. Всякое порождение третьей формы пребывает словно бы в непрерывном трансе. Мне кажется иногда – они являют собой гротеск, пародию на людей. Не знающие ни жизни, ни смерти, они способны видеть лишь то, что они хотят видеть. Но что они действительно хотят видеть или от наваждения чего не могут избавиться – такое они видят даже сквозь стены!.. «Оно слепое», говоришь ты. Не надо, не обольщайся! Эти существа используют глаза, как оружие . А для целей, которым служат органы зрения у живых существ, этим не надо глаз! Они видят… некими незримыми и проницающими все щупальцами, распространяющимися от их мозга. Мы можем иногда ощутить эти щупальца. Случалось ли тебе испытать это – прикосновение взгляда нежити? От этого не укрыться, не отгородиться ничем. Есть только один единственный способ сделать себя незаметным: воздействуя изнутри . И в этом смысле наша с тобой надежда лишь на напиток, который мы оба пьем. Думаю, с нынешнего дня нам следует увеличить дозу. Вот только знать бы заранее, кто сильнее: травы мои… или он ?
8
Минуло и еще три дня. Странное впечатление, видимо, производили на людей эти двое, встречающиеся в Большом Доме, пьющие украдкой какой-то мутноватый напиток в определенный час.
И внешность их начинала уже привлекать внимание. Оба напоминали мучимых неизлечимой болезнью, подтачивающей вкрадчиво, постепенно. Взгляд Велемира сделался тусклым и остановленным, и словно бы стремящимся уцепиться в отчаянии за всякий попадающийся ему предмет. Не лучшее впечатление производили и глаза Альфия, запавшие глубоко и пылающие тяжелым блеском.
– Сегодня он попытался проникнуть через окно, – тихо, без выражения говорил художник. – Клешни его по стеклу… Противный, будто бы выжигающий нервы изнутри звук. Я как бы до сих пор его слышу. Мы говорим с тобой, а я – слышу… Не надо больше мне зелья этого твоего. Мне кажется, нас уже ничто не спасет. Возможно ли остановить судьбу, Альфий?
– Никто не может уйти от своей судьбы, Велемир, ты прав. Никто не остановит судьбу, – медленно говорил учитель, глядя в глаза художнику.
– Тем не менее, – вкрадчиво продолжал он, убирая руку с его запястья и несколько угасив пристальный, целящий в глубину души взгляд, – возможно, ты позабыл? Спасительный вертолет прибывает завтра . В крайности – послезавтра. При самом неудачном раскладе – на третий день. То есть продержаться осталось уже немного. Сегодня мы расстанемся раньше. Ты должен выспаться, чтобы тебя ни в коем случае не клонило в сон в эту ночь. Я вычислил по моей книге : началось время, в которое вечера для этого существа опасны, а ночи – благоприятны. Да и чутье подсказывает: сегодня будет плохая ночь… Я приготовил кое-что для тебя.
С этими словами Альфий полез в рюкзак, прислоненный около его стула. Велемир безучастно наблюдал, как он извлекает продолговатый предмет, обернутый в промаслившуюся тряпицу. Учитель осторожно сжал сверток между коленями и размотал верхний край.
Глазам открылась казенная часть обреза, спиленная почти по самую рукоять. Альфий опустил замыкающий рычажок и медленно, чтобы не произвести лязга, раскрыл патронник.
Тускло и угрюмо блеснула новая, без единой царапинки, сталь замка. Свет одинокой под бревенчатым потолком лампочки ярко засиял на латунных капсюлях гильз патронов.
– Серебряная картечь, – медленно и со значением произнес Альфий. – И если ей заряжен такой калибр, она поражает насмерть любое существо… живое, и останавливает порождения третьей формы . Даже и боа ама противопоставить этому почти нечего! Против вооруженного таким обрезом у нашего врага остается только одна возможность… Но я не буду о ней. Надо пощадить твою психику. Ведь стоит лишь тебе услышать о том, что может предпринять в ответ боа , как это парализует у тебя всякую волю к сопротивлению.
Произнося последнюю фразу, учитель слегка коснулся своими длинными пальцами запястья руки художника.
– Я все-таки хочу знать… Мне все уже все равно, – вяло возражал Велемир.
– Нет! Высказать это вслух означает самим накликать несчастье, – безапелляционно заключил Альфий. – Не надо было мне даже упоминать намеком об этой козырной карте, которую чудовище, может быть, постарается разыграть. Тем более, что боа скорее всего ей даже и не воспользуется. Возможно, у него просто и не хватит ума… Тебе же будет полезнее, дорогой, внимательнее воспринять то, что мне действительно надо сказать тебе. Слушай. Это серебро заговорено . Чтобы заклинание не потеряло силу, стволы обреза в момент, когда его впервые коснется твоя рука, должны смотреть вверх.
Учитель возвратил казенную часть в исходное положение, замыкая патронник, и резко перевернул сверток стволами вверх.
– Вот… возьми.