Страница:
Отступление 2
К вопросу о сущности явления
НАХОДКА ГЕОЛОГОВ (Заметка в газете «Югорский металлист» за 2.10.70 г.)
Мы уже сообщали, что в окрестностях нашего города проводит работу геологическая партия, возглавляемая кандидатом технических наук товарищем А.М. Сусловым. Совсем недавно Александр Матвеевич на короткое время вернулся в Югорск по производственной необходимости. Нашему корреспонденту удалось повстречаться с ученым, и вот что он сообщил.
Как показали географические исследования, в районе нашего города должно находиться крупное месторождение нефти. В настоящее время мы проводим изыскания приблизительно в восьмидесяти километрах к северу от города. К сожалению, поиск затруднен, поскольку над местом предполагаемого залегания нефтяного пласта находятся сплошные болота. Добраться туда можно только на вертолете. Поэтому буровые работы мы начнем, видимо, зимой, когда в этот район можно будет перебросить тяжелую технику. Пока же работа есть только для геофизиков.
Какие же трудности испытывают геологи?
— Я уже отмечал, что места эти, можно сказать, гиблые. Мошка, комары, непролазные топи. Но вот что интересно… И там когда-то жили. Мы обнаружили несколько заброшенных домов, один из которых, судя по найденным обрывкам газет, люди покинули относительно недавно, скорее всего перед войной. Кроме всего прочего, среди болот нами найдено странное сооружение, видимо древний могильник. Об этом мы сообщили в Академию наук СССР. Археологи очень заинтересовались нашим открытием и обещали прибыть к месту обнаруженного сооружения скорее всего весной будущего года.
А. ТЕРЕХА
ОН ПРИШЕЛ К НАМ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА (Заметка в газете «Югорский металлист» за 16.05.71 г.)
Полгода назад мы уже рассказывали в нашей газете о находке, сделанной в окрестностях нашего города геологами. Речь идет о гробнице эпохи каменного века. В начале мая исследованием древнего сооружения занялась археологическая экспедиция, прибывшая из Москвы. Возглавляет ее кандидат исторических наук М.А. Хохотва. Нашему корреспонденту удалось повстречаться с ним, и вот что он сообщил.
Как показали исследования, гробница, или, что будет более правильным, дольмен, находится на небольшом острове, расположенном посреди болот. Возраст ее без специального оборудования трудно определить, но, судя по всему, ей не одна сотня лет. С помощью работников геологической партии нам удалось вскрыть гробницу. Содержимое ее не может не вызвать удивления. В ней находились кости огромного медведя. Кто и зачем захоронил зверя, остается загадкой. Скорее всего захоронение имело культовый характер. Видимо, медведь являлся мифическим предком обитавшего тут некогда первобытного племени. Дольмены, подобные югорскому, встречаются в Европе и Азии довольно часто, но почти всегда они оказываются пустыми. Кроме костей исполинского медведя, в самой гробнице и в ее окрестностях сделаны и другие находки. Содержимое гробницы и прочие вещи мы заберем с собой в Москву, где можно будет провести точную датировку находки, а также определить ее значение для науки.
А. ТЕРЕХА
РАЗГИЛЬДЯЙСТВО ИЛИ ДИВЕРСИЯ? (Заметка в газете «Югорский металлист» за 3.06.71 г.)
При бурении скважины в районе предполагаемого нефтяного месторождения севернее Югорска произошла авария. Буровая установка внезапно без видимых причин дала сбой в работе. В результате неисправности возник пожар, который перекинулся на будку, в которой находился генератор и запасы топлива. В результате произошел мощный взрыв. Есть человеческие жертвы. На место аварии вылетела на вертолете следственная группа.
А. ТЕРЕХА
«ОТ УРАЛА ДО ПРАГИ» (Записки контрразведчика)
Автор книги Н.Н. Милютин участвовал в Белом движении с февраля 1918 года. Воевал на Восточном фронте в войсках А.В. Колчака. Служил в контрразведывательных и следственных органах Екатеринбурга, Омска, Новониколаевска. Позднее прикомандирован к штабу Чехословацкого корпуса. Некоторое время находился в личном подчинении генерала Сырова. Вместе с чехословаками после долгих приключений прибыл в Прагу, где и обосновался. В 1932 году там же опубликовал данную книгу.
Ниже приводится отрывок из книги.
В годы, которые до сих пор нельзя вспомнить без содрогания, в эпоху лихолетья и анархии приходилось подчас сталкиваться с настолько невероятными вещами, которые на первый взгляд кажутся совершеннейшим вымыслом, хотя имели место в реальной жизни. Смута выхаркивала невиданных чудовищ, словно пришедших из Средневековья. Иногда эти, с позволения сказать, персонажи казались выходцами из ада, порождениями сверхъестественных сил. Кто знает, не играл ли во всем происходящем роли и мир теней, империя зла? Ведь большевики с их сатанинской пятиконечной звездой и масонской символикой вроде серпа и молота, большевики, которые взрывали церкви, вешали на колокольнях священнослужителей, насиловали их семьи и испражнялись в храмах, большевики, среди которых преобладали инородцы: евреи, китайцы, латыши, мадьяры, — несомненно носители печати Антихриста. Читатель может усомниться в моих словах, обвинить меня в беспочвенных фантазиях. Однако такова моя точка зрения. Навязывать ее никому не собираюсь, однако в то же время и не желаю скрывать. Слава богу, мы не в Совдепии и пока еще вольны говорить то, что думаем.
Впрочем, справедливости ради следует сказать, что и в Белой армии встречались типы, которых, кроме как инфернальными, никак не назовешь. Уже то, что я не стараюсь идеализировать Белое движение, доказывает мою беспристрастность в изложении.
Я вспоминаю один случай, который, как мне кажется, будет интересен для читателей. Я служил тогда в Екатеринбурге. У контрразведки дел хватало. Стоял сентябрь 1918 года. Город совсем недавно перешел в наши руки. Полным ходом шло расследование зверского убийства Государя Императора и членов Августейшей Семьи, кроме того, уходя, большевики оставили в городе и в окрестностях довольно значительное красное подполье. И вот из Омска приходит депеша, в которой предписывается разобраться в ситуации, возникшей вокруг некоего Хохрякова, сотрудника отделения контрразведки в городе Кунгуре. Якобы этот Хохряков настолько зверствует, что на него пожаловались (не знаю уж каким образом) самому Александру Васильевичу. (Имеется в виду адмирал Колчак. — Ред.). Одним словом, мне было поручено разобраться в весьма скользком вопросе. С этим я и отправился в Кунгур.
Ситуация довольно щекотливая. С одной стороны, Хохряков предан нашему делу, с другой — стал настолько одиозной фигурой, что слухи о его художествах дошли до адмирала.
Кунгур — небольшой городишко, известный некогда своими ярмарками. Купеческое сословие в те времена составляло в городе довольно значительную силу. Не успел я приехать и поселиться в гостинице, как ко мне явились делегация, совсем как в «Ревизоре» Гоголя. Я тоже был кем-то вроде ревизора. Стали, конечно, жаловаться… На то, на се, а главное, на Хохрякова. Уж такой зверь! Ладно бы краснопузых изводил, так он, мерзавец, и на честных людей посягает. Среди бела дня на улице зарубил брата владельца хлебопекарни: брат-де посмотрел на него и засмеялся. Пытался задушить прилюдно некую купеческую сироту. Еле, мол, отбили. Ну и еще истории в том же роде.
Начальник местной контрразведки поручик, если не ошибаюсь, по фамилии Куров подтвердил вышеизложенные факты. «Да, — говорит, — все было. Хохряков, конечно, не сахар. Да что не сахар… Зверь! Но он выполняет всю грязную работу. Ликвидации то есть». Я толкую, что это не довод. Конечно, идет война и не до миндальничанья, но всему же есть предел! Интересуюсь, где сейчас означенный Хохряков. «Сидит на гауптвахте», — отвечает. Приказываю привести. Вводят здоровенного детину. На вид — типичный русак. Волосы — спелая пшеница. Глаза — васильки в этой пшенице. Румянец — словно скулы кирпичом натерли. Лет так тридцать парню. На зверя вовсе не похож.
Взгляд открытый, на губах улыбка. Что за черт?!
Ты, спрашиваю, Хохряков? Он кивает, глаза в землю. Ну просто институтка, да и только. Меня, говорю, Верховный правитель прислал, адмирал Колчак. Дошел до него слух о твоих художествах. Это же надо! Ты, видно, братец, настолько великий кат, что молва о тебе прошла по всему Уралу и Сибири. Он согласно кивает. Чего, говорю, молчишь? Так точно, ваше благородие, кат я изрядный. Это и вовсе сбило меня с толку. Может, думаю, он психически болен? Присмотрелся повнимательнее, вроде нормальный. Убил, спрашиваю, брата булочника? Кивает! За что? Пожимает плечами. Пытал я его, пытал… Ни слова толкового не сказал. Только улыбается как блаженный. Тут же поручик присутствует. Может, думаю, его стесняется, но как такой громила может кого-то стесняться? Ладно. Потолковал я с ним и отправил обратно в камеру, а про себя решил, что приду вечером, ближе к ночи, и по душам поговорю, без свидетелей. Забрал его дело и ушел в гостиницу. Познакомился с документами, действительно картина вырисовывается неприглядная. Нужно принимать какое-то решение. Или в расход пускать (извини, читатель, за большевистское словцо), или перевести куда-нибудь с глаз подальше. Лучший для него выход.
Вечером прихожу в контрразведку, приказываю привести Хохрякова. Вот опять его благодушная физиономия передо мной.
«Ты, братец, я вижу, не понимаешь, в какой переплет попал. Судьба жизни твоей решается. Объясни, почему ты зверствуешь так?» Он молчит, но видно, что сказать что-то желает… «Давай, — говорю, — выкладывай. Мы одни. Никто не мешает. Сумеешь оправдаться, будешь жить. Не сумеешь, пеняй на себя».
«Жить… — он так вроде насмешливо говорит, — а кто вам, господин полковник, сказал, что я жить хочу?» — «Коли не хочешь, так в чем же дело? Или не знаешь, как это делается?» — «Сам себя я не могу… — отвечает. — Вот если бы кто-нибудь помог». — «Да ты, братец, бредишь». — «Никак нет, ваше благородие, здоров я. А если и болен, то не телесно». И он рассказал мне весьма странную историю.
По его словам, он происходит из рода старообрядцев. Обитали они на заимке в тайге. Жили хорошо, занимались охотой, сеяли рожь, ловили рыбу. Словом, не бедствовали. Заимку основал еще его дед. И вот десять лет назад обрушилось на их род проклятье. Неподалеку от их заимки, где-то среди болот, находилось «капище чуди». Что это была за чудь, он толково объяснить не мог, говорил — язычники, мол. Молились они злым богам, колдовали… Семейство Хохряковых и раньше знало о капище, но страха не испытывало, уповая на Господа нашего Иисуса Христа, на молитву да на пост. А потом в семействе случился великий грех. Тут он выразился довольно туманно о том, что же произошло. Во всяком случае, можно понять, что в семействе возникла кровосмесительная связь. Не то свекр стал жить со снохой, не то отец с дочерью… А коли согрешили, так нужно отвечать. Вот за грехи они и были наказаны. В главу рода вселился злой дух, который обитал в этом капище. Старик порушил иконы, стал молиться неведомым богам, а по ночам ходил к капищу чуди. Вскоре в семействе Хохряковых начались убийства. Сначала погиб младший брат, потом та самая невестка… Похоже, будто их убивал медведь. Сначала на зверя и грешили, но потом догадались, что дед стал оборотнем. Убийства случались всякий раз в полнолуние.
Хотели деда убить, но он убежал. Куда он скрылся, оставалось неизвестным, но, похоже, рыскал вокруг заимки. Так продолжалось до конца октября, а потом старик вернулся и стал жить как ни в чем не бывало, убийства прекратились. Возобновились они на следующее лето. Дед снова убежал в тайгу. В страхе они не знали, что и делать. Раз к ним пришли старики вогулы. По-русски они говорили плохо, но кое-как объяснили, что в курсе происходящего. Дед и у них убил несколько человек, поэтому его самого нужно порешить. Иначе он всех на тот свет отправит. Они объяснили, что возьмутся за дело сами, попросили только никуда не ходить, держаться возле дома, а по ночам из избы носа не высовывать.
Тут действие развивается вокруг моего знакомца Хохрякова. Было ему в ту пору лет пятнадцать. Не послушал он стариков вогулов, ночью вышел из избы, неизвестно уж зачем. Тут его родственник и сцапал, но не убил, а потащил за собой. Вернее, даже не тащил, а как бы мысленно велел идти следом. Через болота привел к капищу.
Я пытался добиться, как выглядит это капище.
Оказалось, похоже на каменный ящик с крышкой. На крышке, то есть на верхней плите, лежал связанный человек, вроде молодой парень. Дед дождался, когда из-за туч появится луна, зарезал этого беднягу и прочитал какое-то заклинание. «Ну и все», — закончил он. Я не понял. «Что, — говорю, — и все?» — «Испортил дед меня. Не могу без того, чтобы душу человечью не загубить. Так и пошло с тех пор». — «Тоже, что ли, оборотнем стал?» — «Нет, не оборотнем, а так, душегубцем. А деда те старики изловили и распяли на сосне возле капища. Заимка же наша пришла в запустение, кто живой остался, разбежались куда глаза глядят».
Услышав этот странный рассказ, я еще больше засомневался в умственном здоровье Хохрякова… Смотрю на него и не могу понять: он верит в то, что говорит, или же ваньку валяет?
А он продолжает. «Не могу, — говорит, — без того, чтобы, не порешить кого-нибудь, вот и вас сейчас порешу». В кабинете, кроме нас, никого. Полумрак, только две керосиновые лампы чуть заметно коптят. Он поднимается, а я словно по рукам, по ногам скован, сам не знаю, что со мной происходит. Он медленно, неслышно так, приближается ко мне, ручищи свои огромные растопыривает, и хватает меня за горло. Душит медленно, как бы смакуя удовольствие. Я захрипел. На мое счастье, часовой, который его привел с гауптвахты, стоял за дверью, я думаю, он просто подслушивал… Заскочил он и штык Хохрякову между лопатками всадил. Так закончилась эта удивительная история. Я до сих пор не знаю, правду ли говорил этот убийца или врал. Я, человек, к тому времени достаточно повидавший, прошедший германский фронт, повоевавший с большевиками, выполнявший достаточно неприятные задания, связанные с контрразведывательной деятельностью, повел себя как испуганный мальчишка. Подчеркиваю, в своих действиях Хохряков вел себя даже как-то замедленно, лениво, через силу. Мне кажется, хотя сам я и не наблюдал, точно так же ведет себя удав с кроликом. Он, казалось, загипнотизировал меня. Нужно сказать, смерть Хохрякова устроила всех: меня, начальство, непосредственно тех, кто служил рядом с душегубом, да, как мне кажется, и самого Хохрякова. По моему мнению, он желал собственной смерти, поэтому и действовал так нерасторопно.
НАХОДКА ГЕОЛОГОВ (Заметка в газете «Югорский металлист» за 2.10.70 г.)
Мы уже сообщали, что в окрестностях нашего города проводит работу геологическая партия, возглавляемая кандидатом технических наук товарищем А.М. Сусловым. Совсем недавно Александр Матвеевич на короткое время вернулся в Югорск по производственной необходимости. Нашему корреспонденту удалось повстречаться с ученым, и вот что он сообщил.
Как показали географические исследования, в районе нашего города должно находиться крупное месторождение нефти. В настоящее время мы проводим изыскания приблизительно в восьмидесяти километрах к северу от города. К сожалению, поиск затруднен, поскольку над местом предполагаемого залегания нефтяного пласта находятся сплошные болота. Добраться туда можно только на вертолете. Поэтому буровые работы мы начнем, видимо, зимой, когда в этот район можно будет перебросить тяжелую технику. Пока же работа есть только для геофизиков.
Какие же трудности испытывают геологи?
— Я уже отмечал, что места эти, можно сказать, гиблые. Мошка, комары, непролазные топи. Но вот что интересно… И там когда-то жили. Мы обнаружили несколько заброшенных домов, один из которых, судя по найденным обрывкам газет, люди покинули относительно недавно, скорее всего перед войной. Кроме всего прочего, среди болот нами найдено странное сооружение, видимо древний могильник. Об этом мы сообщили в Академию наук СССР. Археологи очень заинтересовались нашим открытием и обещали прибыть к месту обнаруженного сооружения скорее всего весной будущего года.
А. ТЕРЕХА
ОН ПРИШЕЛ К НАМ ИЗ КАМЕННОГО ВЕКА (Заметка в газете «Югорский металлист» за 16.05.71 г.)
Полгода назад мы уже рассказывали в нашей газете о находке, сделанной в окрестностях нашего города геологами. Речь идет о гробнице эпохи каменного века. В начале мая исследованием древнего сооружения занялась археологическая экспедиция, прибывшая из Москвы. Возглавляет ее кандидат исторических наук М.А. Хохотва. Нашему корреспонденту удалось повстречаться с ним, и вот что он сообщил.
Как показали исследования, гробница, или, что будет более правильным, дольмен, находится на небольшом острове, расположенном посреди болот. Возраст ее без специального оборудования трудно определить, но, судя по всему, ей не одна сотня лет. С помощью работников геологической партии нам удалось вскрыть гробницу. Содержимое ее не может не вызвать удивления. В ней находились кости огромного медведя. Кто и зачем захоронил зверя, остается загадкой. Скорее всего захоронение имело культовый характер. Видимо, медведь являлся мифическим предком обитавшего тут некогда первобытного племени. Дольмены, подобные югорскому, встречаются в Европе и Азии довольно часто, но почти всегда они оказываются пустыми. Кроме костей исполинского медведя, в самой гробнице и в ее окрестностях сделаны и другие находки. Содержимое гробницы и прочие вещи мы заберем с собой в Москву, где можно будет провести точную датировку находки, а также определить ее значение для науки.
А. ТЕРЕХА
РАЗГИЛЬДЯЙСТВО ИЛИ ДИВЕРСИЯ? (Заметка в газете «Югорский металлист» за 3.06.71 г.)
При бурении скважины в районе предполагаемого нефтяного месторождения севернее Югорска произошла авария. Буровая установка внезапно без видимых причин дала сбой в работе. В результате неисправности возник пожар, который перекинулся на будку, в которой находился генератор и запасы топлива. В результате произошел мощный взрыв. Есть человеческие жертвы. На место аварии вылетела на вертолете следственная группа.
А. ТЕРЕХА
«ОТ УРАЛА ДО ПРАГИ» (Записки контрразведчика)
Автор книги Н.Н. Милютин участвовал в Белом движении с февраля 1918 года. Воевал на Восточном фронте в войсках А.В. Колчака. Служил в контрразведывательных и следственных органах Екатеринбурга, Омска, Новониколаевска. Позднее прикомандирован к штабу Чехословацкого корпуса. Некоторое время находился в личном подчинении генерала Сырова. Вместе с чехословаками после долгих приключений прибыл в Прагу, где и обосновался. В 1932 году там же опубликовал данную книгу.
Ниже приводится отрывок из книги.
В годы, которые до сих пор нельзя вспомнить без содрогания, в эпоху лихолетья и анархии приходилось подчас сталкиваться с настолько невероятными вещами, которые на первый взгляд кажутся совершеннейшим вымыслом, хотя имели место в реальной жизни. Смута выхаркивала невиданных чудовищ, словно пришедших из Средневековья. Иногда эти, с позволения сказать, персонажи казались выходцами из ада, порождениями сверхъестественных сил. Кто знает, не играл ли во всем происходящем роли и мир теней, империя зла? Ведь большевики с их сатанинской пятиконечной звездой и масонской символикой вроде серпа и молота, большевики, которые взрывали церкви, вешали на колокольнях священнослужителей, насиловали их семьи и испражнялись в храмах, большевики, среди которых преобладали инородцы: евреи, китайцы, латыши, мадьяры, — несомненно носители печати Антихриста. Читатель может усомниться в моих словах, обвинить меня в беспочвенных фантазиях. Однако такова моя точка зрения. Навязывать ее никому не собираюсь, однако в то же время и не желаю скрывать. Слава богу, мы не в Совдепии и пока еще вольны говорить то, что думаем.
Впрочем, справедливости ради следует сказать, что и в Белой армии встречались типы, которых, кроме как инфернальными, никак не назовешь. Уже то, что я не стараюсь идеализировать Белое движение, доказывает мою беспристрастность в изложении.
Я вспоминаю один случай, который, как мне кажется, будет интересен для читателей. Я служил тогда в Екатеринбурге. У контрразведки дел хватало. Стоял сентябрь 1918 года. Город совсем недавно перешел в наши руки. Полным ходом шло расследование зверского убийства Государя Императора и членов Августейшей Семьи, кроме того, уходя, большевики оставили в городе и в окрестностях довольно значительное красное подполье. И вот из Омска приходит депеша, в которой предписывается разобраться в ситуации, возникшей вокруг некоего Хохрякова, сотрудника отделения контрразведки в городе Кунгуре. Якобы этот Хохряков настолько зверствует, что на него пожаловались (не знаю уж каким образом) самому Александру Васильевичу. (Имеется в виду адмирал Колчак. — Ред.). Одним словом, мне было поручено разобраться в весьма скользком вопросе. С этим я и отправился в Кунгур.
Ситуация довольно щекотливая. С одной стороны, Хохряков предан нашему делу, с другой — стал настолько одиозной фигурой, что слухи о его художествах дошли до адмирала.
Кунгур — небольшой городишко, известный некогда своими ярмарками. Купеческое сословие в те времена составляло в городе довольно значительную силу. Не успел я приехать и поселиться в гостинице, как ко мне явились делегация, совсем как в «Ревизоре» Гоголя. Я тоже был кем-то вроде ревизора. Стали, конечно, жаловаться… На то, на се, а главное, на Хохрякова. Уж такой зверь! Ладно бы краснопузых изводил, так он, мерзавец, и на честных людей посягает. Среди бела дня на улице зарубил брата владельца хлебопекарни: брат-де посмотрел на него и засмеялся. Пытался задушить прилюдно некую купеческую сироту. Еле, мол, отбили. Ну и еще истории в том же роде.
Начальник местной контрразведки поручик, если не ошибаюсь, по фамилии Куров подтвердил вышеизложенные факты. «Да, — говорит, — все было. Хохряков, конечно, не сахар. Да что не сахар… Зверь! Но он выполняет всю грязную работу. Ликвидации то есть». Я толкую, что это не довод. Конечно, идет война и не до миндальничанья, но всему же есть предел! Интересуюсь, где сейчас означенный Хохряков. «Сидит на гауптвахте», — отвечает. Приказываю привести. Вводят здоровенного детину. На вид — типичный русак. Волосы — спелая пшеница. Глаза — васильки в этой пшенице. Румянец — словно скулы кирпичом натерли. Лет так тридцать парню. На зверя вовсе не похож.
Взгляд открытый, на губах улыбка. Что за черт?!
Ты, спрашиваю, Хохряков? Он кивает, глаза в землю. Ну просто институтка, да и только. Меня, говорю, Верховный правитель прислал, адмирал Колчак. Дошел до него слух о твоих художествах. Это же надо! Ты, видно, братец, настолько великий кат, что молва о тебе прошла по всему Уралу и Сибири. Он согласно кивает. Чего, говорю, молчишь? Так точно, ваше благородие, кат я изрядный. Это и вовсе сбило меня с толку. Может, думаю, он психически болен? Присмотрелся повнимательнее, вроде нормальный. Убил, спрашиваю, брата булочника? Кивает! За что? Пожимает плечами. Пытал я его, пытал… Ни слова толкового не сказал. Только улыбается как блаженный. Тут же поручик присутствует. Может, думаю, его стесняется, но как такой громила может кого-то стесняться? Ладно. Потолковал я с ним и отправил обратно в камеру, а про себя решил, что приду вечером, ближе к ночи, и по душам поговорю, без свидетелей. Забрал его дело и ушел в гостиницу. Познакомился с документами, действительно картина вырисовывается неприглядная. Нужно принимать какое-то решение. Или в расход пускать (извини, читатель, за большевистское словцо), или перевести куда-нибудь с глаз подальше. Лучший для него выход.
Вечером прихожу в контрразведку, приказываю привести Хохрякова. Вот опять его благодушная физиономия передо мной.
«Ты, братец, я вижу, не понимаешь, в какой переплет попал. Судьба жизни твоей решается. Объясни, почему ты зверствуешь так?» Он молчит, но видно, что сказать что-то желает… «Давай, — говорю, — выкладывай. Мы одни. Никто не мешает. Сумеешь оправдаться, будешь жить. Не сумеешь, пеняй на себя».
«Жить… — он так вроде насмешливо говорит, — а кто вам, господин полковник, сказал, что я жить хочу?» — «Коли не хочешь, так в чем же дело? Или не знаешь, как это делается?» — «Сам себя я не могу… — отвечает. — Вот если бы кто-нибудь помог». — «Да ты, братец, бредишь». — «Никак нет, ваше благородие, здоров я. А если и болен, то не телесно». И он рассказал мне весьма странную историю.
По его словам, он происходит из рода старообрядцев. Обитали они на заимке в тайге. Жили хорошо, занимались охотой, сеяли рожь, ловили рыбу. Словом, не бедствовали. Заимку основал еще его дед. И вот десять лет назад обрушилось на их род проклятье. Неподалеку от их заимки, где-то среди болот, находилось «капище чуди». Что это была за чудь, он толково объяснить не мог, говорил — язычники, мол. Молились они злым богам, колдовали… Семейство Хохряковых и раньше знало о капище, но страха не испытывало, уповая на Господа нашего Иисуса Христа, на молитву да на пост. А потом в семействе случился великий грех. Тут он выразился довольно туманно о том, что же произошло. Во всяком случае, можно понять, что в семействе возникла кровосмесительная связь. Не то свекр стал жить со снохой, не то отец с дочерью… А коли согрешили, так нужно отвечать. Вот за грехи они и были наказаны. В главу рода вселился злой дух, который обитал в этом капище. Старик порушил иконы, стал молиться неведомым богам, а по ночам ходил к капищу чуди. Вскоре в семействе Хохряковых начались убийства. Сначала погиб младший брат, потом та самая невестка… Похоже, будто их убивал медведь. Сначала на зверя и грешили, но потом догадались, что дед стал оборотнем. Убийства случались всякий раз в полнолуние.
Хотели деда убить, но он убежал. Куда он скрылся, оставалось неизвестным, но, похоже, рыскал вокруг заимки. Так продолжалось до конца октября, а потом старик вернулся и стал жить как ни в чем не бывало, убийства прекратились. Возобновились они на следующее лето. Дед снова убежал в тайгу. В страхе они не знали, что и делать. Раз к ним пришли старики вогулы. По-русски они говорили плохо, но кое-как объяснили, что в курсе происходящего. Дед и у них убил несколько человек, поэтому его самого нужно порешить. Иначе он всех на тот свет отправит. Они объяснили, что возьмутся за дело сами, попросили только никуда не ходить, держаться возле дома, а по ночам из избы носа не высовывать.
Тут действие развивается вокруг моего знакомца Хохрякова. Было ему в ту пору лет пятнадцать. Не послушал он стариков вогулов, ночью вышел из избы, неизвестно уж зачем. Тут его родственник и сцапал, но не убил, а потащил за собой. Вернее, даже не тащил, а как бы мысленно велел идти следом. Через болота привел к капищу.
Я пытался добиться, как выглядит это капище.
Оказалось, похоже на каменный ящик с крышкой. На крышке, то есть на верхней плите, лежал связанный человек, вроде молодой парень. Дед дождался, когда из-за туч появится луна, зарезал этого беднягу и прочитал какое-то заклинание. «Ну и все», — закончил он. Я не понял. «Что, — говорю, — и все?» — «Испортил дед меня. Не могу без того, чтобы душу человечью не загубить. Так и пошло с тех пор». — «Тоже, что ли, оборотнем стал?» — «Нет, не оборотнем, а так, душегубцем. А деда те старики изловили и распяли на сосне возле капища. Заимка же наша пришла в запустение, кто живой остался, разбежались куда глаза глядят».
Услышав этот странный рассказ, я еще больше засомневался в умственном здоровье Хохрякова… Смотрю на него и не могу понять: он верит в то, что говорит, или же ваньку валяет?
А он продолжает. «Не могу, — говорит, — без того, чтобы, не порешить кого-нибудь, вот и вас сейчас порешу». В кабинете, кроме нас, никого. Полумрак, только две керосиновые лампы чуть заметно коптят. Он поднимается, а я словно по рукам, по ногам скован, сам не знаю, что со мной происходит. Он медленно, неслышно так, приближается ко мне, ручищи свои огромные растопыривает, и хватает меня за горло. Душит медленно, как бы смакуя удовольствие. Я захрипел. На мое счастье, часовой, который его привел с гауптвахты, стоял за дверью, я думаю, он просто подслушивал… Заскочил он и штык Хохрякову между лопатками всадил. Так закончилась эта удивительная история. Я до сих пор не знаю, правду ли говорил этот убийца или врал. Я, человек, к тому времени достаточно повидавший, прошедший германский фронт, повоевавший с большевиками, выполнявший достаточно неприятные задания, связанные с контрразведывательной деятельностью, повел себя как испуганный мальчишка. Подчеркиваю, в своих действиях Хохряков вел себя даже как-то замедленно, лениво, через силу. Мне кажется, хотя сам я и не наблюдал, точно так же ведет себя удав с кроликом. Он, казалось, загипнотизировал меня. Нужно сказать, смерть Хохрякова устроила всех: меня, начальство, непосредственно тех, кто служил рядом с душегубом, да, как мне кажется, и самого Хохрякова. По моему мнению, он желал собственной смерти, поэтому и действовал так нерасторопно.
Глава шестая
1
1977 год, август. Москва
В субботу отправились к Безменову на дачу. Илья заехал к Осипову рано утром, когда дворники еще мели тротуары. Сонно зевая, Осипов кое-как собрался и сел в машину следом за другом.
— А Тамара где? — поинтересовался он, обнаружив, что в машине они одни.
— Томка и девчонки остались дома, у них генеральная стирка. Это к лучшему, не будут путаться под ногами. Сегодня нам предстоит архиважнейшая работа, мы с тобой будем класть печь.
— Печь?! — изумился Осипов. — Так это же очень кропотливое дело.
— Вот я и говорю…
— А ты когда-нибудь клал печи?
— Не приходилось. Но у меня есть умное пособие, я его тщательно изучил, теорию, во всяком случае, знаю.
— На кой… твоя теория. Тут опыт нужен, лучше бы печника толкового нашел… Боюсь, ничего у нас не выйдет.
— Вот ты вечно сомневаешься. Не выйдет, не выйдет… Попробуем, не получится — переделаем. Руководить сооружением буду я, а ты, братец, поработаешь на подхвате.
Машина неслась по пустынному шоссе, и Осипов равнодушно смотрел в окно. Август только начинался, а на придорожных кленах и березах уже появилась первая желтизна. Лето, похоже, кончается. Все кончается — и хорошее, и плохое. Столько событий произошло за столь короткий срок! Просто даже не верится.
— Кстати, — спросил он у Безменова, — пришел в себя этот милиционер с татарской фамилией?
— Давлетшин? Умер он.
— Ах ты!.. А со вторым что?
— Да ничего. Отпустили его домой. От работы пока отстранили. Но я думаю, ненадолго. Кстати, вчера я почти целый день посвятил твоему знакомому фотографу — Юрию Ивановичу Грибову, более известному в богемных кругах под прозвищем Джордж. Честно говоря, личность действительно колоритная. Его и впрямь знают на Западе. Публиковал в тамошних журналах свои работы. Участвовал в выставках. Ну, кроме того, — «голубой», афиширует свои наклонности, невзирая на статью Уголовного кодекса. Может быть, просто «картину гонит», а может, имеет сильных покровителей. Есть подозрение, что он стучит на одну могущественную организацию. Ведь у него в студии собирается всякой твари по паре. Очень благодатная почва для сексота. Хотя доказательств у меня нет. Удалось установить кое-что и о его втором хобби. О котором ты мне рассказывал — собирании разных некропричиндалов: черепов, всякого рода кладбищенских реликвий. Один раз его даже задержала милиция за незаконные раскопки старого кладбища, но вскоре отпустила. Хотя привод документально подтвержден. Изучал я его, так сказать, и официальную биографию. Родился в 1927 году в городе Горьком, тогда Нижнем Новгороде. В семье архитектора. Отец в 1937 году репрессирован, мать покончила жизнь самоубийством сразу же после ареста мужа. Мальчик воспитывался в детском доме в поселке Сарбаза под Свердловском. От призыва в армию освобожден по причине плоскостопия. В 1947 году поступил в Свердловский педагогический институт, не окончил. В 1949 году переехал в Москву, поступил в «Щуку». Видать, артистом стать захотел. Тоже не окончил. Некоторое время учился в архитектурном. Словом, студент прохладной жизни. Подвизался то тут, то там…
— А факт его заработков в качестве пляжного фотографа на югах подтвердился?
— Вполне. Он этого и не скрывает. Известен как очень профессиональный фотограф-анималист. Зверей снимает. Уезжает, говорят, в лес, в тайгу специально. Два альбома с художественными снимками зверей выпустили в Швеции и Финляндии, в Праге была организована его выставка на ту же тему. Кроме того, в творчестве прослеживаются темы кладбищ, старинных зданий, обнаженной натуры. Ничего особенно криминального за ним не замечено. Постоянно общается с иностранцами. Еще одно подтверждение, что он стукач.
Но вот какая странность имеется в его биографии. Можешь себе представить, что он содержался в том же детдоме, что и маньяк Шляхтин, а именно в Сарбазе. Шляхтин — уроженец Свердловска, в 1937 году его мать осуждена за уголовное преступление — крупную растрату. Мальчик попадает в тот же детдом, что и Грибов. Еще одно совпадение — оба учатся и оба не заканчивают педагогический институт в Свердловске. Оба одновременно переезжают в Москву. Тут пути их расходятся. Шляхтин поступает в Московский физкультурный институт и успешно его заканчивает. До этого он служит в армии. Призывался из Москвы. Такие вот многоточия.
— Так, значит, они знакомы с детства?
— Ты удивительно догадлив.
— И что из этого следует?
— Из этого следует, что противоестественные наклонности одного вполне могли отвечать вкусам другого. Я все больше подозреваю, что твой фотограф такой же патологический тип, как и физкультурник. Кстати, его местонахождение на настоящий день я так и не смог выяснить.
— У меня все не идет из головы таинственная личность, подсказавшая мне, где искать, — задумчиво сказал Осипов, — кто же это все-таки такой? А не мог им быть сотрудник какого-нибудь хитрого ведомства, которому известно гораздо больше, чем милиции?
— И оно решило оказать посильную помощь коллегам в деле, зашедшем в тупик? — насмешливо спросил Илья. — Глупости!
— Тогда кто?
— Я думаю, на этот вопрос мог бы ответить этот хмырь из издательства — Ванин. Но его нет в Москве. Уехал в командировку. Как только приедет, нужно брать его за глотку и вытягивать все до последнего грамма. Ну, хватит о делах, мы уже почти приехали, настраивайся осваивать искусство кладки печей. Учти, что в жизни все пригодится. А печник — работа весьма почетная. Ты вспомни, вождь мирового пролетариата очень любил представителей этой профессии. Так что учись, Ваня, глядишь, и тебя полюбят.
В субботу отправились к Безменову на дачу. Илья заехал к Осипову рано утром, когда дворники еще мели тротуары. Сонно зевая, Осипов кое-как собрался и сел в машину следом за другом.
— А Тамара где? — поинтересовался он, обнаружив, что в машине они одни.
— Томка и девчонки остались дома, у них генеральная стирка. Это к лучшему, не будут путаться под ногами. Сегодня нам предстоит архиважнейшая работа, мы с тобой будем класть печь.
— Печь?! — изумился Осипов. — Так это же очень кропотливое дело.
— Вот я и говорю…
— А ты когда-нибудь клал печи?
— Не приходилось. Но у меня есть умное пособие, я его тщательно изучил, теорию, во всяком случае, знаю.
— На кой… твоя теория. Тут опыт нужен, лучше бы печника толкового нашел… Боюсь, ничего у нас не выйдет.
— Вот ты вечно сомневаешься. Не выйдет, не выйдет… Попробуем, не получится — переделаем. Руководить сооружением буду я, а ты, братец, поработаешь на подхвате.
Машина неслась по пустынному шоссе, и Осипов равнодушно смотрел в окно. Август только начинался, а на придорожных кленах и березах уже появилась первая желтизна. Лето, похоже, кончается. Все кончается — и хорошее, и плохое. Столько событий произошло за столь короткий срок! Просто даже не верится.
— Кстати, — спросил он у Безменова, — пришел в себя этот милиционер с татарской фамилией?
— Давлетшин? Умер он.
— Ах ты!.. А со вторым что?
— Да ничего. Отпустили его домой. От работы пока отстранили. Но я думаю, ненадолго. Кстати, вчера я почти целый день посвятил твоему знакомому фотографу — Юрию Ивановичу Грибову, более известному в богемных кругах под прозвищем Джордж. Честно говоря, личность действительно колоритная. Его и впрямь знают на Западе. Публиковал в тамошних журналах свои работы. Участвовал в выставках. Ну, кроме того, — «голубой», афиширует свои наклонности, невзирая на статью Уголовного кодекса. Может быть, просто «картину гонит», а может, имеет сильных покровителей. Есть подозрение, что он стучит на одну могущественную организацию. Ведь у него в студии собирается всякой твари по паре. Очень благодатная почва для сексота. Хотя доказательств у меня нет. Удалось установить кое-что и о его втором хобби. О котором ты мне рассказывал — собирании разных некропричиндалов: черепов, всякого рода кладбищенских реликвий. Один раз его даже задержала милиция за незаконные раскопки старого кладбища, но вскоре отпустила. Хотя привод документально подтвержден. Изучал я его, так сказать, и официальную биографию. Родился в 1927 году в городе Горьком, тогда Нижнем Новгороде. В семье архитектора. Отец в 1937 году репрессирован, мать покончила жизнь самоубийством сразу же после ареста мужа. Мальчик воспитывался в детском доме в поселке Сарбаза под Свердловском. От призыва в армию освобожден по причине плоскостопия. В 1947 году поступил в Свердловский педагогический институт, не окончил. В 1949 году переехал в Москву, поступил в «Щуку». Видать, артистом стать захотел. Тоже не окончил. Некоторое время учился в архитектурном. Словом, студент прохладной жизни. Подвизался то тут, то там…
— А факт его заработков в качестве пляжного фотографа на югах подтвердился?
— Вполне. Он этого и не скрывает. Известен как очень профессиональный фотограф-анималист. Зверей снимает. Уезжает, говорят, в лес, в тайгу специально. Два альбома с художественными снимками зверей выпустили в Швеции и Финляндии, в Праге была организована его выставка на ту же тему. Кроме того, в творчестве прослеживаются темы кладбищ, старинных зданий, обнаженной натуры. Ничего особенно криминального за ним не замечено. Постоянно общается с иностранцами. Еще одно подтверждение, что он стукач.
Но вот какая странность имеется в его биографии. Можешь себе представить, что он содержался в том же детдоме, что и маньяк Шляхтин, а именно в Сарбазе. Шляхтин — уроженец Свердловска, в 1937 году его мать осуждена за уголовное преступление — крупную растрату. Мальчик попадает в тот же детдом, что и Грибов. Еще одно совпадение — оба учатся и оба не заканчивают педагогический институт в Свердловске. Оба одновременно переезжают в Москву. Тут пути их расходятся. Шляхтин поступает в Московский физкультурный институт и успешно его заканчивает. До этого он служит в армии. Призывался из Москвы. Такие вот многоточия.
— Так, значит, они знакомы с детства?
— Ты удивительно догадлив.
— И что из этого следует?
— Из этого следует, что противоестественные наклонности одного вполне могли отвечать вкусам другого. Я все больше подозреваю, что твой фотограф такой же патологический тип, как и физкультурник. Кстати, его местонахождение на настоящий день я так и не смог выяснить.
— У меня все не идет из головы таинственная личность, подсказавшая мне, где искать, — задумчиво сказал Осипов, — кто же это все-таки такой? А не мог им быть сотрудник какого-нибудь хитрого ведомства, которому известно гораздо больше, чем милиции?
— И оно решило оказать посильную помощь коллегам в деле, зашедшем в тупик? — насмешливо спросил Илья. — Глупости!
— Тогда кто?
— Я думаю, на этот вопрос мог бы ответить этот хмырь из издательства — Ванин. Но его нет в Москве. Уехал в командировку. Как только приедет, нужно брать его за глотку и вытягивать все до последнего грамма. Ну, хватит о делах, мы уже почти приехали, настраивайся осваивать искусство кладки печей. Учти, что в жизни все пригодится. А печник — работа весьма почетная. Ты вспомни, вождь мирового пролетариата очень любил представителей этой профессии. Так что учись, Ваня, глядишь, и тебя полюбят.
2
В ту самую минуту, когда два великих сыщика собирались осваивать искусство печестроения, литературный консультант московского издательства «Север» Иона Ванин сидел в здании магаданского аэропорта и предавался невеселым мыслям. И какой идиот придумал проводить симпозиум, посвященный творчеству писателей и поэтов Дальнего Востока и Крайнего Севера, именно в Магадане? Убил бы гада, истинно убил! Тащиться в такую даль и зачем? Чтобы целую неделю слушать невероятный вздор, общаться с этими неумытыми чукчами и камчадалами, от которых воняет рыбой, и пить водку? Хуже всего была именно водка. Иона, в общем-то, не отказывался от выпивки, тем более дармовой, но всему же есть предел! К тому же гнусная закуска, жуткие рыбные консервы, от которых возникает страшная изжога.
Он предчувствовал, чем все кончится. Не первый раз отправлялся на подобные мероприятия. Но такого даже он, многоопытный, не ожидал. Гостиница — скверная дыра. Номер на четверых, двое из которых — писатели и поэты Крайнего Севера. Неплохие ребята в целом. Простые. По-русски, правда, плохо говорят и на водку слабы. Но компанейские. Подопьют — как давай читать свои стихи, хоть под кровать лезь. К тому же, как узнали, что он в московском издательстве служит, так вообще разошлись. Каждому, видишь ты, охота в Москве книжку выпустить. Один парень, его почему-то Уха звали, подарил ему моржовый клык с резьбой, другой — расписные расшитые сапожки из меха, торбасаназываются. Клык, наверное, ценная вещь, но уж больно неудобная. Кое-как его в чемодан затолкал. Впрочем, дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Ребятам этим северным он неопределенно пообещал… Уж они радовались! Что ж. Он понимает. Дети природы, рожденные среди снегов и торосов. Непосредственные.
Сам город Магадан ему не понравился. Дыра и есть дыра. Залез он на сопку, посмотрел на их море — Охотское, что ли. На кой черт нужно такое море, если в нем купаться нельзя. Рыбка, говорят, зато ловится. Зачем ловить, когда в каждом магазине ее полно? В музей их водили, в местный театр. Сдохнуть со скуки можно. Одного он опасался, когда сюда ехал, — зэков. Но оказалось, никаких зэков и в помине нет. Во всяком случае, он их не видел. Может, они и есть, но где-то там… за сопками.
Ладно. Слава богу, что все кончилось. И сопки, и чукчи, и водка. Через пару часов самолет. А там и Москва недалеко. Да, Москва… Тоже проблемы. Как же все-таки разобраться с Пантелеевым? Журналист… Милиционер… Нет в них веры. Самому, что ли? Да уж сколько раз он пытался. Видать, кишка тонка. Кстати, о кишках. Не пора ли облегчиться? Он давно чувствовал позывы. Конечно, общественные туалеты в аэропортах, особенно на дальних окраинах страны, нельзя назвать опорной точкой советской культуры.
Он поднялся и оглядел полутемные внутренности аэропорта. Народу в этот час наблюдалось совсем немного. Большинство спало на грязных деревянных лавках, притомившись в ожидании своего рейса, те же, кто не дремал, либо пили водку, либо играли в карты. Однако все держались в пределах приличий, поскольку по залу то и дело проходил полусонный милиционер.
Рядом довольно большая компания кавказских людей что-то бурно и многоречиво обсуждала, то и дело так ужасно жестикулируя, словно вот-вот собираясь начать драку. Они то что-то яростно выкрикивали с гортанным клекотом, то снижали голоса до шепота, поднося ладони к губам. Могли бы этого и не делать, все равно никто их не понимал.
Иона подозрительно покосился на кавказцев, потом взглянул на свой чемодан. Там, конечно, кроме моржового клыка, ничего ценного не было, но все-таки… Однако не тащиться же в туалет с чемоданом. Неподалеку дремал полузнакомый журналист из журнала «Дружба народов». На симпозиуме они едва раскланивались. Иона питал к нему некоторую неприязнь, поскольку критика поселили в обкомовской гостинице, а его, Иону, в замызганной городской. Однако кочевряжиться не приходилось. Он осторожно тронул критика за плечо.
— Владимир Степанович, постерегите, пожалуйста, мой чемодан, я мигом.
Не открывая глаз, критик кивнул, и Иона снова ощутил неприязнь к этому человеку. Вот ведь фагот, даже слова не произнес!
После долгих поисков он нашел аэропортовский туалет. Здесь все оказалось даже хуже, чем он ожидал. Морщась от отвращения, Иона стал искать относительно незагаженный унитаз, благо в туалете было совершенно пусто. Наконец поиски увенчались успехом. Иона затворил дверцу, расстегнул штаны и кряхтя присел. При этом он старался, чтобы края брюк не касались подозрительных луж на полу.
«Как мало человеку надо для…» — довести мысль до логического конца он не успел, потому что снаружи кто-то дернул дверь.
— Занято! — заорал Ванин. — Неужели рядом нет свободных унитазов?!
В это мгновение хлипкая задвижка не выдержала и отскочила. Дверца медленно растворилась, и на пороге предстала личность, при взгляде на которую Иона сразу понял, что перед ним именно тот, кого он так боялся, — зэк.
Он предчувствовал, чем все кончится. Не первый раз отправлялся на подобные мероприятия. Но такого даже он, многоопытный, не ожидал. Гостиница — скверная дыра. Номер на четверых, двое из которых — писатели и поэты Крайнего Севера. Неплохие ребята в целом. Простые. По-русски, правда, плохо говорят и на водку слабы. Но компанейские. Подопьют — как давай читать свои стихи, хоть под кровать лезь. К тому же, как узнали, что он в московском издательстве служит, так вообще разошлись. Каждому, видишь ты, охота в Москве книжку выпустить. Один парень, его почему-то Уха звали, подарил ему моржовый клык с резьбой, другой — расписные расшитые сапожки из меха, торбасаназываются. Клык, наверное, ценная вещь, но уж больно неудобная. Кое-как его в чемодан затолкал. Впрочем, дареному коню, как говорится, в зубы не смотрят. Ребятам этим северным он неопределенно пообещал… Уж они радовались! Что ж. Он понимает. Дети природы, рожденные среди снегов и торосов. Непосредственные.
Сам город Магадан ему не понравился. Дыра и есть дыра. Залез он на сопку, посмотрел на их море — Охотское, что ли. На кой черт нужно такое море, если в нем купаться нельзя. Рыбка, говорят, зато ловится. Зачем ловить, когда в каждом магазине ее полно? В музей их водили, в местный театр. Сдохнуть со скуки можно. Одного он опасался, когда сюда ехал, — зэков. Но оказалось, никаких зэков и в помине нет. Во всяком случае, он их не видел. Может, они и есть, но где-то там… за сопками.
Ладно. Слава богу, что все кончилось. И сопки, и чукчи, и водка. Через пару часов самолет. А там и Москва недалеко. Да, Москва… Тоже проблемы. Как же все-таки разобраться с Пантелеевым? Журналист… Милиционер… Нет в них веры. Самому, что ли? Да уж сколько раз он пытался. Видать, кишка тонка. Кстати, о кишках. Не пора ли облегчиться? Он давно чувствовал позывы. Конечно, общественные туалеты в аэропортах, особенно на дальних окраинах страны, нельзя назвать опорной точкой советской культуры.
Он поднялся и оглядел полутемные внутренности аэропорта. Народу в этот час наблюдалось совсем немного. Большинство спало на грязных деревянных лавках, притомившись в ожидании своего рейса, те же, кто не дремал, либо пили водку, либо играли в карты. Однако все держались в пределах приличий, поскольку по залу то и дело проходил полусонный милиционер.
Рядом довольно большая компания кавказских людей что-то бурно и многоречиво обсуждала, то и дело так ужасно жестикулируя, словно вот-вот собираясь начать драку. Они то что-то яростно выкрикивали с гортанным клекотом, то снижали голоса до шепота, поднося ладони к губам. Могли бы этого и не делать, все равно никто их не понимал.
Иона подозрительно покосился на кавказцев, потом взглянул на свой чемодан. Там, конечно, кроме моржового клыка, ничего ценного не было, но все-таки… Однако не тащиться же в туалет с чемоданом. Неподалеку дремал полузнакомый журналист из журнала «Дружба народов». На симпозиуме они едва раскланивались. Иона питал к нему некоторую неприязнь, поскольку критика поселили в обкомовской гостинице, а его, Иону, в замызганной городской. Однако кочевряжиться не приходилось. Он осторожно тронул критика за плечо.
— Владимир Степанович, постерегите, пожалуйста, мой чемодан, я мигом.
Не открывая глаз, критик кивнул, и Иона снова ощутил неприязнь к этому человеку. Вот ведь фагот, даже слова не произнес!
После долгих поисков он нашел аэропортовский туалет. Здесь все оказалось даже хуже, чем он ожидал. Морщась от отвращения, Иона стал искать относительно незагаженный унитаз, благо в туалете было совершенно пусто. Наконец поиски увенчались успехом. Иона затворил дверцу, расстегнул штаны и кряхтя присел. При этом он старался, чтобы края брюк не касались подозрительных луж на полу.
«Как мало человеку надо для…» — довести мысль до логического конца он не успел, потому что снаружи кто-то дернул дверь.
— Занято! — заорал Ванин. — Неужели рядом нет свободных унитазов?!
В это мгновение хлипкая задвижка не выдержала и отскочила. Дверца медленно растворилась, и на пороге предстала личность, при взгляде на которую Иона сразу понял, что перед ним именно тот, кого он так боялся, — зэк.