Страница:
— А я тебя помню, — неожиданно сказал он.
Василий удивленно поднял глаза.
— Ты уже был адъюнктом, а я учился на втором курсе, ты у нас еще вел практикум по гистологии. Так вот, дорогой Василий Львович, на твое счастье, я проявил некоторое участие к однокашнику, если ты позволишь таковым себя считать.
Василий озадаченно кивнул.
— И благодари Бога или еще там кого, что попался именно мне. Я, конечно, понимаю, что ты во всей этой истории ни при чем, но тем не менее позволь сказать, что ты большой дурак. Неужели, пройдя гражданскую, ты так ничему и не научился? А ведь у тебя семья! Дело-то расстрельное. Шлепнули бы тебя, и концы в воду. Брат, видите ли, ему письмо прислал! Брат твой в Париже, а ты тут. Да и биография твоя. — Он хмыкнул. — Сейчас ты, будучи врачом, нужен Советской власти, а может настать время, что станешь не нужен. И тогда вспомнят все: службу у Деникина и Махно, дворянское происхождение, брата в Париже… Мы тебя выпускаем пока… И смотри, не делай больше глупостей. А вообще я бы на твоем месте уехал из Питера и постарался где-нибудь затеряться. Лучше в глухой провинции. Страна большая…
Но Пантелеев не внял предупреждениям доброго чекиста. Ему, да и многим в то время казалось, что вот-вот все пойдет по-старому. Успешно разлагался нэп и заражал своим гниением все вокруг. Частная инициатива процветала. Из города на Неве никуда уезжать не хотелось.
Но все когда-нибудь кончается.
Завершалась и новая экономическая политика. Частник, придавленный налогом, стонал и задыхался. То тут, то там закрывались магазинчики, заводики, лавчонки, а их владельцы исчезали неведомо куда. Василий Львович обращал на это мало внимания. Он был занят работой и семьей. Анюта не служила, вела домашнее хозяйство, бегала по магазинам, общалась с подругами. В семействе Пантелеевых завелись кое-какие средства, потому что Василий Львович завел небольшую частную практику. Иногда по ночам, лежа рядом с женой, он строил планы на будущее и тогда, случалось, вспоминал о предостережении чекиста. Однако Анюта была склонна видеть в этом всего лишь невнятную угрозу. «Припугнуть он тебя хотел, — шептала она, — на испуг взять. Они это любят. Если обращать на все внимание, то и жить не стоит. Подумать только — уехать из Питера. Куда? Зачем?» И она потесней прижималась к супругу, затыкая ему рот поцелуем.
1928 год принес в семейство Пантелеевых прибавление — в январе родился мальчик, которого назвали Сергеем, а спустя полгода Василий Львович был вторично арестован. Продержали его недолго, к следователю вызывали лишь однажды, но на этот раз все обернулось значительно хуже, чем в двадцать пятом году.
Сидел он в «Крестах» в громадной, полной народа камере и из разговоров окружающих понял, что, видимо, проводится грандиозная чистка. Вокруг него находились такие же, как он, люди, прошедшие Гражданскую войну в белой армии, нэпманы, дворяне, остатки столичной интеллигенции. В подавляющем большинстве они не состояли во враждебных организациях и относились к власти лояльно и поэтому, не чувствуя за собой вины, терялись в догадках по поводу причин своего ареста. Наконец прошел слух, что из Ленинграда будут высылать всех неблагонадежных с точки зрения властей. Город Ленина должен быть чист от всякого рода сомнительной публики, в первую очередь от бывших офицеров и дворян.
Слух подтвердился. Следователь сухо напомнил Пантелееву о службе в Добровольческой армии, о дворянском происхождении и, наконец, пусть косвенном, но участии в контрреволюционной организации. Затем он вручил Пантелееву постановление о высылке его из города в сорок восемь часов. Пунктом, в который следовало прибыть Василию Львовичу, был Свердловск.
— Но у меня семья, только что родился второй ребенок, — пытался возражать Пантелеев.
— Семья может остаться в городе, — равнодушно сообщил следователь, — хотя жена ваша тоже потомственная дворянка… — Он не договорил и снова уткнулся в бумаги.
Нужно сказать, что известие о высылке мужа Анюта восприняла достаточно хладнокровно.
— Что ж, — сказала она, — все правильно, тебя предупреждали. Должно было случиться и случилось. Поезжай, осмотрись, врачи везде нужны, а следом приедем и мы. Не стоит предаваться отчаянию, как-нибудь устроимся. — И в конце июля 1928 года Пантелеев прибыл в Свердловск.
О Свердловске, или по-старому Екатеринбурге, Пантелеев знал лишь только то, что там в восемнадцатом году была расстреляна царская семья. Город не произвел на него особого впечатления — маленький, очень провинциальный, сплошь застроенный одно-полутораэтажными домами, и только центр несколько отличался от общего уровня и с натяжкой, но имел европейский фасад.
Прямо с вокзала Василий Львович направился в областное управление ОГПУ. Здесь зафиксировали, что он явился, и отправили устраиваться на работу.
— Но я врач, — растерянно заявил он.
— Вот и хорошо, — услышал в ответ. — Врачей нам не хватает. Отправляйтесь в облздравотдел, получите направление и приступайте. Если останетесь в городе, должны еженедельно отмечаться в комендатуре ОГПУ, если вас пошлют за пределы Свердловска, будете отмечаться по месту жительства. В любом случае вы должны сообщать о своем дальнейшем местонахождении. — И Пантелеев отправился устраиваться на работу.
Начальник отдела кадров облздравотдела некоторое время рассматривал его диплом, справки и рекомендации, потом поднял на Василия Львовича глаза.
— Значит, высланный? — без особого интереса спросил он.
Пантелеев кивнул.
— Послужной лист у вас приличный. Работа, конечно, найдется, особенно сейчас. Народу в городе значительно прибавилось, открываем новую больницу, туда как раз нужны хирурги. Я думаю, в скором времени людей здесь окажется еще больше. Как пишут в газетах, впереди гигантское строительство… Бы с семьей? Да ведь все равно приедут. Сейчас же нужно побеспокоиться о жилье. Снимите квартиру в городе, это здесь просто. Но нужно поспешать. Впрочем, если хотите, может, направить вас куда-нибудь в район? Там, конечно, свободы больше, хотя в бытовом отношении… — Он поморщился.
— А куда, например? — заинтересовался Пантелеев.
— Да куда угодно, доктора везде нужны. Вот хотя бы в Югорск. Туда требуется заведующий городской больницей. Его сейчас замещает фельдшер, древний старик.
— А прежний заведующий где?
Зав. кадрами усмехнулся:
— Он того… Один жил… Без семьи. Конечно, пил, а потом к морфию пристрастился. А чего ему? Добро это бесплатное. Вот он и рад стараться. Пришлось убрать, уж больно много на него сигналов поступало. Рану перевязать не мог, не то что операцию провести. Югорск, конечно, дыра. Городишко крохотный, кругом леса, и далековато от Свердловска… А то смотрите. Для вас, может, к лучшему, чтобы подальше. При больнице для врача и дом имеется, хороший дом, каменный, комнат, наверное, пять или шесть. Старой постройки, на славу сработан. Я в нем бывал, поэтому за свои слова отвечаю. Да и доктор в Югорске весьма уважаемая персона. Один на всю округу. Там народу безразлично, ссыльный вы или не ссыльный. Да и вообще в Югорск испокон веку ссылали. В нем, считай, каждый в предках ссыльных имеет. Ну, думайте, гражданин Пантелеев.
«А ведь он дело говорит, — соображал Василий Львович. — Если уж где затеряться, так именно в такой дыре. А там… Время покажет».
— А добраться до Югорска как? — спросил он наконец.
— Пустяки, дадим лошадь, все равно туда медикаменты доставить нужно. Вот вы заодно и доставите. Ну что, согласны?
— Согласен, — решительно сказал Пантелеев.
С той памятной минуты, изменившей его жизнь, прошло почти десять лет. Югорск понравился Василию Львовичу сразу же. Тихий городок, именно такой, как и описывал его зав. кадрами. И дом понравился. Небольшая городская больница оказалась весьма запущенной, но Пантелеев в короткие сроки привел ее в порядок, да и авторитет он себе составил очень быстро, проведя несколько операций. Чтобы сделать подобные, люди раньше тащились в областной центр. Через полгода приехала Анюта с детьми, и жизнь семейства Пантелеевых и вовсе стала, что называется, на заглядение. Анюта пошла работать в школу учительницей, дети всегда на глазах. А самое главное, не ощущалось обычного даже не страха, а некоего тревожного состояния, при котором все валится из рук.
Однако годы шли, и ситуация менялась. Как уже говорилось, волна репрессий докатилась и до Югорска. И вновь тревога вползла в семью Пантелеевых. Арестовали нескольких знакомых, в том числе коллегу Анюты, учителя истории Кронборга. Арестовали кое-кого из ссыльных, которых к тому времени набралось в Югорске человек двадцать. Всех словно сковало морозом страха.
Василий Львович долго размышлял, ища выход. Он понимал, что вот-вот придет его очередь. И что потом? Тюрьма, лагерь… А ему совсем скоро стукнет пятьдесят. К сожалению, поздно женился. Дети еще маленькие, а Анюта? Что будет с ней? Скорее всего ее ждет та же участь. Значит, дети, а их он любил больше всего на свете, пропадут. Прямая дорога в спецприемник, детский дом… Клеймо членов семьи врага народа. С женой он своими опасениями не делился, но чувствовал, что и ее беспокоит то же самое.
Однажды ночью, когда ребятишки уснули, он тихонько спросил жену:
— Ты не спишь?
Она вздохнула.
Василий Львович приподнялся и сел на край кровати.
— Знаешь, о чем я все время думаю? — осторожно спросил он.
— Догадываюсь.
— Ведь не сегодня-завтра за мной придут.
— Что же делать?
— А ты как считаешь?
— Я не знаю…
— Что же, позволить им снова все сломать? Из Питера выперли. Ладно! А теперь? Дальше ведь высылать некуда.
Анюта тихонько заплакала.
— Не плачь, и так тошно!
— Но как же дети? — сдерживая слезы, дрожащим голосом спросила Анюта.
— Дети? А ты не догадываешься, что их ждет?
— Тогда уж лучше, не дожидаясь, в петлю.
— Погоди в петлю… Выход есть. Я уже все обдумал.
— Ну же!..
— Уйти в тайгу.
— Куда?!
— В тайгу! Туда, где нас никто искать не будет.
— Да уж лучше действительно в петлю. В тайге медленная смерть. Ни жилья, ни еды. Комары, цинга, зверье…
— Зверье! — передразнил Пантелеев. — Если уж где и зверье, то тут. Ты не причитай раньше времени. Куда идти — я знаю. И завтра же начну готовиться. И подготовлюсь, уж будь уверена. К тому же у меня есть опыт. Я много раз тебе рассказывал, как жил в Гражданскую на винограднике в Крыму.
— Сравнил тоже — Крым и тайга.
— Конечно, здесь совсем другое дело, но, будь уверена, просто так я не сдамся. Хватит! Надоело бояться. Пусть умрем в медвежьем углу, но все вместе и свободными людьми. Или ты не насмотрелась на заключенных?
— Где же мы будем жить?
— Есть у меня одно место. Пока ничего говорить не буду Этот энкавэдэшник Козулин… У меня с ним неплохие отношения, а почему? Потому что его супруга уже трижды аборт делала. И спиртику, на березовых почках настоянного, я ему наливал неоднократно… — Василий Львович задумчиво закряхтел.
— Так, может, обойдется? — тихонько спросила Анюта. — К тому же ты врач, ты нужен здесь.
— Не обойдется! — жестко произнес Пантелеев. — От Козулина в данном случае ничего не зависит. Ему прикажут — он выполнит. А не выполнит, сам туда же загремит. Единственное, думаю, в случае чего предупредит. Ведь человек же он! Ну ладно, давай спать. Чего раньше времени паниковать. И все-таки я прямо с завтрашнего дня начинаю готовиться и тебе советую готовиться, и детей готовь.
— Но как?
— Завтра все расскажу.
Глава третья
1
Василий удивленно поднял глаза.
— Ты уже был адъюнктом, а я учился на втором курсе, ты у нас еще вел практикум по гистологии. Так вот, дорогой Василий Львович, на твое счастье, я проявил некоторое участие к однокашнику, если ты позволишь таковым себя считать.
Василий озадаченно кивнул.
— И благодари Бога или еще там кого, что попался именно мне. Я, конечно, понимаю, что ты во всей этой истории ни при чем, но тем не менее позволь сказать, что ты большой дурак. Неужели, пройдя гражданскую, ты так ничему и не научился? А ведь у тебя семья! Дело-то расстрельное. Шлепнули бы тебя, и концы в воду. Брат, видите ли, ему письмо прислал! Брат твой в Париже, а ты тут. Да и биография твоя. — Он хмыкнул. — Сейчас ты, будучи врачом, нужен Советской власти, а может настать время, что станешь не нужен. И тогда вспомнят все: службу у Деникина и Махно, дворянское происхождение, брата в Париже… Мы тебя выпускаем пока… И смотри, не делай больше глупостей. А вообще я бы на твоем месте уехал из Питера и постарался где-нибудь затеряться. Лучше в глухой провинции. Страна большая…
Но Пантелеев не внял предупреждениям доброго чекиста. Ему, да и многим в то время казалось, что вот-вот все пойдет по-старому. Успешно разлагался нэп и заражал своим гниением все вокруг. Частная инициатива процветала. Из города на Неве никуда уезжать не хотелось.
Но все когда-нибудь кончается.
Завершалась и новая экономическая политика. Частник, придавленный налогом, стонал и задыхался. То тут, то там закрывались магазинчики, заводики, лавчонки, а их владельцы исчезали неведомо куда. Василий Львович обращал на это мало внимания. Он был занят работой и семьей. Анюта не служила, вела домашнее хозяйство, бегала по магазинам, общалась с подругами. В семействе Пантелеевых завелись кое-какие средства, потому что Василий Львович завел небольшую частную практику. Иногда по ночам, лежа рядом с женой, он строил планы на будущее и тогда, случалось, вспоминал о предостережении чекиста. Однако Анюта была склонна видеть в этом всего лишь невнятную угрозу. «Припугнуть он тебя хотел, — шептала она, — на испуг взять. Они это любят. Если обращать на все внимание, то и жить не стоит. Подумать только — уехать из Питера. Куда? Зачем?» И она потесней прижималась к супругу, затыкая ему рот поцелуем.
1928 год принес в семейство Пантелеевых прибавление — в январе родился мальчик, которого назвали Сергеем, а спустя полгода Василий Львович был вторично арестован. Продержали его недолго, к следователю вызывали лишь однажды, но на этот раз все обернулось значительно хуже, чем в двадцать пятом году.
Сидел он в «Крестах» в громадной, полной народа камере и из разговоров окружающих понял, что, видимо, проводится грандиозная чистка. Вокруг него находились такие же, как он, люди, прошедшие Гражданскую войну в белой армии, нэпманы, дворяне, остатки столичной интеллигенции. В подавляющем большинстве они не состояли во враждебных организациях и относились к власти лояльно и поэтому, не чувствуя за собой вины, терялись в догадках по поводу причин своего ареста. Наконец прошел слух, что из Ленинграда будут высылать всех неблагонадежных с точки зрения властей. Город Ленина должен быть чист от всякого рода сомнительной публики, в первую очередь от бывших офицеров и дворян.
Слух подтвердился. Следователь сухо напомнил Пантелееву о службе в Добровольческой армии, о дворянском происхождении и, наконец, пусть косвенном, но участии в контрреволюционной организации. Затем он вручил Пантелееву постановление о высылке его из города в сорок восемь часов. Пунктом, в который следовало прибыть Василию Львовичу, был Свердловск.
— Но у меня семья, только что родился второй ребенок, — пытался возражать Пантелеев.
— Семья может остаться в городе, — равнодушно сообщил следователь, — хотя жена ваша тоже потомственная дворянка… — Он не договорил и снова уткнулся в бумаги.
Нужно сказать, что известие о высылке мужа Анюта восприняла достаточно хладнокровно.
— Что ж, — сказала она, — все правильно, тебя предупреждали. Должно было случиться и случилось. Поезжай, осмотрись, врачи везде нужны, а следом приедем и мы. Не стоит предаваться отчаянию, как-нибудь устроимся. — И в конце июля 1928 года Пантелеев прибыл в Свердловск.
О Свердловске, или по-старому Екатеринбурге, Пантелеев знал лишь только то, что там в восемнадцатом году была расстреляна царская семья. Город не произвел на него особого впечатления — маленький, очень провинциальный, сплошь застроенный одно-полутораэтажными домами, и только центр несколько отличался от общего уровня и с натяжкой, но имел европейский фасад.
Прямо с вокзала Василий Львович направился в областное управление ОГПУ. Здесь зафиксировали, что он явился, и отправили устраиваться на работу.
— Но я врач, — растерянно заявил он.
— Вот и хорошо, — услышал в ответ. — Врачей нам не хватает. Отправляйтесь в облздравотдел, получите направление и приступайте. Если останетесь в городе, должны еженедельно отмечаться в комендатуре ОГПУ, если вас пошлют за пределы Свердловска, будете отмечаться по месту жительства. В любом случае вы должны сообщать о своем дальнейшем местонахождении. — И Пантелеев отправился устраиваться на работу.
Начальник отдела кадров облздравотдела некоторое время рассматривал его диплом, справки и рекомендации, потом поднял на Василия Львовича глаза.
— Значит, высланный? — без особого интереса спросил он.
Пантелеев кивнул.
— Послужной лист у вас приличный. Работа, конечно, найдется, особенно сейчас. Народу в городе значительно прибавилось, открываем новую больницу, туда как раз нужны хирурги. Я думаю, в скором времени людей здесь окажется еще больше. Как пишут в газетах, впереди гигантское строительство… Бы с семьей? Да ведь все равно приедут. Сейчас же нужно побеспокоиться о жилье. Снимите квартиру в городе, это здесь просто. Но нужно поспешать. Впрочем, если хотите, может, направить вас куда-нибудь в район? Там, конечно, свободы больше, хотя в бытовом отношении… — Он поморщился.
— А куда, например? — заинтересовался Пантелеев.
— Да куда угодно, доктора везде нужны. Вот хотя бы в Югорск. Туда требуется заведующий городской больницей. Его сейчас замещает фельдшер, древний старик.
— А прежний заведующий где?
Зав. кадрами усмехнулся:
— Он того… Один жил… Без семьи. Конечно, пил, а потом к морфию пристрастился. А чего ему? Добро это бесплатное. Вот он и рад стараться. Пришлось убрать, уж больно много на него сигналов поступало. Рану перевязать не мог, не то что операцию провести. Югорск, конечно, дыра. Городишко крохотный, кругом леса, и далековато от Свердловска… А то смотрите. Для вас, может, к лучшему, чтобы подальше. При больнице для врача и дом имеется, хороший дом, каменный, комнат, наверное, пять или шесть. Старой постройки, на славу сработан. Я в нем бывал, поэтому за свои слова отвечаю. Да и доктор в Югорске весьма уважаемая персона. Один на всю округу. Там народу безразлично, ссыльный вы или не ссыльный. Да и вообще в Югорск испокон веку ссылали. В нем, считай, каждый в предках ссыльных имеет. Ну, думайте, гражданин Пантелеев.
«А ведь он дело говорит, — соображал Василий Львович. — Если уж где затеряться, так именно в такой дыре. А там… Время покажет».
— А добраться до Югорска как? — спросил он наконец.
— Пустяки, дадим лошадь, все равно туда медикаменты доставить нужно. Вот вы заодно и доставите. Ну что, согласны?
— Согласен, — решительно сказал Пантелеев.
С той памятной минуты, изменившей его жизнь, прошло почти десять лет. Югорск понравился Василию Львовичу сразу же. Тихий городок, именно такой, как и описывал его зав. кадрами. И дом понравился. Небольшая городская больница оказалась весьма запущенной, но Пантелеев в короткие сроки привел ее в порядок, да и авторитет он себе составил очень быстро, проведя несколько операций. Чтобы сделать подобные, люди раньше тащились в областной центр. Через полгода приехала Анюта с детьми, и жизнь семейства Пантелеевых и вовсе стала, что называется, на заглядение. Анюта пошла работать в школу учительницей, дети всегда на глазах. А самое главное, не ощущалось обычного даже не страха, а некоего тревожного состояния, при котором все валится из рук.
Однако годы шли, и ситуация менялась. Как уже говорилось, волна репрессий докатилась и до Югорска. И вновь тревога вползла в семью Пантелеевых. Арестовали нескольких знакомых, в том числе коллегу Анюты, учителя истории Кронборга. Арестовали кое-кого из ссыльных, которых к тому времени набралось в Югорске человек двадцать. Всех словно сковало морозом страха.
Василий Львович долго размышлял, ища выход. Он понимал, что вот-вот придет его очередь. И что потом? Тюрьма, лагерь… А ему совсем скоро стукнет пятьдесят. К сожалению, поздно женился. Дети еще маленькие, а Анюта? Что будет с ней? Скорее всего ее ждет та же участь. Значит, дети, а их он любил больше всего на свете, пропадут. Прямая дорога в спецприемник, детский дом… Клеймо членов семьи врага народа. С женой он своими опасениями не делился, но чувствовал, что и ее беспокоит то же самое.
Однажды ночью, когда ребятишки уснули, он тихонько спросил жену:
— Ты не спишь?
Она вздохнула.
Василий Львович приподнялся и сел на край кровати.
— Знаешь, о чем я все время думаю? — осторожно спросил он.
— Догадываюсь.
— Ведь не сегодня-завтра за мной придут.
— Что же делать?
— А ты как считаешь?
— Я не знаю…
— Что же, позволить им снова все сломать? Из Питера выперли. Ладно! А теперь? Дальше ведь высылать некуда.
Анюта тихонько заплакала.
— Не плачь, и так тошно!
— Но как же дети? — сдерживая слезы, дрожащим голосом спросила Анюта.
— Дети? А ты не догадываешься, что их ждет?
— Тогда уж лучше, не дожидаясь, в петлю.
— Погоди в петлю… Выход есть. Я уже все обдумал.
— Ну же!..
— Уйти в тайгу.
— Куда?!
— В тайгу! Туда, где нас никто искать не будет.
— Да уж лучше действительно в петлю. В тайге медленная смерть. Ни жилья, ни еды. Комары, цинга, зверье…
— Зверье! — передразнил Пантелеев. — Если уж где и зверье, то тут. Ты не причитай раньше времени. Куда идти — я знаю. И завтра же начну готовиться. И подготовлюсь, уж будь уверена. К тому же у меня есть опыт. Я много раз тебе рассказывал, как жил в Гражданскую на винограднике в Крыму.
— Сравнил тоже — Крым и тайга.
— Конечно, здесь совсем другое дело, но, будь уверена, просто так я не сдамся. Хватит! Надоело бояться. Пусть умрем в медвежьем углу, но все вместе и свободными людьми. Или ты не насмотрелась на заключенных?
— Где же мы будем жить?
— Есть у меня одно место. Пока ничего говорить не буду Этот энкавэдэшник Козулин… У меня с ним неплохие отношения, а почему? Потому что его супруга уже трижды аборт делала. И спиртику, на березовых почках настоянного, я ему наливал неоднократно… — Василий Львович задумчиво закряхтел.
— Так, может, обойдется? — тихонько спросила Анюта. — К тому же ты врач, ты нужен здесь.
— Не обойдется! — жестко произнес Пантелеев. — От Козулина в данном случае ничего не зависит. Ему прикажут — он выполнит. А не выполнит, сам туда же загремит. Единственное, думаю, в случае чего предупредит. Ведь человек же он! Ну ладно, давай спать. Чего раньше времени паниковать. И все-таки я прямо с завтрашнего дня начинаю готовиться и тебе советую готовиться, и детей готовь.
— Но как?
— Завтра все расскажу.
Глава третья
1
1971 год, июнь. Москва
Редакция крупной ежедневной газеты «Молодость страны» располагалась на шестом этаже огромного серого здания в самом центре Москвы. Когда Осипов появился в редакционном коридоре, его остановила секретарша.
— Привет, Иван! — окликнула она Осипова, усмехнулась и непроизвольным движением поправила прическу. — Ты, как всегда, элегантен и красив… — Она явно настроилась пообщаться.
— Чего тебе? — Осипов сегодня был суров и отрывист.
— Ай-ай, как грубо, — ничуть не обиделась секретарша, — первое перо, как видно, не в духе. — Она хихикнула. — Тебя тут замредактора искал. Корзюков. Даже домой звонил. Но вас, конечно, дома не застать: еще бы, волка ноги кормят.
Не обращая внимания на глупую болтовню, Осипов двинулся в кабинет Корзюкова.
В большом мрачном помещении за огромным письменным столом тщедушный Корзюков казался пигмеем. «Именно пигмей», — насмешливо подумал Осипов, вопросительно глядя на зама. В кабинете, кроме Корзюкова, присутствовала какая-то женщина, при появлении Осипова отвернувшаяся к окну.
— Отлично. Иван Григорьевич, — Корзюков вскочил из-за стола и протянул Осипову руку. — Ты появился весьма кстати. Евгения Васильевна дожидается именно тебя. — По преувеличенно радостному тону чувствовалось, что посетительница надоела, но, видимо, является важной персоной и поэтому от нее так просто не избавишься.
Услышав слова зама, женщина повернулась и в упор глянула на Осипова, видимо, пытаясь понять, что он за человечек. Осипов был облачен в синие американские джинсы, потертую кожаную куртку и поношенные туфли фирмы «Цебо». Его серые глаза спокойно встретили изучающий взгляд незнакомки, а доброжелательная улыбка, казалось, говорила: я простой советский журналист, готов выслушать любой вздор, коли уж так хочется начальству.
Неизвестно, что подумала неведомая Евгения Васильевна, но она требовательно посмотрела на Корзюкова.
— Конечно, конечно, — засуетился тот, — вы можете пройти в кабинет Ивана Григорьевича и изложить ему вашу проблему.
Женщина кивнула и направилась к выходу. На лице зама появилась ехидная улыбочка.
— Ты уж постарайся повежливей, — шепнул он Осипову.
Несмотря на то, что в редакции места на всех не хватало, у Ивана, как у одного из ведущих репортеров, имелся свой отдельный кабинет. Это была крошечная, узкая, как пенал, комнатушка, в которой одновременно могли находиться не больше трех человек.
Женщина прошла вперед, кинула беглый взгляд на заваленный бумагами стол, на стены, оклеенные когда-то яркими, а теперь выцветшими плакатами, на давно не мытые окна, и на лице у нее появилась презрительная гримаса. Она села на шаткий стул, достала из сумочки пачку сигарет «Тройка» и, не спрашивая разрешения, закурила.
Иван внимательно смотрел на «аристократку», пытаясь понять, кто же находится перед ним. Женщине на вид было лет сорок пять, дорого, со вкусом одета, очень ухоженное, бледное лицо, темные круги под глазами тщательно запудрены. Похоже, в ее жизни случилась какая-то драма. В одежде чувствуется некоторый беспорядок, вон даже пуговичка на блузке расстегнулась, а она и не замечает, и курит как-то уж очень нервно. А может, она того? Такие здесь встречаются довольно часто.
Женщина докурила сигарету до половины и резким движением затушила ее в грязной пепельнице. Потом она о чем-то задумалась и уставилась в окно. Странная посетительница стала утомлять Осипова.
— Так что вы хотели? — осторожно поинтересовался он. Дама посмотрела в лицо Ивана и поморщилась.
— Мне казалось, что вы значительно старше, — изрекла она.
— Какой уж есть, — грубовато ответил Осипов.
— Я вдова генерал-полковника Сокольского, — представилась дама.
«Так и знал, — с досадой подумал Иван, — теперь от нее не отвяжешься. Весь день насмарку. Очевидно, желает опубликовать воспоминания о муже, о его боевых подвигах, а может быть, хочет, чтобы я написал очерк о нем. И ведь от нее так просто не отделаешься. Чуть что, побежит к редактору жаловаться. Скотина какая Корзюков! Подсунул подарочек!»
— Пришла к вам потому, — продолжала генеральша, — что мне очень нравится, как вы пишете. — Она достала из сумочки пачку газетных вырезок с его, Осипова, статьями и положила на край стола. — К сожалению, вы оказались очень молоды.
— Что вы все молоды да молоды… — завелся Иван.
— Не сердитесь, — неожиданно мягко произнесла дама. — Я не хотела вас обидеть, просто не ожидала… В ваших статьях чувствуется знание жизни, и я подумала… — Она запнулась и достала из пачки новую сигарету. Осипов потянулся к вырезкам и стал их перебирать. К его удивлению, среди них оказались лишь судебные очерки и репортажи на криминальные темы.
«Эге…» — мысленно произнес он и искоса взглянул на генеральшу.
— Дело в том, — неожиданно продолжила она, — что два месяца назад убили моего сына. Единственного сына. И я теперь осталась совершенно одна. — Она глубоко затянулась и закашлялась. На глазах выступили слезы.
— Кто убил? — осторожно спросил Иван.
— Убили какие-то звери, — не слушая его, продолжала говорить Евгения Васильевна. Теперь ее голос упал до шепота, и Осипов с трудом разбирал слова.
— Убили жутко, страшно изуродовали. Моего Валю… Ему было всего двадцать… Вы понимаете!.. Он для меня все! И вдруг! Три года назад умер муж, а теперь вот… — Лицо ее сморщилось, и слезы потекли по напудренным щекам. Под глазами выступили темные круги. Она сразу постарела.
— Успокойтесь, — попросил Осипов, — расскажите все по порядку.
Из сбивчивого рассказа генеральши выяснилось, что сын ее, Валентин, студент второго курса МГИМО, два месяца назад, а именно в апреле, отправился отдыхать и готовиться к экзаменам на дачу. Он отсутствовал дома три дня. В конце концов встревоженная мать приехала на дачу, но никого там не застала. Она кинулась к приятелям сына. Те сообщили, что действительно были с ним на даче, но недолго. Потом они уехали в Москву на электричке, а он остался в доме. Мать бросилась в милицию. Через день после начала поисков труп Валентина обнаружили в лесополосе какие-то подростки. На теле множество колото-резаных ран, голова оскальпирована, оба глаза выбиты. Короче, мальчик был изуродован так, что хоронить его пришлось в закрытом гробу.
— Может быть, вы хотите кофе? — участливо поинтересовался Осипов, видя, что с женщиной вот-вот случится истерика.
Она прервала свой рассказ и кивнула.
Пока Иван возился с чайником, насыпал в относительно чистую чашку растворимый бразильский кофе, генеральша молчала, продолжая безостановочно курить. Она взяла двумя пальцами чашку и, оттопырив мизинец, стала медленно прихлебывать кофе мелкими глотками. Допив кофе, она брезгливо повертела в руках пустую чашку, видимо, размышляя, сделать или не сделать замечание по поводу ее чистоты, но промолчала. Потом взглянула на хозяина кабинета.
— Вам еще не надоел мой рассказ? — поинтересовалась она совсем другим, нарочито равнодушным тоном.
— Продолжайте, — попросил Осипов.
Генеральша достала из сумки зеркало, губную помаду, пудру и принялась приводить себя в порядок. Она наконец обнаружила незастегнутую пуговицу и невозмутимо застегнула ее.
— А что продолжать, — холодно сказала она, — продолжать-то нечего.
— Но убийцу нашли?
— Какое там… Два месяца велось следствие, как мне заявили в МУРе, и зашло в тупик. Вы понимаете?! В тупик!!! Так-то вот!
— Но ведь есть какие-то разработки, версии…
— Версии?! Да они не хотят заниматься делом моего сына!
— Этого просто не может быть, — уверенно сказал Осипов. — Я допускаю, что дело по каким-то причинам приостановлено, допускаю и вероятность тупика, но чтобы его прекратили… Вы, извините, не та фигура, которой можно пренебречь. С вами, как мне кажется, опасно связываться. Или я чего-то недопонял, или вы сказали мне не все.
— Уж поверьте мне, молодой человек, не желают они заниматься убийством моего сына, мне так прямо и сказали. Конечно, неофициально, но вполне определенно.
Осипов пожал плечами.
— В таком случае я не совсем понимаю, зачем вы пришли в редакцию. Жаловаться на них хотите?
— Я пришла с вполне определенной целью. Мне необходимо, чтобы убийца или убийцы моего сына были найдены и наказаны.
— Тогда вам следует обратиться в прокуратуру.
— Опять вы ничего не поняли. Я хочу, чтобы этим делом занялись вы.
— Я?!
— Именно. Знающие люди подсказали мне. Найдите, говорят, человека, который провел бы следствие, так сказать, неофициально. Назвали несколько кандидатур, а первой вашу. У него, говорят, большие связи в милиции, и в МУРе в том числе.
— Но я ведь не следователь, не юрист. Да и к тому же у меня есть основная работа.
— Вы опять меня не поняли. Если вы найдете преступника, я вам хорошо заплачу.
В кабинете воцарилось молчание. Осипов пристально смотрел на генеральшу, не зная, как повести себя дальше. Выставить ее к чертям собачьим? Продолжить обсуждение? Еще никогда к нему не обращались с подобными предложениями. Молчала и Евгения Васильевна, выжидательно смотря на хозяина кабинета. Наконец она решила, что Осипов ждет продолжения, потому что тихо сказала:
— Если вы найдете убийцу, я подарю вам «Волгу», автомобиль, вы понимаете? Надеюсь, такой вариант вас устраивает?
«Однако!» — подумал Осипов.
— Кроме того, — продолжила дама, — я готова финансировать все ваши расходы, связанные с поисками: вот деньги. — Она достала из сумочки две пачки, туго перевязанные бандерольными лентами.
— Тут две тысячи. Необходимо только ваше согласие. Решайтесь. Или сумма не устраивает? Вы ведь, наверное, столько за год едва зарабатываете, и то вряд ли. Да плюс машина. У вас есть автомобиль?
Осипов отрицательно качнул головой.
— Ну так как же?
— Я, право, не понимаю… Как… Что… Ведь нужно ознакомиться с материалами дела. Да и…
— С материалами вас познакомят. Об этом можете не беспокоиться. Как только вы дадите согласие, я вручу вам номер телефона. Позвонив по нему, вы обо всем договоритесь. Это телефон следователя, который ведет дело.
— Но почему же он сам?..
— Соглашайтесь, он вам все объяснит.
Осипов в растерянности машинально начал рыться в бумагах, лежащих на столе. Предложение, что и говорить, интересное. Машина, деньги… Правда, дурно попахивает, к тому же она явно что-то скрывает. А почему бы не согласиться? Дело, видимо, и в самом деле непростое.
Осипов поднял на нее глаза.
— Хорошо, я согласен.
Не выказав особой радости, генеральша удовлетворенно кивнула головой, потом достала из сумочки листок бумаги.
— Голованов Виталий Петрович, — прочитала она, — это следователь, тут также номер телефона. Он ждет вашего звонка.
— Следователь что же, знает, что вы пошли договариваться со мной?
Она неопределенно пожала плечами, явно не желая углубляться в эту тему.
— Вы позвоните. Да, предупреждаю, коли уж согласились, не вздумайте увиливать. Деньги потратите на баб и на водку — и в кусты.
— Позвольте! — вскипел Осипов. — Что вы себе позволяете!
— Ну-ну, полегче! Я, конечно, извиняюсь, если что не так сказала. Но раз уж согласились, назад пути нет. — Она поспешно поднялась. — А что касается машины, то я оформлю на вас дарственную.
И генеральша покинула кабинет.
Некоторое время Осипов сидел, тупо уставившись в окно. Не нравилась ему эта история, ох не нравилась! И баба эта явно темнит, и вообще от всего идет дурной запашок. Впрочем, чего он, собственно, испугался? Деньги — вот они, лежат на краю стола. Он поспешно взял пачки и бросил их в ящик. Телефон следователя она ему дала. Кроме того, у него в МУРе есть связи, надежные связи, информацию он всегда получит.
Осипов глянул на листок, который вручила ему генеральша, и его рука потянулась к телефону.
Трубку тотчас же подняли, словно звонка ждали. Осипов представился.
— Очень рад, — услышал он голос на другом конце провода, — как, вы приняли предложение?
— В общем — да, — осторожно ответил он.
— Отлично, — в голосе пока неизвестного Голованова сквозила явная радость, — словно камень с души…
И снова Осипов удивился. «Почему камень? Скорее следователь должен бы быть огорчен, ведь в данном случае налицо некомпетентность». Откровенно говоря, он ожидал, что этот Голованов возмутится или по меньшей мере расстроится.
— Приезжайте на Петровку, — сказал Голованов, — прямо сейчас. Пропуск я выпишу.
Странный следователь оказался очень высоким, под два метра, спортивного вида парнем. Отложной воротник модной олимпийки был выпущен поверх серого польского пиджака, на лацкане которого солидно поблескивал престижный значок «Мастер спорта СССР».
— За «Динамо» стукаю, — сообщил Голованов, поймав взгляд Ивана. — Волейбол…
Осипов кивнул.
— Меня Виталием Петровичем величают, — представился следователь, — можно просто Виталик. К чему церемонии? А о вас я наслышан. Читал неоднократно. Как же: «У опасной черты», «Волки и овцы», «За гранью совести». Клево. Искренний почитатель. — Голубенькие глазки волейболиста смотрели весело и доброжелательно, но проглядывала в них некая льдинка. Да и настороженность проступала на открытом загорелом лице.
— Садитесь, товарищ журналист, курите. Сам-то я не употребляю, но, когда другие курят, не возражаю. Даже люблю запах табака.
— Что это ты, Виталик, все «товарищ журналист»? — стараясь попасть ему в тон, усмехнулся Осипов. — Иван меня зовут, договорились?
— Отлично, — расплылся в улыбке Голованов, — взаимопонимание установлено. А это самое главное. Конечно, разговор предстоит несколько щекотливый, поэтому… — Он не договорил, подмигнул, достал из стола бутылку минеральной воды, два стакана, потом покосился на Осипова и извлек на свет плоскую стеклянную фляжку с янтарной жидкостью.
Редакция крупной ежедневной газеты «Молодость страны» располагалась на шестом этаже огромного серого здания в самом центре Москвы. Когда Осипов появился в редакционном коридоре, его остановила секретарша.
— Привет, Иван! — окликнула она Осипова, усмехнулась и непроизвольным движением поправила прическу. — Ты, как всегда, элегантен и красив… — Она явно настроилась пообщаться.
— Чего тебе? — Осипов сегодня был суров и отрывист.
— Ай-ай, как грубо, — ничуть не обиделась секретарша, — первое перо, как видно, не в духе. — Она хихикнула. — Тебя тут замредактора искал. Корзюков. Даже домой звонил. Но вас, конечно, дома не застать: еще бы, волка ноги кормят.
Не обращая внимания на глупую болтовню, Осипов двинулся в кабинет Корзюкова.
В большом мрачном помещении за огромным письменным столом тщедушный Корзюков казался пигмеем. «Именно пигмей», — насмешливо подумал Осипов, вопросительно глядя на зама. В кабинете, кроме Корзюкова, присутствовала какая-то женщина, при появлении Осипова отвернувшаяся к окну.
— Отлично. Иван Григорьевич, — Корзюков вскочил из-за стола и протянул Осипову руку. — Ты появился весьма кстати. Евгения Васильевна дожидается именно тебя. — По преувеличенно радостному тону чувствовалось, что посетительница надоела, но, видимо, является важной персоной и поэтому от нее так просто не избавишься.
Услышав слова зама, женщина повернулась и в упор глянула на Осипова, видимо, пытаясь понять, что он за человечек. Осипов был облачен в синие американские джинсы, потертую кожаную куртку и поношенные туфли фирмы «Цебо». Его серые глаза спокойно встретили изучающий взгляд незнакомки, а доброжелательная улыбка, казалось, говорила: я простой советский журналист, готов выслушать любой вздор, коли уж так хочется начальству.
Неизвестно, что подумала неведомая Евгения Васильевна, но она требовательно посмотрела на Корзюкова.
— Конечно, конечно, — засуетился тот, — вы можете пройти в кабинет Ивана Григорьевича и изложить ему вашу проблему.
Женщина кивнула и направилась к выходу. На лице зама появилась ехидная улыбочка.
— Ты уж постарайся повежливей, — шепнул он Осипову.
Несмотря на то, что в редакции места на всех не хватало, у Ивана, как у одного из ведущих репортеров, имелся свой отдельный кабинет. Это была крошечная, узкая, как пенал, комнатушка, в которой одновременно могли находиться не больше трех человек.
Женщина прошла вперед, кинула беглый взгляд на заваленный бумагами стол, на стены, оклеенные когда-то яркими, а теперь выцветшими плакатами, на давно не мытые окна, и на лице у нее появилась презрительная гримаса. Она села на шаткий стул, достала из сумочки пачку сигарет «Тройка» и, не спрашивая разрешения, закурила.
Иван внимательно смотрел на «аристократку», пытаясь понять, кто же находится перед ним. Женщине на вид было лет сорок пять, дорого, со вкусом одета, очень ухоженное, бледное лицо, темные круги под глазами тщательно запудрены. Похоже, в ее жизни случилась какая-то драма. В одежде чувствуется некоторый беспорядок, вон даже пуговичка на блузке расстегнулась, а она и не замечает, и курит как-то уж очень нервно. А может, она того? Такие здесь встречаются довольно часто.
Женщина докурила сигарету до половины и резким движением затушила ее в грязной пепельнице. Потом она о чем-то задумалась и уставилась в окно. Странная посетительница стала утомлять Осипова.
— Так что вы хотели? — осторожно поинтересовался он. Дама посмотрела в лицо Ивана и поморщилась.
— Мне казалось, что вы значительно старше, — изрекла она.
— Какой уж есть, — грубовато ответил Осипов.
— Я вдова генерал-полковника Сокольского, — представилась дама.
«Так и знал, — с досадой подумал Иван, — теперь от нее не отвяжешься. Весь день насмарку. Очевидно, желает опубликовать воспоминания о муже, о его боевых подвигах, а может быть, хочет, чтобы я написал очерк о нем. И ведь от нее так просто не отделаешься. Чуть что, побежит к редактору жаловаться. Скотина какая Корзюков! Подсунул подарочек!»
— Пришла к вам потому, — продолжала генеральша, — что мне очень нравится, как вы пишете. — Она достала из сумочки пачку газетных вырезок с его, Осипова, статьями и положила на край стола. — К сожалению, вы оказались очень молоды.
— Что вы все молоды да молоды… — завелся Иван.
— Не сердитесь, — неожиданно мягко произнесла дама. — Я не хотела вас обидеть, просто не ожидала… В ваших статьях чувствуется знание жизни, и я подумала… — Она запнулась и достала из пачки новую сигарету. Осипов потянулся к вырезкам и стал их перебирать. К его удивлению, среди них оказались лишь судебные очерки и репортажи на криминальные темы.
«Эге…» — мысленно произнес он и искоса взглянул на генеральшу.
— Дело в том, — неожиданно продолжила она, — что два месяца назад убили моего сына. Единственного сына. И я теперь осталась совершенно одна. — Она глубоко затянулась и закашлялась. На глазах выступили слезы.
— Кто убил? — осторожно спросил Иван.
— Убили какие-то звери, — не слушая его, продолжала говорить Евгения Васильевна. Теперь ее голос упал до шепота, и Осипов с трудом разбирал слова.
— Убили жутко, страшно изуродовали. Моего Валю… Ему было всего двадцать… Вы понимаете!.. Он для меня все! И вдруг! Три года назад умер муж, а теперь вот… — Лицо ее сморщилось, и слезы потекли по напудренным щекам. Под глазами выступили темные круги. Она сразу постарела.
— Успокойтесь, — попросил Осипов, — расскажите все по порядку.
Из сбивчивого рассказа генеральши выяснилось, что сын ее, Валентин, студент второго курса МГИМО, два месяца назад, а именно в апреле, отправился отдыхать и готовиться к экзаменам на дачу. Он отсутствовал дома три дня. В конце концов встревоженная мать приехала на дачу, но никого там не застала. Она кинулась к приятелям сына. Те сообщили, что действительно были с ним на даче, но недолго. Потом они уехали в Москву на электричке, а он остался в доме. Мать бросилась в милицию. Через день после начала поисков труп Валентина обнаружили в лесополосе какие-то подростки. На теле множество колото-резаных ран, голова оскальпирована, оба глаза выбиты. Короче, мальчик был изуродован так, что хоронить его пришлось в закрытом гробу.
— Может быть, вы хотите кофе? — участливо поинтересовался Осипов, видя, что с женщиной вот-вот случится истерика.
Она прервала свой рассказ и кивнула.
Пока Иван возился с чайником, насыпал в относительно чистую чашку растворимый бразильский кофе, генеральша молчала, продолжая безостановочно курить. Она взяла двумя пальцами чашку и, оттопырив мизинец, стала медленно прихлебывать кофе мелкими глотками. Допив кофе, она брезгливо повертела в руках пустую чашку, видимо, размышляя, сделать или не сделать замечание по поводу ее чистоты, но промолчала. Потом взглянула на хозяина кабинета.
— Вам еще не надоел мой рассказ? — поинтересовалась она совсем другим, нарочито равнодушным тоном.
— Продолжайте, — попросил Осипов.
Генеральша достала из сумки зеркало, губную помаду, пудру и принялась приводить себя в порядок. Она наконец обнаружила незастегнутую пуговицу и невозмутимо застегнула ее.
— А что продолжать, — холодно сказала она, — продолжать-то нечего.
— Но убийцу нашли?
— Какое там… Два месяца велось следствие, как мне заявили в МУРе, и зашло в тупик. Вы понимаете?! В тупик!!! Так-то вот!
— Но ведь есть какие-то разработки, версии…
— Версии?! Да они не хотят заниматься делом моего сына!
— Этого просто не может быть, — уверенно сказал Осипов. — Я допускаю, что дело по каким-то причинам приостановлено, допускаю и вероятность тупика, но чтобы его прекратили… Вы, извините, не та фигура, которой можно пренебречь. С вами, как мне кажется, опасно связываться. Или я чего-то недопонял, или вы сказали мне не все.
— Уж поверьте мне, молодой человек, не желают они заниматься убийством моего сына, мне так прямо и сказали. Конечно, неофициально, но вполне определенно.
Осипов пожал плечами.
— В таком случае я не совсем понимаю, зачем вы пришли в редакцию. Жаловаться на них хотите?
— Я пришла с вполне определенной целью. Мне необходимо, чтобы убийца или убийцы моего сына были найдены и наказаны.
— Тогда вам следует обратиться в прокуратуру.
— Опять вы ничего не поняли. Я хочу, чтобы этим делом занялись вы.
— Я?!
— Именно. Знающие люди подсказали мне. Найдите, говорят, человека, который провел бы следствие, так сказать, неофициально. Назвали несколько кандидатур, а первой вашу. У него, говорят, большие связи в милиции, и в МУРе в том числе.
— Но я ведь не следователь, не юрист. Да и к тому же у меня есть основная работа.
— Вы опять меня не поняли. Если вы найдете преступника, я вам хорошо заплачу.
В кабинете воцарилось молчание. Осипов пристально смотрел на генеральшу, не зная, как повести себя дальше. Выставить ее к чертям собачьим? Продолжить обсуждение? Еще никогда к нему не обращались с подобными предложениями. Молчала и Евгения Васильевна, выжидательно смотря на хозяина кабинета. Наконец она решила, что Осипов ждет продолжения, потому что тихо сказала:
— Если вы найдете убийцу, я подарю вам «Волгу», автомобиль, вы понимаете? Надеюсь, такой вариант вас устраивает?
«Однако!» — подумал Осипов.
— Кроме того, — продолжила дама, — я готова финансировать все ваши расходы, связанные с поисками: вот деньги. — Она достала из сумочки две пачки, туго перевязанные бандерольными лентами.
— Тут две тысячи. Необходимо только ваше согласие. Решайтесь. Или сумма не устраивает? Вы ведь, наверное, столько за год едва зарабатываете, и то вряд ли. Да плюс машина. У вас есть автомобиль?
Осипов отрицательно качнул головой.
— Ну так как же?
— Я, право, не понимаю… Как… Что… Ведь нужно ознакомиться с материалами дела. Да и…
— С материалами вас познакомят. Об этом можете не беспокоиться. Как только вы дадите согласие, я вручу вам номер телефона. Позвонив по нему, вы обо всем договоритесь. Это телефон следователя, который ведет дело.
— Но почему же он сам?..
— Соглашайтесь, он вам все объяснит.
Осипов в растерянности машинально начал рыться в бумагах, лежащих на столе. Предложение, что и говорить, интересное. Машина, деньги… Правда, дурно попахивает, к тому же она явно что-то скрывает. А почему бы не согласиться? Дело, видимо, и в самом деле непростое.
Осипов поднял на нее глаза.
— Хорошо, я согласен.
Не выказав особой радости, генеральша удовлетворенно кивнула головой, потом достала из сумочки листок бумаги.
— Голованов Виталий Петрович, — прочитала она, — это следователь, тут также номер телефона. Он ждет вашего звонка.
— Следователь что же, знает, что вы пошли договариваться со мной?
Она неопределенно пожала плечами, явно не желая углубляться в эту тему.
— Вы позвоните. Да, предупреждаю, коли уж согласились, не вздумайте увиливать. Деньги потратите на баб и на водку — и в кусты.
— Позвольте! — вскипел Осипов. — Что вы себе позволяете!
— Ну-ну, полегче! Я, конечно, извиняюсь, если что не так сказала. Но раз уж согласились, назад пути нет. — Она поспешно поднялась. — А что касается машины, то я оформлю на вас дарственную.
И генеральша покинула кабинет.
Некоторое время Осипов сидел, тупо уставившись в окно. Не нравилась ему эта история, ох не нравилась! И баба эта явно темнит, и вообще от всего идет дурной запашок. Впрочем, чего он, собственно, испугался? Деньги — вот они, лежат на краю стола. Он поспешно взял пачки и бросил их в ящик. Телефон следователя она ему дала. Кроме того, у него в МУРе есть связи, надежные связи, информацию он всегда получит.
Осипов глянул на листок, который вручила ему генеральша, и его рука потянулась к телефону.
Трубку тотчас же подняли, словно звонка ждали. Осипов представился.
— Очень рад, — услышал он голос на другом конце провода, — как, вы приняли предложение?
— В общем — да, — осторожно ответил он.
— Отлично, — в голосе пока неизвестного Голованова сквозила явная радость, — словно камень с души…
И снова Осипов удивился. «Почему камень? Скорее следователь должен бы быть огорчен, ведь в данном случае налицо некомпетентность». Откровенно говоря, он ожидал, что этот Голованов возмутится или по меньшей мере расстроится.
— Приезжайте на Петровку, — сказал Голованов, — прямо сейчас. Пропуск я выпишу.
Странный следователь оказался очень высоким, под два метра, спортивного вида парнем. Отложной воротник модной олимпийки был выпущен поверх серого польского пиджака, на лацкане которого солидно поблескивал престижный значок «Мастер спорта СССР».
— За «Динамо» стукаю, — сообщил Голованов, поймав взгляд Ивана. — Волейбол…
Осипов кивнул.
— Меня Виталием Петровичем величают, — представился следователь, — можно просто Виталик. К чему церемонии? А о вас я наслышан. Читал неоднократно. Как же: «У опасной черты», «Волки и овцы», «За гранью совести». Клево. Искренний почитатель. — Голубенькие глазки волейболиста смотрели весело и доброжелательно, но проглядывала в них некая льдинка. Да и настороженность проступала на открытом загорелом лице.
— Садитесь, товарищ журналист, курите. Сам-то я не употребляю, но, когда другие курят, не возражаю. Даже люблю запах табака.
— Что это ты, Виталик, все «товарищ журналист»? — стараясь попасть ему в тон, усмехнулся Осипов. — Иван меня зовут, договорились?
— Отлично, — расплылся в улыбке Голованов, — взаимопонимание установлено. А это самое главное. Конечно, разговор предстоит несколько щекотливый, поэтому… — Он не договорил, подмигнул, достал из стола бутылку минеральной воды, два стакана, потом покосился на Осипова и извлек на свет плоскую стеклянную фляжку с янтарной жидкостью.