Страница:
Сережа замер. Его по-прежнему медленно, но неумолимо затягивало в топь. Мальчик подхватил качавшуюся на воде жердь, повернул ее вертикально и воткнул в ил. Жердь на три четверти ушла в болото, но все же уперлась в твердый грунт. Вцепившись в палку, мальчик попробовал подтянуться. Вначале это не удалось, но постепенно, сантиметр за сантиметром, он освободил сначала одну ногу, затем вторую. Потом он постарался улечься на воду, не касаясь ногами дна, затем, не выпуская жерди из рук, осторожно перебирая ногами, поплыл назад к гати и скоро достиг ее спасительных бревен.
Сережа с полчаса лежал без движения на бревнах, все еще переживая случившееся, потом поднялся и посмотрел назад. Сухого берега, откуда он начал путешествие, совсем не было видно.
Значит, вперед. Ведет же тропа куда-нибудь. И медленно, то и дело останавливаясь, он двинулся дальше.
6
7
8
Глава седьмая
1
Сережа с полчаса лежал без движения на бревнах, все еще переживая случившееся, потом поднялся и посмотрел назад. Сухого берега, откуда он начал путешествие, совсем не было видно.
Значит, вперед. Ведет же тропа куда-нибудь. И медленно, то и дело останавливаясь, он двинулся дальше.
6
Новый остров возник неожиданно, словно поднялся со дна болота. Издали он ничем не отличался от первого: такой же скудный сосняк у кромки воды, песчаные откосы, похожие на дюны. Деревянная тропа подводила к самому берегу и, уткнувшись в песок, обрывалась. Сергей ступил на неизведанную землю и только тут понял, как устал. Солнце переместилось на запад, но стояло еще очень высоко.
По расчетам мальчика, было часа четыре. Времени, конечно, еще достаточно, чтобы исследовать остров, однако назад скорее всего придется возвращаться на закате, а то и вовсе в темноте. А в темноте… В темноте лучше идти не стоит. Проще провести ночь здесь. Родителей он предупредил, что может заночевать в лесу. Кое-какая еда еще есть. Сережа сунул руку за пазуху и достал размокшую лепешку. Не ахти что, и все же пригодится. Спички вот только подмокли. Но у него есть кресало. А им он умеет разводить костер не хуже, чем спичками. Ночи сейчас теплые, так что вряд ли он замерзнет. Но главное не это. Главное — исследовать остров. Узнать, зачем сюда ведет гать. Постараться выяснить, кто ее проложил. Ведь не зря же проделан такой тяжелый путь. Сколько, интересно, он шел? Километров пятнадцать или больше? Впрочем, какая разница.
Сережа в последний раз бросил взгляд на гать и стал подниматься вверх по крутому откосу.
Вершина острова — длинная песчаная гряда, напоминавшая хребет какого-то доисторического монстра, в незапамятные времена рухнувшего в болото да так и оставшегося. Голова, хвост, конечности — все ушло на дно, в бурый торфяной ил, и только горбатая спина поднималась из мертвых вод. А может, так оно и было? Хребет постепенно засыпало песком, затянуло гниловатой, пронизанной тленом почвой, которая впоследствии поросла соснами. Деревья здесь не чета хилым искривленным закорючкам на берегу: громадные гиганты, устремившиеся к небу, словно пытались проткнуть его голубой потолок.
Сосен было не очень много, и росли они на порядочном расстоянии, не застилая друг другу свет, видимо, поэтому и вымахали на удивление. Стволы могучих деревьев казались отлитыми из меди и почти не имели ветвей. Только у самой вершины чуть заметно шевелились зеленые кроны. Сережа, задрав голову, взирал на исполинов. Ему даже показалось, что за верхушку одной из сосен зацепилось маленькое кудрявое облачко.
Стоять, таращась в небеса, быстро надоело, и мальчик вдруг вспомнил, зачем явился сюда. А действительно, зачем? Что он потерял? Исследовать?.. Да чего здесь исследовать? Сосен всюду хватает. А кроме них, больше ничего и нет. Пустота. Земля, заросшая ковылем. Еще одна странность. Нигде в окрестностях он не встречал это беспрестанно колеблющееся на ветру растение. А здесь его целые заросли. Кажется, что весь остров покрыт сединой. Откуда здесь ковыль? Да какая разница! Приключений он захотел. Сколько времени тащился по дурацкой деревянной тропе, вот и пришел… Но ведь тропа зачем-то ведет, не зря же ее проложили.
Мальчик оглянулся по сторонам и медленно побрел по острову.
Тихое это было место. Лишь ветер шелестел в верхушках сосен да непрерывно шевелил ковыльные чубы. Не слышно птиц, даже кулички исчезли куда-то. Дорога шла с легким уклоном. Кругом все тот же однообразный пейзаж, и, странное дело, яркое солнце делало окрестности еще печальней и угрюмее. Мальчик вдруг подумал, что, будь сейчас ненастный день, остров выглядел бы пусть не веселее, но, во всяком случае, живее, что ли. Сверкание солнца казалось здесь мертвенным и неестественным.
Внезапно Сережа очутился перед довольно обширной котловиной с почти отвесными краями. На дне ее, в зарослях папоротника чернело какое-то невысокое сооружение.
Мальчик остановился и попытался рассмотреть, что же виднеется на дне. Не разглядев толком, он начал спускаться, цепляясь на ходу за корни растений, торчащие из склона. Папоротник, росший внизу, оказался настолько густ и высок, что мальчик тонул в нем по самую грудь. Он медленно продирался сквозь заросли, при этом папоротники жирно хрустели под ногами и противно пахли клопами.
Хотя до заката было еще далеко, в лощине стоял сумрак. Полумрак создавался странной игрой света, при которой каждый листок, каждый причудливо очерченный побег папоротника рельефно выделялся, словно подсвеченный снизу. Свет шел, казалось, из-под земли, словно папоротники росли не на жирном удобренном черноземе, который формировался здесь столетиями, а прямо на воде.
Наконец Сережа продрался сквозь заросли и приблизился к непонятному сооружению, громоздившемуся посреди котловины. Оно представляло собой сложенное из грубых каменных блоков прямоугольное «корыто», закрытое сверху громадной каменной плитой. Любой мало-мальски сведущий в археологии человек без труда определил бы, что перед ним дольмен — древняя гробница. Но Сережа не знал, что такое дольмен, и сравнил сооружение с огромным каменным пеналом. Оно и впрямь походило на пенал: метра три в длину и высотой метра полтора. На верхней плите лежал желтоватый, отполированный временем звериный череп.
Мальчик некоторое время разглядывал постройку, потом провел ладонью по черепу. Несмотря на жару, его поверхность оказалась прохладной. Однако череп — всего лишь старая кость. Мальчик был разочарован. Цель, к которой он так стремился, оказалась грудой камней. Возможно, какие-нибудь древние люди поклонялись здесь своему звериному богу. Они и соорудили этот каменный пенал, являвшийся чем-то вроде алтаря.
Сережа снова присмотрелся к черепу и постарался определить, какому животному он принадлежит. Череп очень большой и мог быть лосиным. Нет. Лосиный, пожалуй, другой формы, вытянутый наподобие конского, а этот почти квадратный, с огромными клыками и массивными надбровными дугами. Скорее всего такая голова могла быть у медведя, у очень большого медведя, просто гиганта…
Мальчик обошел гробницу со всех сторон. В одной из стен зияло большое круглое отверстие, в которое свободно могла пролезть рука взрослого мужчины. Мальчик наклонился и заглянул в черную дыру. Оттуда пахнуло сыростью. Сережа пожал плечами. Ну и что дальше? А дальше пора возвращаться домой, подсказал внутренний голос. Домой так домой.
С одной стороны край лощины был более пологим, чем остальные, и в нем виднелись полуоплывшие ступеньки, сделанные неведомо когда. Сережа быстро вскарабкался наверх и еще раз оглянулся на место, которое только что оставил. Ему вновь показалось, что его сумрачное дно испускает едва заметное свечение.
Ну и ладно. Он пошел в обратном направлении и шагов через пятьдесят неожиданно наткнулся на большой черный крест, лежащий между сосен. Мальчик остановился и осмотрел новую находку. Она очень напоминала те кресты, которые стояли на крошечном кладбище неподалеку от их усадьбы. Но почему крест повален? А может быть, ему удастся найти еще что-нибудь? Он попытался приподнять крест за одну из перекладин. Та затрещала и почти сразу же переломилась, поскольку оказалась совершенно трухлявой. Долго же он здесь лежит!
Сережа пошел в сторону и очень скоро набрел еще на один крест. Он тоже был повален и, похоже, сломан. Очень странно. Создавалось впечатление, что некто пытался окружить лощину крестами, а кто-то еще приложил немало усилий, чтобы снести их.
Мальчик вновь двинулся по периметру лощины и очень скоро увидел еще один крест, на этот раз стоявший вертикально. Нижняя его половина оказалась почти скрытой разросшимися кустарниками, но вот вершина… На уровне перекладины прямо к черной гнилой древесине был приколочен огромным гвоздем человеческий череп.
Мальчик остановился, уставился на новую находку. Кто и зачем приколотил к кресту голову? И чья это голова? Сережа приблизился вплотную к кресту и всмотрелся в пустые глазницы, в одну из которых был вбит гвоздь. Теперь он заметил на левой перекладине креста длинную кость, которая была прикручена к дереву проволокой. Мальчик дотронулся до проволоки своей длинной палкой. Проволока тут же рассыпалась, и кость свалилась в траву перед крестом. Сережа наклонился и пошарил в траве. Перед крестом в беспорядке валялись человеческие останки.
Сережа не боялся мертвецов. Возможно, ему передался характер отца-медика, а может, он был так воспитан, ведь страх перед мертвыми приходит, когда впервые сталкиваешься с настоящей смертью. Как бы там ни было, но ужаса мальчик не испытал. Скорее любопытство, смешанное с легким опасением. Он еще раз пошарил перед крестом. Ничего, кроме костей, найти не удалось. Когда-то, видно, давным-давно на кресте был распят человек наподобие Иисуса. Конечно, было бы интересно узнать, кто его распял и зачем, но пора возвращаться. Полный приключений день подходил к концу. Неожиданно потемнело, в вершинах сосен зашумел ветер. Мальчик бегом помчался к началу гати.
На берегу острова вовсю гулял ветер, он все усиливался и вот-вот был готов перейти в ураган. Еще полчаса назад погода была теплой и ясной, а сейчас внезапно похолодало. Низкие тучи неслись почти над самой землей. Болото вспучилось, и по нему гуляла невысокая, без пенных гребешков черная волна, перехлестывающая гать. Возвращаться не представлялось никакой возможности. К тому же сильно стемнело. С небес закапал мелкий дождик.
«Придется переждать непогоду здесь», — решил Сережа. Он был готов к этому еще раньше, но по другой причине. Ему казалось, что на острове отыщется нечто настолько интересное, ради чего можно и остаться. А теперь, хотя выдающихся открытий не сделано, деваться некуда, нужно думать о ночлеге.
Сережа еще немного понаблюдал за разбушевавшейся непогодой, затем снова побрел в глубь острова. Дождь усиливался. Где же приткнуться? Проще всего — возле каменного пенала. Один его край образует нечто вроде козырька, и под ним дождь не страшен. Можно натаскать хвороста, благо его тут в избытке, разжечь костер… Сказано — сделано. Не обращая внимания на дождь, Сережа насобирал дров и побросал их на дно лощины, потом, поминутно скользя на полуосыпавшихся ступеньках, кое-как спустился сам и залез под каменный козырек. Здесь вполне хватало места и было сухо. Струйки дождевой воды стекали с козырька и падали на песок, пробивая в нем неглубокие ямки. Сережа сложил ладони горстью, набрал в них воды и напился, потом он достал остатки еды и неторопливо сжевал кусок лепешки и мясо. Теперь дело за костром. Мальчик несколько минут безрезультатно щелкал кресалом, но, видимо, трут отсырел и никак не хотел загораться. Поняв, что костер развести не удастся, Сережа плюнул и прилег на сухой песок, привалившись к стенке гробницы. Ничего, переночевать можно и без костра.
Тем временем совсем стемнело. Мрак заполнил лощину. Под мерный шум дождя мальчик незаметно уснул.
По расчетам мальчика, было часа четыре. Времени, конечно, еще достаточно, чтобы исследовать остров, однако назад скорее всего придется возвращаться на закате, а то и вовсе в темноте. А в темноте… В темноте лучше идти не стоит. Проще провести ночь здесь. Родителей он предупредил, что может заночевать в лесу. Кое-какая еда еще есть. Сережа сунул руку за пазуху и достал размокшую лепешку. Не ахти что, и все же пригодится. Спички вот только подмокли. Но у него есть кресало. А им он умеет разводить костер не хуже, чем спичками. Ночи сейчас теплые, так что вряд ли он замерзнет. Но главное не это. Главное — исследовать остров. Узнать, зачем сюда ведет гать. Постараться выяснить, кто ее проложил. Ведь не зря же проделан такой тяжелый путь. Сколько, интересно, он шел? Километров пятнадцать или больше? Впрочем, какая разница.
Сережа в последний раз бросил взгляд на гать и стал подниматься вверх по крутому откосу.
Вершина острова — длинная песчаная гряда, напоминавшая хребет какого-то доисторического монстра, в незапамятные времена рухнувшего в болото да так и оставшегося. Голова, хвост, конечности — все ушло на дно, в бурый торфяной ил, и только горбатая спина поднималась из мертвых вод. А может, так оно и было? Хребет постепенно засыпало песком, затянуло гниловатой, пронизанной тленом почвой, которая впоследствии поросла соснами. Деревья здесь не чета хилым искривленным закорючкам на берегу: громадные гиганты, устремившиеся к небу, словно пытались проткнуть его голубой потолок.
Сосен было не очень много, и росли они на порядочном расстоянии, не застилая друг другу свет, видимо, поэтому и вымахали на удивление. Стволы могучих деревьев казались отлитыми из меди и почти не имели ветвей. Только у самой вершины чуть заметно шевелились зеленые кроны. Сережа, задрав голову, взирал на исполинов. Ему даже показалось, что за верхушку одной из сосен зацепилось маленькое кудрявое облачко.
Стоять, таращась в небеса, быстро надоело, и мальчик вдруг вспомнил, зачем явился сюда. А действительно, зачем? Что он потерял? Исследовать?.. Да чего здесь исследовать? Сосен всюду хватает. А кроме них, больше ничего и нет. Пустота. Земля, заросшая ковылем. Еще одна странность. Нигде в окрестностях он не встречал это беспрестанно колеблющееся на ветру растение. А здесь его целые заросли. Кажется, что весь остров покрыт сединой. Откуда здесь ковыль? Да какая разница! Приключений он захотел. Сколько времени тащился по дурацкой деревянной тропе, вот и пришел… Но ведь тропа зачем-то ведет, не зря же ее проложили.
Мальчик оглянулся по сторонам и медленно побрел по острову.
Тихое это было место. Лишь ветер шелестел в верхушках сосен да непрерывно шевелил ковыльные чубы. Не слышно птиц, даже кулички исчезли куда-то. Дорога шла с легким уклоном. Кругом все тот же однообразный пейзаж, и, странное дело, яркое солнце делало окрестности еще печальней и угрюмее. Мальчик вдруг подумал, что, будь сейчас ненастный день, остров выглядел бы пусть не веселее, но, во всяком случае, живее, что ли. Сверкание солнца казалось здесь мертвенным и неестественным.
Внезапно Сережа очутился перед довольно обширной котловиной с почти отвесными краями. На дне ее, в зарослях папоротника чернело какое-то невысокое сооружение.
Мальчик остановился и попытался рассмотреть, что же виднеется на дне. Не разглядев толком, он начал спускаться, цепляясь на ходу за корни растений, торчащие из склона. Папоротник, росший внизу, оказался настолько густ и высок, что мальчик тонул в нем по самую грудь. Он медленно продирался сквозь заросли, при этом папоротники жирно хрустели под ногами и противно пахли клопами.
Хотя до заката было еще далеко, в лощине стоял сумрак. Полумрак создавался странной игрой света, при которой каждый листок, каждый причудливо очерченный побег папоротника рельефно выделялся, словно подсвеченный снизу. Свет шел, казалось, из-под земли, словно папоротники росли не на жирном удобренном черноземе, который формировался здесь столетиями, а прямо на воде.
Наконец Сережа продрался сквозь заросли и приблизился к непонятному сооружению, громоздившемуся посреди котловины. Оно представляло собой сложенное из грубых каменных блоков прямоугольное «корыто», закрытое сверху громадной каменной плитой. Любой мало-мальски сведущий в археологии человек без труда определил бы, что перед ним дольмен — древняя гробница. Но Сережа не знал, что такое дольмен, и сравнил сооружение с огромным каменным пеналом. Оно и впрямь походило на пенал: метра три в длину и высотой метра полтора. На верхней плите лежал желтоватый, отполированный временем звериный череп.
Мальчик некоторое время разглядывал постройку, потом провел ладонью по черепу. Несмотря на жару, его поверхность оказалась прохладной. Однако череп — всего лишь старая кость. Мальчик был разочарован. Цель, к которой он так стремился, оказалась грудой камней. Возможно, какие-нибудь древние люди поклонялись здесь своему звериному богу. Они и соорудили этот каменный пенал, являвшийся чем-то вроде алтаря.
Сережа снова присмотрелся к черепу и постарался определить, какому животному он принадлежит. Череп очень большой и мог быть лосиным. Нет. Лосиный, пожалуй, другой формы, вытянутый наподобие конского, а этот почти квадратный, с огромными клыками и массивными надбровными дугами. Скорее всего такая голова могла быть у медведя, у очень большого медведя, просто гиганта…
Мальчик обошел гробницу со всех сторон. В одной из стен зияло большое круглое отверстие, в которое свободно могла пролезть рука взрослого мужчины. Мальчик наклонился и заглянул в черную дыру. Оттуда пахнуло сыростью. Сережа пожал плечами. Ну и что дальше? А дальше пора возвращаться домой, подсказал внутренний голос. Домой так домой.
С одной стороны край лощины был более пологим, чем остальные, и в нем виднелись полуоплывшие ступеньки, сделанные неведомо когда. Сережа быстро вскарабкался наверх и еще раз оглянулся на место, которое только что оставил. Ему вновь показалось, что его сумрачное дно испускает едва заметное свечение.
Ну и ладно. Он пошел в обратном направлении и шагов через пятьдесят неожиданно наткнулся на большой черный крест, лежащий между сосен. Мальчик остановился и осмотрел новую находку. Она очень напоминала те кресты, которые стояли на крошечном кладбище неподалеку от их усадьбы. Но почему крест повален? А может быть, ему удастся найти еще что-нибудь? Он попытался приподнять крест за одну из перекладин. Та затрещала и почти сразу же переломилась, поскольку оказалась совершенно трухлявой. Долго же он здесь лежит!
Сережа пошел в сторону и очень скоро набрел еще на один крест. Он тоже был повален и, похоже, сломан. Очень странно. Создавалось впечатление, что некто пытался окружить лощину крестами, а кто-то еще приложил немало усилий, чтобы снести их.
Мальчик вновь двинулся по периметру лощины и очень скоро увидел еще один крест, на этот раз стоявший вертикально. Нижняя его половина оказалась почти скрытой разросшимися кустарниками, но вот вершина… На уровне перекладины прямо к черной гнилой древесине был приколочен огромным гвоздем человеческий череп.
Мальчик остановился, уставился на новую находку. Кто и зачем приколотил к кресту голову? И чья это голова? Сережа приблизился вплотную к кресту и всмотрелся в пустые глазницы, в одну из которых был вбит гвоздь. Теперь он заметил на левой перекладине креста длинную кость, которая была прикручена к дереву проволокой. Мальчик дотронулся до проволоки своей длинной палкой. Проволока тут же рассыпалась, и кость свалилась в траву перед крестом. Сережа наклонился и пошарил в траве. Перед крестом в беспорядке валялись человеческие останки.
Сережа не боялся мертвецов. Возможно, ему передался характер отца-медика, а может, он был так воспитан, ведь страх перед мертвыми приходит, когда впервые сталкиваешься с настоящей смертью. Как бы там ни было, но ужаса мальчик не испытал. Скорее любопытство, смешанное с легким опасением. Он еще раз пошарил перед крестом. Ничего, кроме костей, найти не удалось. Когда-то, видно, давным-давно на кресте был распят человек наподобие Иисуса. Конечно, было бы интересно узнать, кто его распял и зачем, но пора возвращаться. Полный приключений день подходил к концу. Неожиданно потемнело, в вершинах сосен зашумел ветер. Мальчик бегом помчался к началу гати.
На берегу острова вовсю гулял ветер, он все усиливался и вот-вот был готов перейти в ураган. Еще полчаса назад погода была теплой и ясной, а сейчас внезапно похолодало. Низкие тучи неслись почти над самой землей. Болото вспучилось, и по нему гуляла невысокая, без пенных гребешков черная волна, перехлестывающая гать. Возвращаться не представлялось никакой возможности. К тому же сильно стемнело. С небес закапал мелкий дождик.
«Придется переждать непогоду здесь», — решил Сережа. Он был готов к этому еще раньше, но по другой причине. Ему казалось, что на острове отыщется нечто настолько интересное, ради чего можно и остаться. А теперь, хотя выдающихся открытий не сделано, деваться некуда, нужно думать о ночлеге.
Сережа еще немного понаблюдал за разбушевавшейся непогодой, затем снова побрел в глубь острова. Дождь усиливался. Где же приткнуться? Проще всего — возле каменного пенала. Один его край образует нечто вроде козырька, и под ним дождь не страшен. Можно натаскать хвороста, благо его тут в избытке, разжечь костер… Сказано — сделано. Не обращая внимания на дождь, Сережа насобирал дров и побросал их на дно лощины, потом, поминутно скользя на полуосыпавшихся ступеньках, кое-как спустился сам и залез под каменный козырек. Здесь вполне хватало места и было сухо. Струйки дождевой воды стекали с козырька и падали на песок, пробивая в нем неглубокие ямки. Сережа сложил ладони горстью, набрал в них воды и напился, потом он достал остатки еды и неторопливо сжевал кусок лепешки и мясо. Теперь дело за костром. Мальчик несколько минут безрезультатно щелкал кресалом, но, видимо, трут отсырел и никак не хотел загораться. Поняв, что костер развести не удастся, Сережа плюнул и прилег на сухой песок, привалившись к стенке гробницы. Ничего, переночевать можно и без костра.
Тем временем совсем стемнело. Мрак заполнил лощину. Под мерный шум дождя мальчик незаметно уснул.
7
Разбудил его страшный раскат грома. Невероятный грохот, казалось, подбросил его на месте. Сережа в ужасе вскочил и даже не смог понять, где находится, наконец он вспомнил, затряс головой, стряхивая остатки сна. Сверкнула, освещая все вокруг мертвенным светом, ослепительная молния, и новый страшный удар обрушился на землю. Грохот был такой, что у мальчика заложило уши. Казалось, даже каменная гробница вздрогнула. Дождь превратился в ливень, и гул падающей воды, сливаясь с шумом ветра, напоминал рев громадной толпы. Сережа снова сел, облокотившись на стенку. Каким-то непонятным образом под козырьком по-прежнему оставалось сухо. Мальчик сидел, уставившись во тьму, и в этот миг новая молния ударила, казалось, всего в нескольких метрах от него. Он отчетливо видел, как сверкающее ослепительным голубым светом жало вонзилось в землю. Раскат последовал тут же, но, оглушенный предыдущим ударом, мальчик почти не услышал его. Он лишь ощутил тупой толчок, вдавивший его в стенку. Вслед за тем молнии стали бить беспрерывно, словно пытаясь попасть в какую-то невидимую цель. Раз или два разряды ударяли в дольмен, и тогда массивное каменное сооружение содрогалось до основания, словно было сложено не из увесистых глыб, а из прогнившего дерева.
Сережа сжался в комок и тупо наблюдал, как ослепительно сверкающие кнуты хлещут землю. Мало того, что он оглох, от вспышек молний мальчик почти ослеп. Неожиданно сознание не выдержало всех этих ужасов и отключилось. Как закончилась гроза, мальчик уже не увидел.
Очнулся он, быть может, через час. Дождь прекратился, было совсем тихо, лишь где-то поблизости продолжали журчать дождевые потоки. С козырька гробницы падали одинокие капли, и звук их падения отдавался в голове. Сережа выбрался из-под козырька и расправил затекшее тело. Особенно затекли ноги. Мальчик почти не чувствовал их. Он запрыгал на месте, пытаясь восстановить кровообращение. Раздавшийся внезапно шорох заставил его замереть. Он прислушался. Нет, померещилось. Интересно, сколько осталось до рассвета? Шорох повторился. Казалось, шуршало где-то внутри гробницы.
Сережа замер.
Шорох перерос в возню. Нечто огромное как будто заворочалось под каменной плитой сначала нерешительно и осторожно, потом все громче и уверенней. Теперь в том, что внутри гробницы шевелится нечто, не было сомнений. Мальчик оцепенел. Что-то или кто-то, видимо, пытался выбраться наружу. Затрещала и с глухим звуком отъехала в сторону каменная плита. Сережа в ужасе зажмурился. Нечто громадное, по-видимому, вылезло наружу и тяжело задышало в нескольких шагах от мальчика. Сережа стоял ни жив ни мертв, ожидая самого худшего. Но нечто, похоже, нападать не собиралось, и мальчик открыл глаза. Перед ним высилась неясная темная громада. Легкий непонятный гул прошел по лощине, и вся она вдруг осветилась призрачным голубовато-зеленым светом. Заросли папоротников тихонько заколебались и, словно маленькие серебряные колокольчики, тоненько зазвенели в ночи. Свечение становилось все сильнее, и наконец мальчик различил, что перед ним сидит на задних лапах огромный медведь. Зверь наблюдал за мальчиком и, казалось, чего-то ждал. Сережа снова зажмурился. Медведь заворчал и отрывисто фыркнул.
Сережа приоткрыл один глаз, затем второй — медведь вел себя смирно, во всяком случае, нападать не собирался, он внимательно смотрел на мальчика, потом махнул лапой, словно приглашая его подойти. Сережа стоял, ничего не понимая. Медведь вновь взмахнул лапой. Плохо соображая, что он делает, мальчик на ватных ногах приблизился к зверю. Маленькие, отливающие красным огнем глазки медведя следили за каждым шагом мальчика, не выражая ни злобы, ни радости, а скорее равнодушие. Сережа приблизился к зверю вплотную, и тогда медведь осторожно дотронулся лапой до плеча мальчика. Сережа вздрогнул, его словно пронзило ударом тока. Он на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то медведя перед ним не было, зато стоял древний старик в одеждах из меховых шкур, остроконечной, тоже меховой, шапке, из-под которой выбивались длинные космы седых волос. Он продолжал держать Сережу за плечо. Мальчик попытался вырваться, но рука старика держала цепко. Свечение в лощине достигло, как видно, наибольшей силы. Неясные голоса зазвучали вдруг над головой мальчика, словно напевая древнюю непонятную песню. Старик продолжал сжимать плечо, смотрел Сереже прямо в глаза, словно пытаясь добраться до самого дна души. Потом он рывком наклонился и больно укусил мальчика за руку. Сережа содрогнулся и тут же почувствовал, как между ним и стариком установилась неясная, но прочная связь. Старик снова наклонился, но на этот раз лизнул Сережу в губы, не поцеловал, а именно лизнул, как лижут звери свое потомство, и в этот момент мальчик вдруг ощутил, как на него накатывается огромная, страшная волна неведомой силы. Оглушающей, растворяющей в себе все человеческое. Он тонул, захлебывался, рыдая, молил о пощаде… Всего лишь мысленно. Он перерождался. Он трепетал в холодных, как лед, костистых, наделенных страшной, нечеловеческой силой руках. Он погибал и снова возрождался, он умирал и снова воскресал… Старик продолжал неотрывно смотреть в его глаза.
Сережа сжался в комок и тупо наблюдал, как ослепительно сверкающие кнуты хлещут землю. Мало того, что он оглох, от вспышек молний мальчик почти ослеп. Неожиданно сознание не выдержало всех этих ужасов и отключилось. Как закончилась гроза, мальчик уже не увидел.
Очнулся он, быть может, через час. Дождь прекратился, было совсем тихо, лишь где-то поблизости продолжали журчать дождевые потоки. С козырька гробницы падали одинокие капли, и звук их падения отдавался в голове. Сережа выбрался из-под козырька и расправил затекшее тело. Особенно затекли ноги. Мальчик почти не чувствовал их. Он запрыгал на месте, пытаясь восстановить кровообращение. Раздавшийся внезапно шорох заставил его замереть. Он прислушался. Нет, померещилось. Интересно, сколько осталось до рассвета? Шорох повторился. Казалось, шуршало где-то внутри гробницы.
Сережа замер.
Шорох перерос в возню. Нечто огромное как будто заворочалось под каменной плитой сначала нерешительно и осторожно, потом все громче и уверенней. Теперь в том, что внутри гробницы шевелится нечто, не было сомнений. Мальчик оцепенел. Что-то или кто-то, видимо, пытался выбраться наружу. Затрещала и с глухим звуком отъехала в сторону каменная плита. Сережа в ужасе зажмурился. Нечто громадное, по-видимому, вылезло наружу и тяжело задышало в нескольких шагах от мальчика. Сережа стоял ни жив ни мертв, ожидая самого худшего. Но нечто, похоже, нападать не собиралось, и мальчик открыл глаза. Перед ним высилась неясная темная громада. Легкий непонятный гул прошел по лощине, и вся она вдруг осветилась призрачным голубовато-зеленым светом. Заросли папоротников тихонько заколебались и, словно маленькие серебряные колокольчики, тоненько зазвенели в ночи. Свечение становилось все сильнее, и наконец мальчик различил, что перед ним сидит на задних лапах огромный медведь. Зверь наблюдал за мальчиком и, казалось, чего-то ждал. Сережа снова зажмурился. Медведь заворчал и отрывисто фыркнул.
Сережа приоткрыл один глаз, затем второй — медведь вел себя смирно, во всяком случае, нападать не собирался, он внимательно смотрел на мальчика, потом махнул лапой, словно приглашая его подойти. Сережа стоял, ничего не понимая. Медведь вновь взмахнул лапой. Плохо соображая, что он делает, мальчик на ватных ногах приблизился к зверю. Маленькие, отливающие красным огнем глазки медведя следили за каждым шагом мальчика, не выражая ни злобы, ни радости, а скорее равнодушие. Сережа приблизился к зверю вплотную, и тогда медведь осторожно дотронулся лапой до плеча мальчика. Сережа вздрогнул, его словно пронзило ударом тока. Он на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, то медведя перед ним не было, зато стоял древний старик в одеждах из меховых шкур, остроконечной, тоже меховой, шапке, из-под которой выбивались длинные космы седых волос. Он продолжал держать Сережу за плечо. Мальчик попытался вырваться, но рука старика держала цепко. Свечение в лощине достигло, как видно, наибольшей силы. Неясные голоса зазвучали вдруг над головой мальчика, словно напевая древнюю непонятную песню. Старик продолжал сжимать плечо, смотрел Сереже прямо в глаза, словно пытаясь добраться до самого дна души. Потом он рывком наклонился и больно укусил мальчика за руку. Сережа содрогнулся и тут же почувствовал, как между ним и стариком установилась неясная, но прочная связь. Старик снова наклонился, но на этот раз лизнул Сережу в губы, не поцеловал, а именно лизнул, как лижут звери свое потомство, и в этот момент мальчик вдруг ощутил, как на него накатывается огромная, страшная волна неведомой силы. Оглушающей, растворяющей в себе все человеческое. Он тонул, захлебывался, рыдая, молил о пощаде… Всего лишь мысленно. Он перерождался. Он трепетал в холодных, как лед, костистых, наделенных страшной, нечеловеческой силой руках. Он погибал и снова возрождался, он умирал и снова воскресал… Старик продолжал неотрывно смотреть в его глаза.
8
Сережа проснулся, когда уже давным-давно встало солнце. Над землей поднимались тяжелые испарения. Мальчик поднялся со своего песчаного ложа и осмотрелся. В голове его клубились неясные воспоминания. Ночью как будто была сильная гроза, кажется, даже какая-то небывалая… А потом случилось что-то еще. Но что? Он посмотрел на гробницу. На ней по-прежнему покоился звериный череп. Что-то шевельнулось в глубине подсознания. Легкая тень пробежала по лицу. Нет, Никак не вспомнит. Может, ему приснился тяжелый сон? Все может быть. А вообще пора домой, очень хочется кушать.
Глава седьмая
1
1971 год, июнь. Москва
В понедельник, едва придя на работу, Осипов принялся звонить Голованову. Телефон следователя не отвечал. Потом в редакционной суете Иван совсем забыл, что собирался разузнать об убийствах, и вспомнил об этом почти перед концом рабочего дня. «Вряд ли он на месте», — с сомнением подумал Осипов, но все же поднял трубку.
— Я слушаю, — раздалось на другом конце провода. И Осипов узнал знакомые интонации.
— Вас беспокоят из… — Он сказал название газеты.
— А-а, коллега, — ехидно откликнулся Голованов, — ну как дела? Прогресс наблюдается?
— Пока нет, я бы хотел узнать, случались ли в Москве за последнее время убийства личностей наподобие Валентина Сокольского.
— Не понял?
— Гомосексуалистов.
— Педиков, что ли? Не знаю, не могу сказать сразу ничего определенного. Очень может быть, что и случались. А зачем это вам?
— Возникли подозрения, что его убил какой-то маньяк.
— Вы так считаете? Хорошо, постараюсь узнать. Позвоните завтра в это же время. — И Голованов повесил трубку. Слишком уж поспешно.
«Видать, хочет посоветоваться с начальством, — предположил Осипов. — Давай советуйся…»
Закончив дела, он отправился с товарищами по работе выпить пива и явился домой, когда было уже почти восемь вечера. Есть не хотелось, и он улегся с газетой на диван. В эту минуту зазвонил телефон.
«Кто там еще?» — ругнулся про себя.
— Иван Григорьевич? — услышал он в трубке вкрадчивый мужской голос.
— Да.
— Вы ведь занимаетесь делом об убийстве студента МГИМО Сокольского?
— Кто это? — поинтересовался Иван, отметив про себя это «студента МГИМО».
— Не имеет значения. С вами хотят встретиться. Одна персона. Этот человек желает пролить свет на некоторые обстоятельства убийства. Вы как? Не против?
— Да кто это говорит?!
— Какая вам разница? Я просто диспетчер. Меня попросили в случае вашего согласия сообщить условия, при которых состоится встреча.
— И каковы же условия?
— Так вы согласны?
— Допустим, согласен.
— «Допустим» меня не устраивает. Мне нужно, чтобы вы четко сказали: да или нет.
— Да.
— Хорошо. Главное условие, чтобы вы никому не сообщали об этом звонке. Повторяю, никому. Это не угроза, не предостережение, это просьба. Второе. Сегодня ровно в десять возле вашего дома остановится черная «Волга». Машина будет очень грязная. Номеров, к сожалению, не видно. Как только вы выйдете из подъезда, водитель «Волги» два раза мигнет фарами. Садитесь на заднее сиденье и не задавайте вопросов. Вас привезут к человеку, который желает встречи. Там тоже не нужно суетиться, делать резких движений…
— А там вопросы можно задавать?
— Там можно. На них обязательно ответят, если сочтут нужным. Главное — не делать резких движений. Вы меня поняли?
— Вполне. А вы гарантируете мою безопасность?
— Ну конечно. Никто вас не обидит. Нет резона.
— Далеко ли ехать?
— Место встречи находится за городом. Конечно, придется несколько задержаться, но назад вас тоже довезут. Так что не беспокойтесь. Главное — не делайте глупостей. — И неназвавшийся собеседник повесил трубку.
— Так, — протянул Осипов, — дела начинают закручиваться. Кто, интересно, этот аноним? Вкрадчивый голос, не совсем обычная лексика. «Желает встретиться персона», «пролить свет на обстоятельства»… Уголовники да и обычные граждане так не выражаются. Может быть, актер? Опасность мне вряд ли угрожает. Ведь я еще ничего не знаю. Скорее всего действительно хотят сообщить какую-то информацию.
Целых два часа Осипов не находил себя места. Пытался читать — книга валилась из рук; включил телевизор, но там шла какая-то мура. Он пошел в кухню, открыл холодильник и решил подкрепиться. Кто знает, когда придется вернуться. Без аппетита ковырял вилкой «Бычки в томате». Осипов продолжал размышлять, связан ли телефонный звонок анонима с его предыдущим звонком следователю. Трудно сказать так сразу. Возможно, что и связан. Впрочем, чего загадывать. Очень скоро он все узнает.
Без пятнадцати десять Иван уже прохаживался возле подъезда. Начинало темнеть, но двор еще был полон жизни. Копошились в песочнице малыши, подростки в беседке страдальческими голосами выводили под гитару песню «Для меня нет тебя прекрасней…». Благообразные старушки на скамейке что-то оживленно обсуждали, иногда искоса посматривая на Осипова. Они знали, что он работает в газете.
Ровно в десять возле подъезда остановилась черная «Волга». Зажглись и погасли фары. Под любопытными взглядами старух Осипов почти бегом метнулся к машине и сел, как и было указано, на заднее сиденье. «Это хорошо, — подумал он, — что бабки меня видели. В случае чего…» Но что предпримут в случае чего дошлые пенсионерки, он додумать не успел, потому что «Волга» резко взяла с места и рванула вперед. Шофер, мужчина средних лет в темных очках, не откликнулся на слово «здравствуйте». Когда Осипов спросил, можно ли курить, он утвердительно мотнул головой. «Конспирация», — насмешливо подумал журналист и достал пачку «Явы».
Машина катила к центру. Мелькнули башни Кремля, Манеж, потом улица Горького, Ленинский проспект… Похоже, направление на Кольцевую дорогу. Так оно и есть. Проехали Сходню. Вот и Кольцевая…
Почти совсем стемнело. Водитель снял черные очки, включил фары. Только куда они повернули — направо или налево? Осипов таращил глаза в окно, пытаясь сориентироваться.
— Зря стараетесь, — неожиданно сказал шофер, — все равно не определите, куда едем.
— А если определю? — подзадорил его Осипов и стал наугад называть направление, но водитель больше не произнес ни слова. По Кольцевой ехали минут сорок, потом свернули тоже на асфальт, проехали еще минут тридцать. Осипов засекал время по часам. Потом грунтовая дорога, хорошо накатанная, без ухабов — еще пятнадцать минут, и наконец машина остановилась перед массивными железными воротами. Они тут же отворились, и машина въехала во двор.
— Идемте за мной! — довольно резко приказал шофер.
Осипов проследовал длинным коридором и оказался в просторной комнате, посредине которой стояло большое удобное кресло, а рядом с ним торшер с пестрым абажуром.
— Садитесь, — неожиданно раздался голос из самого темного угла комнаты.
Осипов послушно сел.
— Вы обещали, что не будете делать глупостей? — полувопросительно-полуутвердительно произнес голос из угла.
Осипов молча кивнул.
— Вот и отлично. Надеюсь на вашу порядочность. — Осипову послышалась скрытая насмешка. «Что они ваньку валяют? — зло подумал он. — Играют, как дети, в таинственность. Впрочем, не стоит показывать, что я злюсь».
— Вы не сердитесь, — неожиданно продолжил голос, — конечно, все это выглядит глуповато, как-то даже театрально, и все же я бы хотел соблюсти правила игры. Недоумеваете?
Осипов подтвердил, что действительно недоумевает.
— Минутку терпения. Вам все объяснят. Небольшое предисловие. Не питаю особой любви к пишущей братии, но о вас навел справки. Характеризуют, в общем-то, неплохо. Вот только говорят — любите выпить. Не осуждаю, сам грешен. Был, — поправился он. — Зачем отказывать себе в маленьких удовольствиях, конечно, до поры до времени. Так вот. О вас отзываются хорошо. Один… — он сделал паузу, словно подбирая подходящее слово, — скажем так, специалист в вашей области даже назвал вас честным. Согласитесь, для журналиста это звучит абсурдно. — Он как-то весьма элегантно хмыкнул. — По моему глубокому убеждению, журналист не может быть честным. Иначе он не журналист.
— А кто же? — не выдержал Осипов.
— Прошу не перебивать. Кто? Не знаю… Журналист может быть либо идеалистом, либо циником. Причем первые очень быстро становятся вторыми. А впрочем… Философия в этот час неуместна.
В понедельник, едва придя на работу, Осипов принялся звонить Голованову. Телефон следователя не отвечал. Потом в редакционной суете Иван совсем забыл, что собирался разузнать об убийствах, и вспомнил об этом почти перед концом рабочего дня. «Вряд ли он на месте», — с сомнением подумал Осипов, но все же поднял трубку.
— Я слушаю, — раздалось на другом конце провода. И Осипов узнал знакомые интонации.
— Вас беспокоят из… — Он сказал название газеты.
— А-а, коллега, — ехидно откликнулся Голованов, — ну как дела? Прогресс наблюдается?
— Пока нет, я бы хотел узнать, случались ли в Москве за последнее время убийства личностей наподобие Валентина Сокольского.
— Не понял?
— Гомосексуалистов.
— Педиков, что ли? Не знаю, не могу сказать сразу ничего определенного. Очень может быть, что и случались. А зачем это вам?
— Возникли подозрения, что его убил какой-то маньяк.
— Вы так считаете? Хорошо, постараюсь узнать. Позвоните завтра в это же время. — И Голованов повесил трубку. Слишком уж поспешно.
«Видать, хочет посоветоваться с начальством, — предположил Осипов. — Давай советуйся…»
Закончив дела, он отправился с товарищами по работе выпить пива и явился домой, когда было уже почти восемь вечера. Есть не хотелось, и он улегся с газетой на диван. В эту минуту зазвонил телефон.
«Кто там еще?» — ругнулся про себя.
— Иван Григорьевич? — услышал он в трубке вкрадчивый мужской голос.
— Да.
— Вы ведь занимаетесь делом об убийстве студента МГИМО Сокольского?
— Кто это? — поинтересовался Иван, отметив про себя это «студента МГИМО».
— Не имеет значения. С вами хотят встретиться. Одна персона. Этот человек желает пролить свет на некоторые обстоятельства убийства. Вы как? Не против?
— Да кто это говорит?!
— Какая вам разница? Я просто диспетчер. Меня попросили в случае вашего согласия сообщить условия, при которых состоится встреча.
— И каковы же условия?
— Так вы согласны?
— Допустим, согласен.
— «Допустим» меня не устраивает. Мне нужно, чтобы вы четко сказали: да или нет.
— Да.
— Хорошо. Главное условие, чтобы вы никому не сообщали об этом звонке. Повторяю, никому. Это не угроза, не предостережение, это просьба. Второе. Сегодня ровно в десять возле вашего дома остановится черная «Волга». Машина будет очень грязная. Номеров, к сожалению, не видно. Как только вы выйдете из подъезда, водитель «Волги» два раза мигнет фарами. Садитесь на заднее сиденье и не задавайте вопросов. Вас привезут к человеку, который желает встречи. Там тоже не нужно суетиться, делать резких движений…
— А там вопросы можно задавать?
— Там можно. На них обязательно ответят, если сочтут нужным. Главное — не делать резких движений. Вы меня поняли?
— Вполне. А вы гарантируете мою безопасность?
— Ну конечно. Никто вас не обидит. Нет резона.
— Далеко ли ехать?
— Место встречи находится за городом. Конечно, придется несколько задержаться, но назад вас тоже довезут. Так что не беспокойтесь. Главное — не делайте глупостей. — И неназвавшийся собеседник повесил трубку.
— Так, — протянул Осипов, — дела начинают закручиваться. Кто, интересно, этот аноним? Вкрадчивый голос, не совсем обычная лексика. «Желает встретиться персона», «пролить свет на обстоятельства»… Уголовники да и обычные граждане так не выражаются. Может быть, актер? Опасность мне вряд ли угрожает. Ведь я еще ничего не знаю. Скорее всего действительно хотят сообщить какую-то информацию.
Целых два часа Осипов не находил себя места. Пытался читать — книга валилась из рук; включил телевизор, но там шла какая-то мура. Он пошел в кухню, открыл холодильник и решил подкрепиться. Кто знает, когда придется вернуться. Без аппетита ковырял вилкой «Бычки в томате». Осипов продолжал размышлять, связан ли телефонный звонок анонима с его предыдущим звонком следователю. Трудно сказать так сразу. Возможно, что и связан. Впрочем, чего загадывать. Очень скоро он все узнает.
Без пятнадцати десять Иван уже прохаживался возле подъезда. Начинало темнеть, но двор еще был полон жизни. Копошились в песочнице малыши, подростки в беседке страдальческими голосами выводили под гитару песню «Для меня нет тебя прекрасней…». Благообразные старушки на скамейке что-то оживленно обсуждали, иногда искоса посматривая на Осипова. Они знали, что он работает в газете.
Ровно в десять возле подъезда остановилась черная «Волга». Зажглись и погасли фары. Под любопытными взглядами старух Осипов почти бегом метнулся к машине и сел, как и было указано, на заднее сиденье. «Это хорошо, — подумал он, — что бабки меня видели. В случае чего…» Но что предпримут в случае чего дошлые пенсионерки, он додумать не успел, потому что «Волга» резко взяла с места и рванула вперед. Шофер, мужчина средних лет в темных очках, не откликнулся на слово «здравствуйте». Когда Осипов спросил, можно ли курить, он утвердительно мотнул головой. «Конспирация», — насмешливо подумал журналист и достал пачку «Явы».
Машина катила к центру. Мелькнули башни Кремля, Манеж, потом улица Горького, Ленинский проспект… Похоже, направление на Кольцевую дорогу. Так оно и есть. Проехали Сходню. Вот и Кольцевая…
Почти совсем стемнело. Водитель снял черные очки, включил фары. Только куда они повернули — направо или налево? Осипов таращил глаза в окно, пытаясь сориентироваться.
— Зря стараетесь, — неожиданно сказал шофер, — все равно не определите, куда едем.
— А если определю? — подзадорил его Осипов и стал наугад называть направление, но водитель больше не произнес ни слова. По Кольцевой ехали минут сорок, потом свернули тоже на асфальт, проехали еще минут тридцать. Осипов засекал время по часам. Потом грунтовая дорога, хорошо накатанная, без ухабов — еще пятнадцать минут, и наконец машина остановилась перед массивными железными воротами. Они тут же отворились, и машина въехала во двор.
— Идемте за мной! — довольно резко приказал шофер.
Осипов проследовал длинным коридором и оказался в просторной комнате, посредине которой стояло большое удобное кресло, а рядом с ним торшер с пестрым абажуром.
— Садитесь, — неожиданно раздался голос из самого темного угла комнаты.
Осипов послушно сел.
— Вы обещали, что не будете делать глупостей? — полувопросительно-полуутвердительно произнес голос из угла.
Осипов молча кивнул.
— Вот и отлично. Надеюсь на вашу порядочность. — Осипову послышалась скрытая насмешка. «Что они ваньку валяют? — зло подумал он. — Играют, как дети, в таинственность. Впрочем, не стоит показывать, что я злюсь».
— Вы не сердитесь, — неожиданно продолжил голос, — конечно, все это выглядит глуповато, как-то даже театрально, и все же я бы хотел соблюсти правила игры. Недоумеваете?
Осипов подтвердил, что действительно недоумевает.
— Минутку терпения. Вам все объяснят. Небольшое предисловие. Не питаю особой любви к пишущей братии, но о вас навел справки. Характеризуют, в общем-то, неплохо. Вот только говорят — любите выпить. Не осуждаю, сам грешен. Был, — поправился он. — Зачем отказывать себе в маленьких удовольствиях, конечно, до поры до времени. Так вот. О вас отзываются хорошо. Один… — он сделал паузу, словно подбирая подходящее слово, — скажем так, специалист в вашей области даже назвал вас честным. Согласитесь, для журналиста это звучит абсурдно. — Он как-то весьма элегантно хмыкнул. — По моему глубокому убеждению, журналист не может быть честным. Иначе он не журналист.
— А кто же? — не выдержал Осипов.
— Прошу не перебивать. Кто? Не знаю… Журналист может быть либо идеалистом, либо циником. Причем первые очень быстро становятся вторыми. А впрочем… Философия в этот час неуместна.