Страница:
– Что ты здесь делаешь, Бранвена? – спросил я, прижавшись щекой к её бедру. Сквозь тонкую ткань её белого платья я чувствовал тепло её тела, которое не так давно сводило меня с ума… Впрочем, то было не совсем это тело, однако принадлежало оно той же самой женщине, что сейчас сидела подле меня.
– Я берегла твой сон, милый, – просто ответила Бранвена. – Чтобы никто не потревожил его.
– А кто мог потревожить его в Безвременье?
– Ты сам. Ведь так и случилось с тобой в прошлый раз.
– Так это я сам…
– А кто же ещё. С Безвременьем шутки плохи, мой дорогой. Слава Источнику, тебе снилась Дейрдра, а не черти рогатые.
– Думаешь, что тогда я попал бы в ад? Интересно было бы посмотреть, что он из себя представляет.
Бранвена усмехнулась.
– Ну, в ад бы ты вряд ли попал, но тебя вполне могло зашвырнуть куда-то к чёрту на кулички. В какое-нибудь жуткое местечко, каких во вселенной вдоволь.
– Бренда частенько спала в Безвременье, – заметил я. – И ничего с ней, насколько я знаю, не происходило.
– Не в пример тебе, Бренда очень уравновешенная девушка. Даже во сне она контролирует себя. Твоя сестра умница и настоящая душечка.
– Она тебе нравится?
– Я в восторге от неё. Да и Брендон ничего, хороший парень. Правда порой меня забавляет его чересчур пылкое увлечение Даной.
– Похоже, он нашёл девушку своей мечты, – сказал я.
– И к твоему несчастью, – подхватила Бранвена, – этой девушкой оказалась именно Дана. Какая ирония судьбы! Твой брат – твой соперник.
Суровая действительность наконец навела шмон в моих мозгах. Я почувствовал себя неловко и убрал голову с колен Бранвены.
– Не сыпь мне соль на рану, – попросил я. – Разве я виноват, что так получилось? Я не хотел влюбляться в Дану.
Бранвена кивнула.
– И в этом твоё отличие от меня. Я сознательно шла на это… хотя не думала, что мне будет так больно. Впрочем, если бы мне довелось начать всё сначала, я бы повторила свой путь. Любить тебя – большое счастье, пусть оно и горькое.
Я виновато опустил глаза.
– Мне жаль, что так получилось, Бранвена. Но я не в силах помочь тебе.
– Увы, – печально вздохнула она. – Я упустила свой шанс. Мне следовало бы раньше явиться тебе в своём новом облике, тогда бы ты не устоял передо мной. А ты не повторяй моей ошибки, Артур. Воспользуйся тем, что Дану влечёт к тебе; не мешкай, иначе опоздаешь. А так у тебя хоть останутся воспоминания о нескольких ночах любви.
– Ты предлагаешь мне соблазнить невесту моего брата?! – поражённо воскликнул я.
– Да, – невозмутимо подтвердила Бранвена. – Именно это я тебе предлагаю. Действуй, пока Дана не стала женой Брендона. Уж если выбирать из двух зол, то меньшее.
Я угрюмо покачал головой.
– Нет, ты не ангел-хранитель, Бранвена. Ты мой змей-искуситель.
– Я желаю тебе только добра.
– Не сомневаюсь. Но у тебя очень странные представления о моём благе. Изменить Дейрдре, обмануть доверие брата, и ещё… – Тут я осёкся.
– И ещё ты боишься осуждения дочери. Даже больше, чем ревности Дейрдры и гнева Брендона. А зря. Пенелопа умная девочка и, думаю, поймёт тебя.
Я оторопело уставился на Бранвену.
– Что ты сказала?
– То, что слышал. Пенелопа не сестра тебе, а дочь. Шила в мешке не утаишь.
– Чёрт побери! Как ты узнала?
Бранвена тихо рассмеялась.
– Это знаю не только я, но и Дана с Дейрдрой. А Пенелопа, в свою очередь, догадывается, что нам известна ваша тайна, однако делает вид, будто ничего не произошло и продолжает изображать из себя твою сестру.
– Но как же это всплыло? – недоуменно произнёс я.
– Вы сами выдали себя своим поведением. Первой вас раскусила Дейрдра, то есть, как я понимаю, сначала она приревновала. Ведь вы относитесь друг к другу не как брат и сестра, а как робкие влюблённые, вот Дейрдра и решила, что Пенни твоя кузина и любовница.
– Ага! – сказал я. – Теперь понятно, что за муха её укусила.
– Да уж, – кивнула Бранвена. – Бедняжка Дейрдра провела несколько бессонных ночей. Потом она поделилась своими подозрениями с Даной, и они вместе раскрутили Пенелопу.
– В каком смысле «раскрутили»?
– Время от времени, как бы между прочим, задавали ей каверзные вопросы, чтобы заставить её проговориться, и вскоре пришли к выводу, что она твоя дочь.
– Это было так просто?
– В общем, да. Особенно, если учесть, что порой Пенелопа произносит твоё имя с лёгким придыханием, вроде как «Оартур». Куда труднее было выяснить, какие у тебя отношения с её матерью. Тут уж и я подключилась к их расследованию. Втроём мы установили, что матери Пенелопы давно нет в живых; а лично для себя я сделала ещё одно открытие, но решила не делиться им ни с Дейрдрой, ни с Даной.
– Какое открытие? – обречёно спросил я, чувствуя себя как нашкодивший ребёнок, которому вот-вот надерут уши.
– Мать Пенелопы, – спокойно ответила Бранвена, – была твоей близкой родственницей, предосудительно близкой – родной сестрой, тётей или племянницей. Я бы поставила на тётю, скорее всего, со стороны твоей матери.
Я тяжело вздохнул и пробормотал:
– Надо же, Пуаро в юбке… Нет, миссис Марпл – в клетчатой шотландской юбке.
– О чём ты говоришь?
– Да так, ни о чём. Кое-что из фольклора миров, где саксы крепко намяли бока наши родичам бриттам.
– Так я угадала? Мать Пенелопы была твоей тётей?
– Да, ты права, – сказал я, понимая, что возражать бессмысленно. – Она была младшей сестрой моей матери.
– А как её звали?
– Диана.
– Диана, – задумчиво повторила Бранвена. – Красивое имя. Между прочим, ты знаешь, что покойный дядя Бриан называл Дейрдру Дианой-охотницей?
– Правда? – удивлённо спросил я.
– Забавное совпадение, не так ли? А может, и не совпадение. Может, ты вовсе не случайно полюбил Дейрдру. Она чем-то напоминает тебе твою Диану?
Я растерянно пожал плечами.
– Трудно сказать. Они очень разные и в то же время похожие. Обе весёлые, непосредственные, жизнерадостные… То есть, Диана БЫЛА жизнерадостной. Она очень любила жизнь.
– Она была той самой Дианой-охотницей, о которой говорится в античных мифах?
– Нет. Прообразом той Дианы было несколько женщин из нашего рода, живших много столетий назад. Моя же Диана была семьдесят третьей из принцесс Сумерек, носивших это имя.
– Аж семьдесят третьей? Но ведь так немудрено и запутаться.
– Немудрено, – согласился я. – Поэтому в Сумерках установлено жёсткое правило: ни один из новорожденных принцев или принцесс не может быть назван именем здравствующего родственника. Так, к примеру, за всю историю Дома был и есть только один Янус – мой дед. Все остальные семейные имена повторялись не раз и не дважды… За исключением Йове.
– Кого?
– Ну, Зевса или Юпитера, сына Крона.
– Того, который поедал своих сыновей?
Я коротко хохотнул. Недавно точно такой же вопрос задал мне Морган.
– На самом деле Крон никого не ел, тем более своих детей. Просто у него были проблемы с сыновьями – он страшно ревновал их к своей жене Гее. А что касается Йове, то он был у Крона на особом счету, поскольку Янус прочил его в понтифики Олимпа. Кстати сказать, Йове был единственным в истории Сумерек бессменным понтификом. Он правил Олимпом почти тысячу лет; то была эпоха Громовержца.
– Он действительно метал молнии с вершины горы?
– В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.
– Подумаешь! – фыркнула Бранвена. – Я могу наслать такую грозу…
– И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?
– Ну… Боюсь, что нет.
– Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.
– Звучит устрашающе, – заметила Бранвена.
– Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают её откровением свыше.
– Значит, Йове был посланцем небес?
– Не знаю. Я ни в чём не уверен. Но говорят, что он стал богом.
– Как Иисус?
– Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чёртиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрёл божественность.
– В каком смысле?
Я хмыкнул.
– Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия – концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времён Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.
– Странно всё это, – сказала Бранвена. – Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.
– Ты считаешь Источник богом?
– Нет. Хотя соблазн очень велик. – Она усмехнулась. – Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?
Я досадливо поморщился.
– Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже всё обсудили.
– Э нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру, сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое пикантное родство!
Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался – ведь я король, что хочу, то и делаю, – но моя дочь, Пенелопа! Снова косые взгляды, снова холодок и отстранённость, скрытое осуждение в глазах окружающих – а как же, дитя греха. И всё моё могущество, моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед предрассудками. А позже кому-нибудь да придёт в голову, что раз в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и другие, например, Брендон с Брендой – вон ведь какие они милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин…
– Нет! – воскликнул я. – Ты не сделаешь этого!
В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.
– А вот и сделаю. Будь в этом уверен.
– Ты поступишь подло!
– Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.
Я облокотился на колени и закрыл лицо руками.
– Ты шантажируешь меня.
Бранвена нервно хихикнула.
– Наконец-то ты догадался. Браво!
Мне отчаянно хотелось заплакать от ярости и бессилия. И от злости на самого себя. Я ни на минуту, ни на секунду не должен был забывать, что за невинной внешностью Бранвены прячется коварная и расчётливая ведьма, пекущаяся единственно лишь о собственном благе. Я не должен был доверять ей. Я должен был предостеречь Пенелопу от дружбы с ней; я просто обязан был воспрепятствовать их сближению. Бранвена использовала мою дочь, втёрлась к ней в доверие и выведала её тайны. Как это подло, низко, отвратительно!.. В тот момент я ненавидел Бранвену всей душой и готов был убить её.
– Сколько? – спросил я.
– Что «сколько»?
– А то ты не понимаешь! – с циничной ухмылкой произнёс я. – Сколько я должен тебе за молчание? Сколько раз в месяц мне придётся трахать тебя, чтобы ты держала свой мерзкий язык за зубами?
По мере того как я говорил – медленно, внушительно, с расстановкой, – лицо Бранвены всё больше краснело. Затем она несколько долгих секунд смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас вперемешку с недоверием и изумлением, а её плотно сжатые губы нервно подёргивались, предвещая истерику.
– Ты!.. Ты!.. – Бранвена протянула ко мне руки, и я подумал было, что сейчас она накинется на меня и расцарапает мне лицо, как вдруг она вся сникла, бросилась ничком на траву и горько зарыдала.
Я молча сидел рядом, не предпринимая никаких попыток утешить её, но и дальше унижать не собирался. По правде говоря, мне было стыдно за то, что я сказал. Это было явное превышение необходимой меры самообороны. В пылу гнева я совершенно позабыл, что Бранвена, в сущности, ещё ребёнок, к тому же, если верить её словам (а я не видел причины не верить ей в этом), она ещё не знала ни одного мужчины.
Бранвена плакала долго и упоённо. Потом она неподвижно лежала, спрятав лицо в траве, и лишь плечи её изредка вздрагивали. Глядя на неё, я начинал испытывать угрызения совести. Чёртова моя сентиментальность!
Наконец Бранвена поднялась и села, расправив на коленях своё уже порядком помятое платье. Без всяких слов я вынул из кармана чистый носовой платок и вытер от слёз её заплаканное личико. Она перехватила мою руку и прижалась к ней губами. В ответ мне не оставалось ничего другого, как обнять её и чисто по-братски поцеловать её в лоб.
– Извини, милая, – сказал я. – Я не должен был так говорить.
– Это ты извини, я сама напросилась, – ответила Бранвена, крепче прижимаясь ко мне. – Ты такой неуступчивый, а я… я совсем потеряла голову. Мне так обидно… – Она всхлипнула. – Ведь я желанна, я очень желанна. И сейчас я возбуждаю тебя… Не отрицай, я это чувствую.
– Я и не думаю отрицать, Бранвена. Как и всякого нормального мужчину, меня возбуждает близость хорошенькой женщины. У нас с этим гораздо проще, чем у вас, женщин. Это рефлекс в голом… в чистом виде.
– В чистом виде, в голом виде, – томно произнесла она. – Так не подавляй свой рефлекс. Давай забудем обо всём и займёмся любовью. Тебя от этого не убудет, а я хоть ненадолго стану счастливой. Я хочу отдать тебе свою невинность – только тебе, тебе одному, и никому, кроме тебя.
– Бранве…
– Помолчи, выслушай меня. Ведь я не требую от тебя никаких обязательств, вообще ничего – кроме того, чтобы ты дал волю своим рефлексам в их чистом… в голом виде. Впрочем, если тебе угодно, ты можешь даже не раздеваться.
– Это вовсе не смешно, Бранвена.
– А я не шучу, Артур. Я прошу тебя о любви, я умоляю. О маленькой капельке любви – без последствий, без обязательств. Ведь есть же такое понятие, как свободная любовь.
Я с некоторой долей сожаления вздохнул.
– Ко мне оно неприменимо, моя дорогая. Свободная любовь годится только для свободных сердец; моё же сердце таким не назовёшь.
– Потому что оно занято?
– Да.
– Всё? Полностью? Целиком? Неужели в нём нет местечка для меня? Ведь мне много не надо – только чуточку, самую малость твоей любви и нежности.
– Бранвена, Бранвена, – сокрушённо произнёс я. – Что с тобой? Где подевалась твоя гордость? Раньше, когда ты пыталась увести меня у Дейрдры, я тебя понимал. Но теперь…
– А ты загляни в своё сердце, тогда всё поймёшь. Представь, что Дана равнодушна к тебе, что она уже не бросает на тебя украдкой влюблённые взгляды. И если у тебя есть воображение, то ты увидишь, где подевалась моя гордость. Она там же, где и твоя; она утонула в Источнике. Это наша плата за могущество.
Я отстранил от себя Бранвену и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Ты снова об Источнике. Я же говорил тебе, что моё наваждение прошло.
– Это ко мне. А к Дане?
Вместо ответа я запустил руку в карман штанов и достал измятую пачку сигарет.
– Источник не станет возражать, если я закурю?
– Нисколько, – ответила Бранвена. – Кстати, неплохая мысль. Угости меня сигареткой.
– Ты куришь? – удивился я.
– Ага, с недавних пор. Это твоя Бренда меня пристрастила.
Некоторое время мы молча курили, задумчиво глядя друг на друга. Первым отозвался я:
– Бранвена… э-э… Я по поводу Даны.
– Да?
– Видишь ли… Но это строго между нами.
– Даю тебе слово, Артур. Я никому не скажу.
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, затем шумно выдохнул. Это немного успокоило меня, и я повторил эту процедуру ещё несколько раз.
– Так вот, Бранвена. Я сильно подозреваю, что мои чувства к Дане никак не связаны с Источником. Боюсь, это не наваждение, это любовь.
– То есть, ты думаешь, что совершаешь ошибку, женясь на Дейрдре?
Я склонил голову, прячась от её проницательного взгляда.
– В общем, да. Но уже поздно что-либо менять. Вот если бы я мог начать всё сначала, то…
– Ты выбрал бы Дану, – поняла меня Бранвена. – Отбил бы её у Колина. Верно?
– Верно… И мне больно, Бранвена. Я чувствую, что могу вырвать Дейрдру из своего сердца, но Дану…
– Вырвать Дану ты не сможешь, – подтвердила Бранвена. – Никогда. Ни за что. Она стала твоей неотъемлемой частичкой. Источник запечатлел в тебе её эмоциональный образ, и если ты попытаешься стереть его, то необратимо повредишь свою личность.
– Опять Источник! – воскликнул я.
– А что же ты думал. С одной стороны ты прав – твои чувства к Дане нельзя сравнить с наваждением, которое ты испытывал ко мне. Но с другой стороны ты ошибаешься, считая, что Источник здесь ни при чём. Он причастен к твоей нежной страсти самым непосредственным образом.
– Из-за того контакта?
– Ну да. Неужели ты до сих пор так ничего и не понял?
– Кажется, я начинаю понимать, – ошеломлённо пробормотал я.
– Вот то-то же, – кивнула Бранвена. – Контакт между Входящим и Отворяющим очень силён, но он статичен, поэтому вроде бы неощутим, ведь мы воспринимаем всё в динамике, а неизменность порождает иллюзию отсутствия. При этом контакте Входящий и Отворяющий становятся настолько близки, что при других обстоятельствах они бы прониклись друг к другу глубочайшим отвращением, но из-за его статичности этого не происходит. По существу своему человек прекрасен, гнусны бывают лишь его поступки, мысли, чувства, желания, страсти, но если отвлечься от них – а особенность контакта позволяет это – и заглянуть глубже, в самую душу…
Я весь содрогнулся, вспомнив о Бекки. Тогда я заглянул ей в самую душу, но был ослеплён и оглушён; я видел только плохое, неприятное мне, отталкивающее, а всё чистое и прекрасное осталось незамеченным. И мне не на кого пенять, даже на себя: такова наша жизнь, таков я, таковы все мы, люди…
– Последствия контакта, – между тем продолжала Бранвена, – для Входящего и Отворяющего разные. Временное наваждение Отворяющего – лишь остаточный эффект от испытанной им близости с Входящим. Ты на собственном опыте убедился, что возникающее при этом влечение весьма сильно, но недолговечно. Другое дело Входящий. Окунувшись в Источник, он запечатлевает в себе сущность Отворяющего. Навсегда, до самой смерти. Так я запечатлела тебя, и теперь ты – часть меня самой; вот почему я люблю тебя и буду любить всегда. Ну, а ты запечатлел в себе Дану и любишь её, потому что она стала как бы частичкой тебя самого.
Я в отчаянии схватился за голову.
– Но зачем Источнику эти сексуальные игры?
– Это не сексуальные игры, – возразила Бранвена. – То есть игры – но не Источника, а наши. Ведь мы люди, существа с разумом, душой и телом, и каждая из трёх этих компонент тесно связана с двумя другими. Например, ты, Артур, нормальный здоровый мужчина, твои гормоны самым естественным образом реагируют на твои душевные порывы, и ты хочешь Дану как женщину. Точно так же и со мной. Это не наваждение и не сексуальные игры, как ты выразился; это просто любовь – не больше и не меньше.
– Искусственная любовь, – мрачно уточнил я.
– И что же ты нашёл в ней искусственного? – едко осведомилась Бранвена.
Это был чисто риторический вопрос, пресекающий неуклюжие попытки обвинить Источник во всех моих бедах. Любовь есть любовь, и не суть важно, как она возникает. Если, к примеру, двое молодых людей, вступив в брак по принуждению, затем влюбляются друг в друга, то разве можно назвать их чувства искусственными?
– Ну ничего! – решительно произнёс я. – Завтра… вернее, сегодня всё изменится.
– Ты о коронации?
– Да. Я войду в Безвременье, связанный с Дейрдрой, и окунусь в Источник так глубоко, запечатлею её в себе так сильно, что даже думать забуду о Дане.
Бранвена испытующе поглядела на меня.
– И ты хочешь этого?
Я потупился.
– Нет, не хочу. Но сделаю.
– Этим ты только усугубишь своё положение. Запечатление не бывает более сильным или более слабым, оно либо есть, либо его нет. Ты свяжешь себя навеки с двумя женщинами и всю свою жизнь будешь страдать, метаться между ними, не зная, кому отдать предпочтение. Я такой глупости не совершу, я буду любить только тебя. Не исключено, что у меня будут другие мужчины… Конечно, они будут – ведь я женщина, причём красивая женщина, а ты пренебрегаешь мной, – но первым моим мужчиной обязательно станешь ты. Пусть не сейчас и не завтра, но когда-нибудь это произойдёт. Я добьюсь своего. Ты веришь мне, Артур?
Я неопределённо кивнул. Теперь я понимал Бранвену; я уже начинал сочувствовать ей, потому как и сам оказался в сходном положении. Я предвидел тот день, когда из сострадания (или, если хотите, из солидарности) подарю ей… нет, не любовь, но свою ласку и нежность.
Тяжело вздохнув, я снова закурил. Бранвена пододвинулась ко мне и положила голову на моё плечо. Её шелковистые белокурые волосы приятно защекотали мне шею и подбородок.
– Дай затянуться, – попросила она.
Вот так мы сидели рядышком и курили одну сигарету по очереди. Бранвене это доставляло удовольствие, и она даже томно прикрывала глаза, когда её губы прикасались к влажному от моих губ фильтру.
А я тем временем обмозговывал одну великолепную идею, пришедшую мне в голову (не побоюсь громких слов) в порыве гениального озарения.
Итак, данное: любовный многоугольник. Я люблю Дейрдру и Дану. Дейрдра любит меня, а Дана… У Даны ещё не прошло наваждение, к тому же я нравлюсь ей. В Дану влюблены Брендон и Морган. Дане нравится Брендон, и она явно отдаёт ему предпочтение перед Морганом. Морган, который уже подал архиепископу прошение о разводе, судя по всему, остался у разбитого корыта и в последнее время увивается вокруг Бренды. Бренда относится к нему благосклонно и по-дружески вежливо, но решительно отвергает его ухаживания. Бедная сестричка до сих пор не может оправиться от своего первого брака и смотрит на всех знакомых мужчин как на друзей или братьев. Кроме того, есть ещё и Бранвена, которая любит меня, а также Колин, которого Дейрдра никогда не любила, а Дана, по её словам, уже разлюбила, и который любит то ли Дейрдру, то ли Дану, а может быть, их обеих сразу…
М-да, запутанная получилась картина. Но ничего – уберём Бренду, Бранвену, Моргана и Колина. Остаётся четверо – я, мой брат, Дейрдра и Дана. Два парня и две девушки – совсем неплохо. Совет бы нам да любовь, не будь этой злополучной лишней связки: «я люблю Дану». И судя по всему, не смогу её разлюбить, хоть как бы не старался. А вот Дейрдру, возможно, и разлюблю – ценой своего разбитого сердца… Но к чёрту! Моё несчастное разбитое сердце вылечит Дана, которую я приведу к Источнику… то есть, отошлю к Источнику, будучи её Отворяющим. А Брендона я обведу вокруг пальца (ради его же блага, разумеется), подстроив всё так, чтобы его Отворяющим была Дейрдра. И, наконец, Дейрдра (моя родная! Моя любимая!), Когда у неё пробудится Дар, войдёт во Врата с Отворяющим Брендоном.
Таков был мой гениальный план: мы с Брендоном должны поменяться невестами. Для его осуществления нужно было, во-первых, отложить моё бракосочетание с Дейрдрой как минимум на неделю (под предлогом продления празднеств по случаю моего восшествия на престол), во-вторых, обмануть Брендона, в-третьих, соблазнить Дану, и, в-четвёртых, сделать так, чтобы Дейрдра быстренько повзрослела этак лет на пять. Всё это осуществимо, а последнее даже приятно – провести спокойные пять лет в каком-нибудь тихом местечке, где время мчится, как ураган; самозабвенно, упоённо любить Дейрдру и предвкушать долгую и счастливую жизнь с Даной в любви и согласии…
Не очень порядочно, спору нет. Но порядочнее ли будет с моей стороны в один прекрасный день соблазнить жену родного брата или, что ещё хуже, постоянно приставать к ней, моля о любви, сочувствии, понимании, как это делает сейчас Бранвена? Замена невесты в самый канун свадьбы явление, конечно, не слишком распространённое и вызовет много нелицеприятных толков. Но, чёрт побери, я сделаю из двух несчастных пар две счастливые семьи, быть может, самые счастливые на всём белом свете. Чихать я хотел на всякие сплетни и праздную болтовню!
Заметно воспрянув духом, я сказал Бранвене:
– А знаешь, милочка, в чём твоя беда?
– В чём же? – поинтересовалась она, не убирая головы с моего плеча.
– В жадности. Ты могла бы запросто увести меня у Дейрдры, если бы поделилась со мной Силой. Тебе не составило бы большого труда тайком позаимствовать у Колина его камни и пропустить меня к Источнику, будучи моим Отворяющим.
– Я берегла твой сон, милый, – просто ответила Бранвена. – Чтобы никто не потревожил его.
– А кто мог потревожить его в Безвременье?
– Ты сам. Ведь так и случилось с тобой в прошлый раз.
– Так это я сам…
– А кто же ещё. С Безвременьем шутки плохи, мой дорогой. Слава Источнику, тебе снилась Дейрдра, а не черти рогатые.
– Думаешь, что тогда я попал бы в ад? Интересно было бы посмотреть, что он из себя представляет.
Бранвена усмехнулась.
– Ну, в ад бы ты вряд ли попал, но тебя вполне могло зашвырнуть куда-то к чёрту на кулички. В какое-нибудь жуткое местечко, каких во вселенной вдоволь.
– Бренда частенько спала в Безвременье, – заметил я. – И ничего с ней, насколько я знаю, не происходило.
– Не в пример тебе, Бренда очень уравновешенная девушка. Даже во сне она контролирует себя. Твоя сестра умница и настоящая душечка.
– Она тебе нравится?
– Я в восторге от неё. Да и Брендон ничего, хороший парень. Правда порой меня забавляет его чересчур пылкое увлечение Даной.
– Похоже, он нашёл девушку своей мечты, – сказал я.
– И к твоему несчастью, – подхватила Бранвена, – этой девушкой оказалась именно Дана. Какая ирония судьбы! Твой брат – твой соперник.
Суровая действительность наконец навела шмон в моих мозгах. Я почувствовал себя неловко и убрал голову с колен Бранвены.
– Не сыпь мне соль на рану, – попросил я. – Разве я виноват, что так получилось? Я не хотел влюбляться в Дану.
Бранвена кивнула.
– И в этом твоё отличие от меня. Я сознательно шла на это… хотя не думала, что мне будет так больно. Впрочем, если бы мне довелось начать всё сначала, я бы повторила свой путь. Любить тебя – большое счастье, пусть оно и горькое.
Я виновато опустил глаза.
– Мне жаль, что так получилось, Бранвена. Но я не в силах помочь тебе.
– Увы, – печально вздохнула она. – Я упустила свой шанс. Мне следовало бы раньше явиться тебе в своём новом облике, тогда бы ты не устоял передо мной. А ты не повторяй моей ошибки, Артур. Воспользуйся тем, что Дану влечёт к тебе; не мешкай, иначе опоздаешь. А так у тебя хоть останутся воспоминания о нескольких ночах любви.
– Ты предлагаешь мне соблазнить невесту моего брата?! – поражённо воскликнул я.
– Да, – невозмутимо подтвердила Бранвена. – Именно это я тебе предлагаю. Действуй, пока Дана не стала женой Брендона. Уж если выбирать из двух зол, то меньшее.
Я угрюмо покачал головой.
– Нет, ты не ангел-хранитель, Бранвена. Ты мой змей-искуситель.
– Я желаю тебе только добра.
– Не сомневаюсь. Но у тебя очень странные представления о моём благе. Изменить Дейрдре, обмануть доверие брата, и ещё… – Тут я осёкся.
– И ещё ты боишься осуждения дочери. Даже больше, чем ревности Дейрдры и гнева Брендона. А зря. Пенелопа умная девочка и, думаю, поймёт тебя.
Я оторопело уставился на Бранвену.
– Что ты сказала?
– То, что слышал. Пенелопа не сестра тебе, а дочь. Шила в мешке не утаишь.
– Чёрт побери! Как ты узнала?
Бранвена тихо рассмеялась.
– Это знаю не только я, но и Дана с Дейрдрой. А Пенелопа, в свою очередь, догадывается, что нам известна ваша тайна, однако делает вид, будто ничего не произошло и продолжает изображать из себя твою сестру.
– Но как же это всплыло? – недоуменно произнёс я.
– Вы сами выдали себя своим поведением. Первой вас раскусила Дейрдра, то есть, как я понимаю, сначала она приревновала. Ведь вы относитесь друг к другу не как брат и сестра, а как робкие влюблённые, вот Дейрдра и решила, что Пенни твоя кузина и любовница.
– Ага! – сказал я. – Теперь понятно, что за муха её укусила.
– Да уж, – кивнула Бранвена. – Бедняжка Дейрдра провела несколько бессонных ночей. Потом она поделилась своими подозрениями с Даной, и они вместе раскрутили Пенелопу.
– В каком смысле «раскрутили»?
– Время от времени, как бы между прочим, задавали ей каверзные вопросы, чтобы заставить её проговориться, и вскоре пришли к выводу, что она твоя дочь.
– Это было так просто?
– В общем, да. Особенно, если учесть, что порой Пенелопа произносит твоё имя с лёгким придыханием, вроде как «Оартур». Куда труднее было выяснить, какие у тебя отношения с её матерью. Тут уж и я подключилась к их расследованию. Втроём мы установили, что матери Пенелопы давно нет в живых; а лично для себя я сделала ещё одно открытие, но решила не делиться им ни с Дейрдрой, ни с Даной.
– Какое открытие? – обречёно спросил я, чувствуя себя как нашкодивший ребёнок, которому вот-вот надерут уши.
– Мать Пенелопы, – спокойно ответила Бранвена, – была твоей близкой родственницей, предосудительно близкой – родной сестрой, тётей или племянницей. Я бы поставила на тётю, скорее всего, со стороны твоей матери.
Я тяжело вздохнул и пробормотал:
– Надо же, Пуаро в юбке… Нет, миссис Марпл – в клетчатой шотландской юбке.
– О чём ты говоришь?
– Да так, ни о чём. Кое-что из фольклора миров, где саксы крепко намяли бока наши родичам бриттам.
– Так я угадала? Мать Пенелопы была твоей тётей?
– Да, ты права, – сказал я, понимая, что возражать бессмысленно. – Она была младшей сестрой моей матери.
– А как её звали?
– Диана.
– Диана, – задумчиво повторила Бранвена. – Красивое имя. Между прочим, ты знаешь, что покойный дядя Бриан называл Дейрдру Дианой-охотницей?
– Правда? – удивлённо спросил я.
– Забавное совпадение, не так ли? А может, и не совпадение. Может, ты вовсе не случайно полюбил Дейрдру. Она чем-то напоминает тебе твою Диану?
Я растерянно пожал плечами.
– Трудно сказать. Они очень разные и в то же время похожие. Обе весёлые, непосредственные, жизнерадостные… То есть, Диана БЫЛА жизнерадостной. Она очень любила жизнь.
– Она была той самой Дианой-охотницей, о которой говорится в античных мифах?
– Нет. Прообразом той Дианы было несколько женщин из нашего рода, живших много столетий назад. Моя же Диана была семьдесят третьей из принцесс Сумерек, носивших это имя.
– Аж семьдесят третьей? Но ведь так немудрено и запутаться.
– Немудрено, – согласился я. – Поэтому в Сумерках установлено жёсткое правило: ни один из новорожденных принцев или принцесс не может быть назван именем здравствующего родственника. Так, к примеру, за всю историю Дома был и есть только один Янус – мой дед. Все остальные семейные имена повторялись не раз и не дважды… За исключением Йове.
– Кого?
– Ну, Зевса или Юпитера, сына Крона.
– Того, который поедал своих сыновей?
Я коротко хохотнул. Недавно точно такой же вопрос задал мне Морган.
– На самом деле Крон никого не ел, тем более своих детей. Просто у него были проблемы с сыновьями – он страшно ревновал их к своей жене Гее. А что касается Йове, то он был у Крона на особом счету, поскольку Янус прочил его в понтифики Олимпа. Кстати сказать, Йове был единственным в истории Сумерек бессменным понтификом. Он правил Олимпом почти тысячу лет; то была эпоха Громовержца.
– Он действительно метал молнии с вершины горы?
– В некотором роде. Йове был единственным, кто умел вызывать настоящие сумеречные грозы.
– Подумаешь! – фыркнула Бранвена. – Я могу наслать такую грозу…
– И сможешь управлять ею? Сможешь предотвратить все нежелательные последствия своего вмешательства в естественные атмосферные процессы?
– Ну… Боюсь, что нет.
– Вот то-то же. Важно не только сделать то, что ты хочешь сделать; гораздо важнее сделать ТОЛЬКО ТО, что ты хочешь сделать. В этом вся суть Искусства. Йове в совершенстве владел искусством управления погодой. Ему единственному было позволено вызывать грозы в официальных владениях семьи. Дни, когда он это делал, назывались Днями Гнева.
– Звучит устрашающе, – заметила Бранвена.
– Отнюдь. Это лишь символ искупления грехов и самоочищения. Гнев, направленный прежде всего внутрь себя, против собственных слабостей и пороков. Гроза в Сумерках нечто большее, чем просто естественный феномен. К ней относятся с восторгом и благоговением, многие считают её откровением свыше.
– Значит, Йове был посланцем небес?
– Не знаю. Я ни в чём не уверен. Но говорят, что он стал богом.
– Как Иисус?
– Вроде того. Но это произошло задолго до Иисуса, и Йове никто не распинал на кресте. Просто в один прекрасный день он исчез и с тех пор не давал о себе знать. Скептики утверждают, что ему до чёртиков надоела власть, и он отправился странствовать по свету. Иные же искренне верят, что Йове обрёл божественность.
– В каком смысле?
Я хмыкнул.
– Хороший вопрос. Сумеречные издревле привержены идее Мирового Равновесия – концепции, согласно которой существует некая нейтральная сила, сдерживающая как Порядок, так и Хаос. По существу, это уже религия, но долгое время она была обезличена, лишена характерного для остальных религий антропоморфизма. Со времён Йове ситуация в корне изменилась. После исчезновения его стали почитать как носителя этой идеи, этакого эрзац-бога.
– Странно всё это, – сказала Бранвена. – Чем могущественнее человек, тем больше его одолевают разного рода сомнения, тем усерднее он ищет бога, как бы в надежде найти у него защиту от собственного могущества.
– Ты считаешь Источник богом?
– Нет. Хотя соблазн очень велик. – Она усмехнулась. – Источник воистину кладезь соблазнов. То, что он сотворил со мной… Ах, Кевин, я так несчастна! Ну, что тебе стоит приласкать меня?
Я досадливо поморщился.
– Бранвена, не заводись! По-моему, мы уже всё обсудили.
– Э нет, дорогой, погоди. Если ты такой бессердечный в отношении меня, то и я могу ответить тебе той же монетой. К примеру, сболтнуть невзначай одному из наших придворных сплетников, что Пенни твоя дочь и одновременно двоюродная сестра. Ах, какое пикантное родство!
Внутри у меня похолодело. За себя я не опасался – ведь я король, что хочу, то и делаю, – но моя дочь, Пенелопа! Снова косые взгляды, снова холодок и отстранённость, скрытое осуждение в глазах окружающих – а как же, дитя греха. И всё моё могущество, моя власть, мой авторитет окажутся бессильными перед предрассудками. А позже кому-нибудь да придёт в голову, что раз в этой семейке нашлась парочка кровосмесителей, то могут быть и другие, например, Брендон с Брендой – вон ведь какие они милашки, а Бренда, к тому же, избегает мужчин…
– Нет! – воскликнул я. – Ты не сделаешь этого!
В улыбке, которой Бранвена одарила меня, сквозила мука и горечь.
– А вот и сделаю. Будь в этом уверен.
– Ты поступишь подло!
– Ну и что? Пусть я потеряю дружбу Пенелопы, зато отомщу тебе. А для отвергнутой женщины нет большего утешения, чем месть.
Я облокотился на колени и закрыл лицо руками.
– Ты шантажируешь меня.
Бранвена нервно хихикнула.
– Наконец-то ты догадался. Браво!
Мне отчаянно хотелось заплакать от ярости и бессилия. И от злости на самого себя. Я ни на минуту, ни на секунду не должен был забывать, что за невинной внешностью Бранвены прячется коварная и расчётливая ведьма, пекущаяся единственно лишь о собственном благе. Я не должен был доверять ей. Я должен был предостеречь Пенелопу от дружбы с ней; я просто обязан был воспрепятствовать их сближению. Бранвена использовала мою дочь, втёрлась к ней в доверие и выведала её тайны. Как это подло, низко, отвратительно!.. В тот момент я ненавидел Бранвену всей душой и готов был убить её.
– Сколько? – спросил я.
– Что «сколько»?
– А то ты не понимаешь! – с циничной ухмылкой произнёс я. – Сколько я должен тебе за молчание? Сколько раз в месяц мне придётся трахать тебя, чтобы ты держала свой мерзкий язык за зубами?
По мере того как я говорил – медленно, внушительно, с расстановкой, – лицо Бранвены всё больше краснело. Затем она несколько долгих секунд смотрела на меня широко распахнутыми глазами, в которых застыл ужас вперемешку с недоверием и изумлением, а её плотно сжатые губы нервно подёргивались, предвещая истерику.
– Ты!.. Ты!.. – Бранвена протянула ко мне руки, и я подумал было, что сейчас она накинется на меня и расцарапает мне лицо, как вдруг она вся сникла, бросилась ничком на траву и горько зарыдала.
Я молча сидел рядом, не предпринимая никаких попыток утешить её, но и дальше унижать не собирался. По правде говоря, мне было стыдно за то, что я сказал. Это было явное превышение необходимой меры самообороны. В пылу гнева я совершенно позабыл, что Бранвена, в сущности, ещё ребёнок, к тому же, если верить её словам (а я не видел причины не верить ей в этом), она ещё не знала ни одного мужчины.
Бранвена плакала долго и упоённо. Потом она неподвижно лежала, спрятав лицо в траве, и лишь плечи её изредка вздрагивали. Глядя на неё, я начинал испытывать угрызения совести. Чёртова моя сентиментальность!
Наконец Бранвена поднялась и села, расправив на коленях своё уже порядком помятое платье. Без всяких слов я вынул из кармана чистый носовой платок и вытер от слёз её заплаканное личико. Она перехватила мою руку и прижалась к ней губами. В ответ мне не оставалось ничего другого, как обнять её и чисто по-братски поцеловать её в лоб.
– Извини, милая, – сказал я. – Я не должен был так говорить.
– Это ты извини, я сама напросилась, – ответила Бранвена, крепче прижимаясь ко мне. – Ты такой неуступчивый, а я… я совсем потеряла голову. Мне так обидно… – Она всхлипнула. – Ведь я желанна, я очень желанна. И сейчас я возбуждаю тебя… Не отрицай, я это чувствую.
– Я и не думаю отрицать, Бранвена. Как и всякого нормального мужчину, меня возбуждает близость хорошенькой женщины. У нас с этим гораздо проще, чем у вас, женщин. Это рефлекс в голом… в чистом виде.
– В чистом виде, в голом виде, – томно произнесла она. – Так не подавляй свой рефлекс. Давай забудем обо всём и займёмся любовью. Тебя от этого не убудет, а я хоть ненадолго стану счастливой. Я хочу отдать тебе свою невинность – только тебе, тебе одному, и никому, кроме тебя.
– Бранве…
– Помолчи, выслушай меня. Ведь я не требую от тебя никаких обязательств, вообще ничего – кроме того, чтобы ты дал волю своим рефлексам в их чистом… в голом виде. Впрочем, если тебе угодно, ты можешь даже не раздеваться.
– Это вовсе не смешно, Бранвена.
– А я не шучу, Артур. Я прошу тебя о любви, я умоляю. О маленькой капельке любви – без последствий, без обязательств. Ведь есть же такое понятие, как свободная любовь.
Я с некоторой долей сожаления вздохнул.
– Ко мне оно неприменимо, моя дорогая. Свободная любовь годится только для свободных сердец; моё же сердце таким не назовёшь.
– Потому что оно занято?
– Да.
– Всё? Полностью? Целиком? Неужели в нём нет местечка для меня? Ведь мне много не надо – только чуточку, самую малость твоей любви и нежности.
– Бранвена, Бранвена, – сокрушённо произнёс я. – Что с тобой? Где подевалась твоя гордость? Раньше, когда ты пыталась увести меня у Дейрдры, я тебя понимал. Но теперь…
– А ты загляни в своё сердце, тогда всё поймёшь. Представь, что Дана равнодушна к тебе, что она уже не бросает на тебя украдкой влюблённые взгляды. И если у тебя есть воображение, то ты увидишь, где подевалась моя гордость. Она там же, где и твоя; она утонула в Источнике. Это наша плата за могущество.
Я отстранил от себя Бранвену и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Ты снова об Источнике. Я же говорил тебе, что моё наваждение прошло.
– Это ко мне. А к Дане?
Вместо ответа я запустил руку в карман штанов и достал измятую пачку сигарет.
– Источник не станет возражать, если я закурю?
– Нисколько, – ответила Бранвена. – Кстати, неплохая мысль. Угости меня сигареткой.
– Ты куришь? – удивился я.
– Ага, с недавних пор. Это твоя Бренда меня пристрастила.
Некоторое время мы молча курили, задумчиво глядя друг на друга. Первым отозвался я:
– Бранвена… э-э… Я по поводу Даны.
– Да?
– Видишь ли… Но это строго между нами.
– Даю тебе слово, Артур. Я никому не скажу.
Я глубоко вдохнул, задержал дыхание, затем шумно выдохнул. Это немного успокоило меня, и я повторил эту процедуру ещё несколько раз.
– Так вот, Бранвена. Я сильно подозреваю, что мои чувства к Дане никак не связаны с Источником. Боюсь, это не наваждение, это любовь.
– То есть, ты думаешь, что совершаешь ошибку, женясь на Дейрдре?
Я склонил голову, прячась от её проницательного взгляда.
– В общем, да. Но уже поздно что-либо менять. Вот если бы я мог начать всё сначала, то…
– Ты выбрал бы Дану, – поняла меня Бранвена. – Отбил бы её у Колина. Верно?
– Верно… И мне больно, Бранвена. Я чувствую, что могу вырвать Дейрдру из своего сердца, но Дану…
– Вырвать Дану ты не сможешь, – подтвердила Бранвена. – Никогда. Ни за что. Она стала твоей неотъемлемой частичкой. Источник запечатлел в тебе её эмоциональный образ, и если ты попытаешься стереть его, то необратимо повредишь свою личность.
– Опять Источник! – воскликнул я.
– А что же ты думал. С одной стороны ты прав – твои чувства к Дане нельзя сравнить с наваждением, которое ты испытывал ко мне. Но с другой стороны ты ошибаешься, считая, что Источник здесь ни при чём. Он причастен к твоей нежной страсти самым непосредственным образом.
– Из-за того контакта?
– Ну да. Неужели ты до сих пор так ничего и не понял?
– Кажется, я начинаю понимать, – ошеломлённо пробормотал я.
– Вот то-то же, – кивнула Бранвена. – Контакт между Входящим и Отворяющим очень силён, но он статичен, поэтому вроде бы неощутим, ведь мы воспринимаем всё в динамике, а неизменность порождает иллюзию отсутствия. При этом контакте Входящий и Отворяющий становятся настолько близки, что при других обстоятельствах они бы прониклись друг к другу глубочайшим отвращением, но из-за его статичности этого не происходит. По существу своему человек прекрасен, гнусны бывают лишь его поступки, мысли, чувства, желания, страсти, но если отвлечься от них – а особенность контакта позволяет это – и заглянуть глубже, в самую душу…
Я весь содрогнулся, вспомнив о Бекки. Тогда я заглянул ей в самую душу, но был ослеплён и оглушён; я видел только плохое, неприятное мне, отталкивающее, а всё чистое и прекрасное осталось незамеченным. И мне не на кого пенять, даже на себя: такова наша жизнь, таков я, таковы все мы, люди…
– Последствия контакта, – между тем продолжала Бранвена, – для Входящего и Отворяющего разные. Временное наваждение Отворяющего – лишь остаточный эффект от испытанной им близости с Входящим. Ты на собственном опыте убедился, что возникающее при этом влечение весьма сильно, но недолговечно. Другое дело Входящий. Окунувшись в Источник, он запечатлевает в себе сущность Отворяющего. Навсегда, до самой смерти. Так я запечатлела тебя, и теперь ты – часть меня самой; вот почему я люблю тебя и буду любить всегда. Ну, а ты запечатлел в себе Дану и любишь её, потому что она стала как бы частичкой тебя самого.
Я в отчаянии схватился за голову.
– Но зачем Источнику эти сексуальные игры?
– Это не сексуальные игры, – возразила Бранвена. – То есть игры – но не Источника, а наши. Ведь мы люди, существа с разумом, душой и телом, и каждая из трёх этих компонент тесно связана с двумя другими. Например, ты, Артур, нормальный здоровый мужчина, твои гормоны самым естественным образом реагируют на твои душевные порывы, и ты хочешь Дану как женщину. Точно так же и со мной. Это не наваждение и не сексуальные игры, как ты выразился; это просто любовь – не больше и не меньше.
– Искусственная любовь, – мрачно уточнил я.
– И что же ты нашёл в ней искусственного? – едко осведомилась Бранвена.
Это был чисто риторический вопрос, пресекающий неуклюжие попытки обвинить Источник во всех моих бедах. Любовь есть любовь, и не суть важно, как она возникает. Если, к примеру, двое молодых людей, вступив в брак по принуждению, затем влюбляются друг в друга, то разве можно назвать их чувства искусственными?
– Ну ничего! – решительно произнёс я. – Завтра… вернее, сегодня всё изменится.
– Ты о коронации?
– Да. Я войду в Безвременье, связанный с Дейрдрой, и окунусь в Источник так глубоко, запечатлею её в себе так сильно, что даже думать забуду о Дане.
Бранвена испытующе поглядела на меня.
– И ты хочешь этого?
Я потупился.
– Нет, не хочу. Но сделаю.
– Этим ты только усугубишь своё положение. Запечатление не бывает более сильным или более слабым, оно либо есть, либо его нет. Ты свяжешь себя навеки с двумя женщинами и всю свою жизнь будешь страдать, метаться между ними, не зная, кому отдать предпочтение. Я такой глупости не совершу, я буду любить только тебя. Не исключено, что у меня будут другие мужчины… Конечно, они будут – ведь я женщина, причём красивая женщина, а ты пренебрегаешь мной, – но первым моим мужчиной обязательно станешь ты. Пусть не сейчас и не завтра, но когда-нибудь это произойдёт. Я добьюсь своего. Ты веришь мне, Артур?
Я неопределённо кивнул. Теперь я понимал Бранвену; я уже начинал сочувствовать ей, потому как и сам оказался в сходном положении. Я предвидел тот день, когда из сострадания (или, если хотите, из солидарности) подарю ей… нет, не любовь, но свою ласку и нежность.
Тяжело вздохнув, я снова закурил. Бранвена пододвинулась ко мне и положила голову на моё плечо. Её шелковистые белокурые волосы приятно защекотали мне шею и подбородок.
– Дай затянуться, – попросила она.
Вот так мы сидели рядышком и курили одну сигарету по очереди. Бранвене это доставляло удовольствие, и она даже томно прикрывала глаза, когда её губы прикасались к влажному от моих губ фильтру.
А я тем временем обмозговывал одну великолепную идею, пришедшую мне в голову (не побоюсь громких слов) в порыве гениального озарения.
Итак, данное: любовный многоугольник. Я люблю Дейрдру и Дану. Дейрдра любит меня, а Дана… У Даны ещё не прошло наваждение, к тому же я нравлюсь ей. В Дану влюблены Брендон и Морган. Дане нравится Брендон, и она явно отдаёт ему предпочтение перед Морганом. Морган, который уже подал архиепископу прошение о разводе, судя по всему, остался у разбитого корыта и в последнее время увивается вокруг Бренды. Бренда относится к нему благосклонно и по-дружески вежливо, но решительно отвергает его ухаживания. Бедная сестричка до сих пор не может оправиться от своего первого брака и смотрит на всех знакомых мужчин как на друзей или братьев. Кроме того, есть ещё и Бранвена, которая любит меня, а также Колин, которого Дейрдра никогда не любила, а Дана, по её словам, уже разлюбила, и который любит то ли Дейрдру, то ли Дану, а может быть, их обеих сразу…
М-да, запутанная получилась картина. Но ничего – уберём Бренду, Бранвену, Моргана и Колина. Остаётся четверо – я, мой брат, Дейрдра и Дана. Два парня и две девушки – совсем неплохо. Совет бы нам да любовь, не будь этой злополучной лишней связки: «я люблю Дану». И судя по всему, не смогу её разлюбить, хоть как бы не старался. А вот Дейрдру, возможно, и разлюблю – ценой своего разбитого сердца… Но к чёрту! Моё несчастное разбитое сердце вылечит Дана, которую я приведу к Источнику… то есть, отошлю к Источнику, будучи её Отворяющим. А Брендона я обведу вокруг пальца (ради его же блага, разумеется), подстроив всё так, чтобы его Отворяющим была Дейрдра. И, наконец, Дейрдра (моя родная! Моя любимая!), Когда у неё пробудится Дар, войдёт во Врата с Отворяющим Брендоном.
Таков был мой гениальный план: мы с Брендоном должны поменяться невестами. Для его осуществления нужно было, во-первых, отложить моё бракосочетание с Дейрдрой как минимум на неделю (под предлогом продления празднеств по случаю моего восшествия на престол), во-вторых, обмануть Брендона, в-третьих, соблазнить Дану, и, в-четвёртых, сделать так, чтобы Дейрдра быстренько повзрослела этак лет на пять. Всё это осуществимо, а последнее даже приятно – провести спокойные пять лет в каком-нибудь тихом местечке, где время мчится, как ураган; самозабвенно, упоённо любить Дейрдру и предвкушать долгую и счастливую жизнь с Даной в любви и согласии…
Не очень порядочно, спору нет. Но порядочнее ли будет с моей стороны в один прекрасный день соблазнить жену родного брата или, что ещё хуже, постоянно приставать к ней, моля о любви, сочувствии, понимании, как это делает сейчас Бранвена? Замена невесты в самый канун свадьбы явление, конечно, не слишком распространённое и вызовет много нелицеприятных толков. Но, чёрт побери, я сделаю из двух несчастных пар две счастливые семьи, быть может, самые счастливые на всём белом свете. Чихать я хотел на всякие сплетни и праздную болтовню!
Заметно воспрянув духом, я сказал Бранвене:
– А знаешь, милочка, в чём твоя беда?
– В чём же? – поинтересовалась она, не убирая головы с моего плеча.
– В жадности. Ты могла бы запросто увести меня у Дейрдры, если бы поделилась со мной Силой. Тебе не составило бы большого труда тайком позаимствовать у Колина его камни и пропустить меня к Источнику, будучи моим Отворяющим.