---------------------------------------------------------------
Роджер Желязны. Девять принцев Амбера
Книга первая. Хроники Амбера
перевод М. Гилинского
Spellcheck: Андрей Варлашкин
Spellcheck: a_d_v
Spellcheck: M.o.j
---------------------------------------------------------------
После целой вечности ожидания, кажется, что-то стало проясняться.
Я попытался пошевелить пальцами ног, и мне это удалось. Я лежал,
распластавшись, в больничной постели. Обе мои ноги были в гипсе, но все-таки
это были мои ноги.
Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза -- и так три раза.
Комната постепенно перестала вращаться передо мной и вокруг меня.
Но где это, черт побери, я находился?
Постепенно туман, застилавший мой мозг, начал рассеиваться, и я кое-что
припомнил. Я вспомнил долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как
только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи из шприца какой-то
гадостью. Так это все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя
вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить их
лечение.
Придется ли?
Может быть, и нет, внезапно пришло мне на ум.
Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений
прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками,
внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой причины и
необходимости в этом не было и не могло быть, но уж если они начали, то с
какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это им было
заплачено. Значит, действуй хладнокровно и сделай вид, что ты еще в дурмане,
подсказал мой внутренний голос -- моя вторая половина, самая худшая, но и
более мудрая.
Я последовал его совету.
Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже,
и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась. К этому времени я
восстановил кое-что из того, что произошло.
Я смутно припоминал, что побывал в каком-то происшествии. Что произошло
потом -- было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел
ни малейшего представления. Но сперва меня отвезли в обычный госпиталь, а
потом перевели сюда, это я помнил. Почему? Этого я не знал.
Одако ноги мои были в полном порядке, это я чувствовал. По крайней
мере, ходить я мог вполне, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с
тех пор, как я их сломал, а то, что у меня было два перелома -- это я
помнил. Голова у меня несколько кружилась, но вскоре это прошло и я
поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый
шаг.
Полный порядок -- ноги меня держали. Итак, теоретически, я был вполне
способен уйти отсюда.
Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня
зазнобило, на теле выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого
пудинга. В здании пахло гнилью.
Да, я попал в автомобильное происшествие, да еще какое...
Затем открылась дверь, впустив в комнату струю сильного электрического
света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем в руках. Она
подошла к постели -- широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками.
Как только она приблизилась, я сел.
-- Добрый вечер, -- сказал я.
-- Добрый вечер, -- ответила она.
-- Когда я выписываюсь отсюда?
-- Это надо узнать у доктора.
-- Узнайте, -- сказал я.
-- Пожалуйста, закатайте рукав.
-- Нет, благодарю вас.
-- Но мне надо сделать вам укол.
-- Нет, не надо. Мне он не нужен.
-- Боюсь, что доктору виднее.
-- Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А тем временем
я не позволю делать себе никаких уколов.
-- И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные
сведения.
-- Они были и у Эйхмана, а поглядите, что с ним сделали, -- и я
медленно покачал головой.
-- Ах, вот как. Учтите, что мне придется доложить об этом... этом...
-- Обязательно доложите и, кстати, во время своего доклада не забудьте
сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром.
-- Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается
внутренних повреждений и кровоизлияний...
-- Посмотрим, -- сказал я. -- Спокойной ночи.
Она исчезла из комнаты, не удосужившись ответить. Я вновь улегся
поудобней и задумался.
Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, а это означало, что
кто-то должен был оплачивать счет, причем немалый. Но кто? Кого я знал? Я не
мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого
следовало? Что меня упрятали сюда враги? Я стал думать дальше. Ничего. И
никого, кто мог бы поместить меня сюда.
Мой автомобиль упал с небольшого утеса, прямо в озеро, внезапно
вспомнил я. И это было все, что я помнил. Я... Я весь напрягся и меня вновь
прошиб пот. Я не знал, КТО Я ТАКОЙ.
И чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я уселся на постели и принялся
разбинтовывать повязки. Под ними все вроде было в порядке, да к тому же меня
не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой
ноге, используя как рычаг железный прут, который выломал в изголовье
кровати. У меня внезапно возникло такое чувство, что мне надо убраться
отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень
важное. Я несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок. Я
разбил гипс на левой ноге, поднялся и пошел к стенному шкафу.
Моей одежды там не было. Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и
как можно более тщательно накрыл себя бинтами и разломанным гипсом. Дверь
снова открылась. Затем комната ярко осветилась и у самого входа, у
выключателя, я увидел здоровенного детину в белом халате.
-- Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей
санитарке, -- сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. -- Как
это понять?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Как?
Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он
продолжал:
-- Сейчас время вашего вечернего укола.
-- Вы врач?
-- Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит
специальной медицинской подготовки.
-- А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В
конце концов, какое вам дело?
-- Я сделаю вам укол, -- он приблизился ко мне с левой стороны кровати.
В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал.
Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не
ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях.
-- ... ..., -- сказал он спустя некоторое время.
-- Еще раз подойдете ко мне, -- сказал я, -- и пеняйте на себя.
-- Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, -- с трудом
выдавил он из себя.
Тогда я понял, что наступило время действовать.
-- Где моя одежда? -- спросил я.
-- ... ..., -- повторил он.
-- В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте ее сюда.
Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось
накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно
через две минуты я был одет во все белое -- цвет Моби Дика и ванильного
мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через
зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую
его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом.
Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я
находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и
слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом
этаже тоже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался
глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре
двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и
моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же
земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери,
двери -- без единой полоски света под ними, и единственный звук -- шлепанье
моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась
слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я
заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время
ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела
лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел
по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света.
Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что
вошел в нее не постучавшись.
За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел
человек в роскошном халате. На палату эта комната чтото не походила.
Он поднял голову, и глаза его загорелись, а губы раздвинулись на
секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение на
моем лице. Он быстро встал. Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал:
-- С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности.
Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу
неприятностей, потому что те 3 секунды, которые потребовались мне, чтобы
пересечь комнату, он спросил:
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Я хочу сказать, что собираюсь подать на вас в суд за то, что вы
держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление
наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне
необходом укол морфия, а поэтому я за себя не отвечаю и могу начать
бросаться на людей и ...
-- Убирайтесь отсюда, -- выпрямился он.
Я увидел на его столе пачку сигарет. Закурив, я сказал:
-- А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.
Сесть он сел, но не заткнулся.
-- Вы нарушаете сразу несколько правил.
-- Вот пусть суд и разберется в том, кто что нарушает. А теперь мне
нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь.
-- Вы не в том состоянии...
-- Вас не спросили. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в
суд.
Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я откинул его руку в сторону,
повторив:
-- Мои вещи. А это вам следовало сделать раньше, когда я только вошел.
Сейчас слишком поздно.
-- Мистер Кори, вы были очень тяжелым па...
Кори? Я перебил его:
-- Сам я сюда не ложился, но будьте уверены, выписаться отсюда я
выпишусь. И причем сейчас. Так что вы не задерживайте меня.
-- Совершенно очевидно, что вы сейчас находитесь не в том состоянии,
чтобы оставить стены этой клиники. Я не могу допустить этого. Сейчас я
вызову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил бы
вас в постель.
-- Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я
сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых,
кто поместил меня сюда и кто платит за всю эту роскошь?
-- Ну, хорошо, -- он вздохнул и его маленькие усики печально опустились
долу. Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился.
Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он отпустил
предохранитель. Очень изящный Кольт .32. Подобрав пистолет с крышки стола, я
сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора.
-- Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен. Вы можете
оказаться правы.
Он слабо улыбнулся и тоже закурил -- явный просчет с его стороны, если
он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись.
-- Ну ладно, Кори. Если это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша
сестра.
-- ??? -- подумал я.
-- Какая сестра?
-- Эвелина.
И это имя мне ничего не говорило.
-- Странно, я не видел Эвелину много лет, -- сказал я. -- Она даже не
знала, что я живу в этих местах.
-- И тем не менее... -- он пожал плечами.
-- А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее, -- сказал я.
-- У меня нет при себе ее адреса.
-- В таком случае узнайте его.
Он поднялся, подошел к полке с картотекой, прочитал все , что было там
написано.
Миссис Эвелина Флаумель...
Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по
карточке, меня звали Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше.
Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом, естественно, поставив его
вновь на предохранитель.
-- Ну, ладно. Где моя одежда и сколько вы мне заплатите?
-- Вся ваша одежда пропала при катастрофе, и я все же должен сообщить
вам, что у вас были переломы обоих ног, причем на левой ноге было два
перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло
всего две недели...
-- Я всегда поправляюсь быстро. А теперь поговорим о деньгах.
-- Каких деньгах?
-- Которые вы заплатите мне без суда за незаконное содержание в
клинике, злоупотребление наркотиками и так далее.
-- Не будьте смешным.
-- Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только
сейчас.
-- Я не намерен даже обсуждать этот вопрос.
-- А я все-таки советую вам подумать, ведь что там ни говори, посудите
сами, что будут говорить о вашей клинике, если только я не промолчу. А я ,
вне всякого сомнения, обращусь в медицинское общество, газеты ...
-- Шантаж, и я на него не поддамся.
-- Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда, мне все
равно. Но если вы заплатите сейчас, это обойдется значительно дешевле.
Если он согласится, то тогда я буду твердо знать, что все мои догадки
были верны и вся эта история достаточно грязна.
Он уставился на меня и молчал довольно долго.
-- У меня нет при себе тысячи, -- в конце концов сказал он.
-- В таком случае назовите цифру сами, -- предложил я.
После еще одной паузы он выдавил из себя:
-- Это вымогательство.
-- Ну, какие между нами могут быть счеты. Валяйте. Сколько?
-- В моем сейфе есть долларов пятьсот.
-- Доставайте.
Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф, он сообщил мне, что там
всего лишь 430 долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков
пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во
внутренний карман.
-- Где у вас тут ближайшая компания такси?
Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно
уточнив, где я нахожусь.
Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому,
что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок,
которые я так тщательно удалил, была вокруг моей головы.
Когда он вызвал мне машину, я услышал и название клиники.
Частный госпиталь в Гринвуде.
Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и снял со своих ног
примерно двухсотфунтовую тяжесть, сев в удобное коричневое кресло рядом с
книжным шкафом.
-- Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода, -- сказал я.
От него я больше так и не услышал ни слова.
Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня на каком-то углу
ближайшего города. Я расплатился и минут двадцать шел пешком. Затем я зашел
в закусочную, устроился за столиком и заказал себе сок, пару яиц, тост,
бекон и три чашки кофе. Бекон был слишком жирный.
Понаслаждавшись завтраком примерно час, я вышел из закусочной, дошел до
магазина одежды и прождал там до девяти тридцати -- времени открытия.
Я купил себе пару брюк, три рубашки спортивного кроя, нижнее белье и
ботинки. Я также выбрал себе носовой платок, бумажник и расческу.
Затем я разыскал Гринвудскую автобусную станцию и купил себе билет до
Нью-Йорка. Никто не попытался меня остановить. Никто, вроде бы, за мной не
следил.
Сидя у окна, глядя на осенний пейзаж с быстро мчащимися по небу
облачками, я попытался собрать воедино все, что знал о себе и о том, что со
мной произошло.
Я был помещен в Гринвуд как Карл Кори моей сестрой Эвелиной Флаумель.
Это произошло после автомобильной катастрофы, примерно двумя неделями
раньше, при которой у меня были переломаны ноги, чего я сейчас не
чувствовал. Я не помнил никакой сестры Эвелины. Персонал Гринвуда, очевидно,
получил инструкции держать меня в постели и в беспомощном состоянии, по
крайней мере, доктор был явно испуган, когда я пригрозил ему судом. Ну, что
ж. Значит, кто-то по какой-то причине боялся меня. Так и придется себя
держать.
Я вновь стал вспоминать о том, как произошла автомобильная катастрофа,
и додумался до того, что у меня разболелась голова. И все же происшествие
это отнюдь не было простой случайностью.
Я был в этом твердо убежден, хотя и не знал, почему. Ну, что ж, я
выясню и это, и тогда кому-то не поздоровится. Очень, очень не поздоровится.
Ненависть, сильная ненависть горячей волной обдала мне грудь. Кто бы ни
пытался повредить мне, использовать меня, знал, на что он шел, и делал это
на свой страх и риск, так что теперь ему не на что будет жаловаться, кто бы
он ни был. Я почувствовал в себе сильное желание убить, уничтожить этого
человека, и я внезапно понял, что эти ощущения не в новинку мне, и что в
прошлой жизни своей я именно так и поступал. И причем не один раз.
Я уставился в окно, глядя на мертвые опадающие листья.
Добравшись до Нью-Йорка, я первым делом отправился в парикмахерскую
побриться и подстричься, затем отправился в туалетную комнату и переодел
рубашку -- терпеть не могу, когда шею щекочут срезанные волосы. Пистолет
Кольт .32, принадлежавший неизвестному индивиду в Гринвуде, лежал в правом
кармане моей куртки. Правда, если бы Гринвуд или моя сестра обратились в
полицию с просьбой разыскать меня, да еще что-нибудь при этом приврали, то
незаконное ношение оружия вряд ли сослужило бы мне пользу, но я все же
решил, что так спокойнее. Сначала меня все же надо было найти, и я не знал,
как будут разворачиваться события. Я быстро перекусил в ближайшем кафе,
потом в течении часа ездил на метро и автобусах, соскакивая на самых
неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелины, якобы моей
сестры, которая смогла бы освежить мою память. Проезжая по улицам города до
Вестчестера, я обдумал план дальнейших действий и свое поведение при
встрече.
И когда в ответ на мой стук дверь старинного большого дома отворилась
практически сразу, я уже знал, что буду говорить.
Я все тщательно обдумал, еще когда шел по извилистой аллее-под'езду к
дому -- мимо дубов-великанов и ярких осин, а ветер холодил мою только что
подстриженную шею под поднятым воротником куртки. Запах тоника от моих волос
смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены этого старого
кирпичного здания. Ничего не было мне знакомо и вряд ли я когда-либо был
здесь раньше. Я постучал, и мне ответило эхо.
Затем я засунул руки в карманы и стал ждать.
Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с
большим количеством родинок на лице и пуэрториканским акцентом.
-- Да? -- сказала она.
-- Я бы хотел повидать миссис Эвелину Флаумель.
-- Как прикажете доложить?
-- Ее брат Карл.
-- О, входите, пожалуйста, -- сказала она мне.
Я вошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из бежевых и
розовых крохотных плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала
прихожую серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках. Девушка
удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое.
Ничего. Тогда я стал просто ждать. Наконец служанка вернулась,
улыбнулась, кивнула и изрекла:
-- Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке.
Я пошел за ней; три лестничных пролета вверх, а затем по коридору мимо
двух закрытых дверей. Третья дверь слева была открыта и служанка
остановилась, приглашая меня войти. Я вошел, потом остановился на пороге.
Как и в любой другой библиотеке, повсюду здесь были книги. На стенах
висели три картины -- два пейзажа и одна марина.
Пол был застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с большим столом стоял
такой же большой глобус, с поверхности которого на меня смотрела Африка.
Позади стола и глобуса во всю стену протянулось окно со стеклом, по
меньшей мере, восьмисантиметровой толщины. Но остановился я на пороге не
потому.
На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с
глубоким вырезом спереди, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету
напоминающие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в
темной комнате, а ее глаза, я это чувствовал, знал, за большими очками, в
которых она, по-моему, не нуждалась, светились такой голубизной, как озеро
Эри в три часа пополудни ясным летним днем, цвет же ее сжатых коралловых губ
удивительно гармонировал с волосами. Но все же остановился я на пороге не
поэтому.
Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая. Я
вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке.
-- Привет, -- сказал я.
-- Садись, -- она указала рукой на стул с высокой спинкой, в котором
можно было удобно развалиться.
Я сел, и она принялась внимательно изучать меня.
-- Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.
-- Я тоже. Как поживаешь?
-- Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что я не ожидала увидеть тебя
здесь.
-- Знаю, -- чуть иронически ответил я, -- но я здесь, чтобы
поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку.
С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию. В это
время в комнату вошла гигантская собака -- ирландский волкодав -- который
дошел до самого стола и плюхнулся рядом.
-- Вот именно, -- ответила она с той же иронией, -- это самое малое,
что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.
-- Обещаю тебе, что в будущем я буду применять все меры
предосторожности.
Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала,
что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что только возможно.
-- Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас
состоянии, поэтому я и пришел.
-- Да, -- ответила она. -- Ты что-нибудь ел?
-- Позавтракал часа два тому назад.
Она позвонила своей служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно
обратилась ко мне.
-- Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда
поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься
сюда.
-- Знаю, -- ответил я. -- Потому-то я и пришел.
Она предложила мне сигарету и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом
закурил сам.
-- Ты всегда вел себя неожиданно, -- сказала она после несколько
затянувшейся паузы, -- Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что
ты что-нибудь выиграешь сейчас.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил я.
-- Ставка слишком велика для блефа, а мне кажется, что ты именно
блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей
смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.
КОРВИН? Запомним это наряду с "Кори".
-- А может быть, не знаю, -- ответил я. -- Ведь на некоторое время я
был выключен из игры, верно?
-- Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?
-- Просто еще не успел.
Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.
-- Странно, но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не
врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты
действительно не врешь, то ты поступил очень умно, и к тому же обезопасил
себя. Дай мне подумать.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она
молчала, а я думал о своем участии в этой игре, в которой я ничего не
понимал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках, о которых я
не имел никакого понятия.
-- Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, -- сказал я.
-- Да, знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о
многом. Подождем. Тогда будет видно.
Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?
К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на
некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания
и тонко намекать на то, о чем не имел никакого понятия. Бифштекс был
прекрасный -- розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел своим поджаренным
хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась,
глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими
ломтиками.
-- Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин. И это -- одна
из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался.
-- Мне тоже, -- пробормотал я.
И пока я ел, я представлял себе ее. Я увидел ее в платье с большим
вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой.
Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была
двух цветов -- черная и серебряная, и ... Видение исчезло, но то, что я
сейчас вспомнил, было правдой, и про себя я выругался, что понимаю только
часть правды. Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое
видение.
-- Я вспомнил одну ночь, когда ты была вся в зеленом, а я носил свои
цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка...
На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели.
-- Да, какие прекрасные были тогда времена ... Скажи, ты действительно
еще ни с кем не связался?
-- Честное слово, -- сказал я, что бы это ни значило.
-- Все стало значительно хуже, и в Тени сейчас больше ужасов, чем даже
можно себе представить...
-- И?... -- спросил я.
-- Он все в тех же заботах, -- закончила она.
-- О.
-- Да, и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.
-- Ничего.
-- Ты хочешь сказать?...
-- По крайней мере, сейчас, -- поспешно сказал я, потому что глаза ее
слишком уж широко открылись от изумления, -- до тех пор, пока точно не буду
знать, в каком положении находятся сейчас дела.
-- А-а.
И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй
ирландский волкодав вошел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у
стола. Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал по
отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые однако быстро
Роджер Желязны. Девять принцев Амбера
Книга первая. Хроники Амбера
перевод М. Гилинского
Spellcheck: Андрей Варлашкин
Spellcheck: a_d_v
Spellcheck: M.o.j
---------------------------------------------------------------
После целой вечности ожидания, кажется, что-то стало проясняться.
Я попытался пошевелить пальцами ног, и мне это удалось. Я лежал,
распластавшись, в больничной постели. Обе мои ноги были в гипсе, но все-таки
это были мои ноги.
Я изо всех сил зажмурился, потом открыл глаза -- и так три раза.
Комната постепенно перестала вращаться передо мной и вокруг меня.
Но где это, черт побери, я находился?
Постепенно туман, застилавший мой мозг, начал рассеиваться, и я кое-что
припомнил. Я вспомнил долгие темные ночи, санитарок и уколы. Каждый раз, как
только я начинал приходить в сознание, меня тут же кололи из шприца какой-то
гадостью. Так это все и было. Да. Именно так. Но сейчас я чувствовал себя
вполне прилично. По крайней мере, наполовину. И им придется прекратить их
лечение.
Придется ли?
Может быть, и нет, внезапно пришло мне на ум.
Естественный скептицизм относительно чистоты человеческих намерений
прочно укоренился в моем мозгу. Да меня просто перекололи наркотиками,
внезапно сообразил я. По моим ощущениям, никакой особой причины и
необходимости в этом не было и не могло быть, но уж если они начали, то с
какой стати им останавливаться именно сейчас? Ведь наверняка за это им было
заплачено. Значит, действуй хладнокровно и сделай вид, что ты еще в дурмане,
подсказал мой внутренний голос -- моя вторая половина, самая худшая, но и
более мудрая.
Я последовал его совету.
Санитарка осторожно заглянула в палату примерно десятью минутами позже,
и, конечно, я все еще храпел. Дверь тихо закрылась. К этому времени я
восстановил кое-что из того, что произошло.
Я смутно припоминал, что побывал в каком-то происшествии. Что произошло
потом -- было как в тумане, ну, а о том, что было до этого, я вообще не имел
ни малейшего представления. Но сперва меня отвезли в обычный госпиталь, а
потом перевели сюда, это я помнил. Почему? Этого я не знал.
Одако ноги мои были в полном порядке, это я чувствовал. По крайней
мере, ходить я мог вполне, хотя и не помнил точно, сколько времени прошло с
тех пор, как я их сломал, а то, что у меня было два перелома -- это я
помнил. Голова у меня несколько кружилась, но вскоре это прошло и я
поднялся, держась за железный прут изголовья кровати, и сделал свой первый
шаг.
Полный порядок -- ноги меня держали. Итак, теоретически, я был вполне
способен уйти отсюда.
Я вновь добрался до кровати, улегся поудобнее и стал думать. Меня
зазнобило, на теле выступил пот. Во рту отчетливо чувствовался вкус сладкого
пудинга. В здании пахло гнилью.
Да, я попал в автомобильное происшествие, да еще какое...
Затем открылась дверь, впустив в комнату струю сильного электрического
света из коридора, и сквозь щели век я увидел сестру со шприцем в руках. Она
подошла к постели -- широкобедрая бабища, темноволосая и с толстыми руками.
Как только она приблизилась, я сел.
-- Добрый вечер, -- сказал я.
-- Добрый вечер, -- ответила она.
-- Когда я выписываюсь отсюда?
-- Это надо узнать у доктора.
-- Узнайте, -- сказал я.
-- Пожалуйста, закатайте рукав.
-- Нет, благодарю вас.
-- Но мне надо сделать вам укол.
-- Нет, не надо. Мне он не нужен.
-- Боюсь, что доктору виднее.
-- Вот и пригласите его сюда, и пусть он сам это скажет. А тем временем
я не позволю делать себе никаких уколов.
-- И все же боюсь, что тут ничего нельзя сделать. У меня точные
сведения.
-- Они были и у Эйхмана, а поглядите, что с ним сделали, -- и я
медленно покачал головой.
-- Ах, вот как. Учтите, что мне придется доложить об этом... этом...
-- Обязательно доложите и, кстати, во время своего доклада не забудьте
сказать, что я решил выписаться отсюда завтра утром.
-- Это невозможно. Вы не можете даже стоять на ногах, а что касается
внутренних повреждений и кровоизлияний...
-- Посмотрим, -- сказал я. -- Спокойной ночи.
Она исчезла из комнаты, не удосужившись ответить. Я вновь улегся
поудобней и задумался.
Похоже было, что я нахожусь в частной клинике, а это означало, что
кто-то должен был оплачивать счет, причем немалый. Но кто? Кого я знал? Я не
мог вспомнить ни одного своего родственника или друга. Что из этого
следовало? Что меня упрятали сюда враги? Я стал думать дальше. Ничего. И
никого, кто мог бы поместить меня сюда.
Мой автомобиль упал с небольшого утеса, прямо в озеро, внезапно
вспомнил я. И это было все, что я помнил. Я... Я весь напрягся и меня вновь
прошиб пот. Я не знал, КТО Я ТАКОЙ.
И чтобы хоть чем-нибудь занять себя, я уселся на постели и принялся
разбинтовывать повязки. Под ними все вроде было в порядке, да к тому же меня
не оставляло чувство, что я все делаю правильно. Я сломал гипс на правой
ноге, используя как рычаг железный прут, который выломал в изголовье
кровати. У меня внезапно возникло такое чувство, что мне надо убраться
отсюда как можно скорее, и что мне обязательно надо сделать что-то очень
важное. Я несколько раз согнул и разогнул правую ногу. Полный порядок. Я
разбил гипс на левой ноге, поднялся и пошел к стенному шкафу.
Моей одежды там не было. Затем я услышал шаги. Я вернулся на кровать и
как можно более тщательно накрыл себя бинтами и разломанным гипсом. Дверь
снова открылась. Затем комната ярко осветилась и у самого входа, у
выключателя, я увидел здоровенного детину в белом халате.
-- Мне сказали, что вы тут грубо отказываетесь подчиняться нашей
санитарке, -- сказал он, и здесь уж было не притвориться, что я сплю. -- Как
это понять?
-- Не знаю, -- ответил я. -- Как?
Это его обеспокоило на секунду-другую, затем, нахмурившись, он
продолжал:
-- Сейчас время вашего вечернего укола.
-- Вы врач?
-- Нет, но мне велено сделать вам укол, а для этого у меня хватит
специальной медицинской подготовки.
-- А я отказываюсь от укола и имею на это полное юридическое право. В
конце концов, какое вам дело?
-- Я сделаю вам укол, -- он приблизился ко мне с левой стороны кровати.
В руке его появился шприц, который до этого он тщательно скрывал.
Это был очень некрасивый, грязный удар дюйма на 4 ниже пояса, если я не
ошибаюсь, после которого он очнулся перед кроватью на коленях.
-- ... ..., -- сказал он спустя некоторое время.
-- Еще раз подойдете ко мне, -- сказал я, -- и пеняйте на себя.
-- Ничего, мы умеем обращаться и с такими пациентами, -- с трудом
выдавил он из себя.
Тогда я понял, что наступило время действовать.
-- Где моя одежда? -- спросил я.
-- ... ..., -- повторил он.
-- В таком случае мне придется позаимствовать вашу. Дайте ее сюда.
Его ругань в третий раз уже начала утомлять меня, так что пришлось
накинуть на него простыню и оглушить железным прутом по голове. Примерно
через две минуты я был одет во все белое -- цвет Моби Дика и ванильного
мороженого. Какое уродство! Я запихал его в стенной шкаф и выглянул через
зарешеченное окно. Я увидел старую луну с молодым месяцем на руках, качающую
его над верхушками тополей. Трава серебрилась и переливалась тонким светом.
Ночь слабо спорила с солнцем. Ничто не подсказывало мне, где именно я
находился. Комната моя, тем не менее, находилась на третьем этаже здания, и
слева от меня, внизу, освещенный квадрат окна говорил о том, что на первом
этаже тоже кто-то не спал.
Так что я вышел из комнаты и осмотрел коридор. Слева он заканчивался
глухой стеной с зарешеченным окном, и по обе стороны располагались четыре
двери, две на каждой. Скорее всего эти двери вели в такие же палаты, как и
моя. Я подошел к окну, но не увидел ничего нового: те же деревья, та же
земля, та же ночь. Я повернулся и направился в другую сторону. Двери, двери,
двери -- без единой полоски света под ними, и единственный звук -- шлепанье
моих ног, да и то только потому, что позаимствованная обувь оказалась
слишком велика.
Часы моего вышибалы показывали 5 часов 44 минуты. Металлический прут я
заткнул за пояс под белым халатом, и он очень неудобно бил меня во время
ходьбы по бедру. На потолке коридора примерно через каждые 20 футов горела
лампа дневного света. Добравшись до первого этажа, я свернул направо и пошел
по коридору, высматривая дверь с выбивающейся из-под нее полоской света.
Дверь эта оказалась самой последней по коридору, и я был так невежлив, что
вошел в нее не постучавшись.
За большим полированным столом, наклонившись над одним из ящиков, сидел
человек в роскошном халате. На палату эта комната чтото не походила.
Он поднял голову, и глаза его загорелись, а губы раздвинулись на
секунду, как будто он хотел закричать, но удержался, увидев выражение на
моем лице. Он быстро встал. Я закрыл за собой дверь, подошел ближе и сказал:
-- С добрым утром. Боюсь, у вас будут крупные неприятности.
Люди, по-видимому, никогда не излечатся от любопытства по поводу
неприятностей, потому что те 3 секунды, которые потребовались мне, чтобы
пересечь комнату, он спросил:
-- Что вы хотите этим сказать?
-- Я хочу сказать, что собираюсь подать на вас в суд за то, что вы
держали меня взаперти, а также за издевательство и незаконное употребление
наркотиков. В настоящий момент у меня как раз начался тот период, когда мне
необходом укол морфия, а поэтому я за себя не отвечаю и могу начать
бросаться на людей и ...
-- Убирайтесь отсюда, -- выпрямился он.
Я увидел на его столе пачку сигарет. Закурив, я сказал:
-- А теперь сядьте и заткнитесь. Нам надо кое-что обсудить.
Сесть он сел, но не заткнулся.
-- Вы нарушаете сразу несколько правил.
-- Вот пусть суд и разберется в том, кто что нарушает. А теперь мне
нужна одежда и личные вещи. Я выписываюсь.
-- Вы не в том состоянии...
-- Вас не спросили. Гоните мои вещи, или я действительно обращусь в
суд.
Он потянулся к кнопке звонка на столе, но я откинул его руку в сторону,
повторив:
-- Мои вещи. А это вам следовало сделать раньше, когда я только вошел.
Сейчас слишком поздно.
-- Мистер Кори, вы были очень тяжелым па...
Кори? Я перебил его:
-- Сам я сюда не ложился, но будьте уверены, выписаться отсюда я
выпишусь. И причем сейчас. Так что вы не задерживайте меня.
-- Совершенно очевидно, что вы сейчас находитесь не в том состоянии,
чтобы оставить стены этой клиники. Я не могу допустить этого. Сейчас я
вызову санитара, чтобы он помог вам добраться обратно в палату и уложил бы
вас в постель.
-- Не советую. В противном случае вы на себе испытаете, в каком я
сейчас состоянии. А теперь ответьте мне на несколько вопросов. Во-первых,
кто поместил меня сюда и кто платит за всю эту роскошь?
-- Ну, хорошо, -- он вздохнул и его маленькие усики печально опустились
долу. Он открыл ящик стола, сунул туда руку, и я насторожился.
Мне удалось выбить пистолет еще до того, как он отпустил
предохранитель. Очень изящный Кольт .32. Подобрав пистолет с крышки стола, я
сам снял его с предохранителя и направил в сторону доктора.
-- Отвечайте. По-видимому, вы считаете, что я опасен. Вы можете
оказаться правы.
Он слабо улыбнулся и тоже закурил -- явный просчет с его стороны, если
он желал выглядеть уверенным. Руки у него здорово тряслись.
-- Ну ладно, Кори. Если это вас успокоит, то поместила вас сюда ваша
сестра.
-- ??? -- подумал я.
-- Какая сестра?
-- Эвелина.
И это имя мне ничего не говорило.
-- Странно, я не видел Эвелину много лет, -- сказал я. -- Она даже не
знала, что я живу в этих местах.
-- И тем не менее... -- он пожал плечами.
-- А где она живет сейчас? Я хотел бы навестить ее, -- сказал я.
-- У меня нет при себе ее адреса.
-- В таком случае узнайте его.
Он поднялся, подошел к полке с картотекой, прочитал все , что было там
написано.
Миссис Эвелина Флаумель...
Адрес в Нью-Йорке тоже был мне незнаком, но я его запомнил. Судя по
карточке, меня звали Карл Кори. Прекрасно. Чем больше данных, тем лучше.
Я засунул пистолет за пояс, рядом с прутом, естественно, поставив его
вновь на предохранитель.
-- Ну, ладно. Где моя одежда и сколько вы мне заплатите?
-- Вся ваша одежда пропала при катастрофе, и я все же должен сообщить
вам, что у вас были переломы обоих ног, причем на левой ноге было два
перелома. Честно говоря, я просто не понимаю, как вы можете стоять. Прошло
всего две недели...
-- Я всегда поправляюсь быстро. А теперь поговорим о деньгах.
-- Каких деньгах?
-- Которые вы заплатите мне без суда за незаконное содержание в
клинике, злоупотребление наркотиками и так далее.
-- Не будьте смешным.
-- Кто из нас смешон? Я согласен на тысячу долларов наличными, только
сейчас.
-- Я не намерен даже обсуждать этот вопрос.
-- А я все-таки советую вам подумать, ведь что там ни говори, посудите
сами, что будут говорить о вашей клинике, если только я не промолчу. А я ,
вне всякого сомнения, обращусь в медицинское общество, газеты ...
-- Шантаж, и я на него не поддамся.
-- Заплатите вы мне сейчас или потом, после решения суда, мне все
равно. Но если вы заплатите сейчас, это обойдется значительно дешевле.
Если он согласится, то тогда я буду твердо знать, что все мои догадки
были верны и вся эта история достаточно грязна.
Он уставился на меня и молчал довольно долго.
-- У меня нет при себе тысячи, -- в конце концов сказал он.
-- В таком случае назовите цифру сами, -- предложил я.
После еще одной паузы он выдавил из себя:
-- Это вымогательство.
-- Ну, какие между нами могут быть счеты. Валяйте. Сколько?
-- В моем сейфе есть долларов пятьсот.
-- Доставайте.
Тщательно осмотрев свой маленький стенной сейф, он сообщил мне, что там
всего лишь 430 долларов, а так как мне не хотелось оставлять отпечатков
пальцев, пришлось поверить ему на слово. Я забрал купюры и засунул их во
внутренний карман.
-- Где у вас тут ближайшая компания такси?
Он назвал место, и я проверил по телефонному справочнику, заодно
уточнив, где я нахожусь.
Я заставил его набрать номер и вызвать мне такси, во-первых, потому,
что не хотел показать ему, в каком состоянии моя память. Одна из повязок,
которые я так тщательно удалил, была вокруг моей головы.
Когда он вызвал мне машину, я услышал и название клиники.
Частный госпиталь в Гринвуде.
Я затушил сигарету, вытащил из пачки другую и снял со своих ног
примерно двухсотфунтовую тяжесть, сев в удобное коричневое кресло рядом с
книжным шкафом.
-- Подождем здесь, и вы проводите меня до выхода, -- сказал я.
От него я больше так и не услышал ни слова.
Было часов восемь утра, когда шофер такси высадил меня на каком-то углу
ближайшего города. Я расплатился и минут двадцать шел пешком. Затем я зашел
в закусочную, устроился за столиком и заказал себе сок, пару яиц, тост,
бекон и три чашки кофе. Бекон был слишком жирный.
Понаслаждавшись завтраком примерно час, я вышел из закусочной, дошел до
магазина одежды и прождал там до девяти тридцати -- времени открытия.
Я купил себе пару брюк, три рубашки спортивного кроя, нижнее белье и
ботинки. Я также выбрал себе носовой платок, бумажник и расческу.
Затем я разыскал Гринвудскую автобусную станцию и купил себе билет до
Нью-Йорка. Никто не попытался меня остановить. Никто, вроде бы, за мной не
следил.
Сидя у окна, глядя на осенний пейзаж с быстро мчащимися по небу
облачками, я попытался собрать воедино все, что знал о себе и о том, что со
мной произошло.
Я был помещен в Гринвуд как Карл Кори моей сестрой Эвелиной Флаумель.
Это произошло после автомобильной катастрофы, примерно двумя неделями
раньше, при которой у меня были переломаны ноги, чего я сейчас не
чувствовал. Я не помнил никакой сестры Эвелины. Персонал Гринвуда, очевидно,
получил инструкции держать меня в постели и в беспомощном состоянии, по
крайней мере, доктор был явно испуган, когда я пригрозил ему судом. Ну, что
ж. Значит, кто-то по какой-то причине боялся меня. Так и придется себя
держать.
Я вновь стал вспоминать о том, как произошла автомобильная катастрофа,
и додумался до того, что у меня разболелась голова. И все же происшествие
это отнюдь не было простой случайностью.
Я был в этом твердо убежден, хотя и не знал, почему. Ну, что ж, я
выясню и это, и тогда кому-то не поздоровится. Очень, очень не поздоровится.
Ненависть, сильная ненависть горячей волной обдала мне грудь. Кто бы ни
пытался повредить мне, использовать меня, знал, на что он шел, и делал это
на свой страх и риск, так что теперь ему не на что будет жаловаться, кто бы
он ни был. Я почувствовал в себе сильное желание убить, уничтожить этого
человека, и я внезапно понял, что эти ощущения не в новинку мне, и что в
прошлой жизни своей я именно так и поступал. И причем не один раз.
Я уставился в окно, глядя на мертвые опадающие листья.
Добравшись до Нью-Йорка, я первым делом отправился в парикмахерскую
побриться и подстричься, затем отправился в туалетную комнату и переодел
рубашку -- терпеть не могу, когда шею щекочут срезанные волосы. Пистолет
Кольт .32, принадлежавший неизвестному индивиду в Гринвуде, лежал в правом
кармане моей куртки. Правда, если бы Гринвуд или моя сестра обратились в
полицию с просьбой разыскать меня, да еще что-нибудь при этом приврали, то
незаконное ношение оружия вряд ли сослужило бы мне пользу, но я все же
решил, что так спокойнее. Сначала меня все же надо было найти, и я не знал,
как будут разворачиваться события. Я быстро перекусил в ближайшем кафе,
потом в течении часа ездил на метро и автобусах, соскакивая на самых
неожиданных станциях, затем взял такси и назвал адрес Эвелины, якобы моей
сестры, которая смогла бы освежить мою память. Проезжая по улицам города до
Вестчестера, я обдумал план дальнейших действий и свое поведение при
встрече.
И когда в ответ на мой стук дверь старинного большого дома отворилась
практически сразу, я уже знал, что буду говорить.
Я все тщательно обдумал, еще когда шел по извилистой аллее-под'езду к
дому -- мимо дубов-великанов и ярких осин, а ветер холодил мою только что
подстриженную шею под поднятым воротником куртки. Запах тоника от моих волос
смешивался с густым запахом плюща, обвивавшего стены этого старого
кирпичного здания. Ничего не было мне знакомо и вряд ли я когда-либо был
здесь раньше. Я постучал, и мне ответило эхо.
Затем я засунул руки в карманы и стал ждать.
Когда дверь отворилась, я улыбнулся и кивнул плоскогрудой служанке с
большим количеством родинок на лице и пуэрториканским акцентом.
-- Да? -- сказала она.
-- Я бы хотел повидать миссис Эвелину Флаумель.
-- Как прикажете доложить?
-- Ее брат Карл.
-- О, входите, пожалуйста, -- сказала она мне.
Я вошел в прихожую, пол которой был выстлан мозаикой из бежевых и
розовых крохотных плиток, а стены были целиком из красного дерева. Освещала
прихожую серебряная с эмалью люстра, вся в хрустальных рожках. Девушка
удалилась, и я стал осматриваться, пытаясь увидеть хоть что-нибудь знакомое.
Ничего. Тогда я стал просто ждать. Наконец служанка вернулась,
улыбнулась, кивнула и изрекла:
-- Идите за мной, пожалуйста. Она примет вас в библиотеке.
Я пошел за ней; три лестничных пролета вверх, а затем по коридору мимо
двух закрытых дверей. Третья дверь слева была открыта и служанка
остановилась, приглашая меня войти. Я вошел, потом остановился на пороге.
Как и в любой другой библиотеке, повсюду здесь были книги. На стенах
висели три картины -- два пейзажа и одна марина.
Пол был застлан тяжелым зеленым ковром. Рядом с большим столом стоял
такой же большой глобус, с поверхности которого на меня смотрела Африка.
Позади стола и глобуса во всю стену протянулось окно со стеклом, по
меньшей мере, восьмисантиметровой толщины. Но остановился я на пороге не
потому.
На женщине, сидевшей за столом, было платье цвета морской волны с
глубоким вырезом спереди, у нее были длинные волосы в локонах, по цвету
напоминающие нечто среднее между закатными облаками и пламенем свечи в
темной комнате, а ее глаза, я это чувствовал, знал, за большими очками, в
которых она, по-моему, не нуждалась, светились такой голубизной, как озеро
Эри в три часа пополудни ясным летним днем, цвет же ее сжатых коралловых губ
удивительно гармонировал с волосами. Но все же остановился я на пороге не
поэтому.
Я знал ее, эту женщину, знал, но абсолютно не помнил, кто она такая. Я
вошел в комнату, тоже слегка сжав губы в улыбке.
-- Привет, -- сказал я.
-- Садись, -- она указала рукой на стул с высокой спинкой, в котором
можно было удобно развалиться.
Я сел, и она принялась внимательно изучать меня.
-- Хорошо, что с тобой все в порядке. Я рада тебя видеть.
-- Я тоже. Как поживаешь?
-- Спасибо, хорошо. Должна сознаться, что я не ожидала увидеть тебя
здесь.
-- Знаю, -- чуть иронически ответил я, -- но я здесь, чтобы
поблагодарить тебя за сестринскую заботу и ласку.
С иронией я говорил специально, чтобы посмотреть на ее реакцию. В это
время в комнату вошла гигантская собака -- ирландский волкодав -- который
дошел до самого стола и плюхнулся рядом.
-- Вот именно, -- ответила она с той же иронией, -- это самое малое,
что я могла для тебя сделать. В следующий раз будь за рулем осторожнее.
-- Обещаю тебе, что в будущем я буду применять все меры
предосторожности.
Я понятия не имел, в какие игры мы играем, но так как и она не знала,
что я этого не знаю, я решил выудить из нее все, что только возможно.
-- Я подумал, что тебе будет небезынтересно, в каком я сейчас
состоянии, поэтому я и пришел.
-- Да, -- ответила она. -- Ты что-нибудь ел?
-- Позавтракал часа два тому назад.
Она позвонила своей служанке и приказала накрыть стол. Затем осторожно
обратилась ко мне.
-- Я так и думала, что ты сам выберешься из Гринвуда, когда
поправишься. Правда, я не ожидала, что это будет так скоро и что ты явишься
сюда.
-- Знаю, -- ответил я. -- Потому-то я и пришел.
Она предложила мне сигарету и я вежливо сначала дал прикурить ей, потом
закурил сам.
-- Ты всегда вел себя неожиданно, -- сказала она после несколько
затянувшейся паузы, -- Правда, в прошлом тебе это помогало, но не думаю, что
ты что-нибудь выиграешь сейчас.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- спросил я.
-- Ставка слишком велика для блефа, а мне кажется, что ты именно
блефуешь, явившись ко мне вот так запросто. Я всегда восхищалась твоей
смелостью, Корвин, но не будь дураком. Ты ведь знаешь, как обстоит дело.
КОРВИН? Запомним это наряду с "Кори".
-- А может быть, не знаю, -- ответил я. -- Ведь на некоторое время я
был выключен из игры, верно?
-- Ты хочешь сказать, что ни с кем не связался?
-- Просто еще не успел.
Она наклонила голову в сторону, и ее удивительные глаза сузились.
-- Странно, но возможно. Не верится, но возможно. Может быть, ты и не
врешь. Может быть. И я попробую тебе поверить сейчас. И если ты
действительно не врешь, то ты поступил очень умно, и к тому же обезопасил
себя. Дай мне подумать.
Я затянулся сигаретой, надеясь, что она скажет еще что-нибудь. Но она
молчала, а я думал о своем участии в этой игре, в которой я ничего не
понимал, с игроками, которые были мне неизвестны, и о ставках, о которых я
не имел никакого понятия.
-- Одно то, что я пришел сюда, уже говорит кое о чем, -- сказал я.
-- Да, знаю. Но ты слишком умен, поэтому говорить это может слишком о
многом. Подождем. Тогда будет видно.
Подождем чего? Увидим что? Галлюцинацию?
К этому времени нам принесли бифштексы и кувшин пива, так что на
некоторое время я был избавлен от необходимости делать загадочные замечания
и тонко намекать на то, о чем не имел никакого понятия. Бифштекс был
прекрасный -- розовый внутри, сочный, и я смачно захрустел своим поджаренным
хлебом, запивая всю эту роскошь большим количеством пива. Она засмеялась,
глядя, с какой жадностью я поглощаю пищу, нарезая свой бифштекс маленькими
ломтиками.
-- Что мне в тебе нравится, так это жажда жизни, Корвин. И это -- одна
из причин, по которой мне так не хотелось бы, чтобы ты с ней расстался.
-- Мне тоже, -- пробормотал я.
И пока я ел, я представлял себе ее. Я увидел ее в платье с большим
вырезом на груди, зеленом, как может зеленеть только море, с пышной юбкой.
Звучала музыка, все танцевали, позади нас слышались голоса. Моя одежда была
двух цветов -- черная и серебряная, и ... Видение исчезло, но то, что я
сейчас вспомнил, было правдой, и про себя я выругался, что понимаю только
часть правды. Я налил из кувшина еще пива и решил испробовать на ней свое
видение.
-- Я вспомнил одну ночь, когда ты была вся в зеленом, а я носил свои
цвета. Как все тогда казалось прекрасно, и музыка...
На лице ее появилось мечтательное выражение, щеки порозовели.
-- Да, какие прекрасные были тогда времена ... Скажи, ты действительно
еще ни с кем не связался?
-- Честное слово, -- сказал я, что бы это ни значило.
-- Все стало значительно хуже, и в Тени сейчас больше ужасов, чем даже
можно себе представить...
-- И?... -- спросил я.
-- Он все в тех же заботах, -- закончила она.
-- О.
-- Да, и ему хотелось бы знать, что ты намереваешься делать.
-- Ничего.
-- Ты хочешь сказать?...
-- По крайней мере, сейчас, -- поспешно сказал я, потому что глаза ее
слишком уж широко открылись от изумления, -- до тех пор, пока точно не буду
знать, в каком положении находятся сейчас дела.
-- А-а.
И мы доели наши бифштексы и допили пиво, а кости отдали собакам. Второй
ирландский волкодав вошел в комнату незадолго до этого и тоже улегся у
стола. Потом мы пили кофе маленькими глоточками, и я почувствовал по
отношению к ней самые настоящие братские чувства, которые однако быстро