Невысокие деревья шелестели зелеными листьями, на небольших полянах
росла трава. Мы все еще ехали по бурой, твердой и относительно гладкой
дороге. Небо было чистым, но на солнце изредка набегали небольшие облачка,
и тогда тени удлинялись. Дул легкий ветерок.
- Воскресли из мертвых? Поздравляю! - весело сказал Ганелон, когда я
выбрался из фургона и уселся рядом с ним на козлы. - Лошади устали,
Корвин. Я тоже не прочь поразмяться и к тому же чертовски проголодался.
Что скажете?
- Давай перекусим, - согласился я. - Сворачивай на полянку слева и
сделаем небольшой привал.
- Мне бы хотелось проехать немного дальше.
- С чего это вдруг?
- Мне надо вам кое-что показать.
- Что ж...
Примерно через полмили дорога круто свернула к северу. Мы очутились у
подножия холма, преодолели подъем и увидели второй холм, выше первого.
- Ну? - коротко спросил я.
- Может, с того холма будет видно?
Я пожал плечами.
- Хорошо.
Лошади с трудом шли в гору, и я соскочил на землю и стал толкать
фургон сзади. Когда мы добрались до вершины, я перепачкался, взмок от
пота, но окончательно проснулся. Ганелон бросил поводья, установил тормоз,
взобрался на крышу фургона и посмотрел вдаль, прикрыв глаза рукой.
- Поднимитесь ко мне, Корвин, - негромко сказал он.
Я присоединился к нему и проследил за направлением его руки.
Примерно в трех четвертях мили, футов на двести ниже того места, где
мы стояли, тянулась черная лента дороги. Она изгибалась, поворачивала, но
ширина ее в несколько сот футов оставалась неизменной. На ней росли черные
деревья. Черная трава колыхалась - как будто черная вода медленно текла в
черной реке.
- Что это? - спросил я.
- Это я вас хотел спросить. Сначала я подумал, что вы ее наколдовали,
меняя отражения.
Я покачал головой.
- Я, конечно, туго соображал, но вряд ли забыл бы, сотворив нечто
подобное. Откуда ты знал, что мы ее здесь увидим?
- Мы несколько раз проезжали неподалеку, пока вы спали. Мне эта
дорога совсем не нравится. Она вызывает во мне неприятные ощущения. Вам
она ничего не напоминает?
- Да, конечно. К великому моему сожалению.
Он кивнул.
- В точности, как Черный Круг на Лорене. Поразительное сходство.
- Черная Дорога, - пробормотал я.
- Что вы сказали?
- Черная Дорога. Я не понимал, о чем говорила Дара, но сейчас,
кажется, начинаю понимать. Ничего хорошего нас здесь не ждет.
- Еще одно проклятое место?
- Да.
Ганелон грязно выругался.
- Значит, жди неприятностей? - спросил он.
- Не думаю. Хотя все может быть.
Мы слезли с крыши фургона.
- Давайте накормим лошадей, а заодно позаботимся о собственных
желудках, - предложил Ганелон.
- Только не здесь.
Мы устроили привал у подножья холма и отдыхали около часа,
разговаривая об Авалоне. О Черной Дороге не было сказано ни слова, хотя
она не шла у меня из головы. Впрочем, чтобы сказать что-то определенное,
надо было получше ее рассмотреть.
Мы основательно перекусили, вновь забрались на козлы, и я взялся за
поводья. Отдохнувшие лошади весело зацокали копытами.
Ганелон сидел слева от меня и болтал без умолку. Я только теперь
понял, как дорог был его сердцу Авалон. Он успел побывать на местах своих
бывших стоянок, где его шайка скрывалась после разбоя, обошел поля
сражений, где выигрывал битвы. Я был тронут. Плохое и хорошее так
удивительно сочеталось в этом человеке, что ему следовало родиться
эмберитом.
Миля уходила за милей. Черная дорога приближалась, и внезапно я
почувствовал сильное давление на мозг. Я прервал Ганелона на полуслове и
резко сказал:
- Возьми вожжи.
- Что случилось?
- Потом. Возьми вожжи. Скорее!
- Мне погонять?
- Нет. Едем как ехали. И, ради бога, заткнись хоть на минутку.
Я закрыл глаза, положил голову на скрещенные руки, опустошил мозг и
воздвиг стены вокруг этой пустоты. Никого нет дома. Перерыв на обед. Прием
окончен. Сдается внаем. Занято. Частная собственность. Осторожно, злая
собака. Скользко, если мокро. Полностью разрушен для дальнейшего
восстановления...
Давление прошло, возобновилось с новой силой, вновь прошло, вновь
возобновилось. Каждый раз я блокировал попытку контакта.
Затем меня оставили в покое.
- Порядок, - сказал я и, облегченно вздохнув, принялся тереть глаза.
- В чем дело?
- Кто-то пытался со мной связаться, способом тебе непонятным. Голову
даю на отсечение, это был Бенедикт. Он наверняка все разнюхал и теперь
бросится за нами в погоню. Дай мне вожжи.
- Он нас догонит?
- Думаю нет. Мы отъехали достаточно далеко, и, как только у меня
перестанет рябить в глазах, я займусь отражениями.
Я взял вожжи. Дорога наша стала петлять, постепенно сближаясь с
Черной Дорогой. Через некоторое время мы оказались в нескольких ярдах от
нее.
- Знакомая картина, - нарушил молчание Ганелон. - Повсюду струйки
тумана, и, если смотреть пристально, кажется, что краешком глаза видишь
какое-то движение.
Я закусил губу. Меня бил озноб. Я пробовал найти такое отражение, где
Черной Дороги не было бы, но у меня ничего не получалось. Когда пытаешься
уйти на отражения из Эмбера, возникает такое ощущение, что ты уперся лбом
в каменную стену. Чувство, которое появилось у меня сейчас, было другим. Я
испытывал сопротивление, преодолеть которое казалось невозможным.
Мы шли по отражениям. Солнце поползло с запада на восток, наступил
полдень (мне не хотелось находиться рядом с этой черной гадостью в
темноте), небо посветлело, деревья стали выше, на горизонте сверкали пики
гор.
Неужели Черная Дорога лежала на всех отражениях?
Не я ли был виноват в том, что она появилась?
К черту!
Мы ехали вдоль Черной Дороги довольно долго. Вскоре до нее осталось
сто футов. Пятьдесят...
Я натянул поводья. Вытащил трубку, набил ее, закурил и выпустил
облако дыма. Чемпиону и огнедышащему явно не понравился черный пейзаж. Они
ржали и пытались свернуть в сторону.
Черная дорога пересекала наш путь. На ее обочине росла густая высокая
черная трава. Вдалеке виднелись огромные черные валуны. Непроницаемый
туман лежал в низинах, струйками поднимался от земли. Темное небо казалось
каким-то грязным. На Черной Дороге царила мертвая тишина, будто она,
словно зверь, замерла, подстерегая добычу.
Затем раздался пронзительный крик. Женский голос звал на помощь.
Уловка, старая как мир?
Он донесся из-за холмов справа и показался мне неправдоподобным.
Впрочем, кто знает? Я мог ошибаться.
Бросив поводья, я соскочил с фургона и выхватил Грейсвандир из ножен.
- Пойду посмотрю, в чем дело.
- Возвращайтесь скорее.
Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой
кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма.
Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу
Черную Дорогу, на которой футах ста пятидесяти от обочины разыгрывалась
странная сцена.
Если б не огонь костра, я мог бы подумать, что передо мной мелькают
кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами,
ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, у ее ступней
дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо
голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь,
тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между
ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную
фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не смог из-за дыма.
В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через
высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся
первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальные повернулись ко
мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как
молния и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на
черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной.
Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и,
взмахнув шпагой, перерезал стягивающие ее веревки. Рыдая, она упала в мои
объятия.
Только тогда я заметил ее лицо, вернее его отсутствие. На ней была
маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.
Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне
всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я
попытался осторожно высвободиться из ее объятия, но безуспешно. Для
женщины она была на удивление сильна.
- Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, - пробормотал я
стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще
сильней и начала ласкать - грубо, искусно, вызывая вполне определенное
возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она
становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам,
глажу податливое тело.
- Успокойтесь, - повторил я. - Кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как
вы сюда попали?
И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело
- правда, совсем по другой причине.
- Зачем вы надели маску? - я попытался снять ее, но женщина резко
откинула голову.
Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что
возникшая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и
хотел одного: обладать этой женщиной, причем немедленно.
Затем мне показалось, что Ганелон громко зовет меня, и я хотел было
повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.
- Дитя Эмбера, - раздался голос, знакомый и незнакомый в одно и то же
время. - Мы - твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.
Словно издалека я услышал крики Ганелона, обрушившего на мою голову
поток отборной матерной ругани.
Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо
ее рук. Затем я сорвал с нее маску.
Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска
оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:
- Эмбер должен быть разрушен!
Под маской лица не было, одна пустота.
Сама она - оно - исчезло. Белое платье упало на землю.
Повернувшись, я увидел, что Ганелон лежит на обочине Черной Дороги и
ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я
не понял, что случилось, и быстро подбежал к нему.
Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о
помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось
частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь
поймать руку со шпагой. Я пустил в ход Грейсвандир, встал позади Ганелона
и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную
землю, и она задымилась.
Я взял Ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась,
не желая уступать, но я оказался сильнее.
Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая по бедрам:
- Мои ноги! Они как мертвые!
Я помог ему добраться до фургона, и Ганелон уцепился за его борт.
- Щекотно, - заявил он, топая ногами. - Кажется, я начинаю что-то
чувствовать... О-о-оо!
В конце концов он с трудом забрался на козлы, и я сел рядом. Ганелон
вздохнул.
- Вроде бы полегчало, - сказал он. - По-моему, онемение проходит. Эта
дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?
- Ты оказался прав. Это - проклятое место.
- Что будем делать?
Я взял вожжи в руки и снял фургон с тормоза.
- Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи
шпагу наготове.
Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени.
Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть
их кнутом.
Мы въехали на Черную Дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале
и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий
фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо,
доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась,
когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не
росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было
трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул
направо.
Черный пейзаж остался неизменным.
Это меня взбесило.
Я вызвал в памяти Лабиринт и удержал его перед своим мысленным
взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.
В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль
пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда
я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен,
превратить дорогу в ничто.
Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и
лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и,
казалось, сейчас взорвется.
Но взорвалась не моя голова, а вселенная.
Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в
эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую
ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по
соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...
Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот
машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен.
От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо
решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте - так
утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу - и ударил по
Черной Дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор
по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на
испуганных животных. Фургон остановился.
Мы пересекли Черную Дорогу.
Я повернулся.
Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И
лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой
травой.
- Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, - заметил
Ганелон.
- Спору нет, - согласился я и принялся успокаивать лошадей,
разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на
тракт.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие
травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали
одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки,
переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось
попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.
Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном
направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа Черную Дорогу,
зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.
Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться
как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся
прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне
о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с
наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - Он оглянулся. - Послушайте, Корвин, у меня очень
хорошее зрение...
- Зачем ты мне это говоришь?
- Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону
Черной Дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?
Я выругался и схватил вожжи.
- Готовься еще к одной бешеной скачке, - сказал я Ганелону.
- Это Бенедикт?
- Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной Дороге.
Когда Бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.
- Вы считаете, нам удастся уйти от погони?
- Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон
накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее,
и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.
Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер
визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас
стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки
свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств... достаточно...
Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу
снегом.
Поворот... буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце,
согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...
...и, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом
плато...
...а затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую
долину, нагромождение голубых камней...
...и Черную Дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие
ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы
блестели, словно бронзовые монеты.
Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить
гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле
широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко.
Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.
Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в
небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с
козел. Фургон кидало в разные стороны.
Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули
с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались
горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.
Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать
было невозможно. На всякий случай я оглянулся, но увидал лишь завесу из
пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на
ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.
Пред нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я
щелкнул кнутом и погнал лошадей.
Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке
лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная
голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а
моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от
падения гигантского сталагмита.
Мост из известняка рухнул, как только мы проехали по нему над
бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень
мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные
лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов;
кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую
неземную красоту.
Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой
каменной галерее.
- Когда мы мчались к холму, - сказал Ганелон, и голос его звучал
приглушенно, - мне показалось, что на горе появился всадник.
Пещера закончилась большим светлым гротом.
- Если это был Бенедикт, я ему не завидую, - громко крикнул я, и
вслед за эхом моего голоса сзади послышался грохот обвала.
Подъем становился все круче, и наконец впереди забрезжил солнечный
свет и показался кусочек голубого неба. Копыта звонко стучали, мимо нас
пролетели несколько птичек, земля перестала дрожать.
Наш фургон, плавно покачиваясь, выехал из пещер, прогрохотал по
поросшей мхом каменистой тропинке и плавно покатился по дорожке,
посыпанной гравием, ведущей к подножью холма, на котором росли гигантские
деревья.
Я прищелкнул языком и тряхнул вожжами.
- Лошади очень устали, - сказал Ганелон.
- Знаю. Скоро отдохнут.
Гравий скрипел под колесами, деревья источали нежный аромат.
- Вы видели? Там, справа?
- Что?.. - Я вздрогнул и повернул голову. - О, вот ты о чем.
Проклятущая Черная Дорога тянулась примерно в миле от нас.
- Интересно, сколько отражений она пересекает? - пробормотал я себе
под нос.
- Все, какие есть, - ответил Ганелон.
Я медленно покачал головой.
- Надеюсь, ты ошибаешься.
Мы продолжали спускаться к подножью холма, а над нами раскинулось
голубое небо и светило солнце, путешествующее, как ему было положено, с
востока на запад.
- Честно говоря, я боялся, что, выехав из пещер, мы попадем из огня
да в полымя, - признался Ганелон.
- Я не хотел загонять лошадей, поэтому выбрал отражение, на котором
они могут хоть немного отдохнуть. Если за нами гонится Бенедикт, он
достаточно утомил коня, пытаясь нас догнать. Думаю, он не бросится очертя
голову на те отражения, где мы только что были.
Дорога свернула вправо.
- А может, его конь приучен ко всем этим переменам, - буркнул
Ганелон.
- Все может быть, - машинально ответил я, думая о Даре и о том, что
она сейчас делает.
Мы продолжали спускаться по склону холма, и я потихоньку производил
необходимые изменения. Наша дорога все время сворачивала вправо, медленно,
но верно приближаясь к Черной Дороге.
- Черт! - выругался я, чувствуя, что моя злость превращается в
ненависть. - Эта черная гадость настойчивей страхового агента! Ну ничего,
придет время, я займусь ею всерьез!
Ганелон промолчал. Впрочем, он не мог говорить, потому что уже с
полминуты не отрывался от горлышка бутылки с водой. Увидев, что я него
смотрю, он протянул мне бутылку, и я вволю напился.
Спуск закончился. Дорога, петляя, как заяц, уходила в глубь лесистой
равнины. Это меня устраивало. Во-первых, лошади смогут отдохнуть, а
во-вторых, если за нами действительно гонятся, выследить нас будет
нелегко.
Примерно часом позже я решил, что опасность миновала. Мы
остановились, чтобы перекусить, и почти закончили трапезу, когда Ганелон,
не отрывавший взгляда от далекой вершины холма, вскочил на ноги, прикрывая
глаза ладонью от солнца.
- Нет! - воскликнул я, быстро поднимаясь. - Этого не может быть!
Одинокий всадник выехал из пещеры. На мгновение он остановился, потом
пришпорил коня и поскакал по нашему следу.
- Что будем делать? - спросил Ганелон.
- Уберемся отсюда как можно скорее. Постараюсь по крайней мере
отсрочить неизбежное. Мне надо подумать.
Мы поехали вперед не торопясь, но мысли в моем мозгу мелькали с
сумасшедшей скоростью. Неужели же не было способа как-то его остановить?
Ничего путного мне в голову не приходило.
Стоял прекрасный полдень, и окружающий пейзаж портила лишь Черная
Дорога, к которой мы неуклюже приближались. Мне не хотелось портить его
еще и пролитой кровью, в особенности если она окажется моей. Несмотря на
то, что у Бенедикта не было правой руки, я все равно боялся скрестить с
ним шпаги. От Ганелона ждать помощи не приходилось - мой старший брат
прихлопнет его, как муху, и не заметит.
В очередной раз повернув направо, я поменял отражения и вскоре
почувствовал запах дыма.
- Он нас догоняет! - вскричал Ганелон. - Я только что... Смотрите,
дым! Пожар! Лес горит!
Я рассмеялся и посмотрел через плечо. Холмы затянуло дымом, оранжевое
пламя плясало по траве, слышался треск горящих ветвей. Наши лошади по
собственной инициативе ускорили бег.
- Корвин! Это... вы?
- Да! Если бы склон был крутым и на нем не росли деревья, я пустил бы
по нему лавину!
На какое-то мгновение небо почернело от птиц. Мы ехали совсем близко
от Черной Дороги. Огнедышащий поднял голову и заржал. На его удилах
застыли клочья пены. Он попытался встать на дыбы, потом взбрыкнул. Чемпион
испуганно захрипел и кинулся вправо. Несколько драгоценных минут ушло у
меня на то, чтобы успокоить лошадей и пустить их галопом.
- Он скачет за нами! - воскликнул Ганелон.
Я выругался и хлестнул лошадей. Мы ехали параллельно Черной Дороге,
никуда не сворачивая, и, оглянувшись, я увидел, что весь холм объят
пламенем, а всадник несется по горящему склону во весь опор. Господи! На
каком отражении Бенедикт откопал такого коня?
Я решительно натянул поводья, и постепенно лошади замедлили бег,
остановившись футах в сорока от Черной Дороги.
В конце концов, какая разница, где драться? И кто знает, может быть
подсознательно у меня возникла болезненная тяга к этому черному миру, так
сильно контрастирующему с тем, в котором я жил.
Я протянул вожжи Ганелону и соскочил на землю.
- Что вы собираетесь делать? - спросил он.
- Нам не удалось уйти от погони, и если Бенедикт прорвется сквозь
огонь, он будет здесь через несколько минут. Бежать нет смысла.
Ганелон закрутил вожжи вокруг рожка козел и взялся за шпагу.
- Нет, - сказал я. - Ты никак не сможешь повлиять на исход поединка.
Отгони фургон назад и жди. Если все закончится благополучно, мы продолжим
путь. Если со мной что-нибудь случится, немедленно сдавайся Бенедикту. Ему
нужен только я, и он единственный, кто может отвести тебя в Авалон. По
крайней мере ты, окажешься на родине.
Ганелон нерешительно на меня посмотрел.
- Слушай, что тебе говорят, - сказал я. - Не медли.
Мой спутник опустил глаза и взял вожжи в руки.
- Желаю удачи! - воскликнул он и легонько хлестнул лошадей.
Я сделал несколько шагов в сторону и очутился рядом с полянкой, на
которой росли молодые деревца. Затем я вынул Грейсвандир из ножен, бросил
взгляд на Черную Дорогу сзади и стал ждать.
Всадник, окутанный дымом, появился у самой границы огня. Сомнений не
оставалось: это был Бенедикт. Закутав лицо шарфом и прикрывая обрубком
руки глаза, он несся по склону холма, словно грешник, спасающийся из
преисподней.
Скоро я услышу стук копыт. Из учтивости мне, конечно, следовало
спрятать шпагу в ножны, но я боялся, что не успею ее вытащить.
Я попытался представить, какое оружие Бенедикт выберет для поединка.
Впрочем, это не имело значения, потому что он одинаково хорошо владел
росла трава. Мы все еще ехали по бурой, твердой и относительно гладкой
дороге. Небо было чистым, но на солнце изредка набегали небольшие облачка,
и тогда тени удлинялись. Дул легкий ветерок.
- Воскресли из мертвых? Поздравляю! - весело сказал Ганелон, когда я
выбрался из фургона и уселся рядом с ним на козлы. - Лошади устали,
Корвин. Я тоже не прочь поразмяться и к тому же чертовски проголодался.
Что скажете?
- Давай перекусим, - согласился я. - Сворачивай на полянку слева и
сделаем небольшой привал.
- Мне бы хотелось проехать немного дальше.
- С чего это вдруг?
- Мне надо вам кое-что показать.
- Что ж...
Примерно через полмили дорога круто свернула к северу. Мы очутились у
подножия холма, преодолели подъем и увидели второй холм, выше первого.
- Ну? - коротко спросил я.
- Может, с того холма будет видно?
Я пожал плечами.
- Хорошо.
Лошади с трудом шли в гору, и я соскочил на землю и стал толкать
фургон сзади. Когда мы добрались до вершины, я перепачкался, взмок от
пота, но окончательно проснулся. Ганелон бросил поводья, установил тормоз,
взобрался на крышу фургона и посмотрел вдаль, прикрыв глаза рукой.
- Поднимитесь ко мне, Корвин, - негромко сказал он.
Я присоединился к нему и проследил за направлением его руки.
Примерно в трех четвертях мили, футов на двести ниже того места, где
мы стояли, тянулась черная лента дороги. Она изгибалась, поворачивала, но
ширина ее в несколько сот футов оставалась неизменной. На ней росли черные
деревья. Черная трава колыхалась - как будто черная вода медленно текла в
черной реке.
- Что это? - спросил я.
- Это я вас хотел спросить. Сначала я подумал, что вы ее наколдовали,
меняя отражения.
Я покачал головой.
- Я, конечно, туго соображал, но вряд ли забыл бы, сотворив нечто
подобное. Откуда ты знал, что мы ее здесь увидим?
- Мы несколько раз проезжали неподалеку, пока вы спали. Мне эта
дорога совсем не нравится. Она вызывает во мне неприятные ощущения. Вам
она ничего не напоминает?
- Да, конечно. К великому моему сожалению.
Он кивнул.
- В точности, как Черный Круг на Лорене. Поразительное сходство.
- Черная Дорога, - пробормотал я.
- Что вы сказали?
- Черная Дорога. Я не понимал, о чем говорила Дара, но сейчас,
кажется, начинаю понимать. Ничего хорошего нас здесь не ждет.
- Еще одно проклятое место?
- Да.
Ганелон грязно выругался.
- Значит, жди неприятностей? - спросил он.
- Не думаю. Хотя все может быть.
Мы слезли с крыши фургона.
- Давайте накормим лошадей, а заодно позаботимся о собственных
желудках, - предложил Ганелон.
- Только не здесь.
Мы устроили привал у подножья холма и отдыхали около часа,
разговаривая об Авалоне. О Черной Дороге не было сказано ни слова, хотя
она не шла у меня из головы. Впрочем, чтобы сказать что-то определенное,
надо было получше ее рассмотреть.
Мы основательно перекусили, вновь забрались на козлы, и я взялся за
поводья. Отдохнувшие лошади весело зацокали копытами.
Ганелон сидел слева от меня и болтал без умолку. Я только теперь
понял, как дорог был его сердцу Авалон. Он успел побывать на местах своих
бывших стоянок, где его шайка скрывалась после разбоя, обошел поля
сражений, где выигрывал битвы. Я был тронут. Плохое и хорошее так
удивительно сочеталось в этом человеке, что ему следовало родиться
эмберитом.
Миля уходила за милей. Черная дорога приближалась, и внезапно я
почувствовал сильное давление на мозг. Я прервал Ганелона на полуслове и
резко сказал:
- Возьми вожжи.
- Что случилось?
- Потом. Возьми вожжи. Скорее!
- Мне погонять?
- Нет. Едем как ехали. И, ради бога, заткнись хоть на минутку.
Я закрыл глаза, положил голову на скрещенные руки, опустошил мозг и
воздвиг стены вокруг этой пустоты. Никого нет дома. Перерыв на обед. Прием
окончен. Сдается внаем. Занято. Частная собственность. Осторожно, злая
собака. Скользко, если мокро. Полностью разрушен для дальнейшего
восстановления...
Давление прошло, возобновилось с новой силой, вновь прошло, вновь
возобновилось. Каждый раз я блокировал попытку контакта.
Затем меня оставили в покое.
- Порядок, - сказал я и, облегченно вздохнув, принялся тереть глаза.
- В чем дело?
- Кто-то пытался со мной связаться, способом тебе непонятным. Голову
даю на отсечение, это был Бенедикт. Он наверняка все разнюхал и теперь
бросится за нами в погоню. Дай мне вожжи.
- Он нас догонит?
- Думаю нет. Мы отъехали достаточно далеко, и, как только у меня
перестанет рябить в глазах, я займусь отражениями.
Я взял вожжи. Дорога наша стала петлять, постепенно сближаясь с
Черной Дорогой. Через некоторое время мы оказались в нескольких ярдах от
нее.
- Знакомая картина, - нарушил молчание Ганелон. - Повсюду струйки
тумана, и, если смотреть пристально, кажется, что краешком глаза видишь
какое-то движение.
Я закусил губу. Меня бил озноб. Я пробовал найти такое отражение, где
Черной Дороги не было бы, но у меня ничего не получалось. Когда пытаешься
уйти на отражения из Эмбера, возникает такое ощущение, что ты уперся лбом
в каменную стену. Чувство, которое появилось у меня сейчас, было другим. Я
испытывал сопротивление, преодолеть которое казалось невозможным.
Мы шли по отражениям. Солнце поползло с запада на восток, наступил
полдень (мне не хотелось находиться рядом с этой черной гадостью в
темноте), небо посветлело, деревья стали выше, на горизонте сверкали пики
гор.
Неужели Черная Дорога лежала на всех отражениях?
Не я ли был виноват в том, что она появилась?
К черту!
Мы ехали вдоль Черной Дороги довольно долго. Вскоре до нее осталось
сто футов. Пятьдесят...
Я натянул поводья. Вытащил трубку, набил ее, закурил и выпустил
облако дыма. Чемпиону и огнедышащему явно не понравился черный пейзаж. Они
ржали и пытались свернуть в сторону.
Черная дорога пересекала наш путь. На ее обочине росла густая высокая
черная трава. Вдалеке виднелись огромные черные валуны. Непроницаемый
туман лежал в низинах, струйками поднимался от земли. Темное небо казалось
каким-то грязным. На Черной Дороге царила мертвая тишина, будто она,
словно зверь, замерла, подстерегая добычу.
Затем раздался пронзительный крик. Женский голос звал на помощь.
Уловка, старая как мир?
Он донесся из-за холмов справа и показался мне неправдоподобным.
Впрочем, кто знает? Я мог ошибаться.
Бросив поводья, я соскочил с фургона и выхватил Грейсвандир из ножен.
- Пойду посмотрю, в чем дело.
- Возвращайтесь скорее.
Я перепрыгнул через придорожную канаву, продрался сквозь густой
кустарник, преодолел довольно крутой подъем и очутился на вершине холма.
Крик повторился, послышались какие-то непонятные звуки: я увидел внизу
Черную Дорогу, на которой футах ста пятидесяти от обочины разыгрывалась
странная сцена.
Если б не огонь костра, я мог бы подумать, что передо мной мелькают
кадры черно-белого кино. Женщина в белом с черными распущенными волосами,
ниспадающими до талии, была привязана к черному дереву, у ее ступней
дымились черные головешки. С полдюжины мужчин, волосатых альбиносов, либо
голых, либо срывающих остатки одежд, приплясывали, бормоча и ухмыляясь,
тыкали в женщину палками, раздували костер и все время хватали себя между
ног. Ее длинное белое платье, изодранное в лохмотья и обнажившее пышную
фигуру, начало тлеть, а лица я разглядеть не смог из-за дыма.
В мгновение ока я спустился с холма, одним прыжком перемахнул через
высокую черную траву, побежал вперед и бросился на волосатых уродов, снеся
первому голову с плеч и проткнув шпагой второго. Остальные повернулись ко
мне, угрожающе махая палками и что-то крича. Грейсвандир засверкала, как
молния и в несколько секунд с бандитами было покончено. Трупы валялись на
черной земле, и жидкость, вытекавшая из них, тоже была черной.
Я резко повернулся, расшвырял костер ногой, подошел к женщине и,
взмахнув шпагой, перерезал стягивающие ее веревки. Рыдая, она упала в мои
объятия.
Только тогда я заметил ее лицо, вернее его отсутствие. На ней была
маска, овальная и гладкая, с отверстиями для глаз.
Я отвел женщину подальше от горящих ветвей, и она прижалась ко мне
всем телом, тяжело дыша. Подождав для приличия несколько секунд, я
попытался осторожно высвободиться из ее объятия, но безуспешно. Для
женщины она была на удивление сильна.
- Успокойтесь, не надо, все будет в порядке, - пробормотал я
стандартные в таких случаях слова, но она не ответила, лишь прижалась еще
сильней и начала ласкать - грубо, искусно, вызывая вполне определенное
возбуждение, которое меня в первый момент озадачило. С каждой секундой она
становилась все желаннее. Я вдруг понял, что провожу рукой по ее волосам,
глажу податливое тело.
- Успокойтесь, - повторил я. - Кто вы? Почему вас хотели сжечь? Как
вы сюда попали?
И вновь я не получил ответа. Она перестала плакать, но дышала тяжело
- правда, совсем по другой причине.
- Зачем вы надели маску? - я попытался снять ее, но женщина резко
откинула голову.
Впрочем, я не придал этому никакого значения. Понимая рассудком, что
возникшая страсть нелепа, я был так же беспомощен, как боги эпикурейцев, и
хотел одного: обладать этой женщиной, причем немедленно.
Затем мне показалось, что Ганелон громко зовет меня, и я хотел было
повернуться, но она удержала меня. Я был просто поражен ее силой.
- Дитя Эмбера, - раздался голос, знакомый и незнакомый в одно и то же
время. - Мы - твои должники, и сейчас ты будешь весь наш.
Словно издалека я услышал крики Ганелона, обрушившего на мою голову
поток отборной матерной ругани.
Я напряг мускулы и почувствовал, как ослабевает и разжимается кольцо
ее рук. Затем я сорвал с нее маску.
Когда я освободился, женщина коротко, зло вскрикнула, а когда маска
оказалась в моей руке, сказала всего четыре слова, оказавшиеся последними:
- Эмбер должен быть разрушен!
Под маской лица не было, одна пустота.
Сама она - оно - исчезло. Белое платье упало на землю.
Повернувшись, я увидел, что Ганелон лежит на обочине Черной Дороги и
ноги его неестественно вывернуты. Он рубил шпагой направо и налево, но я
не понял, что случилось, и быстро подбежал к нему.
Высокая черная трава, которую я перепрыгнул, бросившись на крик о
помощи, крепко обвила лодыжки и бедра моего спутника. Правда, ему удалось
частично освободить правую ногу, но трава кидалась, как зверь, пытаясь
поймать руку со шпагой. Я пустил в ход Грейсвандир, встал позади Ганелона
и тут только заметил, что все еще держу маску. Я бросил ее на черную
землю, и она задымилась.
Я взял Ганелона под мышки и оттащил от обочины. Трава сопротивлялась,
не желая уступать, но я оказался сильнее.
Он с трудом встал, опираясь на меня, и воскликнул, хлопая по бедрам:
- Мои ноги! Они как мертвые!
Я помог ему добраться до фургона, и Ганелон уцепился за его борт.
- Щекотно, - заявил он, топая ногами. - Кажется, я начинаю что-то
чувствовать... О-о-оо!
В конце концов он с трудом забрался на козлы, и я сел рядом. Ганелон
вздохнул.
- Вроде бы полегчало, - сказал он. - По-моему, онемение проходит. Эта
дрянь высосала из меня все силы. А у вас что случилось?
- Ты оказался прав. Это - проклятое место.
- Что будем делать?
Я взял вожжи в руки и снял фургон с тормоза.
- Поедем, никуда не сворачивая. Мне надо кое-что выяснить. Держи
шпагу наготове.
Он буркнул что-то нечленораздельное и положил шпагу на колени.
Лошадям моя идея пришлась не по нутру, так что пришлось легонько стегнуть
их кнутом.
Мы въехали на Черную Дорогу, и мне показалось, что я сижу в кинозале
и смотрю картину о второй мировой войне. Реалистичный, страшный, пугающий
фильм о недалеком прошлом. Даже скрип фургона и стук копыт звучали глухо,
доносились как бы издалека. У меня зазвенело в ушах. Трава заволновалась,
когда мы проезжали мимо, хотя я выбрал такое место на обочине, где она не
росла. Клубившийся туман не имел запаха, но тем не менее в низинах было
трудно дышать. У первого же валуна я начал менять отражения и свернул
направо.
Черный пейзаж остался неизменным.
Это меня взбесило.
Я вызвал в памяти Лабиринт и удержал его перед своим мысленным
взором. Лабиринт горел, полыхал огнем. Я вновь поменял отражения.
В ту же секунду что-то лопнуло у меня в голове. Страшная боль
пронзила мозг, словно его проткнули раскаленным железным прутом. Вот тогда
я разозлился по-настоящему и напряг все силы, стараясь добиться перемен,
превратить дорогу в ничто.
Предметы потеряли очертания. Туман сгустился. Я встряхнул вожжами, и
лошади перешли на бег. В голове у меня загудело, она разбухла от боли и,
казалось, сейчас взорвется.
Но взорвалась не моя голова, а вселенная.
Земля затряслась, пошла трещинами. Окружающий нас мир забился в
эпилептическом припадке и рассыпался, словно головоломка. Я увидел зеленую
ветвь, висевшую в пустоте рядом с лужицей воды; проблеск голубого неба по
соседству с темнотой; вход в кирпичное здание; лица за окном; звезды...
Отовсюду раздавались звериные крики, человеческие голоса, грохот
машин. Мне показалось, что Ганелон выругался, но я не был в этом уверен.
От нестерпимой боли я терял сознание, но из упрямства и злости твердо
решил бороться пока хватит сил. Я сконцентрировался на Лабиринте - так
утопающий хватается за соломинку, а умирающий взывает к богу - и ударил по
Черной Дороге всей силой воли, чтобы и памяти о ней не осталось.
Внезапно у меня перестала болеть голова. Лошади неслись во весь опор
по зеленому полю. Ганелон перехватил вожжи, но я уже натянул их, крича на
испуганных животных. Фургон остановился.
Мы пересекли Черную Дорогу.
Я повернулся.
Воздух сзади дрожал и колебался, непрестанно меняя очертания мира. И
лишь там, где мы проехали, четко видна была тропинка, поросшая зеленой
травой.
- Когда вы отправляли меня в ссылку, дорога была лучше, - заметил
Ганелон.
- Спору нет, - согласился я и принялся успокаивать лошадей,
разговаривая с ними ласковым тоном и понукая, чтобы свернуть с поля на
тракт.
Солнышко ласково пригревало, на щедрой темной земле росли высокие
травы. Впереди показался сосновый лес, и, въехав в него, мы почувствовали
одурманивающий запах свежих иголок. В ветвях прыгали белки,
переговаривались птицы. Я был очень доволен, что мне все-таки удалось
попасть на другое отражение, именно то, которое мне было нужно.
Наша дорога круто свернула, заворачивая чуть ли не в обратном
направлении, стала петлять, и вновь мы увидели справа Черную Дорогу,
зловещую и незыблемую. Видимо, она действительно пересекала все отражения.
Моя головная боль окончательно прошла, сердце перестало колотиться
как бешеное. Мы поднялись в гору, и с вершины ее перед нами открылся
прекрасный вид на высокие холмы, зеленые луга, перелески, напоминавшие мне
о путешествии по Пенсильвании, которое я совершил много лет назад. Я с
наслаждением потянулся и посмотрел на Ганелона.
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально. - Он оглянулся. - Послушайте, Корвин, у меня очень
хорошее зрение...
- Зачем ты мне это говоришь?
- Там, вдалеке, я вижу всадника, который быстро к нам приближается.
Я быстро встал и повернулся. Он был очень далеко, по ту сторону
Черной Дороги, но кто еще мог нестись во весь опор по нашему следу?
Я выругался и схватил вожжи.
- Готовься еще к одной бешеной скачке, - сказал я Ганелону.
- Это Бенедикт?
- Думаю, да. Слишком много времени мы потеряли на Черной Дороге.
Когда Бенедикт один, он может мчаться по отражениям со скоростью ветра.
- Вы считаете, нам удастся уйти от погони?
- Там видно будет. Скоро выясним.
Я прикрикнул на лошадей и взмахнул кнутом. Разыгралась буря. Фургон
накренился, выровнялся; скала справа от нас закрыла небо. Мы объехали ее,
и темнота сгустилась, пошел сухой снег, жалящий наши лица и руки.
Мы катились вниз, и снегопад сменился метелью, слепившей глаза. Ветер
визжал в ушах, фургон подскакивал на выбоинах, его заносило. Вокруг нас
стояли сугробы; вместе с дыханием изо рта вырывался пар; ледяные сосульки
свисали с ветвей деревьев.
Мгновенное помутнение чувств... достаточно...
Мы продолжали нестись вперед, и ветер визжал и плакал, заметая дорогу
снегом.
Поворот... буран прекратился, на безоблачном небе светило солнце,
согревая землю, все еще покрытую снегом и льдом...
...и, проехав сквозь туман, мы очутились на безжизненном каменистом
плато...
...а затем свернули направо и вновь увидели солнечный свет, зеленую
долину, нагромождение голубых камней...
...и Черную Дорогу вдалеке.
Жара стояла невыносимая, от земли поднимались испарения. Кипящие
ручьи пузырились, влажным воздухом невозможно было дышать. Мелкие лужицы
блестели, словно бронзовые монеты.
Лошади понесли, обезумев от страха, а вдоль дороги стали бить
гейзеры. Горячие струи воды пролетали мимо нас, разливаясь по земле
широкими реками. Небо было цвета меди, а солнце похоже на печеное яблоко.
Зловонный ветер пыхтел, как собака, у которой несло падалью изо рта.
Земля дрожала, и где-то вдалеке взорвалась вершина холма, плюясь в
небо огненными струями. Взрывная волна ударила нас, чуть не сбросив с
козел. Фургон кидало в разные стороны.
Земля продолжала дрожать, ураганный ветер свистел в ушах. Мы свернули
с дороги, и я погнал лошадей по каменистой равнине. Повсюду возвышались
горы, очертания которых плясали в раскаленном воздухе.
Ганелон дотронулся до моей руки и что-то сказал, но слов разобрать
было невозможно. На всякий случай я оглянулся, но увидал лишь завесу из
пыли, гари и пепла. Я пожал плечами и сконцентрировал все свое внимание на
ближайшем холме, у подножья которого небо потемнело.
Пред нами все отчетливее вырисовывался вход в огромную пещеру. Я
щелкнул кнутом и погнал лошадей.
Мы въехали в огромный грот с высокими сводами. Из трещин в потолке
лился слабый свет, повсюду висели сталактиты, с которых капала странная
голубая вода, собиравшаяся в небольшие озерца. Земля все еще дрожала, а
моя временная глухота прошла, в чем я убедился, услышав слабое звяканье от
падения гигантского сталагмита.
Мост из известняка рухнул, как только мы проехали по нему над
бездонной пропастью. И вновь пещера уводила вглубь, а мелкие (и не очень
мелкие) камни сыпались на нас со сводчатого потолка. Зеленые и красные
лишайники сверкали в трещинах стен, расцвеченных прожилками минералов;
кристаллы горного хрусталя и каменные цветы придавали этому месту особую
неземную красоту.
Мы миновали анфиладу пещер и начали подниматься по извилистой
каменной галерее.
- Когда мы мчались к холму, - сказал Ганелон, и голос его звучал
приглушенно, - мне показалось, что на горе появился всадник.
Пещера закончилась большим светлым гротом.
- Если это был Бенедикт, я ему не завидую, - громко крикнул я, и
вслед за эхом моего голоса сзади послышался грохот обвала.
Подъем становился все круче, и наконец впереди забрезжил солнечный
свет и показался кусочек голубого неба. Копыта звонко стучали, мимо нас
пролетели несколько птичек, земля перестала дрожать.
Наш фургон, плавно покачиваясь, выехал из пещер, прогрохотал по
поросшей мхом каменистой тропинке и плавно покатился по дорожке,
посыпанной гравием, ведущей к подножью холма, на котором росли гигантские
деревья.
Я прищелкнул языком и тряхнул вожжами.
- Лошади очень устали, - сказал Ганелон.
- Знаю. Скоро отдохнут.
Гравий скрипел под колесами, деревья источали нежный аромат.
- Вы видели? Там, справа?
- Что?.. - Я вздрогнул и повернул голову. - О, вот ты о чем.
Проклятущая Черная Дорога тянулась примерно в миле от нас.
- Интересно, сколько отражений она пересекает? - пробормотал я себе
под нос.
- Все, какие есть, - ответил Ганелон.
Я медленно покачал головой.
- Надеюсь, ты ошибаешься.
Мы продолжали спускаться к подножью холма, а над нами раскинулось
голубое небо и светило солнце, путешествующее, как ему было положено, с
востока на запад.
- Честно говоря, я боялся, что, выехав из пещер, мы попадем из огня
да в полымя, - признался Ганелон.
- Я не хотел загонять лошадей, поэтому выбрал отражение, на котором
они могут хоть немного отдохнуть. Если за нами гонится Бенедикт, он
достаточно утомил коня, пытаясь нас догнать. Думаю, он не бросится очертя
голову на те отражения, где мы только что были.
Дорога свернула вправо.
- А может, его конь приучен ко всем этим переменам, - буркнул
Ганелон.
- Все может быть, - машинально ответил я, думая о Даре и о том, что
она сейчас делает.
Мы продолжали спускаться по склону холма, и я потихоньку производил
необходимые изменения. Наша дорога все время сворачивала вправо, медленно,
но верно приближаясь к Черной Дороге.
- Черт! - выругался я, чувствуя, что моя злость превращается в
ненависть. - Эта черная гадость настойчивей страхового агента! Ну ничего,
придет время, я займусь ею всерьез!
Ганелон промолчал. Впрочем, он не мог говорить, потому что уже с
полминуты не отрывался от горлышка бутылки с водой. Увидев, что я него
смотрю, он протянул мне бутылку, и я вволю напился.
Спуск закончился. Дорога, петляя, как заяц, уходила в глубь лесистой
равнины. Это меня устраивало. Во-первых, лошади смогут отдохнуть, а
во-вторых, если за нами действительно гонятся, выследить нас будет
нелегко.
Примерно часом позже я решил, что опасность миновала. Мы
остановились, чтобы перекусить, и почти закончили трапезу, когда Ганелон,
не отрывавший взгляда от далекой вершины холма, вскочил на ноги, прикрывая
глаза ладонью от солнца.
- Нет! - воскликнул я, быстро поднимаясь. - Этого не может быть!
Одинокий всадник выехал из пещеры. На мгновение он остановился, потом
пришпорил коня и поскакал по нашему следу.
- Что будем делать? - спросил Ганелон.
- Уберемся отсюда как можно скорее. Постараюсь по крайней мере
отсрочить неизбежное. Мне надо подумать.
Мы поехали вперед не торопясь, но мысли в моем мозгу мелькали с
сумасшедшей скоростью. Неужели же не было способа как-то его остановить?
Ничего путного мне в голову не приходило.
Стоял прекрасный полдень, и окружающий пейзаж портила лишь Черная
Дорога, к которой мы неуклюже приближались. Мне не хотелось портить его
еще и пролитой кровью, в особенности если она окажется моей. Несмотря на
то, что у Бенедикта не было правой руки, я все равно боялся скрестить с
ним шпаги. От Ганелона ждать помощи не приходилось - мой старший брат
прихлопнет его, как муху, и не заметит.
В очередной раз повернув направо, я поменял отражения и вскоре
почувствовал запах дыма.
- Он нас догоняет! - вскричал Ганелон. - Я только что... Смотрите,
дым! Пожар! Лес горит!
Я рассмеялся и посмотрел через плечо. Холмы затянуло дымом, оранжевое
пламя плясало по траве, слышался треск горящих ветвей. Наши лошади по
собственной инициативе ускорили бег.
- Корвин! Это... вы?
- Да! Если бы склон был крутым и на нем не росли деревья, я пустил бы
по нему лавину!
На какое-то мгновение небо почернело от птиц. Мы ехали совсем близко
от Черной Дороги. Огнедышащий поднял голову и заржал. На его удилах
застыли клочья пены. Он попытался встать на дыбы, потом взбрыкнул. Чемпион
испуганно захрипел и кинулся вправо. Несколько драгоценных минут ушло у
меня на то, чтобы успокоить лошадей и пустить их галопом.
- Он скачет за нами! - воскликнул Ганелон.
Я выругался и хлестнул лошадей. Мы ехали параллельно Черной Дороге,
никуда не сворачивая, и, оглянувшись, я увидел, что весь холм объят
пламенем, а всадник несется по горящему склону во весь опор. Господи! На
каком отражении Бенедикт откопал такого коня?
Я решительно натянул поводья, и постепенно лошади замедлили бег,
остановившись футах в сорока от Черной Дороги.
В конце концов, какая разница, где драться? И кто знает, может быть
подсознательно у меня возникла болезненная тяга к этому черному миру, так
сильно контрастирующему с тем, в котором я жил.
Я протянул вожжи Ганелону и соскочил на землю.
- Что вы собираетесь делать? - спросил он.
- Нам не удалось уйти от погони, и если Бенедикт прорвется сквозь
огонь, он будет здесь через несколько минут. Бежать нет смысла.
Ганелон закрутил вожжи вокруг рожка козел и взялся за шпагу.
- Нет, - сказал я. - Ты никак не сможешь повлиять на исход поединка.
Отгони фургон назад и жди. Если все закончится благополучно, мы продолжим
путь. Если со мной что-нибудь случится, немедленно сдавайся Бенедикту. Ему
нужен только я, и он единственный, кто может отвести тебя в Авалон. По
крайней мере ты, окажешься на родине.
Ганелон нерешительно на меня посмотрел.
- Слушай, что тебе говорят, - сказал я. - Не медли.
Мой спутник опустил глаза и взял вожжи в руки.
- Желаю удачи! - воскликнул он и легонько хлестнул лошадей.
Я сделал несколько шагов в сторону и очутился рядом с полянкой, на
которой росли молодые деревца. Затем я вынул Грейсвандир из ножен, бросил
взгляд на Черную Дорогу сзади и стал ждать.
Всадник, окутанный дымом, появился у самой границы огня. Сомнений не
оставалось: это был Бенедикт. Закутав лицо шарфом и прикрывая обрубком
руки глаза, он несся по склону холма, словно грешник, спасающийся из
преисподней.
Скоро я услышу стук копыт. Из учтивости мне, конечно, следовало
спрятать шпагу в ножны, но я боялся, что не успею ее вытащить.
Я попытался представить, какое оружие Бенедикт выберет для поединка.
Впрочем, это не имело значения, потому что он одинаково хорошо владел