Страница:
-- Эй, мужики!.. -- тихонько сказал им из-за стойки бармен Сережа.
Громко щелкнув, замолчали громкоговорители.
-- Идем, идем, -- ответил за всех Семен Семенович. -- Шурик!.. Брось!
Затихший вновь Шурик, опять глядя в пустое пространство перед собой,
качнулся, вышел из-за стола и неуверенно пошел к дверям. Старушка догнала
его и сунула в руку пакет с надписью "Год Лошади".
Семен Семенович грустно покачал головой. Он осторожно достал из-под
стола перевязанный желтой лентой, шуршащий целлофаном букет и, бережно
прижав его двумя руками к груди, двинулся вслед за Михаилом Сергеевичем.
Старушка помахала им ручкой и ушла к себе на мойку.
-- Чего это ты?.. -- ткнув в букет, спросил Михаил Сергеевич. --
Юбилей?
-- Да вроде того... -- любовно оглядев букет, ответил Семен Семенович.
-- Вот, купил себе. Правда красиво?
-- Сколько стукнуло-то? -- спросил Михаил Сергеевич.
-- Пятьдесят восемь лет, четыре месяца и восемнадцать часов... -- не
задумываясь ответил серьезно Семен Семенович и, подмигнув, объяснил: --
Ровно семьсот месяцев!.. Представляешь? Семь раз по сто!
-- Эх, время идет!.. -- вздохнул Михаил Сергеевич, глядя в темное небо.
Ветер стих и снег валил сверху вниз, медленно-медленно, ровными рядами.
Все вокруг -- земля, деревья, помойка у магазина -- стало белым и чистым.
Семен Семенович присел на корточки и попробовал, как катается снег. Катался
он в тот вечер просто на удивление хорошо, но лепить снеговика в темноте
было как-то не очень интересно.
Беззвучно шагая по свежему снегу рядом с Михаилом Сергеевичем, Семен
Семенович спросил вдруг: -- Слушай, а он на меня, случайно, не обиделся?!
Только честно!.. Это же плохо, если обиделся... Помнишь, мы еще про Шерлока
Холмса смеялись!..
-- Кто? Шурик? А за что?..
-- Не знаю, мне вдруг показалось. Он же сам просил, для своей книжки
дурацкой... А вначале ведь казалось -- толковый мужик, а? Думал даже на
работу к себе пригласить...
-- Да он напился просто. Молодой еще...
-- ...А потом, я ведь все, как было, ему рассказал! Могу и номер садика
сказать, пусть там спросит! Они эту жуткую историю на всю жизнь, наверное,
запомнили. Да и сама нянечка, по-моему, до сих пор еще там работает... Очень
красивый, просто редкий по красоте случай! В газете одной собирались
писать...
Они свернули за угол комиссионного мебельного магазина и пошли темной
аллеей по четко отпечатанным на белом снегу виляющим следам Шурика.
-- И кончается так хорошо! -- согласился Михаил Сергеевич. -- А вот у
нас во дворе, я уже говорил, осенью мужика одного прямо в подворотне
раздели. Представляешь -- догола! А тогда уже холодно было... Так он бегом
-- как припустит! Чтобы не замерзнуть, понимаешь?
КРАХ ОПЕРАЦИИ "ОХОТА НА ДЬЯВОЛА"
Частный детектив Семен Семенович Шукайло жил недалеко от Ростокинского
акведука, полторы остановки от метро ВДНХ, в самой обычной панельной
многоэтажке, на третьем этаже, окнами на речку Яузу.
В этой речке постоянно вылавливали чьи-то трупы. Постоянно -- не в
смысле каждый день, а в смысле, что если в какой-нибудь городской газете
появлялась заметка "В реке найден труп" -- значит речь там шла именно о
Яузе.
Любимым писателем Семена Семеновича был почему-то Достоевский.
После того, как Семена Семеновича уволили из органов -- известно за что
-- на пенсию, он не один месяц перечитывал Достоевского. Перечитал всего и
задумался, что делать дальше. Так и возникло неподалеку от дома Семена
Семеновича знаменитое теперь частное сыскное агентство с немного ироничным
названием "Феликс".
Домоуправление за вполне приличную плату выделило Семену Семеновичу
подвал. Там Семен Семенович установил сейф, шкаф для картотеки, оборудовал
фотолабораторию, сам разрисовал стены довольно сложным узором спокойных
тонов, в стиле Вазарелли, завез кое-какую мебель и проводил теперь в своем
офисе почти все время. Больше читая книги (опять того же Достоевского), но
иногда, не часто, конечно, раскручивая какое-нибудь невероятное
происшествие. О каждом из них -- вы знаете -- потом долго писали в газетах.
Только об одном деле Семена Семеновича не написали до сих пор нигде. О
нем знал до недавнего времени только один человек -- сам Семен Семенович.
И занимался он им по своему собственному заказу. Так сказать, для души.
И на этом самом деле чуть было Богу эту душу и не отдал...
А началось все совсем просто.
Семен Семенович задумался однажды, сидя над книжкой, о глубине мерзости
человеческой.
"Возьмем какого-нибудь подлеца, -- думал он, -- ведь у него тоже есть
какие-то свои, пусть дистрофичные, моральные нормы. А значит, кого-то и он
считает подлецом. Не врагом, как любого порядочного человека, а именно
подлецом. И, значит, этот подлецовский подлец -- еще гаже, еще
отвратительнее... И тут не важно с кого начать. Все равно в результате
последовательного движения по такой цепочке можно выйти на... на такую
мразь! -- Семена Семеновича даже передернуло всего. -- А уж с ней... От
этого мир станет намного светлее. Вот этим бы мне заняться!.." -- Так
однажды подумал Семен Семенович.
Как раз перед этим он закончил самое гадкое (в прямом и переносном
смысле этого слова) дело изо всех, которыми ему когда-либо довелось
заниматься. И понял, сдав, наконец, в городскую прокуратуру все собранные
материалы (вскрывающие преступный сговор владельцев кооперативных буфетов и
платных туалетов на Киевском вокзале), что, не передохнув, не вырвавшись из
этого болота -- просто сойдет с ума.
Тут странная -- и ослепительно красивая, после той мерзости, которой
Семен Семенович только что занимался -- идея -- шаг за шагом вычислить и
обезвредить самого мерзкого человека -- и пришла ему в голову.
Дело было вечером -- тихим, ясным, не по-осеннему теплым. Семен
Семенович, сидя с трубочкой на крылечке своего агентства, написал на
новенькой папке четыре слова: ОПЕРАЦИЯ "ОХОТА НА ДЬЯВОЛА".
Отправной точкой мог стать кто угодно. И Семен Семенович, задумчиво
глядя как несет в далекий океан свои мутные воды река Яуза, начал с самого
себя.
Перебрав в памяти всех мерзавцев, прошедших через его руки за долгие
годы службы в московском уголовном розыске, он понял, кого нужно разыскать.
Еще в начале восьмидесятых Семен Семенович вел дело Ваньки (Ивана) Сидорова,
по кличке Долбень -- мошенника-рецидивиста с большим стажем. Типа совершенно
аморального. И так уж сразу Семену Семеновичу повезло, что сейчас этот
Сидоров был на свободе. И жил, кстати, неподалеку от дома Семена Семеновича
-- в Бибирево.
Уже на следующий день, около семи часов вечера, Семен Семенович с
бутылкой волки в кармане позвонил в знакомую дверь.
-- Здорово, -- успев вставить ногу в щель приоткрывшейся двери,
засмеялся Семен Семенович, -- Долбень! Вижу, не ждал. Не тревожься ты так!
Дело есть... Ногу-то отпусти?..
Долбень медленно отошел от двери.
Операция "Охота на дьявола" началась.
Семен Семенович прошел на кухню, поставил бутылку на стол и сказал: --
Поговорить, Ваня, с тобой надо.
Долбень молча сел на табуретку, хмуро закурил.
-- Сразу скажу, чтоб тебя не стошнило, -- улыбнулся Семен Семенович. --
Из ментов меня поперли.
Долбень недоверчиво вскинул брови, помолчал и, наконец, злорадно
улыбнулся.
-- Это первый повод выпить. За это, думаю, не откажешься?.. -- и Семен
Семенович сковырнул пробку. Долбень подумал, пошарил под столом и достал два
стакана.
-- Второй повод, -- когда они, не чокаясь, выпили, сказал Семен
Семенович, -- то дело с которым я к тебе пришел. За его успех ты тоже
выпить, поверь мне, не откажешься. Что за дело? Рассказываю...
И Семен Семенович опять взял бутылку.
Через полчаса Ванька полез куда-то под шкаф -- уже за своей.
-- Да. Был один гад, -- выпив и хорошо подумав, сказал он наконец. --
Он -- оскорбил меня. И не просто оскорбил, а еще обманул и унизил. Влез в
душу и подло смешал с дерьмом!.. -- его щеки задрожали, толстое небритое
лицо налилось кровью, брови сдвинулись, -- Ящуром его звали, -- скрипнув
зубами, выдавил он. -- Ящуром. -- и, заплакав вдруг от бессилия, сжав
кулаки, прошептал: -- Найди его, Семеныч! Найди!.. Я тебе век буду обязан.
Первый этап операции прошел успешно.
Чтобы поехать в Караганду, где еще отбывал свой срок названный Долбнем
Ящур, Семен Семенович закрыл на неделю свое агентство.
Он поговорил с Ящуром через проволочную сетку, в комнате свиданий.
Клички в зонах дают не зря. Ящур (в миру Федор Макарович Червонцев) оказался
страшным низеньким горбуном со складчатым, изъеденным язвами,
мертвенно-бледным лицом.
Свидание Семену Семеновичу разрешили очень короткое, всего полчаса.
Поэтому он, ничего не скрывая, честно рассказал Федору Макаровичу о цели
своего визита. И пообещал ему, что, если найдет того, кого укажет ему Ящур,
то обязательно сообщит Ящуру как и где этого человека можно будет отыскать
-- рассчитаться за все...
Ящур долго думал. Тусклая пыльная лампочка тихонько покачивалась на
сквозняке. Что-то прошуршало в подполе. Яшур тихонько рыгнул, нервно почесал
в паху, прищурив водянистые глазки, взглянул на Семена Семеновича.
-- Пол-Пот! -- хрипло произнес он. Слово гулко прозвучало в тесной
голой камере. Ящур испугано вздрогнул. Его глаза округлились (как может
происходить от резкой боли...), левая щека два раза дернулась. Он встал и,
еще раз повторив:
-- Пол-Пот! -- стал злобно колотить в дверь. Его увели.
Чтобы найти этого загадочного Пол-Пота Семену Семеновичу потребовалось
два месяца -- ровно шестьдесят один день. И он едва не опоздал. Еще час, и
так удачно начавшаяся цепочка могла оборваться.
Пол-Пот -- маленький, худенький, покрытый с головы до ног татуировками
татарин, сожравший, по слухам, когда-то свою трехлетнюю дочь и старуху-
мать, с трудом понял Семена Семеновича. Но после того, как ему поменяли
капельницу, он вдруг попросил, чтобы Семена Семеновича -- совсем уже было
отчаявшегося -- опять позвали в палату.
С трудом открыв глаза, Пол-Пот растянул тонкие, иссушенные жаром губы в
нечто, изображающее надменную улыбку, и прошептал:
-- Я помню... Хорошо его помню... Только убивай его не быстро...
Долго!..
Корчась, то ли от боли, то ли от ненависти, он выдавил:
-- Степан... Трофимович... Баркасов... -- и умер. Потрясенный Семен
Семенович закрыл Пол-Поту глаза.
Степанов Трофимовичей Баркасовых, с которыми мог, в принципе, быть
знаком Пол-Пот, оказалось несколько. И жизнь каждого из них Семену
Семеновичу пришлось основательно изучить. Нужным оказался только четвертый
Баркасов.
Понять, чем же так ужасен этот четвертый Баркасов, чем он отличается от
предыдущих троих, Семен Семенович вначале никак не мог. А потом -- понял. И
то, что он узнал, было настолько жутко, что даже написать об этом невозможно
-- в самом деле невозможно. Я, по крайней мере, не могу этого сделать.
Немногие из тех, кто имел когда-либо дело с Баркасовым (и остался после
этого в живых и в здравом рассудке), начинали трястись, стоило только Семену
Семеновичу произнести слово "Баркасов".
Все они очень хорошо знали, что сделали бы, повстречав Степана
Трофимовича. Сам он об этом, в общем-то, тоже догадывался. Понять он не мог,
похоже, только одного: как же Семен Семенович его, все-таки, нашел? Но об
этом и сам Семен Семенович до сих пор предпочитает молчать.
Факт остается фактом: однажды вечером подполковник Шукайло и Степан
Трофимович Баркасов встретились.
Они стояли, один на один, за столиком пивного бара -- того, что на
втором этаже, над овощным магазином в доме 194 по проспекту Мира (в этом же
баре Семен Семенович брал когда-то знаменитого Макеева). Баркасов --
низенький, сухонький, неприметный старичок с седой эспаньолкой --
разглядывал Семена Семеновича и, чуть заметно улыбаясь, пил маленькими
глотками пиво.
-- Я знаю почти все о Вас, Баркасов, -- сказал Семен Семенович.
-- Что ж, -- улыбнулся тот, пожимая плечами. -- Это ведь твоя, а не моя
беда... Ох, беда!.. -- покачал он головой.
Семен Семенович вздохнул.
-- Я хочу предложить Вам одну сделку, Степан Трофимович, -- сказал он.
-- Вы -- оставите меня в покое. Я -- забуду все то, что узнал. Но Вы
расскажете мне об одном человеке. И за это я помогу Вам в очень важном,
может быть, самом важном для Вас, деле.
Баркасов усмехнулся.
-- Вы будете рады, что я нашел Вас, -- сказал Семен Семенович. -- Такие
идиоты, как я, встречаются теперь не часто... -- и он рассказал Степану
Трофимовичу, чего от него хочет.
Баркасов долго и одобрительно смеялся, а потом, вдруг, задумался. Его
низенький розовый лоб сморщился, взгляд стал грустным.
-- Был один, -- сказал, наконец, он. -- Был один... ублюдок! -- у него
даже сорвался на этом слове голос. Смущенно откашлявшись, Степан Трофимович
Баркасов спросил, вглядываясь в глаза Семена Семеновича: -- Ты что,
действительно хочешь его найти?!.
Семен Семенович рассеянно кивнул в ответ. Он неожиданно ощутив, как
сильно за последние три месяца устал...
-- Боже, как же давно это было... -- Степан Трофимович Баркасов закрыл
лицо ладонями -- маленькие розовые пальчики были унизаны тяжелыми перстнями,
на одной из золотых печаток была изображена девушка с огромной грудью. --
Очень давно... Такого... Такого... нехорошего человека я никогда больше не
встречал. Только... -- Степан Трофимович взглянул сквозь щелку между
пальцами на Семена Семеновича. -- Согласись -- я ведь должен просто поверить
твоим словам; поэтому -- просто поверь и ты мне: можно я не расскажу тебе,
за что я... его... Почему я его вспомнил? Пожалуйста.
Семен Семенович опять кивнул и закрыл глаза. Испуганное красное лицо
Ваньки-Долбня, ужас в маленьких глазках Ящура, страшная улыбка на высохшем,
желтом, сливающемся с пропотевшей наволочкой лице Пол-Пота.
Усилием воли Семен Семенович открыл глаза: теперь вот он, Баркасов...
Нахмурившись, глядя куда-то влево-вниз, шевелит губами... "Эдуард.
Германович. Корнеев", -- разобрал Семен Семенович.
-- Найди его. Найди! -- говорил Баркасов. -- Тогда я смогу наконец
спокойно умереть... Найди! Прошу! За это я многое смогу для тебя сделать --
ты не пожалеешь...
Но Семену Семеновичу стало уже совсем плохо.
Его стошнило прямо на стол, уставленный пивными кружками.
Побледневший, позеленевший, не в силах открыть глаз, он тихо извинился
перед Баркасовым и потерял сознание.
...Пришел в себя Семен Семенович только дома.
В ужасе осмотревшись, он попросил у Вареньки стакан водки, выпил и
опять забылся в тяжелом сне. Приснился ему тот самый, названный Баркасовым,
Эдуард Германович Корнеев. Он сидел на стуле у изголовья Семена Семеновича и
тихо, на ухо, свистящим испуганным шепотом, называл следующее имя.
Страшное имя: Василий Павлович Коломенцев-Белобородов.
И не было -- наконец-то! -- уже никого, страшнее этого Василия
Павловича Коломенцева-Белобородова.
Вернее... Почти никого...
Проснувшись утром, Семен Семенович первым делом изодрал на мелкие
клочки и спустил в унитаз папку со всеми материалами по операции "Охота на
дьявола"... Потом -- выпил крепкого чая с ватрушкой и, разбудив поцелуем
Варю (жену; кстати -- самого лучшего человека -- без дураков! -- из всех,
кого он знал), спросил у нее:
-- Слушай, Варька. Ты только не удивляйся. Я тут затеял новое
гениальное расследование. Вот только что. Вспомни, скажи, это очень важно:
кто для тебя самый лучший, самый-самый лучший человек на свете?..
-- Ты, Шукайло!.. -- ответила, потягиваясь, Варвара Петровна. И
добавила: -- Хоть, конечно, чокнутый, но все равно -- самый лучший.
Семен Семенович очень удивился.
Он глупо-глупо улыбнулся и, не переставая улыбаться, задумался.
Вот начиная именно с этого самого дня -- это произошло двенадцатого
апреля, в день рождения знаменитого путешественника Пржевальского -- у
подполковника Семена Семеновича Шукайло и было всегда только хорошее
настроение. Какими бы гадостями он дальше в жизни ни занимался.
И жители близлежащих домов чаще стали выходить вечерами на балконы --
послушать, как играет на скрипке Семен Семенович. У самой речки, закрыв
глаза и улыбаясь.
Штокгаузен, Шнитке...
Иногда -- попроще: "Плыву-плыву на лодочке по Яузе-реке!.."
За последние несколько лет у Катиной бабушки заметно сдали нервы.
Плакать на вокзале!..
Бабушка долго целовала Катю; пока не тронулся поезд -- держала ее за
руку; в сотый раз напоминала, как вести себя в дороге. Так вышло, что Катя
-- а ей было уже десять лет -- никогда раньше на поезде не ездила, из Москвы
выезжала только на дачу, с папой, на машине, и еще, один раз, в
пионерлагерь, тоже на автобусе.
Потом плачущая Вера Степановна -- так звали Катину бабушку -- шла по
перрону за набиравшим ход поездом и махала, махала Кате рукой...
Папа сказал, что очень занят, попрощался с Катей еще утром, убегая на
работу. Не глядя в глаза, чмокнул Катю в щечку и ушел. Мама позвонила,
извинилась, что именно сегодня -- надо же!.. -- тоже никак не сможет
проводить, но сказала, что, может быть, встретит, когда Катя будет
возвращаться.
Бабушка, вот, почему-то расплакалась...
Впервые Катя подумала, что путешествие -- очень странная, в сущности,
вещь, еще вчера, в кассе.
Очередь была большая, двигалась медленно. Разглядывая стоявших рядом с
ней людей, Катя заметила вдруг, что в очереди за билетами в другие города
люди очень меняются. Становятся чем-то похожими на детей -- волнуются,
внимательно читают все объявления на стенах, пытаясь вести себя при этом
так, будто -- на самом-то деле! -- ездят в другие города просто каждый день.
Кассир, прежде, чем спросить, куда Кате нужен билет, внимательно-
внимательно посмотрела ей в глаза, улыбнулась одними уголками губ. Потом,
протягивая билет, подмигнула Кате и сказала: -- Приятного путешествия!
Катя ехала в последнем вагоне и, глядя в заднюю дверь, еще долго видела
стоявшую на краю перрона и махавшую чем-то белым бабушку. Когда вокзал и
бабушка стали совсем маленькими, Катя вернулась в купе, села у окна,
посидела немножко, потом достала книжку. Книжка, с первых страниц, оказалась
очень похожей на скучную.
-- Куда едем, девочка?.. -- спросил через минуту сидевший напротив Кати
парень, долговязый, коротко стриженый, в темных очках.
-- В Киев, -- ответила Катя.
Парень хотел что-то еще спросить, сказал даже: -- А..., -- но тут в
купе вошла проводница. Она молча проверила билеты и собрала деньги за
постель.
Кроме парня в темных очках, ехали в Катином купе толстая женщина в
красном пальто и с золотыми зубами и еще -- невысокий седенький старичок.
Старичок, первым сунувший проводнице билет, протянул руку, чтобы
забрать его обратно, тут же понял, что билеты проводница сейчас не отдает,
смутился, покраснел, принялся, глупо улыбаясь, объяснять: -- Не поверите,
первый раз еду в поезде... Кхе-кхе...
Когда проводница, все так же ни на кого не глядя, вышла, прикрыв за
собой дверь, парень в темных очках опять повернулся к Кате.
-- А где это Кив? -- спросил он и улыбнулся. Катя подумала, что бабушка
была права -- деньги на ночь нужно будет спрятать под подушку.
Хороший вопрос -- "Где Киев?" Попробуй ответь.
-- Как я могу вам это объяснить? -- нашлась Катя. -- Там, -- она
махнула рукой по ходу поезда. -- Когда приедем -- сами посмотрите где! --
старичок засмеялся такому ловкому ответу.
-- Мы будем ехать через Кив? -- спросил парень у женщины и старичка.
Женщина, взглянув на Катю, молча улыбнулась, старичок пожал плечами.
"Правильно! Так ему. Чтоб больше не приставал к людям с дурацкими
вопросами" -- подумала Катя.
-- И как это тебя одну родители отпустили? -- покачав головой, сказала
Кате женщина. -- Хочешь конфетку?.. -- улыбнувшись, она протянула Кате
карамельку.
-- Спасибо, -- отказалась Катя.
-- Чего к девушке пристали? -- сказал старичок. -- Она, наверное, к
жениху едет, да? А вы -- конфетку...
Катя улыбнулась в ответ и опять уткнулась в книжку -- никак не могла
дочитать все ту же, восьмую, страницу.
Снова пришла проводница -- лицо у нее было болезненно бледное, совсем
белое -- и спросила, сколько принести чаю. Похоже, она действительно очень
плохо себя чувствовала. На вопрос парня: -- Мы что, едем теперь через... --
он посмотрел на Катю, -- ...как его... Кив, да? -- проводница не ответила;
пошатываясь, она вышла из купе.
-- Вам плохо? -- громко спросила, высунув голову в коридор, Катина
соседка ("Уже давно пора пальто снять" -- подумала Катя), но, не получив
ответа, лишь сочувственно покачала головой: -- Заметили, какая бледная?
Старичок и парень кивнули.
В соседнем купе о чем-то громко спорили. Кто-то вышел в коридор и
громко сказал: -- Нужно просто спросить у проводницы!..
-- А вы куда едете? -- спросил парень у старичка и женщины. -- Тоже до
Мурманска, или раньше выходите?
Старичок и женщина переглянулись и улыбнулись.
-- Нет, сынок, мы... до Челябинска! -- нежно-нежно ответил старичок.
Женщина прыснула.
Парень пожал плечами и повернулся к окну. Потом встал, достал из
кармана плаща сигареты и вышел, держась за полки руками. Вагон сильно
раскачивало.
-- Странный у нас попутчик, -- сказала женщина, расстегивая, наконец,
пальто.
Старичок кивнул. -- И завтра еще целый день с ним ехать, -- подумав
добавил он.
-- А что, -- удивилась женщина, -- поезд не скорый?! Мне сказали, что
утром уже будем в Минске...
Старичок удивленно взглянул на нее, потом на Катю и открыл рот, чтобы
что-то спросить, но в этот момент в коридоре раздался звон, что-то
загрохотало, послышались испуганные возгласы.
Выглянув вслед за старичком и женщиной из купе, Катя увидела, как
несколько человек пытаются поднять с пола проводницу. -- Она ногу себе,
похоже, обварила! -- испуганно сказал кто-то. По полу перекатывались стаканы
и подстаканники. -- Ничего страшного... Обморок... Вы заметили, какая она
была бледная...
-- Я же заметила, какая она была бледная! -- сказала, сев на место,
женщина. -- Это, наверное, из-за погоды -- давление меняется.
-- Ну что, разобрались? -- спросила в коридоре какая-то дама у
проходившего мужчины, по голосу, похоже, того самого, из соседнего купе,
который собирался что-то узнать у проводницы.
-- Не успел, -- ответил мужчина.
-- Кошмар, -- сказала дама и они ушли к себе в купе. Оттуда опять
послышались громкие голоса.
-- Да, так вы сказали в... Минск? -- спросил у своей соседки старичок.
Катя, не отрывая взгляда от страницы, прислушалась.
-- В Минск, -- сказала женщина, снимая, наконец, пальто. -- Куда же
еще?
-- Вообще-то в Челябинск, -- помолчав, ответил старичок.
Открылась дверь купе, вернулся из тамбура парень. Спрятав сигареты, он
сел и сказал: -- Что-то нехорошее происходит. Весь вагон шумит, -- мимо купе
кто-то пробежал, в другом конце коридора завизжала женщина, -- Спорят, кто
куда едет, -- тихо добавил парень, помолчав.
Из соседнего купе донеслось отчетливо -- Ташкент... Ташкент...
Опять кто-то пробежал по коридору
-- У меня же на билете было написано "Минск", -- испуганно вытаращив
глаза, сказала женщина.
-- Ми-и-инск, -- как бы пробуя слово на вкус, задумчиво повторил
старичок и, помолчав, спросил, вдруг, оживившись, у парня -- Так, значит, вы
действительно едете в этот, как его, Кискинск?..
-- Мурманск, -- поправил его парень
-- Ужас! -- женщина вскочила и выбежала из купе. Катя отложила книжку.
-- А я -- в Челябинск, -- сказал старичок, встал и тоже вышел из купе.
Парень посидел немного и тоже вышел. В коридоре поднялся крик.
Столпившись в узком проходе, размахивая руками, все спорили. То и дело
кто-нибудь пробегал из конца в конец вагона. У самой двери Катиного купе
стояла и тихо плакала, цепко ухватившись за поручень, маленькая старушка в
сереньком платочке.
-- Надо пойти в соседний вагон, -- сказал старичок -- Наша
проводница...
-- Я уже был в соседнем, -- бросил проходивший мимо майор, кажется,
артиллерист, в расстегнутой гимнастерке, -- Эти гады упились в жопу, лыка не
вяжут...
-- Тише! Здесь дети! -- сказала женщина из Катиного купе, но майор уже
ушел -- Что же делать?.. -- всхлипнув, спросила она, ни к кому конкретно не
обращаясь.
Стоявший рядом толстяк в тренировочном костюме, спросил -- А вы куда
едете?
-- В Минск.
-- А я в Челябинск, -- сказал старичок.
-- Боже мой, -- ответил толстяк и замолчал.
-- А вы куда? -- спросил у него парень.
-- В Беложопск, -- тихо ответил толстяк, -- Господи! Хоть кто-то еще
едет в Беложопск?!! -- закричал он.
Никто не обратил на него внимания.
Бородатый мужчина в роговых очках, стоявший с другой стороны, громко
повторял: -- Я только одно совершенно точно знаю: Крыжополь и Улан-Уде в
разных концах карты. Я лично перед отъездом смотрел одну карту.
-- Кто едет в Беложопск! -- опять закричал толстяк -- Беложопск! Кто в
Беложопск едет!
Старушка испуганно перекрестилась.
-- Боже мой! -- повторила, сверкнув золотыми зубами, женщина из
Катиного купе.
Катя спрятала книгу в сумку и переложила все деньги в карман джинсов.
Старичок вернулся в купе, сел, посмотрел на Катю.
-- Куда, ты говоришь, едешь? В Киевск?
Катя не ответила.
Старичок помолчал, помотал головой и, закрыв глаза, откинулся к стене.
За окном, в сумерках, неслись дома, фонари, прогромыхал встречный поезд.
Вернулась женщина.
-- Мы в последнем вагоне, -- сказала она. -- В следующем проводники, --
она всхлипнула, -- почему-то пьяные. А дальше дверь не могут открыть.
В купе заглянула испуганная девушка в длинном свитере и потертых
джинсах с вышитыми над коленками узорами и цветами.
-- Извините, -- спросила она, -- в Пизду никто не едет?.. -- и, обведя
всех взглядом, тихонько ушла.
Недалеко в коридоре кто-то смеялся.
-- На север! -- кричали за стеной -- Я говорю -- на север! Какой
Громко щелкнув, замолчали громкоговорители.
-- Идем, идем, -- ответил за всех Семен Семенович. -- Шурик!.. Брось!
Затихший вновь Шурик, опять глядя в пустое пространство перед собой,
качнулся, вышел из-за стола и неуверенно пошел к дверям. Старушка догнала
его и сунула в руку пакет с надписью "Год Лошади".
Семен Семенович грустно покачал головой. Он осторожно достал из-под
стола перевязанный желтой лентой, шуршащий целлофаном букет и, бережно
прижав его двумя руками к груди, двинулся вслед за Михаилом Сергеевичем.
Старушка помахала им ручкой и ушла к себе на мойку.
-- Чего это ты?.. -- ткнув в букет, спросил Михаил Сергеевич. --
Юбилей?
-- Да вроде того... -- любовно оглядев букет, ответил Семен Семенович.
-- Вот, купил себе. Правда красиво?
-- Сколько стукнуло-то? -- спросил Михаил Сергеевич.
-- Пятьдесят восемь лет, четыре месяца и восемнадцать часов... -- не
задумываясь ответил серьезно Семен Семенович и, подмигнув, объяснил: --
Ровно семьсот месяцев!.. Представляешь? Семь раз по сто!
-- Эх, время идет!.. -- вздохнул Михаил Сергеевич, глядя в темное небо.
Ветер стих и снег валил сверху вниз, медленно-медленно, ровными рядами.
Все вокруг -- земля, деревья, помойка у магазина -- стало белым и чистым.
Семен Семенович присел на корточки и попробовал, как катается снег. Катался
он в тот вечер просто на удивление хорошо, но лепить снеговика в темноте
было как-то не очень интересно.
Беззвучно шагая по свежему снегу рядом с Михаилом Сергеевичем, Семен
Семенович спросил вдруг: -- Слушай, а он на меня, случайно, не обиделся?!
Только честно!.. Это же плохо, если обиделся... Помнишь, мы еще про Шерлока
Холмса смеялись!..
-- Кто? Шурик? А за что?..
-- Не знаю, мне вдруг показалось. Он же сам просил, для своей книжки
дурацкой... А вначале ведь казалось -- толковый мужик, а? Думал даже на
работу к себе пригласить...
-- Да он напился просто. Молодой еще...
-- ...А потом, я ведь все, как было, ему рассказал! Могу и номер садика
сказать, пусть там спросит! Они эту жуткую историю на всю жизнь, наверное,
запомнили. Да и сама нянечка, по-моему, до сих пор еще там работает... Очень
красивый, просто редкий по красоте случай! В газете одной собирались
писать...
Они свернули за угол комиссионного мебельного магазина и пошли темной
аллеей по четко отпечатанным на белом снегу виляющим следам Шурика.
-- И кончается так хорошо! -- согласился Михаил Сергеевич. -- А вот у
нас во дворе, я уже говорил, осенью мужика одного прямо в подворотне
раздели. Представляешь -- догола! А тогда уже холодно было... Так он бегом
-- как припустит! Чтобы не замерзнуть, понимаешь?
КРАХ ОПЕРАЦИИ "ОХОТА НА ДЬЯВОЛА"
Частный детектив Семен Семенович Шукайло жил недалеко от Ростокинского
акведука, полторы остановки от метро ВДНХ, в самой обычной панельной
многоэтажке, на третьем этаже, окнами на речку Яузу.
В этой речке постоянно вылавливали чьи-то трупы. Постоянно -- не в
смысле каждый день, а в смысле, что если в какой-нибудь городской газете
появлялась заметка "В реке найден труп" -- значит речь там шла именно о
Яузе.
Любимым писателем Семена Семеновича был почему-то Достоевский.
После того, как Семена Семеновича уволили из органов -- известно за что
-- на пенсию, он не один месяц перечитывал Достоевского. Перечитал всего и
задумался, что делать дальше. Так и возникло неподалеку от дома Семена
Семеновича знаменитое теперь частное сыскное агентство с немного ироничным
названием "Феликс".
Домоуправление за вполне приличную плату выделило Семену Семеновичу
подвал. Там Семен Семенович установил сейф, шкаф для картотеки, оборудовал
фотолабораторию, сам разрисовал стены довольно сложным узором спокойных
тонов, в стиле Вазарелли, завез кое-какую мебель и проводил теперь в своем
офисе почти все время. Больше читая книги (опять того же Достоевского), но
иногда, не часто, конечно, раскручивая какое-нибудь невероятное
происшествие. О каждом из них -- вы знаете -- потом долго писали в газетах.
Только об одном деле Семена Семеновича не написали до сих пор нигде. О
нем знал до недавнего времени только один человек -- сам Семен Семенович.
И занимался он им по своему собственному заказу. Так сказать, для души.
И на этом самом деле чуть было Богу эту душу и не отдал...
А началось все совсем просто.
Семен Семенович задумался однажды, сидя над книжкой, о глубине мерзости
человеческой.
"Возьмем какого-нибудь подлеца, -- думал он, -- ведь у него тоже есть
какие-то свои, пусть дистрофичные, моральные нормы. А значит, кого-то и он
считает подлецом. Не врагом, как любого порядочного человека, а именно
подлецом. И, значит, этот подлецовский подлец -- еще гаже, еще
отвратительнее... И тут не важно с кого начать. Все равно в результате
последовательного движения по такой цепочке можно выйти на... на такую
мразь! -- Семена Семеновича даже передернуло всего. -- А уж с ней... От
этого мир станет намного светлее. Вот этим бы мне заняться!.." -- Так
однажды подумал Семен Семенович.
Как раз перед этим он закончил самое гадкое (в прямом и переносном
смысле этого слова) дело изо всех, которыми ему когда-либо довелось
заниматься. И понял, сдав, наконец, в городскую прокуратуру все собранные
материалы (вскрывающие преступный сговор владельцев кооперативных буфетов и
платных туалетов на Киевском вокзале), что, не передохнув, не вырвавшись из
этого болота -- просто сойдет с ума.
Тут странная -- и ослепительно красивая, после той мерзости, которой
Семен Семенович только что занимался -- идея -- шаг за шагом вычислить и
обезвредить самого мерзкого человека -- и пришла ему в голову.
Дело было вечером -- тихим, ясным, не по-осеннему теплым. Семен
Семенович, сидя с трубочкой на крылечке своего агентства, написал на
новенькой папке четыре слова: ОПЕРАЦИЯ "ОХОТА НА ДЬЯВОЛА".
Отправной точкой мог стать кто угодно. И Семен Семенович, задумчиво
глядя как несет в далекий океан свои мутные воды река Яуза, начал с самого
себя.
Перебрав в памяти всех мерзавцев, прошедших через его руки за долгие
годы службы в московском уголовном розыске, он понял, кого нужно разыскать.
Еще в начале восьмидесятых Семен Семенович вел дело Ваньки (Ивана) Сидорова,
по кличке Долбень -- мошенника-рецидивиста с большим стажем. Типа совершенно
аморального. И так уж сразу Семену Семеновичу повезло, что сейчас этот
Сидоров был на свободе. И жил, кстати, неподалеку от дома Семена Семеновича
-- в Бибирево.
Уже на следующий день, около семи часов вечера, Семен Семенович с
бутылкой волки в кармане позвонил в знакомую дверь.
-- Здорово, -- успев вставить ногу в щель приоткрывшейся двери,
засмеялся Семен Семенович, -- Долбень! Вижу, не ждал. Не тревожься ты так!
Дело есть... Ногу-то отпусти?..
Долбень медленно отошел от двери.
Операция "Охота на дьявола" началась.
Семен Семенович прошел на кухню, поставил бутылку на стол и сказал: --
Поговорить, Ваня, с тобой надо.
Долбень молча сел на табуретку, хмуро закурил.
-- Сразу скажу, чтоб тебя не стошнило, -- улыбнулся Семен Семенович. --
Из ментов меня поперли.
Долбень недоверчиво вскинул брови, помолчал и, наконец, злорадно
улыбнулся.
-- Это первый повод выпить. За это, думаю, не откажешься?.. -- и Семен
Семенович сковырнул пробку. Долбень подумал, пошарил под столом и достал два
стакана.
-- Второй повод, -- когда они, не чокаясь, выпили, сказал Семен
Семенович, -- то дело с которым я к тебе пришел. За его успех ты тоже
выпить, поверь мне, не откажешься. Что за дело? Рассказываю...
И Семен Семенович опять взял бутылку.
Через полчаса Ванька полез куда-то под шкаф -- уже за своей.
-- Да. Был один гад, -- выпив и хорошо подумав, сказал он наконец. --
Он -- оскорбил меня. И не просто оскорбил, а еще обманул и унизил. Влез в
душу и подло смешал с дерьмом!.. -- его щеки задрожали, толстое небритое
лицо налилось кровью, брови сдвинулись, -- Ящуром его звали, -- скрипнув
зубами, выдавил он. -- Ящуром. -- и, заплакав вдруг от бессилия, сжав
кулаки, прошептал: -- Найди его, Семеныч! Найди!.. Я тебе век буду обязан.
Первый этап операции прошел успешно.
Чтобы поехать в Караганду, где еще отбывал свой срок названный Долбнем
Ящур, Семен Семенович закрыл на неделю свое агентство.
Он поговорил с Ящуром через проволочную сетку, в комнате свиданий.
Клички в зонах дают не зря. Ящур (в миру Федор Макарович Червонцев) оказался
страшным низеньким горбуном со складчатым, изъеденным язвами,
мертвенно-бледным лицом.
Свидание Семену Семеновичу разрешили очень короткое, всего полчаса.
Поэтому он, ничего не скрывая, честно рассказал Федору Макаровичу о цели
своего визита. И пообещал ему, что, если найдет того, кого укажет ему Ящур,
то обязательно сообщит Ящуру как и где этого человека можно будет отыскать
-- рассчитаться за все...
Ящур долго думал. Тусклая пыльная лампочка тихонько покачивалась на
сквозняке. Что-то прошуршало в подполе. Яшур тихонько рыгнул, нервно почесал
в паху, прищурив водянистые глазки, взглянул на Семена Семеновича.
-- Пол-Пот! -- хрипло произнес он. Слово гулко прозвучало в тесной
голой камере. Ящур испугано вздрогнул. Его глаза округлились (как может
происходить от резкой боли...), левая щека два раза дернулась. Он встал и,
еще раз повторив:
-- Пол-Пот! -- стал злобно колотить в дверь. Его увели.
Чтобы найти этого загадочного Пол-Пота Семену Семеновичу потребовалось
два месяца -- ровно шестьдесят один день. И он едва не опоздал. Еще час, и
так удачно начавшаяся цепочка могла оборваться.
Пол-Пот -- маленький, худенький, покрытый с головы до ног татуировками
татарин, сожравший, по слухам, когда-то свою трехлетнюю дочь и старуху-
мать, с трудом понял Семена Семеновича. Но после того, как ему поменяли
капельницу, он вдруг попросил, чтобы Семена Семеновича -- совсем уже было
отчаявшегося -- опять позвали в палату.
С трудом открыв глаза, Пол-Пот растянул тонкие, иссушенные жаром губы в
нечто, изображающее надменную улыбку, и прошептал:
-- Я помню... Хорошо его помню... Только убивай его не быстро...
Долго!..
Корчась, то ли от боли, то ли от ненависти, он выдавил:
-- Степан... Трофимович... Баркасов... -- и умер. Потрясенный Семен
Семенович закрыл Пол-Поту глаза.
Степанов Трофимовичей Баркасовых, с которыми мог, в принципе, быть
знаком Пол-Пот, оказалось несколько. И жизнь каждого из них Семену
Семеновичу пришлось основательно изучить. Нужным оказался только четвертый
Баркасов.
Понять, чем же так ужасен этот четвертый Баркасов, чем он отличается от
предыдущих троих, Семен Семенович вначале никак не мог. А потом -- понял. И
то, что он узнал, было настолько жутко, что даже написать об этом невозможно
-- в самом деле невозможно. Я, по крайней мере, не могу этого сделать.
Немногие из тех, кто имел когда-либо дело с Баркасовым (и остался после
этого в живых и в здравом рассудке), начинали трястись, стоило только Семену
Семеновичу произнести слово "Баркасов".
Все они очень хорошо знали, что сделали бы, повстречав Степана
Трофимовича. Сам он об этом, в общем-то, тоже догадывался. Понять он не мог,
похоже, только одного: как же Семен Семенович его, все-таки, нашел? Но об
этом и сам Семен Семенович до сих пор предпочитает молчать.
Факт остается фактом: однажды вечером подполковник Шукайло и Степан
Трофимович Баркасов встретились.
Они стояли, один на один, за столиком пивного бара -- того, что на
втором этаже, над овощным магазином в доме 194 по проспекту Мира (в этом же
баре Семен Семенович брал когда-то знаменитого Макеева). Баркасов --
низенький, сухонький, неприметный старичок с седой эспаньолкой --
разглядывал Семена Семеновича и, чуть заметно улыбаясь, пил маленькими
глотками пиво.
-- Я знаю почти все о Вас, Баркасов, -- сказал Семен Семенович.
-- Что ж, -- улыбнулся тот, пожимая плечами. -- Это ведь твоя, а не моя
беда... Ох, беда!.. -- покачал он головой.
Семен Семенович вздохнул.
-- Я хочу предложить Вам одну сделку, Степан Трофимович, -- сказал он.
-- Вы -- оставите меня в покое. Я -- забуду все то, что узнал. Но Вы
расскажете мне об одном человеке. И за это я помогу Вам в очень важном,
может быть, самом важном для Вас, деле.
Баркасов усмехнулся.
-- Вы будете рады, что я нашел Вас, -- сказал Семен Семенович. -- Такие
идиоты, как я, встречаются теперь не часто... -- и он рассказал Степану
Трофимовичу, чего от него хочет.
Баркасов долго и одобрительно смеялся, а потом, вдруг, задумался. Его
низенький розовый лоб сморщился, взгляд стал грустным.
-- Был один, -- сказал, наконец, он. -- Был один... ублюдок! -- у него
даже сорвался на этом слове голос. Смущенно откашлявшись, Степан Трофимович
Баркасов спросил, вглядываясь в глаза Семена Семеновича: -- Ты что,
действительно хочешь его найти?!.
Семен Семенович рассеянно кивнул в ответ. Он неожиданно ощутив, как
сильно за последние три месяца устал...
-- Боже, как же давно это было... -- Степан Трофимович Баркасов закрыл
лицо ладонями -- маленькие розовые пальчики были унизаны тяжелыми перстнями,
на одной из золотых печаток была изображена девушка с огромной грудью. --
Очень давно... Такого... Такого... нехорошего человека я никогда больше не
встречал. Только... -- Степан Трофимович взглянул сквозь щелку между
пальцами на Семена Семеновича. -- Согласись -- я ведь должен просто поверить
твоим словам; поэтому -- просто поверь и ты мне: можно я не расскажу тебе,
за что я... его... Почему я его вспомнил? Пожалуйста.
Семен Семенович опять кивнул и закрыл глаза. Испуганное красное лицо
Ваньки-Долбня, ужас в маленьких глазках Ящура, страшная улыбка на высохшем,
желтом, сливающемся с пропотевшей наволочкой лице Пол-Пота.
Усилием воли Семен Семенович открыл глаза: теперь вот он, Баркасов...
Нахмурившись, глядя куда-то влево-вниз, шевелит губами... "Эдуард.
Германович. Корнеев", -- разобрал Семен Семенович.
-- Найди его. Найди! -- говорил Баркасов. -- Тогда я смогу наконец
спокойно умереть... Найди! Прошу! За это я многое смогу для тебя сделать --
ты не пожалеешь...
Но Семену Семеновичу стало уже совсем плохо.
Его стошнило прямо на стол, уставленный пивными кружками.
Побледневший, позеленевший, не в силах открыть глаз, он тихо извинился
перед Баркасовым и потерял сознание.
...Пришел в себя Семен Семенович только дома.
В ужасе осмотревшись, он попросил у Вареньки стакан водки, выпил и
опять забылся в тяжелом сне. Приснился ему тот самый, названный Баркасовым,
Эдуард Германович Корнеев. Он сидел на стуле у изголовья Семена Семеновича и
тихо, на ухо, свистящим испуганным шепотом, называл следующее имя.
Страшное имя: Василий Павлович Коломенцев-Белобородов.
И не было -- наконец-то! -- уже никого, страшнее этого Василия
Павловича Коломенцева-Белобородова.
Вернее... Почти никого...
Проснувшись утром, Семен Семенович первым делом изодрал на мелкие
клочки и спустил в унитаз папку со всеми материалами по операции "Охота на
дьявола"... Потом -- выпил крепкого чая с ватрушкой и, разбудив поцелуем
Варю (жену; кстати -- самого лучшего человека -- без дураков! -- из всех,
кого он знал), спросил у нее:
-- Слушай, Варька. Ты только не удивляйся. Я тут затеял новое
гениальное расследование. Вот только что. Вспомни, скажи, это очень важно:
кто для тебя самый лучший, самый-самый лучший человек на свете?..
-- Ты, Шукайло!.. -- ответила, потягиваясь, Варвара Петровна. И
добавила: -- Хоть, конечно, чокнутый, но все равно -- самый лучший.
Семен Семенович очень удивился.
Он глупо-глупо улыбнулся и, не переставая улыбаться, задумался.
Вот начиная именно с этого самого дня -- это произошло двенадцатого
апреля, в день рождения знаменитого путешественника Пржевальского -- у
подполковника Семена Семеновича Шукайло и было всегда только хорошее
настроение. Какими бы гадостями он дальше в жизни ни занимался.
И жители близлежащих домов чаще стали выходить вечерами на балконы --
послушать, как играет на скрипке Семен Семенович. У самой речки, закрыв
глаза и улыбаясь.
Штокгаузен, Шнитке...
Иногда -- попроще: "Плыву-плыву на лодочке по Яузе-реке!.."
За последние несколько лет у Катиной бабушки заметно сдали нервы.
Плакать на вокзале!..
Бабушка долго целовала Катю; пока не тронулся поезд -- держала ее за
руку; в сотый раз напоминала, как вести себя в дороге. Так вышло, что Катя
-- а ей было уже десять лет -- никогда раньше на поезде не ездила, из Москвы
выезжала только на дачу, с папой, на машине, и еще, один раз, в
пионерлагерь, тоже на автобусе.
Потом плачущая Вера Степановна -- так звали Катину бабушку -- шла по
перрону за набиравшим ход поездом и махала, махала Кате рукой...
Папа сказал, что очень занят, попрощался с Катей еще утром, убегая на
работу. Не глядя в глаза, чмокнул Катю в щечку и ушел. Мама позвонила,
извинилась, что именно сегодня -- надо же!.. -- тоже никак не сможет
проводить, но сказала, что, может быть, встретит, когда Катя будет
возвращаться.
Бабушка, вот, почему-то расплакалась...
Впервые Катя подумала, что путешествие -- очень странная, в сущности,
вещь, еще вчера, в кассе.
Очередь была большая, двигалась медленно. Разглядывая стоявших рядом с
ней людей, Катя заметила вдруг, что в очереди за билетами в другие города
люди очень меняются. Становятся чем-то похожими на детей -- волнуются,
внимательно читают все объявления на стенах, пытаясь вести себя при этом
так, будто -- на самом-то деле! -- ездят в другие города просто каждый день.
Кассир, прежде, чем спросить, куда Кате нужен билет, внимательно-
внимательно посмотрела ей в глаза, улыбнулась одними уголками губ. Потом,
протягивая билет, подмигнула Кате и сказала: -- Приятного путешествия!
Катя ехала в последнем вагоне и, глядя в заднюю дверь, еще долго видела
стоявшую на краю перрона и махавшую чем-то белым бабушку. Когда вокзал и
бабушка стали совсем маленькими, Катя вернулась в купе, села у окна,
посидела немножко, потом достала книжку. Книжка, с первых страниц, оказалась
очень похожей на скучную.
-- Куда едем, девочка?.. -- спросил через минуту сидевший напротив Кати
парень, долговязый, коротко стриженый, в темных очках.
-- В Киев, -- ответила Катя.
Парень хотел что-то еще спросить, сказал даже: -- А..., -- но тут в
купе вошла проводница. Она молча проверила билеты и собрала деньги за
постель.
Кроме парня в темных очках, ехали в Катином купе толстая женщина в
красном пальто и с золотыми зубами и еще -- невысокий седенький старичок.
Старичок, первым сунувший проводнице билет, протянул руку, чтобы
забрать его обратно, тут же понял, что билеты проводница сейчас не отдает,
смутился, покраснел, принялся, глупо улыбаясь, объяснять: -- Не поверите,
первый раз еду в поезде... Кхе-кхе...
Когда проводница, все так же ни на кого не глядя, вышла, прикрыв за
собой дверь, парень в темных очках опять повернулся к Кате.
-- А где это Кив? -- спросил он и улыбнулся. Катя подумала, что бабушка
была права -- деньги на ночь нужно будет спрятать под подушку.
Хороший вопрос -- "Где Киев?" Попробуй ответь.
-- Как я могу вам это объяснить? -- нашлась Катя. -- Там, -- она
махнула рукой по ходу поезда. -- Когда приедем -- сами посмотрите где! --
старичок засмеялся такому ловкому ответу.
-- Мы будем ехать через Кив? -- спросил парень у женщины и старичка.
Женщина, взглянув на Катю, молча улыбнулась, старичок пожал плечами.
"Правильно! Так ему. Чтоб больше не приставал к людям с дурацкими
вопросами" -- подумала Катя.
-- И как это тебя одну родители отпустили? -- покачав головой, сказала
Кате женщина. -- Хочешь конфетку?.. -- улыбнувшись, она протянула Кате
карамельку.
-- Спасибо, -- отказалась Катя.
-- Чего к девушке пристали? -- сказал старичок. -- Она, наверное, к
жениху едет, да? А вы -- конфетку...
Катя улыбнулась в ответ и опять уткнулась в книжку -- никак не могла
дочитать все ту же, восьмую, страницу.
Снова пришла проводница -- лицо у нее было болезненно бледное, совсем
белое -- и спросила, сколько принести чаю. Похоже, она действительно очень
плохо себя чувствовала. На вопрос парня: -- Мы что, едем теперь через... --
он посмотрел на Катю, -- ...как его... Кив, да? -- проводница не ответила;
пошатываясь, она вышла из купе.
-- Вам плохо? -- громко спросила, высунув голову в коридор, Катина
соседка ("Уже давно пора пальто снять" -- подумала Катя), но, не получив
ответа, лишь сочувственно покачала головой: -- Заметили, какая бледная?
Старичок и парень кивнули.
В соседнем купе о чем-то громко спорили. Кто-то вышел в коридор и
громко сказал: -- Нужно просто спросить у проводницы!..
-- А вы куда едете? -- спросил парень у старичка и женщины. -- Тоже до
Мурманска, или раньше выходите?
Старичок и женщина переглянулись и улыбнулись.
-- Нет, сынок, мы... до Челябинска! -- нежно-нежно ответил старичок.
Женщина прыснула.
Парень пожал плечами и повернулся к окну. Потом встал, достал из
кармана плаща сигареты и вышел, держась за полки руками. Вагон сильно
раскачивало.
-- Странный у нас попутчик, -- сказала женщина, расстегивая, наконец,
пальто.
Старичок кивнул. -- И завтра еще целый день с ним ехать, -- подумав
добавил он.
-- А что, -- удивилась женщина, -- поезд не скорый?! Мне сказали, что
утром уже будем в Минске...
Старичок удивленно взглянул на нее, потом на Катю и открыл рот, чтобы
что-то спросить, но в этот момент в коридоре раздался звон, что-то
загрохотало, послышались испуганные возгласы.
Выглянув вслед за старичком и женщиной из купе, Катя увидела, как
несколько человек пытаются поднять с пола проводницу. -- Она ногу себе,
похоже, обварила! -- испуганно сказал кто-то. По полу перекатывались стаканы
и подстаканники. -- Ничего страшного... Обморок... Вы заметили, какая она
была бледная...
-- Я же заметила, какая она была бледная! -- сказала, сев на место,
женщина. -- Это, наверное, из-за погоды -- давление меняется.
-- Ну что, разобрались? -- спросила в коридоре какая-то дама у
проходившего мужчины, по голосу, похоже, того самого, из соседнего купе,
который собирался что-то узнать у проводницы.
-- Не успел, -- ответил мужчина.
-- Кошмар, -- сказала дама и они ушли к себе в купе. Оттуда опять
послышались громкие голоса.
-- Да, так вы сказали в... Минск? -- спросил у своей соседки старичок.
Катя, не отрывая взгляда от страницы, прислушалась.
-- В Минск, -- сказала женщина, снимая, наконец, пальто. -- Куда же
еще?
-- Вообще-то в Челябинск, -- помолчав, ответил старичок.
Открылась дверь купе, вернулся из тамбура парень. Спрятав сигареты, он
сел и сказал: -- Что-то нехорошее происходит. Весь вагон шумит, -- мимо купе
кто-то пробежал, в другом конце коридора завизжала женщина, -- Спорят, кто
куда едет, -- тихо добавил парень, помолчав.
Из соседнего купе донеслось отчетливо -- Ташкент... Ташкент...
Опять кто-то пробежал по коридору
-- У меня же на билете было написано "Минск", -- испуганно вытаращив
глаза, сказала женщина.
-- Ми-и-инск, -- как бы пробуя слово на вкус, задумчиво повторил
старичок и, помолчав, спросил, вдруг, оживившись, у парня -- Так, значит, вы
действительно едете в этот, как его, Кискинск?..
-- Мурманск, -- поправил его парень
-- Ужас! -- женщина вскочила и выбежала из купе. Катя отложила книжку.
-- А я -- в Челябинск, -- сказал старичок, встал и тоже вышел из купе.
Парень посидел немного и тоже вышел. В коридоре поднялся крик.
Столпившись в узком проходе, размахивая руками, все спорили. То и дело
кто-нибудь пробегал из конца в конец вагона. У самой двери Катиного купе
стояла и тихо плакала, цепко ухватившись за поручень, маленькая старушка в
сереньком платочке.
-- Надо пойти в соседний вагон, -- сказал старичок -- Наша
проводница...
-- Я уже был в соседнем, -- бросил проходивший мимо майор, кажется,
артиллерист, в расстегнутой гимнастерке, -- Эти гады упились в жопу, лыка не
вяжут...
-- Тише! Здесь дети! -- сказала женщина из Катиного купе, но майор уже
ушел -- Что же делать?.. -- всхлипнув, спросила она, ни к кому конкретно не
обращаясь.
Стоявший рядом толстяк в тренировочном костюме, спросил -- А вы куда
едете?
-- В Минск.
-- А я в Челябинск, -- сказал старичок.
-- Боже мой, -- ответил толстяк и замолчал.
-- А вы куда? -- спросил у него парень.
-- В Беложопск, -- тихо ответил толстяк, -- Господи! Хоть кто-то еще
едет в Беложопск?!! -- закричал он.
Никто не обратил на него внимания.
Бородатый мужчина в роговых очках, стоявший с другой стороны, громко
повторял: -- Я только одно совершенно точно знаю: Крыжополь и Улан-Уде в
разных концах карты. Я лично перед отъездом смотрел одну карту.
-- Кто едет в Беложопск! -- опять закричал толстяк -- Беложопск! Кто в
Беложопск едет!
Старушка испуганно перекрестилась.
-- Боже мой! -- повторила, сверкнув золотыми зубами, женщина из
Катиного купе.
Катя спрятала книгу в сумку и переложила все деньги в карман джинсов.
Старичок вернулся в купе, сел, посмотрел на Катю.
-- Куда, ты говоришь, едешь? В Киевск?
Катя не ответила.
Старичок помолчал, помотал головой и, закрыв глаза, откинулся к стене.
За окном, в сумерках, неслись дома, фонари, прогромыхал встречный поезд.
Вернулась женщина.
-- Мы в последнем вагоне, -- сказала она. -- В следующем проводники, --
она всхлипнула, -- почему-то пьяные. А дальше дверь не могут открыть.
В купе заглянула испуганная девушка в длинном свитере и потертых
джинсах с вышитыми над коленками узорами и цветами.
-- Извините, -- спросила она, -- в Пизду никто не едет?.. -- и, обведя
всех взглядом, тихонько ушла.
Недалеко в коридоре кто-то смеялся.
-- На север! -- кричали за стеной -- Я говорю -- на север! Какой