Страница:
этим даже то, что в квартире над нами сейчас, может быть, лежит бомба и
через те же восемь секунд взорвется, продавит на нас потолок -- это ерунда!
И то, что в любую секунду может остановиться сердце -- тоже ерунда... Но то,
что через минуту я подумаю о чем-то -- а о чем, не знаю! -- вот это
страшно... Подумаю, увижу мир как-то по-другому, а как? Как угодно! Весь
этот мир вокруг -- он у каждого из нас свой, он соткан из смыслов, он
рождается, изменяется, исчезает вместе с человеком -- с его сознанием, с
теми смыслами, которое это сознание к миру цепляет -- со всеми этими
проклятыми мыслями.
-- Юре стало ужасно тоскливо.
-- Как это "мир у каждого свой"? -- сказал Паша. -- Мир, Юра, у нас
общий. Вот, смотри, -- он провел рукой по стене. -- Стена... А? Стена? Юра
кивнул.
-- Да, это стена. И от этого становится еще страшнее. Все потому же!
Потому, что я опять не понимаю: не понимаю, откуда пришла и эта мысль, что
мир у нас общий... Не понимаю, почему я с этой мыслью сейчас согласен -- а я
согласен, Паша, он у нас с тобой общий... Почему у меня сейчас появилась
вдруг уверенность еще в другом -- в том, что согласен с этим я был и всегда
раньше... И я не понимаю даже, почему я сейчас так уверен, что могу с тобой
соглашаться или не соглашаться...
-- Да человек просто так устроен, и все, -- сонно сказал Степан
Самойлович. -- Зоя называла это... или что-то похожее... формами
коллективного бессознательного. Или сознательного? В общем, мы думаем так,
как... как мы думаем -- просто не можем иначе! Что тут такого?..
-- Интересная мысль, -- засмеялся Юра. -- Откуда, извини, она к тебе
пришла? И почему ты решил, что с ней можно согласиться?..
-- Не лез бы ты, Степа, со своим "бессознательным", -- сказал Мишенька.
-- Это принято называть по-другому. То, что Юра пытается ответить на вопрос
"почему?", а потом на вопрос "почему я спрашиваю почему?..." --
действительно, обычное свойство мышления. Такие свойства, Паша, Кант,
например, "категориями" называет. Термин такой, его философы придумали. Юра,
вот, страдает из-за того, что мыслит категориями. "Почему" -- это категория
причинности. Не бывает ничего, у чего причины бы не было. В общем,
"категории" это как "архетипы"... А "нуминозное" -- его философы любят
называть "вещью в себе"...
-- Да что мне с того, что это так называется! -- заорал Юра. -- Хоть
жопой назови! Ты просто скажи мне -- почему я пытаюсь понять "почему"?!!
Почему все это?! Ну!..
Мишенька только ухмыльнулся и пожал плечами.
Юра обвел всех взглядом, помолчал, потом, уже спокойно, спросил:
-- Вот, например, появился передо мной очередной абсурднейший образ:
стоит красивая, простая-простая такая, девушка Лариса. С руками. С ногами.
Слушает внимательно... А почему?!
Лариса, уже с минуту тихонько стоявшая в дверях, засмеялась:
-- Густав Майринк, "Ангел Западного Окна", цитата: "И вновь возобладало
во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием,
национальной болезнью русских..." -- извините...
Подмигнув Юре, она убежала -- ее опять хором звали Костя и Илья.
Юра пожал плечами. Степан Самойлович, сидевший низко свесив голову,
вдруг пробормотал что-то, почмокал губами. "Сейчас у него упадут очки. Ну и
упадут... А может -- и не упадут. Может они на веревочке".
Мишенька стал разливать водку. Она почему-то не лилась.
-- Извини, -- сказал Паша. -- Мне кажется, что в бутылке уже ничего
нет. Так и оказалось. Все, кроме Степана Самойловича, встали и осторожно,
хватаясь, чтобы не упасть, за стены и мебель, двинулись в комнату.
В полутемном коридоре у вешалки стояла Лена, держась одной рукой за
рукав своего плаща и бессмысленно глядя куда-то в угол, на сваленную кучей
обувь.
-- Лена пришла! -- радостно закричал Паша.
-- Она уже приходила, -- поправил его Мишенька. -- Раньше!
Юра хотел спросить Лену, что опять стряслось, почему она такая хмурая,
но она вдруг, закрыв лицо руками, убежала в ванную и заперла дверь изнутри.
В комнате было теперь совсем темно, торшер выключили, только в своем
углу сидели Лариса, Костя и Илья -- в мерцающем свете пустого телевизионного
экрана они, почти касаясь друг друга лбами, разглядывали что-то на полу. И
вдруг -- захохотали. Илья просто завыл от смеха, Костя повалился на спину и
задрыгал ногами.
Ни Зои, ни Сережи, конечно же, в комнате не было.
Не было больше и водки.
Мишенька лег на диван. Паша, опрокинув что-то на столе, втиснулся в
кресло. Юра, сев в ногах Мишеньки, закрыл глаза. Теперь, с закрытыми
глазами, начал медленно вращаться он сам -- на этот раз уже в другую
сторону, по часовой стрелке.
-- Кошмар, -- испуганно вскрикнул вдруг Паша.
Помолчав, объяснил дрожащим голосом: -- Совсем вдруг страшно стало:
помните, я говорил, что мои родители -- на самом-то деле совсем чужие люди,
взявшие меня из роддома. Но ведь как они могли узнать тогда, кого им брать?
Все младенцы -- они же на одно лицо. Они запросто могли перепутать... Вдруг
они взяли не меня? А я -- так и остался там!..
-- А еще -- знаешь, что может быть? -- вяло, не открывая глаз, спросил
Мишенька. -- Вдруг твой папа -- сексуальный маньяк, страшнее Чикатило... Его
дети ведь тоже ни о чем не догадывались. И вот твой папа сейчас, ночью...
-- Баррикады на улицах Сараево. -- громко крикнул Костя, они втроем
опять, совершенно по-идиотски, захохотали.
"Дерьмо", -- мысленно произнес Юра. Ни о чем, так, вообще. Абстрактно.
"Дерь-мо. Мо-дерь... Дерь-модерь-модерь..."
Вошла заплаканная Лена, включила показавшийся после темноты
ослепительным свет, нашла под креслом свою сумочку: -- Я пошла, -- мрачно
сказала она. -- Опять... дела дома. Извините... -- у нее дрожали губы. Она
выбежала из комнаты, хлопнула входная дверь.
Освещенная комната показалась огромной. Откинувшись на спинку дивана,
Юра медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Всюду торчали цветы
("Оранжевые, как те орхидеи. Которые теперь -- неизвестно где..."), прямо
напротив -- полка с большими яркими книгами. "TOLOUSE-LAUTREC" -- прочел Юра
большущую надпись на корешке. На французском. Вспомнил, что Зоя собирается
уезжать, страшно выругался про себя. Потом поглядел немного на вазочку с
недоеденными грибочками. Отвел глаза и увидел свой потерянный дипломат.
Вернее -- просто точно такой же, Зоин.
"Театр абсурда! Страшный театр абсурда... Всюду вокруг". Опять
захотелось плакать.
-- Из гарнизона не уйдем, заявили офицеры в Латвии! -- опять заорал
Костя. И опять -- взрыв отвратительного, животного хохота. "Все потихоньку
сходят с ума..." Паша и Мишенька даже не пошевелились. Мишенька только
пробормотал что-то во сне.
"И ужас этого абсурда невыразим, -- закрыв глаза, думал Юра, поглаживая
рукой дипломат. -- Это так страшно, что никакие слова не подойдут. Какими
словами можно выразить, что... что..."
-- Инфляция ищет новые жертвы! -- простонал, корчась от смеха Костя.
Лариса -- уже только тихонько повизгивала...
"Существует ли Бог? Что обозначается этим словом?.. И почему он
тогда... такой?" -- попробовал, блуждая взглядом по комнате, подобрать слова
Юра. Слова показались ему не менее неприятными, чем и все вокруг.
"Существует. Ли. Бог. Бог. Существует. Ли". Каждое слово звучало как-то
мерзко. "Бох!.. Бох!.. Су-сче-ству-етт... Ли-и-и..." Юра опять закрыл глаза.
"Разве это я закрыл глаза? Мои веки состоят из белка, воды, еще чего-то
такого. Все электрончики и протончики носятся по своим орбиткам, каждый --
по каким-то своим законам. Теперь переместились по своим траекториям в
другое место. Разве это я сделал?" Он опять открыл и закрыл глаза. "А даже
если сказать, что я: что от этого изменится?"
В голове родилась новая фраза: "Мы все умрем. Мы. Все. Умрем." Ему
опять захотелось плакать. "Мы все умрем". Лозунги к первомайской
демонстрации.
"Человек, товарищи, все равно не может мыслить иначе, чем он это может
делать! Он обречен на это!" Ур-а-а!..
Юра вдруг представил себе их коробочку-комнату -- одну из тысячи в
этажерке-здании, представил себе их дом на краю огромного грязного города.
Этот город: пятнышко плесени на гигантской, ползущей куда-то тысячелетиями
плите Среднерусской возвышенности... Эту плиту -- кляксу на кожуре
гигантского вертящегося глобуса... Горошинку Земли, вертящуюся вокруг
крошечного Солнца. Миллионы таких песчинок-звездочек, скукожившихся в
червячок-галактику. Пришла курица и склевала всех червячков.
"Мы -- обречены -- жить -- здесь". Юра опять стал вращаться, быстрее,
чем в прошлый раз. "Мы. Здесь. Жить. Обречены".
Вспомнился тупой заголовок из газеты на кухне: "Один на один со
Вселенной".
-- Один. На один. Со Вселенной! -- как проклятие произнес Юра вслух.
Костя, Лариса и Илья от этого захохотали. Голос Ларисы, осипший от
смеха, раздался вдруг совсем рядом: -- Ты тоже играешь?! Как здорово!
Пойдем, -- она взяла его за руку. Рука у нее была теплой. -- Ох!.. Один на
один со Вселенной!.. Не могу... У-у-у...
Открыв глаза, Юра удивленно уставился на Ларису. Та вытирала слезы. Юра
понял, что и у него щеки -- мокрые от слез.
-- Ну, пошли! -- Лариса потянула его за руку. Юра встал.
Костя и Илья перебирали газеты. -- Каждому дагестанцу по пистолету! --
заорал радостно Илья, Лариса запищала от восторга.
-- Он с нами будет играть, -- сказала она, переведя дух.
-- Правила знаешь? -- засмеялся Костя. -- Берешь газету. Представляешь
себе как мужик трахает бабу. И читаешь: "Министерство связи расколото
надвое". А?! -- все захохотали. Юра ошалело молчал.
-- Или вот: "Возрождение российских единоборств"! Юра улыбнулся. Потом
засмеялся. И смеялся с этой секунды не переставая.
"ООН предъявляет ультиматум Багдаду!"
"Куда вложить ваучер?"
"Наслаждение от подлинного искусства".
-- А вот так? -- вытирая слезы, сказал Юра. Взяв с полки книгу он
прочел (наугад! честно! Вы, конечно, не поверите, но вправду наугад!):
"Бытие определяет сознание"...
От воя и хохота проснулись Паша с Мишенькой. Они морщились, хлопали
глазами и ничего не могли понять. Пришла Зоя -- тоже с заспанными глазами.
-- Вы что, сдурели?.. -- улыбаясь, спросила она. Ответить ей никто не
мог, все только тихонько всхлипывали. Мишенька и Паша удивленно молчали.
Лариса наконец поднялась с пола, куда недавно опять упала, обняла Зою,
зачем-то поцеловала, еще раз засмеялась. Потом сказала:
-- Да, Сережа извинялся, ему завтра дочку в сад отводить, рано-рано...
-- А я заснула! Представляете? Слышь, Юра, пошла понюхать твои
гладиолусы, или как их там? Задумалась...
-- А вот еще, -- сказал Юра. -- "Гегель перевернул диалектику с ног на
голову..."
Костя, Илья и Лариса плакали, у них болели от смеха животы.
-- И Ленка, что ли, ушла? -- спросила Зоя у удивленных Мишеньки и Паши,
пока остальные валялись по полу.
-- Схватила сумку и, чуть не плача, убежала. Что там у нее?..
Зоя махнула рукой. -- Пойдемте, чаю, что ли, попьем?..
Степан Самойлович еще спал, поджав под стул ноги, сложив руки на животе
и свесив голову набок. Во сне он улыбался, хмурился, бормотал что-то. Все
тихонько расселись вокруг. Степан Самойлович подвигал вдруг руками и ногами,
сказал: -- Нет, я быстрее... -- опять улыбнулся.
-- Степа, а Степа? -- Зоя потрясла его за плечо. Степан Самойлович
сразу открыл глаза, удивленно огляделся. -- Чаю не хочешь? С тортом, --
спросила Зоя.
-- С тортом?.. -- он еще ничего не понял. -- С каким тортом?
-- Чаю. С тортом.
-- Хочу, -- неуверенно сказал он. -- А я тут уснул, похоже. Фу... Так о
чем ты говорил, Юра? О том, что человеческое сознание устроено...
Юра засмеялся. Степан Самойлович очень удивился.
Паша опять спросил у Зои: -- Так что с Ленкой-то?!.. Мы помочь ничем не
можем?.. Серьезно.
-- Да нет. У нее... -- Зоя не могла понять, рассказывать, или нет.
Потом засмеялась. -- Только вы ей не говорите, ладно? Она психует жутко,
просила, чтобы я молчала... Пришла, в общем, сегодня самая первая, мы с ней
выпили здесь на кухне. И вдруг она посмотрела на чайник -- и как подскочит!
Вспомнила, что электрочайник дома не выключила. Помчалась домой. И оказалось
-- что выключила...
-- И вот из-за этого -- она так раскисла? Ох...
-- Вначале -- из-за этого. А потом -- еще хуже... Она засомневалась...
Ну, в общем, что, все-таки, выключила. Не была уверена.
Все замолчали.
-- Можно ее понять, -- сказал наконец Паша. -- У нас однажды такой
чайник за два часа прожег крышку стола и потом еще два ящика. Почти до полу
опустился...
Степан Самойлович посмотрел, оглянувшись, на закипающий чайник и
недовольно, с осуждением, покачал головой.
Юра, оглянувшись, тоже взглянул -- и засмеялся. Сам не мог понять
почему. Паша, Мишенька и Степан Самойлович удивленно смотрели на него.
Лариса не выдержала первой, прыснула и тоже засмеялась. Посмотрев на нее,
заулыбались и Костя с Ильей.
-- Да, случай -- серьезная вещь, -- вздохнув, сказал Мишенька. -- Но, с
другой стороны, против судьбы не попрешь... Понятие судьбы...
Юра, перегнувшись пополам, обхватив себя за плечи руками, смеялся,
крутил во все стороны головой. Мишенька обиженно замолчал. Юра вдруг
вскочил, поднял палец. -- Еще идея! -- закричал он, вытирая слезы. -- Другую
игру вспомнил!..
Выбежав из кухни, он тут же вернулся с какой-то книгой.
-- Объясняю. Все видели, как в книгах принято обозначать пропуски в
цитатах? Идет цитата, потом -- там где пропуск -- три точки, потом опять
дальше, да? В точности так же -- и нецензурные выражения, например: "п", три
точки, "а", да? Точки -- по количеству пропущенных букв. Значит, очень легко
можем восстановить все пропуски в цитатах! Ну вот, например: "Процесс бля
смыслообразования неподвластен закону бля причинности, равно как бля и всем
прочим."
-- А мы по-другому играли! -- закричала Лариса. -- Вместо запятой
вставляли слово "боком", а вместо точки -- "раком".
-- Проверяем, -- засмеялся Юра. Все затаили дыхание.
"Смертность человека боком употребляемая в качестве примера абсолютной
боком непреложной истины боком ставит многих скептиков в тупик раком раком
раком." Извините, тут в конце три точки...
-- Бля!.. -- хором крикнули Костя, Илья и Лариса, а чайник присвистнул.
для чтения вслух
Идет как-то заяц по лесу. Вдруг ему навстречу -- тигренок.
Говорит: -- У меня -- полоски.
Заяц подумал и отвечает: -- Уши.
Тигренок дальше пошел. Встречает он слоненка, тот говорит:
-- У меня -- хобот, вот, смотри.
-- А у зайца -- уши, -- отвечает ему тигренок.
И добавляет: -- Полоски!!!
Слоненок идет своей дорогой, навстречу ему паук. Говорит слоненку: -- У
меня -- паутина.
Слоненок ему отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски.
Потом подумал и говорит: -- Хо-о-бот!
Паук дальше пошел, видит -- навстречу ему тот самый заяц. Заяц увидел
паука и говорит: -- У меня уши!
Паук в ответ: -- Знаю! У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У
слоненка -- хобот.
А потом про себя: -- Паутина!..
Заяц дальше пошел. Ему навстречу опять тигренок, подошел и говорит: --
У меня -- полоски!!!
Заяц отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У слоненка --
хобот. У паука -- паутина! -- и добавляет: -- Уши!
Тигренок кивнул и дальше пошел. Встречает слоненка. Слоненок ему: -- У
меня -- хобот!
Тигренок отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У слоненка
-- хобот. У паука -- паутина! У зайца -- уши!
Подумал, и опять про себя: -- Полоски! Полоски! Полоски! -- и на спине
их показывает.
Слоненок, запомнил. Идет дальше, а навстречу ему -- опять паук! Подошел
и говорит: -- Слоненок! У меня -- паутина! Ты запомнил?
Слоненок ему в ответ: -- У зайца -- уши, у тигренка -- полоски, у
слоненка -- хобот, у паука -- паутина. У зайца -- уши! У тигренка --
полоски!!!
И потом добавил: -- Хобот!
Паук дальше пошел. И опять, во второй раз, повстречал зайца! Тот сразу
говорит ему: -- У меня -- уши!
Паук отвечает: -- У зайца -- уши, у тигренка -- полоски, у слоненка --
хобот, у паука -- паутина, у зайца -- уши, у тигренка -- полоски. У слоненка
-- хобот.
И добавляет: -- Паутина!
Заяц дальше пошел. Ему навстречу -- тигренок, в третий раз! И сразу
кричит: -- У меня полоски!
Заяц отвечает: -- У зайца уши, у зайца уши. У тигренка полоски, у
тигренка полоски. У слоненка - хобот, у слоненка хобот. У паука паутина, у
паука паутина. -- И добавляет: -- Уши!!! Смотри, тигренок, какие уши!
Тигренок встречает слоненка, тот опять свое: -- У меня -- хобот!
Тигренок в ответ: -- У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши! У тигренка
полоски, у тигренка полоски! У слоненка хобот, у слоненка хобот! У паука
паутина, у паука паутина!..
Собрались они все вечером на поляне, сели в кружок:
-- У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши, у зайца уши... -- говорит
тигренок.
-- У тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски, у
тигренка полоски... -- говорит слоненок.
-- У слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка
хобот... -- говорит паук.
-- У паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина,
у паука паутина, у паука паутина... -- говорит заяц.
Вдруг подходит к ним медведь и как зарычит:
-- Что за галдеж?!!
Тут они все и замолчали.
Сидит как-то Иммануил Кант и пишет письмо Ницше, вдруг в дверь
стучатся. Он спрашивает: "Кто там?", не отвечают, только какое-то
взволнованное пыхтение. Выглядывает -- а там стоит медвежонок Винни-Пух и
дрожит. Набрался смелости наконец, говорит: -- Здравствуйте, Иммануил Кант,
меня зовут Винни-Пух!.. -- от страха даже зажмурился.
Кант очень удивился, говорит: -- Заходите, Винни-Пух, чем обязан в
столь поздний час?
Винни испугался еще сильнее, говорит: -- Ой, а вы уже спать собрались?
-- Что вы, -- отвечает философ, -- заходите, заходите, раз уж пришли. У
вас, наверное, какие-то вопросы ко мне?
А сам улыбки сдержать не может, хоть и неприлично над гостями смеяться.
Винни тоже разулыбался, лапки о коврик вытер, вошел в кабинет, примостился
на краешке скамеечки, а начать боится. Кант сел напротив в вольтеровское
кресло, глядит на него внимательно. Решил издалека начать: -- Вы к нам
издалека приехали? -- говорит.
-- Нет, что вы, не волнуйтесь! Я так просто, мимо проходил. Я только
спросить чего-то хотел.
-- Спрашивайте, спрашивайте, что же вы, боитесь словно! Я с вами с
удовольствием побеседую. Вы такой необыкновенный гость, вероятно расскажете
много интересного!
-- Я? -- испугался Винни-Пух. -- Я ничего не знаю. Я просто... А так я
пойду... Мне нужно тут...
Слезает со скамеечки и, перепугано пыхтя -- к дверям!
-- Да стойте же!.. -- Кант ему кричит. -- Какой вы стеснительный! Ведь
вы, похоже, медведь, а такой трусишка! Садитесь вот сюда на диван, чай
сейчас подадут...
-- С вареньем?..
Винни-Пух остановился у самых дверей, почесал лапой ухо и задумался.
-- Конечно, конечно с вареньем! У нас в Кенигсберге варят замечательное
варенье. И мед есть, тоже очень вкусный! -- смеется хозяин. Ему все это
ужасно понравилось, такой необычный гость!..
Винни-Пух подумал немного и сказал: -- Ладно. Я остаюсь.
Он влез с лапками на скамеечку и спросил: -- А варенья хватит? -- как
будто волновался, не стесняет ли он хозяев. -- И меда хватит?..
Он определенно повеселел и освоился.
Подали чай. Кант внимательно наблюдал, как Винни-Пух ест смородиновое
варенье и все больше удивлялся. Даже улыбаться перестал.
-- Очень вкусное варенье. -- сказал Винни. -- Мое любимое. Как здорово,
что оно у вас завалялось.
-- И мед тоже очень вкусный, я очень люблю такой мед, -- сказал он
через несколько минут, вылизывая блюдце. -- А сгущенка у вас в Кенигсберге
тоже есть?
-- Нет, -- ответил Иммануил Кант. -- Сгущенки у нас не бывает.
Он ждал, что же спросит у него такое чудо. Винни сидел и молчал. Потом
побарабанил слегка по столику, опять задумался. Потом вдруг сказал:
-- Да, это плохо, что у вас в Кенигсберге не бывает сгущенки... Опять,
оперев голову на лапы, задумался о чем-то, потом посмотрел на часы, вскочил
со стульчика и сказал: -- Ну, мне пора. Спасибо, было очень вкусно!
-- Вы же хотели что-то спросить у меня?! -- воскликнул удивленный
философ. Такого оборота он не ожидал, даже рассердился немного.
-- Да? -- очень удивился Винни-Пух и почесал ухо. -- Вы уверены?.. --
уточнил он на всякий случай. Кант молчал.
-- А вы не знаете, о чем это я хотел вас спросить? -- попытался
выкрутиться Пух. Он очень расстроился. Вечно с ним приключались такие
истории.
-- Ну, может быть, о смысле жизни?.. Или об ограниченности человеческой
способности адекватного отображения мира?..
-- Вот-вот!!! -- обрадовался Пух. -- Именно! Об этом самом, ква-кватном
кружении! Очень сложный вопрос. Но вы знаете, я, кажется, догадался, как оно
там!.. -- он почесал себя за ухом. -- Вот когда чай пил, да. Очень, очень
сложный ответ! Да. Спасибо еще раз! Заходите как-нибудь!.. Буду рад!..
Когда Винни-Пух ушел, Кант пошел на кухню, съел полное блюдце варенья,
но все равно настроение у него не улучшилось, ночью он бредил и помер.
ВОПРОС: Признаете ли вы
свое преступно-моральное
разложение?
ОТВЕТ: Есть немного...
В этом я виноват...
(Из протокола допроса)
Регистрация участников затянулась. Антон Васильевич Сорокин подошел к
окну покурить. Через минуту рядом с ним остановилась высокая рыжеволосая
женщина в строгом черном костюме. Она закурила "Марльборо", улыбнулась
Антону Васильевичу и спросила:
-- Ну и как вам это? -- она обвела взглядом холл гостиницы, где
прохаживались, негромко беседовали, просто сидели в кожаных креслах,
перелистывая учредительные документы, пожилые, очень солидного вида люди. --
Уже, наверное, человек сто!
-- Никто, похоже, не думал, что столько народа соберется. Регистрация
уже полчаса назад должна была закончиться...
-- Как вы думаете, много самозванцев?
-- Я читал где-то -- там высмеивали цифру 720 человек, -- что это как
со штурмом "Зимнего" было -- с каждым годом все больше героев... А на самом
деле... Минимум, вроде бы, по материалам следствия -- человек девяносто. А
максимум... Ну, если прикинуть физиологически... Впрочем... Не знаю, не
знаю! -- Антон Васильевич улыбнулся, женщина вскинула брови и тоже громко
засмеялась. У нее были ослепительно белые, ровные зубы. Если бы не лучики
морщинок в углах зеленых глаз, никто, пожалуй, не дал бы ей ее лет --
стройная, чуть даже худощавая, но с очень красивой фигурой... Антон
Васильевич, отводя взгляд, почувствовал какую-то странную перемену в
настроении. Вся эта затея как-то незаметно переставала казаться ему глупой.
-- Антон Васильевич! -- улыбнувшись, представился он. И неожиданно
добавил: -- Можно просто Антон.
-- Оля, -- улыбнулась в ответ женщина. -- Ольга Егоровна Остапенко.
-- Вы замужем? -- опять неожиданно для самого себя спросил Антон
Васильевич.
-- Ого!.. -- Ольга Егоровна засмеялась.
-- Сам удивляюсь. -- признался Антон Васильевич. -- Наверное... э...
обстановка располагает.
На этот раз они засмеялись вдвоем, оглядываясь на прохаживающихся по
залу людей.
Ольга Егоровна махнула рукой: -- Пойдемте, -- сказала она, беря его под
руку. -- Кажется, уже начинают.
Легкая и изящная рука, Антон Васильевич сквозь рукав ощутил ее тепло.
Зал был почти полон. Они нашли два места в последнем ряду, у выхода.
Почти сейчас же на сцену поднялся президиум.
-- Интересно, их выбирали по старшинству? -- тихонько спросила Ольга
Егоровна.
Гул постепенно стих. К микрофону подошел седой полковник, летчик.
Откашлявшись, он громко произнес:
-- Дорогие братья и сестры!..
Остальные слова слышны уже не были -- в зале поднялся крик. Кто-то
выбежал из зала на сцену и пытался отнять у полковника микрофон, кто-то
кричал, встав в проходе.
Ольга Егоровна, покачивая головой и улыбаясь, оглядывалась во все
стороны. Антон Васильевич смотрел на ее лицо, шею, руки и тоже улыбался.
Полковнику удалось, наконец, перекричать зал. Услышав слово "списки",
все немного поутихли.
Списки участников пообещали раздать сразу после обеда.
-- Слово предоставляется специально приглашенному для прояснения
методов идентификации участников консультанту из Академии МВД...
Старичок в тройке вышел к микрофону и стал говорить что-то совершенно
непонятное, тихо, монотонно... В зале опять стало шумно.
Антон Васильевич положил ладонь на руку Ольги Егоровны, та ничего будто
и не заметила. Потом, все так же вглядываясь в лица вокруг, накрыла его
ладонь своей, тихонько погладила.
-- Знаешь, много красивых лиц. Неожиданно много... -- сказала она.
Антон засмеялся -- в эти секунды он восхищенно разглядывал ее лицо в
профиль. Ольга взглянула на Антона, поняла в чем дело, тоже засмеялась и, на
секунду сжав крепко его ладонь, повторила: -- Правда! Кроме меня -- смотри
сколько еще симпатичных людей!
Сидевшая перед ними женщина оглянулась и улыбнулась: -- Я тоже как раз
об этом думаю! -- невысокая, восточного типа, немного широкоскулая,
черноволосая, полненькая, она заметила вдруг их соединенные руки. Удивившись
на какую-то долю секунды, она тут же опять, еще сильнее, улыбнулась,
взглянув им каждому в глаза.
-- Я думаю, -- опять раздался громкий голос полковника, -- что сейчас
продолжать смысла нет!..
Раздались одобрительные возгласы.
-- Будем сегодня до обеда работать... э... по секциям! Назовем это так.
Те, кого интересуют формальные моменты -- остаются здесь. Фарид
Мухаммедович, -- старичок-криминалист поклонился, -- подробно ответит на все
вопросы... Геномная дактилоскопия и все такое прочее...
Остается ли кто-то, понять было сложно -- встали, зашумели, пошли по
проходам к выходу. Ольга и Антон тоже встали.
-- Остальные, -- продолжал полковник, -- могут получить необходимую
информацию в холле -- там сейчас развешиваются стенды. Будет стенд
через те же восемь секунд взорвется, продавит на нас потолок -- это ерунда!
И то, что в любую секунду может остановиться сердце -- тоже ерунда... Но то,
что через минуту я подумаю о чем-то -- а о чем, не знаю! -- вот это
страшно... Подумаю, увижу мир как-то по-другому, а как? Как угодно! Весь
этот мир вокруг -- он у каждого из нас свой, он соткан из смыслов, он
рождается, изменяется, исчезает вместе с человеком -- с его сознанием, с
теми смыслами, которое это сознание к миру цепляет -- со всеми этими
проклятыми мыслями.
-- Юре стало ужасно тоскливо.
-- Как это "мир у каждого свой"? -- сказал Паша. -- Мир, Юра, у нас
общий. Вот, смотри, -- он провел рукой по стене. -- Стена... А? Стена? Юра
кивнул.
-- Да, это стена. И от этого становится еще страшнее. Все потому же!
Потому, что я опять не понимаю: не понимаю, откуда пришла и эта мысль, что
мир у нас общий... Не понимаю, почему я с этой мыслью сейчас согласен -- а я
согласен, Паша, он у нас с тобой общий... Почему у меня сейчас появилась
вдруг уверенность еще в другом -- в том, что согласен с этим я был и всегда
раньше... И я не понимаю даже, почему я сейчас так уверен, что могу с тобой
соглашаться или не соглашаться...
-- Да человек просто так устроен, и все, -- сонно сказал Степан
Самойлович. -- Зоя называла это... или что-то похожее... формами
коллективного бессознательного. Или сознательного? В общем, мы думаем так,
как... как мы думаем -- просто не можем иначе! Что тут такого?..
-- Интересная мысль, -- засмеялся Юра. -- Откуда, извини, она к тебе
пришла? И почему ты решил, что с ней можно согласиться?..
-- Не лез бы ты, Степа, со своим "бессознательным", -- сказал Мишенька.
-- Это принято называть по-другому. То, что Юра пытается ответить на вопрос
"почему?", а потом на вопрос "почему я спрашиваю почему?..." --
действительно, обычное свойство мышления. Такие свойства, Паша, Кант,
например, "категориями" называет. Термин такой, его философы придумали. Юра,
вот, страдает из-за того, что мыслит категориями. "Почему" -- это категория
причинности. Не бывает ничего, у чего причины бы не было. В общем,
"категории" это как "архетипы"... А "нуминозное" -- его философы любят
называть "вещью в себе"...
-- Да что мне с того, что это так называется! -- заорал Юра. -- Хоть
жопой назови! Ты просто скажи мне -- почему я пытаюсь понять "почему"?!!
Почему все это?! Ну!..
Мишенька только ухмыльнулся и пожал плечами.
Юра обвел всех взглядом, помолчал, потом, уже спокойно, спросил:
-- Вот, например, появился передо мной очередной абсурднейший образ:
стоит красивая, простая-простая такая, девушка Лариса. С руками. С ногами.
Слушает внимательно... А почему?!
Лариса, уже с минуту тихонько стоявшая в дверях, засмеялась:
-- Густав Майринк, "Ангел Западного Окна", цитата: "И вновь возобладало
во мне желание поиронизировать над этим застольным философствованием,
национальной болезнью русских..." -- извините...
Подмигнув Юре, она убежала -- ее опять хором звали Костя и Илья.
Юра пожал плечами. Степан Самойлович, сидевший низко свесив голову,
вдруг пробормотал что-то, почмокал губами. "Сейчас у него упадут очки. Ну и
упадут... А может -- и не упадут. Может они на веревочке".
Мишенька стал разливать водку. Она почему-то не лилась.
-- Извини, -- сказал Паша. -- Мне кажется, что в бутылке уже ничего
нет. Так и оказалось. Все, кроме Степана Самойловича, встали и осторожно,
хватаясь, чтобы не упасть, за стены и мебель, двинулись в комнату.
В полутемном коридоре у вешалки стояла Лена, держась одной рукой за
рукав своего плаща и бессмысленно глядя куда-то в угол, на сваленную кучей
обувь.
-- Лена пришла! -- радостно закричал Паша.
-- Она уже приходила, -- поправил его Мишенька. -- Раньше!
Юра хотел спросить Лену, что опять стряслось, почему она такая хмурая,
но она вдруг, закрыв лицо руками, убежала в ванную и заперла дверь изнутри.
В комнате было теперь совсем темно, торшер выключили, только в своем
углу сидели Лариса, Костя и Илья -- в мерцающем свете пустого телевизионного
экрана они, почти касаясь друг друга лбами, разглядывали что-то на полу. И
вдруг -- захохотали. Илья просто завыл от смеха, Костя повалился на спину и
задрыгал ногами.
Ни Зои, ни Сережи, конечно же, в комнате не было.
Не было больше и водки.
Мишенька лег на диван. Паша, опрокинув что-то на столе, втиснулся в
кресло. Юра, сев в ногах Мишеньки, закрыл глаза. Теперь, с закрытыми
глазами, начал медленно вращаться он сам -- на этот раз уже в другую
сторону, по часовой стрелке.
-- Кошмар, -- испуганно вскрикнул вдруг Паша.
Помолчав, объяснил дрожащим голосом: -- Совсем вдруг страшно стало:
помните, я говорил, что мои родители -- на самом-то деле совсем чужие люди,
взявшие меня из роддома. Но ведь как они могли узнать тогда, кого им брать?
Все младенцы -- они же на одно лицо. Они запросто могли перепутать... Вдруг
они взяли не меня? А я -- так и остался там!..
-- А еще -- знаешь, что может быть? -- вяло, не открывая глаз, спросил
Мишенька. -- Вдруг твой папа -- сексуальный маньяк, страшнее Чикатило... Его
дети ведь тоже ни о чем не догадывались. И вот твой папа сейчас, ночью...
-- Баррикады на улицах Сараево. -- громко крикнул Костя, они втроем
опять, совершенно по-идиотски, захохотали.
"Дерьмо", -- мысленно произнес Юра. Ни о чем, так, вообще. Абстрактно.
"Дерь-мо. Мо-дерь... Дерь-модерь-модерь..."
Вошла заплаканная Лена, включила показавшийся после темноты
ослепительным свет, нашла под креслом свою сумочку: -- Я пошла, -- мрачно
сказала она. -- Опять... дела дома. Извините... -- у нее дрожали губы. Она
выбежала из комнаты, хлопнула входная дверь.
Освещенная комната показалась огромной. Откинувшись на спинку дивана,
Юра медленно переводил взгляд с предмета на предмет. Всюду торчали цветы
("Оранжевые, как те орхидеи. Которые теперь -- неизвестно где..."), прямо
напротив -- полка с большими яркими книгами. "TOLOUSE-LAUTREC" -- прочел Юра
большущую надпись на корешке. На французском. Вспомнил, что Зоя собирается
уезжать, страшно выругался про себя. Потом поглядел немного на вазочку с
недоеденными грибочками. Отвел глаза и увидел свой потерянный дипломат.
Вернее -- просто точно такой же, Зоин.
"Театр абсурда! Страшный театр абсурда... Всюду вокруг". Опять
захотелось плакать.
-- Из гарнизона не уйдем, заявили офицеры в Латвии! -- опять заорал
Костя. И опять -- взрыв отвратительного, животного хохота. "Все потихоньку
сходят с ума..." Паша и Мишенька даже не пошевелились. Мишенька только
пробормотал что-то во сне.
"И ужас этого абсурда невыразим, -- закрыв глаза, думал Юра, поглаживая
рукой дипломат. -- Это так страшно, что никакие слова не подойдут. Какими
словами можно выразить, что... что..."
-- Инфляция ищет новые жертвы! -- простонал, корчась от смеха Костя.
Лариса -- уже только тихонько повизгивала...
"Существует ли Бог? Что обозначается этим словом?.. И почему он
тогда... такой?" -- попробовал, блуждая взглядом по комнате, подобрать слова
Юра. Слова показались ему не менее неприятными, чем и все вокруг.
"Существует. Ли. Бог. Бог. Существует. Ли". Каждое слово звучало как-то
мерзко. "Бох!.. Бох!.. Су-сче-ству-етт... Ли-и-и..." Юра опять закрыл глаза.
"Разве это я закрыл глаза? Мои веки состоят из белка, воды, еще чего-то
такого. Все электрончики и протончики носятся по своим орбиткам, каждый --
по каким-то своим законам. Теперь переместились по своим траекториям в
другое место. Разве это я сделал?" Он опять открыл и закрыл глаза. "А даже
если сказать, что я: что от этого изменится?"
В голове родилась новая фраза: "Мы все умрем. Мы. Все. Умрем." Ему
опять захотелось плакать. "Мы все умрем". Лозунги к первомайской
демонстрации.
"Человек, товарищи, все равно не может мыслить иначе, чем он это может
делать! Он обречен на это!" Ур-а-а!..
Юра вдруг представил себе их коробочку-комнату -- одну из тысячи в
этажерке-здании, представил себе их дом на краю огромного грязного города.
Этот город: пятнышко плесени на гигантской, ползущей куда-то тысячелетиями
плите Среднерусской возвышенности... Эту плиту -- кляксу на кожуре
гигантского вертящегося глобуса... Горошинку Земли, вертящуюся вокруг
крошечного Солнца. Миллионы таких песчинок-звездочек, скукожившихся в
червячок-галактику. Пришла курица и склевала всех червячков.
"Мы -- обречены -- жить -- здесь". Юра опять стал вращаться, быстрее,
чем в прошлый раз. "Мы. Здесь. Жить. Обречены".
Вспомнился тупой заголовок из газеты на кухне: "Один на один со
Вселенной".
-- Один. На один. Со Вселенной! -- как проклятие произнес Юра вслух.
Костя, Лариса и Илья от этого захохотали. Голос Ларисы, осипший от
смеха, раздался вдруг совсем рядом: -- Ты тоже играешь?! Как здорово!
Пойдем, -- она взяла его за руку. Рука у нее была теплой. -- Ох!.. Один на
один со Вселенной!.. Не могу... У-у-у...
Открыв глаза, Юра удивленно уставился на Ларису. Та вытирала слезы. Юра
понял, что и у него щеки -- мокрые от слез.
-- Ну, пошли! -- Лариса потянула его за руку. Юра встал.
Костя и Илья перебирали газеты. -- Каждому дагестанцу по пистолету! --
заорал радостно Илья, Лариса запищала от восторга.
-- Он с нами будет играть, -- сказала она, переведя дух.
-- Правила знаешь? -- засмеялся Костя. -- Берешь газету. Представляешь
себе как мужик трахает бабу. И читаешь: "Министерство связи расколото
надвое". А?! -- все захохотали. Юра ошалело молчал.
-- Или вот: "Возрождение российских единоборств"! Юра улыбнулся. Потом
засмеялся. И смеялся с этой секунды не переставая.
"ООН предъявляет ультиматум Багдаду!"
"Куда вложить ваучер?"
"Наслаждение от подлинного искусства".
-- А вот так? -- вытирая слезы, сказал Юра. Взяв с полки книгу он
прочел (наугад! честно! Вы, конечно, не поверите, но вправду наугад!):
"Бытие определяет сознание"...
От воя и хохота проснулись Паша с Мишенькой. Они морщились, хлопали
глазами и ничего не могли понять. Пришла Зоя -- тоже с заспанными глазами.
-- Вы что, сдурели?.. -- улыбаясь, спросила она. Ответить ей никто не
мог, все только тихонько всхлипывали. Мишенька и Паша удивленно молчали.
Лариса наконец поднялась с пола, куда недавно опять упала, обняла Зою,
зачем-то поцеловала, еще раз засмеялась. Потом сказала:
-- Да, Сережа извинялся, ему завтра дочку в сад отводить, рано-рано...
-- А я заснула! Представляете? Слышь, Юра, пошла понюхать твои
гладиолусы, или как их там? Задумалась...
-- А вот еще, -- сказал Юра. -- "Гегель перевернул диалектику с ног на
голову..."
Костя, Илья и Лариса плакали, у них болели от смеха животы.
-- И Ленка, что ли, ушла? -- спросила Зоя у удивленных Мишеньки и Паши,
пока остальные валялись по полу.
-- Схватила сумку и, чуть не плача, убежала. Что там у нее?..
Зоя махнула рукой. -- Пойдемте, чаю, что ли, попьем?..
Степан Самойлович еще спал, поджав под стул ноги, сложив руки на животе
и свесив голову набок. Во сне он улыбался, хмурился, бормотал что-то. Все
тихонько расселись вокруг. Степан Самойлович подвигал вдруг руками и ногами,
сказал: -- Нет, я быстрее... -- опять улыбнулся.
-- Степа, а Степа? -- Зоя потрясла его за плечо. Степан Самойлович
сразу открыл глаза, удивленно огляделся. -- Чаю не хочешь? С тортом, --
спросила Зоя.
-- С тортом?.. -- он еще ничего не понял. -- С каким тортом?
-- Чаю. С тортом.
-- Хочу, -- неуверенно сказал он. -- А я тут уснул, похоже. Фу... Так о
чем ты говорил, Юра? О том, что человеческое сознание устроено...
Юра засмеялся. Степан Самойлович очень удивился.
Паша опять спросил у Зои: -- Так что с Ленкой-то?!.. Мы помочь ничем не
можем?.. Серьезно.
-- Да нет. У нее... -- Зоя не могла понять, рассказывать, или нет.
Потом засмеялась. -- Только вы ей не говорите, ладно? Она психует жутко,
просила, чтобы я молчала... Пришла, в общем, сегодня самая первая, мы с ней
выпили здесь на кухне. И вдруг она посмотрела на чайник -- и как подскочит!
Вспомнила, что электрочайник дома не выключила. Помчалась домой. И оказалось
-- что выключила...
-- И вот из-за этого -- она так раскисла? Ох...
-- Вначале -- из-за этого. А потом -- еще хуже... Она засомневалась...
Ну, в общем, что, все-таки, выключила. Не была уверена.
Все замолчали.
-- Можно ее понять, -- сказал наконец Паша. -- У нас однажды такой
чайник за два часа прожег крышку стола и потом еще два ящика. Почти до полу
опустился...
Степан Самойлович посмотрел, оглянувшись, на закипающий чайник и
недовольно, с осуждением, покачал головой.
Юра, оглянувшись, тоже взглянул -- и засмеялся. Сам не мог понять
почему. Паша, Мишенька и Степан Самойлович удивленно смотрели на него.
Лариса не выдержала первой, прыснула и тоже засмеялась. Посмотрев на нее,
заулыбались и Костя с Ильей.
-- Да, случай -- серьезная вещь, -- вздохнув, сказал Мишенька. -- Но, с
другой стороны, против судьбы не попрешь... Понятие судьбы...
Юра, перегнувшись пополам, обхватив себя за плечи руками, смеялся,
крутил во все стороны головой. Мишенька обиженно замолчал. Юра вдруг
вскочил, поднял палец. -- Еще идея! -- закричал он, вытирая слезы. -- Другую
игру вспомнил!..
Выбежав из кухни, он тут же вернулся с какой-то книгой.
-- Объясняю. Все видели, как в книгах принято обозначать пропуски в
цитатах? Идет цитата, потом -- там где пропуск -- три точки, потом опять
дальше, да? В точности так же -- и нецензурные выражения, например: "п", три
точки, "а", да? Точки -- по количеству пропущенных букв. Значит, очень легко
можем восстановить все пропуски в цитатах! Ну вот, например: "Процесс бля
смыслообразования неподвластен закону бля причинности, равно как бля и всем
прочим."
-- А мы по-другому играли! -- закричала Лариса. -- Вместо запятой
вставляли слово "боком", а вместо точки -- "раком".
-- Проверяем, -- засмеялся Юра. Все затаили дыхание.
"Смертность человека боком употребляемая в качестве примера абсолютной
боком непреложной истины боком ставит многих скептиков в тупик раком раком
раком." Извините, тут в конце три точки...
-- Бля!.. -- хором крикнули Костя, Илья и Лариса, а чайник присвистнул.
для чтения вслух
Идет как-то заяц по лесу. Вдруг ему навстречу -- тигренок.
Говорит: -- У меня -- полоски.
Заяц подумал и отвечает: -- Уши.
Тигренок дальше пошел. Встречает он слоненка, тот говорит:
-- У меня -- хобот, вот, смотри.
-- А у зайца -- уши, -- отвечает ему тигренок.
И добавляет: -- Полоски!!!
Слоненок идет своей дорогой, навстречу ему паук. Говорит слоненку: -- У
меня -- паутина.
Слоненок ему отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски.
Потом подумал и говорит: -- Хо-о-бот!
Паук дальше пошел, видит -- навстречу ему тот самый заяц. Заяц увидел
паука и говорит: -- У меня уши!
Паук в ответ: -- Знаю! У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У
слоненка -- хобот.
А потом про себя: -- Паутина!..
Заяц дальше пошел. Ему навстречу опять тигренок, подошел и говорит: --
У меня -- полоски!!!
Заяц отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У слоненка --
хобот. У паука -- паутина! -- и добавляет: -- Уши!
Тигренок кивнул и дальше пошел. Встречает слоненка. Слоненок ему: -- У
меня -- хобот!
Тигренок отвечает: -- У зайца -- уши. У тигренка -- полоски. У слоненка
-- хобот. У паука -- паутина! У зайца -- уши!
Подумал, и опять про себя: -- Полоски! Полоски! Полоски! -- и на спине
их показывает.
Слоненок, запомнил. Идет дальше, а навстречу ему -- опять паук! Подошел
и говорит: -- Слоненок! У меня -- паутина! Ты запомнил?
Слоненок ему в ответ: -- У зайца -- уши, у тигренка -- полоски, у
слоненка -- хобот, у паука -- паутина. У зайца -- уши! У тигренка --
полоски!!!
И потом добавил: -- Хобот!
Паук дальше пошел. И опять, во второй раз, повстречал зайца! Тот сразу
говорит ему: -- У меня -- уши!
Паук отвечает: -- У зайца -- уши, у тигренка -- полоски, у слоненка --
хобот, у паука -- паутина, у зайца -- уши, у тигренка -- полоски. У слоненка
-- хобот.
И добавляет: -- Паутина!
Заяц дальше пошел. Ему навстречу -- тигренок, в третий раз! И сразу
кричит: -- У меня полоски!
Заяц отвечает: -- У зайца уши, у зайца уши. У тигренка полоски, у
тигренка полоски. У слоненка - хобот, у слоненка хобот. У паука паутина, у
паука паутина. -- И добавляет: -- Уши!!! Смотри, тигренок, какие уши!
Тигренок встречает слоненка, тот опять свое: -- У меня -- хобот!
Тигренок в ответ: -- У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши! У тигренка
полоски, у тигренка полоски! У слоненка хобот, у слоненка хобот! У паука
паутина, у паука паутина!..
Собрались они все вечером на поляне, сели в кружок:
-- У зайца уши, у зайца уши, у зайца уши, у зайца уши... -- говорит
тигренок.
-- У тигренка полоски, у тигренка полоски, у тигренка полоски, у
тигренка полоски... -- говорит слоненок.
-- У слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка хобот, у слоненка
хобот... -- говорит паук.
-- У паука паутина, у паука паутина, у паука паутина, у паука паутина,
у паука паутина, у паука паутина... -- говорит заяц.
Вдруг подходит к ним медведь и как зарычит:
-- Что за галдеж?!!
Тут они все и замолчали.
Сидит как-то Иммануил Кант и пишет письмо Ницше, вдруг в дверь
стучатся. Он спрашивает: "Кто там?", не отвечают, только какое-то
взволнованное пыхтение. Выглядывает -- а там стоит медвежонок Винни-Пух и
дрожит. Набрался смелости наконец, говорит: -- Здравствуйте, Иммануил Кант,
меня зовут Винни-Пух!.. -- от страха даже зажмурился.
Кант очень удивился, говорит: -- Заходите, Винни-Пух, чем обязан в
столь поздний час?
Винни испугался еще сильнее, говорит: -- Ой, а вы уже спать собрались?
-- Что вы, -- отвечает философ, -- заходите, заходите, раз уж пришли. У
вас, наверное, какие-то вопросы ко мне?
А сам улыбки сдержать не может, хоть и неприлично над гостями смеяться.
Винни тоже разулыбался, лапки о коврик вытер, вошел в кабинет, примостился
на краешке скамеечки, а начать боится. Кант сел напротив в вольтеровское
кресло, глядит на него внимательно. Решил издалека начать: -- Вы к нам
издалека приехали? -- говорит.
-- Нет, что вы, не волнуйтесь! Я так просто, мимо проходил. Я только
спросить чего-то хотел.
-- Спрашивайте, спрашивайте, что же вы, боитесь словно! Я с вами с
удовольствием побеседую. Вы такой необыкновенный гость, вероятно расскажете
много интересного!
-- Я? -- испугался Винни-Пух. -- Я ничего не знаю. Я просто... А так я
пойду... Мне нужно тут...
Слезает со скамеечки и, перепугано пыхтя -- к дверям!
-- Да стойте же!.. -- Кант ему кричит. -- Какой вы стеснительный! Ведь
вы, похоже, медведь, а такой трусишка! Садитесь вот сюда на диван, чай
сейчас подадут...
-- С вареньем?..
Винни-Пух остановился у самых дверей, почесал лапой ухо и задумался.
-- Конечно, конечно с вареньем! У нас в Кенигсберге варят замечательное
варенье. И мед есть, тоже очень вкусный! -- смеется хозяин. Ему все это
ужасно понравилось, такой необычный гость!..
Винни-Пух подумал немного и сказал: -- Ладно. Я остаюсь.
Он влез с лапками на скамеечку и спросил: -- А варенья хватит? -- как
будто волновался, не стесняет ли он хозяев. -- И меда хватит?..
Он определенно повеселел и освоился.
Подали чай. Кант внимательно наблюдал, как Винни-Пух ест смородиновое
варенье и все больше удивлялся. Даже улыбаться перестал.
-- Очень вкусное варенье. -- сказал Винни. -- Мое любимое. Как здорово,
что оно у вас завалялось.
-- И мед тоже очень вкусный, я очень люблю такой мед, -- сказал он
через несколько минут, вылизывая блюдце. -- А сгущенка у вас в Кенигсберге
тоже есть?
-- Нет, -- ответил Иммануил Кант. -- Сгущенки у нас не бывает.
Он ждал, что же спросит у него такое чудо. Винни сидел и молчал. Потом
побарабанил слегка по столику, опять задумался. Потом вдруг сказал:
-- Да, это плохо, что у вас в Кенигсберге не бывает сгущенки... Опять,
оперев голову на лапы, задумался о чем-то, потом посмотрел на часы, вскочил
со стульчика и сказал: -- Ну, мне пора. Спасибо, было очень вкусно!
-- Вы же хотели что-то спросить у меня?! -- воскликнул удивленный
философ. Такого оборота он не ожидал, даже рассердился немного.
-- Да? -- очень удивился Винни-Пух и почесал ухо. -- Вы уверены?.. --
уточнил он на всякий случай. Кант молчал.
-- А вы не знаете, о чем это я хотел вас спросить? -- попытался
выкрутиться Пух. Он очень расстроился. Вечно с ним приключались такие
истории.
-- Ну, может быть, о смысле жизни?.. Или об ограниченности человеческой
способности адекватного отображения мира?..
-- Вот-вот!!! -- обрадовался Пух. -- Именно! Об этом самом, ква-кватном
кружении! Очень сложный вопрос. Но вы знаете, я, кажется, догадался, как оно
там!.. -- он почесал себя за ухом. -- Вот когда чай пил, да. Очень, очень
сложный ответ! Да. Спасибо еще раз! Заходите как-нибудь!.. Буду рад!..
Когда Винни-Пух ушел, Кант пошел на кухню, съел полное блюдце варенья,
но все равно настроение у него не улучшилось, ночью он бредил и помер.
ВОПРОС: Признаете ли вы
свое преступно-моральное
разложение?
ОТВЕТ: Есть немного...
В этом я виноват...
(Из протокола допроса)
Регистрация участников затянулась. Антон Васильевич Сорокин подошел к
окну покурить. Через минуту рядом с ним остановилась высокая рыжеволосая
женщина в строгом черном костюме. Она закурила "Марльборо", улыбнулась
Антону Васильевичу и спросила:
-- Ну и как вам это? -- она обвела взглядом холл гостиницы, где
прохаживались, негромко беседовали, просто сидели в кожаных креслах,
перелистывая учредительные документы, пожилые, очень солидного вида люди. --
Уже, наверное, человек сто!
-- Никто, похоже, не думал, что столько народа соберется. Регистрация
уже полчаса назад должна была закончиться...
-- Как вы думаете, много самозванцев?
-- Я читал где-то -- там высмеивали цифру 720 человек, -- что это как
со штурмом "Зимнего" было -- с каждым годом все больше героев... А на самом
деле... Минимум, вроде бы, по материалам следствия -- человек девяносто. А
максимум... Ну, если прикинуть физиологически... Впрочем... Не знаю, не
знаю! -- Антон Васильевич улыбнулся, женщина вскинула брови и тоже громко
засмеялась. У нее были ослепительно белые, ровные зубы. Если бы не лучики
морщинок в углах зеленых глаз, никто, пожалуй, не дал бы ей ее лет --
стройная, чуть даже худощавая, но с очень красивой фигурой... Антон
Васильевич, отводя взгляд, почувствовал какую-то странную перемену в
настроении. Вся эта затея как-то незаметно переставала казаться ему глупой.
-- Антон Васильевич! -- улыбнувшись, представился он. И неожиданно
добавил: -- Можно просто Антон.
-- Оля, -- улыбнулась в ответ женщина. -- Ольга Егоровна Остапенко.
-- Вы замужем? -- опять неожиданно для самого себя спросил Антон
Васильевич.
-- Ого!.. -- Ольга Егоровна засмеялась.
-- Сам удивляюсь. -- признался Антон Васильевич. -- Наверное... э...
обстановка располагает.
На этот раз они засмеялись вдвоем, оглядываясь на прохаживающихся по
залу людей.
Ольга Егоровна махнула рукой: -- Пойдемте, -- сказала она, беря его под
руку. -- Кажется, уже начинают.
Легкая и изящная рука, Антон Васильевич сквозь рукав ощутил ее тепло.
Зал был почти полон. Они нашли два места в последнем ряду, у выхода.
Почти сейчас же на сцену поднялся президиум.
-- Интересно, их выбирали по старшинству? -- тихонько спросила Ольга
Егоровна.
Гул постепенно стих. К микрофону подошел седой полковник, летчик.
Откашлявшись, он громко произнес:
-- Дорогие братья и сестры!..
Остальные слова слышны уже не были -- в зале поднялся крик. Кто-то
выбежал из зала на сцену и пытался отнять у полковника микрофон, кто-то
кричал, встав в проходе.
Ольга Егоровна, покачивая головой и улыбаясь, оглядывалась во все
стороны. Антон Васильевич смотрел на ее лицо, шею, руки и тоже улыбался.
Полковнику удалось, наконец, перекричать зал. Услышав слово "списки",
все немного поутихли.
Списки участников пообещали раздать сразу после обеда.
-- Слово предоставляется специально приглашенному для прояснения
методов идентификации участников консультанту из Академии МВД...
Старичок в тройке вышел к микрофону и стал говорить что-то совершенно
непонятное, тихо, монотонно... В зале опять стало шумно.
Антон Васильевич положил ладонь на руку Ольги Егоровны, та ничего будто
и не заметила. Потом, все так же вглядываясь в лица вокруг, накрыла его
ладонь своей, тихонько погладила.
-- Знаешь, много красивых лиц. Неожиданно много... -- сказала она.
Антон засмеялся -- в эти секунды он восхищенно разглядывал ее лицо в
профиль. Ольга взглянула на Антона, поняла в чем дело, тоже засмеялась и, на
секунду сжав крепко его ладонь, повторила: -- Правда! Кроме меня -- смотри
сколько еще симпатичных людей!
Сидевшая перед ними женщина оглянулась и улыбнулась: -- Я тоже как раз
об этом думаю! -- невысокая, восточного типа, немного широкоскулая,
черноволосая, полненькая, она заметила вдруг их соединенные руки. Удивившись
на какую-то долю секунды, она тут же опять, еще сильнее, улыбнулась,
взглянув им каждому в глаза.
-- Я думаю, -- опять раздался громкий голос полковника, -- что сейчас
продолжать смысла нет!..
Раздались одобрительные возгласы.
-- Будем сегодня до обеда работать... э... по секциям! Назовем это так.
Те, кого интересуют формальные моменты -- остаются здесь. Фарид
Мухаммедович, -- старичок-криминалист поклонился, -- подробно ответит на все
вопросы... Геномная дактилоскопия и все такое прочее...
Остается ли кто-то, понять было сложно -- встали, зашумели, пошли по
проходам к выходу. Ольга и Антон тоже встали.
-- Остальные, -- продолжал полковник, -- могут получить необходимую
информацию в холле -- там сейчас развешиваются стенды. Будет стенд