Страница:
Острая кисть Серова не щадила никого, от внимательного взгляда ничто не могло ускользнуть. Своей живописью мастер «делал характеристику». Превосходные пейзажи Серова выполнены в импрессионистической манере. Не чужда ему была и историческая тема («Петр I», 1907 г.). Настоящим шедевром модерна можно назвать одно из поздних полотен – «Похищение Европы», 1910 г. В нем видится сочетание условного и реального в гармоничном единстве.
Михаил Александрович Врубель (1856–1910) родился в Омске в семье военного юриста. В Академию художеств поступил после окончания юридического факультета Санкт-Петербургского университета (1880 г.). Он владел четырьмя языками, изучал современные философские течения. Живописи учился у И. Репина. Много дала художнику поездка в Италию. Первым потрясением стало неприятие академическим жюри его образа Христа. «Я хочу, чтобы все тело его лучилось, чтобы оно все сверкало, как один огромный бриллиант жизни».
Художник пробует все виды работ. Осенью 1889 г. в Абрамцеве, в имении С. И. Мамонтова, он осваивает мастерство майолики (разновидность керамики). С середины 1890-х гг. Врубель работает в Частной русской опере как мастер-декоратор. Здесь он знакомится с прекрасной женщиной – Н. И. Забелой, которая станет его женой, подругой, музой и ангелом-хранителем до конца дней. Ей посвящены многие работы, в которых ясно видны черты красивой оперной примадонны («Царевна-лебедь», «Сирень»).
Фантастический мир М. Врубеля интересен и загадочен. В нем сочетаются русская сказка, история, фольклор, мифология, образы Средневековья («Суд Париса», «Фауст», «Маргарита», «Микула Селянинович», «Принцесса Греза»). Неизменный интерес вызывает образ Демона. Увлечение Врубеля образом Демона началось с работы в конкурсе «Дьявол», который проходил в журнале «Золотое руно». В образе Демона не вселенское зло, не смерть и не смертный грех. Здесь – гордый вызов миру, желание свободы, страстное стремление к освобождению от условностей и ограничений.
Образ Демона надолго захватил Врубеля. Он искал все новые и новые приемы для его воплощения («Демон поверженный», 1901, «Демон сидящий», 1890).
Портреты Врубеля, которые он писал для друзей и просто знакомых, поражают сходством с моделью не только внешне. Он очень тонко раскрывал сущность характера человека.
Последние годы жизни Врубеля были омрачены тяжелым психическим заболеванием. С 1902 г. он периодически вынужден был лечиться в психиатрических клиниках. Изо всех сил гениальность боролась с подступающим безумием. Болезнь Врубель пытался победить с помощью любви жены и работы. В клинике он делал карандашные портреты тех, кто его окружал, – врачей, санитаров, больных. Рисовал свою комнату, предметы в комнате, одежду. Мастер работал, пока не отказало зрение. В 1906 г. была создана его последняя работа – «Портрет Брюсова».
Михаил Васильевич Нестеров (1862–1942) возрождал в своем творчестве образы Святой Руси (чистое отрочество, старцы-монахи, юные монашки, отрекающиеся от бренного грешного мира). Может быть, сыграло свою роль то, что родился Нестеров в очень религиозной купеческой семье. Будучи очень слабым от рождения, он с самого младенчества узнал, что такое уповать на святых угодников и, в особенности, на заступничество Сергия Радонежского. Молитвы и заботы матери помогли – младенец выжил и окреп. Но с тех пор тема святых заступников станет самой главной в его творчестве.
Наиболее известными его работами стали «Пустынник», 1889 г., «Видение отроку Варфоломею», 1890 г. Появляется целый ряд картин, воплощавших русский религиозный идеал. Художника особенно привлекает житие преподобного Сергия Радонежского. Сергий первым начал возрождение монастырской жизни на Руси, и с ним люди связывали надежды на духовное возрождение Родины. В «Видении отроку Варфоломею» Нестеров выбирает эпизод в житии святого Сергия, когда благочестивому отроку, посланному отцом на поиски пропавшего стада, было видение. Таинственный старец, к которому отрок, тщетно пытавшийся овладеть грамотой, обратился с молитвой, одарил его чудесным даром премудрости и постижения смысла Священного Писания.
Образ природы – особая любовь Нестерова. Он пишет природу либо ранней весной, либо поздней осенью, в момент рождения и в момент увядания. Темные приглушенные краски как бы «подсвечены» изнутри. От всех пейзажей веет покоем, благоговейной тишиной. В них – раздолье русской природы, реки, холмы, все это в гармонии с человеком, с Богом.
Нестеров создает свой образ вечной русской женской красоты. Образ его героинь строгий до аскетичности, утонченный, идеально прекрасный. Любимой его моделью стала дочь Ольга, его единственное утешение после безвременной смерти молодой жены Марии. Целую галерею образов своих современников создает кисть Нестерова. Он пишет портреты В. М. Васнецова, П. Д. Корина, физиолога И. П. Павлова и т. д. Но подлинно гениальными творениями мастера, на которые все чаще в наше неспокойное, лишенное идеалов время обращают внимание знатоки искусства, стали «Великий постриг», «За приворотным зельем», «Молчание», «Видение отроку Варфоломею».
Без страха и сомнения высказывался Нестеров против безликости, серости, неискренности официального искусства. На могильном камне великого мастера кисти всего четыре слова «Художник Михаил Васильевич Нестеров».
Более всего влияние на формирование идеологии «Мира искусства» оказал Александр Николаевич Бенуа (1870–1960). Лучшие произведения созданы им в жанре графики. Достаточно вспомнить иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник». Главным «героем» цикла стал неповторимый Петербург. Еще грандиозней, величественней и загадочней стали его улицы, каналы, здания в строгих линиях графики. В страшный момент погони медного всадника за Евгением Бенуа пишет город черными, мрачными красками, в резком контрасте с жутким светом луны. Бенуа противопоставляет одиночество героя, страдание его души и равнодушие темного мира вокруг него.
Совсем по-иному Бенуа пишет «галантный» XVIII в. Не случайно его обращение к прошлому. Близок здесь Бенуа к Евгению Евгеньевичу Лансере (1875–1946). Лансере, правда, предпочитал изображать русскую жизнь XVIII в. Бенуа пишет Версальские дворцы и парки как прекрасный, но покинутый людьми мир. Обращение к прошлому у него – это тоска по утраченному идеальному миру.
Кроме представленного направления «Мир искусства», в России были созданы и плодотворно работали и другие художественные объединения – «Союз русских художников», «Голубая роза».
«Союз русских художников» (1903 г.) возник в Москве. Его организаторами стали К. Юон, А. Архипов, А. Рылов. Москвичи во многом противопоставляли себя «Миру искусства», несмотря на то, что тот сыграл не последнюю роль в появлении «Союза русских художников». Стиль «Союза» сочетал традиции реализма передвижников и элементы импрессионизма. Особенно это видно в передаче света и воздуха. Художники, входящие в «Союз русских художников», наиболее ярко проявили себя в пейзаже и жанровой живописи. Среди пейзажистов наиболее интересными были К. Ф. Юон (1875–1958), И. Э. Грабарь (1871–1960), А. А. Рылов (1870–1939). Жанровые полотна А. Е. Архипова (1862–1930) – очень реалистичные, остро социальные картины жизни.
Однако приверженность реализму не дала живописцам уйти в поиск новых форм и новых средств выразительности. Наверное, поэтому многие члены «Союза русских художников» сумели найти себя в официальном искусстве советского периода. Представив, правда, самую достойную его плеяду.
В марте 1907 г. в Москве открылась выставка художников под названием «Голубая роза». Ее основные участники – П. Кузнецов, С. Судейкин, М. Сарьян. Объединило их увлечение идеями символизма. Сильно сказывалось влияние В. Э. Борисова-Мусатова. Молодые художники-символисты так определили свои задачи: показать самые тонкие, неуловимые нюансы чувства, раскрыть сложные внутренние ощущения, которые невозможно определить словами. Первая же выставка оказалась, к сожалению, итогом совместной работы художников. Вскоре после нее объединение распалось.
Художественные искания, философия, поиски в литературе и искусстве «серебряного века» дали невероятно мощный импульс для развития не только русской, но и мировой художественной культуры в целом. Они обогатили ее новыми формами, стилями, жанрами. По-новому прозвучала тема личности человека. Возрождение религиозной философии дало новое направление развитию культуры, философии, этики в России и в Западной Европе. На нем сформировались экзистенциализм, философия истории, новейшее богословие.
2. Дмитриева Н. А. М. А. Врубель. Альбом. Л., 1984.
3. Культурология в вопросах и ответах // под ред. Г. В. Драч. Ростов-на-Дону, 1997 г.
4. Леняшин В. А. Портретная живопись В. А. Серова 1900 гг. Л. 1980.
5. Михайлов А. И. М. В. Нестеров. Жизнь и творчество. М., 1958.
6. Никонова И. Н. М. В. Нестеров. М., 1984.
7. Саратьянов Д. В. Серов. Л., 1982.
8. А. И. Чернокозов История мировой культуры. Ростов-на-Дону, 1997 г.
9. Эткинд М. А. Н. Бенуа и русская художественная культура: конец XIX-начало XX века. Л., 1989 г.
РАЗДЕЛ II. РЕВОЛЮЦИЯ И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ
ТЕМА 10. РОССИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
РЕФЕРАТ: «ПУТЬ К КРАХУ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ПРОЦЕССЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ)»
2. Политическая ситуация в стране и на фронте в ходе Первой мировой войны
3. Николай II и его окружение в преддверии краха Российской империи
4. Заключение
5. Использованная литература
Для России Первая мировая война особенно значима еще и потому, что она явилась одним из основных факторов в нарастании будущей революции. Россия, несшая на себе основную мощь военных и человеческих потерь среди всех стран Антанты, к 1917 г. была истощена морально и физически.
Этот период политического кризиса в России всегда вызывал огромный интерес. И это не случайно. Ведь в эти годы развала старой Российской империи до крайностей обострились все давние противоречия в обществе. Все понимали, что династия Романовых в лице Николая II уже не может справляться с властными полномочиями, но, а кто же будет править страной после его свержения, оставалось только гадать. Как же вела себя власть в эти предсмертные часы агонии? Что предпринимал Николай II в преддверии своего падения? Ответить на эти вопросы мы и попытаемся в данном реферате.
Ответы мы будем искать с помощью очевидцев и непосредственных участников тех событий. Более того, эти очевидцы были сами приближены к власти. Эти очевидцы – П. Н. Милюков и великий князь Александр Михайлович. Милюков сам представлял собой законодательную власть, являясь членом Государственной думы и возглавляя в ней партию кадетов (конституционных демократов). Известный историк-публицист, видный политический деятель, он общался и был знаком со многими государственными деятелями той поры. Уже после свержения царской власти он занимал пост министра иностранных дел во Временном правительстве.
Менее известен нам великий князь Александр Михайлович, оставивший книгу своих воспоминаний. Великий князь Александр Михайлович являлся дядей последнего русского царя Николая II. Он был вхож в императорскую семью, а Николай II второй считал его своим другом и иначе, как Сандро, не называл. Свои воспоминания и размышления от разговоров с Николаем II и его окружением он и запечатлел в своей книге. Может быть, они выглядят чуть-чуть субъективными, но уж чего у них не отнять, так это искренности, благодаря чему возрастает их ценность.
Таким образом, основываясь на реальных исторических фактах и дополняя их воспоминаниями этих двух неординарных людей, мы попытаемся понять, что же предшествовало краху Российской империи и как она шла к этому краху.
Великий князь Александр Михайлович, дядя царя, вспоминал об этом периоде так: «В Севастополе я узнал об официальном объявлении войны (мобилизации армии и флота). На следующий день в Ялтинском соборе был отслужен молебен, который сопровождался чтением Манифеста об объявлении войны. Толпа кричала „ура“, и чувствовался подъем. В ту же ночь я уехал в Санкт-Петербург… Я застал Государя внешне спокойным, но глубоко проникшимся сознанием ответственности момента. Наверное, за все двадцать лет своего царствования он не слыхал столько искренних криков „ура“, как в эти дни. Наступившее, наконец, „единение Царя с народом“ очень радовало его»[167].
П. Н. Милюков, вторя великому князю, писал: «Конечно, в проявлениях энтузиазма – и не только казенного – не было недостатка, в особенности вначале. Даже наши эмигранты, такие как Бурцев, Кропоткин, Плеханов, отнеслись к оборонительной войне положительно. Рабочие стачки на время – прекратились»[168].
Итак, все было прекрасно, и все думали о быстрой победе над немцами, напавшими на беззащитных «братьев славян» – сербов. В общем, в стране и, в особенности, в окружении царя было традиционное «шапкозакидательское» настроение. Понять, что не все так радужно в стране и на фронте, как это казалось, России пришлось уже через несколько месяцев.
П. Н. Милюков так описывал события, которые происходили в России в те дни: "Первые известия о том, что на фронте неблагополучно, стали приходить к нам уже в конце января 1915 г. Снаряды и вооружение, заготовленные «на шесть месяцев», были исчерпаны. Солдаты мучились, взбираясь на обледенелые кручи Карпат, а когда наступила очередь использовать успех, оказывались без снарядов и патронов. Главное артиллерийское управление не имело никаких средств восстановить русское вооружение. Оно было вынуждено обратиться с заказами к тем же союзникам. Но, занятые своими нуждами, они не особенно заботились о своевременном выполнении русских заказов.
Санитарное дело на фронте находилось в плачевном состоянии. Докторский персонал был недостаточен; самых необходимых медикаментов не было; раненых сваливали на полу товарных вагонов, без медицинского просмотра, и они сотнями умирали в поездах. Между фронтом и тылом стояла глухая стена. Тыл был еще менее фронта приспособлен к ведению серьезной и долгой войны. Не было никакой системы в заготовке продовольствия для армии, и транспорт как рекрутов, так и припасов страдал не только от недостаточности железнодорожной сети, но и от неумения организовать движения по ней.
Разобраться во всем этом и организовать Россию для войны правительство было решительно не в состоянии. У него были деньги, но не было людей. Оно могло послать в провинцию чиновников, но это были чужие стране люди, бюрократы"[169].
Словом, после короткого периода эйфории в России начал назревать кризис, грозящий перейти в катастрофу. Кроме того состояния страны, описанного выше Милюковым, неудачи начали преследовать и непосредственно русскую армию. Наступательный порыв первых дней войны сменился поражениями. Причем частично это происходило из-за несогласованности и предательства отдельных военачальников. Самый характерный пример – это гибель в русских лесах армии Самсонова, которую не поддержал генерал с «чисто русской фамилией» Ренненкампф. Ожидали, что Николай II предаст дезертира и изменника военному суду. Этого не случилось. Императрица дала Ренненкампфу аудиенцию, демонстративно милостиво побеседовала с ним, после чего власти фактически не могли уже ничего с ним поделать[170].
То, что не все нормально в стране и на фронте, понимали и отдельные члены царской фамилии. Александр Михайлович вспоминал: "Никто не ожидал такого страшного расхода снарядов, который обнаружился в первые же дни войны. Еще необстрелянные части нервничали и тратили много снарядов зря. Там, где достаточно было выпустить две, три очереди шрапнелей, чтобы отогнать противника, тратились бесцельно сотни тысяч ружейных пуль. Терялись винтовки, бросались орудия. Артиллерийские парки выдвигались слишком далеко на линии фронта и попадали в руки противника. А навстречу двигались бесконечные обозы с первыми ранеными.
В течение августа 1914 г. я не раз поминал недобрым словом нашего военного министра Сухомлинова с его статьей «Мы – готовы», написанной два года тому назад. В штабе Юго-Западной армии я встретил моего брата Николая Михайловича, человека, которого я не должен был видеть, если бы я хотел сохранить хотя бы каплю оптимизма. Он говорил откровенно, до цинизма, и из десяти случаев в девяти был прав. Он указал мне, что наши страшные потери лишили нас нашей первоочередной армии и поставили в трагическую необходимость возложить наши последние надежды на плохо обученных ополченцев. Он утверждал, что если великий князь Николай Николаевич не остановит своего победного похода по Галиции и не отведет наших войск на линию укрепленных позиций в нашем тылу, то мы без сомнения потерпим решительные поражения не позднее весны 1915 г. Он говорил мне об этом в течение трех часов, ссылаясь на цифры, факты, и становился все мрачнее и мрачнее"[171].
Посланный царским приказом на ближние и дальние поля сражений, русский солдат повсюду, в самых трудных положениях сражался со свойственными ему доблестью и стойкостью. Но в массе своей он тогда еще не мог знать, что в то время как власть имущие взимают с него дань кровью во имя своего контракта с Антантой, некоторые из них в дворцовых закоулках ткут паутину германского сговора, готовясь продать кайзеру и своих союзников, и русскую армию.
Руководящим ядром германофильской группы были царица Александра Федоровна (Алиса Виктория Елена Бригитта Лониза Беатриса принцесса Гессен-Дармштадтская) и Г. Е. Распутин. Именно они «вертели» последним царем как хотели[172].
Александр Михайлович описывал эту обстановку так: "Для меня, для моих родных и для тех, кто часто встречался с императрицей, один намек на ее немецкие симпатии казался смешным и чудовищным. Наши попытки найти источники этих нелепых обвинений приводили нас к Государственной думе. Когда же думских распространителей этих слухов пытались пристыдить, они говорили: «Если императрица – такая убежденная патриотка, как может она терпеть присутствие этого пьяного мужика, которого можно открыто видеть в обществе немецких шпионов и германофилов?».
Этот аргумент был неотразим, и мы поломали себе голову над тем, как убедить царя отдать распоряжение о высылке Распутина из столицы. «Вы же шурин и лучший друг Государя, – говорили мне очень многие, посещая меня на фронте, – отчего вы не переговорите об этом с Его Величеством?». Отчего я не говорил с Государем? Я боролся с Никки (с Николаем II) из-за Распутина еще задолго до войны. Я знал, что если бы я снова попробовал говорить с Государем на эту тему, он внимательно выслушает меня и скажет: «Спасибо, Сандро, я очень ценю твои советы». Затем Государь меня обнимет, и ровно ничего не произойдет. Пока Государыня была уверена, что присутствие Распутина исцеляет наследника от его болезни, я не мог иметь на Государя ни малейшего влияния. Я был абсолютно бессилен чем-нибудь помочь и с отчаянием это осознавал"[173].
Как видно из этого воспоминания, окружение царя не желало признавать, что императрица, да и сам Николай, находятся под влиянием немцев. Тем не менее, признавая, что царская чета подчинена влиянию Распутина, они противоречат сами себе.
Гекатомбы бомб были нагромождены на полях сражений уже в первый год войны, и на протяжении того же года придворная пронемецкая группа невидимо и неутомимо работала на Вильгельма II, стремясь, с одной стороны, не допускать его возможного разгрома русскими вооруженными силами, с другой – добиться примирения с ним в виде последующего полюбовного соглашения или даже союза. Движущей силой этих происков был страх Николая II и его окружения перед революцией. Не говоря уже о мучительных для них воспоминаниях, связанных с потрясениями 1905 г., с тревогой оглядывались они и на многие события последних предвоенных лет.
Насколько тревожной была для царского правительства обстановка в канун войны, показывает тот факт, что к лету 1914 г. общее число стачечников в России превысило уровень 1905 г. После короткого спада стачечного движения во второй половине 1914 г., после начала войны, оно разгорается с новой силой. Несмотря на режим военного времени, в стране неудержимо назревал революционный кризис. Массовые выступления прошли в течение 1915–1916 гг. на шахтах Донбасса, в рабочих районах Нижнего Новгорода (в особенности Сормова), Тулы, Екатеринослава и других промышленных центров и, разумеется, в главных из них – в районах обеих столиц. Отсюда революционное брожение перебрасывается в армию (братание солдат со стачечниками и демонстрантами, антивоенные вспышки в гарнизонах и частях, в русских экспедиционных войсках во Франции и Греции)[174].
Но рыба, как известно, начинает гнить с головы. И эти стачки были только отголоском того, что происходило в руководстве страны. В 1916 г. апогея своей деятельности при дворе достиг «темный мужик» Г. Е. Распутин.
С осени 1914 г. царь много ездит по стране, по фронтовой зоне. Его дворцовый комендант потом подсчитал, что до февраля 1917 г. императорский голубой поезд (вместе со следовавшим за ним светским) наездил более 100 тыс. верст (чуть более 100 тыс. км). Главный маршрут его следования: дворец – Ставка, которая при главнокомандующем Николае Николаевиче находилась в Барановичах. Каждое утро, ровно в 10 часов, царь приходил в штаб. В присутствии Верховного главнокомандующего начальник штаба Н. Н. Янушкевич докладывал ему об обстановке на фронте[175].
С той же пунктуальностью царь появлялся на заседаниях Военного совета. Сидел царь на этих совещаниях скромно, почти безмолвно. От вмешательства в обсуждение воздерживался, дяде своему не мешал, авторитет его перед генералами не ущемлял, выглядел рядом с ним, просто как почетный гость.
Невмешательство его в дела, впрочем, только кажущееся. За спиной Верховного идет возня. Под него подкапывалась верховная клика, возглавляемая Распутиным, вдохновляемая императрицей. Николай Николаевич не устраивал ее ни своим необузданным нравом, ни подчеркнуто проантантовской ориентацией, ни демонстративным презрением к обступившей царицу «плебейской швали».
У Николая Николаевича были основания терзаться раскаянием. Он сам лет десять тому назад помог сибирскому бродяге проникнуть царский дворец. На первых порах при своем появлении в Петербурге, констатирует Александр Михайлович, экс-монах «не имел более восторженных почитателей, чем великие князья Николай и Петр Николаевичи и их черногорские супруги Анастасия и Милица». Они-то в 1903 г. и представили старца императрице Александре Федоровне[176].
Когда же выяснилось, что подопечный вошел в самостоятельную роль и довольно непринужденно овладел ситуацией, дойдя до такой развязности, как обращение к их величеством на «ты», было поздно. Тщетно заклинал племянника дядя «прогнать гнусного мужика». Его Величество не только не внял этим уговорам, но и счел долгом досконально осведомить Григория Ефимовича о ненавистнических домогательствах своего дяди. «С тех пор, – отвечает Александр Михайлович, – Распутин не расставался с мыслью об отмщении»[177].
Как только сложилась благоприятная для этого обстановка – неудачи на фронте, перелом в настроениях двора в пользу сепаратного мира, противником которого был Верховный главнокомандующий, – старец дал Николаю Николаевичу бой и быстро сбил его с ног. Склока, в которой смешались и разнобой политической ориентации, и личная взаимная ненависть, кончилась тем, что 23 августа 1915 г., следуя настойчивым рекомендациям Распутина, поддержанным царицей, царь отстранил от должности дядю и назначил Верховным главнокомандующим самого себя[178].
Михаил Александрович Врубель (1856–1910) родился в Омске в семье военного юриста. В Академию художеств поступил после окончания юридического факультета Санкт-Петербургского университета (1880 г.). Он владел четырьмя языками, изучал современные философские течения. Живописи учился у И. Репина. Много дала художнику поездка в Италию. Первым потрясением стало неприятие академическим жюри его образа Христа. «Я хочу, чтобы все тело его лучилось, чтобы оно все сверкало, как один огромный бриллиант жизни».
Художник пробует все виды работ. Осенью 1889 г. в Абрамцеве, в имении С. И. Мамонтова, он осваивает мастерство майолики (разновидность керамики). С середины 1890-х гг. Врубель работает в Частной русской опере как мастер-декоратор. Здесь он знакомится с прекрасной женщиной – Н. И. Забелой, которая станет его женой, подругой, музой и ангелом-хранителем до конца дней. Ей посвящены многие работы, в которых ясно видны черты красивой оперной примадонны («Царевна-лебедь», «Сирень»).
Фантастический мир М. Врубеля интересен и загадочен. В нем сочетаются русская сказка, история, фольклор, мифология, образы Средневековья («Суд Париса», «Фауст», «Маргарита», «Микула Селянинович», «Принцесса Греза»). Неизменный интерес вызывает образ Демона. Увлечение Врубеля образом Демона началось с работы в конкурсе «Дьявол», который проходил в журнале «Золотое руно». В образе Демона не вселенское зло, не смерть и не смертный грех. Здесь – гордый вызов миру, желание свободы, страстное стремление к освобождению от условностей и ограничений.
Образ Демона надолго захватил Врубеля. Он искал все новые и новые приемы для его воплощения («Демон поверженный», 1901, «Демон сидящий», 1890).
Портреты Врубеля, которые он писал для друзей и просто знакомых, поражают сходством с моделью не только внешне. Он очень тонко раскрывал сущность характера человека.
Последние годы жизни Врубеля были омрачены тяжелым психическим заболеванием. С 1902 г. он периодически вынужден был лечиться в психиатрических клиниках. Изо всех сил гениальность боролась с подступающим безумием. Болезнь Врубель пытался победить с помощью любви жены и работы. В клинике он делал карандашные портреты тех, кто его окружал, – врачей, санитаров, больных. Рисовал свою комнату, предметы в комнате, одежду. Мастер работал, пока не отказало зрение. В 1906 г. была создана его последняя работа – «Портрет Брюсова».
Михаил Васильевич Нестеров (1862–1942) возрождал в своем творчестве образы Святой Руси (чистое отрочество, старцы-монахи, юные монашки, отрекающиеся от бренного грешного мира). Может быть, сыграло свою роль то, что родился Нестеров в очень религиозной купеческой семье. Будучи очень слабым от рождения, он с самого младенчества узнал, что такое уповать на святых угодников и, в особенности, на заступничество Сергия Радонежского. Молитвы и заботы матери помогли – младенец выжил и окреп. Но с тех пор тема святых заступников станет самой главной в его творчестве.
Наиболее известными его работами стали «Пустынник», 1889 г., «Видение отроку Варфоломею», 1890 г. Появляется целый ряд картин, воплощавших русский религиозный идеал. Художника особенно привлекает житие преподобного Сергия Радонежского. Сергий первым начал возрождение монастырской жизни на Руси, и с ним люди связывали надежды на духовное возрождение Родины. В «Видении отроку Варфоломею» Нестеров выбирает эпизод в житии святого Сергия, когда благочестивому отроку, посланному отцом на поиски пропавшего стада, было видение. Таинственный старец, к которому отрок, тщетно пытавшийся овладеть грамотой, обратился с молитвой, одарил его чудесным даром премудрости и постижения смысла Священного Писания.
Образ природы – особая любовь Нестерова. Он пишет природу либо ранней весной, либо поздней осенью, в момент рождения и в момент увядания. Темные приглушенные краски как бы «подсвечены» изнутри. От всех пейзажей веет покоем, благоговейной тишиной. В них – раздолье русской природы, реки, холмы, все это в гармонии с человеком, с Богом.
Нестеров создает свой образ вечной русской женской красоты. Образ его героинь строгий до аскетичности, утонченный, идеально прекрасный. Любимой его моделью стала дочь Ольга, его единственное утешение после безвременной смерти молодой жены Марии. Целую галерею образов своих современников создает кисть Нестерова. Он пишет портреты В. М. Васнецова, П. Д. Корина, физиолога И. П. Павлова и т. д. Но подлинно гениальными творениями мастера, на которые все чаще в наше неспокойное, лишенное идеалов время обращают внимание знатоки искусства, стали «Великий постриг», «За приворотным зельем», «Молчание», «Видение отроку Варфоломею».
Без страха и сомнения высказывался Нестеров против безликости, серости, неискренности официального искусства. На могильном камне великого мастера кисти всего четыре слова «Художник Михаил Васильевич Нестеров».
Более всего влияние на формирование идеологии «Мира искусства» оказал Александр Николаевич Бенуа (1870–1960). Лучшие произведения созданы им в жанре графики. Достаточно вспомнить иллюстрации к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник». Главным «героем» цикла стал неповторимый Петербург. Еще грандиозней, величественней и загадочней стали его улицы, каналы, здания в строгих линиях графики. В страшный момент погони медного всадника за Евгением Бенуа пишет город черными, мрачными красками, в резком контрасте с жутким светом луны. Бенуа противопоставляет одиночество героя, страдание его души и равнодушие темного мира вокруг него.
Совсем по-иному Бенуа пишет «галантный» XVIII в. Не случайно его обращение к прошлому. Близок здесь Бенуа к Евгению Евгеньевичу Лансере (1875–1946). Лансере, правда, предпочитал изображать русскую жизнь XVIII в. Бенуа пишет Версальские дворцы и парки как прекрасный, но покинутый людьми мир. Обращение к прошлому у него – это тоска по утраченному идеальному миру.
Кроме представленного направления «Мир искусства», в России были созданы и плодотворно работали и другие художественные объединения – «Союз русских художников», «Голубая роза».
«Союз русских художников» (1903 г.) возник в Москве. Его организаторами стали К. Юон, А. Архипов, А. Рылов. Москвичи во многом противопоставляли себя «Миру искусства», несмотря на то, что тот сыграл не последнюю роль в появлении «Союза русских художников». Стиль «Союза» сочетал традиции реализма передвижников и элементы импрессионизма. Особенно это видно в передаче света и воздуха. Художники, входящие в «Союз русских художников», наиболее ярко проявили себя в пейзаже и жанровой живописи. Среди пейзажистов наиболее интересными были К. Ф. Юон (1875–1958), И. Э. Грабарь (1871–1960), А. А. Рылов (1870–1939). Жанровые полотна А. Е. Архипова (1862–1930) – очень реалистичные, остро социальные картины жизни.
Однако приверженность реализму не дала живописцам уйти в поиск новых форм и новых средств выразительности. Наверное, поэтому многие члены «Союза русских художников» сумели найти себя в официальном искусстве советского периода. Представив, правда, самую достойную его плеяду.
В марте 1907 г. в Москве открылась выставка художников под названием «Голубая роза». Ее основные участники – П. Кузнецов, С. Судейкин, М. Сарьян. Объединило их увлечение идеями символизма. Сильно сказывалось влияние В. Э. Борисова-Мусатова. Молодые художники-символисты так определили свои задачи: показать самые тонкие, неуловимые нюансы чувства, раскрыть сложные внутренние ощущения, которые невозможно определить словами. Первая же выставка оказалась, к сожалению, итогом совместной работы художников. Вскоре после нее объединение распалось.
Художественные искания, философия, поиски в литературе и искусстве «серебряного века» дали невероятно мощный импульс для развития не только русской, но и мировой художественной культуры в целом. Они обогатили ее новыми формами, стилями, жанрами. По-новому прозвучала тема личности человека. Возрождение религиозной философии дало новое направление развитию культуры, философии, этики в России и в Западной Европе. На нем сформировались экзистенциализм, философия истории, новейшее богословие.
ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Алленов М. В. Михаил Врубель. М., 1996.2. Дмитриева Н. А. М. А. Врубель. Альбом. Л., 1984.
3. Культурология в вопросах и ответах // под ред. Г. В. Драч. Ростов-на-Дону, 1997 г.
4. Леняшин В. А. Портретная живопись В. А. Серова 1900 гг. Л. 1980.
5. Михайлов А. И. М. В. Нестеров. Жизнь и творчество. М., 1958.
6. Никонова И. Н. М. В. Нестеров. М., 1984.
7. Саратьянов Д. В. Серов. Л., 1982.
8. А. И. Чернокозов История мировой культуры. Ростов-на-Дону, 1997 г.
9. Эткинд М. А. Н. Бенуа и русская художественная культура: конец XIX-начало XX века. Л., 1989 г.
РАЗДЕЛ II. РЕВОЛЮЦИЯ И ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА В РОССИИ
ТЕМА 10. РОССИЯ В ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЕ
РЕФЕРАТ: «ПУТЬ К КРАХУ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ В ПРОЦЕССЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ (ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ)»
ПЛАН
1. Введение2. Политическая ситуация в стране и на фронте в ходе Первой мировой войны
3. Николай II и его окружение в преддверии краха Российской империи
4. Заключение
5. Использованная литература
1. ВВЕДЕНИЕ
В июле 1914 г. началась Первая мировая война. Война, которая втянула в себя 38 государств, где проживало свыше 1,5 млрд. человек, что составляло 77 % всего населения земного шара[166].Для России Первая мировая война особенно значима еще и потому, что она явилась одним из основных факторов в нарастании будущей революции. Россия, несшая на себе основную мощь военных и человеческих потерь среди всех стран Антанты, к 1917 г. была истощена морально и физически.
Этот период политического кризиса в России всегда вызывал огромный интерес. И это не случайно. Ведь в эти годы развала старой Российской империи до крайностей обострились все давние противоречия в обществе. Все понимали, что династия Романовых в лице Николая II уже не может справляться с властными полномочиями, но, а кто же будет править страной после его свержения, оставалось только гадать. Как же вела себя власть в эти предсмертные часы агонии? Что предпринимал Николай II в преддверии своего падения? Ответить на эти вопросы мы и попытаемся в данном реферате.
Ответы мы будем искать с помощью очевидцев и непосредственных участников тех событий. Более того, эти очевидцы были сами приближены к власти. Эти очевидцы – П. Н. Милюков и великий князь Александр Михайлович. Милюков сам представлял собой законодательную власть, являясь членом Государственной думы и возглавляя в ней партию кадетов (конституционных демократов). Известный историк-публицист, видный политический деятель, он общался и был знаком со многими государственными деятелями той поры. Уже после свержения царской власти он занимал пост министра иностранных дел во Временном правительстве.
Менее известен нам великий князь Александр Михайлович, оставивший книгу своих воспоминаний. Великий князь Александр Михайлович являлся дядей последнего русского царя Николая II. Он был вхож в императорскую семью, а Николай II второй считал его своим другом и иначе, как Сандро, не называл. Свои воспоминания и размышления от разговоров с Николаем II и его окружением он и запечатлел в своей книге. Может быть, они выглядят чуть-чуть субъективными, но уж чего у них не отнять, так это искренности, благодаря чему возрастает их ценность.
Таким образом, основываясь на реальных исторических фактах и дополняя их воспоминаниями этих двух неординарных людей, мы попытаемся понять, что же предшествовало краху Российской империи и как она шла к этому краху.
2. ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В СТРАНЕ И НА ФРОНТЕ В ХОДЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Первая мировая война началась с небывалого патриотического подъема. Этот подъем был тем более удивителен и неожиданен, если вспомнить, что во все годы правления Николая II, начиная с трагедии на Ходынском поле, его личность ничего, кроме отрицательных эмоций, у населения не вызывала. Сам Николай II был этому безумно рад и готов был ради этого временного единения народа на все.Великий князь Александр Михайлович, дядя царя, вспоминал об этом периоде так: «В Севастополе я узнал об официальном объявлении войны (мобилизации армии и флота). На следующий день в Ялтинском соборе был отслужен молебен, который сопровождался чтением Манифеста об объявлении войны. Толпа кричала „ура“, и чувствовался подъем. В ту же ночь я уехал в Санкт-Петербург… Я застал Государя внешне спокойным, но глубоко проникшимся сознанием ответственности момента. Наверное, за все двадцать лет своего царствования он не слыхал столько искренних криков „ура“, как в эти дни. Наступившее, наконец, „единение Царя с народом“ очень радовало его»[167].
П. Н. Милюков, вторя великому князю, писал: «Конечно, в проявлениях энтузиазма – и не только казенного – не было недостатка, в особенности вначале. Даже наши эмигранты, такие как Бурцев, Кропоткин, Плеханов, отнеслись к оборонительной войне положительно. Рабочие стачки на время – прекратились»[168].
Итак, все было прекрасно, и все думали о быстрой победе над немцами, напавшими на беззащитных «братьев славян» – сербов. В общем, в стране и, в особенности, в окружении царя было традиционное «шапкозакидательское» настроение. Понять, что не все так радужно в стране и на фронте, как это казалось, России пришлось уже через несколько месяцев.
П. Н. Милюков так описывал события, которые происходили в России в те дни: "Первые известия о том, что на фронте неблагополучно, стали приходить к нам уже в конце января 1915 г. Снаряды и вооружение, заготовленные «на шесть месяцев», были исчерпаны. Солдаты мучились, взбираясь на обледенелые кручи Карпат, а когда наступила очередь использовать успех, оказывались без снарядов и патронов. Главное артиллерийское управление не имело никаких средств восстановить русское вооружение. Оно было вынуждено обратиться с заказами к тем же союзникам. Но, занятые своими нуждами, они не особенно заботились о своевременном выполнении русских заказов.
Санитарное дело на фронте находилось в плачевном состоянии. Докторский персонал был недостаточен; самых необходимых медикаментов не было; раненых сваливали на полу товарных вагонов, без медицинского просмотра, и они сотнями умирали в поездах. Между фронтом и тылом стояла глухая стена. Тыл был еще менее фронта приспособлен к ведению серьезной и долгой войны. Не было никакой системы в заготовке продовольствия для армии, и транспорт как рекрутов, так и припасов страдал не только от недостаточности железнодорожной сети, но и от неумения организовать движения по ней.
Разобраться во всем этом и организовать Россию для войны правительство было решительно не в состоянии. У него были деньги, но не было людей. Оно могло послать в провинцию чиновников, но это были чужие стране люди, бюрократы"[169].
Словом, после короткого периода эйфории в России начал назревать кризис, грозящий перейти в катастрофу. Кроме того состояния страны, описанного выше Милюковым, неудачи начали преследовать и непосредственно русскую армию. Наступательный порыв первых дней войны сменился поражениями. Причем частично это происходило из-за несогласованности и предательства отдельных военачальников. Самый характерный пример – это гибель в русских лесах армии Самсонова, которую не поддержал генерал с «чисто русской фамилией» Ренненкампф. Ожидали, что Николай II предаст дезертира и изменника военному суду. Этого не случилось. Императрица дала Ренненкампфу аудиенцию, демонстративно милостиво побеседовала с ним, после чего власти фактически не могли уже ничего с ним поделать[170].
То, что не все нормально в стране и на фронте, понимали и отдельные члены царской фамилии. Александр Михайлович вспоминал: "Никто не ожидал такого страшного расхода снарядов, который обнаружился в первые же дни войны. Еще необстрелянные части нервничали и тратили много снарядов зря. Там, где достаточно было выпустить две, три очереди шрапнелей, чтобы отогнать противника, тратились бесцельно сотни тысяч ружейных пуль. Терялись винтовки, бросались орудия. Артиллерийские парки выдвигались слишком далеко на линии фронта и попадали в руки противника. А навстречу двигались бесконечные обозы с первыми ранеными.
В течение августа 1914 г. я не раз поминал недобрым словом нашего военного министра Сухомлинова с его статьей «Мы – готовы», написанной два года тому назад. В штабе Юго-Западной армии я встретил моего брата Николая Михайловича, человека, которого я не должен был видеть, если бы я хотел сохранить хотя бы каплю оптимизма. Он говорил откровенно, до цинизма, и из десяти случаев в девяти был прав. Он указал мне, что наши страшные потери лишили нас нашей первоочередной армии и поставили в трагическую необходимость возложить наши последние надежды на плохо обученных ополченцев. Он утверждал, что если великий князь Николай Николаевич не остановит своего победного похода по Галиции и не отведет наших войск на линию укрепленных позиций в нашем тылу, то мы без сомнения потерпим решительные поражения не позднее весны 1915 г. Он говорил мне об этом в течение трех часов, ссылаясь на цифры, факты, и становился все мрачнее и мрачнее"[171].
Посланный царским приказом на ближние и дальние поля сражений, русский солдат повсюду, в самых трудных положениях сражался со свойственными ему доблестью и стойкостью. Но в массе своей он тогда еще не мог знать, что в то время как власть имущие взимают с него дань кровью во имя своего контракта с Антантой, некоторые из них в дворцовых закоулках ткут паутину германского сговора, готовясь продать кайзеру и своих союзников, и русскую армию.
Руководящим ядром германофильской группы были царица Александра Федоровна (Алиса Виктория Елена Бригитта Лониза Беатриса принцесса Гессен-Дармштадтская) и Г. Е. Распутин. Именно они «вертели» последним царем как хотели[172].
Александр Михайлович описывал эту обстановку так: "Для меня, для моих родных и для тех, кто часто встречался с императрицей, один намек на ее немецкие симпатии казался смешным и чудовищным. Наши попытки найти источники этих нелепых обвинений приводили нас к Государственной думе. Когда же думских распространителей этих слухов пытались пристыдить, они говорили: «Если императрица – такая убежденная патриотка, как может она терпеть присутствие этого пьяного мужика, которого можно открыто видеть в обществе немецких шпионов и германофилов?».
Этот аргумент был неотразим, и мы поломали себе голову над тем, как убедить царя отдать распоряжение о высылке Распутина из столицы. «Вы же шурин и лучший друг Государя, – говорили мне очень многие, посещая меня на фронте, – отчего вы не переговорите об этом с Его Величеством?». Отчего я не говорил с Государем? Я боролся с Никки (с Николаем II) из-за Распутина еще задолго до войны. Я знал, что если бы я снова попробовал говорить с Государем на эту тему, он внимательно выслушает меня и скажет: «Спасибо, Сандро, я очень ценю твои советы». Затем Государь меня обнимет, и ровно ничего не произойдет. Пока Государыня была уверена, что присутствие Распутина исцеляет наследника от его болезни, я не мог иметь на Государя ни малейшего влияния. Я был абсолютно бессилен чем-нибудь помочь и с отчаянием это осознавал"[173].
Как видно из этого воспоминания, окружение царя не желало признавать, что императрица, да и сам Николай, находятся под влиянием немцев. Тем не менее, признавая, что царская чета подчинена влиянию Распутина, они противоречат сами себе.
Гекатомбы бомб были нагромождены на полях сражений уже в первый год войны, и на протяжении того же года придворная пронемецкая группа невидимо и неутомимо работала на Вильгельма II, стремясь, с одной стороны, не допускать его возможного разгрома русскими вооруженными силами, с другой – добиться примирения с ним в виде последующего полюбовного соглашения или даже союза. Движущей силой этих происков был страх Николая II и его окружения перед революцией. Не говоря уже о мучительных для них воспоминаниях, связанных с потрясениями 1905 г., с тревогой оглядывались они и на многие события последних предвоенных лет.
Насколько тревожной была для царского правительства обстановка в канун войны, показывает тот факт, что к лету 1914 г. общее число стачечников в России превысило уровень 1905 г. После короткого спада стачечного движения во второй половине 1914 г., после начала войны, оно разгорается с новой силой. Несмотря на режим военного времени, в стране неудержимо назревал революционный кризис. Массовые выступления прошли в течение 1915–1916 гг. на шахтах Донбасса, в рабочих районах Нижнего Новгорода (в особенности Сормова), Тулы, Екатеринослава и других промышленных центров и, разумеется, в главных из них – в районах обеих столиц. Отсюда революционное брожение перебрасывается в армию (братание солдат со стачечниками и демонстрантами, антивоенные вспышки в гарнизонах и частях, в русских экспедиционных войсках во Франции и Греции)[174].
Но рыба, как известно, начинает гнить с головы. И эти стачки были только отголоском того, что происходило в руководстве страны. В 1916 г. апогея своей деятельности при дворе достиг «темный мужик» Г. Е. Распутин.
3. НИКОЛАЙ II И ЕГО ОКРУЖЕНИЕ В ПРЕДДВЕРИИ КРАХА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Политический кризис в ходе Первой мировой войны все больше и больше разрастался. Это понимали все. Слабость верховной власти особенно проявилась в последние два года правления Николая II. Именно начиная с 1915 г. при посредничестве императрицы Г. Е. Распутин, оказывая давление на царя, «получает право» снимать и назначать высших государственных лиц в государстве.С осени 1914 г. царь много ездит по стране, по фронтовой зоне. Его дворцовый комендант потом подсчитал, что до февраля 1917 г. императорский голубой поезд (вместе со следовавшим за ним светским) наездил более 100 тыс. верст (чуть более 100 тыс. км). Главный маршрут его следования: дворец – Ставка, которая при главнокомандующем Николае Николаевиче находилась в Барановичах. Каждое утро, ровно в 10 часов, царь приходил в штаб. В присутствии Верховного главнокомандующего начальник штаба Н. Н. Янушкевич докладывал ему об обстановке на фронте[175].
С той же пунктуальностью царь появлялся на заседаниях Военного совета. Сидел царь на этих совещаниях скромно, почти безмолвно. От вмешательства в обсуждение воздерживался, дяде своему не мешал, авторитет его перед генералами не ущемлял, выглядел рядом с ним, просто как почетный гость.
Невмешательство его в дела, впрочем, только кажущееся. За спиной Верховного идет возня. Под него подкапывалась верховная клика, возглавляемая Распутиным, вдохновляемая императрицей. Николай Николаевич не устраивал ее ни своим необузданным нравом, ни подчеркнуто проантантовской ориентацией, ни демонстративным презрением к обступившей царицу «плебейской швали».
У Николая Николаевича были основания терзаться раскаянием. Он сам лет десять тому назад помог сибирскому бродяге проникнуть царский дворец. На первых порах при своем появлении в Петербурге, констатирует Александр Михайлович, экс-монах «не имел более восторженных почитателей, чем великие князья Николай и Петр Николаевичи и их черногорские супруги Анастасия и Милица». Они-то в 1903 г. и представили старца императрице Александре Федоровне[176].
Когда же выяснилось, что подопечный вошел в самостоятельную роль и довольно непринужденно овладел ситуацией, дойдя до такой развязности, как обращение к их величеством на «ты», было поздно. Тщетно заклинал племянника дядя «прогнать гнусного мужика». Его Величество не только не внял этим уговорам, но и счел долгом досконально осведомить Григория Ефимовича о ненавистнических домогательствах своего дяди. «С тех пор, – отвечает Александр Михайлович, – Распутин не расставался с мыслью об отмщении»[177].
Как только сложилась благоприятная для этого обстановка – неудачи на фронте, перелом в настроениях двора в пользу сепаратного мира, противником которого был Верховный главнокомандующий, – старец дал Николаю Николаевичу бой и быстро сбил его с ног. Склока, в которой смешались и разнобой политической ориентации, и личная взаимная ненависть, кончилась тем, что 23 августа 1915 г., следуя настойчивым рекомендациям Распутина, поддержанным царицей, царь отстранил от должности дядю и назначил Верховным главнокомандующим самого себя[178].