Страница:
5 декабря 1908 г., когда была произнесена эта речь, третья Дума уже приняла законопроект в первом чтении. Лидер фракции кадетов П. Н. Милюков вспоминал: "Шло постатейное обсуждение, и возник вопрос, признавать ли укрепленные участки личной или семейной собственностью. Настроение Думы заколебалось под воздействием многочисленных известий о том, что некоторые домохозяева пропивают укрепленные наделы и пускают по миру свои семейства. Но создание семейной собственности вместо общинной не устраивало Столыпина, ибо большая семья напоминала ему общину. На месте разрушенной общины, полагал он, должен быть мелкий собственник. Видя угрозу одному из главных положений своей реформы, Столыпин решил вступить в прения.
"Проживание наделов, – доказывал он в своей речи, – это исключительное явление, удел «слабых». Нельзя создавать общий закон ради исключительно уродливого явления, нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету. Для борьбы с уродливыми явлениями надо создавать специальные законы, устанавливать опеку за расточительность, но при выработке общих законодательных мер надо «иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых». Заканчивая эту мысль, он выразил уверенность, что «таких сильных людей в России большинство»[136].
Из всего этого отнюдь не вытекает, что «разумными и сильными» Столыпин считал лишь богатых крестьян, а «пьяными и слабыми» – всех остальных. Любители выпить есть среди всех социальных слоев, и именно этих людей клеймил в своей речи премьер. Крепкий, работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Он считал, что дух предприимчивости, освобожденный от стеснений со стороны общины и семьи, в короткое время способен преобразовать даже весьма жилое хозяйство середняка. Каждый должен стать «кузнецом своего счастья»[137] (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколь-нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства на предполагалось (финансовое обеспечение реформы было одним из ее слабых мест). Ставка делалась почти исключительно на «дух предприимчивости», что показывает, что и Столыпин, при всей своей практичности, волей или неволей бывал идеалистом.
В идеале же получалось вот что: из общины выходила в основном беднота, а также городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который теперь можно продать. Огромное количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 г., например, было продано 60 % площади укрепленных к этому году земель[138]. Чаще всего покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. В руках одного и того же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где какие у него полосы. Но уже во втором поколении должна была начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться не один суд.
Нечто подобное имело уже место после реформы 1861 г., когда досрочно выкупленные, по реформе, наделы сильно нарушали единообразие землепользования в общине[139]. Но потом они стали постепенно подравниваться. Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса и земляное утеснение продолжало возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912 г. снова пошли по восходящей.
Многие крестьяне сопротивлялись переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от климата. Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый – на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай.
Вообще, во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрокультуры, и преимущества их перед чересполосной системой хозяйства, по существу, не доказаны. «Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта, – пишет американский историк Дж. Ейни, – который бы показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрокультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрокультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь»[140].
Абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась тем, что ее сочиняли люди, плохо знавшие русскую деревню. За два года пребывания в Саратове Столыпин не мог, конечно, узнать ее достаточно хорошо. Ближайшим его сподвижником в проведении реформы был А. В. Кривошеин. «Он был талантлив, энергичен, чрезвычайно импульсивен и обладал счастливой способностью улавливать, в какую сторону дует ветер», – вспоминал о нем А. А. Кофод, служивший под его началом[141]. Витте, считавший Кривошеина «величайшим карьеристом», отмечал, что в 1905 г. он был еще сторонником общины, но после крутого поворота правительственной политики резко изменил свои взгляды[142]. Главный правительственным теоретиком по землеустройству был датчанин А. А. Кофод. В Россию он приехал в возрасте 22 лет, ни слова не зная по-русски, и затем долго жил в небольшой датской колонии под Псковом.
Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую и Смоленскую. Отруба, как оказалось, подходили лишь для губерний Северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций здесь сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на очень больших пространствах и весьма низким уровнем агрокультуры. Только при таких условиях переход на отруба происходил более или менее безболезненно и быстро приносил пользу.
Итоги столыпинской реформы выражаются в следующих цифрах. К 1 января 1916 г. из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14,1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев, живших в беспередельных общинах, получили удостоверительные акты на 2,8 млн. дес. 1, 3 млн домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12,7 млн дес.). По приблизительным подсчетам, всего из общины вышло около 3 млн. домохозяев, что составляет примерно 1/3 часть от общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Впрочем, некоторые земледельцы фактически давно уже забросили земледелие. Выходили из общины и переселенцы, отправлявшиеся в Сибирь. Таковых было около 16 % от общего числа домохозяев, вышедших из общины. Из общинного оборота было изъято 22 % земель. Около половины их пошло на продажу[143]. В конечном счете, властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и массовый слой крестьян-собственников. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.
Вместе с тем известно, что после окончания революции 1905–1907 гг. и до начала Первой мировой войны положение в русской деревне заметно улучшилось. Но нельзя в целом связывать это улучшение с проведением аграрной реформы. Здесь действовали другие платежи. Это было большим облегчением для крестьян. Во-вторых, наблюдался рост мировых цен на зерно. От этого кое-что перепадало и простым крестьянам. В-третьих, за годы революции сократилось помещичье землевладение, в связи с чем уменьшились и кабальные формы эксплуатации. Наконец, в-четвертых, за весь период был только один неурожайный год (1911), но зато подряд два года (1912–1913) были очень хорошие урожаи[144]. Что касается аграрной реформы, то эта была настолько широкомасштабная реформа, потребовавшая столь значительной земельной перетряски, что она никак не могла сказаться положительным образом в первые же годы, даже если бы впоследствии имела успех.
Столыпин твердо дал понять, что режим не намерен делиться своей властью с «народным представительством». Об этом свидетельствовали заключительные фразы речи. Заявив, что «правительство для реализации этой программы готово совместно с законодательными учреждениями приложить величайшие усилия», оратор пояснил, какое правительство он имеет в виду: «правительство, которое хранит исторические заветы России», т. е. самодержавно-монархическую власть; «правительство, которое восстановит в ней порядок и спокойствие, т. е. стойкое и чисто русское правительство, каковым должно быть и будет правительство его величества»[146].
Одним из вопросов, наиболее занимавших П. А. Столыпина, помимо аграрного, был национальный вопрос. Он выразился в законе о западном земстве. В ряде губерний Западного края – Витебской, Минской, Могилевской, Киевской, Волынской, Подольской, где подавляющая часть населения была русской, в Государственный совет избирались только поляки, численность которых составляла всего 2–3 % от общего числа населения.
В связи с этим профессор Д. И. Пихно внес законопроект о реформе выборов в Государственный совет от Западного края. Проект Пихно, правого деятеля, редактора газеты «Киевлянин», отчима В. В. Шульгина, нес в себе по меньшей мере три составляющих. Профессор предлагал выделить поляков в общую курию, а большинство мест предоставить русским. Во-первых, это нарушало принцип равенства национальностей. Во-вторых, поскольку фактически большинство крупных помещиков в крае были именно поляки, то избрание на их место в верхней палате русских означало бы ущемление прав аристократии. В-третьих, такая мера означала бы, что русское население нуждается в защите[147].
В Государственном совете предложение Пихно не нашло поддержки. Бывший обер-прокурор Синода князь А. П. Оболенский сказал: «Основное начало нашей государственности заключается в том, что в Российской монархии есть русский царь, перед которым все народы и все племена равны. Государь император выше партий, национальностей, групп и сословий»[148]. Тем не менее у Столыпина была другая точка зрения. Он поддерживал проект Пихно, бросив вызов большинству членов Государственного совета. Почему же он так отстаивал эту точку зрения?
На Западе, где Россия держала стратегическую оборону, положение русских отличалось от положений во внутренних губерниях тем, что там русские соперничали (мирно, надо отметить) с другими народами. При столыпинской перемене курса несоответствие демократизации жизни и подчеркнуто аристократически узконациональной практики выборов в Западном крае бросалось в глаза. Русские явно становились людьми «второго сорта», и подобное положение нельзя было терпеть.
Столыпин говорил (7 мая 1910 г.): "Западные губернии, как вам известно, в XIV столетии представляли из себя сильное литовско-русское государство. В XVIII столетии край этот перешел опять под власть России, с ополяченным и перешедшим в католичество высшим классом населения и с низшим классом, порабощенным и угнетенным, но сохранившим вместе со своим духовенством преданность православию и России. В эту эпоху русское государство было властно вводить свободно в край русские государственные начала. Мы видим Екатерину Великую, несмотря на ее гуманность, водворяющую в край русских землевладельцев, русских должностных людей, вводящую общие учреждения, отменяющую Литовский статус и Магдебургское право.
Но не так думали ее преемники. Они считали ошибкой государственное воздействие на благоприятное в русском смысле разрешение процесса, которым бродил Западный край в течение столетия, процесса, который заключался в долголетней борьбе начал русско-славянских и польско-латинских". Столыпин открыто призвал к защите русских государственных интересов: «Необходимо дать простор местной самодеятельности, поставить государственные грани для защиты русского элемента, который иначе неминуемо будет оттеснен»[149].
Для решения этого вопроса он предложил создать национальные избирательные курии – русскую и польскую. Через неделю в короткой речи в Думе Столыпин снова возвращается к этой теме и подчеркивает, что больше всего боится «равнодушия закона к русским»[150]. Законопроект был принят со значительными поправками, но сохранился принцип курий и понижение имущественного ценза. Как ни странно, спустя 90 лет, в наши дни русские в прибалтийских республиках тоже требуют для защиты своих интересов создания отдельных избирательных курий. Это бесспорно свидетельствует, что мы в понимании национальной государственной идеи не продвинулись никуда дальше прошлого.
Что же еще из задуманного осуществил П. А. Столыпин? Думой народного образования называли третью Думу. Бесплатное начальное образование, как пишет А. И. Солженицын в очерке о Столыпине, уже широко пошло в 1908 г. и должно было осуществиться как всеобщее к 1922 г. Было установлено ежегодное увеличение кредитов на народное образование на 20 млн рублей, половина из которых шла на постройку новых школ, остальное – на их содержание. К 1914 г. расходы государства, земств и городов на народное образование составили почти 300 млн рублей. Минимальное вознаграждение учителей составило 360 рублей (в сельской местности)[151].
В декабре 1907 г. был внесен на обсуждение Думы законопроект о страховании рабочих. Его принимали в 1912 г., уже после смерти автора проекта. Врачебная помощь рабочим теперь предоставлялась за счет владельца предприятия, он же нес материальную ответственность за охрану их труда. Отношения рабочих и владельцев Столыпин предоставил решать им самим. Правительство лишь гарантировало им право бастовать и создавать профсоюзы[152]. Для Столыпина главным во всех реформах было народное осознание. «После горечи перенесенных испытаний Россия, естественно, не может не быть недовольной, – говорил он в Думе. – Она недовольна не только правительством, но и Государственной думой и Государственным советом, недовольна и правыми партиями, и левыми партиями. Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда образуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия почувствует себя опять Россией»[153].
«За его словами никогда не стояла пустота», – признавал через много лет даже враг Столыпина А. Ф. Керенский[154]. «Было время, когда либерально-просвещенные круги русского общества, увлеченные организацией и устройством мелкой земской единицы, страстно этого добивались, а дореформенные административные власти всеми силами этому противодействовали, – вспоминал А. И. Гучков. – Столыпин внес эти законопроекты в законодательные учреждения»[155].
Планировал Столыпин воссоздать и разрушенный после Русско-японской войны флот. В заседании комиссии по государственной обороне 3 марта 1908 г. он доказывал необходимость воссоздания флота: "Долг моей совести – сказать вам, что после того, как вы откажете в деньгах на флот, Россия выйдет в международном положении преуменьшенной. Никаких пышных фраз произносить я не желаю, но в данную минуту мне припоминаются слова, сказанные создателем русского флота, Петром Великим. Эти слова нам нужно надолго запомнить. Вот они: «Промедление времени смерти безвозвратной подобно»[156].
Вторично защищал Столыпин дело воссоздания флота на заседании Думы 24 мая 1908 г. Постепенно дело воссоздания флота сдвинулось с мертвой точки и начало развиваться. 12 августа 1911 года, буквально перед самым убийством Столыпина, Совет министров под председательством Столыпина обсудил вопрос о строительстве Черноморского флота. На это дело законодательными учреждениями было отпущено 102 млн рублей. Решено было построить 3 броненосца типа дредноут, 9 эскадронных миноносцев и 6 подводных лодок. Заказы были распределены между обществом русских заводов и обществом частных николаевских судостроительных заводов. Остается добавить, что процесс воссоздания российского флота рассчитывался на длительный срок, впрочем, как и все реформы Столыпина. В частности, процесс переоборудования и воссоздания новых кораблей на Балтийском море планировалось завершить только к 1930 г. [157]
Планировал Столыпин провести и очень прогрессивный по тем временам закон по преобразованию системы местного самоуправления. Действовавшая в России система местного управления основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местных дворян. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое, одно сословие руководило другим. Столыпин планировал ввести бессословную систему управления. Если раньше помещик был над мужиком, то теперь Столыпин хотел усадить их рядом в волостном правлении[158].
Кроме этого, Столыпин касался и вопроса об иностранных займах. Брать иностранные займы предполагалось лишь первое время и только на общегосударственные нужды – исследования недр, строительство железных и шоссейных дорог. Намечались сроки полного отказа от иностранных займов. Планировалось создание министерства труда и министерства национальностей. Кстати, к 1923 г. намечалось предоставить независимость Польше, а предварительно разрешить национальные противоречия в Западном крае[159].
Многое задумывал осуществить П. А. Столыпин. «Дайте только 20 спокойных лет – и вы не узнаете России», – говорил премьер. Так это или не так, нам не дано узнать. 1 сентября 1911 г. он был смертельно ранен в Киеве. Один из наиболее ярких премьер-министров России унес с собой большинство своих планов и начинаний. Многие предусматривала посмертная программа Столыпина, проект которой исчез из его письменного стола в Ковенском имении сразу после убийства автора.
Во многом ответ на вопрос о судьбе своих реформ давал сам Столыпин. Выступая с трибуны еще первой Думы 8 июня 1906 г., тогдашний министр внутренних дел России Столыпин заметил: «Нельзя сказать человеку: у тебя старое кремневое ружье; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних, брось ружье». На это честный человек ответит: «Покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым»[160]. П. А. Столыпин, ставший затем председателем Совета министров, «часовым» старого режима, пытался честно и исправно нести свою службу в старой среде и во многом старыми методами.
В Столыпине удивительно сочетались бездуховность и бессодержательность власти как таковой и большая личная духовность, интеллект, идейность, взволнованность. Но ни в речах, ни в комментариях мы не найдем ответа на вопрос, почему же многие столь логически безупречные, столь решительно проведенные реформы П. А. Столыпина не дали желаемых результатов? В этих материалах не просматривается то прокрустово ложе старой системы, которая вносила во все начинания реформатора свой безжалостный, искажающий их замысел приговор, окутывала их своим тлетворным духом. П. А. Столыпин мечтал о «великой России», не понимая, что без «великих потрясений» – и, как теперь видно, не в одном поколении – достигнуть этого было невозможно.
2. Витте С. Ю. Воспоминания. М.: Изд. полит. лит-ры, 1960.
3. Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. М. Правда, 1963.
4. Ленин В. И. Столыпин и революция. Полн. собр. соч. М., 1959. Т. 20.
5. Милюков П. Н. Воспоминания. М. Изд-во полит. лит-ры, 1991.
6. Зырянов П. Н. Столыпин без легенд. М.: Знание, 1991.
7. Рыбас С. Реформатор: жизнь и смерть Петра Столыпина. М.: Недра. 1991.
8. Столыпин: жизнь и смерть. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1991.
9. Столыпин А. П. А. Столыпин 1862–1911. М.: Планета. 1991.
11. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. 1990. N 6-12.
12. Шульгин В. В. Главы из книги «Годы» // История СССР. 1966. N 6.
ТЕМА 8. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ РОССИИ В 1907–1914 гг
РЕФЕРАТ: «Е. Ф. АЗЕФ – РЕВОЛЮЦИОНЕР И ПРОВОКАТОР»
2. Революционная деятельность Е. Ф. Азефа
3. Е. Ф. Азеф на службе в полиции
4. Разоблачение Е. Ф. Азефа
5. Заключение
6. Использованная литература
Именно так и произошло в Боевой организации. Лучшие люди, не выдерживая подозрений, накладывали на себя руки. А шпик-провокатор ходил в супернадежных.
Вызывает удивление продолжительность провокаторской деятельности Азефа уже потому, что у многих людей при первом взгляде на него являлась мысль: «Это – провокатор!» Жена писателя И. А. Бунина В. Н. Муромцева-Бунина вспоминала: «Нам рассказывали, что когда однажды Азеф пришел в семью известного революционера, нянька доложила: „Барыня, к вам провокатор пришел!“ – чем и вызвала общий смех. А у нее было, конечно, художественное восприятие, какое нередко встречается в народе, и она сразу почувствовала, что этот Иван Николаевич дурной человек, а т. к. среди революционеров самым дурным считается провокатор, то она его так и определила»[161].
Но вот что действительно поражает: он был вдохновителем и организатором всех побед. Он был нетороплив в поступках, и это казалось мудрой осмотрительностью. Он скупо ронял слова, и они казались весомыми. Он никого не любил, а казалось, что он любит всех. Низколобый и вроде бы сальный, он казался величественным. Он обманул всех.
Азеф плевал на ученые теории как правых, так и левых. Он обвел вокруг пальца охранку, спланировав убийства и своего шефа Плеве, и великого князя Сергея Александровича. Он околпачил Боевую организацию, отправив на эшафот многих боевиков. Кредит доверия и кредит денежный он черпал разом из двух корыт.
"Проживание наделов, – доказывал он в своей речи, – это исключительное явление, удел «слабых». Нельзя создавать общий закон ради исключительно уродливого явления, нельзя убивать этим кредитоспособность крестьянина, нельзя лишать его веры в свои силы, надежд на лучшее будущее, нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету. Для борьбы с уродливыми явлениями надо создавать специальные законы, устанавливать опеку за расточительность, но при выработке общих законодательных мер надо «иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых». Заканчивая эту мысль, он выразил уверенность, что «таких сильных людей в России большинство»[136].
Из всего этого отнюдь не вытекает, что «разумными и сильными» Столыпин считал лишь богатых крестьян, а «пьяными и слабыми» – всех остальных. Любители выпить есть среди всех социальных слоев, и именно этих людей клеймил в своей речи премьер. Крепкий, работящий собственник, по замыслу Столыпина, должен был формироваться на основе широких слоев зажиточного и среднего крестьянства. Он считал, что дух предприимчивости, освобожденный от стеснений со стороны общины и семьи, в короткое время способен преобразовать даже весьма жилое хозяйство середняка. Каждый должен стать «кузнецом своего счастья»[137] (слова Столыпина из той же речи), и каждый такой «кузнец» мог рассчитывать лишь на крепость своих рук и рук своих ближних, ибо сколь-нибудь значительной помощи со стороны на переустройство хозяйства на предполагалось (финансовое обеспечение реформы было одним из ее слабых мест). Ставка делалась почти исключительно на «дух предприимчивости», что показывает, что и Столыпин, при всей своей практичности, волей или неволей бывал идеалистом.
В идеале же получалось вот что: из общины выходила в основном беднота, а также городские жители, вспомнившие, что в давно покинутой деревне у них есть надел, который теперь можно продать. Огромное количество земель чересполосного укрепления шло в продажу. В 1914 г., например, было продано 60 % площади укрепленных к этому году земель[138]. Чаще всего покупали землю зажиточные крестьяне, которые, кстати говоря, сами не всегда спешили с выходом из общины. В руках одного и того же хозяина оказывались земли укрепленные и общественные. Не выходя из общины, он в то же время имел и укрепленные участки. Свидетель и участник всей этой перетряски еще мог помнить, где какие у него полосы. Но уже во втором поколении должна была начаться такая путаница, в которой не в силах был бы разобраться не один суд.
Нечто подобное имело уже место после реформы 1861 г., когда досрочно выкупленные, по реформе, наделы сильно нарушали единообразие землепользования в общине[139]. Но потом они стали постепенно подравниваться. Поскольку столыпинская реформа не разрешила аграрного вопроса и земляное утеснение продолжало возрастать, неизбежна была новая волна переделов, которая должна была смести очень многое из наследия Столыпина. И действительно, земельные переделы, в разгар реформы почти заглохшие, с 1912 г. снова пошли по восходящей.
Многие крестьяне сопротивлялись переходу на хутора и отруба не по темноте своей и невежеству, как считали власти, а исходя из здравых жизненных соображений. Крестьянское земледелие очень зависело от климата. Имея полосы в разных частях общественного надела, крестьянин обеспечивал себе ежегодный средний урожай: в засушливый год выручали полосы в низинах, в дождливый – на взгорках. Получив надел в одном отрубе, крестьянин оказывался во власти стихии. Только большой отруб, расположенный в разных рельефах, мог гарантировать ежегодный средний урожай.
Вообще, во всей этой затее с хуторами и отрубами было много надуманного. Сами по себе хутора и отруба не обеспечивали подъем крестьянской агрокультуры, и преимущества их перед чересполосной системой хозяйства, по существу, не доказаны. «Нигде в мире не наблюдалось такого практического опыта, – пишет американский историк Дж. Ейни, – который бы показал, что соединенные в одно целое поля принесли с собой агрокультурный прогресс, и некоторые современные исследователи крестьянской агрокультуры фактически отрицают подобную причинно-следственную связь»[140].
Абстрактность замысла столыпинской аграрной реформы в значительной мере объяснялась тем, что ее сочиняли люди, плохо знавшие русскую деревню. За два года пребывания в Саратове Столыпин не мог, конечно, узнать ее достаточно хорошо. Ближайшим его сподвижником в проведении реформы был А. В. Кривошеин. «Он был талантлив, энергичен, чрезвычайно импульсивен и обладал счастливой способностью улавливать, в какую сторону дует ветер», – вспоминал о нем А. А. Кофод, служивший под его началом[141]. Витте, считавший Кривошеина «величайшим карьеристом», отмечал, что в 1905 г. он был еще сторонником общины, но после крутого поворота правительственной политики резко изменил свои взгляды[142]. Главный правительственным теоретиком по землеустройству был датчанин А. А. Кофод. В Россию он приехал в возрасте 22 лет, ни слова не зная по-русски, и затем долго жил в небольшой датской колонии под Псковом.
Несмотря на все старания правительства, хутора приживались только в некоторых западных губерниях, включая Псковскую и Смоленскую. Отруба, как оказалось, подходили лишь для губерний Северного Причерноморья, Северного Кавказа и степного Заволжья. Отсутствие сильных общинных традиций здесь сочеталось с высоким уровнем развития аграрного капитализма, исключительным плодородием почвы, ее однородностью на очень больших пространствах и весьма низким уровнем агрокультуры. Только при таких условиях переход на отруба происходил более или менее безболезненно и быстро приносил пользу.
Итоги столыпинской реформы выражаются в следующих цифрах. К 1 января 1916 г. из общины в чересполосное укрепление вышло 2 млн. домохозяев. Им принадлежало 14,1 млн. дес. земли. 469 тыс. домохозяев, живших в беспередельных общинах, получили удостоверительные акты на 2,8 млн. дес. 1, 3 млн домохозяев перешли к хуторскому и отрубному владению (12,7 млн дес.). По приблизительным подсчетам, всего из общины вышло около 3 млн. домохозяев, что составляет примерно 1/3 часть от общей их численности в тех губерниях, где проводилась реформа. Впрочем, некоторые земледельцы фактически давно уже забросили земледелие. Выходили из общины и переселенцы, отправлявшиеся в Сибирь. Таковых было около 16 % от общего числа домохозяев, вышедших из общины. Из общинного оборота было изъято 22 % земель. Около половины их пошло на продажу[143]. В конечном счете, властям не удалось ни разрушить общину, ни создать устойчивый и массовый слой крестьян-собственников. Так что можно говорить об общей неудаче столыпинской аграрной реформы.
Вместе с тем известно, что после окончания революции 1905–1907 гг. и до начала Первой мировой войны положение в русской деревне заметно улучшилось. Но нельзя в целом связывать это улучшение с проведением аграрной реформы. Здесь действовали другие платежи. Это было большим облегчением для крестьян. Во-вторых, наблюдался рост мировых цен на зерно. От этого кое-что перепадало и простым крестьянам. В-третьих, за годы революции сократилось помещичье землевладение, в связи с чем уменьшились и кабальные формы эксплуатации. Наконец, в-четвертых, за весь период был только один неурожайный год (1911), но зато подряд два года (1912–1913) были очень хорошие урожаи[144]. Что касается аграрной реформы, то эта была настолько широкомасштабная реформа, потребовавшая столь значительной земельной перетряски, что она никак не могла сказаться положительным образом в первые же годы, даже если бы впоследствии имела успех.
3. ДРУГИЕ РЕФОРМЫ
Как уже говорилось выше, 6 марта 1907 г. Столыпин выступил перед второй Думой с программой своих реформ. Помимо аграрных мероприятий, программа включала в себя и другие реформы. Несколько законопроектов касались свободы совести (переход из одного вероисповедания в другое, беспрепятственное «богомоление», закон о старообрядческих общинах и т. д.). Были обещаны законопроекты о неприкосновенности личности и введении волостного земства; рабочим – профессиональные союзы и государственное страхование, стране в целом – реформа образования. Большое значение в программе придавалось «возрождению» боевой мощи армии и флота, утраченной в Русско-японскую войну[145]. Вся остальная часть программы была в том же духе.Столыпин твердо дал понять, что режим не намерен делиться своей властью с «народным представительством». Об этом свидетельствовали заключительные фразы речи. Заявив, что «правительство для реализации этой программы готово совместно с законодательными учреждениями приложить величайшие усилия», оратор пояснил, какое правительство он имеет в виду: «правительство, которое хранит исторические заветы России», т. е. самодержавно-монархическую власть; «правительство, которое восстановит в ней порядок и спокойствие, т. е. стойкое и чисто русское правительство, каковым должно быть и будет правительство его величества»[146].
Одним из вопросов, наиболее занимавших П. А. Столыпина, помимо аграрного, был национальный вопрос. Он выразился в законе о западном земстве. В ряде губерний Западного края – Витебской, Минской, Могилевской, Киевской, Волынской, Подольской, где подавляющая часть населения была русской, в Государственный совет избирались только поляки, численность которых составляла всего 2–3 % от общего числа населения.
В связи с этим профессор Д. И. Пихно внес законопроект о реформе выборов в Государственный совет от Западного края. Проект Пихно, правого деятеля, редактора газеты «Киевлянин», отчима В. В. Шульгина, нес в себе по меньшей мере три составляющих. Профессор предлагал выделить поляков в общую курию, а большинство мест предоставить русским. Во-первых, это нарушало принцип равенства национальностей. Во-вторых, поскольку фактически большинство крупных помещиков в крае были именно поляки, то избрание на их место в верхней палате русских означало бы ущемление прав аристократии. В-третьих, такая мера означала бы, что русское население нуждается в защите[147].
В Государственном совете предложение Пихно не нашло поддержки. Бывший обер-прокурор Синода князь А. П. Оболенский сказал: «Основное начало нашей государственности заключается в том, что в Российской монархии есть русский царь, перед которым все народы и все племена равны. Государь император выше партий, национальностей, групп и сословий»[148]. Тем не менее у Столыпина была другая точка зрения. Он поддерживал проект Пихно, бросив вызов большинству членов Государственного совета. Почему же он так отстаивал эту точку зрения?
На Западе, где Россия держала стратегическую оборону, положение русских отличалось от положений во внутренних губерниях тем, что там русские соперничали (мирно, надо отметить) с другими народами. При столыпинской перемене курса несоответствие демократизации жизни и подчеркнуто аристократически узконациональной практики выборов в Западном крае бросалось в глаза. Русские явно становились людьми «второго сорта», и подобное положение нельзя было терпеть.
Столыпин говорил (7 мая 1910 г.): "Западные губернии, как вам известно, в XIV столетии представляли из себя сильное литовско-русское государство. В XVIII столетии край этот перешел опять под власть России, с ополяченным и перешедшим в католичество высшим классом населения и с низшим классом, порабощенным и угнетенным, но сохранившим вместе со своим духовенством преданность православию и России. В эту эпоху русское государство было властно вводить свободно в край русские государственные начала. Мы видим Екатерину Великую, несмотря на ее гуманность, водворяющую в край русских землевладельцев, русских должностных людей, вводящую общие учреждения, отменяющую Литовский статус и Магдебургское право.
Но не так думали ее преемники. Они считали ошибкой государственное воздействие на благоприятное в русском смысле разрешение процесса, которым бродил Западный край в течение столетия, процесса, который заключался в долголетней борьбе начал русско-славянских и польско-латинских". Столыпин открыто призвал к защите русских государственных интересов: «Необходимо дать простор местной самодеятельности, поставить государственные грани для защиты русского элемента, который иначе неминуемо будет оттеснен»[149].
Для решения этого вопроса он предложил создать национальные избирательные курии – русскую и польскую. Через неделю в короткой речи в Думе Столыпин снова возвращается к этой теме и подчеркивает, что больше всего боится «равнодушия закона к русским»[150]. Законопроект был принят со значительными поправками, но сохранился принцип курий и понижение имущественного ценза. Как ни странно, спустя 90 лет, в наши дни русские в прибалтийских республиках тоже требуют для защиты своих интересов создания отдельных избирательных курий. Это бесспорно свидетельствует, что мы в понимании национальной государственной идеи не продвинулись никуда дальше прошлого.
Что же еще из задуманного осуществил П. А. Столыпин? Думой народного образования называли третью Думу. Бесплатное начальное образование, как пишет А. И. Солженицын в очерке о Столыпине, уже широко пошло в 1908 г. и должно было осуществиться как всеобщее к 1922 г. Было установлено ежегодное увеличение кредитов на народное образование на 20 млн рублей, половина из которых шла на постройку новых школ, остальное – на их содержание. К 1914 г. расходы государства, земств и городов на народное образование составили почти 300 млн рублей. Минимальное вознаграждение учителей составило 360 рублей (в сельской местности)[151].
В декабре 1907 г. был внесен на обсуждение Думы законопроект о страховании рабочих. Его принимали в 1912 г., уже после смерти автора проекта. Врачебная помощь рабочим теперь предоставлялась за счет владельца предприятия, он же нес материальную ответственность за охрану их труда. Отношения рабочих и владельцев Столыпин предоставил решать им самим. Правительство лишь гарантировало им право бастовать и создавать профсоюзы[152]. Для Столыпина главным во всех реформах было народное осознание. «После горечи перенесенных испытаний Россия, естественно, не может не быть недовольной, – говорил он в Думе. – Она недовольна не только правительством, но и Государственной думой и Государственным советом, недовольна и правыми партиями, и левыми партиями. Недовольство это пройдет, когда выйдет из смутных очертаний, когда образуется и укрепится русское государственное самосознание, когда Россия почувствует себя опять Россией»[153].
«За его словами никогда не стояла пустота», – признавал через много лет даже враг Столыпина А. Ф. Керенский[154]. «Было время, когда либерально-просвещенные круги русского общества, увлеченные организацией и устройством мелкой земской единицы, страстно этого добивались, а дореформенные административные власти всеми силами этому противодействовали, – вспоминал А. И. Гучков. – Столыпин внес эти законопроекты в законодательные учреждения»[155].
Планировал Столыпин воссоздать и разрушенный после Русско-японской войны флот. В заседании комиссии по государственной обороне 3 марта 1908 г. он доказывал необходимость воссоздания флота: "Долг моей совести – сказать вам, что после того, как вы откажете в деньгах на флот, Россия выйдет в международном положении преуменьшенной. Никаких пышных фраз произносить я не желаю, но в данную минуту мне припоминаются слова, сказанные создателем русского флота, Петром Великим. Эти слова нам нужно надолго запомнить. Вот они: «Промедление времени смерти безвозвратной подобно»[156].
Вторично защищал Столыпин дело воссоздания флота на заседании Думы 24 мая 1908 г. Постепенно дело воссоздания флота сдвинулось с мертвой точки и начало развиваться. 12 августа 1911 года, буквально перед самым убийством Столыпина, Совет министров под председательством Столыпина обсудил вопрос о строительстве Черноморского флота. На это дело законодательными учреждениями было отпущено 102 млн рублей. Решено было построить 3 броненосца типа дредноут, 9 эскадронных миноносцев и 6 подводных лодок. Заказы были распределены между обществом русских заводов и обществом частных николаевских судостроительных заводов. Остается добавить, что процесс воссоздания российского флота рассчитывался на длительный срок, впрочем, как и все реформы Столыпина. В частности, процесс переоборудования и воссоздания новых кораблей на Балтийском море планировалось завершить только к 1930 г. [157]
Планировал Столыпин провести и очень прогрессивный по тем временам закон по преобразованию системы местного самоуправления. Действовавшая в России система местного управления основывалась на сословных началах. Сельское и волостное управление было сословно-крестьянским, а уездная администрация находилась в руках местных дворян. Получалось, что одно сословие накладывалось на другое, одно сословие руководило другим. Столыпин планировал ввести бессословную систему управления. Если раньше помещик был над мужиком, то теперь Столыпин хотел усадить их рядом в волостном правлении[158].
Кроме этого, Столыпин касался и вопроса об иностранных займах. Брать иностранные займы предполагалось лишь первое время и только на общегосударственные нужды – исследования недр, строительство железных и шоссейных дорог. Намечались сроки полного отказа от иностранных займов. Планировалось создание министерства труда и министерства национальностей. Кстати, к 1923 г. намечалось предоставить независимость Польше, а предварительно разрешить национальные противоречия в Западном крае[159].
Многое задумывал осуществить П. А. Столыпин. «Дайте только 20 спокойных лет – и вы не узнаете России», – говорил премьер. Так это или не так, нам не дано узнать. 1 сентября 1911 г. он был смертельно ранен в Киеве. Один из наиболее ярких премьер-министров России унес с собой большинство своих планов и начинаний. Многие предусматривала посмертная программа Столыпина, проект которой исчез из его письменного стола в Ковенском имении сразу после убийства автора.
4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Отвечая на вопрос о том, в чем же причина особого интереса к фигуре Столыпина, мы можем сказать, что она заключается не только в его личной судьбе и драматизме сопровождавших ее событий. Деятельность Столыпина тесно связана с вопросом о том, каково значение столыпинского курса и почему не состоялся курс реформ. Многие исследователи считают, что помешали осуществиться столыпинским реформам не объективные факторы, а ограниченность и слепота царизма, верхов, распутинщина. Сами же реформы были столь значительны, что, увенчайся они успехом, никакой революции не было бы.Во многом ответ на вопрос о судьбе своих реформ давал сам Столыпин. Выступая с трибуны еще первой Думы 8 июня 1906 г., тогдашний министр внутренних дел России Столыпин заметил: «Нельзя сказать человеку: у тебя старое кремневое ружье; употребляя его, ты можешь ранить себя и посторонних, брось ружье». На это честный человек ответит: «Покуда я на посту, покуда мне не дали нового ружья, я буду стараться умело действовать старым»[160]. П. А. Столыпин, ставший затем председателем Совета министров, «часовым» старого режима, пытался честно и исправно нести свою службу в старой среде и во многом старыми методами.
В Столыпине удивительно сочетались бездуховность и бессодержательность власти как таковой и большая личная духовность, интеллект, идейность, взволнованность. Но ни в речах, ни в комментариях мы не найдем ответа на вопрос, почему же многие столь логически безупречные, столь решительно проведенные реформы П. А. Столыпина не дали желаемых результатов? В этих материалах не просматривается то прокрустово ложе старой системы, которая вносила во все начинания реформатора свой безжалостный, искажающий их замысел приговор, окутывала их своим тлетворным духом. П. А. Столыпин мечтал о «великой России», не понимая, что без «великих потрясений» – и, как теперь видно, не в одном поколении – достигнуть этого было невозможно.
5. ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Аврех А. Я. П. А. Столыпин и судьбы реформ в России. М.: Изд. полит. лит-ры, 1991.2. Витте С. Ю. Воспоминания. М.: Изд. полит. лит-ры, 1960.
3. Дубровский С. М. Столыпинская земельная реформа. М. Правда, 1963.
4. Ленин В. И. Столыпин и революция. Полн. собр. соч. М., 1959. Т. 20.
5. Милюков П. Н. Воспоминания. М. Изд-во полит. лит-ры, 1991.
6. Зырянов П. Н. Столыпин без легенд. М.: Знание, 1991.
7. Рыбас С. Реформатор: жизнь и смерть Петра Столыпина. М.: Недра. 1991.
8. Столыпин: жизнь и смерть. Саратов: Приволж. кн. изд-во, 1991.
9. Столыпин А. П. А. Столыпин 1862–1911. М.: Планета. 1991.
ПЕРИОДИКА
10. Дьяков И. Забытый исполин // Наш современник. 1990. N 3.11. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте // Вопросы истории. 1990. N 6-12.
12. Шульгин В. В. Главы из книги «Годы» // История СССР. 1966. N 6.
ТЕМА 8. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ РОССИИ В 1907–1914 гг
РЕФЕРАТ: «Е. Ф. АЗЕФ – РЕВОЛЮЦИОНЕР И ПРОВОКАТОР»
ПЛАН
1. Введение2. Революционная деятельность Е. Ф. Азефа
3. Е. Ф. Азеф на службе в полиции
4. Разоблачение Е. Ф. Азефа
5. Заключение
6. Использованная литература
1. ВВЕДЕНИЕ
Имя гражданского мещанина Евгения Филипповича (Евно Фишелевича) Азефа прочно вошло в историю русского освободительного движения. Одновременно это имя стало и синонимом низости и предательства. Карл Маркс давным-давно предупреждал: заговорщики находятся в постоянном соприкосновении с полицией. Небольшой скачок от профессионального заговорщика к платному полицейскому агенту совершается часто; заговорщики нередко видят в своих лучших людях шпиков, а в шпиках – самых надежных людей.Именно так и произошло в Боевой организации. Лучшие люди, не выдерживая подозрений, накладывали на себя руки. А шпик-провокатор ходил в супернадежных.
Вызывает удивление продолжительность провокаторской деятельности Азефа уже потому, что у многих людей при первом взгляде на него являлась мысль: «Это – провокатор!» Жена писателя И. А. Бунина В. Н. Муромцева-Бунина вспоминала: «Нам рассказывали, что когда однажды Азеф пришел в семью известного революционера, нянька доложила: „Барыня, к вам провокатор пришел!“ – чем и вызвала общий смех. А у нее было, конечно, художественное восприятие, какое нередко встречается в народе, и она сразу почувствовала, что этот Иван Николаевич дурной человек, а т. к. среди революционеров самым дурным считается провокатор, то она его так и определила»[161].
Но вот что действительно поражает: он был вдохновителем и организатором всех побед. Он был нетороплив в поступках, и это казалось мудрой осмотрительностью. Он скупо ронял слова, и они казались весомыми. Он никого не любил, а казалось, что он любит всех. Низколобый и вроде бы сальный, он казался величественным. Он обманул всех.
Азеф плевал на ученые теории как правых, так и левых. Он обвел вокруг пальца охранку, спланировав убийства и своего шефа Плеве, и великого князя Сергея Александровича. Он околпачил Боевую организацию, отправив на эшафот многих боевиков. Кредит доверия и кредит денежный он черпал разом из двух корыт.