Моника Айронс
О, Коломбина!

1

   Тишина… Покой… Первые робкие лучи восходящего солнца бросают нежно-розовые блики на прозрачные воды моря. Легкий пассат колышет листья пальм и сдувает с цветущего гибискуса нежные лепестки, усеивая землю невесомым покрывалом. Время будто скользит мимо благословенного острова, минуют его и беды, и печали…
   Но что это? Нарушая первозданную тишину, издалека послышался надсадный рев мотора, и вскоре показался белоснежный катер, стремительно мчащийся к берегу. Вот он миновал входной шлюз в Главный канал, вот свернул, затормозил у приземистого здания, из него показались два человека, которые полувынесли, полувывели из него третьего и исчезли внутри здания. И опять наступила тишина…
   Алехандро де Эспиноса свернул за угол длинного больничного коридора. Бледные стены больницы навевали на него уныние. Но даже здесь, в обители недугов и страданий, радовали душу лишь выгляни в окно — яркие пятна тропических цветов, пронзительная синева неба и желтые дуги маленьких мостиков, перекинутых через каналы.
   Прислонившись лбом к раме открытого окна, Алехандро смотрел на мерно плещущуюся воду, которая текла по венам острова, пока не достигала «Бел Ампаро», который уже больше трехсот лет служил родовым гнездом графам де Эспиноса. Возможно, сегодня вечером громкий графский титул перейдет к Алехандро, и одна мысль об этом ужасно расстраивала его.
   Надо сказать, мало что могло омрачить жизнерадостный характер Алехандро. Поэтому улыбка всегда сияла на его лице и лукавыми чертиками прыгала в глазах. В распоряжении этого обаятельного тридцатидвухлетнего сына тропиков были свобода, красота и богатство. Никогда еще забота не лежала таким тяжелым грузом на его сердце, как в этот раз.
   Алехандро был глубоко привязан к своему дяде, но еще более он дорожил собственной свободой. И вскоре он должен будет распрощаться и с тем, и с другим!
   Двое подошедших молодых людей прервали поток его невеселых мыслей.
   — Слава Богу, вы приехали! — воскликнул Алехандро, обнимая своего сводного брата Эстебана, который в ответ сочувственно похлопал его по спине.
   С кузеном Диего Алехандро обменялся солидным рукопожатием. Весь облик его родственника выражал благородную сдержанность.
   — Как дела у дяди Родриго? — спросил Диего.
   — Хуже некуда! Я позвонил вам вчера вечером, потому что у него начались сильные боли в груди, но он и слышать ничего не хотел о больнице. А сегодня утром начался сильный приступ, дядя побагровел и начал задыхаться. Я привез его в больницу на катере, и с тех пор торчу здесь, ожидая приговора врачей. Они до сих пор ничего не сказали, ждут результатов анализов.
   — Это не может быть сердечный приступ, — сказал Эстебан. — У него никогда не было проблем с сердцем, хотя жизнь, которую он вел…
   — Могла бы давно угробить кого-нибудь послабее, — добавил Диего. — Женщины, вино, гонки на катерах…
   — Женщины, — эхом отозвался Алехандро.
   — Три разбитых вдребезги гоночных катера, — « вторил ему Эстебан.
   — Ночи, проведенные в казино Монте-Карло!
   — Женщины!
   — Прыжки с парашютом!
   — Альпинизм!
   — Женщины! — снова воскликнули они в один голос.
   Звуки шагов на лестнице заставили их замолчать. Через несколько секунд появилась Фернанда, экономка графа. В детстве одно только суровое выражение ее лица заставляло троих мальчиков бросать свои затеи и бежать в укрытие, где можно было бы спрятаться от ее праведного гнева. Молодые люди поздоровались с ней с уважением, какого, надо сказать, никогда не выказывали ее хозяину. В «Бел Ампаро» она была и оставалась силой, с которой надо было считаться.
   Фернанда поприветствовала их кивком, в котором уважение к их благородному происхождению смешивалось с презрением к мужскому полу как таковому. Она царственно села и извлекла из недр сумки клубок и спицы.
   — Пока никаких новостей, — мягко сказал ей Алехандро.
   В этот момент дверь палаты открылась, и оттуда вышел доктор. Это был пожилой человек, который в течение долгих лет дружил с графом.
   Угрюмое выражение его лица могло значить только одно, и сердца ожидающих сжались от горького предчувствия.
   Доктор взглянул на их скорбные физиономии, неожиданно ухмыльнулся и произнес:
   — Забирайте этого старого дурака, и чтобы глаза мои больше его здесь не видели!
   — Как? А сердечный приступ? — спросил ошеломленный Алехандро.
   — Сердечный приступ, ха! Как бы не так! У него банальнейшее несварение желудка. Фернандита, ты не должна была позволять ему есть так много жареных креветок!
   Фернанда сердито нахмурилась.
   — Будто он меня слушает!
   — Нам можно его увидеть? — спросил Алехандро.
   Громогласный рык из палаты заглушил ответ доктора. Молодые люди поспешили туда и столпились вокруг кровати, на которой сидел розовощекий старик с лицом, обрамленным белоснежными волосами. Он хитро взирал своими карими глазами на взволнованных родственников.
   — Напугал я вас, а? — протянул он.
   — Да, и настолько сильно, что Эстебан примчался сюда с Антигуа, а я проделал долгий путь из Каракаса, — заметил Диего. — И все потому, что кто-то слишком много ест!
   — Не смей так разговаривать с главой семьи, — проревел Родриго. — И вини во всем Фернанду, а не меня. От ее стряпни невозможно оторваться!
   — И потому ты запихиваешь в себя еду, как маленький жадный школьник на бесплатном обеде! — саркастически заметил Диего. — Дядя, когда ты уже будешь помнить о своем возрасте!
   — Если бы я постоянно помнил о своем возрасте, то не дожил бы до семидесяти двух лет, — заметил Родриго. Он указал длинным пальцем на Диего. — Вот когда тебе будет семьдесят два, ты будешь похож на высохший скелет.
   Диего с улыбкой пожал плечами.
   Старик указал на Эстебана.
   — А когда тебе будет семьдесят два, ты будешь еще больше похож на одичавшего плантатора, чем сейчас.
   — Здорово, — ответил Эстебан, ни капельки не обиженный.
   — А на кого буду похож я, когда мне исполнится семьдесят два? — заинтересованно спросил Алехандро.
   — А ты не доживешь до этого возраста. Ревнивый муж какой-нибудь красотки пристрелит тебя задолго до этого.
   Алехандро ухмыльнулся.
   — Дядя, я думаю, что ты больше меня знаешь о ревнивых мужьях. Я тут недавно услышал, что когда ты в последний раз…
   — Все, хватит, убирайтесь отсюда все трое!
   Фернанда отвезет меня домой.
   Алехандро, Эстебан и Диего вывалились из больницы и прислонились к ее прохладной белоснежной стене. Послышался дружный вздох облегчения.
   — Мне нужно выпить, — сказал Алехандро и, не теряя времени, направился прямиком к ближайшему бару.
   Два его родственника последовали за ним, и вскоре все трое уселись за столик под тростниковым навесом.
   Поскольку Алехандро жил здесь, на острове Регонда, Эстебан на Антигуа, а Диего и вовсе в венесуэльском Каракасе, они очень редко виделись, и потому сейчас несколько минут ушло на то, чтобы подытожить изменения, произошедшие с каждым из них за время разлуки.
   Эстебан изменился меньше всех. Как справедливо заметил дядя Родриго, добродушный Эстебан был прирожденным плантатором. Он предпочитал чувствовать жизнь на ощупь, на вкус, на цвет, и очень редко обращался к помощи книг.
   Сейчас он выглядел еще более основательным, чем раньше, но его загорелое лицо по-прежнему хранило доброе и мягкое выражение.
   Диего был более напряженным и закрытым, чем раньше, отдалившимся от обычных смертных. Он обитал в мире венесуэльской финансовой аристократии и, казалось, только там чувствовал себя счастливым. Диего жил очень богато и покупал только самые лучшие вещи, но не потому, что это ему нравилось, а скорее потому, что иное даже не приходило ему в голову.
   Что касается Алехандро, его жизнерадостная натура была просто предназначена для двойной жизни, которую он и вел. С одной стороны, как наследник графа, он должен был жить в «Бел Ампаро», но у него также было скромное бунгало, куда он мог свободно приходить и уходить в любое время.
   Его внешность стала более выразительной, прибавилось больше шарма, а также решимости жить так, как он хочет. Друзья знали, что под внешней мягкостью Алехандро скрывается по истине ослиное упрямство, с которым никто не смог бы совладать.
   Никто из братьев не произнес ни слова, пока они не выпили по первому бокалу хереса.
   Наконец Алехандро сказал:
   — Честное слово, можно свихнуться, когда тебя доводят почти до ручки, а потом отпускают.
   И как долго у меня будет эта передышка?
   — О чем он болтает? — спросил Диего.
   — Оставь его в покое, — ответил ему Эстебан с хитрой улыбкой. — Разве ты не видишь, человек только что избежал пожизненного заключения, поэтому имеет полное право быть немного не в себе.
   — Смейся, смейся. Между прочим, это ты должен был бы расхлебывать всю эту кашу!
   По иронии судьбы, хоть Эстебан и был старшим братом, наследником графского титула был Алехандро. Их отец, дон Педро, женился на вдове, чей предыдущий «безвременно почивший» муж внезапно воскрес, что автоматически сделало Эстебана незаконным сыном. Мать Эстебана к этому времени уже умерла, и дон Педро снова женился. От второго брака и родился Алехандро.
   Мать Алехандро воспитывала обоих мальчиков как своих сыновей, и никто особо не беспокоился о столь странном положении дел. В семье говорили, что не так уж важно, кто законный ребенок, кто незаконный, ведь граф Родриго женится, у него родится сын, и тогда не надо будет думать, кто из двоих племянников будет его наследником. Но шли годы, граф все не женился, и Алехандро пришлось столкнуться с фактом, что он по закону должен унаследовать графский титул.
   Зачем, спросите вы, так переживать по поводу того, что наследуешь испанский титул, который имеет так мало значения на просторах Карибского моря? Но дело было в том, что это был не просто титул, но и фамилия, принадлежавшая легендарному основателю Регонды, дону Мигелю де Эспиноса. Более трехсот лет графы де Эспиноса верой и правдой служили своей новой родине даже тогда, когда Регонда перестала быть испанской колонией.
   Алехандро любил свою родину, но титул графа железными путами обязательств сковал бы его свободолюбивую натуру. Он молил Бога, чтобы каким-то образом Эстебана восстановили в его правах, и тот сам бы унаследовал титул. Но его старшему брату тоже не улыбалось становиться графом. Его интересовала только земля, он хотел выращивать сахарный тростник и хлопок, а на титул ему было наплевать.
   Поэтому единственная ссора, произошедшая между Алехандро и Эстебаном, случилась, когда Алехандро попытался убедить брата начать судебный процесс по признанию его законным сыном и перестать «увиливать от своих обязанностей». В ответ на это Эстебан прямо сказал, что если младший братишка думает, что он добровольно полезет в эту петлю, Алехандро просто сошел с ума. Тот за ответом в карман не полез, и в результате Диего пришлось разнимать не в меру распалившихся братьев. Будучи сыном младшего брата Родриго и Педро, Диего имел очень мало шансов стать наследником графа, и потому он мог позволить себе с интересом наблюдать разгоревшийся сыр-бор.
   Вот и сейчас он протянул с мнимой задумчивостью:
   — Конечно, рано или поздно это должно будет случиться. Представляю… Граф Алехандро, отец десяти детей, обладатель больших заслуг и такого же живота. — Тут он описал перед собой выразительный полукруг. — И жена ему подстать.
   — Кажется, твоя рубашка стоит больше тысячи долларов. — Алехандро смерил кузена взглядом, угрожающе покачивая бокал с вином.
   — Но-но, это просто шутка! — стал успокаивать его Диего.
   — Не смешно. — Алехандро отпил еще один глоток и скорбно вздохнул. — Совсем не смешно.
   Дом месье Дюпона был вовсе не похож на «Бел Ампаро», но денег в него было вложено не меньше. Наверное, это была самая помпезная постройка в Париже. Эжен Дюпон верил в силу денег, и, в общем-то, больше ничто его в этой жизни не интересовало.
   — Я покупаю только самое лучшее, — объяснял он молодой женщине, которая сидела напротив него в рабочем кабинете. — Вот почему я собираюсь купить вас.
   — Не меня, месье Дюпон, — спокойно ответила Луиза. — А мои таланты частного детектива.
   — Да, конечно. Посмотрите-ка вот на это.
   Он бросил фотографию через стол. На ней Амели Дюпон, единственная дочь Эжена, сидела в лодке, освещенная ярким тропическим солнцем, и улыбалась молодому человеку, поющему под мандолину, в то время как на нее пылко смотрел смуглый юноша с короткими кудрявыми волосами и детским выражением лица.
   — Вот этот тип, который считает, что ему удастся жениться на Амели, чтобы получить ее деньги, — резко сказал Эжен, постучав по изображению поющего пальцем. — Этот тип работает лодочником на одном Карибском острове. Однако Амели он сказал, что на самом деле он вовсе не лодочник, а наследник графа, кажется, его фамилия де Эспиноса. Но я утверждаю, что это полная чепуха!
   Месье Дюпон возмущенно фыркнул и утер со лба пот.
   — Я человек разумный. Будь он действительно этакой шишкой, тогда другое дело. Его титул, мои деньги Достаточно честно, по-моему. Но чтобы аристократ марал свои белые ручки о весла? Я в это не верю. Поэтому вы отправитесь на Карибы и все разузнаете. Когда вы докажете, что он никакой не аристократ…
   — А что, если это не так? — пробормотала Луиза.
   Эжен снова фыркнул.
   — Ваша задача доказать, что он самозванец.
   Луиза поморщилась.
   — Не могу же я доказать, что он самозванец, если он действительно аристократ.
   — Думаю, вы сможете в этом разобраться, ведь вы сами из высшего света, баронесса Луиза де Монтале, разве не так?
   — В личной жизни, да. Но, когда я на работе, я просто Луиза Монтале, частный детектив.
   Она догадалась, что этот ответ не понравился Эжену Ему льстил ее титул, и, когда она с такой легкостью отмела его в сторону, месье Дюпон почувствовал себя обманутым, как ребенок, у которого отняли леденец За день до этого он пригласил мадемуазель де Монтале на ужин, чтобы она познакомилась с Амели. Луизу очаровала чистота и наивность молодой девушки. Было легко поверить, что ей действительно нужна защита от охотников за богатством.
   — Так вот, я хочу, чтобы вы занялись этим, потому что вы лучшая. — Эжен снова вернулся к своей теме. — У вас шикарный вид. Вы ведете себя, как аристократка, и выглядите тоже шикарно, хотя ваша одежда, она…
   — Дешевая, — продолжила Луиза.
   Джинсы и джинсовая куртка были самыми простенькими из всего, что продавались на рынке.
   К счастью, у нее была такая фигура, которая прекрасно выглядела в любой одежде, а если еще прибавить к этому пышную гриву каштановых волос и глаза поразительно глубокого сапфирового цвета, было понятно, что к ней притягивались все взгляды, где бы она ни появлялась.
   — Недорогая, — поправил ее Эжен, охваченный столь редким для него приступом такта. — Но вы сами по себе выглядите шикарно. Аристократов всегда можно отличить, потому что они такие высокие и стройные. Наверное, из-за того, что хорошо питались в детстве, в то время как люди попроще едят то, что посытнее и подешевле.
   — Может, вы и правы, но не в моем случае, — сказала Луиза. — Мне никогда не хватало еды, по! ому что все деньги в семье тратились на скачки. Я работаю, потому что у меня нет ни су за душой.
   — Тогда вам понадобятся богатые вещи, чтобы выглядеть убедительно. У Амели есть счет в «Банк де Франс», я позвоню туда и скажу, что вы можете снимать с этого счета необходимые вам суммы. На Регонде вы должны быть на высоте.
   — На Регонде?
   Луиза быстро отвернулась в сторону окна, чтобы он случайно не заметил ее реакции на название острова. Ведь всего несколько недель назад она планировала провести там свой медовый месяц… С мужчиной, который клялся любить ее вечно…
   Но это в прошлом. Любовь, надежды, все рухнуло с невероятной быстротой, и она бы все отдала, лишь бы ей никогда не напоминали об этом острове, но что уж тут поделаешь.
   — Я выбрал вам самый дорогой отель, — гордо сказал Эжен. — Так что покупайте одежду, только сделайте это побыстрее. Летите на самолете первым классом. Вот вам чек на мелкие расходы. Вы должны там вести шикарный образ жизни, производить эффект.
   — Производить эффект, — тихо отозвалась Луиза, квадратными глазами глядя на сумму, указанную в чеке.
   — Найдите этого донжуана, заставьте его поверить, что вы напичканы деньгами, чтобы он клюнул на вас. Как только это произойдет, дайте мне знать. Тогда я пришлю туда Амели, и пусть она увидит, каков он на самом деле. Ей будет тяжело, но мир полон подлецов, которые охотятся за богатыми девчонками.
   — Да, — с чувством пробормотала Луиза. — В этом вы совершенно правы.
   Вечером, в честь возвращения графа Родриго домой, в величественной асьенде «Бел Ампаро», что переводится с испанского как «прекрасный приют», был устроен торжественный ужин. Четверо мужчин уселись за украшенный богатой резьбой старинный стол, и смуглая служанка стала подавать им изысканные блюда под пристальным надзором Фернанды. Для графа это был обычный ужин, да и Диего не смущало присутствие прислуги и экономки. Но Эстебан и Алехандро чувствовали себя не в своей тарелке и были рады, когда ужин наконец закончился.
   Когда молодые люди уже было приготовились тихо выскользнуть из дома, граф позвал Алехандро в свой кабинет. , — Мы будем в баре «У Карлоса», — крикнул ему Диего, стоявший у входной двери.
   — Это не может подождать? — умоляюще спросил Алехандро, следуя за дядей в кабинет.
   — Нет, не может, — сурово ответил Родриго. — Необходимо обсудить несколько вещей. Я даже не стану утруждаться и выяснять, все ли слухи, которые я слышал о тебе, являются правдой.
   — Может быт, — с улыбкой пожал плечами Алехандро.
   — Пора бы остановиться. После того, как я предпринял титанические усилия, чтобы ты встретился почти со всеми женщинами высшего света Бразилии и Венесуэлы…
   — Мне не нравятся эти женщины, дядя. Они обращают внимание только на мой будущий титул. Половина из них даже не помнит, как я выгляжу, потому что блеск и слава герба де Эспиноса застилает им глаза!
   — Ты имеешь в виду, они готовы смотреть сквозь пальцы на твой позорный образ жизни из-за уважения к твоему положению?
   — Черт с ним, с положением. И потом, может быть, я не хочу жениться на женщине, которая бы сквозь пальцы смотрела на мой «позорный» образ жизни. Было бы гораздо веселее, если бы она тоже присоединилась к нему.
   — Брак — это не сплошное веселье! — взорвался Родриго.
   — Этого-то я и боюсь.
   — Тебе пора начать вести себя согласно твоему положению в обществе вместо того, чтобы проводить все свободное время с Вальдесами, болтаясь в гондолах.
   — Я люблю управлять гондолой.
   — Вальдесы — славные люди, но у тебя другая дорога…
   В лицо Алехандро бросилась краска, и его покинуло обычное добродушное выражение.
   — Они — мои друзья, и я очень был бы тебе обязан, если бы ты не забывал этого.
   — Вы можете быть друзьями, но ты не можешь жить, как они. У тебя другая судьба. Наверное, я не должен был разрешать тебе проводить так много времени с ними.
   — Ты не разрешал мне, — тихо сказал Алехандро, — потому что я не спрашивал твоего разрешения. И не буду этого делать. Никогда! Дядя, я очень тебя уважаю, но не позволю тебе решать за меня, как жить.
   Весь его милый шарм куда-то испарился, и в глазах появилось такое выражение, которое даже графа заставило вести себя осторожнее. Взглянув на расстроенное лицо дяди, Алехандро сразу же раскаялся в своем приступе упрямства.
   — Но ведь нет ничего плохого в том, что я иногда плаваю на гондоле, — мягко сказал он. В конце концов, это позволяет мне быть в форме после всяческих излишеств.
   — Если бы только это, — высокомерно фыркнул Родриго, почувствовав, что племянник дал слабину. — Я слышал, ты поешь туристам серенады!
   — Но для них Карибская Венеция не Венеция без песен.
   — И ты позируешь для них! — Граф взял фотографию, на которой Алехандро в костюме гондольера пел серенаду для симпатичной темноволосой девушки, в то время как другой гондольер с детским лицом просто сидел сзади них.
   — Мой племянник… — проворчал Родриго, — Будущий граф де Эспиноса позирует туристам в отвратительной соломенной шляпе!
   — Ужасно, — согласился Алехандро. — Я позорное пятно на лице семьи. Но это можно легко исправить! Ты женишься, у тебя родится сын, и честь семьи будет спасена. Я слышал, что ты все такой же энергичный, как и прежде, поэтому проблем…
   — Убирайся отсюда!
   Алехандро с облегчением удалился, и вскоре уже спешил по одному ему ведомым тропам, ведущим к Главному Каналу. Там он увидел несколько снующих взад-вперед длинных лодок.
   Каждый вечер здесь устраивалось специальное шоу, сопровождаемое серенадами и местными песнями. В центральной лодке молодой человек с детским лицом пел мягким голосом какую-то туземную песню. Его голос был слышен далеко вокруг. По окончанию песни он был награжден аплодисментами, и лодки поплыли к причалу.
   Алехандро подождал, пока его друг, Рафаэль Вальдес, помог последнему туристу выбраться из гондолы, и окликнул его:
   — Эй, Рафаэль! Если бы та французская донья услышала тебя сейчас, она бы последовала за тобой на край света… Что случилось? — спросил он, потому что Рафаэль громко вздохнул. Она тебя больше не любит?
   — Амели меня любит, — ответил Рафаэль. Но ее папочка скорее убьет меня, чем позволит жениться на ней. Он думает, что я хочу заполучить ее деньги, но это не правда. Я люблю ее. Когда вы встретились, разве ты не подумал, что она прекрасна?
   — Да, конечно, — сказал Алехандро, тактично удержав при себе мнение, что Амели — просто красивая девчонка со слишком слабым характером.
   Сам он любил женщин, которые бросали ему вызов, заставляли постоянно держаться начеку и испытывать острые ощущения.
   — Ты должен знать, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам, — тепло сказал он.
   — Ты нам и так уже столько помогал, — вздохнул Рафаэль. — Позволил нам встречаться в твоем бунгало, работал вместо меня на гондоле…
   — Подумаешь, ерунда. Мне это понравилось.
   Дай мне знать, когда захочешь, чтобы я снова заменил тебя.
   — Амели уехала во Францию. Она сказала, что постарается уговорить своего отца, но, боюсь, она никогда не вернется.
   — Если она тебя по-настоящему любит, то вернется, — сказал Алехандро, покачав головой Рафаэль засмеялся и дружески стукнул его по плечу.
   — Ну что ты знаешь о настоящей любви? Как только женщины упоминают слово «женитьба», ты делаешь ноги!
   — Шшш! — прошипел Алехандро и оглянулся. У моего дяди повсюду есть уши. Пойдем-ка лучше в бар «У Карлоса», присоединимся к Эстебану и Диего за стаканчиком хереса.
   Два дня спустя Луиза вылетела в Регонду. Ближайший к острову аэропорт располагался на соседней Косте. Замерев в кресле, девушка наблюдала, как пилот виртуозно посадил самолет на короткой полосе, которая заканчивалась прямо в море. Спустя несколько минут она спустилась на благословенную землю и теперь с показным высокомерием наблюдала, как ее необъятный багаж грузят на катер, принадлежащий отелю «Санта Лучия».
   Лодка вышла в море, освещенное стоявшим высоко в небе солнцем. На изумрудной поверхности воды играли ослепительные золотые блики. И Луиза, ошеломленная открывшейся красотой, быстро забыла о своей печали и о роли напыщенной богачки, которую ей надо было играть.
   Слева она видела россыпь мелких коралловых островов. Справа море простирало лазурные дали до горизонта.
   — Смотрите, сеньорита, — сказал лодочник с гордостью, показывая в сторону Регонды.
   Сначала Луиза видела лишь общий силуэт острова, зелень пальм, ослепительно-белые полосы чего-то непонятного, крошечные домики, то тут, то там проглядывающие сквозь листву.
   Но постепенно картина начала проясняться, и она застыла, не желая пропустить ни капельки из того, что видела. Лодка тем временем стала замедлять ход.
   — В систему каналов надо входить очень медленно, — объяснил ей лодочник, — чтобы не создавать больших волн. Мы вплываем в канал Любви, а он приведет нас к Главному каналу и к отелю «Санта Лучия».
   Внезапно исчезли яркие краски моря, лодка погрузилась в спасительную тень, отбрасываемую высокими стенами мраморного канала. Луиза стала смотреть на окружающее ее великолепие цветущих садов, очаровательные белые или терракотовые домики и пронзительно-синее небо.
   Через несколько минут стены раздвинулись, и они поплыли по Главному каналу по направлению к величественному дворцу в колониальном стиле, который в свое время был резиденцией губернатора Регонды. К отелю «Санта Лучия».
   На причале несколько рук сразу протянулись к ней, чтобы помочь выбраться из катера и проводить в отель. Она величественно вошла в массивные двери, сопровождаемая целой вереницей смуглых туземных носильщиков с ее багажом.
   — В Королевский номер, — приказал носильщикам надменный тип за стойкой.
   — Королевский номер… — эхом отозвалась изумленная Луиза. — Вы уверены, что тут нет никакой ошибки?
   Но ее уже подхватили под руки и сопроводили на второй этаж, где услужливо раскрытые позолоченные двери вели в огромный номер. Все вокруг действительно подтверждало, что это жилище королей, включая изысканную старинную мебель восемнадцатого века.
   Сбоку находилась еще одна двойная дверь.