Бачило Александр Геннадьевич. Красный Гигант

   Катя обернулась и внимательно на него посмотрела.
   – Я в лагерь и не собираюсь.
   – А куда? - Егор растерянно ворочался в жиже, натекшей с комбинезона.
   – На заправку, - сказала Катя. - К своим…
 
   Покидая станцию «Мир», красный командир Яшка Косенков предусмотрел решительно все, кроме невесомости. Едва паровозы мягко отстыковались от шлюзовых люков, станцию огласили истошные вопли красноармейцев. Нелепо дрыгая руками и ногами, они самозабвенно предались броуновскому движению, в которое были вовлечены также несколько ящиков с патронами, пулемет, винтовки, игральные карты, пахучие сгустки явно пищевого происхождения и прочая неподдающаяся учету мелочь.
   – Падаем, братцы! - истерически визжал кто-то.
   – Маманя! Так твою и растак!
   – Иже еси на небеси, да святится имя твое, да придет царствие твое…
   – Спокойствие, господа! - кричал Джеймс, больше всего боявшийся, что красноармейцы в панике откроют пальбу. - Это есть нормальный режим полета!
   – Это есть наш последний и решительный бой! - нестройно подхватили красноармейцы.
   – Прощайте, товарищи! - басил командир отделения Прокопенко, сплевывая желудочный сок. - Погибаем за революцию!
   – Да погодите вы погибать! - нетерпеливо ворчал Джеймс, с трудом уворачиваясь от Миколки, нарезающего стремительные диагонали в обнимку с пулеметом. - Хватайтесь за что-нибудь и держитесь! Да не за маузер хватайтесь, мистер Прокопенко! Зачем вы такой болван?!
   Красноармейцы принялись хвататься друг за друга, сплетаясь в прощальном объятии, и наконец слиплись в большой шевелящийся ком, который Джеймсу удалось отбуксировать к люку и мало-помалу впихнуть в тесный отсек модуля «Природа». Только Миколка с пулеметом одиноко летал от стены к стене в узком проходе между ящиками, которые, к счастью, были закреплены. Джеймс храбро бросился ему наперерез и мощным толчком скорректировал Миколкину траекторию так, что тот влетел прямо в люк и застрял в толще красноармейцев.
   – Неплохой клапштос! - похвалил себя Джеймс. - Все в порядке, господа! - крикнул он в люк. - Невесомость требует немножко привыкнуть! Сила тяжести вернется, когда паровозы пристыкуются взад!
   – Самого бы тебя в зад, контра! - хором простонал модуль «Природа».
   Джеймс пожелал бойцам скорейшего выздоровления и принялся за уборку. К счастью, бортовой пылесос не постигла общая судьба всей аппаратуры станции, и скоро в проходе между ящиками можно было двигаться без опасения вляпаться в неаппетитные комья или случайно проглотить пуговицу.
   Когда уборка подходила к концу, из люка «Природы» высунулась перепачканная голова и хмуро попросила:
   – Слышь, Купер! Давай-ка сюда свою трубу. Тут тоже прибраться надо, а то командира во все дыры несет…
   Несколько часов спустя новый экипаж станции «Мир» понемногу угомонился и заснул, пришвартованный стараниями Джеймса Купера к скобам, поручням и другим надежным причальным приспособлениям. Никто из красноармейцев и не заметил, что во время уборки исчезло все их оружие, включая Миколкин пулемет, и даже деревянная кобура командира отделения Прокопенко была пуста.
   Слушая, как всхлипывают во сне измученные бойцы, Купер бесшумно покинул модуль «Природа» и заботливо прикрыл за собой люк.
   Дальнейшие его действия немало удивили бы Якова Филимоновича Косенкова, если бы тот вдруг вернулся на станцию в это тяжелое для Красной Армии время. Но Косенков был далеко и не мог видеть, как вальяжный неповоротливый американец вдруг с поразительной ловкостью принялся ворочать ящики и в несколько минут расчистил проход к умолкнувшей еще на земной орбите бортовой радиостанции. Пальцы космонавта торопливо пробежались по клавишам, шкалы и лампочки на панели ожили, из динамика послышались космические шорохи. Джеймс поднес к губам микрофон и, еще раз оглянувшись на люк, негромко произнес:
   – May day! May day! Всем, кто меня слышит…
 
   – Ты с ума сошла! - возмущался Егор, едва поспевая за Катей, ловко прыгающей с камня на камень. - Зачем тебе белые понадобились? Ты же на Красный Гигант хотела, к отцу!
   – И по-прежнему хочу! - Катя отшвырнула носком ботинка зубастую личинку сколопендры. - Но попасть на планету - это еще полдела. Мне спасти его надо! Некого же надеяться? От тебя-то, как я посмотрю, помощи мало.
   – Я тебе уже говорил - поздно его спасать! - Егор вздохнул. Ну как ей объяснить?
   Катя поняла его вздох по-своему.
   – Вот-вот, - сказала она. - Все отговорки ищешь, а дело-то проще простого! Захватить оружие, прилететь на планету - и освободить! Кто это может сделать, если не белые?
   – Неизвестно еще, как эти белые тебя встретят! Нюрку-то с Ревякиным не пожалели!
   Катя остановилась и даже притопнула от возмущения.
   – Вранье это все! Тищенко болтает, что попало, а ты его слушаешь! Я знаю многих офицеров дивизии, это благородные люди! И потом - они жизнью обязаны папе! Если трусишь - так и скажи!
   – Я не трушу, - сказал Егор спокойно. - Я опасаюсь. На стрелку так не ходят - среди ночи, как снег на голову. Я, знаешь, на нескольких успел побывать. Там клювом щелкать не приходится… - он остановился. - Давай так: пока не увидишь своих знакомых, об оружии ничего не говори.
   – Почему это? - Катя удивленно округлила глаза.
   – По кочану, - объяснил Егор. - Есть у меня одно опасение… В общем, не суетись. Идем спокойно, собираем плюхариков, вроде бы мы и ни при чем… Ждем, когда сами окликнут.
   – Зачем столько сложностей? - Катя нахмурилась. - Когда можно прийти и сразу сказать…
   Она вдруг осеклась.
   – Ну, и что ты скажешь? - усмехнулся Егор.
   – Здравствуйте, господа, - неуверенно произнесла Катя.
   – Плохо, - Егор покачал головой. - Давай-ка обойдемся и без «господ», и без «товарищей».
   – А ведь хлопец дело говорит! - неожиданно раздался у него за спиной хриплый голос. - Мы господ с товарищами на одной пальме вешаем!
   Егор резко обернулся и застыл, увидев нацеленное ему прямо в лицо острие копья.
   – Ну-ну, не дергайся! - сказал низкорослый бородатый человек, одетый в длинную, до колен, домотканую рубаху, подпоясанную солдатским ремнем.
   Двое других, одетых точно так же и таких же коротконогих, целились в Егора из арбалетов.
   – И руки подыми! - добавил человек с копьем. - А ты, барышня, кидай сюда туесок, ежели, конечно, в нем бонбы нет!
   – Какая бомба, что вы, мужики! - сказал Егор, передавая ему Катину корзинку. - Плюхариков мы собираем!
   – Кто ж вас знает, местных, - рассудительно заметил копейщик, вытряхнув содержимое корзинки на землю. - У вас тут, говорят, черт знает чего можно найти! В каждом огороде пулемет зарыт! А может, и патроны есть? - он пытливо прищурился на Егора.
   – Нет, - честно признался Егор. - Патронов нету. Только плюхарики.
   – Тьфу, срамота! - копейщик брезгливо пнул лаптем шевелящуюся кучу, после чего тщательно вытер его о траву. - И как вы такую страсть в рот берете?!
   – Дык куда деваться? - Егор простодушно почесал в затылке. - У сколопендры-то брачные пляски начались, к ней сейчас и не подступишься. Перебиваемся вот, чем бог послал! - краем глаза он поймал изумленный взгляд Кати. - Много ли нам, сиротам, нужно?
   – Сиротам, говоришь? - мужик скептически пожевал бороду, щурясь на комбинезон Егора. - А мундирчик-то у тебя не сиротский. Верно, браты?
   Арбалетчики, и в самом деле похожие друг на друга, как братья, утвердительно махнули бородами.
   – И девка одетая, будто сейчас с ярмарки, - сказал один из них.
   – Сестра, стало быть? - продолжал копейщик.
   – Единоутробная! - кивнул Егор.
   – А что ж вы с остальными-то в бега не подались?
   – В бега? - Егор посмотрел на Катю, ожидая хоть какой-нибудь подсказки, но та, похоже, понимала в происходящем еще меньше, чем он.
   – Да мы подались было, - Егор был вынужден продолжать наобум, - но отстали чего-то…
   – Вот чудаки-люди! - рассмеялся копейщик. - Деревню, пожитки - все побросали! И чего напужались? Батька местных без вины кончать не велит, - он вдруг хитро подмигнул Кате. - Но ежели разбежались - значит, чем-то виноваты, а?
   – Так мы ж вернулись! - заспорил Егор. - Сами, добровольно!
   – Добровольно, говоришь? - мужик все смотрел, щурясь, на Катю. - Ну, пошли, коли так.
   Он сделал знак арбалетчикам, и те расступились, пропуская пленников вперед.
   – Куда вы нас ведете? - спросила Катя.
   – Ишь любопытная! - копейщик вознамерился было ласково хлопнуть ее пониже спины, но, встретившись с ней глазами, передумал и только облизнулся. - Не боись, сиротка, до батьки нашего поведем. Да не зыркай там глазами-то! Батька у нас строгий, чуть что не по ём - живо к мамке отправит!
 
   Заправочная станция, стоявшая посреди обширного, наголо вытоптанного пустыря, больше всего напоминала саркофаг Чернобыльской АЭС - несколько уменьшенный, но такой же мрачный монолит серого шершавого камня, с крутыми откосами и чем-то вроде трубы на крыше. Четыре паровоза, приткнувшиеся у стены саркофага, казались на его фоне совсем крохотными.
   Однако конвоиры, сопровождавшие Катю и Егора, свернули с широкой дороги, ведущей на станцию, и пыльной тропкой привели их в неглубокий распадок, уходящий в глубь леса. По обеим сторонам распадка тянулись вырытые в склонах землянки, над которыми в свете зари поднимались лазоревые струйки дыма.
   Катя с удивлением крутила головой, разглядывая ветхие постройки, сложенные из старых рассохшихся стволов.
   – Ну, чего ты рот разинула? - Егор незаметно дернул ее за рукав. - Не забывай, что мы местные.
   – Я не забываю! - прошептала Катя. - Я тут плюхариков собирала две недели назад. Но ничего этого тогда не было! Когда они успели вырыть целый город?
   – Поздравляю! - мрачно буркнул Егор. - Наконец-то до тебя начинает доходить…
   – Что доходить? - не поняла Катя.
   Ответить Егор не успел. Из темноты наперерез им шагнул человек с тяжелым арбалетом.
   – Кто такие? - сурово спросил он, но, узнав конвоиров, опустил оружие. - То ты, Михась?
   – А то хто ж? - отозвался копейщик. - Дрыхнете тут, а местные под самым носом шастают!
   Из-за кустов появились еще несколько человек с заспанными физиономиями и дрекольем в руках. На голове одного из них тускло блеснула кокардой офицерская фуражка.
   – Опять Михась оборванцев привел, - сказал кто-то. - На черта они тебе сдались? Порубал бы на месте - и вся недолга!
   – Ну да! Буду я об них тесака тупить! - проворчал Михась, подгоняя Егора. - Чего встал? Шевели копытами!
   – А хошь, мы их в штыки щас у березки-то и поставим! - не унимался деятельный советчик.
   – Как Борташ скажет, так и будет!
   – Ну, веди, веди… Разбудишь батьку, он те зубы-то пересчитает!
   Катя и Егор, опасливо косясь на придвинувшихся вплотную людей, поспешили вслед за конвоиром, ощущая спинами недобрые взгляды.
   – А девка-то спелая! - голодно произнес кто-то. - Особливо обувка у ей хороша! Прасковее моей в самый раз! Или Глашке! Слышь, коза! Третьей будешь? Пристяжной возьму!
   Мужики злорадно заржали.
   Катя вцепилась в руку Егора и не отпускала ее до тех пор, пока Михась не привел их к землянке, казавшейся побольше и почище остальных. Здесь он отпустил арбалетчиков, а Егору и Кате велел ждать.
   – Почекайте тут. Только не отходите никуда, а то хлопцы с утра злые.
   Он толкнул рассохшуюся дверь и скрылся в землянке.
   – Ну что, довольна? - зло прошипел Егор. - Вот тебе твои белые и пушистые!
   – Я ничего не понимаю! - на глазах Кати блестели слезы. - Это какие-то бандиты! Но откуда они взялись?
   – Вывелись, - сказал Егор. - Методом перекрестного опыления. Над лощиной медленно разгорались зеленые лучи первого солнца.
   Поселок постепенно просыпался. Где-то заплакал ребенок. По тропе мимо землянок прошла босая, нечесаная женщина с коромыслом на плече.
   – Здравствуйте! - сказала Катя.
   Женщина не ответила, искоса уколов ее неприветливым взглядом. Наконец из землянки выглянул Михась.
   – Заходьте!
   В тесном, едва освещенном масляной плошкой помещении было душно, воняло кислым потом и копотью. Батька Борташ, дородный мужик лет шестидесяти, голый по пояс и лохматый, как мультипликационный людоед, сидел на лежанке, по-турецки скрестив босые ноги в полотняных штанах. Перед ним суетилась ядреная молодуха в подоткнутой рубахе, выставляя на низкую массивную колоду, служившую столом, глиняные тарелки с кусками ноздреватого студня, разваренными клубнями и пучками маслянисто поблескивающих трав. Сервировку завершила пузатая бутыль с мутной жидкостью зеленоватого отлива. Молодуха крепкими зубами вырвала из бутыли затычку и доверху наполнила немалую глиняную чеплагу. В благодарность за хлопоты батька отвесил ей полновесный шлепок по обширному заду, и она величаво уплыла за занавеску, стрельнув напоследок в Егора лукавым, но слегка заплывшим глазом.
   Батька неторопливо вытянул брагу, меланхолично пожевал кусок студня и только после этого обратил внимание на гостей.
   – Ну? - промычал он без интереса.
   – Вот, батька, - Михась помялся, поглядывая на бутыль. - На болоте взяли. Говорят - местные.
   Борташ хрустнул продолговатым плодом, напоминающим огурец.
   – Ну и что мне - целоваться с ними? Али за стол сажать? Нашел в болоте, да там бы и утопил. Самое место для них, сиволапых!
   Скотина какая, подумал Егор. Такой и в самом деле утопит - глазом не моргнет. Включай, Егорка, соображалку, а то поздно будет!
   – Я извиняюсь, - сказал он, кашлянув. - Михась тут малость не при делах. Мы ведь нарочно к вам шли.
   – Чего? - Борташ, вызверясь, уставил на Егора желтые, в кровавых прожилках глаза.
   – Нуда, - убежденно закивал Егор. - Как увидели, что паровозы садятся, так и решили - попросимся к вам!
   Он покосился на Катю. Девушка молчала. Не то поняла, что Егор пытается выиграть время, не то была слишком испугана происходящим.
   – Что еще за паровозы? - нахмурился Борташ.
   – Ну, эти, черные. На которых вы прилетели… Батька хрюкнул в баклагу, расплескав самогон.
   – Слыхал, Михась? Это они снаряды так зовут! - он оскалил редкий гребешок траченных цингой зубов. - Паровозы! Эх вы, дярёвня!
   – Так я и говорю, - радостно подхватил Егор. - Сколько можно в болотах гнить! Отродясь свету белого не видали. Надоело! Возьмите в отряд.
   – Ишь чего захотел… - Борташ поморщился, превозмогая изжогу. - На черта мне лишние рты в отряде? Сам видишь - впроголодь живем!
   Он залпом опустошил чеплагу и зачавкал, кусая рассыпчатый клубень.
   – Сдается мне, батька, - осторожно заметил Михась, - не дюже они на местных смахивают. Уж больно одеты чисто…
   – Ну? - Борташ перестал жевать, поднял масляную плошку с коптящим фитильком и впервые внимательно оглядел сначала Катю, а затем и Егора. - А это мы очень просто проверим. Покличь-ка старуху!
   Час от часу не легче, подумал Егор, глядя вслед выходящему из землянки Михасю. Зачем нам старуха? Не хватало еще публичных разоблачений. И Катька что-то совсем скисла, как бы не разревелась и не начала с перепуга правду резать. Это сейчас совсем некстати…
   Борташ тем временем полностью сосредоточился на миске со студнем, часто наполняя и опорожняя чеплагу и не проявляя к пленникам ни малейшего интереса.
   Стукнуть бы по черепу да убежать, томился Егор. Но за занавеской время от времени шелестел еле слышный шепоток. Не было никакой гарантии, что там не прячутся четверо мордоворотов с арбалетами.
   Батька сыто рыгнул, отставив миску. Молодуха тотчас появилась с новой переменой блюд - жирным куском мяса на кости, обложенным волокнистой массой, напоминающей макароны под сыром. Егор с трудом подавил накатившую тошноту. Макаронная масса вела себя чересчур активно, раскрывая то там, то сям большие печальные глаза.
   Борташ, ловко орудуя здоровенным тесаком, принялся за мясо.
   – Водички не поднесете, хозяюшка? - попросил Егор. - В горле пересохло.
   Молодуха вспыхнула и, ничего не ответив, скрылась за занавеской.
   – С каких это пор местные начали воду пить? - неприятно прищурился на Егора Борташ.
   – Шутка! - поспешно ответил Егор. - Народный юмор. А хозяйка у вас ничего - симпатичная!
   – Кой черт симпатичная, - набычился Борташ. - Сухая, как плеть. Повывелись девки… - он тяжело вздохнул и неизвестно к чему добавил: - Жуешь, жуешь, никакого вкусу…
   Егор на всякий случай взял Катю за руку.
   Дверь распахнулась, и в землянку, шаркая босыми подошвами, медленно вползла скрюченная фигура, в которой лишь по обрывкам тряпья, прикрывающим тело, и седому клочку волос на голове можно было узнать человеческое существо. Темные костлявые руки с подагрическими суставами и загнутыми когтями напоминали птичьи лапы, вцепившиеся в клюку, на которую опиралась старуха. Выцветшие до матовой белизны глаза тускло светились в глубоких провалах черепа, обтянутого коричневой морщинистой кожей.
   Здравствуй, бабушка-яга, невесело подумал Егор.
   – Зачем звал? - спросила старуха неожиданно звучным молодым голосом, при звуках которого пальцы Кати вдруг похолодели в руке Егора.
   Девушка смотрела на старуху во все глаза.
   – Вот, мать, родня твоя отыскалась, - Борташ утер жирные губы тыльной стороной ладони. - Узнаешь?
   Старуха медленно обвела взглядом землянку и остановилась на пленниках.
   – Нет, - сказала она, в упор глядя на Катю. - Не узнаю.
   – Ну, ты даешь, бабуля! - возмутился Егор. - Совсем на старости лет из ума выжила?! А кто тебе дрова рубил? Воду носил… то есть эту, как ее… - он повернулся к Борташу. - Нашли, кого слушать! У бабки склероз рассеянный с юных лет! У кого хотите спросите! Она ж не помнит, как ее саму звать!
   Он чувствовал, что иссякает, и мало-помалу стал приближаться к старухе. Вырвать клюку, первый удар - Михасю по коленкам, потом - по плошке с фитильком, и бежать!
   – Не помнит, говоришь? - усмехнулся Борташ. - Вот ты нам и скажи, как ее звать.
   Он неспешно вытер тесак о штаны и принялся ковырять им зубах. В землянке повисла неприятная тишина. Егор в панике оглянулся на Катю. Та, казалось, не замечала ничего вокруг, пристально всматриваясь в густо перечеркнутое морщинами лицо, а затем вдруг протянула руку и тронула седой клок волос.
   – Нюра, - тихо произнесла она. - Господи, Нюрочка, это же ты! Старуха капризно дернула плечом.
   – Знамо, я. Кто ж еще?
   Огонек плошки мигнул в Катиных глазах и каплей покатился по щеке. Она обошла старуху кругом, трогая ее плечи, горбатую спину, птичьи лапки, бывшие когда-то полными белыми руками хохотушки-поварихи.
   – Но что с тобой произошло?!
   – Знамо, что… - старуха неприязненно покосилась на Катю. - Улетели, касатики… Жди, говорят, скоро будем… - она помолчала, горестно поджав бесцветные губы. - Так всю жизнь и прождала… Семена схоронила, сынов троих и дочку Катеньку… В честь тебя имечко у ей было… Да не зажилась. Тоже непоседливая… Потом Василий родился… А от него - Семен и Анютка…
   – Этого не может быть! - Катя с ужасом смотрела на старуху, продолжавшую перечислять детей и внуков.
   – Я ведь тебе говорил, - прошептал Егор. - А ты не верила…
   – Чему я должна верить?! - Катя повернула к нему заплаканное лицо.
   – Да ты не реви, девка! - подал голос Михась. - Мы твою бабку не забижали. Кому она нужна, тварь насекомая?! Забирай в полной сохранности, раз уж вы и впрямь родня!
   – Э-э, погоди, Михась, - Борташ расплел ноги и спрыгнул с лежанки.
   Егор с удивлением обнаружил, что широкий кряжистый торс батьки едва возвышается над колодой, опираясь на коротенькие кривенькие ножки.
   – Тут разговор интересный намечается, - Борташ вразвалку подошел к Егору, поигрывая тесаком, и остро прищурился на него снизу вверх. - Куда ж это вы, касатики, летали? На чем?
   Егор молчал, глядя на острие тесака, выписывающее восьмерки в неприятной близости от его живота.
   Неожиданно в дверь землянки бухнули снаружи, в проеме показалась голова в офицерской фуражке.
   – Батька! Там снаряд сел!
   – Где? - Борташ метнулся к двери.
   – На заправке! Прямо возле наших! О, чуешь?
   Издалека вдруг послышался взрыв, а затем несколько коротких очередей.
   – Чего это? - растерянно спросил Борташ.
   – Пулемет! - неожиданно оживилась старуха. - Нешто сам Яков Филимоныч пожаловали? Слава тебе, господи, дождалась!
   Нет, подумал Егор, не пулемет это. Из «калаша» садят! Такую очередь ни с чем не спутаешь. Похоже, тут есть стрелки и кроме Якова Филимоныча.
   – Так вот какая у тебя родня! - Борташ угрожающе шагнул к старухе.
   – Это не мы! - поспешно сказал Егор. - Мы мирные люди! У нас и бронепоезда-то нет! То есть этого… паровоза! Снаряда!
   Новый взрыв грохнул ближе. С потолка посыпалась земля.
   – По коням! - рявкнул Борташ. - Ярина, мать твою!
   – Тут я!
   Занавеска колыхнулась, из-за нее стремительно явилась молодуха в кожаном потнике и полной сбруе. Ремни крест-накрест перехватывали ее сильное тело. Бугрящиеся мышцами руки в шипастых рукавицах крепко держали на сворке целую стаю кошмарных зверюг, казалось, сплошь состоящих из клыков и когтей.
   В землянке вдруг стало очень тесно. Егор прижал взвизгнувшую Катю к стене, закрывая ее от рвущихся с поводков тварей. Борташ ловко вспрыгнул молодухе на закорки и пришпорил пятками под бока.
   – С этих - глаз не спускать! - велел он Михасю, распахнувшему дверь. - Головой отвечаешь!
   Упряжка рванулась прочь из землянки. Борташ на скаку выкрикивал приказы:
   – Сивый! Гуртом через лес - в обход! Хромого с арбалетчиками - на холмы! Копейщики, цепью вперед - марш!
   По улице рассыпался дружный шлеп лаптей и укатился вдаль, откуда доносились редкие автоматные очереди. Михась запер дверь и повернулся к пленникам.
   – Видали? - не без гордости сказал он. - С батькой шутки плохи! Он подошел к колоде и, оглянувшись на дверь, торопливо наполнил чеплагу самогоном из бутыли.
   – Глядите у меня! - пригрозил он, поднося чеплагу ко рту. - Шоб ни звуку, ни шороху!
   Мутная жидкость без задержки полилась в его широкое горло.
   – Мы глядим, глядим, - прошамкала старуха и вдруг едва уловимым движением метнула клюку.
   Михась выронил чеплагу и завалился на лежанку, сорвав торчащей из шеи клюкой ветхую занавеску.
   Старушка утицей просеменила к нему и, обхватил клюку костлявыми пальцами, всадила ее поглубже. Михась выгнулся дугой и захрипел.
   Егор отвернулся. Катя вцепилась в него, дрожа всем телом.
   – Не надо смотреть, - он прижал к себе ее голову.
   Со стороны лежанки послышалось несколько всхлипов, и все стихло.
   – Попомнишь у меня Нюрку-пулеметчицу, интервент! - старуха подошла, обтирая занавеской острый конец клюки. - Больно грозный. Чистый сколопендр! Только дурнее… - она отбросила окровавленную тряпку в угол. - Ну, чего слиплись? Не намиловались за сорок лет? Там Якову Филимонычу, поди, подмога нужна! Пошли!
   Старуха ухватила Катю за руку и потащила к двери.
   Единственная улица деревни была пуста. У догорающего костра валялся опрокинутый котел, истекающий последними каплями пролитой похлебки. Вдали у серой пирамиды заправочной станции к небу поднимался дымный столб. Старуха повернула в противоположную сторону.
   – Куда мы идем? - спросила Катя, едва поспевая за ней.
   – Кругалём да напрямки, - не оборачиваясь, ответила старуха. - Так-то оно вернее будет…
 
   Такого Егор еще не видел ни на Земле, ни на станции «Мир», ни в паровозе Сидорчука. Подземный коридор, выложенный светящейся плиткой, уходил в бесконечную телескопическую даль. Через каждые десять шагов из стены выступала сложной конфигурации приборная панель, усеянная живо перемигивающимися огоньками.
   – А для чего это? - Егор мог бы поспорить, что приборы имеют внеземное происхождение, если бы не выведенная по трафарету надпись над каждой панелью: «Руками не трогать!»
   – А хрен бы его знал! - равнодушно пожала костлявыми плечами Нюрка. - Живет себе помаленьку…
   – Егор, - чуть отстав, Катя тронула его за локоть. - Откуда ты знал, что здесь прошло много лет, пока мы летали?
   – Парадокс Эйнштейна. Это в школе проходят.
   – Да? - Катя опустила глаза. - А мы не проходили…
   – Так вы с Эйнштейном в школе, наверное, в одно время учились. Если я ничего не путаю. У меня по истории всегда тройка была.
   – По истории, - грустно повторила Катя. - Значит, это правда?
   – Ты о чем? О парадоксе?
   – Я об отце…
   Она оставила Егора и ушла вперед.
   Нюрка, не оглядываясь, бодро шаркала босыми подошвами по гладкому полу тоннеля. Катя догнала ее и пошла рядом.
   – Как же вы тут жили, - спросила она, - вдвоем на целой планете? Сорок лет…
   – Зачем вдвоем… А дети? С детьми-то знаешь как? Где год, там и сорок. А может, и боле… кто их считал?
   Клюка ее размеренно ударяла в пол. Казалось, в коридоре тикают невидимые часы, отсчитывающие бесконечное время.
   – Поженятся дети - считай, лет пятнадцать прошло.
   – На ком поженятся? Тут еще люди были?
   – Никого тут не было… - отмахнулась старуха. - Сами поднялись. Старшенькая-то моя не от Семена была… Это уж я ему потом призналась, когда ей пора пришла… Покручинился Семен да Лизавету-то и забрюхатил… А там и покатилось… моих четверо да Лизкиных пятеро… Грех невелик, а жить надо… Товарищ Ленин сказал - плодитесь и размножайтесь…
   Егор прислушался. Откуда-то доносился постепенно усиливающийся гул. Пол под ногами время от времени начинал тихонько вибрировать, издавая дребезжащие звуки, вплетающиеся в монотонное бормотание Нюрки.
   – …Степан родил Алексея, Алексей родил Якова и Николая от Анютки и Ефросиньи… в пустыню они ушли, не возвращались пока…
   Шагов через сто в стене коридора обнаружилось широкое овальное отверстие, за которым вдруг открылся циклопический объем погруженного в полумрак зала. Гул стал оглушительным. Ъ сумеречной глубине бледно мерцали гигантские агрегаты, оплетенные сетью электрических разрядов. Они наполняли воздух сухим треском и запахом озона. Внутри кокона из фиолетовых молний тяжело ворочалось что-то темное, бесформенное, то распадаясь на части, то сливаясь в единую косматую массу.