Страница:
— В досье, — сказал полковник, — есть не только прошлое, настоящее, но и будущее этих господ… Кстати, — перевел он разговор, — как вы переносите здешний климат?
— Очень отлично, — поспешил ответить японец, — как дома.
— Однако дома вы не ставите в спальне и кабинете корыта с водой, — с легкой насмешкой говорил Курасов.Он-то знал, как тяжело переносит сухость воздуха Тадзима.
— Немного сухо, да. Но это ничего, совсем ничего… Я доложу японскому командованию свое положительное мнение. — Японец растянул в улыбке тонкие губы. Потом он сказал: — Японское командование просит вас еще об одном одолжении.
Тадзима явно угодничал. Но сквозь его улыбку проглядывали крепкие зубы.
— Слушаю.
— Завтра уходит в море пароход «Синий тюлень». На нем… эта… экспедиция… Японское командование хочет послать офицера. Мы обращались к поручику Сыротестову, но он сослался на вас. Требуется ваше разрешение.
Японец снова улыбался и кланялся.
«Откуда он узнал о „Тюлене“? И чего ради Сыротестов направил его ко мне? — недоуменно подумал полковник. — Впрочем, мне-то что? Бессмысленно скрывать от японцев операции против партизан, тем более эту. Она ничего никому не даст. В тех районах нужны совсем другие действия. Напрасная трата средств. Партизан надо бить в местах более близких, в Анучинском гнезде, например. Но что делать — экспедиция утверждена правительством». Однако Курасов отметил про себя внимание Тадзимы и тех, кто стоял за ним, к экспедиции.
— Я, собственно, не против. В таких делах мы всегда за сотрудничество. Поручик Сыротестов получит указание…
Как всегда, Курасов, столкнувшись с чем-то неясным, уже не мог отмахнуться от него, пока не докапывался до сути. «Что японцу делать на „Синем тюлене“? — думал он. — Посмотреть, как повесят нескольких красных? Вряд ли. Может быть, их что-то интересует в Императорской гавани? Да нет, они и так чувствуют там себя довольно уверенно. Попробуем прощупать степень их заинтересованности».
— Кстати, и у меня будет небольшая просьба, — сказал полковник, — помочь патронами нашим карателям. И еще: выдать из ваших складов теплое белье и сапоги для солдат.
Японец закивал и вынул записную книжку.
— Хорошо, хорошо, я доложу. На пароходе всего шестьдесят солдат, не так ли? Уверен, что ваша просьба будет выполнена. Мы благодарим вас, полковник.
«Легко согласился, голубчик… Здесь что-то есть», — размышлял Курасов. Оп тоже взялся за перо.
— Фамилия вашего офицера?
— Капитан Тадзима.
— Вы сами? — откровенно удивился полковник. — Что ж, мне остается пожелать успеха. Надеюсь, вернувшись, вы приготовите прекрасный доклад, как бороться с партизанами. — И подумал: «Тадзима не нуждается в развлекательной морской поездке. Это хитрый лис».
— Благодарю, благодарю. Сегодня, полковник, вы получите ответ. И на вашу просьбу, и об условиях передачи документов на лиц, которых вы так талантливо обрисовали.
Японец распрощался. Курасов проводил взглядом его быструю фигуру, мелькнувшую за окнами клуба, и, допив кофе, тоже стал собираться.
«Посмотрю-ка я сам на этот „Синий тюлень“, — решил полковник, выходя на улицу. — Почему это мой токийский коллега так заинтригован советскими партизанами?»
Пароход стоял у пассажирского причала, как раз напротив правления Добровольного флота. Это было старое, но еще крепкое судно со скошенными мачтами.
Из пыльных и темных складов грузчики носили к борту «Синего тюленя» тяжелые мешки не то с сахаром, не то с рисом. Мешки укладывали на стропы из манильской веревки. Когда груза подбиралось достаточно, строп уходил в трюм.
Моросило. По небу плыли тяжелые, низкие облака. Трехцветный флаг на корме парохода набряк и обвис.
Потоком двигались по причалам ломовые извозчики. На телегах разные товары, порой самые неожиданные: унитазы, мешки с мукой, телефонные аппараты, связки кожи, ящики консервов. Навстречу им шли повозки, пустые или груженные тяжелыми бочками с рыбой. Железные ободы колес оглушающе гремели по булыжной мостовой. В воздухе висела брань извозчиков. Цокот лошадинных подков. Истошные голоса виро-майнальщиков. Грохот лебедок…
«Синий тюлень» стоял между двух судов. По корме приткнулся небольшой пассажирский пароход местной линии, а с другой стороны высились борта норвежского транспорта.
Грузчики двигались непрерывной цепочкой. У каждого на голове будто капюшон — пустой мешок. Курасову рабочие казались все на одно лицо — серыми, плоскими. Глаза его бездумно скользили по запорошенным амбарной пылью фигурам… Но кто это? Полковник поймал быстрый взгляд одного из грузчиков и мгновенно насторожился. Что-то знакомое… Это был человек, с которым Курасов меньше всего ожидал сейчас встретиться.
Полковник напряг память. Лицо лишь промелькнуло, и все же он заметил синеватый косой шрам через бровь. И вдруг он вспомнил все. Две недели назад этот человек удрал из контрразведки в самом разгаре следствия. Бежал вместе с конвойным солдатом. Смутьян и красный агитатор! Курасов был уверен, что он связан с партийным подпольем. Стараясь казаться безразличным, полковник сунул руку в карман и отвел предохранитель на кольте. Как только беглец появится еще раз, он позовет солдат и арестует его. Прошло несколько минут, но грузчик с рассеченной бровью как в воду нырнул. «Ну конечно, он тоже узнал меня и поспешил убраться», — сообразил полковник.
Немало крови попортил портовый народ полковнику Курасову. Это через их руки шло в тайгу оружие для партизан, медикаменты, продовольствие. Грузчики были хитры на выдумку и неуловимы, а те, что попадались контрразведке, отказывались что-либо говорить. Владивостокские портовые рабочие были силой, с которой приходилось считаться.
Живая цепочка не прерывалась. Один за другим шли грузчики с мешками на плечах. Некоторые оборачивались к полковнику, и ему казалось, что они смеются над ним.
Курасов понял, что тут ему больше ждать нечего. «Надо скорей организовать погоню», — решил он. Переступая через стальные тросы, удерживающие пароходы у причалов, он еще раз прошелся взглядом по «Тюленю» и повернул к выходу в город. У широкого мола, в тесной будке стрелочника — самое укромное здесь место, — его ждал грузчик Кукин, платный осведомитель контрразведки.
— Василий Руденко, — торопливо заговорил он, — с утра работает на погрузке «Синего тюленя», обедал в кочегарском кубрике, грузчики неспокойны, все время шепчутся. Посылайте людей, Руденко можно взять…
— Небольшого роста, широкий в плечах, бровь рассечена? — спросил полковник, вытирая мокрое от дождя лицо.
Кукин кивнул головой.
Большевистский агент, арестант Василий Руденко. Дьявольщина! И полковник сам спугнул его… Досадно! Вряд ли еще представится такой случай. Курасов понимал, что грузчики волнуются не случайно, тут без Руденко не обошлось.
«Идиот, надо было доложить еще утром!» — чуть не крикнул шпику полковник.
— «Можно взять»!.. — передразнил он. — Попробуй возьми!
Осведомитель сразу увял. «Черная гвардия» боялась начальника контрразведки.
— Но я оставил Соломаху следить за ним, господин полковник. Не упустим…
— Ладно, — бросил Курасов, успокаиваясь. «Соломаха ловкий агент. Может быть, тот, со шрамом, на этот раз не сорвется с крючка. Посмотрим». — Еще что?
— Этих надо убрать, иначе «Синий тюлень» может и не выйти из порта. — Сыщик сунул в руку полковнику бумажку.
— Прекрасно… Но если Руденко не найдете, вам несдобровать.
Несколько огорченный всем этим, полковник направился было домой. Но тут его настиг американский проповедник Томас Фостер.
— О-о, дорогой полковник! — воскликнул американец, распространяя вокруг спиртной дух. — Как я рад вас видеть! Я собирался к вам, и вдруг вы здесь. Прошу, зайдите в наш клуб, тут совсем недалеко.
Курасов согласился. Его заинтересовало, что хочет от него проповедник. И кроме того, у полковника были основания присмотреться к этому клубу. Ему докладывали, что как будто здесь встречаются партизаны, используя клуб по-своему. «Спросим, кстати, и об этом. Как-никак клуб и общество, которое его содержит, под особым покровительством американского консула Макгауна». К американцам Курасов относился совсем не так, как к японцам, — врагами их не считал. Наоборот, он чувствовал признательность. Без янки, полагал он, японцы в Приморье распоясались бы вовсю. В вину американцам Курасов ставил лишь слишком, по его мнению, демократическое поведение генерала Гревса. Вместо помощи он только мешал верховному правителю Колчаку, что всегда удивляло полковника. Но это дела минувшие.
«Наконец! — подумал Курасов. — Совсем не плохо переждать надоедливый дождик под крышей уютного клуба». Он не без удовольствия последовал за проповедником.
В пакгаузе из гофрированного железа, куда они вошли, американцы оборудовали клуб общества «Христианскийсоюз молодых людей». Над входной дверью — его эмблема: равнобедренный треугольник, на сторонах которого написано: «Ум, душа, тело». В клубе буфет, спортивный зал. В буфете подается бесплатно кофе и печенье. Дешево продается шоколад. В этот клуб обычно пускают только моряков.
Но иногда бывают и другие посетители. Об этом говорил красочный плакат у дверей клуба:
БЕСПЛАТНО — СЕГОДНЯ — БЕСПЛАТНО
исключительно для учеников и учениц
знаменитая картина (длина 15000 футов)
ЖИЗНЬ И СТРАДАНИЯ ИИСУСА ХРИСТА
Инициаторы ХСМЛ совместно с редакцией газеты «Владиво-Ниппо»
Начало ровно в 1 час дня
Для посетителей клуба цена билетов
от 1 до 2 иен.
Организаторы из ХСМЛ устраивают танцы и всякие развлечения, а главное, не забывают другую работу, более существенную. И все это под маской религиозного общества. Одной из значительных персон в этом клубе был проповедник Томас Фосгер, широкоизвестный морякам как любитель выпить. Одет он был всегда в обыкновенный черный костюм, в котором ничего церковного — только белый воротничок застегивался сзади.
Томас Фостер усадил полковника в укромном местечке на тяжелый дубовый стул, подсел сам. Они закурили. Несколько минут прошло в молчании. И проповедник и Курасов, прикрывшись облаком табачного дыма, обменивались пытливыми взглядами.
— У меня большая просьба к полковнику, — начал Томас Фостер без предисловий. И подчеркнул: — Личная просьба.
— К вашим услугам, — охотно отозвался Курасов.
Поглаживая толстыми пальцами корешок маленького молитвенника в черном кожаном переплете, проповедник сказал:
— Тут, рядом с нами, грузится пароход «Синий тюлень». Мне стало известно, что он идет на север… как это сказать… наказывать партизан… Я хотел бы участвовать в этой экспедиции. Может быть, мне удастся с помощью святого слова спасти партизанских юношей от Страшного суда. Бог наш, Джисус Крайст, велел быть милосердными. — Фостер поднял глаза к потолку. — Мое призвание — помогать молодежи… Если вам угодно, меня поддержит мистер Макгаун.
Полковник в который раз за этот день изумился. И этот на «Синий тюлень»!.. Теперь он не сомневался, что рейс парохода вызывает интерес куда более глубокий, чем очередная карательная вылазка. В отряде Сыротестова у него были свои. Нужен, решил он, понадежнее глаз и в судовой команде. Японец, грузчик с рассеченной бровью, целый список ненадежных, а теперь — американский проповедник… Курасов был прекрасно осведомлен, что деятельность этого попа выходит далеко за стены клуба, но все же…
«Ну ничего, поживем — узнаем», — в этом Курасов не сомневался. К нему в кабинет сходилось много нитей. А сейчас он не видел причин отказать американцу.
— Я не возражаю, мистер Фостер. Не будем напрасно беспокоить консула. Можете хоть сейчас перебираться на пароход… Однако должен сказать, святой отец, сильные ощущения укорачивают жизнедеятельность человека… И не только в море, но и здесь. Я бы посоветовал вам присмотреться к клиентам клуба, — без нажима продолжал полковник. — Впрочем, скажу прямее: вас, мне известно, навещают партизаны.
— О, — проповедник изогнул брови, — прошу дорогого полковника удостоить нас подробностями. В меру наших сил мы поможем русским братьям. Да, да, русским братьям во Христе… О-ла-ла, а не выпить ли нам, господин полковник?
Он подозвал миловидную девушку с белой наколкой.
За кофе с ликером эти два совсем несхожих человека быстро договорились. Две фотокарточки молодых парней — один в кожаной куртке, другой в шинели и фуражке реального училища — перекочевали из кармана Курасова к проповеднику.
Расстались они приятелями, Фостер подарил полковнику из своих запасов бутылку выдержанного шотландского виски. Его покорил прекрасный английский язык полковника.
Шагая по улице, Курасов думал о начальнике карательного отряда. Поручик Сыротестов… Что известно о нем? Сын богатого купца-оптовика, произведен в офицеры Колчаком.
А вообще-то весьма ограниченный человек. Должность в контрразведке была явно выше его способностей: иногда он готов был видеть партизана в каждом, а другой раз ничего не замечал у себя под носом. Полковник не раз прозрачно намекал ему на это, рекомендуя избрать другое поприще.
А какое другое? Пехотный строй? Но купчику в офицерском мундире, не желавшему мозолить нежные ноги в пехоте, оказывали поддержку Меркуловы. Командиром особого отряда Сыротестов тоже был назначен по указанию Меркулова, и полковнику оставалось только повиноваться. Да еще эта шальная баба, Веретягина, которая тоже вздумала плыть на «Синем тюлене»… Сестра милосердия? Не мог поручик подобрать кого-нибудь попроще… Будет она за ранеными ухаживать, дожидайся. А вот с ней самой возни не оберешься.
Глава четвертая. ТОРГОВЫЙ ДОМ БРАТЬЕВ МЕРКУЛОВЫХ С СЫНОВЬЯМИ И ЗЯТЕМ
— Очень отлично, — поспешил ответить японец, — как дома.
— Однако дома вы не ставите в спальне и кабинете корыта с водой, — с легкой насмешкой говорил Курасов.Он-то знал, как тяжело переносит сухость воздуха Тадзима.
— Немного сухо, да. Но это ничего, совсем ничего… Я доложу японскому командованию свое положительное мнение. — Японец растянул в улыбке тонкие губы. Потом он сказал: — Японское командование просит вас еще об одном одолжении.
Тадзима явно угодничал. Но сквозь его улыбку проглядывали крепкие зубы.
— Слушаю.
— Завтра уходит в море пароход «Синий тюлень». На нем… эта… экспедиция… Японское командование хочет послать офицера. Мы обращались к поручику Сыротестову, но он сослался на вас. Требуется ваше разрешение.
Японец снова улыбался и кланялся.
«Откуда он узнал о „Тюлене“? И чего ради Сыротестов направил его ко мне? — недоуменно подумал полковник. — Впрочем, мне-то что? Бессмысленно скрывать от японцев операции против партизан, тем более эту. Она ничего никому не даст. В тех районах нужны совсем другие действия. Напрасная трата средств. Партизан надо бить в местах более близких, в Анучинском гнезде, например. Но что делать — экспедиция утверждена правительством». Однако Курасов отметил про себя внимание Тадзимы и тех, кто стоял за ним, к экспедиции.
— Я, собственно, не против. В таких делах мы всегда за сотрудничество. Поручик Сыротестов получит указание…
Как всегда, Курасов, столкнувшись с чем-то неясным, уже не мог отмахнуться от него, пока не докапывался до сути. «Что японцу делать на „Синем тюлене“? — думал он. — Посмотреть, как повесят нескольких красных? Вряд ли. Может быть, их что-то интересует в Императорской гавани? Да нет, они и так чувствуют там себя довольно уверенно. Попробуем прощупать степень их заинтересованности».
— Кстати, и у меня будет небольшая просьба, — сказал полковник, — помочь патронами нашим карателям. И еще: выдать из ваших складов теплое белье и сапоги для солдат.
Японец закивал и вынул записную книжку.
— Хорошо, хорошо, я доложу. На пароходе всего шестьдесят солдат, не так ли? Уверен, что ваша просьба будет выполнена. Мы благодарим вас, полковник.
«Легко согласился, голубчик… Здесь что-то есть», — размышлял Курасов. Оп тоже взялся за перо.
— Фамилия вашего офицера?
— Капитан Тадзима.
— Вы сами? — откровенно удивился полковник. — Что ж, мне остается пожелать успеха. Надеюсь, вернувшись, вы приготовите прекрасный доклад, как бороться с партизанами. — И подумал: «Тадзима не нуждается в развлекательной морской поездке. Это хитрый лис».
— Благодарю, благодарю. Сегодня, полковник, вы получите ответ. И на вашу просьбу, и об условиях передачи документов на лиц, которых вы так талантливо обрисовали.
Японец распрощался. Курасов проводил взглядом его быструю фигуру, мелькнувшую за окнами клуба, и, допив кофе, тоже стал собираться.
«Посмотрю-ка я сам на этот „Синий тюлень“, — решил полковник, выходя на улицу. — Почему это мой токийский коллега так заинтригован советскими партизанами?»
Пароход стоял у пассажирского причала, как раз напротив правления Добровольного флота. Это было старое, но еще крепкое судно со скошенными мачтами.
Из пыльных и темных складов грузчики носили к борту «Синего тюленя» тяжелые мешки не то с сахаром, не то с рисом. Мешки укладывали на стропы из манильской веревки. Когда груза подбиралось достаточно, строп уходил в трюм.
Моросило. По небу плыли тяжелые, низкие облака. Трехцветный флаг на корме парохода набряк и обвис.
Потоком двигались по причалам ломовые извозчики. На телегах разные товары, порой самые неожиданные: унитазы, мешки с мукой, телефонные аппараты, связки кожи, ящики консервов. Навстречу им шли повозки, пустые или груженные тяжелыми бочками с рыбой. Железные ободы колес оглушающе гремели по булыжной мостовой. В воздухе висела брань извозчиков. Цокот лошадинных подков. Истошные голоса виро-майнальщиков. Грохот лебедок…
«Синий тюлень» стоял между двух судов. По корме приткнулся небольшой пассажирский пароход местной линии, а с другой стороны высились борта норвежского транспорта.
Грузчики двигались непрерывной цепочкой. У каждого на голове будто капюшон — пустой мешок. Курасову рабочие казались все на одно лицо — серыми, плоскими. Глаза его бездумно скользили по запорошенным амбарной пылью фигурам… Но кто это? Полковник поймал быстрый взгляд одного из грузчиков и мгновенно насторожился. Что-то знакомое… Это был человек, с которым Курасов меньше всего ожидал сейчас встретиться.
Полковник напряг память. Лицо лишь промелькнуло, и все же он заметил синеватый косой шрам через бровь. И вдруг он вспомнил все. Две недели назад этот человек удрал из контрразведки в самом разгаре следствия. Бежал вместе с конвойным солдатом. Смутьян и красный агитатор! Курасов был уверен, что он связан с партийным подпольем. Стараясь казаться безразличным, полковник сунул руку в карман и отвел предохранитель на кольте. Как только беглец появится еще раз, он позовет солдат и арестует его. Прошло несколько минут, но грузчик с рассеченной бровью как в воду нырнул. «Ну конечно, он тоже узнал меня и поспешил убраться», — сообразил полковник.
Немало крови попортил портовый народ полковнику Курасову. Это через их руки шло в тайгу оружие для партизан, медикаменты, продовольствие. Грузчики были хитры на выдумку и неуловимы, а те, что попадались контрразведке, отказывались что-либо говорить. Владивостокские портовые рабочие были силой, с которой приходилось считаться.
Живая цепочка не прерывалась. Один за другим шли грузчики с мешками на плечах. Некоторые оборачивались к полковнику, и ему казалось, что они смеются над ним.
Курасов понял, что тут ему больше ждать нечего. «Надо скорей организовать погоню», — решил он. Переступая через стальные тросы, удерживающие пароходы у причалов, он еще раз прошелся взглядом по «Тюленю» и повернул к выходу в город. У широкого мола, в тесной будке стрелочника — самое укромное здесь место, — его ждал грузчик Кукин, платный осведомитель контрразведки.
— Василий Руденко, — торопливо заговорил он, — с утра работает на погрузке «Синего тюленя», обедал в кочегарском кубрике, грузчики неспокойны, все время шепчутся. Посылайте людей, Руденко можно взять…
— Небольшого роста, широкий в плечах, бровь рассечена? — спросил полковник, вытирая мокрое от дождя лицо.
Кукин кивнул головой.
Большевистский агент, арестант Василий Руденко. Дьявольщина! И полковник сам спугнул его… Досадно! Вряд ли еще представится такой случай. Курасов понимал, что грузчики волнуются не случайно, тут без Руденко не обошлось.
«Идиот, надо было доложить еще утром!» — чуть не крикнул шпику полковник.
— «Можно взять»!.. — передразнил он. — Попробуй возьми!
Осведомитель сразу увял. «Черная гвардия» боялась начальника контрразведки.
— Но я оставил Соломаху следить за ним, господин полковник. Не упустим…
— Ладно, — бросил Курасов, успокаиваясь. «Соломаха ловкий агент. Может быть, тот, со шрамом, на этот раз не сорвется с крючка. Посмотрим». — Еще что?
— Этих надо убрать, иначе «Синий тюлень» может и не выйти из порта. — Сыщик сунул в руку полковнику бумажку.
— Прекрасно… Но если Руденко не найдете, вам несдобровать.
Несколько огорченный всем этим, полковник направился было домой. Но тут его настиг американский проповедник Томас Фостер.
— О-о, дорогой полковник! — воскликнул американец, распространяя вокруг спиртной дух. — Как я рад вас видеть! Я собирался к вам, и вдруг вы здесь. Прошу, зайдите в наш клуб, тут совсем недалеко.
Курасов согласился. Его заинтересовало, что хочет от него проповедник. И кроме того, у полковника были основания присмотреться к этому клубу. Ему докладывали, что как будто здесь встречаются партизаны, используя клуб по-своему. «Спросим, кстати, и об этом. Как-никак клуб и общество, которое его содержит, под особым покровительством американского консула Макгауна». К американцам Курасов относился совсем не так, как к японцам, — врагами их не считал. Наоборот, он чувствовал признательность. Без янки, полагал он, японцы в Приморье распоясались бы вовсю. В вину американцам Курасов ставил лишь слишком, по его мнению, демократическое поведение генерала Гревса. Вместо помощи он только мешал верховному правителю Колчаку, что всегда удивляло полковника. Но это дела минувшие.
«Наконец! — подумал Курасов. — Совсем не плохо переждать надоедливый дождик под крышей уютного клуба». Он не без удовольствия последовал за проповедником.
В пакгаузе из гофрированного железа, куда они вошли, американцы оборудовали клуб общества «Христианскийсоюз молодых людей». Над входной дверью — его эмблема: равнобедренный треугольник, на сторонах которого написано: «Ум, душа, тело». В клубе буфет, спортивный зал. В буфете подается бесплатно кофе и печенье. Дешево продается шоколад. В этот клуб обычно пускают только моряков.
Но иногда бывают и другие посетители. Об этом говорил красочный плакат у дверей клуба:
БЕСПЛАТНО — СЕГОДНЯ — БЕСПЛАТНО
исключительно для учеников и учениц
знаменитая картина (длина 15000 футов)
ЖИЗНЬ И СТРАДАНИЯ ИИСУСА ХРИСТА
Инициаторы ХСМЛ совместно с редакцией газеты «Владиво-Ниппо»
Начало ровно в 1 час дня
Для посетителей клуба цена билетов
от 1 до 2 иен.
Организаторы из ХСМЛ устраивают танцы и всякие развлечения, а главное, не забывают другую работу, более существенную. И все это под маской религиозного общества. Одной из значительных персон в этом клубе был проповедник Томас Фосгер, широкоизвестный морякам как любитель выпить. Одет он был всегда в обыкновенный черный костюм, в котором ничего церковного — только белый воротничок застегивался сзади.
Томас Фостер усадил полковника в укромном местечке на тяжелый дубовый стул, подсел сам. Они закурили. Несколько минут прошло в молчании. И проповедник и Курасов, прикрывшись облаком табачного дыма, обменивались пытливыми взглядами.
— У меня большая просьба к полковнику, — начал Томас Фостер без предисловий. И подчеркнул: — Личная просьба.
— К вашим услугам, — охотно отозвался Курасов.
Поглаживая толстыми пальцами корешок маленького молитвенника в черном кожаном переплете, проповедник сказал:
— Тут, рядом с нами, грузится пароход «Синий тюлень». Мне стало известно, что он идет на север… как это сказать… наказывать партизан… Я хотел бы участвовать в этой экспедиции. Может быть, мне удастся с помощью святого слова спасти партизанских юношей от Страшного суда. Бог наш, Джисус Крайст, велел быть милосердными. — Фостер поднял глаза к потолку. — Мое призвание — помогать молодежи… Если вам угодно, меня поддержит мистер Макгаун.
Полковник в который раз за этот день изумился. И этот на «Синий тюлень»!.. Теперь он не сомневался, что рейс парохода вызывает интерес куда более глубокий, чем очередная карательная вылазка. В отряде Сыротестова у него были свои. Нужен, решил он, понадежнее глаз и в судовой команде. Японец, грузчик с рассеченной бровью, целый список ненадежных, а теперь — американский проповедник… Курасов был прекрасно осведомлен, что деятельность этого попа выходит далеко за стены клуба, но все же…
«Ну ничего, поживем — узнаем», — в этом Курасов не сомневался. К нему в кабинет сходилось много нитей. А сейчас он не видел причин отказать американцу.
— Я не возражаю, мистер Фостер. Не будем напрасно беспокоить консула. Можете хоть сейчас перебираться на пароход… Однако должен сказать, святой отец, сильные ощущения укорачивают жизнедеятельность человека… И не только в море, но и здесь. Я бы посоветовал вам присмотреться к клиентам клуба, — без нажима продолжал полковник. — Впрочем, скажу прямее: вас, мне известно, навещают партизаны.
— О, — проповедник изогнул брови, — прошу дорогого полковника удостоить нас подробностями. В меру наших сил мы поможем русским братьям. Да, да, русским братьям во Христе… О-ла-ла, а не выпить ли нам, господин полковник?
Он подозвал миловидную девушку с белой наколкой.
За кофе с ликером эти два совсем несхожих человека быстро договорились. Две фотокарточки молодых парней — один в кожаной куртке, другой в шинели и фуражке реального училища — перекочевали из кармана Курасова к проповеднику.
Расстались они приятелями, Фостер подарил полковнику из своих запасов бутылку выдержанного шотландского виски. Его покорил прекрасный английский язык полковника.
Шагая по улице, Курасов думал о начальнике карательного отряда. Поручик Сыротестов… Что известно о нем? Сын богатого купца-оптовика, произведен в офицеры Колчаком.
А вообще-то весьма ограниченный человек. Должность в контрразведке была явно выше его способностей: иногда он готов был видеть партизана в каждом, а другой раз ничего не замечал у себя под носом. Полковник не раз прозрачно намекал ему на это, рекомендуя избрать другое поприще.
А какое другое? Пехотный строй? Но купчику в офицерском мундире, не желавшему мозолить нежные ноги в пехоте, оказывали поддержку Меркуловы. Командиром особого отряда Сыротестов тоже был назначен по указанию Меркулова, и полковнику оставалось только повиноваться. Да еще эта шальная баба, Веретягина, которая тоже вздумала плыть на «Синем тюлене»… Сестра милосердия? Не мог поручик подобрать кого-нибудь попроще… Будет она за ранеными ухаживать, дожидайся. А вот с ней самой возни не оберешься.
Глава четвертая. ТОРГОВЫЙ ДОМ БРАТЬЕВ МЕРКУЛОВЫХ С СЫНОВЬЯМИ И ЗЯТЕМ
Сегодня заседание правительства шло под председательством Спиридона Меркулова. Военный путч кончился для него благополучно: прежде всего, он остался жив. Генерал Ди-терихс, срочно вызванный Народным собранием из Харбина, пока отказался от власти. Меркулов, осмелев, кончил отсиживаться в своей квартире, охраняемой морскими стрелками.
Обсуждались финансовые вопросы. Денег в казне, как всегда, не было. Что же еще можно продать?
— Все это время мы жили сбытом грузов и кредитами иностранных держав, ну, немного таможенных сборов, — подал с места голос управляющий финансами. — Позор, так никто существовать не может!
Недавно склады Владивостока ломились от запасов, сделанных во время воины с немцами царским и Временным правительством. Владивосток был единственным портом, куда удавалось безопасно доставлять грузы. Их набралось здесь около миллиона тонн! Нужен был целый флот, сотни пароходов, чтобы вывезти их морем, тысячи поездов для отправки по железной дороге.
Тут были хлопок и резиновые покрышки для автомобилей, оружие, боезапасы, обмундирование, продовольствие, стратегическое сырье. Обувь, кожа, седла и много других ценных товаров. Даже автомобили. Тысячи нераспакованных ящиков. Из-за них, уверяли иностранные дипломаты, началась сама интервенция. Союзники, видите ли, не хотели, чтобы грузы попали в руки немецких военнопленных, находившихся в Сибири, которые, кстати, и не помышляли об этом. Значительная часть грузов была отправлена после революции органами Советской власти в Центральную Россию, но немало осело здесь. Японцы, взявшие охрану складов на себя, больше всего боялись, чтобы оружие и боеприпасы не попали к партизанам. Они помнили неудачную авантюру Лондона с колчаковскнм правительством. Тогда десятки тысяч его солдат, одетых и обутых в английскую форму, с английским оружием перешли к красным. Поэтому японское командование скупо отпускало огнестрельный товар своим подопечным, белогвардейцам. Что касается других грузов, то они «разрешали» братьям Меркуловым продавать их по дешевке японским коммерсантам.
Приамурские правители без зазрения совести разбазаривали товарные ценности бывшей Российской империи, скопившиеся в Приморье. Но теперь, кажется, все, что могло найти покупателя, уже было расторговано.
— Шире использовать природные богатства, — говорили выступающие в прениях. — Отдать на концессию рыбные промыслы, вырубку леса…
Но японцы уже давно захватили выгодные рыболовные участки. Они ловко вылавливали лососей в самом устье Амура: к жителям верховий рыба не доходила. Японцы хищнически валили лес.
Но главное — на повестке дня — задачи правительства, возникшие в связи с предстоящим уходом из Приморья японских войск. Факты есть факты: белая армия разгромлена Советами, иллюзии насчет японизированного Дальнего Востока развалились. Японцы убедились в полном провале интервенции и открыто заговорили о сроках эвакуации: август — октябрь…
Спиридон Денисович Меркулов, глава правительства, с постным лицом, подперев рукой голову, задумался. Сначала мысли вертелись около заклятого врага, генерала Вержбицкго. Вот он, перед глазами: маленький, бритый. Странная ролуштатская форма и погоны. Два «Георгия». Польский акцент. «Бог помощь Народному собранию», — вспомнил он слова каппелевского генерала… Да что генерала… Даже свои, торговцы и промышленники, подвели. Собственно говоря, от них и началась вся свара. Спиридон Денисович вынул из кармана ультиматум торгово-промышленной палаты. На листе было четко отстукано лиловыми буквами:
«1. Решительно протестовать против захвата японцами русских рыболовных участков без всяких торгов и даже простого уведомления местных русских властей.
2. Протестовать против передачи правительством японские фирмам казенных грузов и казенных предприятий, являющихся общим национальным достоянием русского народа.
3. Требовать от приамурского правительства передачи всей полноты власти Народному собранию.
4. Настаивать перед Народным собранием, чтобы новое правительство немедленно вошло в переговоры с правительством Читы и заключило с ним мирное соглашение на условиях широкой автономии для Приморского государственного образования».
Меркулов по-настоящему не мог обижаться на своих собратьев. Для него все было ясно: прижали японцы. Какая уж тут конкуренция! «Все двери для русских капиталов закрыли. А в Москве по-новому смотрят… Говорят, частную торговлю и концессии разрешили. Чита… Для кого я правительство, а для кого — Чита. Ох эта Дальневосточная республика! Хитро, хитро придумано… Большевики в затылок дышат, вот-вот сграбастают нас всех тут, и поминай как звали».
Японцы… Да, эти не дремлют… Им требуется свой карман набить. И все же после июньского путча он окончательно уверовал, что для него, Меркулова, японцы самые надежные друзья. По просьбе японского командования стрелки адмирала Старка взяли его под защиту. Брат Николай спасался на квартире начальника японской военной миссии полковника Гомми. На своих, на белых, надежда плохая. Вчера каппелевцы жаждали меркуловской крови, а завтра атаман Семенов не моргнув отправит его на тот свет. Но расположение японцев надо заслужить: они поддерживали только тех, кто был им полезен. Уссурийская железная дорога… В последнем разговоре господин консул прямо сказал: «Японцы хотят ее купить». Можно ли пойти на это? В былое время он никогда не посмел бы подумать о такой сделке, расплата за которую — каторжные работы. Впрочем, раздумывать уже поздно. Что ему, Меркулову: законно — незаконно… он теперь сам закон.
А японцы час от часу наглеют, раздевают край донага. Ему рассказывали, что они снимают с крыш оцинкованное железо, обдирают свинцовые оболочки снарядов из русских складов, снимают, где возможно, железнодорожные рельсы… Вот она, дружба с соседом, у которого на дворе пусто.
Завтра Меркулов должен дать положительный ответ насчет дороги, иначе японцы откажутся от него… Японцы! Он считал их несокрушимыми: дисциплина, порядок. И вот такая, казалось бы, твердь зашаталась. Для Спиридона Меркулова их уход не был неожиданностью. Крупные провалы и неудачи в России не могли сойти благополучно для японского правительства. Крах. Новый токийский кабинет во главе с адмиралом Като поспешил заявить об изменении дальневосточной политики. Назначена конференция с Дальневосточной республикой. Ниже этого нельзя пасть.
Меркулов выпрямился, погладил тщательно выбритый подбородок и вздохнул. Трудные времена наступили. Выворачивайся как умеешь. С одной стороны, японцы, с другой — вечно голодные солдаты и офицеры российского воинства. Двадцать пять тысяч ртов. И для себя кое-что надо отложить, иначе какой тут смысл рисковать башкой!
В зал заседаний тихо вошел седой официант с черным эмалированным подносом. Традиция. На подносе стаканы с крепким чаем и тарелочка с ломтиками лимона. Матово светятся тяжелые серебряные подстаканники.
Очередной оратор прервал речь и ждет, пока слуга обойдет стол. Послышались знакомые звуки: тоненький звон ложечек о стекло. Спиридон Денисович, прижав ложкой желтое колесико лимона, тоже сделал несколько глотков. Это его освежило.
Официант вышел. На его подносе не осталось ни одного стакана. Медленно закрылась резная массивная дверь. Меркулов видел, как опустилась и снова стала на прежнее место ярко начищенная медная ручка.
Опять полились речи. Меркулов краем уха слушал управляющего ведомством иностранных дел Брайковского. Все его предположения — гадание на кофейной гуще, а ведь любит поговорить… Потом выступил финансист, человек верткий, оборотливый. Вот слышатся раскаты могучего голоса брата Николая. Он недавно еще плавал капитаном на амурском пароходе. А теперь крупный промышленник и военно-морской министр. Спиридону Денисовичу и сейчас слышалась в его голосе властная капитанская команда: «Отдай концы!» Но сознанием Меркулова все больше и больше овладевал другая мысль. Вчера он конфиденциально беседовал с одним японским коммерсантом, господином Ямаги, которого знал преотлично: оба неплохо погрели руки на торговых сделках. На этот раз японец вел себя немного странно. Он несколько раз предупредил, что все сказанное им — только его мнение. Этим он лишь насторожил Меркулова и убедил в обратном. Он понял намеки. Больше, чем намеки… Выходит, дело так: японцы могли бы задержаться в Приморье, но только при одном условии. Для всего мира, и прежде всего для американцев, должно быть ясно, что японцы необходимы для русского Востока. А для этого… То, что сказал дальше Ямаги, даже для привычного на всякое Меркулова казалось страшноватым. Международная авантюра с далеко идущими последствиями…
Ямаги просил обдумать предложение. «Главное в этом плане, — вспомнил он вкрадчивый хрипловатый голос, — неожиданность. Большая тайна… Когда японцы будут грузиться на пароходы, надо сделать беспорядок, большой беспорядок… Несколько хунхузских банд… Вы понимаете меня, господин Меркулов: хунхузов тоже надо сделать.О-о, это очень просто: деньги и оружие. Моя фирма может помочь в этом. Но это мое мнение, лично мое. Не забывайте этого, господин Меркулов… Хунхузы будут резать людей, грабить магазины. Хунхузы будут кричать: „Приморье принадлежит китайцам!“ Население очень недовольно, люди скажут: „Японцы, оставайтесь. Без японцев совсем-совсем плохо. Пожалуйста, японцы, оставайтесь!“ Вы пошлете отличную депутацию. Она будет просить японского главнокомандующего… И тогда японцы останутся. — Глаза господина Ямаги сверкали. — Японец не отдаст русскую землю китайцам. Через три дня японский главнокомандующий сделает порядок. Он повесит хунхузов на фонари. А потом японцы сделают настоящее русское правительство. Скоро, очень скоро, через двадцать пять лет. А пока временное правительство будете возглавлять вы, господин Меркулов… Это мое личное мнение. Не забудьте об этом… И еще в правительстве будет господин Семенов, главнокомандующий всех вооруженных сил и походный атаман казаков русского Восточного побережья».
Слушая все это, Меркулов подумал: «Вот как, и главнокомандующих успели подобрать. Вряд ли мы могли бы договориться с атаманом». «Господин Семенов вас будет очень, очень любить, — сказал японец, будто прочитал мысли собеседника. — Надо подумать, господин Меркулов, очень подумать, — обнажив длинные зубы, внушал он. — О-о, мы еще увидимся с вами!»
Прощаясь, вспомнил Спирпдон Денисович, Ямаги сказал: «Надо подготовить статью какого-нибудь ученого о правах китайцев на Приморье. Даже… русского ученого. Это же не будет официальной точкой зрения. Мы напечатаем эту статью в Харбине в китайских и русских газетах накануне хунхузских беспорядков. Да, да, статью известного русского ученого», — подчеркнул японец.
«Ничего не скажешь, ловко задумано. Статья о китайских правах… Ловко… Кому из своих можно довериться в таком деликатном деле?
Брат Николай? Пусть привлечет крупного китаеведа… Впрочем, я и сам такого знаю. Черт возьми, как я мог забыть такую фигуру, как Силантьев! Завтра же вызову, а может быть, и сам к нему съезжу».
— Спиридон, — тронул его руку брат, — где витаешь? Ждем твое мнение насчет железной дороги. Половина членов совета высказалась против продажи, — шептал он, изобразив на лице улыбку. — Ты слышал, как Андросов прошелся по твоей персоне?
Спиридон Денисович махнул рукой. Поправив привычным жестом галстук, он встал и, держа руку на спинке стула, начал речь. Меркулов призывал к единству всех группировок.
— Когда в доме пожар, — сказал он, — не время спорить, как расставить мебель в комнатах, — надо гасить огонь. Ну, а деньги… Деньги лежат всюду, надо только уметь их взять. От того, что дорога будет принадлежать японцам, ничего не изменится: мы, так же как и раньше, сможем ею пользоваться. Больше того, перевозки обойдутся нам дешевле… Временное приамурское правительство находит, — закончил Меркулов, — что японские войска в Приморье принесли краю только пользу, сохранив его от окончательного разорения. Дальнейшее пребывание японских войск во Владивостоке и Приамурье не может встретить ни малейших возражений со стороны нашего правительства. — Спиридон Денисович знал, что японскому командованию будет известно каждое сказанное здесь слово. — Вчера я причастился. Сегодня опять чувствую себя бодрым. Да поможет нам бог, — были последние слова правителя.
Обсуждались финансовые вопросы. Денег в казне, как всегда, не было. Что же еще можно продать?
— Все это время мы жили сбытом грузов и кредитами иностранных держав, ну, немного таможенных сборов, — подал с места голос управляющий финансами. — Позор, так никто существовать не может!
Недавно склады Владивостока ломились от запасов, сделанных во время воины с немцами царским и Временным правительством. Владивосток был единственным портом, куда удавалось безопасно доставлять грузы. Их набралось здесь около миллиона тонн! Нужен был целый флот, сотни пароходов, чтобы вывезти их морем, тысячи поездов для отправки по железной дороге.
Тут были хлопок и резиновые покрышки для автомобилей, оружие, боезапасы, обмундирование, продовольствие, стратегическое сырье. Обувь, кожа, седла и много других ценных товаров. Даже автомобили. Тысячи нераспакованных ящиков. Из-за них, уверяли иностранные дипломаты, началась сама интервенция. Союзники, видите ли, не хотели, чтобы грузы попали в руки немецких военнопленных, находившихся в Сибири, которые, кстати, и не помышляли об этом. Значительная часть грузов была отправлена после революции органами Советской власти в Центральную Россию, но немало осело здесь. Японцы, взявшие охрану складов на себя, больше всего боялись, чтобы оружие и боеприпасы не попали к партизанам. Они помнили неудачную авантюру Лондона с колчаковскнм правительством. Тогда десятки тысяч его солдат, одетых и обутых в английскую форму, с английским оружием перешли к красным. Поэтому японское командование скупо отпускало огнестрельный товар своим подопечным, белогвардейцам. Что касается других грузов, то они «разрешали» братьям Меркуловым продавать их по дешевке японским коммерсантам.
Приамурские правители без зазрения совести разбазаривали товарные ценности бывшей Российской империи, скопившиеся в Приморье. Но теперь, кажется, все, что могло найти покупателя, уже было расторговано.
— Шире использовать природные богатства, — говорили выступающие в прениях. — Отдать на концессию рыбные промыслы, вырубку леса…
Но японцы уже давно захватили выгодные рыболовные участки. Они ловко вылавливали лососей в самом устье Амура: к жителям верховий рыба не доходила. Японцы хищнически валили лес.
Но главное — на повестке дня — задачи правительства, возникшие в связи с предстоящим уходом из Приморья японских войск. Факты есть факты: белая армия разгромлена Советами, иллюзии насчет японизированного Дальнего Востока развалились. Японцы убедились в полном провале интервенции и открыто заговорили о сроках эвакуации: август — октябрь…
Спиридон Денисович Меркулов, глава правительства, с постным лицом, подперев рукой голову, задумался. Сначала мысли вертелись около заклятого врага, генерала Вержбицкго. Вот он, перед глазами: маленький, бритый. Странная ролуштатская форма и погоны. Два «Георгия». Польский акцент. «Бог помощь Народному собранию», — вспомнил он слова каппелевского генерала… Да что генерала… Даже свои, торговцы и промышленники, подвели. Собственно говоря, от них и началась вся свара. Спиридон Денисович вынул из кармана ультиматум торгово-промышленной палаты. На листе было четко отстукано лиловыми буквами:
«1. Решительно протестовать против захвата японцами русских рыболовных участков без всяких торгов и даже простого уведомления местных русских властей.
2. Протестовать против передачи правительством японские фирмам казенных грузов и казенных предприятий, являющихся общим национальным достоянием русского народа.
3. Требовать от приамурского правительства передачи всей полноты власти Народному собранию.
4. Настаивать перед Народным собранием, чтобы новое правительство немедленно вошло в переговоры с правительством Читы и заключило с ним мирное соглашение на условиях широкой автономии для Приморского государственного образования».
Меркулов по-настоящему не мог обижаться на своих собратьев. Для него все было ясно: прижали японцы. Какая уж тут конкуренция! «Все двери для русских капиталов закрыли. А в Москве по-новому смотрят… Говорят, частную торговлю и концессии разрешили. Чита… Для кого я правительство, а для кого — Чита. Ох эта Дальневосточная республика! Хитро, хитро придумано… Большевики в затылок дышат, вот-вот сграбастают нас всех тут, и поминай как звали».
Японцы… Да, эти не дремлют… Им требуется свой карман набить. И все же после июньского путча он окончательно уверовал, что для него, Меркулова, японцы самые надежные друзья. По просьбе японского командования стрелки адмирала Старка взяли его под защиту. Брат Николай спасался на квартире начальника японской военной миссии полковника Гомми. На своих, на белых, надежда плохая. Вчера каппелевцы жаждали меркуловской крови, а завтра атаман Семенов не моргнув отправит его на тот свет. Но расположение японцев надо заслужить: они поддерживали только тех, кто был им полезен. Уссурийская железная дорога… В последнем разговоре господин консул прямо сказал: «Японцы хотят ее купить». Можно ли пойти на это? В былое время он никогда не посмел бы подумать о такой сделке, расплата за которую — каторжные работы. Впрочем, раздумывать уже поздно. Что ему, Меркулову: законно — незаконно… он теперь сам закон.
А японцы час от часу наглеют, раздевают край донага. Ему рассказывали, что они снимают с крыш оцинкованное железо, обдирают свинцовые оболочки снарядов из русских складов, снимают, где возможно, железнодорожные рельсы… Вот она, дружба с соседом, у которого на дворе пусто.
Завтра Меркулов должен дать положительный ответ насчет дороги, иначе японцы откажутся от него… Японцы! Он считал их несокрушимыми: дисциплина, порядок. И вот такая, казалось бы, твердь зашаталась. Для Спиридона Меркулова их уход не был неожиданностью. Крупные провалы и неудачи в России не могли сойти благополучно для японского правительства. Крах. Новый токийский кабинет во главе с адмиралом Като поспешил заявить об изменении дальневосточной политики. Назначена конференция с Дальневосточной республикой. Ниже этого нельзя пасть.
Меркулов выпрямился, погладил тщательно выбритый подбородок и вздохнул. Трудные времена наступили. Выворачивайся как умеешь. С одной стороны, японцы, с другой — вечно голодные солдаты и офицеры российского воинства. Двадцать пять тысяч ртов. И для себя кое-что надо отложить, иначе какой тут смысл рисковать башкой!
В зал заседаний тихо вошел седой официант с черным эмалированным подносом. Традиция. На подносе стаканы с крепким чаем и тарелочка с ломтиками лимона. Матово светятся тяжелые серебряные подстаканники.
Очередной оратор прервал речь и ждет, пока слуга обойдет стол. Послышались знакомые звуки: тоненький звон ложечек о стекло. Спиридон Денисович, прижав ложкой желтое колесико лимона, тоже сделал несколько глотков. Это его освежило.
Официант вышел. На его подносе не осталось ни одного стакана. Медленно закрылась резная массивная дверь. Меркулов видел, как опустилась и снова стала на прежнее место ярко начищенная медная ручка.
Опять полились речи. Меркулов краем уха слушал управляющего ведомством иностранных дел Брайковского. Все его предположения — гадание на кофейной гуще, а ведь любит поговорить… Потом выступил финансист, человек верткий, оборотливый. Вот слышатся раскаты могучего голоса брата Николая. Он недавно еще плавал капитаном на амурском пароходе. А теперь крупный промышленник и военно-морской министр. Спиридону Денисовичу и сейчас слышалась в его голосе властная капитанская команда: «Отдай концы!» Но сознанием Меркулова все больше и больше овладевал другая мысль. Вчера он конфиденциально беседовал с одним японским коммерсантом, господином Ямаги, которого знал преотлично: оба неплохо погрели руки на торговых сделках. На этот раз японец вел себя немного странно. Он несколько раз предупредил, что все сказанное им — только его мнение. Этим он лишь насторожил Меркулова и убедил в обратном. Он понял намеки. Больше, чем намеки… Выходит, дело так: японцы могли бы задержаться в Приморье, но только при одном условии. Для всего мира, и прежде всего для американцев, должно быть ясно, что японцы необходимы для русского Востока. А для этого… То, что сказал дальше Ямаги, даже для привычного на всякое Меркулова казалось страшноватым. Международная авантюра с далеко идущими последствиями…
Ямаги просил обдумать предложение. «Главное в этом плане, — вспомнил он вкрадчивый хрипловатый голос, — неожиданность. Большая тайна… Когда японцы будут грузиться на пароходы, надо сделать беспорядок, большой беспорядок… Несколько хунхузских банд… Вы понимаете меня, господин Меркулов: хунхузов тоже надо сделать.О-о, это очень просто: деньги и оружие. Моя фирма может помочь в этом. Но это мое мнение, лично мое. Не забывайте этого, господин Меркулов… Хунхузы будут резать людей, грабить магазины. Хунхузы будут кричать: „Приморье принадлежит китайцам!“ Население очень недовольно, люди скажут: „Японцы, оставайтесь. Без японцев совсем-совсем плохо. Пожалуйста, японцы, оставайтесь!“ Вы пошлете отличную депутацию. Она будет просить японского главнокомандующего… И тогда японцы останутся. — Глаза господина Ямаги сверкали. — Японец не отдаст русскую землю китайцам. Через три дня японский главнокомандующий сделает порядок. Он повесит хунхузов на фонари. А потом японцы сделают настоящее русское правительство. Скоро, очень скоро, через двадцать пять лет. А пока временное правительство будете возглавлять вы, господин Меркулов… Это мое личное мнение. Не забудьте об этом… И еще в правительстве будет господин Семенов, главнокомандующий всех вооруженных сил и походный атаман казаков русского Восточного побережья».
Слушая все это, Меркулов подумал: «Вот как, и главнокомандующих успели подобрать. Вряд ли мы могли бы договориться с атаманом». «Господин Семенов вас будет очень, очень любить, — сказал японец, будто прочитал мысли собеседника. — Надо подумать, господин Меркулов, очень подумать, — обнажив длинные зубы, внушал он. — О-о, мы еще увидимся с вами!»
Прощаясь, вспомнил Спирпдон Денисович, Ямаги сказал: «Надо подготовить статью какого-нибудь ученого о правах китайцев на Приморье. Даже… русского ученого. Это же не будет официальной точкой зрения. Мы напечатаем эту статью в Харбине в китайских и русских газетах накануне хунхузских беспорядков. Да, да, статью известного русского ученого», — подчеркнул японец.
«Ничего не скажешь, ловко задумано. Статья о китайских правах… Ловко… Кому из своих можно довериться в таком деликатном деле?
Брат Николай? Пусть привлечет крупного китаеведа… Впрочем, я и сам такого знаю. Черт возьми, как я мог забыть такую фигуру, как Силантьев! Завтра же вызову, а может быть, и сам к нему съезжу».
— Спиридон, — тронул его руку брат, — где витаешь? Ждем твое мнение насчет железной дороги. Половина членов совета высказалась против продажи, — шептал он, изобразив на лице улыбку. — Ты слышал, как Андросов прошелся по твоей персоне?
Спиридон Денисович махнул рукой. Поправив привычным жестом галстук, он встал и, держа руку на спинке стула, начал речь. Меркулов призывал к единству всех группировок.
— Когда в доме пожар, — сказал он, — не время спорить, как расставить мебель в комнатах, — надо гасить огонь. Ну, а деньги… Деньги лежат всюду, надо только уметь их взять. От того, что дорога будет принадлежать японцам, ничего не изменится: мы, так же как и раньше, сможем ею пользоваться. Больше того, перевозки обойдутся нам дешевле… Временное приамурское правительство находит, — закончил Меркулов, — что японские войска в Приморье принесли краю только пользу, сохранив его от окончательного разорения. Дальнейшее пребывание японских войск во Владивостоке и Приамурье не может встретить ни малейших возражений со стороны нашего правительства. — Спиридон Денисович знал, что японскому командованию будет известно каждое сказанное здесь слово. — Вчера я причастился. Сегодня опять чувствую себя бодрым. Да поможет нам бог, — были последние слова правителя.