Страница:
Научная истина слишком редко бывает абсолютной. Обычно она отмечает очередной этап достижений… или даже заблуждений, что вовсе не исключено.
Не случайно система Птолемея господствовала полтора тысячелетия. У нее своя правда, неопровержимая никакими доводами рассудка. Это – правда земного наблюдателя; субъективная правда личности, изучающей весь мир, исходя из своей точки зрения – единственной и неповторимой. В этом смысле его система не менее обоснована, чем система Коперника. Формально их равноправие доказывается в рамках теории относительности, утверждающей равноправие всех инерциальных, не ускоряющихся систем, хотя, если принять за центр Вселенной точку на вращающейся Земле, картина Мироздания окажется совершенно извращенной.
Впрочем, с позиций современной космологии не отвечает реальности ни та, ни другая системы. Наиболее верной представляется идея, высказанная в античности: центр мира везде, а окружность его нигде.
Однако такой взгляд на природу слишком объективен. Он не выделяет особо человека, наблюдателя. И образ Бога в таком мировоззрении растворяется в природе, пронизывает всю ее как Святой Дух, но не локализует в одном конкретном месте как Творца. Вот почему с победой христианства восторжествовала теория мироздания, «теологичность» которой немало способствовала ее долговечности.
КОПЕРНИК
ГАЛИЛЕЙ
НЬЮТОН
ЛАВУАЗЬЕ
Не случайно система Птолемея господствовала полтора тысячелетия. У нее своя правда, неопровержимая никакими доводами рассудка. Это – правда земного наблюдателя; субъективная правда личности, изучающей весь мир, исходя из своей точки зрения – единственной и неповторимой. В этом смысле его система не менее обоснована, чем система Коперника. Формально их равноправие доказывается в рамках теории относительности, утверждающей равноправие всех инерциальных, не ускоряющихся систем, хотя, если принять за центр Вселенной точку на вращающейся Земле, картина Мироздания окажется совершенно извращенной.
Впрочем, с позиций современной космологии не отвечает реальности ни та, ни другая системы. Наиболее верной представляется идея, высказанная в античности: центр мира везде, а окружность его нигде.
Однако такой взгляд на природу слишком объективен. Он не выделяет особо человека, наблюдателя. И образ Бога в таком мировоззрении растворяется в природе, пронизывает всю ее как Святой Дух, но не локализует в одном конкретном месте как Творца. Вот почему с победой христианства восторжествовала теория мироздания, «теологичность» которой немало способствовала ее долговечности.
КОПЕРНИК
(1473—1543)
Отношение человека к природе и Богу определяется не только личными симпатиями, знаниями и незнанием, но и общественным мнением, традициями, а также уровнем развития философии и науки. Чем значительней становились в конце Средневековья достижения науки и техники, не говоря уж о Великих географических открытиях, тем выше поднимался авторитет Природы.
Философия Природы – натурфилософия – развивалась по меньшей мере в трех направлениях. Первое определялось успехами математики, механики, техники и мыслило Мироздание как механизм. Второе склонялось к давней мысли Платона о Вселенной как организме, наделенном жизнью и разумом; понятия Природы и Бога соединились воедино (пантеизм). Третье избегало таких обобщений и довольствовалось данными опытной науки и здравым смыслом.
Научные доказательства великолепной античной догадки были изложены Николаем Коперником. Рассуждая о шарообразности Вселенной, он повторял умозрительную идею Пифагора о самой совершенной фигуре. Но шарообразность Земли он с удивительной прозорливостью объяснял тем, что она «со всех сторон тяготеет к своему центру». Гелиоцентрическая система Коперника была независима от библейской картины мира. Он ссылался на античных мыслителей, называя Солнце Управителем мира, который, «как бы восседая на престоле царском, управляет вращающимся около него семейством светил…».
Николай Коперник родился в г. Торунь (Польша) в семье купца. В десятилетнем возрасте лишился отца и воспитывался в доме дяди, просвещенного епископа Луки Ватценроде. Окончил Краковский университет, где изучал математику, астрономию, медицину и право, продолжал учебу в университетах Италии (в Болонье, Падуе, Ферраре). Изучал церковное право, стал магистром искусств, всерьез заинтересовался астрономией. Вернувшись на родину, стал каноником собора в городе Фромборке. Он не только читал проповеди, но и лечил больных, занимался хозяйственными делами, а главное – разрабатывал новую модель мира, опираясь на идеи Аристарха Самосского.
Математически сложная система Птолемея, в которой центром мироздания является Земля, отвечала церковным канонам. Это не смутило Коперника. Он написал трактат «Об обращении небесных сфер», предложив свою, математически обоснованную, модель мироздания с Солнцем в центре (гелиоцентрическую модель взамен геоцентрической системы Птолемея). Свой труд, изданный в Нюрнберге, Коперник посвятил папе Павлу III. Но в 1616 году книга была запрещена церковью, запрет отменили только через 212 лет.
Коперник сознавал, что идет наперекор общепринятому мнению. «Но я знаю, – писал он, – что размышления человека-философа далеки от суждений толпы, так как он занимается изысканием истины во всех делах, в той мере, как это позволено Богом человеческому разуму. Я полагаю также, что надо избегать мнений, чуждых правде… Если и найдутся какие-нибудь пустословы, которые, будучи невежественными во всех математических науках, все-таки берутся о них судить и на основании какого-нибудь места Священного Писания, неверно понятого и извращенного для их цели, осмелятся порицать и преследовать это мое произведение, то я, ничуть не задерживаясь, могу пренебречь их суждением, как легкомысленным».
Научное знание Коперник сопоставил с божественным откровением как наивернейший способ постижения истины, как средство возвышения чувств и мыслей, как источник светлой радости познания.
Несмотря на завершенность и стройность гелиоцентрической системы, она открывала путь для дальнейших исканий и открытий, Коперник сознавал ограниченность своих знаний: «Все сказанное выше сводится только к доказательству необъятности неба по сравнению с величиной Земли. Но докуда простирается эта необъятность, о том не ведаем». Его натурфилософия была преимущественно научной, а не умозрительной.
Из предисловия Николая Коперника к книгам о вращениях:
– …Как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написанных о вращениях мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас с криком будут поносить меня и такие мнения. Однако не до такой уж степени мне нравятся мои произведения, чтобы не обращать внимания на мнения о них других людей.
– …Я принял на себя труд перечитать книги всех философов, которые только мог достать, желая найти, не высказывал ли когда кто-нибудь мнения, что у мировых сфер существуют движения, отличные от тех, которые предполагают преподающие в математических школах. Сначала я нашел у Цицерона, что Никет высказывал мнение о движении Земли, затем я встретил у Плутарха, что этого взгляда держались и некоторые другие.
– …Я не сомневаюсь, что способные и ученые математики будут согласны со мной, если только (чего прежде всего требует эта философия) они захотят не поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что предлагается мной в этом произведении…
– …Не секрет, что Лактанций, вообще говоря знаменитый писатель, но небольшой математик, почти по-детски рассуждал о форме Земли, осмеивая тех, кто утверждал, что Земля имеет форму шара. Поэтому ученые не должны удивляться, если нас будет тоже кто-нибудь из таких осмеивать. Математика пишется для математиков…
– …Так как цель всех благородных наук – отвлечение человека от пороков и направление его разума к лучшему, то больше всего это может сделать астрономия вследствие представляемого ею разуму почти невероятно большого наслаждения…
Философия Природы – натурфилософия – развивалась по меньшей мере в трех направлениях. Первое определялось успехами математики, механики, техники и мыслило Мироздание как механизм. Второе склонялось к давней мысли Платона о Вселенной как организме, наделенном жизнью и разумом; понятия Природы и Бога соединились воедино (пантеизм). Третье избегало таких обобщений и довольствовалось данными опытной науки и здравым смыслом.
Научные доказательства великолепной античной догадки были изложены Николаем Коперником. Рассуждая о шарообразности Вселенной, он повторял умозрительную идею Пифагора о самой совершенной фигуре. Но шарообразность Земли он с удивительной прозорливостью объяснял тем, что она «со всех сторон тяготеет к своему центру». Гелиоцентрическая система Коперника была независима от библейской картины мира. Он ссылался на античных мыслителей, называя Солнце Управителем мира, который, «как бы восседая на престоле царском, управляет вращающимся около него семейством светил…».
Николай Коперник родился в г. Торунь (Польша) в семье купца. В десятилетнем возрасте лишился отца и воспитывался в доме дяди, просвещенного епископа Луки Ватценроде. Окончил Краковский университет, где изучал математику, астрономию, медицину и право, продолжал учебу в университетах Италии (в Болонье, Падуе, Ферраре). Изучал церковное право, стал магистром искусств, всерьез заинтересовался астрономией. Вернувшись на родину, стал каноником собора в городе Фромборке. Он не только читал проповеди, но и лечил больных, занимался хозяйственными делами, а главное – разрабатывал новую модель мира, опираясь на идеи Аристарха Самосского.
Математически сложная система Птолемея, в которой центром мироздания является Земля, отвечала церковным канонам. Это не смутило Коперника. Он написал трактат «Об обращении небесных сфер», предложив свою, математически обоснованную, модель мироздания с Солнцем в центре (гелиоцентрическую модель взамен геоцентрической системы Птолемея). Свой труд, изданный в Нюрнберге, Коперник посвятил папе Павлу III. Но в 1616 году книга была запрещена церковью, запрет отменили только через 212 лет.
Коперник сознавал, что идет наперекор общепринятому мнению. «Но я знаю, – писал он, – что размышления человека-философа далеки от суждений толпы, так как он занимается изысканием истины во всех делах, в той мере, как это позволено Богом человеческому разуму. Я полагаю также, что надо избегать мнений, чуждых правде… Если и найдутся какие-нибудь пустословы, которые, будучи невежественными во всех математических науках, все-таки берутся о них судить и на основании какого-нибудь места Священного Писания, неверно понятого и извращенного для их цели, осмелятся порицать и преследовать это мое произведение, то я, ничуть не задерживаясь, могу пренебречь их суждением, как легкомысленным».
Научное знание Коперник сопоставил с божественным откровением как наивернейший способ постижения истины, как средство возвышения чувств и мыслей, как источник светлой радости познания.
Несмотря на завершенность и стройность гелиоцентрической системы, она открывала путь для дальнейших исканий и открытий, Коперник сознавал ограниченность своих знаний: «Все сказанное выше сводится только к доказательству необъятности неба по сравнению с величиной Земли. Но докуда простирается эта необъятность, о том не ведаем». Его натурфилософия была преимущественно научной, а не умозрительной.
Из предисловия Николая Коперника к книгам о вращениях:
– …Как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написанных о вращениях мировых сфер, я придал земному шару некоторые движения, они тотчас с криком будут поносить меня и такие мнения. Однако не до такой уж степени мне нравятся мои произведения, чтобы не обращать внимания на мнения о них других людей.
– …Я принял на себя труд перечитать книги всех философов, которые только мог достать, желая найти, не высказывал ли когда кто-нибудь мнения, что у мировых сфер существуют движения, отличные от тех, которые предполагают преподающие в математических школах. Сначала я нашел у Цицерона, что Никет высказывал мнение о движении Земли, затем я встретил у Плутарха, что этого взгляда держались и некоторые другие.
– …Я не сомневаюсь, что способные и ученые математики будут согласны со мной, если только (чего прежде всего требует эта философия) они захотят не поверхностно, а глубоко познать и продумать все то, что предлагается мной в этом произведении…
– …Не секрет, что Лактанций, вообще говоря знаменитый писатель, но небольшой математик, почти по-детски рассуждал о форме Земли, осмеивая тех, кто утверждал, что Земля имеет форму шара. Поэтому ученые не должны удивляться, если нас будет тоже кто-нибудь из таких осмеивать. Математика пишется для математиков…
– …Так как цель всех благородных наук – отвлечение человека от пороков и направление его разума к лучшему, то больше всего это может сделать астрономия вследствие представляемого ею разуму почти невероятно большого наслаждения…
ГАЛИЛЕЙ
(1564—1642)
Убедительным свидетельством серьезных и духовных перемен в XVII веке стали первые буржуазные революции в Нидерландах и Англии. Другая характерная черта: создание научных организаций. Во второй половине XVII века возникли Лондонское Королевское общество и Парижская академия естественных наук. Развитие промышленности, мануфактур, оснащенных механическими устройствами, вызвало настоятельную потребность в развитии теоретических основ механики; складывались физико-математические, химические и технические науки. Все это свидетельствовало о становлении «века разума», сменившего «век веры».
Характерной приметой времени стал триумф механики и механистического мировоззрения. Еще Николай Кузанский называл Мироздание мировой машиной, но при этом верил в присутствие во Вселенной души и божественного разума. А один из, первых президентов Лондонского Королевского общества Роберт Бойль считал мир только космическим механизмом. Впрочем, поначалу подобные взгляды не имели широкого распространения. Так, современник Галлея немецкий религиозный философ Яков Бёме писал: «Я созерцал необъятную глубину этого мира, наблюдал за солнцем, звездами, облаками, дождем и снегом, представлял себе мысленно все творение этого мира и находил добро и зло, любовь и гнев во всем – не только в людях, в животных, но и в неразумной твари: в дереве, камнях, земле и стихиях». Однако даже он не избежал веяний времени: «Божество есть как бы колесо, вращающееся со своими спицами и ободами и со своею ступицею, и ободы его так вделаны один в другом, как если бы оно состояло из семи колес, могущих идти: не поворачиваясь, и вперед, и назад, равно как и вверх, и вниз, и в стороны».
Одним из апостолов Нового времени был Галилео Галилей – астроном, механик, мыслитель. Происходил он из знатной, но обедневшей флорентийской семьи. Отец, талантливый музыкант, постарался дать сыну хорошее образование.
Галилео жил преимущественно в Северной Италии. После школы воспитывался в монастыре, затем учился в Пизанском университете. Хорошо зная латынь, изучил труды античных мыслителей, прежде всего Аристотеля. Но всегда полагался на свой разум, опыты и наблюдения. Говорил, что тот, кто ссылается на авторитеты, должен называться «доктором зубрежки», а не философии или науки.
Он преподавал сначала в Пизанском, а затем в Падуанском университете, где проводил опыты по механике и физике, а также вел наблюдения за планетами и звездами с помощью своего, одного из первых в Европе, телескопа. Эти наблюдения публиковал в периодическом «Звездном вестнике» (1610—1611); кометам посвятил трактат «Пробирщик», а свои взгляды на мироздание изложил в «Диалоге о двух главнейших системах мира – Птолемеевой и Коперниковой», за что был осужден римской инквизицией и вынужден был формально отречься от «ереси». Находясь под «призором» инквизиции и теряй зрение, он все-таки продолжал работать.
Галилей не только опирался на знания, но понимал и учитывал незнание. Он писал: «Ни мой разум, ни мои рассуждения не в состоянии остановиться на признании мира либо конечным, либо бесконечным».
Галилео великолепно использовал научный метод. Создав телескоп, он смог наблюдать горы и «моря» на Луне. Огромное значение имело открытие им подвижных пятен на солнце, а также скоплений звезд, составляющих Млечный Путь. Тем самым подтвердилась гипотеза Бруно о бесчисленном множестве солнц и обитаемых миров.
По-видимому. Галилей был первым, кто в вопросах познания отдал первенство науке и философии перед теологией и религией. Библейским текстам он оставлял роль нравственного учения. «Философия, – по его словам, – настоящая духовная пища тех, кто может ее вкушать… Кто устремляется к высшей цели, тот занимает более высокое место; вернейшее же средство направить свой взгляд вверх – это изучать великую книгу Природы, которая и составляет настоящий предмет философии».
Если Природа – творение Бога, то через нее человек непосредственно познает Его замыслы и законы. А Библия написана людьми, пусть даже боговдохновенными. Следовательно, «ни одно изречение Писания не имеет такой принудительной силы, какую имеет любое явление Природы».
Большое значение придавал Галилео тщательно продуманным и четко выполненным экспериментам. Разрабатывая законы механики, он предварял мыслью дело. Так, путем остроумных рассуждений пришел к мысли, что ускорение свободного падения не зависит от массы тела. Предположим, что легкое тело падает медленнее тяжелого. Тогда если соединить эти два тела, получится более массивное; оно должно было падать еще быстрее, однако из сложения скоростей первоначальных двух тел получается, что оно должно падать медленней. Следовательно, ускорение не может быть ни больше, ни меньше, а останется постоянным для всех трех тел. Придя к такому решению, Галилей успешно доказал его на опыте, бросая шары с Пизанской башни.
Открытия Галилея убедительно опровергали геоцентрическую систему мира, единственно признанную Церковью. И хотя он подписал отречение, было бы неразумно упрекать его в измене своим взглядам. Он прекрасно понимал, что научно доказанная истина обязательно восторжествует, и нелепо ради ее утверждения рисковать жизнью. (Кстати, и Джордано Бруно пошел на костер не ради идеи вечной, бесконечной Вселенной; он отстаивал свое достоинство, проявил «героический энтузиазм», о котором писал; мученической смертью прославил свое имя.)
Свою правоту Галилей доказал пять лет спустя, опубликовав книгу «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». Она вышла вопреки запрету инквизиции Галилею заниматься исследованиями. В ней доказываются некоторые законы механики и предложен эксперимент по определению скорости света. В книге нет ссылок на авторитеты, на Священное Писание – только на эксперименты. Галилео Галилей едва ли не первым перешел от научно-философских исследований к подлинно научным. Когда телескоп Галилея зримо продемонстрировал «механизм Мироздания» – это стало торжеством механики, оптики, техники.
Характерной приметой времени стал триумф механики и механистического мировоззрения. Еще Николай Кузанский называл Мироздание мировой машиной, но при этом верил в присутствие во Вселенной души и божественного разума. А один из, первых президентов Лондонского Королевского общества Роберт Бойль считал мир только космическим механизмом. Впрочем, поначалу подобные взгляды не имели широкого распространения. Так, современник Галлея немецкий религиозный философ Яков Бёме писал: «Я созерцал необъятную глубину этого мира, наблюдал за солнцем, звездами, облаками, дождем и снегом, представлял себе мысленно все творение этого мира и находил добро и зло, любовь и гнев во всем – не только в людях, в животных, но и в неразумной твари: в дереве, камнях, земле и стихиях». Однако даже он не избежал веяний времени: «Божество есть как бы колесо, вращающееся со своими спицами и ободами и со своею ступицею, и ободы его так вделаны один в другом, как если бы оно состояло из семи колес, могущих идти: не поворачиваясь, и вперед, и назад, равно как и вверх, и вниз, и в стороны».
Одним из апостолов Нового времени был Галилео Галилей – астроном, механик, мыслитель. Происходил он из знатной, но обедневшей флорентийской семьи. Отец, талантливый музыкант, постарался дать сыну хорошее образование.
Галилео жил преимущественно в Северной Италии. После школы воспитывался в монастыре, затем учился в Пизанском университете. Хорошо зная латынь, изучил труды античных мыслителей, прежде всего Аристотеля. Но всегда полагался на свой разум, опыты и наблюдения. Говорил, что тот, кто ссылается на авторитеты, должен называться «доктором зубрежки», а не философии или науки.
Он преподавал сначала в Пизанском, а затем в Падуанском университете, где проводил опыты по механике и физике, а также вел наблюдения за планетами и звездами с помощью своего, одного из первых в Европе, телескопа. Эти наблюдения публиковал в периодическом «Звездном вестнике» (1610—1611); кометам посвятил трактат «Пробирщик», а свои взгляды на мироздание изложил в «Диалоге о двух главнейших системах мира – Птолемеевой и Коперниковой», за что был осужден римской инквизицией и вынужден был формально отречься от «ереси». Находясь под «призором» инквизиции и теряй зрение, он все-таки продолжал работать.
Галилей не только опирался на знания, но понимал и учитывал незнание. Он писал: «Ни мой разум, ни мои рассуждения не в состоянии остановиться на признании мира либо конечным, либо бесконечным».
Галилео великолепно использовал научный метод. Создав телескоп, он смог наблюдать горы и «моря» на Луне. Огромное значение имело открытие им подвижных пятен на солнце, а также скоплений звезд, составляющих Млечный Путь. Тем самым подтвердилась гипотеза Бруно о бесчисленном множестве солнц и обитаемых миров.
По-видимому. Галилей был первым, кто в вопросах познания отдал первенство науке и философии перед теологией и религией. Библейским текстам он оставлял роль нравственного учения. «Философия, – по его словам, – настоящая духовная пища тех, кто может ее вкушать… Кто устремляется к высшей цели, тот занимает более высокое место; вернейшее же средство направить свой взгляд вверх – это изучать великую книгу Природы, которая и составляет настоящий предмет философии».
Если Природа – творение Бога, то через нее человек непосредственно познает Его замыслы и законы. А Библия написана людьми, пусть даже боговдохновенными. Следовательно, «ни одно изречение Писания не имеет такой принудительной силы, какую имеет любое явление Природы».
Большое значение придавал Галилео тщательно продуманным и четко выполненным экспериментам. Разрабатывая законы механики, он предварял мыслью дело. Так, путем остроумных рассуждений пришел к мысли, что ускорение свободного падения не зависит от массы тела. Предположим, что легкое тело падает медленнее тяжелого. Тогда если соединить эти два тела, получится более массивное; оно должно было падать еще быстрее, однако из сложения скоростей первоначальных двух тел получается, что оно должно падать медленней. Следовательно, ускорение не может быть ни больше, ни меньше, а останется постоянным для всех трех тел. Придя к такому решению, Галилей успешно доказал его на опыте, бросая шары с Пизанской башни.
Открытия Галилея убедительно опровергали геоцентрическую систему мира, единственно признанную Церковью. И хотя он подписал отречение, было бы неразумно упрекать его в измене своим взглядам. Он прекрасно понимал, что научно доказанная истина обязательно восторжествует, и нелепо ради ее утверждения рисковать жизнью. (Кстати, и Джордано Бруно пошел на костер не ради идеи вечной, бесконечной Вселенной; он отстаивал свое достоинство, проявил «героический энтузиазм», о котором писал; мученической смертью прославил свое имя.)
Свою правоту Галилей доказал пять лет спустя, опубликовав книгу «Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки, относящихся к механике и местному движению». Она вышла вопреки запрету инквизиции Галилею заниматься исследованиями. В ней доказываются некоторые законы механики и предложен эксперимент по определению скорости света. В книге нет ссылок на авторитеты, на Священное Писание – только на эксперименты. Галилео Галилей едва ли не первым перешел от научно-философских исследований к подлинно научным. Когда телескоп Галилея зримо продемонстрировал «механизм Мироздания» – это стало торжеством механики, оптики, техники.
НЬЮТОН
(1643—1727)
Исаак Ньютон родился в семье фермера в поселке Вулстроп (75 км от Кембриджа); отец умер до его рождения. Учился в городской школе, затем в Тринити-колледже Кембриджского университета, где позже преподавал.
Ньютон постоянно и напряженно размышлял над строением мироздания, вел наблюдения, делал опыты (порой алхимические). В 1687 году издал грандиозный классический труд «Математические начала натуральной философии», в котором раскрыл небесную механику, сформулировал закон всемирного тяготения, понятия пространства и времени и т.д. С 1672 года стал членом Лондонского Королевского общества (с 1703-го – президентом). Назначенный директором Монетного двора, привел в порядок расстроенное монетное дело в Англии. Богословские труды его не отличались оригинальностью, зато научные определили важный рубеж в развитии нескольких наук. Он сформулировал основные законы механики, разработал одновременно с Г. Лейбницем дифференциальное и интегральное исчисление, создал учение о цвете и корпускулярную теорию света, рассчитал орбиты планет, построил зеркальный телескоп… Учтем, что Ньютон предполагал существование и абсолютного и относительного времени, а кроме законов механики в мире, по его мнению, присутствует Бог. Следовательно, модель Мироздания у Ньютона была непроста: наряду с механикой мертвых тел природы она содержала и не постижимый человеческим умом Разум, а также волю Творца.
Исаак Ньютон не был профессиональным философом и не отличался энциклопедической широтой знаний. Но, пожалуй, именно он оказал колоссальное влияние на философскую мысль Нового времени.
Круг его интересов был по тем временам достаточно узок: математика, механика, астрономия, оптика. Главное его произведение – «Математические начала натуральной философии». Такое заглавие может ввести в заблуждение. В этой объемистой работе философским рассуждениям уделено самое скромное место. Она насыщена формулами и содержит основы ньютоновской механики и астрономии. Автор так определяет принцип познания, который можно считать научным: «Не должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснения явлений». А критерием истины он полагал опыт, наблюдения, эксперименты и строгую математическую форму выражения результатов.
О существовании закона всемирного тяготения догадывались до Ньютона Кеплер и Роберт Гук. Но математически обработать материалы астрономических наблюдений и точно сформулировать этот закон не смогли. Говорят, Ньютону подсказало верное решение падение яблока с дерева. Если такое произошло на самом деле, то лишь потому, что яблоко созрело в то время, когда Ньютон после шестилетнего упорнейшего труда пришел к своему открытию. Оно отмечено даже в эпитафии на памятнике ему в Вестминстерском аббатстве: «…почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов…»
Великому достижению Ньютона посвятил свой панегирик его современник и соотечественник Александр Поп:
Стремление построить натурфилософию на математическом основании Ньютон высказал так: «Было бы желательно вывести из начал механики и остальные явления природы» (помимо астрономических). Эта надежда окрыляла многих философов и ученых, но она, как выяснилось теперь, несбыточна. Ньютон несколько опрометчиво заявил, что «гипотез не измышляет». Но, в сущности, он имел в виду необходимость опираться в научных исследованиях на безукоризненно доказанные положения. «…Все же, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою; гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам не место в экспериментальной философии».
Казалось бы, перед нами типичный мыслитель-рационалист. Но это справедливо только по отношению к его научным трудам, да и то с некоторыми оговорками. На самом деле ситуация сложнее. Вот что писал в 1703 году в одном из писем Локк: «Ньютон действительно замечательный ученый и не только благодаря своим поразительным достижениям в математике, но и в теологии, и благодаря своим знаниям Священного Писания, в чем мало кто может с ним сравниться».
В своем богословском сочинении, посвященном библейским пророчествам, Ньютон и «гипотезы измышляет», и даже противоречит собственным научным выводам об абсолютном времени, которое, как писал он в «Началах…», «без всякого отношения к чему-нибудь внешнему, протекает равномерно и иначе зовется длительностью». В таком всеобщем однонаправленном потоке предсказания будущего могут быть только предположительными, гадательными, вычисленными, но только не полученными в виде неких «сигналов из будущего», так как обратного движения этот поток времени не имеет. Ньютон как богослов без тени сомнения ссылается на сверхъестественную силу – Бога. По его мнению, всеведущий Бог (а для него следовало бы автору «Начал…», помимо абсолютного и относительного времени, выделить еще и вечность или «вечное настоящее») открыл пророкам будущее. Удостовериться в этом можно лишь «задним числом», ибо «Бог дал… пророчества Ветхого Завета не ради того, чтобы удовлетворить любопытство людей, делая их способными предузнавать будущее, но ради того, чтобы исполнением их на деле был дан миру святой Промысел Его, а не проницательность истолкователей».
Философия натуральная и философия религиозная у Ньютона оказались настолько несовместимыми, словно они принадлежали двум разным людям. Такое «раздвоение интеллекта» происходило бессознательно. Оно свидетельствовало о том, что между окрепшей наукой и традиционным богословием разверзлась пропасть.
Почему мыслитель не выбрал что-то одно? Выбор, казалось бы, совершенно очевиден: натуральная философия и наука, ибо речь идет о гениальном ученом, достижения которого были превознесены уже при его жизни. Что заставляло его заниматься богословием?
На этот вопрос можно найти более или менее определенный ответ в очень немногих отступлениях от научного метода, которые он позволял себе в «Началах…». В заключительной главе сказано: «Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и власти могущественного и премудрого Существа». И еще: «От слепой необходимости природы, которая повсюду и всегда одна и та же, не может происходить изменение вещей. Всякое разнообразие вещей, сотворенных по месту и времени, может происходить лишь от мысли и воли Существа, необходимо существующего».
Чтобы сверхмеханизм Мироздания не остался мертвым телом, в котором нет места жизни и разуму, великий математик, физик и механик вынужден был прибегнуть к идее («гипотезе») Бога, всепостигающего Разума и всемогущего Существа, сотворившего и запустившего машину Вселенной.
Ньютон постоянно и напряженно размышлял над строением мироздания, вел наблюдения, делал опыты (порой алхимические). В 1687 году издал грандиозный классический труд «Математические начала натуральной философии», в котором раскрыл небесную механику, сформулировал закон всемирного тяготения, понятия пространства и времени и т.д. С 1672 года стал членом Лондонского Королевского общества (с 1703-го – президентом). Назначенный директором Монетного двора, привел в порядок расстроенное монетное дело в Англии. Богословские труды его не отличались оригинальностью, зато научные определили важный рубеж в развитии нескольких наук. Он сформулировал основные законы механики, разработал одновременно с Г. Лейбницем дифференциальное и интегральное исчисление, создал учение о цвете и корпускулярную теорию света, рассчитал орбиты планет, построил зеркальный телескоп… Учтем, что Ньютон предполагал существование и абсолютного и относительного времени, а кроме законов механики в мире, по его мнению, присутствует Бог. Следовательно, модель Мироздания у Ньютона была непроста: наряду с механикой мертвых тел природы она содержала и не постижимый человеческим умом Разум, а также волю Творца.
Исаак Ньютон не был профессиональным философом и не отличался энциклопедической широтой знаний. Но, пожалуй, именно он оказал колоссальное влияние на философскую мысль Нового времени.
Круг его интересов был по тем временам достаточно узок: математика, механика, астрономия, оптика. Главное его произведение – «Математические начала натуральной философии». Такое заглавие может ввести в заблуждение. В этой объемистой работе философским рассуждениям уделено самое скромное место. Она насыщена формулами и содержит основы ньютоновской механики и астрономии. Автор так определяет принцип познания, который можно считать научным: «Не должно принимать в природе иных причин сверх тех, которые истинны и достаточны для объяснения явлений». А критерием истины он полагал опыт, наблюдения, эксперименты и строгую математическую форму выражения результатов.
О существовании закона всемирного тяготения догадывались до Ньютона Кеплер и Роберт Гук. Но математически обработать материалы астрономических наблюдений и точно сформулировать этот закон не смогли. Говорят, Ньютону подсказало верное решение падение яблока с дерева. Если такое произошло на самом деле, то лишь потому, что яблоко созрело в то время, когда Ньютон после шестилетнего упорнейшего труда пришел к своему открытию. Оно отмечено даже в эпитафии на памятнике ему в Вестминстерском аббатстве: «…почти божественным разумом первый доказал с факелом математики движение планет, пути комет и приливы океанов…»
Великому достижению Ньютона посвятил свой панегирик его современник и соотечественник Александр Поп:
Правда, уже в XX веке, после появления специальной теории относительности, стихи получили продолжение:
Был Божий мир кромешной тьмой окутан.
«Да будет свет!» —
И вот явился Ньютон.
Однако в действительности теория Ньютона вовсе не была опровергнута. Его идея абсолютного времени была отвергнута (хотя те же физики, сами того не заметив, возродили ее и ныне подсчитывают в «абсолютном масштабе» возраст небесных тел и даже Вселенной). Но ведь он наряду с абсолютными временем и пространством выделил и относительное. Он высказывал сомнение в наличии абсолютной системы координат. Между прочим, А. Эйнштейн признавался: «До сих пор не удалось заменить единую концепцию мира Ньютона другой, столь же всеобъемлющей единой концепцией. Но то, что мы добыли до сих пор, было невозможно получить без ясной системы Ньютона».
Но сатана недолго ждал реванша:
Пришел Эйнштейн, и стало все, как раньше.
Стремление построить натурфилософию на математическом основании Ньютон высказал так: «Было бы желательно вывести из начал механики и остальные явления природы» (помимо астрономических). Эта надежда окрыляла многих философов и ученых, но она, как выяснилось теперь, несбыточна. Ньютон несколько опрометчиво заявил, что «гипотез не измышляет». Но, в сущности, он имел в виду необходимость опираться в научных исследованиях на безукоризненно доказанные положения. «…Все же, что не выводится из явлений, должно называться гипотезою; гипотезам же метафизическим, физическим, механическим, скрытым свойствам не место в экспериментальной философии».
Казалось бы, перед нами типичный мыслитель-рационалист. Но это справедливо только по отношению к его научным трудам, да и то с некоторыми оговорками. На самом деле ситуация сложнее. Вот что писал в 1703 году в одном из писем Локк: «Ньютон действительно замечательный ученый и не только благодаря своим поразительным достижениям в математике, но и в теологии, и благодаря своим знаниям Священного Писания, в чем мало кто может с ним сравниться».
В своем богословском сочинении, посвященном библейским пророчествам, Ньютон и «гипотезы измышляет», и даже противоречит собственным научным выводам об абсолютном времени, которое, как писал он в «Началах…», «без всякого отношения к чему-нибудь внешнему, протекает равномерно и иначе зовется длительностью». В таком всеобщем однонаправленном потоке предсказания будущего могут быть только предположительными, гадательными, вычисленными, но только не полученными в виде неких «сигналов из будущего», так как обратного движения этот поток времени не имеет. Ньютон как богослов без тени сомнения ссылается на сверхъестественную силу – Бога. По его мнению, всеведущий Бог (а для него следовало бы автору «Начал…», помимо абсолютного и относительного времени, выделить еще и вечность или «вечное настоящее») открыл пророкам будущее. Удостовериться в этом можно лишь «задним числом», ибо «Бог дал… пророчества Ветхого Завета не ради того, чтобы удовлетворить любопытство людей, делая их способными предузнавать будущее, но ради того, чтобы исполнением их на деле был дан миру святой Промысел Его, а не проницательность истолкователей».
Философия натуральная и философия религиозная у Ньютона оказались настолько несовместимыми, словно они принадлежали двум разным людям. Такое «раздвоение интеллекта» происходило бессознательно. Оно свидетельствовало о том, что между окрепшей наукой и традиционным богословием разверзлась пропасть.
Почему мыслитель не выбрал что-то одно? Выбор, казалось бы, совершенно очевиден: натуральная философия и наука, ибо речь идет о гениальном ученом, достижения которого были превознесены уже при его жизни. Что заставляло его заниматься богословием?
На этот вопрос можно найти более или менее определенный ответ в очень немногих отступлениях от научного метода, которые он позволял себе в «Началах…». В заключительной главе сказано: «Изящнейшее соединение Солнца, планет и комет не могло произойти иначе, как по намерению и власти могущественного и премудрого Существа». И еще: «От слепой необходимости природы, которая повсюду и всегда одна и та же, не может происходить изменение вещей. Всякое разнообразие вещей, сотворенных по месту и времени, может происходить лишь от мысли и воли Существа, необходимо существующего».
Чтобы сверхмеханизм Мироздания не остался мертвым телом, в котором нет места жизни и разуму, великий математик, физик и механик вынужден был прибегнуть к идее («гипотезе») Бога, всепостигающего Разума и всемогущего Существа, сотворившего и запустившего машину Вселенной.
ЛАВУАЗЬЕ
(1743—1794)
Жизнь его складывалась необычайно счастливо. Он был, пожалуй, самым богатым из всех знаменитых ученых. Получилось так, что этот прославленный химик случайно приобрел данную специальность и тратил на свои лабораторные исследования немалые собственные средства. Поэтому его с полным правом следует считать ученым-любителем. В то же время именно его называют основателем современной химии.
До Лавуазье она была по сути дела прикладной дисциплиной, связанной с фармакологией, медициной, отдельными производствами и алхимическими опытами. Он более других содействовал превращению ее в науку, имеющую свою систему терминов и классификаций, опирающуюся на предельно точные количественные характеристики.
Как отмечает историк химии И.С. Дмитриев, «достижения Лавуазье в науке многообразны: он изменил всю иерархию химических соединений, в результате чего те вещества, которые считались простыми, например вода, оказались сложными, и наоборот, те, что полагали сложными, скажем металлы, заняли свое место в „Таблице простых тел“; он открыл кислород и дал правильное объяснение процессов горения, прокаливания, восстановления дыхания, чем опроверг теорию мифического флогистона; разработал концепцию агрегатного состояния вещества, наконец, он сформулировал закон сохранения массы вещества (1789), открытый задолго до того Ломоносовым, и т.д…»
Родился Антуан Лоран Лавуазье в состоятельной семье прокурора Парижского парламента. Обучаясь в привилегированном коллеже Мазарини, он увлекся литературой, стал сочинять драму на сюжет сентиментального романа Жана Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (нетривиальный выбор для весьма обеспеченного юноши; ведь Руссо признавался: «Я ненавижу знатных, и ненавидел бы их еще больше, если бы меньше презирал»). Но далее первых сцен работа не продвинулась: более серьезно интересовали его математика, астрономия, физика, минералогия. По настоянию отца поступил на юридический факультет Парижского университета, но по окончании его не стал адвокатом. С другом семьи геологом Жаном Этьеном Геттардом (сторонником гипотезы всемирного потопа, якобы сформировавшего лик Земли и даже кристаллические горные породы) молодой Лавуазье совершал экспедиции по Франции, собирая материалы для геолого-минералогического атласа, а также участвовал в составлении геологических карт. Свои таланты Лавуазье впервые проявил в неожиданной области: разработал проект уличного освещения Парижа, за что получил золотую медаль.
Его научная карьера была стремительной: в 1768 году адъюнкт, через 4 года – академик, а с 1785-го – директор Парижской академии наук. Возможно, его продвижению поначалу способствовали друзья отца, энергия и молодость ученого, а также его материальная обеспеченность, позволявшая заниматься за свой счет химическими исследованиями в лаборатории. Поручали ему самые разнообразные задания: изучать «животный магнетизм» и газы выгребных ям, разобраться в конструкции английской паровой машины, осматривать казенные заведения (тюрьмы, больницы, фабрики, заводы), организовывать метеорологические наблюдения, выяснять химический состав косметических препаратов и их влияние на здоровье.
"Однако случалось ученому идти и против королевской воли, – пишет И.С. Дмитриев. – Так, незадолго до революции Людовик XVI потребовал существенно увеличить число мест в академии. Ответ Лавуазье (тогда уже директора академии) был резок и категоричен:
– Если Ваше Величество намерены провести столь значительное пополнение академических рядов, то нам придется призвать в эти стены посредственность, полузнание, более опасные, чем невежество, шарлатанство и интриги, которые их всегда сопровождают, а будущим поколениям оставить лишь выродившееся потомство. Король может открывать вакансии, но не в его власти создавать гениальных ученых, чтобы эти вакансии заполнить".
Очень многое определило в его судьбе избрание в 1768 году членом, а затем одним из руководителей Генерального откупа (ведомства по взиманию налогов). Эта организация обогащала не только казну государственную, но и своих деятелей. Лавуазье сравнительно быстро стал миллионером. По его предложению Париж окружили решеткой, чтобы не допустить беспошлинного ввоза товаров. Казна и члены Генерального откупа богатели, но у горожан росло недовольство подобными мерами, а также инфляцией, перебоями с хлебом, снижением уровня жизни. На Лавуазье писали анонимные памфлеты. А он продолжал заниматься химическими исследованиями, в частности, реорганизовал производство пороха, улучшив его качество и почти удвоив выпуск. В 1783 году он издал мемуары «Размышления о флогистоне», в которых опровергал уже укоренившееся в науке мнение о существовании «воспламеняемой субстанции» (флогистоне), которая выделяется при горении и обжигании, переходя через воздух растениям, а от них животным. Эту гипотезу еще раньше опроверг своими опытами М.В. Ломоносов, но его авторитет не был настолько весом, чтобы ученые отказались от привычной концепции. Да и выдвинутая Лавуазье кислородная теория горения и дыхания была отвергнута подавляющим большинством специалистов. В мемуарах он признался:
До Лавуазье она была по сути дела прикладной дисциплиной, связанной с фармакологией, медициной, отдельными производствами и алхимическими опытами. Он более других содействовал превращению ее в науку, имеющую свою систему терминов и классификаций, опирающуюся на предельно точные количественные характеристики.
Как отмечает историк химии И.С. Дмитриев, «достижения Лавуазье в науке многообразны: он изменил всю иерархию химических соединений, в результате чего те вещества, которые считались простыми, например вода, оказались сложными, и наоборот, те, что полагали сложными, скажем металлы, заняли свое место в „Таблице простых тел“; он открыл кислород и дал правильное объяснение процессов горения, прокаливания, восстановления дыхания, чем опроверг теорию мифического флогистона; разработал концепцию агрегатного состояния вещества, наконец, он сформулировал закон сохранения массы вещества (1789), открытый задолго до того Ломоносовым, и т.д…»
Родился Антуан Лоран Лавуазье в состоятельной семье прокурора Парижского парламента. Обучаясь в привилегированном коллеже Мазарини, он увлекся литературой, стал сочинять драму на сюжет сентиментального романа Жана Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (нетривиальный выбор для весьма обеспеченного юноши; ведь Руссо признавался: «Я ненавижу знатных, и ненавидел бы их еще больше, если бы меньше презирал»). Но далее первых сцен работа не продвинулась: более серьезно интересовали его математика, астрономия, физика, минералогия. По настоянию отца поступил на юридический факультет Парижского университета, но по окончании его не стал адвокатом. С другом семьи геологом Жаном Этьеном Геттардом (сторонником гипотезы всемирного потопа, якобы сформировавшего лик Земли и даже кристаллические горные породы) молодой Лавуазье совершал экспедиции по Франции, собирая материалы для геолого-минералогического атласа, а также участвовал в составлении геологических карт. Свои таланты Лавуазье впервые проявил в неожиданной области: разработал проект уличного освещения Парижа, за что получил золотую медаль.
Его научная карьера была стремительной: в 1768 году адъюнкт, через 4 года – академик, а с 1785-го – директор Парижской академии наук. Возможно, его продвижению поначалу способствовали друзья отца, энергия и молодость ученого, а также его материальная обеспеченность, позволявшая заниматься за свой счет химическими исследованиями в лаборатории. Поручали ему самые разнообразные задания: изучать «животный магнетизм» и газы выгребных ям, разобраться в конструкции английской паровой машины, осматривать казенные заведения (тюрьмы, больницы, фабрики, заводы), организовывать метеорологические наблюдения, выяснять химический состав косметических препаратов и их влияние на здоровье.
"Однако случалось ученому идти и против королевской воли, – пишет И.С. Дмитриев. – Так, незадолго до революции Людовик XVI потребовал существенно увеличить число мест в академии. Ответ Лавуазье (тогда уже директора академии) был резок и категоричен:
– Если Ваше Величество намерены провести столь значительное пополнение академических рядов, то нам придется призвать в эти стены посредственность, полузнание, более опасные, чем невежество, шарлатанство и интриги, которые их всегда сопровождают, а будущим поколениям оставить лишь выродившееся потомство. Король может открывать вакансии, но не в его власти создавать гениальных ученых, чтобы эти вакансии заполнить".
Очень многое определило в его судьбе избрание в 1768 году членом, а затем одним из руководителей Генерального откупа (ведомства по взиманию налогов). Эта организация обогащала не только казну государственную, но и своих деятелей. Лавуазье сравнительно быстро стал миллионером. По его предложению Париж окружили решеткой, чтобы не допустить беспошлинного ввоза товаров. Казна и члены Генерального откупа богатели, но у горожан росло недовольство подобными мерами, а также инфляцией, перебоями с хлебом, снижением уровня жизни. На Лавуазье писали анонимные памфлеты. А он продолжал заниматься химическими исследованиями, в частности, реорганизовал производство пороха, улучшив его качество и почти удвоив выпуск. В 1783 году он издал мемуары «Размышления о флогистоне», в которых опровергал уже укоренившееся в науке мнение о существовании «воспламеняемой субстанции» (флогистоне), которая выделяется при горении и обжигании, переходя через воздух растениям, а от них животным. Эту гипотезу еще раньше опроверг своими опытами М.В. Ломоносов, но его авторитет не был настолько весом, чтобы ученые отказались от привычной концепции. Да и выдвинутая Лавуазье кислородная теория горения и дыхания была отвергнута подавляющим большинством специалистов. В мемуарах он признался: