Над головой ярко вспыхнула люстра, и Бьюканан инстинктивно зажмурился. Когда глаза его привыкли к свету, он узнал в нежданном госте Роберта Торнхила. Тот снял плащ, поправил воротник пиджака и уселся напротив. Движения его были так грациозны и неспешны, точно он явился в загородный клуб выпить и приятно провести время.
   — Как вы сюда попали? — резко спросил Бьюканан. — На ночь здание закрывается, ставится на сигнализацию. Посторонним сюда не пройти. — Бьюканан догадывался, что за дверью находятся ещё несколько человек.
   — Так и есть, Дэнни. Так и есть. Не каждому открыт доступ сюда.
   — Мне не нравится, что вы пришли сюда, Торнхил.
   — Как видите, я любезен и называю вас по имени. И ожидаю от вас взаимности. Казалось бы, мелочь, но я, по крайней мере, не требую, чтобы вы обращались ко мне мистер Торнхил. Это ведь нормально между слугой и господином, вам не кажется, Дэнни? Как видите, со мной не так уж плохо работать.
   Бьюканан понимал: манера держаться этого человека, его раскованность и вызывающее поведение — все это для того, чтобы унизить его, сбить с толку, а самому перехватить инициативу. Но Бьюканан спокойно откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
   — Чем обязан честью видеть вас здесь, Боб?
   — Вашей встречей с сенатором Милстедом.
   — Я мог бы встретиться с ним и в городе. И не совсем понимаю, по каким причинам вы настаиваете, чтобы я летел в Пенсильванию.
   — Тем самым вы расширите свои возможности помочь всем этим голодающим массам. Как видите, у меня тоже есть сердце.
   — Неужели ваша совесть ни разу не подсказала вам, что вы используете в своих эгоистических целях ужасающее положение миллионов мужчин, женщин и детей, которые счастливы уже тем, что видят восход солнца?
   — Мне платят не за то, чтобы я имел совесть. Мне платят за то, что я защищаю интересы страны. Ваши интересы. Кроме того, если бы критерием существования было наличие совести, поверьте, в этом городе не осталось бы ни единого человека. Признаться, я восхищён вашими усилиями. Я ничего не имею против беспомощных и бедных. Помоги вам Господь, Дэнни!
   — К чему это кривлянье?
   Торнхил улыбнулся:
   — В каждой стране мира есть люди, подобные мне. Именно так они поступают, если умны. Мы получаем результаты, необходимые всем. Но, увы, далеко не все наделены мужеством для выполнения этой работы.
   — Играете роль Господа Бога? Интересная у вас работа.
   — Бог — понятие чисто концептуальное. Сам я занимаюсь только фактами. Кстати, о фактах. Вы укрепляете своё положение противозаконными средствами. Так кто вы такой, чтобы лишать меня того же права?
   У Бьюканана не было ответа на этот вопрос. И раздражающее спокойствие, с которым философствовал Торнхил, лишь усилило ощущение беспомощности.
   — Есть вопросы по поводу встречи с Милстедом? — спросил Торнхил.
   — У вас собрано достаточно компромата против Харви Милстеда, чтобы дать ему три пожизненных срока. Какова ваша истинная цель?
   Торнхил хмыкнул:
   — Надеюсь, вы не подозреваете меня в закулисных играх?
   — Скажите мне, Боб. Мы же партнёры.
   — Может, я хочу добиться одного: чтобы вы прыгали всякий раз, как только я прищёлкну пальцами.
   — Отлично. Но знайте: пройдут годы, и, если вы будете продолжать в том же духе, вам это с рук не сойдёт. Ваша же власть и раздавит вас.
   — Надо же! Мне угрожает лоббист-одиночка, — насмешливо вздохнул Торнхил. — Впрочем, не совсем одиночка. У вас есть своя маленькая армия. Как поживает Фейт?
   — Фейт здесь ни при чем. Фейт никогда не была в этом замешана.
   Торнхил кивнул:
   — Ну да, конечно. Вы на мушке один. Вы и ваша группа преступных политиканов. Самых лучших и умных людей Америки.
   Промолчав, Бьюканан холодно смотрел на своего противника.
   — Все рано или поздно имеет конец, Дэнни. Скоро этот цирк закончится. Надеюсь, вы готовы уйти чисто и тихо.
   — Когда уйду, мой след будет настолько чист, что вашим шпионам спутниками не обнаружить его.
   — Что ж, такая уверенность вдохновляет. Однако вы так часто ошибались.
   — И это все, что вы хотели мне сказать? Чтобы я готовился исчезнуть? Но я был готов к этому, как только познакомился с вами.
   Торнхил поднялся:
   — Советую сосредоточиться на сенаторе Милстеде. И раздобыть нам хороший пахучий компромат. Разговорите его. Узнайте о доходах, на которые он собирается жить после выхода в отставку. О том, как будет прикрывать их происхождение. Чем больше раскопаете, тем лучше.
   — Грустно смотреть, как вы упиваетесь всем этим. И эти игры кажутся вам более занимательными, чем, к примеру, в Заливе Свиней.
   — Ну, когда это было. Ещё до меня.
   — Уверен, вам удалось оставить немало других следов.
   Торнхил недовольно нахмурился, затем снова взял себя в руки.
   — Из вас получился бы отличный игрок в покер, Дэнни. Но постарайтесь усвоить одну истину. Блеф, когда у человека нет на руках ни одной стоящей карты, это только блеф. Пустота — и все. — Он надел плащ. — Не утруждайтесь. Выход найду сам.
   В следующую секунду Торнхил исчез. Появился неожиданно и столь же молниеносно испарился, словно по мановению волшебной палочки. Бьюканан откинулся на спинку кресла и глубоко вздохнул. Руки у него дрожали, и, чтобы унять дрожь, он изо всех сил упёрся ими в столешницу.
* * *
   Торнхил ворвался в его жизнь как торпеда. И с тех пор Бьюканан превратился в его лакея, готового шпионить за теми, кого сам на протяжении многих лет подкупал на свои собственные деньги. Собирать ценный и нужный Торнхилу материал, чтобы потом использовать его для шантажа. Бьюканан был бессилен остановить этого человека.
   По иронии судьбы, катастрофическое уменьшение личного состояния и работа на этого ненавистного ему человека привели Бьюканана туда, с чего он, собственно, начал. Родился и вырос Бьюканан в Филадельфии, на знаменитой Мэйн-лейн. Он жил в одном из самых роскошных имений. За высокими каменными стенами раскинулась просторная лужайка с безупречным зелёным газоном, посреди неё стоял дом площадью двенадцать тысяч квадратных футов с портиком и ступенями, ведущими к главному входу. В глубине двора находился гараж на четыре автомобиля, тоже каменный, на втором этаже его размещалась квартира для слуг. В доме было больше спален, чем в студенческом общежитии; в роскошных, отделанных мрамором ванных комнатах была установлена самая дорогая сантехника, краны поблёскивали золотом.
   То был мир американской аристократии, где органично уживались изнеженный образ жизни и крушение надежд. Бьюканан с малолетства наблюдал за этой сложной вселенной, но не относился к числу привилегированных её обитателей. Члены семьи Бьюканана служили здесь шофёрами, горничными, садовниками, рассыльными, няньками и поварами, обслуживали «голубую кровь». Пережив несколько суровых зим на границе с Канадой, Бьюкананы всем многочисленным семейством решили перебраться на юг, где климат был более мягким, а на пропитание можно было заработать не только топором, лопатой и рыболовным крючком. На севере они занимались охотой и рыболовством, запасали дрова на зиму. И с горечью наблюдали за тем, как суровые условия безжалостно истребляют им подобных. В ходе этого процесса выживал сильнейший, он же становился родоначальником более крепкого и приспособленного потомства. И Дэнни Бьюканан был, возможно, самым крепким и стойким из всех.
   Мальчиком Дэнни Бьюканан поливал лужайки, чистил бассейны и пруд, приводил в порядок теннисный корт, собирал цветы и овощи. Он играл с хозяйскими детьми, проявляя к ним должное уважение. Становясь старше, Дэнни все более сближался с молодым поколением избалованных богачей, начал курить и выпивать вместе с ними, спрятавшись где-нибудь в оранжерее, там же впервые познал, что такое секс. И проливал искренние слезы на похоронах двух молодых отпрысков богатого семейства, которые расстались с жизнью, перебрав виски и усевшись после этого в гоночный автомобиль. Ехали они слишком быстро для людей, не подготовленных к вождению подобных автомобилей. Когда слишком бурно и быстро проживаешь жизнь, то и смерть часто настигает тебя слишком скоро. Теперь Бьюканан довольно отчётливо видел и свой собственный конец.
   С тех пор, ещё с юности, он никогда не чувствовал себя своим ни в одной из социальных групп. Ни среди богатых, ни среди бедных. Богатым Бьюканан так никогда и не стал, как бы ни увеличивался его банковский счёт. Да, он играл с богатыми наследниками, но когда приходило время обеда, товарищи по играм отправлялись в столовую, а Дэнни — на кухню, делить хлеб с другими слугами. «Голубая кровь» поступала в Гарвард, Принстон и Йель, он же работал и посещал вечернюю школу, заведение, над которым смеялись его дружки-аристократы.
   И собственная семья тоже стала чужда Бьюканану. Он посылал родственникам деньги. Те возвращали их. Когда Бьюканан навещал родных, говорить с ними было совершенно не о чем. Они не понимали, чем он занимается, да и не хотели вникать в это. При этом родные давали понять Бьюканану, что не одобряют род занятий, который он выбрал, считают его нечестным; он видел это по их кислым и строгим лицам, угадывал в невнятных отрывистых фразах. Вашингтон и все, что там творилось, казалось им сущим адом. Ради денег он лгал, а деньги эти были нешуточные. Лучше б уж Бьюканан пошёл их путём, зарабатывал на жизнь тяжким, но честным трудом. Он поднялся над ними и вместе с тем низко пал; пренебрёг всеми их ценностями — честностью, независимостью, сплочённостью.
   Путь, по которому Дэнни следовал последние десять лет, углубил эту пропасть, сделал Бьюканана ещё более одиноким. Друзей у него было мало. Однако в мире существовали миллионы незнакомых ему людей, чья жизнь зависела от него, Бьюканана. Странно все же сложилась его судьба, думал он сам порой.
   И вот теперь, после прихода Торнхила, Бьюканан чувствовал, как из-под ног выскользнула ещё одна ступенька лестницы, ведущей в пропасть. Теперь он не доверял даже верной своей помощнице и другу, Фейт Локхарт. Она ничего не знала о Торнхиле, ничего не должна знать о человеке из ЦРУ. Фейт останется в безопасности, пока будет в неведении. Теперь порвётся последняя ниточка, связывающая Бьюканана тёплыми отношениями с этой девушкой.
   Дэнни Бьюканан остался совсем один.
   Он подошёл к окну и взглянул на величественные здания и монументы, изображения которых были известны всему миру. Но то лишь прекрасные фасады. Созданные рукой волшебника, они призваны скрыть от посторонних глаз все, что творилось внутри, весь этот грязный бизнес, предназначенный лишь для обогащения немногих избранных.
   Бьюканан давно уже понял, что эффективная и долговременная власть исходит от кучки избранных; именно они правят большинством. А большинство людей по природе вовсе не политические чудовища. И для того, чтобы меньшинство эффективно и цивилизованно управляло большинством, необходим тонкий баланс, соблюдение равновесия. Прекрасным примером его в истории мира служила политика, осуществлявшаяся именно здесь.
   Бьюканан устало закрыл глаза. Тьма окутала его, и он растворился в ней, пытаясь набраться сил для завтрашней битвы. Ночь обещала быть долгой, впрочем, вся его жизнь превратилась в сплошной чёрный туннель, ведущий в никуда. Если бы ему удалось избавиться от Торнхила, тогда он считал бы, что жизнь прошла не напрасно. Один маленький просвет во тьме — вот все, что нужно Бьюканану. Но пока он не видел его.

Глава 4

   Машина ехала по автостраде, не превышая установленной здесь скорости. За рулём сидел мужчина, рядом с ним — женщина. Их ноги выражали напряжение, словно они ожидали внезапного нападения.
   Над шоссе низко и с рёвом пролетел реактивный самолёт, идущий на посадку в аэропорт Даллеса. Фейт Локхарт закрыла глаза и на секунду представила себе, что находится на борту этого самолёта и вместо посадки её ждёт далёкое путешествие. Медленно подняв веки, Фейт увидела, что машина съехала с главной автомагистрали, и цепочка движущихся огней осталась позади. По обе стороны дороги тянулась зубчатая стена деревьев, заросшие травой канавы становились все шире и глубже, и единственным источником света, помимо фар, высвечивающих дорогу впереди, служили теперь странные плоские звезды на тёмном небосклоне.
   — Не понимаю, почему агент Рейнольдс не приехала сегодня, — сказала она.
   — Объясняется это просто, — ответил специальный агент Ким Ньюман. — Ты не единственный объект её расследований. Но ведь и я как будто вроде бы не посторонний, верно? Мы просто поговорим, как в добрые старые времена. Вообрази, что я и есть Брук Рейнольдс. Все мы одна команда.
   Машина свернула на другую, ещё более заброшенную дорогу. Теперь вместо леса по обе стороны тянулись поля с выкорчеванными деревьями, словно ожидавшими, когда сюда приедут бульдозеры и окончательно расчистят вырубку. Примерно через год здесь понастроят столько же домов, сколько было деревьев; город расширялся неустанно, захватывая все новые площади. Земля выглядела опустошённой, взъерошенной и унылой в преддверии того, что её ждёт. Примерно те же чувства испытывала и Фейт Локхарт.
   Ньюман украдкой взглянул на неё. Ему не хотелось в этом признаваться, но рядом с Фейт Локхарт он всегда ощущал странную тревогу, точно находился рядом с миной и при этом не знал, когда она взорвётся. Он заёрзал на сиденье. Плечо немного саднило в том месте, где был перекинут кожаный ремень кобуры. У большинства людей в этом месте появлялась мозоль, но у него на коже выступали волдыри, а потом она шелушилась. Это усугубило дискомфорт и тревогу, хоть Ньюман и без того никогда не расслаблялся. Это ощущение как бы предупреждало, что, если он хоть на миг отвлечётся, дискомфорт окажется фатальным. Впрочем, сегодня ремень не натирал, поскольку на Ньюмане был бронежилет; и боль, и сопровождающее её тревожное предчувствие были не столь сильными.
   В ушах Фейт стучала кровь, все чувства обострились до предела. Так бывает, когда лежишь ночью в темноте и вдруг слышишь странный звук, но не знаешь, где его источник. Если такое случается в детстве, можно прибежать в спальню к родителям, забраться к ним в постель, укрыться с головой одеялом и ждать, когда тебя утешат ласковые любящие руки. Но родителей Фейт не было в живых, а самой ей уже стукнуло тридцать шесть. Кто же собирается напасть на Фейт Локхарт?..
   — А завтра меня сменит агент Рейнольдс, — добавил Ньюман. — Тебе ведь с ней спокойнее, да?
   — Не знаю, насколько слово «спокойнее» применимо к данной ситуации.
   — Применимо. Вообще это очень важно. Рейнольдс — человек открытый и прямодушный. Поверь, если бы не она, неизвестно, чем бы все это кончилось. Сама ты дала нам слишком мало информации. Но Рейнольдс верит в тебя. И если ты не разрушишь в Брук эту уверенность, то найдёшь в ней надёжного и сильного союзника. Ты не безразлична Рейнольдс.
   Фейт закинула ногу на ногу и скрестила руки на груди. Росту в ней было пять футов пять дюймов, тело крепко сбитое. Фейт всегда хотелось иметь более пышный бюст, а вот ноги её вполне устраивали — длинные и стройные. Уж что-что, а они всегда привлекали внимание мужчин. Тонкие лодыжки, округлые икры, обтянутые тонкими нейлоновыми чулками. Даже Ньюман не устоял и время от времени косился на них, как она отметила, одобрительно и со сдержанным интересом.
   Фейт откинула упавшие на лоб длинные рыжеватые пряди, коснулась пальцем переносицы. В волосах предательски поблёскивала седина. Пока ещё не слишком заметная, но ждать осталось не так уж долго. Давление, под которым Фейт находилась почти постоянно, ускоряло процесс старения. Всю свою жизнь Фейт работала много, порой просто на износ, и знала, что обязана карьерой не только своему уму и твёрдости характера, но и приятной внешности. Глупо думать, что даже в самой серьёзной работе внешность не имеет значения. Особенно если имеешь дело практически только с мужчинами.
   Широкие приветливые улыбки сенатора, когда она появлялась в его кабинете, не были данью её «серому веществу». В мини-юбке Фейт была неотразима и прекрасно знала это. Иногда было достаточно просто пошевелить носком туфли. Фейт говорила об умирающих детях, о семьях, ютящихся в канализационных трубах на окраинах городов, а мужчины пялились на её ноги. Господь свидетель, тестостерон — главное уязвимое место мужчин, и женщина может пользоваться этой их слабостью. Фейт, по крайней мере, это всегда помогало и как бы уравнивало силы на поле боя, где главную роль традиционно играли мужчины.
   — Приятно, когда тебя так любят, — заметила Фейт, словно размышляя вслух. — Но хватать в каком-то тёмном проулке, сажать в машину... Потом везти неизвестно куда посреди ночи. Тебе не кажется, что это слишком?
   — Ты сама выбрала такую участь, поступив на работу в Вашингтон. Ты главный свидетель в расследовании чрезвычайной важности. И здесь тебе ничего не угрожает. Место надёжное.
   — Как укрытие? А откуда тебе знать, не следили ли за нами всю дорогу?
   — Конечно, следили. Но это были наши. А если бы кто-то другой сел на хвост, будь уверена, мои люди непременно заметили бы это и предупредили меня. Одна машина сопровождает нас с тех пор, как мы свернули с главной дороги. Больше там никого.
   — Значит, твои люди никогда не допускают ошибок? Хотелось бы и мне похвастаться тем же. Где ты только нашёл таких?
   — Послушай, каждый делает своё дело, вот и все. Расслабься. — Произнося эти слова, Ньюман снова взглянул в зеркальце заднего вида. Потом перевёл взгляд на мобильный телефон, лежавший рядом на переднем сиденье.
   Фейт угадала, о чем он думал.
   — На случай, если вдруг понадобится подкрепление? — Ньюман злобно посмотрел на неё, но промолчал. — Ладно, давай лучше поговорим о вещах принципиальных, — предложила Фейт. — Что мне это даёт? Какой для меня толк во всем этом? Мы ни разу это не обсуждали. — Ньюман по-прежнему молчал. С минуту она оценивающе смотрела на его профиль, словно проверяла на прочность. Потом коснулась руки Ньюмана. — Я многим рискую, согласившись на это. — Произнеся эти слова, Фейт тут же почувствовала, как напряглись и затвердели его мышцы. Но руки она не убрала, напротив, ухватила ещё крепче. Теперь пальцы прощупывали более тонкую ткань рубашки под рукавом пиджака. Ньюман повернулся к Фейт, и только тут она заметила, что на нем бронежилет. Самоуверенность её тотчас испарилась.
   — Скажу тебе прямо. В чем заключается твой вклад, не моего ума дело. Пока что ты ничего существенного нам не дала. Просто постарайся играть по правилам, и все будет о'кей. Дашь все, что нам нужно, и очень скоро получишь новые документы, после чего будешь торговать красивыми раковинами где-нибудь на Фиджи. А твой партнёр и его товарищи по играм станут гостями известного заведения, причём надолго. Не зацикливайся на этом, старайся не слишком много размышлять на эту тему. Попробуй просто пережить. И помни, сейчас мы на твоей стороне. Теперь мы единственные твои друзья.
   Отвернувшись от него, Фейт откинулась на спинку сиденья и решила, что теперь самое время выложить свою карту. С тем же успехом она может испытать это на Ньюмане, а не на Рейнольдс. Фейт даже ощущала нечто вроде симпатии к Рейнольдс. Что и понятно: две женщины в море мужчин. К тому же агент-женщина часто понимает и чувствует то, что недоступно мужчине. Но случалось и обратное, и тогда две женщины походили на двух диких кошек, сцепившихся в яростной схватке из-за нескольких рыбных косточек.
   — Мне хотелось бы привлечь Бьюканана, — заговорила Фейт. — Знаю, я смогу уговорить его. Если мы будем работать вместе, ваше дело в суде уже не развалить. — Она выпалила все это быстро, одним духом, и облегчённо вздохнула, закончив фразу.
   Лицо Ньюмана выражало удивление.
   — Мы, конечно, люди довольно широких взглядов, но никак не можем вести дела с человеком, который, по твоим же словам, замыслил всю эту афёру.
   — Вы не понимаете. Не понимаете, почему он пошёл на это. Бьюканан вовсе не плохой человек. Напротив, очень хороший.
   — Но он нарушил закон. Подкупал государственных чиновников, если опять же верить твоим словам. А этого для меня более чем достаточно.
   — Поняв, для чего Бьюканан это делал, вы измените мнение о нем.
   — На твоём месте я не слишком надеялся бы на это, Фейт. Тебе же хуже будет.
   — А если я скажу, что мы оба задумали и осуществили это? Или что вообще ничего подобного не было?
   — Тогда ты совершила самую большую ошибку в своей жизни.
   — Так, значит, или я, или он?
   — Для тебя выбор, по-моему, очевиден.
   — В таком случае мне хотелось бы ещё раз переговорить с Рейнольдс.
   — Она скажет то же, что и я.
   — Откуда такая уверенность? Я ведь умею быть очень убедительной. Вдруг окажусь права?
   — Фейт, ты понятия не имеешь, какие силы и интересы здесь задействованы. Не агенты ФБР решают, кого привлекать к ответственности. Это решается на уровне генеральной прокуратуры США. Даже если Рейнольдс на твоей стороне, в чем я сильно сомневаюсь, юристы ни в коем случае не разделят её мнение. Если только они попробуют сбить спесь со всех этих могущественных политиков, сорвать сделку, в которую вовлёк их этот парень, то получат такую головную боль, которая им и не снилась. И потеряют работу. Здесь Вашингтон, и мы имеем дело с гориллами весом восемьсот фунтов каждая. Телефоны расплавятся от звонков, средства массовой информации взбесятся, закулисные сделки начнут совершаться с дикой скоростью, и к концу дня всех нас поджарят на вертеле. Поверь мне, я занимаюсь этой работой двадцать лет. Или Бьюканан, или ничего.
   Фейт откинулась на спинку сиденья и уставилась в небо. На секунду ей почудилось, что среди облаков она видит Дэнни Бьюканана. Сгорбленный, несчастный сидит он в темноте в одиночной камере. Нет, нельзя допустить, чтобы с ним такое случилось. Она переговорит с агентом Рейнольдс и с юристами, заставит их понять, что Бьюканану нужно дать иммунитет. Это единственный выход. Ньюман рассуждает слишком самоуверенно, хотя все, что он говорил, не лишено смысла. Таков Вашингтон. И тут вдруг уверенность покинула Фейт. Неужели она, прирождённый лоббист, разыгрывающий колоду политических карт вот уже бог знает сколько времени, не справится со сложившейся здесь политической ситуацией?
   — Мне нужно выйти, — сказала она.
   — Но мы будем в коттедже через пятнадцать минут.
   — Если на следующем перекрёстке свернуть налево, там примерно в миле круглосуточная автозаправка.
   Ньюман удивлённо покосился на неё:
   — Откуда ты знаешь?
   Фейт ответила преисполненным твёрдости взглядом, чтобы замаскировать охватившую её панику.
   — Хочу знать, во что ввязываюсь. А для этого надо хорошо изучить людей и географию.
   Промолчав, Ньюман свернул влево. И вскоре они подъехали к хорошо освещённой автозаправке «Эксон», с магазином и туалетами. Должно быть, где-то неподалёку находилась оживлённая автомагистраль, потому что, несмотря на кажущуюся заброшенность места, на стоянке было полно грузовиков и фургонов. Между ними сновали мужчины в сапогах и ковбойских шляпах, в джинсах «Рэнглер» и ветровках с названиями и логотипами грузоперевозочных фирм. Одни терпеливо наполняли бездонные баки своих «тяжеловозов», другие потягивали из пластиковых стаканчиков горячий кофе, и пар затенял их усталые загрубевшие лица. Никто не обратил внимания на седан, остановившийся у туалетов в дальнем конце продолговатого здания.
   Фейт заперла за собой дверь, опустила крышку унитаза и уселась на неё. Никакой туалет не был ей нужен. Фейт хотела как следует все обдумать, справиться с внезапно охватившим её страхом. Она огляделась. Взгляд рассеянно скользил по надписям на стенах, выцарапанным в противной жёлтой краске. От некоторых непристойных изречений её бросило в краску. Иные надписи были весьма остроумны, хотя и грубы, но очень смешны. Наверняка они превосходили по непристойности и изобретательности все, что писали мужчины в соседней туалетной комнате. Впрочем, авторы последних едва ли согласились бы с её мнением. Мужчины всегда склонны недооценивать женщин.
   Фейт поднялась, подошла к раковине, плеснула в лицо холодной водой и вытерлась бумажным полотенцем. Внезапно колени у неё подогнулись, и, чтоб не упасть, она вцепилась в край замызганной фаянсовой раковины. Фейт часто снился один и тот же кошмар: во время свадьбы ноги у неё вдруг подкашиваются, и она теряет сознание. Впрочем, беспокоиться об этом теперь уже поздно. У неё никогда не было длительных отношений ни с одним мужчиной, кроме мальчика в пятом классе, имя которого Фейт никак не могла вспомнить. Зато его небесно-голубые глаза она не забудет никогда.
   Дэнни Бьюканан подарил ей долгую и прочную дружбу. Он стал её учителем и последние пятнадцать лет заменял отца. Дэнни верил в Фейт, как никто прежде, он дал ей шанс в тот момент, когда она отчаянно нуждалась в этом. Фейт приехала в Вашингтон полная безграничных амбиций и энтузиазма, но совершенно не понимая, чем именно займётся. Лоббированием? Она ничего не смыслила в нем, но звучало это заманчиво и казалось прибыльным делом. Отец Фейт, добродушный мечтатель, хватался то за одно дело, то за другое, стремясь разбогатеть. Он никогда не соизмерял своих возможностей с поставленной задачей. Быстро охладевая к очередному проекту, он бросал его через несколько дней, вместо того чтобы заниматься им долгие годы. Фейт была в семье единственной дочерью и не помнила ни одной спокойной недели. Когда планы отца в очередной раз рушились и он терял деньги, принадлежавшие другим людям, он забирал жену и дочь и пускался в бега. Иногда у них не было даже крова над головой; случалось, что они голодали. Но отец всегда очень быстро оправлялся от очередного провала и пускался в новую авантюру. Так продолжалось вплоть до его смерти. Постоянная бедность и горестные воспоминания преследовали Фейт по сей день.