Страница:
В Алексеевском равелине Петропавловской крепости, куда он был заключен, Каракозов производил на всех его видевших и общавшихся с ним – следователей, жандармов, солдат, священника отца Палисадова, много дней пытавшегося добиться от узника раскаяния и примирения, – впечатление человека, находящегося на грани сумасшествия. Это потом утверждали и врачи в беседах с комендантом Петропавловской крепости генералом Черевиным.
Жандармы арестовали 197 подозреваемых, 171 человек был тут же отпущен, а судили лишь 36 «ишутинцев». Им дали разные наказания. Суд приговорил только двоих – Каракозова и Ишутина – к смертной казни. 3 сентября на Смоленском поле были поставлены две виселицы, и Каракозов с Ишутиным взошли на эшафот. Однако в последний момент смертная казнь Ишутину была заменена пожизненной каторгой, а его брат был повешен. До мая 1868 года Ишутин находился в Шлиссельбурге, а потом был выслан на Кару, где и умер через одиннадцать лет с признаками явного помешательства.
Павильон «Бабигон»
Сватовство и обручение цесаревича Александра Александровича
Второе покушение
Междинастический брак вне Германии: свадьба Ольги Константиновны с королем Греции Георгиосом I из династии Глюксбургов
Вынужденные романтические предприятия
Рождение последнего русского царя – Николая Романова
Жандармы арестовали 197 подозреваемых, 171 человек был тут же отпущен, а судили лишь 36 «ишутинцев». Им дали разные наказания. Суд приговорил только двоих – Каракозова и Ишутина – к смертной казни. 3 сентября на Смоленском поле были поставлены две виселицы, и Каракозов с Ишутиным взошли на эшафот. Однако в последний момент смертная казнь Ишутину была заменена пожизненной каторгой, а его брат был повешен. До мая 1868 года Ишутин находился в Шлиссельбурге, а потом был выслан на Кару, где и умер через одиннадцать лет с признаками явного помешательства.
Павильон «Бабигон»
При таких обстоятельствах – чудесном избавлении от смерти, необходимости казнить двадцатипятилетнего Каракозова, растерянности от того, что в ответ на все его благодеяния он получает пулю, – Александр наконец добился от Катеньки взаимности. На ее долю в это время тоже выпало немало печалей – весной 1866 года, тяжелого для них обоих, у княжны умерла мать. И она осталась бы в горе своем одна, если бы не все та же незаменимая Вера Шебеко, которую девушка звала «тетя Вава». Она не дала Кате почувствовать одиночество и тотчас же переехала в опустевшую квартиру княгини Долгоруковой, поддержав сироту в самые трудные для нее часы и дни. Здесь они сблизились еще более, и тетя Вава стала «вторым я» Катеньки Долгоруковой. Чаще всего они говорили о государе, о его любви к Катеньке, о его ни с чем не сравнимом терпении и благородстве. И мало-помалу Катенька поверила, что они с императором созданы друг для друга.
Первое их интимное свидание состоялось в павильоне «Бабигон», расположенном в Петергофе, в трех верстах от Главного дворца, неподалеку от дороги, ведущей в Царское Село. Окруженный кустарниками и цветами, уединенный и тихий, павильон «Бабигон» и стал хранителем их тайны. Вечером 1 июля 1866 года Катю привезла сюда тетя Вава и осталась с нею вместе ночевать. В бельэтаже «Бабигона» было несколько прекрасно меблированных комнат с ванными, туалетами, горячей и холодной водой. Уложив Катю в одной из комнат, Шебеко устроилась в соседней.
Поздним вечером в «Бабигон» пришел Александр…
Впоследствии княгиня Долгорукова говорила, что во время этой встречи она была близка к обмороку и, что совсем уж неожиданно для нее, почти в таком же состоянии трепета и восторга был и ее возлюбленный. Расставаясь с нею, царь сказал: «Я не свободен сейчас, но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я перед Богом считаю тебя своею женой. До завтра! Храни и благослови тебя Бог!»
С этого дня свидания в «Бабигоне» проходили чуть ли не ежедневно. А когда наступила осень и пошли затяжные дожди, двор вернулся в Петербург. Но и там Долгорукова не реже, чем через день, продолжала навещать царя. Местом их свиданий стал Зимний дворец. Александр приспособил для встреч с нею кабинет своего покойного отца – Николая I, – расположенный в первом этаже и имеющий отдельный вход прямо с площади. Кабинет был невелик; мебель, картины, портьеры – все в нем оставалось прежним, только теперь сюда никто не входил, и некоторое время никто ничего не подозревал, ибо другой вход в кабинет был потайным и соединялся с апартаментами Александра, расположенными на втором этаже…
Первое их интимное свидание состоялось в павильоне «Бабигон», расположенном в Петергофе, в трех верстах от Главного дворца, неподалеку от дороги, ведущей в Царское Село. Окруженный кустарниками и цветами, уединенный и тихий, павильон «Бабигон» и стал хранителем их тайны. Вечером 1 июля 1866 года Катю привезла сюда тетя Вава и осталась с нею вместе ночевать. В бельэтаже «Бабигона» было несколько прекрасно меблированных комнат с ванными, туалетами, горячей и холодной водой. Уложив Катю в одной из комнат, Шебеко устроилась в соседней.
Поздним вечером в «Бабигон» пришел Александр…
Впоследствии княгиня Долгорукова говорила, что во время этой встречи она была близка к обмороку и, что совсем уж неожиданно для нее, почти в таком же состоянии трепета и восторга был и ее возлюбленный. Расставаясь с нею, царь сказал: «Я не свободен сейчас, но при первой же возможности я женюсь на тебе, ибо отныне и навеки я перед Богом считаю тебя своею женой. До завтра! Храни и благослови тебя Бог!»
С этого дня свидания в «Бабигоне» проходили чуть ли не ежедневно. А когда наступила осень и пошли затяжные дожди, двор вернулся в Петербург. Но и там Долгорукова не реже, чем через день, продолжала навещать царя. Местом их свиданий стал Зимний дворец. Александр приспособил для встреч с нею кабинет своего покойного отца – Николая I, – расположенный в первом этаже и имеющий отдельный вход прямо с площади. Кабинет был невелик; мебель, картины, портьеры – все в нем оставалось прежним, только теперь сюда никто не входил, и некоторое время никто ничего не подозревал, ибо другой вход в кабинет был потайным и соединялся с апартаментами Александра, расположенными на втором этаже…
Сватовство и обручение цесаревича Александра Александровича
Тем временем цесаревич Александр Александрович решил жениться и остановил свой выбор на Дагмаре, которая вот уже более года безраздельно владела его сердцем. Однако из-за того, что Александр был скромен и очень застенчив, он не говорил Дагмаре о своих чувствах, хотя и догадывался, что бывшая невеста покойного брата, кажется, тоже неравнодушна к нему.
Летом 1866 года новый цесаревич уехал в путешествие по Европе с намерением посетить и Копенгаген, чтобы еще раз проверить свои чувства к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых. И когда он увидел ее снова, почувствовал неодолимое желание объясниться с Дагмарой. И все же он не решался сделать последний шаг, не зная, как отнесется к этому датская принцесса. В эти дни он писал отцу: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу следующее: «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никса много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и мы крепко снова обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришли королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
17 июня 1866 года цесаревич был помолвлен в Копенгагене, а через три месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и все члены их семьи. Из Кронштадта все они отправились в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, который выдался ясным и по-летнему теплым, въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с нею сидела и императрица-мать, гвардейскими полками, стоящими шпалерами вдоль проспекта. Дома были украшены цветами, коврами и русскими и датскими флагами.
Возле Казанского собора шествие остановилось, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретил митрополит Исидор и причт, в сверкающем парадном облачении. После молебна молодые поехали в Зимний дворец, и по дороге принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.
Толпы народа стояли возле Зимнего дворца, приветствуя невесту цесаревича, и потому Дагмара много раз выходила на балкон, чтобы поклонами благодарить своих новых подданных.
А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна снова проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными, восторженными кликами.
13 октября состоялся обряд миропомазания и наречения новым именем – принцесса Дагмара стала Великой княжной Марией Федоровной, – а еще через полмесяца был издан Манифест о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны, и в честь их бракосочетания была объявлена амнистия, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.
Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим, вызвав, правда, неудовольствие партии Великого князя Константина Николаевича и откровенную радость их политических противников.
«Цесаревна Мария Федоровна, – писал князь П. В. Долгоруков, – хотя не красавица в полном смысле слова, но женщина необыкновенно приятная лицом, взглядом, обхождением, разговором, женщина очень умная, но властолюбивая и совершенно преданная понятиям ретроградным». Долгоруков объяснял эту реакционность Марии Федоровны полученным ею воспитанием и ее природными корнями. «Отец ее, – продолжал Долгоруков, – Датский король, преисполнен аристократической спеси, ненависти к либерализму и к современным идеям, а мать родом из Гессен-Кассельского рода, который разбогател в XVIII веке, продавая своих подданных в английскую армию: за солдата, который возвращался увечным, платилось столько-то процентов прибавки, а за солдата, убитого или умершего, платилась еще большая прибавка».
Разумеется, Мария Федоровна и при дворе своего свекра опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. И первым из них оказался шеф жандармов и начальник Третьего отделения, граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым – его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича Владимир Яковлевич Скарятин – сын одного из убийц императора Павла.
Летом 1866 года новый цесаревич уехал в путешествие по Европе с намерением посетить и Копенгаген, чтобы еще раз проверить свои чувства к Минни, как звали Дагмару в узком семейном кругу Романовых. И когда он увидел ее снова, почувствовал неодолимое желание объясниться с Дагмарой. И все же он не решался сделать последний шаг, не зная, как отнесется к этому датская принцесса. В эти дни он писал отцу: «Я чувствую, что могу, и даже очень, полюбить милую Минни, тем более что она так нам дорога. Дай Бог, чтобы все устроилось, как я желаю. Решительно не знаю, что скажет на все это милая Минни; я не знаю ее чувства ко мне, и это меня очень мучает. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе. Я молюсь усердно Богу, чтобы Он благословил меня и устроил мое счастье».
Наконец 11 июня он решился сделать предложение, о чем в тот же день писал отцу следующее: «Я уже собирался несколько раз говорить с нею, но все не решался, хотя и были несколько раз вдвоем. Когда мы рассматривали фотографические альбомы вдвоем, мои мысли были совсем не на карточках; я только и думал, как бы приступить с моею просьбою. Наконец я решился и даже не успел всего сказать, что хотел. Минни бросилась ко мне на шею и заплакала. Я, конечно, не мог также удержаться от слез. Я ей сказал, что милый наш Никса много молится за нас, конечно, в эту минуту радуется с нами. Слезы у меня так и текли. Я ее спросил, может ли она любить еще кого-нибудь, кроме милого Никса. Она отвечала мне, что никого, кроме его брата, и мы крепко снова обнялись. Много говорили и вспоминали о Никсе, о последних днях его жизни в Ницце и его кончине. Потом пришли королева, король и братья, все обнимали нас и поздравляли. У всех были слезы на глазах».
17 июня 1866 года цесаревич был помолвлен в Копенгагене, а через три месяца нареченная невеста прибыла в Кронштадт, где ее встретили император, императрица и все члены их семьи. Из Кронштадта все они отправились в Царское Село, а 17 сентября 1866 года, в день Веры, Надежды, Любови и матери их Софьи, который выдался ясным и по-летнему теплым, въехали в Петербург. Весь Невский проспект был заполнен бесконечной вереницей золоченых придворных карет, многочисленной свитой, следовавшей верхом за каретой невесты, в которой рядом с нею сидела и императрица-мать, гвардейскими полками, стоящими шпалерами вдоль проспекта. Дома были украшены цветами, коврами и русскими и датскими флагами.
Возле Казанского собора шествие остановилось, и члены царской фамилии взошли на ступени храма, где их встретил митрополит Исидор и причт, в сверкающем парадном облачении. После молебна молодые поехали в Зимний дворец, и по дороге принцесса непрерывно кланялась на обе стороны, прижимая руки к сердцу.
Толпы народа стояли возле Зимнего дворца, приветствуя невесту цесаревича, и потому Дагмара много раз выходила на балкон, чтобы поклонами благодарить своих новых подданных.
А вечером цесаревич, Дагмара и императрица Мария Александровна снова проехали по главным улицам Петербурга, встречаемые радостными, восторженными кликами.
13 октября состоялся обряд миропомазания и наречения новым именем – принцесса Дагмара стала Великой княжной Марией Федоровной, – а еще через полмесяца был издан Манифест о вступлении в брак Александра Александровича и Марии Федоровны, и в честь их бракосочетания была объявлена амнистия, а с неисправных должников были сложены недоимки и взыскания.
Датской принцессе было непросто занять подобающее ей место в российской императорской семье и при петербургском дворе, но она успешно справилась с этим, вызвав, правда, неудовольствие партии Великого князя Константина Николаевича и откровенную радость их политических противников.
«Цесаревна Мария Федоровна, – писал князь П. В. Долгоруков, – хотя не красавица в полном смысле слова, но женщина необыкновенно приятная лицом, взглядом, обхождением, разговором, женщина очень умная, но властолюбивая и совершенно преданная понятиям ретроградным». Долгоруков объяснял эту реакционность Марии Федоровны полученным ею воспитанием и ее природными корнями. «Отец ее, – продолжал Долгоруков, – Датский король, преисполнен аристократической спеси, ненависти к либерализму и к современным идеям, а мать родом из Гессен-Кассельского рода, который разбогател в XVIII веке, продавая своих подданных в английскую армию: за солдата, который возвращался увечным, платилось столько-то процентов прибавки, а за солдата, убитого или умершего, платилась еще большая прибавка».
Разумеется, Мария Федоровна и при дворе своего свекра опиралась на тех царедворцев, которые были близки ей по духу и взглядам. И первым из них оказался шеф жандармов и начальник Третьего отделения, граф Петр Андреевич Шувалов, а вторым – его двоюродный дядя, гофмаршал двора цесаревича Владимир Яковлевич Скарятин – сын одного из убийц императора Павла.
Второе покушение
16 мая 1867 года император с двумя сыновьями – Александром и Владимиром, и с большой свитой выехал в Париж на Всемирную выставку и 20 мая прибыл в столицу Франции. Их встречал Наполеон III, поселивший высоких гостей в Елисейском дворце, в тех же апартаментах, которые в 1814 и 1815 годах занимал Александр I. Каждый день пребывания императора и великих князей в Париже ознаменовывался пышными и блестящими торжествами и празднествами: обед и бал в Тюильри сменился парадным спектаклем в Опере, а затем последовало и посещение Выставки. Однако официальный протокол не отражал всего многообразия мероприятий, к которым приобщился в Париже Александр II. Не знали об этом и приставленные к царю французские агенты, и даже сам шеф Третьего отделения граф Орлов, сопровождавший царя. А дело было в том, что Александр собрался в Париж не только потому, что ему хотелось увидеть великий город, двор Наполеона III и Всемирную выставку, но и потому, что там по совместной с ним договоренности в это время ждала его Катенька Долгорукова. В первый же день приезда Александр отправился в Комическую оперу, но уехал со спектакля, заявив, что он скучен. Вернувшись в Елисейский дворец, царь около полуночи постучал в двери апартаментов графа Адлерберга и попросил у него немного денег.
– Сколько вам нужно? – спросил удивленный граф.
– Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?
Адлерберг дал Александру сто тысяч, и, как только царь ушел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что Александр ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать.
Это сообщение не слишком обеспокоило Шувалова, потому что по инструкции за царем в любом случае должны были повсюду следовать русские агенты. Однако время шло, а Александра не было. Он вернулся во дворец только в три часа ночи. А утром агенты доложили, что царь взял наемный фиакр и поехал на улицу Рампар, в дом, где остановились, как выяснили агенты, две знатные дамы-иностранки: одна из них была Китти Долгорукова, вторая – жена ее брата Михаила, до замужества итальянская графиня Вулкане.
25 мая в честь Александра на Лоншанском поле был устроен смотр войск. После смотра Александр, Наполеон III и свиты обоих императоров неспешно и торжественно ехали к городу через Булонский лес. Наполеон, Александр и оба великих князя ехали в одной открытой коляске. Вдруг раздался выстрел, пуля попала в лошадь французского шталмейстера, ехавшего рядом. Стрелявшего задержали. Им оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Иосифович Березовский – сын бедного дворянина Волынской губернии. В 16 лет он участвовал в восстании 1863 года, а потом бежал за границу. Два года он работал в слесарной мастерской и не был связан ни с какими революционными организациями. Когда его предали французскому суду присяжных заседателей, он заявил, что покушение на царя было задумано и осуществлено им самим, без чьей-либо помощи и соучастия. Покушение он считает своим личным делом и просит рассматривать как акт мести за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска и царская администрация при подавлении восстания 1863 года. Симпатии к Польше были во Франции многовековой традицией, Березовский был молод, и суд присяжных приговорил его к пожизненной каторге. Забегая вперед, скажем, что осужденный провел на каторге почти 20 лет. Лишь в 1906 году он был помилован президентом Клемансо, но когда ему сообщили об освобождении, Березовский отказался оставить место заключения.
Мужество и невозмутимость Александра, проявившиеся при втором покушении на его жизнь, стали, похоже, неотъемлемой чертой его характера.
В Париже, как и в Петербурге после покушения Каракозова, царь стал предметом всеобщего восторга и поклонения. Подобные чувства охватили и Катеньку Долгорукову, хотя, помимо восхищения и любви, она, прежде всего, испытывала страх за его жизнь.
После посещения княжны в отеле на улице Рампар их свидания продолжались в Елисейском дворце. Катеньке особенно импонировало, что она гуляет в том самом саду, где некогда прогуливалась мадам Помпадур, где после поражения при Ватерлоо находился Наполеон, а теперь именно здесь российский император снова клянется ей в своей неизменной любви и заверяет в том, что она перед Богом его жена. Здесь же Александр признался ей, что с тех пор, как полюбил ее, не было ни одной женщины, которую бы он приблизил к себе.
С этих пор их связь стала еще более прочной.
– Сколько вам нужно? – спросил удивленный граф.
– Даже не знаю, может быть, сотню тысяч франков?
Адлерберг дал Александру сто тысяч, и, как только царь ушел, министр двора тут же сообщил находившемуся в том же дворце шефу жандармов Шувалову, что Александр ушел, как он сказал, на прогулку и просил его не сопровождать.
Это сообщение не слишком обеспокоило Шувалова, потому что по инструкции за царем в любом случае должны были повсюду следовать русские агенты. Однако время шло, а Александра не было. Он вернулся во дворец только в три часа ночи. А утром агенты доложили, что царь взял наемный фиакр и поехал на улицу Рампар, в дом, где остановились, как выяснили агенты, две знатные дамы-иностранки: одна из них была Китти Долгорукова, вторая – жена ее брата Михаила, до замужества итальянская графиня Вулкане.
25 мая в честь Александра на Лоншанском поле был устроен смотр войск. После смотра Александр, Наполеон III и свиты обоих императоров неспешно и торжественно ехали к городу через Булонский лес. Наполеон, Александр и оба великих князя ехали в одной открытой коляске. Вдруг раздался выстрел, пуля попала в лошадь французского шталмейстера, ехавшего рядом. Стрелявшего задержали. Им оказался двадцатилетний польский эмигрант Антон Иосифович Березовский – сын бедного дворянина Волынской губернии. В 16 лет он участвовал в восстании 1863 года, а потом бежал за границу. Два года он работал в слесарной мастерской и не был связан ни с какими революционными организациями. Когда его предали французскому суду присяжных заседателей, он заявил, что покушение на царя было задумано и осуществлено им самим, без чьей-либо помощи и соучастия. Покушение он считает своим личным делом и просит рассматривать как акт мести за вековое угнетение Польши и за те жестокости, которые совершали русские войска и царская администрация при подавлении восстания 1863 года. Симпатии к Польше были во Франции многовековой традицией, Березовский был молод, и суд присяжных приговорил его к пожизненной каторге. Забегая вперед, скажем, что осужденный провел на каторге почти 20 лет. Лишь в 1906 году он был помилован президентом Клемансо, но когда ему сообщили об освобождении, Березовский отказался оставить место заключения.
Мужество и невозмутимость Александра, проявившиеся при втором покушении на его жизнь, стали, похоже, неотъемлемой чертой его характера.
В Париже, как и в Петербурге после покушения Каракозова, царь стал предметом всеобщего восторга и поклонения. Подобные чувства охватили и Катеньку Долгорукову, хотя, помимо восхищения и любви, она, прежде всего, испытывала страх за его жизнь.
После посещения княжны в отеле на улице Рампар их свидания продолжались в Елисейском дворце. Катеньке особенно импонировало, что она гуляет в том самом саду, где некогда прогуливалась мадам Помпадур, где после поражения при Ватерлоо находился Наполеон, а теперь именно здесь российский император снова клянется ей в своей неизменной любви и заверяет в том, что она перед Богом его жена. Здесь же Александр признался ей, что с тех пор, как полюбил ее, не было ни одной женщины, которую бы он приблизил к себе.
С этих пор их связь стала еще более прочной.
Междинастический брак вне Германии: свадьба Ольги Константиновны с королем Греции Георгиосом I из династии Глюксбургов
Суд над Березовским происходил уже после того, как Александр уехал из Парижа. По пути в Петербург, 6 июня, он приехал в Варшаву. Этот его визит был первым после подавления польского восстания 1863 года. И несмотря на то что память о восстании была еще свежа, а выстрелы Березовского буквально еще звучали в ушах поляков, в Варшаве никаких эксцессов не произошло, и Александр решил по пути в Петербург проехать через Вильно и Ригу. И в Литве, и в Латвии он при встречах со всеми сословиями говорил о неделимости империи, поощрял переход в православие и ратовал за то, чтобы государственным языком был бы здесь не польский и не немецкий, а только русский.
Возвратившись в Петербург, Александр присутствовал при обручении своей племянницы, Великой княжны Ольги Константиновны – дочери генерал-адмирала Великого князя Константина Николаевича. Он был вторым сыном Николая I и, соответственно, являлся наиболее важной персоной в доме Романовых после своего старшего брата-императора. (Его старшие сестры в расчет не принимались, так как в доме Романовых предпочтение всегда отдавалось представителям мужской линии.)
Напомню, что жена Константина Николаевича, Александра-Фредерика, герцогиня Саксен-Альтенбургская, была дочерью герцога Саксен-Альтенбургского Иосифа, и потому, когда Александра-Фредерика приняла православие, она стала Великой княгиней Александрой Иосифовной.
Итак, по возвращении в Санкт-Петербург Александр II присутствовал при обручении своей племянницы Ольги Константиновны с королем Греции Георгиосом I, который, хотя и носил в Греции имя Георгиоса, по происхождению был датским принцем Вильгельмом Георгом Глюксбургом, избранным греческим королем при активной поддержке Англии. Следовательно, и о нем, как о члене немецкой династии Глюксбургов (полное название династии – Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбург), непременно следует рассказать на страницах этой книги.
Находясь в Греции, Георг присягнул на верность конституции и стал основателем новой королевской династии Греции. Георг и Мария Федоровна (датская принцесса Дагмара, жена цесаревича Александра Александровича) были родными братом и сестрой и почти ровесниками. Георгу в 1867 году было 22 года, а Марии Федоровне – 20. А Ольга Константиновна была и того моложе – накануне свадьбы ей исполнилось 16 лет.
Свадьбу Георга I и Великой княжны Ольги Константиновны праздновали в Царском Селе с оружейными залпами, балами и фейерверком. Георг на свадьбе был одет в мундир русского генерала, потому что был шефом одного из полков русской армии.
Забегая вперед, скажем, что их супружество во многом оказалось удачным. Ольга родила двух дочерей – Александру и Марию и пятерых сыновей – наследного принца герцога Спартанского Константина и принцев – Георга, Николая, Андрея и Христофора. Со всеми будет потом связана семья Романовых, но ближе прочих окажется к ней принц Георг – второй сын Ольги, которому будет суждено в 1891 году спасти жизнь своему двоюродному брату – цесаревичу Николаю, будущему российскому императору.
Надо сказать, что через греческого короля и Марию Федоровну династия Романовых породнилась чуть ли не со всей Европой, так как их брат стал королем Дании Фредериком VIII, а сестра Александра – женой короля Великобритании Эдуарда VII. И как верно подметил писатель Э. С. Радзинский, Луизу Гессенскую, мать всех этих монархов, «прозвали тещей всей Европы»: ее бесчисленные дочери, сыновья и внуки породнили между собой почти все королевские дома, объединив таким образом материк от Англии до Греции.
Добавим к этому, что представители династии Глюксбургов и сегодня занимают троны Дании и Норвегии, а их родственников и свойственников можно найти в любой царствующей фамилии Европы.
Таким образом, на всех тронах христианских государств Европы с конца XIX столетия утвердились немецкие династии. Тем более что еще раньше, с 1832 по 1863 год, королем Греции был Оттон Баварский из династии Виттельсбахов.
Ольга сразу же занялась широкой благотворительностью: построила в центре Афин церковь, а в Пирее – госпиталь для русских моряков. Она подарила госпиталю хорошую библиотеку из книг русских классиков и православных сочинений.
По традиции, экипажи приходящих в Пирей русских кораблей дарили королеве по иконе, а Ольга передавала их церкви, и таким образом ее церковь, которую до сих пор называют «русской», со временем украсилась десятками прекрасных икон.
Ольга любила посещать корабли, смотреть самодеятельные концерты моряков, говорить с ними на родном языке. Ее любимым поэтом был М. Ю. Лермонтов. Ольга составила и издала небольшим тиражом хрестоматию, под названием «Изо дня в день. Извлечения из сочинений Лермонтова на каждый день». В хрестоматии было 365 страниц – по одной на каждый день, – и каждая страница начиналась несколькими строчками стихов или прозы, обрамленными цветной рамкой. Хрестоматия была исповедью Ольги Константиновны, собранием ее сокровенных мыслей, раздумий о нравственности, смысле жизни, добре и зле.
Правление Георгиоса I длилось полвека – с 1863 по 1913 год. Было оно чрезвычайно трудным, и все это легло не только на плечи короля, но и на плечи его жены, Ольги Константиновны.
Она любила мужа, любила и семерых своих детей и боялась за их жизни, все время подвергавшиеся опасности, потому что положение новой династии было очень непрочно.
Как только молодожены приехали из России в Афины, сразу же начались уличные бои между сторонниками и противниками короля. В это же время продолжало бушевать восстание на острове Крит, вспыхнувшее годом раньше. Островитяне-греки требовали присоединения к Греции, уничтожения зависимости от Турецкой империи, окончательно захватившей Крит в начале XVIII века.
Направленная на Крит многотысячная турецкая армия ничего не могла поделать с повстанцами. Восстания следовали одно за другим, продолжаясь до 1898 года, когда остров при вмешательстве европейских держав получил автономию. Сын Ольги Константиновны – принц Георг, был, по предложению России, назначен комиссаром острова.
В 1912 году Греция в союзе с Болгарией и Черногорией начала войну с Турцией за освобождение Южной Македонии и ряда других территорий.
Король Георгиос I, принимавший участие в военных действиях, 18 марта 1913 года был убит.
Ольга Константиновна осталась вдовой.
Королем Греции стал ее старший сын – сорокапятилетний Константинос. Он правил до июня 1917 года и отрекся от престола после высадки англичан и французов в Салониках в ходе Первой мировой войны.
Константинос I был откровенным германофилом (между прочим, с 1913 года германским генерал-фельдмаршалом), он был женат на сестре кайзера Вильгельма II – прусской принцессе Софии и остался верным Германии до конца. Он уехал в Швейцарию, когда перипетии политики снова на полтора года – с конца 1920-го до сентября 1922-го – вернули ему греческий трон, но 26 сентября Константинос I вторично отрекся от престола и уехал в Италию. 11 января 1923 года он умер в Палермо. А Ольга Константиновна, тоже оказавшись в эмиграции в Италии, умерла в Риме 15 июня 1926 года в возрасте 75 лет.
Возвратившись в Петербург, Александр присутствовал при обручении своей племянницы, Великой княжны Ольги Константиновны – дочери генерал-адмирала Великого князя Константина Николаевича. Он был вторым сыном Николая I и, соответственно, являлся наиболее важной персоной в доме Романовых после своего старшего брата-императора. (Его старшие сестры в расчет не принимались, так как в доме Романовых предпочтение всегда отдавалось представителям мужской линии.)
Напомню, что жена Константина Николаевича, Александра-Фредерика, герцогиня Саксен-Альтенбургская, была дочерью герцога Саксен-Альтенбургского Иосифа, и потому, когда Александра-Фредерика приняла православие, она стала Великой княгиней Александрой Иосифовной.
Итак, по возвращении в Санкт-Петербург Александр II присутствовал при обручении своей племянницы Ольги Константиновны с королем Греции Георгиосом I, который, хотя и носил в Греции имя Георгиоса, по происхождению был датским принцем Вильгельмом Георгом Глюксбургом, избранным греческим королем при активной поддержке Англии. Следовательно, и о нем, как о члене немецкой династии Глюксбургов (полное название династии – Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбург), непременно следует рассказать на страницах этой книги.
Находясь в Греции, Георг присягнул на верность конституции и стал основателем новой королевской династии Греции. Георг и Мария Федоровна (датская принцесса Дагмара, жена цесаревича Александра Александровича) были родными братом и сестрой и почти ровесниками. Георгу в 1867 году было 22 года, а Марии Федоровне – 20. А Ольга Константиновна была и того моложе – накануне свадьбы ей исполнилось 16 лет.
Свадьбу Георга I и Великой княжны Ольги Константиновны праздновали в Царском Селе с оружейными залпами, балами и фейерверком. Георг на свадьбе был одет в мундир русского генерала, потому что был шефом одного из полков русской армии.
Забегая вперед, скажем, что их супружество во многом оказалось удачным. Ольга родила двух дочерей – Александру и Марию и пятерых сыновей – наследного принца герцога Спартанского Константина и принцев – Георга, Николая, Андрея и Христофора. Со всеми будет потом связана семья Романовых, но ближе прочих окажется к ней принц Георг – второй сын Ольги, которому будет суждено в 1891 году спасти жизнь своему двоюродному брату – цесаревичу Николаю, будущему российскому императору.
Надо сказать, что через греческого короля и Марию Федоровну династия Романовых породнилась чуть ли не со всей Европой, так как их брат стал королем Дании Фредериком VIII, а сестра Александра – женой короля Великобритании Эдуарда VII. И как верно подметил писатель Э. С. Радзинский, Луизу Гессенскую, мать всех этих монархов, «прозвали тещей всей Европы»: ее бесчисленные дочери, сыновья и внуки породнили между собой почти все королевские дома, объединив таким образом материк от Англии до Греции.
Добавим к этому, что представители династии Глюксбургов и сегодня занимают троны Дании и Норвегии, а их родственников и свойственников можно найти в любой царствующей фамилии Европы.
Таким образом, на всех тронах христианских государств Европы с конца XIX столетия утвердились немецкие династии. Тем более что еще раньше, с 1832 по 1863 год, королем Греции был Оттон Баварский из династии Виттельсбахов.
* * *
Приехав через несколько недель в Афины, Ольга Константиновна, ставшая «Василисой тон Эллион» – «королевой всех эллинов», почувствовала себя в большой пыльной деревне: у подножия Акрополя паслись козы, а по соседству с королевским дворцом лепились одна к одной крытые черепицей крестьянские хижины.Ольга сразу же занялась широкой благотворительностью: построила в центре Афин церковь, а в Пирее – госпиталь для русских моряков. Она подарила госпиталю хорошую библиотеку из книг русских классиков и православных сочинений.
По традиции, экипажи приходящих в Пирей русских кораблей дарили королеве по иконе, а Ольга передавала их церкви, и таким образом ее церковь, которую до сих пор называют «русской», со временем украсилась десятками прекрасных икон.
Ольга любила посещать корабли, смотреть самодеятельные концерты моряков, говорить с ними на родном языке. Ее любимым поэтом был М. Ю. Лермонтов. Ольга составила и издала небольшим тиражом хрестоматию, под названием «Изо дня в день. Извлечения из сочинений Лермонтова на каждый день». В хрестоматии было 365 страниц – по одной на каждый день, – и каждая страница начиналась несколькими строчками стихов или прозы, обрамленными цветной рамкой. Хрестоматия была исповедью Ольги Константиновны, собранием ее сокровенных мыслей, раздумий о нравственности, смысле жизни, добре и зле.
Правление Георгиоса I длилось полвека – с 1863 по 1913 год. Было оно чрезвычайно трудным, и все это легло не только на плечи короля, но и на плечи его жены, Ольги Константиновны.
Она любила мужа, любила и семерых своих детей и боялась за их жизни, все время подвергавшиеся опасности, потому что положение новой династии было очень непрочно.
Как только молодожены приехали из России в Афины, сразу же начались уличные бои между сторонниками и противниками короля. В это же время продолжало бушевать восстание на острове Крит, вспыхнувшее годом раньше. Островитяне-греки требовали присоединения к Греции, уничтожения зависимости от Турецкой империи, окончательно захватившей Крит в начале XVIII века.
Направленная на Крит многотысячная турецкая армия ничего не могла поделать с повстанцами. Восстания следовали одно за другим, продолжаясь до 1898 года, когда остров при вмешательстве европейских держав получил автономию. Сын Ольги Константиновны – принц Георг, был, по предложению России, назначен комиссаром острова.
В 1912 году Греция в союзе с Болгарией и Черногорией начала войну с Турцией за освобождение Южной Македонии и ряда других территорий.
Король Георгиос I, принимавший участие в военных действиях, 18 марта 1913 года был убит.
Ольга Константиновна осталась вдовой.
Королем Греции стал ее старший сын – сорокапятилетний Константинос. Он правил до июня 1917 года и отрекся от престола после высадки англичан и французов в Салониках в ходе Первой мировой войны.
Константинос I был откровенным германофилом (между прочим, с 1913 года германским генерал-фельдмаршалом), он был женат на сестре кайзера Вильгельма II – прусской принцессе Софии и остался верным Германии до конца. Он уехал в Швейцарию, когда перипетии политики снова на полтора года – с конца 1920-го до сентября 1922-го – вернули ему греческий трон, но 26 сентября Константинос I вторично отрекся от престола и уехал в Италию. 11 января 1923 года он умер в Палермо. А Ольга Константиновна, тоже оказавшись в эмиграции в Италии, умерла в Риме 15 июня 1926 года в возрасте 75 лет.
Вынужденные романтические предприятия
Теперь нам предстоит вновь возвратиться в осень 1867 года, чтобы не прерывать ход основного повествования.
Вернувшись из Парижа в Петербург, Александр продолжал встречаться с Катей, но уже не у себя во дворце и не в «Бабигоне», так как о местах их встреч стало известно, а на квартире брата Кати Михаила Михайловича Долгорукова. Однако и это убежище оказалось недолговременным, – боясь испортить репутацию, супруги Долгоруковы вскоре отказали царю и Екатерине Михайловне в приюте.
Сохранились письма Александра к Луизе – жене Михаила Долгорукова, в которых самодержец Всея Руси умоляет ее не лишать его и Катю их единственной возможности быть вместе. Но Долгоруковы были непреклонны и закрыли для любовников двери своей квартиры. И тогда нашелся только один человек, рискнувший пожертвовать своей репутацией, – это был начальник личной охраны царя генерал Рылеев, между прочим, родной внук казненного декабриста К. Ф. Рылеева. Начальник охраны по долгу службы обязан был без малейшего колебания отдать за Александра жизнь, но честь для дворянина была тогда дороже жизни, и потому поступок Рылеева, если бы о нем узнали, был бы расценен почти как продажа души дьяволу.
Что же касается возлюбленной царя, то она как была наивной и бескорыстной идеалисткой, так ею и оставалась, не понимая реалий жизни и все воспринимая почти так же, как и в Смольном.
Оставаясь у Рылеева, уже пожилой царь не только расточал супружеские ласки, но и старался замолить грех. Александр не был ханжой, но глубокое религиозное чувство заставляло его придавать отношениям с Катей максимально возможную духовность, возвышенность и чистоту. Они вместе читали Послания апостола Павла, вместе молились и просили Бога дать им супружеское счастье и прекрасных, здоровых детей. И почти всякий раз, расставаясь, Александр, как клятву, повторял, что Катенька – его жена перед Богом и что он обязательно сделает ее своей законной женой и перед людьми, если на то будет Божья воля.
Вернувшись из Парижа в Петербург, Александр продолжал встречаться с Катей, но уже не у себя во дворце и не в «Бабигоне», так как о местах их встреч стало известно, а на квартире брата Кати Михаила Михайловича Долгорукова. Однако и это убежище оказалось недолговременным, – боясь испортить репутацию, супруги Долгоруковы вскоре отказали царю и Екатерине Михайловне в приюте.
Сохранились письма Александра к Луизе – жене Михаила Долгорукова, в которых самодержец Всея Руси умоляет ее не лишать его и Катю их единственной возможности быть вместе. Но Долгоруковы были непреклонны и закрыли для любовников двери своей квартиры. И тогда нашелся только один человек, рискнувший пожертвовать своей репутацией, – это был начальник личной охраны царя генерал Рылеев, между прочим, родной внук казненного декабриста К. Ф. Рылеева. Начальник охраны по долгу службы обязан был без малейшего колебания отдать за Александра жизнь, но честь для дворянина была тогда дороже жизни, и потому поступок Рылеева, если бы о нем узнали, был бы расценен почти как продажа души дьяволу.
Что же касается возлюбленной царя, то она как была наивной и бескорыстной идеалисткой, так ею и оставалась, не понимая реалий жизни и все воспринимая почти так же, как и в Смольном.
Оставаясь у Рылеева, уже пожилой царь не только расточал супружеские ласки, но и старался замолить грех. Александр не был ханжой, но глубокое религиозное чувство заставляло его придавать отношениям с Катей максимально возможную духовность, возвышенность и чистоту. Они вместе читали Послания апостола Павла, вместе молились и просили Бога дать им супружеское счастье и прекрасных, здоровых детей. И почти всякий раз, расставаясь, Александр, как клятву, повторял, что Катенька – его жена перед Богом и что он обязательно сделает ее своей законной женой и перед людьми, если на то будет Божья воля.
Рождение последнего русского царя – Николая Романова
6 мая 1868 года в Царском Селе Великая княгиня Мария Федоровна родила первенца. Его отец – цесаревич, Великий князь Александр Александрович, записал в дневнике: «Минни разбудила меня в начале 5-го часа, говоря, что у нее начинаются сильные боли и не дают ей спать, однако по временам она засыпала и потом опять просыпалась до 8 часов утра. Наконец мы встали и отправились одеваться. Одевшись и выпив кофе, пошел скорее к моей душке, которая уже не могла окончить свой туалет, потому что боли делались чаще и чаще и сильнее. Я скорее написал Мама записку об этом, и Мама с Папа приехали около 10 часов, и Мама осталась, а Папа уехал домой. Минни уже начинала страдать порядочно сильно и даже кричала по времени. Около 12
1/
2жена перешла в спальню и легла уже на кушетку, где все было приготовлено. Боли были все сильнее и сильнее, и Минни очень страдала. Папа вернулся и помогал мне держать мою душку все время. Наконец в половине третьего пришла последняя минута и все страдания прекратились разом. Бог послал нам сына, которого мы нарекли Николаем. Что за радость была – этого нельзя себе представить. Я бросился обнимать мою душку-жену, которая разом повеселела и была счастлива ужасно. Я плакал, как дитя, и так легко было на душе и приятно».
Едва ли младенцу дали это имя в честь его прадеда – Николая Павловича, который по-прежнему оставался непопулярным и не прибавил бы симпатий новому потенциальному цесаревичу. Его назвали так, скорее всего, в память о его недавно скончавшемся дяде – Николае Александровиче, третью годовщину смерти которого отмечали менее чем за месяц до его рождения. К тому же покойный был и любимым братом цесаревича Александра Александровича, и старшим сыном Александра II и Марии Александровны, и первым женихом Марии Федоровны.
Новорожденному Николаю Александровичу предстояло стать последним российским императором. Он появился на свет в день святого праведника великомученика Иова, библейское предание о котором сильно напоминает жизнь Николая II.
Иову довелось безропотно пройти все испытания – он потерял все, что нажил, и был свидетелем гибели всех своих детей. И то же самое было написано на роду и этому младенцу, родившемуся в день памяти многострадального Иова – 6 мая. И когда в день своего рождения Николай читал в Библии «Книгу Иова», то не раз бросались в глаза ему такие строки из IV главы ее: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Нет мне мира, нет покоя, нет отрады, постигло несчастье».
Едва ли младенцу дали это имя в честь его прадеда – Николая Павловича, который по-прежнему оставался непопулярным и не прибавил бы симпатий новому потенциальному цесаревичу. Его назвали так, скорее всего, в память о его недавно скончавшемся дяде – Николае Александровиче, третью годовщину смерти которого отмечали менее чем за месяц до его рождения. К тому же покойный был и любимым братом цесаревича Александра Александровича, и старшим сыном Александра II и Марии Александровны, и первым женихом Марии Федоровны.
Новорожденному Николаю Александровичу предстояло стать последним российским императором. Он появился на свет в день святого праведника великомученика Иова, библейское предание о котором сильно напоминает жизнь Николая II.
Иову довелось безропотно пройти все испытания – он потерял все, что нажил, и был свидетелем гибели всех своих детей. И то же самое было написано на роду и этому младенцу, родившемуся в день памяти многострадального Иова – 6 мая. И когда в день своего рождения Николай читал в Библии «Книгу Иова», то не раз бросались в глаза ему такие строки из IV главы ее: «Погибни день, в который я родился, и ночь, в которую сказано: зачался человек! Для чего не умер я, выходя из утробы, и не скончался, когда вышел из чрева? Нет мне мира, нет покоя, нет отрады, постигло несчастье».