Страница:
«Главные силы партии, – писал Ульянов, – должны идти на воспитание и организацию рабочего класса и улучшение народного хозяйства. Но при существующем политическом режиме в России невозможна никакая часть этой деятельности». Александр III отреагировал так: «Это утешительно». Далее в программе говорится: «Между правительством и интеллигенцией произошел разрыв уже давно, пропасть увеличивается с каждым днем. В борьбе с революционерами правительство пользуется крайними мерами устрашения, поэтому и интеллигенция вынуждена была прибегнуть к форме борьбы, указанной правительством, то есть к террору». «Ловко», – написал на полях царь. А общая резолюция, которую он оставил, прочитав программу, гласила: «Это записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота».
Когда же он прочитал показания Ульянова, данные им на следствии, – совершенно чистосердечные, без какой-либо утайки, – то его реакция была иной: «Эта откровенность даже трогательна». И действительно, откровенность Александра Ульянова была трогательной. 21 марта он сказал следователю: «Если в одном из прежних показаний я выразился, что я не был инициатором и организатором этого дела, то только потому, что в этом деле не было одного определенного инициатора и руководителя; но мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации, в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и прочего.
Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть все то, которое дозволяли мне мои средства и сила моих знаний и убеждений».
(Когда Александра Ульянова допрашивали, его сестра находилась в доме предварительного заключения и была освобождена 11 мая 1887 года, через три дня после казни брата.)
28 марта она написала Александру III письмо, начинающееся так: «Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к вашему величеству, как единственной защите и помощи. Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих». Далее Мария Александровна писала: «Если у сына моего случайно отуманился рассудок и чувство, если в его душу закрались преступные замыслы, государь, я исправлю его: я вновь воскрешу в душе его те лучшие чувства и побуждения, которыми он так недавно еще жил!» Здесь император оставил такую ремарку: «А что же до сих пор она смотрела!» А в конце царь все же разрешил свидание, написав: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность – ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений».
Свидание было дано, причем Толстой хотел, чтобы Мария Александровна уговорила сына дать откровенные показания о тех, кто стоял за спиной их организации, ибо Толстой был уверен, что студенты были лишь орудием в чьих-то более страшных руках.
1 апреля в 10 часов утра свидание состоялось. Оно проходило не в камере, а в отдельной комнате, но в присутствии одного из офицеров, и продолжалось два часа. Потом было и еще несколько свиданий. Мать уговаривала его раскаяться и уверяла, что в этом случае ему сохранят жизнь, но он категорически заявил, что это невозможно и что он должен умереть. Уже на первом свидании Александр плакал и обнимал колени матери. Более того, он понимал, что грядущая кара – справедлива, сказав матери на одном из свиданий:
– Я хотел убить человека – значит, и меня могут убить.
Вслед за тем дело было передано в Особое присутствие Правительствующего Сената, которое 15 апреля и вынесло приговор. Пятеро обвиняемых – Генералов, Андреюшкин, Осипанов, Шевырев и Ульянов – были приговорены к повешению и казнены в Шлиссельбурге 8 мая, остальные – к разным срокам каторги и ссылки, а Сердюкова – к двум годам тюрьмы. Одним из осужденных был член Виленской организации «Народной воли» поляк Юзеф Пилсудский, получивший 15 лет каторги. Впоследствии он стал основателем независимой Польши, отстоявшим ее свободу в боях с Красной Армией.
Одной из наиболее трагических страниц в жизни Александра III и его семьи оказался совершенно неожиданно день 17 октября 1888 года.
В этот день император, императрица и их дети возвращались в Петербург из поездки по югу России, и их поезд проходил в 47 верстах к югу от Харькова – между станциями Тарановка и Борки. Был полдень, и вся семья и свита собрались за завтраком в вагоне-столовой. Погода была холодная и дождливая. Состав, который тащили два мощных товарных паровоза, спускался с шестисаженной насыпи, пролегавшей через широкий и глубокий овраг. Как потом установили, скорость поезда была 64 версты в час.
И вдруг произошел сильный толчок, за ним – второй, раздался страшный треск, вагон сорвался с колес, пол растрескался, стены вагона разошлись и крыша съехала вперед, образовав косой навес над столом. Царь, вскочив, подставил плечи под тот край крыши, который еще не опустился вниз, и держал ее до тех пор, пока его жена, дети и свита не вылезли из-под остатков вагона.
К счастью, все сотрапезники остались невредимы, только сам царь получил настолько сильный удар в бедро, что находившийся в кармане его брюк серебряный портсигар оказался сплющенным. (Впоследствии этот удар способствовал развитию болезни почек, от которой царь и скончался через шесть лет.) Дочь Ольгу и сына Михаила выбросило на полотно, но и они отделались лишь ушибами. Зато все другие вагоны превратились в груду обломков.
Александр тут же возглавил работу по спасению людей и вместе со всеми разгребал куски железа и дерева, вытаскивал из-под руин убитых и раненых. А только убитых оказалось более двадцати. Мария Федоровна, в одном платье, с непокрытой головой, под холодным дождем перевязывала раненых, пока через несколько часов не подоспела помощь.
Весь дальнейший пятидневный путь в Петербург превратился в триумфальное шествие, во время которого не умолкали колокола всех церквей, воздававших хвалу Господу за чудесное избавление от смерти царской фамилии.
Потом этот день – 17 октября – в семье Романовых всегда отмечали как день проявления к ним милости Божьей, и отмечали его церковными службами и широкой благотворительностью.
Расследование возглавил знаменитый юрист, литератор и общественный деятель, о котором уже говорилось в этой книге, А. Ф. Кони. В случившемся он не обнаружил злого умысла, но выявил вопиющую халатность, техническую безграмотность и технологическую отсталость железнодорожного строительства. Оказалось, что царский поезд тянул не пассажирский паровоз, а два мощных товарных со скоростью, которая была недопустимо высокой для русской железной дороги с облегченными рельсами, деревянными шпалами и песочным балластом. (В Европе рельсы были тяжелее, шпалы делались из железа, а насыпи имели не песок, а щебенку.) Кони установил, что незадолго до этого управляющий юго-западными железными дорогами С. Ю. Витте обратил внимание министра путей сообщения адмирала К. Н. Посвета на недопустимость и опасность такого рода способов движения императорских поездов. Посвет на это письмо не отреагировал и вынужден был после катастрофы уйти в отставку, а Витте стал директором Департамента железных дорог в Министерстве финансов, начав свою блистательную карьеру, завершившуюся постом Председателя Совета Министров.
Женитьба младшего сына Александра III Павла на греческой принцессе Александре из династии Глюксбургов
Любовь Цесаревича
Почти «Кругосветка»
Николай Романов и Матильда Кшесинская
Когда же он прочитал показания Ульянова, данные им на следствии, – совершенно чистосердечные, без какой-либо утайки, – то его реакция была иной: «Эта откровенность даже трогательна». И действительно, откровенность Александра Ульянова была трогательной. 21 марта он сказал следователю: «Если в одном из прежних показаний я выразился, что я не был инициатором и организатором этого дела, то только потому, что в этом деле не было одного определенного инициатора и руководителя; но мне одному из первых принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации, в смысле доставания денег, подыскания людей, квартир и прочего.
Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, то есть все то, которое дозволяли мне мои средства и сила моих знаний и убеждений».
(Когда Александра Ульянова допрашивали, его сестра находилась в доме предварительного заключения и была освобождена 11 мая 1887 года, через три дня после казни брата.)
* * *
В семье Ульяновых узнали о случившемся в Петербурге из письма их родственницы Е. И. Песковской, и мать арестованных – Мария Александровна – поехала в столицу.28 марта она написала Александру III письмо, начинающееся так: «Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к вашему величеству, как единственной защите и помощи. Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих». Далее Мария Александровна писала: «Если у сына моего случайно отуманился рассудок и чувство, если в его душу закрались преступные замыслы, государь, я исправлю его: я вновь воскрешу в душе его те лучшие чувства и побуждения, которыми он так недавно еще жил!» Здесь император оставил такую ремарку: «А что же до сих пор она смотрела!» А в конце царь все же разрешил свидание, написав: «Мне кажется желательным дать ей свидание с сыном, чтобы она убедилась, что это за личность – ее милейший сынок, и показать ей показания ее сына, чтобы она видела, каких он убеждений».
Свидание было дано, причем Толстой хотел, чтобы Мария Александровна уговорила сына дать откровенные показания о тех, кто стоял за спиной их организации, ибо Толстой был уверен, что студенты были лишь орудием в чьих-то более страшных руках.
1 апреля в 10 часов утра свидание состоялось. Оно проходило не в камере, а в отдельной комнате, но в присутствии одного из офицеров, и продолжалось два часа. Потом было и еще несколько свиданий. Мать уговаривала его раскаяться и уверяла, что в этом случае ему сохранят жизнь, но он категорически заявил, что это невозможно и что он должен умереть. Уже на первом свидании Александр плакал и обнимал колени матери. Более того, он понимал, что грядущая кара – справедлива, сказав матери на одном из свиданий:
– Я хотел убить человека – значит, и меня могут убить.
* * *
1 апреля всем обвиняемым по делу о подготовке покушения на «жизнь священной особы государя императора» было вручено обвинительное заключение. Всего перед судом должны были предстать 14 человек, а еще одна обвиняемая – Анна Сердюкова – была выделена особо, так как ей вменялось в вину только то, что она, зная о готовящемся преступлении, не довела об этом до сведения полиции.Вслед за тем дело было передано в Особое присутствие Правительствующего Сената, которое 15 апреля и вынесло приговор. Пятеро обвиняемых – Генералов, Андреюшкин, Осипанов, Шевырев и Ульянов – были приговорены к повешению и казнены в Шлиссельбурге 8 мая, остальные – к разным срокам каторги и ссылки, а Сердюкова – к двум годам тюрьмы. Одним из осужденных был член Виленской организации «Народной воли» поляк Юзеф Пилсудский, получивший 15 лет каторги. Впоследствии он стал основателем независимой Польши, отстоявшим ее свободу в боях с Красной Армией.
* * *
А через полтора года произошло еще одно чрезвычайное происшествие.Одной из наиболее трагических страниц в жизни Александра III и его семьи оказался совершенно неожиданно день 17 октября 1888 года.
В этот день император, императрица и их дети возвращались в Петербург из поездки по югу России, и их поезд проходил в 47 верстах к югу от Харькова – между станциями Тарановка и Борки. Был полдень, и вся семья и свита собрались за завтраком в вагоне-столовой. Погода была холодная и дождливая. Состав, который тащили два мощных товарных паровоза, спускался с шестисаженной насыпи, пролегавшей через широкий и глубокий овраг. Как потом установили, скорость поезда была 64 версты в час.
И вдруг произошел сильный толчок, за ним – второй, раздался страшный треск, вагон сорвался с колес, пол растрескался, стены вагона разошлись и крыша съехала вперед, образовав косой навес над столом. Царь, вскочив, подставил плечи под тот край крыши, который еще не опустился вниз, и держал ее до тех пор, пока его жена, дети и свита не вылезли из-под остатков вагона.
К счастью, все сотрапезники остались невредимы, только сам царь получил настолько сильный удар в бедро, что находившийся в кармане его брюк серебряный портсигар оказался сплющенным. (Впоследствии этот удар способствовал развитию болезни почек, от которой царь и скончался через шесть лет.) Дочь Ольгу и сына Михаила выбросило на полотно, но и они отделались лишь ушибами. Зато все другие вагоны превратились в груду обломков.
Александр тут же возглавил работу по спасению людей и вместе со всеми разгребал куски железа и дерева, вытаскивал из-под руин убитых и раненых. А только убитых оказалось более двадцати. Мария Федоровна, в одном платье, с непокрытой головой, под холодным дождем перевязывала раненых, пока через несколько часов не подоспела помощь.
Весь дальнейший пятидневный путь в Петербург превратился в триумфальное шествие, во время которого не умолкали колокола всех церквей, воздававших хвалу Господу за чудесное избавление от смерти царской фамилии.
Потом этот день – 17 октября – в семье Романовых всегда отмечали как день проявления к ним милости Божьей, и отмечали его церковными службами и широкой благотворительностью.
Расследование возглавил знаменитый юрист, литератор и общественный деятель, о котором уже говорилось в этой книге, А. Ф. Кони. В случившемся он не обнаружил злого умысла, но выявил вопиющую халатность, техническую безграмотность и технологическую отсталость железнодорожного строительства. Оказалось, что царский поезд тянул не пассажирский паровоз, а два мощных товарных со скоростью, которая была недопустимо высокой для русской железной дороги с облегченными рельсами, деревянными шпалами и песочным балластом. (В Европе рельсы были тяжелее, шпалы делались из железа, а насыпи имели не песок, а щебенку.) Кони установил, что незадолго до этого управляющий юго-западными железными дорогами С. Ю. Витте обратил внимание министра путей сообщения адмирала К. Н. Посвета на недопустимость и опасность такого рода способов движения императорских поездов. Посвет на это письмо не отреагировал и вынужден был после катастрофы уйти в отставку, а Витте стал директором Департамента железных дорог в Министерстве финансов, начав свою блистательную карьеру, завершившуюся постом Председателя Совета Министров.
Женитьба младшего сына Александра III Павла на греческой принцессе Александре из династии Глюксбургов
В 1889 году состоялась свадьба дочери короля Греции Георгиоса I и Ольги Константиновны – принцессы Александры с младшим братом императора Александра III Великим князем Павлом.
Пятью годами раньше состоялась свадьба Великого князя Сергея Александровича с Елизаветой Гессенской, которая была на шесть лет старше принцессы Александры. В 1889 году им было по 19 и 25 лет, а разница в возрасте между братьями – Сергеем и Павлом – составляла менее трех лет.
Кроме того, братья были очень дружны, это повлияло на отношения между их женами, которые стали близкими подругами и буквально не разлучались друг с другом.
Едва ли есть основания еще раз повторять традиционный ход свадьбы. Так же гремели артиллерийские залпы, так же звенели сотни колоколов, рекой лилось вино, шумели балы и горели огни фейерверков.
Следует отметить, что после свадьбы Павла и Александры заметно улучшились взаимоотношения между Сергеем Александровичем и его женой Елизаветой Федоровной: супруги возобновили поездки в Ильинское, возвращаясь на время к простой жизни на природе, загорая, купаясь, собирая грибы и ягоды.
Правда, к близости Сергея и Елизавету Федоровну это не привело, а почему так случилось, отвечает Великий князь Александр Михайлович – тонкий психолог и умный наблюдатель, так характеризовавший Елизавету Федоровну: «Трудно было придумать больший контраст, чем между этими двумя супругами. Редкая красота, замечательный ум, тонкий юмор, ангельское терпение, благородное сердце – таковы были добродетели этой удивительной женщины. Было больно, что женщина ее качеств связала свою судьбу с таким человеком… Я отдал бы десять лет жизни, чтобы она не вошла в церковь к венцу об руку с высокомерным Сергеем». Их семейная жизнь не задалась, хотя Елизавета Федоровна тщательно скрывала это, не признаваясь даже своим гессен-дармштадтским родственникам.
Жизнь Павла и Александры Георгиевны, напротив, складывалась очень удачно. 6 апреля 1890 года Александра Георгиевна родила здоровую, хорошенькую девочку, которую назвали Марией. (Именно ее брак в 1908 году с герцогом Вильгельмом Зюдерманландским окажется последним в доме Романовых как правящей династии в России.)
6 сентября 1891 года Александра Георгиевна родила еще одного ребенка. Это был мальчик, названный Дмитрием.
К несчастью, он оказался причиной смерти матери: после родов Александра Георгиевна заболела родовой горячкой и спустя шесть суток умерла.
И Павел Александрович, и все родственники страшно переживали смерть веселой, жизнерадостной, доброжелательной, молодой и красивой женщины.
Елизавета Федоровна тут же удочерила и усыновила двух сирот. И Сергей Александрович сразу же поддержал свою жену.
Овдовевший Павел Александрович сам очень тяжело заболел, и врачи настоятели на его отъезде в Италию. Он уехал, не беспокоясь о судьбе Машеньки и Мити, оказавшихся на руках Елизаветы Федоровны.
…Впоследствии то, что эти дети оказались рядом с Елизаветой Федоровной, сыграет свою роль в одном из важных событий в истории.
Пятью годами раньше состоялась свадьба Великого князя Сергея Александровича с Елизаветой Гессенской, которая была на шесть лет старше принцессы Александры. В 1889 году им было по 19 и 25 лет, а разница в возрасте между братьями – Сергеем и Павлом – составляла менее трех лет.
Кроме того, братья были очень дружны, это повлияло на отношения между их женами, которые стали близкими подругами и буквально не разлучались друг с другом.
Едва ли есть основания еще раз повторять традиционный ход свадьбы. Так же гремели артиллерийские залпы, так же звенели сотни колоколов, рекой лилось вино, шумели балы и горели огни фейерверков.
Следует отметить, что после свадьбы Павла и Александры заметно улучшились взаимоотношения между Сергеем Александровичем и его женой Елизаветой Федоровной: супруги возобновили поездки в Ильинское, возвращаясь на время к простой жизни на природе, загорая, купаясь, собирая грибы и ягоды.
Правда, к близости Сергея и Елизавету Федоровну это не привело, а почему так случилось, отвечает Великий князь Александр Михайлович – тонкий психолог и умный наблюдатель, так характеризовавший Елизавету Федоровну: «Трудно было придумать больший контраст, чем между этими двумя супругами. Редкая красота, замечательный ум, тонкий юмор, ангельское терпение, благородное сердце – таковы были добродетели этой удивительной женщины. Было больно, что женщина ее качеств связала свою судьбу с таким человеком… Я отдал бы десять лет жизни, чтобы она не вошла в церковь к венцу об руку с высокомерным Сергеем». Их семейная жизнь не задалась, хотя Елизавета Федоровна тщательно скрывала это, не признаваясь даже своим гессен-дармштадтским родственникам.
Жизнь Павла и Александры Георгиевны, напротив, складывалась очень удачно. 6 апреля 1890 года Александра Георгиевна родила здоровую, хорошенькую девочку, которую назвали Марией. (Именно ее брак в 1908 году с герцогом Вильгельмом Зюдерманландским окажется последним в доме Романовых как правящей династии в России.)
6 сентября 1891 года Александра Георгиевна родила еще одного ребенка. Это был мальчик, названный Дмитрием.
К несчастью, он оказался причиной смерти матери: после родов Александра Георгиевна заболела родовой горячкой и спустя шесть суток умерла.
И Павел Александрович, и все родственники страшно переживали смерть веселой, жизнерадостной, доброжелательной, молодой и красивой женщины.
Елизавета Федоровна тут же удочерила и усыновила двух сирот. И Сергей Александрович сразу же поддержал свою жену.
Овдовевший Павел Александрович сам очень тяжело заболел, и врачи настоятели на его отъезде в Италию. Он уехал, не беспокоясь о судьбе Машеньки и Мити, оказавшихся на руках Елизаветы Федоровны.
…Впоследствии то, что эти дети оказались рядом с Елизаветой Федоровной, сыграет свою роль в одном из важных событий в истории.
Любовь Цесаревича
И вновь возвратимся к наследнику престола. Николай много занимался, любил верховую езду, гимнастику, катание на лодках, ходил на охоту, не чурался физической работы – убирал снег, колол и пилил дрова, сам чистил коня и потому был крепок, вынослив и силен.
К 20 годам он вполне сформировался, и немудрено, что его посетило и первое чувство, к сожалению, не к той девушке, которая могла бы стать его невестой.
Героиней стала семнадцатилетняя выпускница балетного класса Императорского театрального училища, в ближайшем будущем прима-балерина, чуть позже выдающаяся танцовщица, а затем и великая русская балерина – Матильда Кшесинская. Она родилась в балетной семье 19 августа 1872 года и таким образом была на четыре года младше Николая.
Ее полное имя при крещении по католическому обряду было – Матильда-Мария, но потом девочку стали звать просто Матильдой. В семье Кшесинских сохранилось романтическое предание о том, что их предок, прадед Матильды, был графом Красинским, но из-за крупной имущественной тяжбы, грозившей ему смертью, вынужден был тайно бежать в Париж и там, из предосторожности, скрыл свой титул и подлинное имя и стал называть себя простым дворянином Кшесинским.
Отцом Матильды-Марии был артист балета Адам-Феликс Кшесинский, но на русский лад ее именовали Матильдой Феликсовной. Когда девочке исполнилось восемь лет, она стала воспитанницей балетного класса Петербургского императорского театрального училища. Мать Матильды в свое время тоже закончила это училище.
Матильда была самым младшим – тринадцатым – ребенком в семье, но назвать ее жизнь несчастной едва ли возможно.
23 марта 1890 года состоялся выпускной экзамен, на котором присутствовала вся царская семья и сам Александр III с императрицей. Был на этом спектакле и цесаревич Николай.
После того как выпускной спектакль закончился, Александр с цесаревичем прошли в зал, где их ожидали преподаватели, выпускницы и выпускники, и царь, не дожидаясь официального представления, зычно спросил:
– А где же Кшесинская?
И когда ее подвели к нему, Александр пожал ей руку и сказал:
– Будьте украшением и славою нашего балета.
В своих «Воспоминаниях», законченных через семьдесят лет после этого, балерина писала: «Слова государя звучали для меня как приказ. Быть славой и украшением русского балета – вот то, что теперь волновало мое воображение. Оправдать доверие государя – было для меня новой задачей, которой я решила посвятить мои силы».
Когда после этого все педагоги и бывшие ученики, а ныне уже артисты Императорского балета, уселись за праздничный стол, Александр посадил Матильду между собой и цесаревичем и, улыбаясь, сказал:
– Смотрите только не флиртуйте слишком.
Кшесинская сразу же влюбилась в цесаревича и, когда прощалась с ним, то поняла это очень отчетливо. То же самое случилось и с Николаем, и он стал искать встречи с юной балериной, но у нее были строгие родители, а за цесаревичем неотступно следили, и таким образом встретиться им было весьма затруднительно.
Свой первый сезон Кшесинская начала выступлениями в большом деревянном Красносельском театре, построенном для офицеров гвардии, проводившей именно там летние лагерные сборы. Летом 1890 года на этих сборах был и Николай и не упускал случая увидеть прелестную восемнадцатилетнюю балерину.
С 10 июля по 1 августа в его дневнике пять раз упоминается Кшесинская, но ничего, кроме мимолетных разговоров и дразнящих воспоминаний, записи эти не содержат.
Николай попросил своего товарища по гусарскому полку Евгения Волкова сделать что-нибудь, чтобы Кшесинская встретилась с ним, но и тут, по тем же причинам, что и прежде, свидание не состоялось. А 23 октября 1890 года и Николай, и Волков уехали из Петербурга в большое, почти кругосветное путешествие, и цесаревич увиделся с Кшесинской только через девять месяцев – 4 августа 1891 года.
К 20 годам он вполне сформировался, и немудрено, что его посетило и первое чувство, к сожалению, не к той девушке, которая могла бы стать его невестой.
Героиней стала семнадцатилетняя выпускница балетного класса Императорского театрального училища, в ближайшем будущем прима-балерина, чуть позже выдающаяся танцовщица, а затем и великая русская балерина – Матильда Кшесинская. Она родилась в балетной семье 19 августа 1872 года и таким образом была на четыре года младше Николая.
Ее полное имя при крещении по католическому обряду было – Матильда-Мария, но потом девочку стали звать просто Матильдой. В семье Кшесинских сохранилось романтическое предание о том, что их предок, прадед Матильды, был графом Красинским, но из-за крупной имущественной тяжбы, грозившей ему смертью, вынужден был тайно бежать в Париж и там, из предосторожности, скрыл свой титул и подлинное имя и стал называть себя простым дворянином Кшесинским.
Отцом Матильды-Марии был артист балета Адам-Феликс Кшесинский, но на русский лад ее именовали Матильдой Феликсовной. Когда девочке исполнилось восемь лет, она стала воспитанницей балетного класса Петербургского императорского театрального училища. Мать Матильды в свое время тоже закончила это училище.
Матильда была самым младшим – тринадцатым – ребенком в семье, но назвать ее жизнь несчастной едва ли возможно.
23 марта 1890 года состоялся выпускной экзамен, на котором присутствовала вся царская семья и сам Александр III с императрицей. Был на этом спектакле и цесаревич Николай.
После того как выпускной спектакль закончился, Александр с цесаревичем прошли в зал, где их ожидали преподаватели, выпускницы и выпускники, и царь, не дожидаясь официального представления, зычно спросил:
– А где же Кшесинская?
И когда ее подвели к нему, Александр пожал ей руку и сказал:
– Будьте украшением и славою нашего балета.
В своих «Воспоминаниях», законченных через семьдесят лет после этого, балерина писала: «Слова государя звучали для меня как приказ. Быть славой и украшением русского балета – вот то, что теперь волновало мое воображение. Оправдать доверие государя – было для меня новой задачей, которой я решила посвятить мои силы».
Когда после этого все педагоги и бывшие ученики, а ныне уже артисты Императорского балета, уселись за праздничный стол, Александр посадил Матильду между собой и цесаревичем и, улыбаясь, сказал:
– Смотрите только не флиртуйте слишком.
Кшесинская сразу же влюбилась в цесаревича и, когда прощалась с ним, то поняла это очень отчетливо. То же самое случилось и с Николаем, и он стал искать встречи с юной балериной, но у нее были строгие родители, а за цесаревичем неотступно следили, и таким образом встретиться им было весьма затруднительно.
Свой первый сезон Кшесинская начала выступлениями в большом деревянном Красносельском театре, построенном для офицеров гвардии, проводившей именно там летние лагерные сборы. Летом 1890 года на этих сборах был и Николай и не упускал случая увидеть прелестную восемнадцатилетнюю балерину.
С 10 июля по 1 августа в его дневнике пять раз упоминается Кшесинская, но ничего, кроме мимолетных разговоров и дразнящих воспоминаний, записи эти не содержат.
Николай попросил своего товарища по гусарскому полку Евгения Волкова сделать что-нибудь, чтобы Кшесинская встретилась с ним, но и тут, по тем же причинам, что и прежде, свидание не состоялось. А 23 октября 1890 года и Николай, и Волков уехали из Петербурга в большое, почти кругосветное путешествие, и цесаревич увиделся с Кшесинской только через девять месяцев – 4 августа 1891 года.
Почти «Кругосветка»
Образовательные путешествия стали в доме Романовых с давних пор стойкой и обязательной традицией, которой непременно завершалось обучение наследников престола.
Начиная с Павла I, каждый из цесаревичей направлялся за границу, для того чтобы «мир посмотреть и себя показать», для того чтобы лучше понять, каково отношение к России в других странах и что из увиденного можно с пользой для России использовать в своей стране по возвращении на Родину.
Разумеется, вместе с тем одно из первых мест занимало ознакомление с культурой разных стран, с их наукой, искусством, обычаями, традициями и бытом всех слоев общества.
Путешествие, которое предстояло совершить цесаревичу Николаю, было наиболее грандиозным из всех, когда-либо предпринимаемых в царской семье. Практически это было кругосветное путешествие по суше и по морю, которое сначала должно было идти от Санкт-Петербурга на Запад, а вернуться в столицу России цесаревич должен был с Востока – из Владивостока, проехав весь русский Дальний Восток, Сибирь и Зауралье.
Сюжет о путешествии цесаревича Николая очень интересен, но он никак не затрагивает главной темы этой книги, поэтому автор считает возможным обозначить его пунктиром, отослав заинтересовавшихся читателей к трехтомнику князя Э. Э. Ухтомского, «Путешествие на Восток», тт. 1 – 3, СПб., 1893—1897, к тому же содержащему сотни прекрасных иллюстраций.
Ограничимся тем, что перечислим основные вехи путешествия.
21 октября 1890 года Николай и пятеро членов его свиты отправились в Варшаву, затем проехали в Вену и оттуда в Триест, где на рейде их уже ждали три русских корабля во главе с фрегатом «Память Азова».
На фрегате дошли они до Греции и, осмотрев ее достопримечательности, взяли на борт троюродного брата Николая – греческого принца Георгиоса.
Из Греции корабли пошли в Египет, и после пребывания в Каире и плавания по Нилу с осмотром пирамид и множества храмов эскадра направилась к Индии.
11 декабря путешественники прибыли в Бомбей и отсюда отправились в поездку по Индии, которая заняла пятьдесят дней – до 30 января 1891 года. Они посетили Гуджерат, Ахмадабад, Джайпур, Лахор, «Рим индусов» – Бенарес и «индийский Петербург» – Калькутту.
Возвратившись поездом в Бомбей, цесаревич и его свита пошли морем на Цейлон, а оттуда – в Сингапур и на остров Яву.
После этого Николай побывал в королевстве Сиам, чью столицу – Бангкок – из-за обилия каналов называли «Венецией тропиков», и направился в столицу французской колонии Кохинхина – Сайгон. (Теперь Сиам называется Королевством Таиланд, а Кохинхина – Республикой Вьетнам. Название столицы Таиланда осталось прежним, а город Сайгон переименован в Хошимин.)
Вслед за тем путешественники нанесли непродолжительные визиты в Гонконг и Кантон – первый на их пути китайский город (ныне – Гуанчжоу).
3 апреля 1891 года эскадра бросила якоря неподалеку от Шанхая. Отсюда Николай прошел на ожидавшем его русском пароходе «Владивосток» 1200 миль по реке Янцзы, до города Ханькоу, где располагалась русская чаеторговая компания, закупавшая китайский чай ежегодно на 10 – 12 миллионов золотых рублей.
15 апреля русская эскадра пришла в японский порт Нагасаки, откуда и начался визит в Японию. Посетив древнюю столицу Японии – Киото, Николай решил проехать в соседний городок Оцу в колясках рикш.
…Когда кортеж колясок проезжал по улице, из толпы вдруг выскочил человек в форме полицейского и ударил Николая саблей по голове. Николай выпрыгнул из коляски и набросился на обидчика. На помощь к нему тут же кинулся греческий принц Георгиос, они свалили покушавшегося и с помощью еще двух рикш повязали его. Им оказался самурай Тсуда Само – фанатик-националист, действовавший по собственной инициативе.
Александр III тут же, по телеграфу, приказал прервать путешествие и плыть из Японии во Владивосток.
11 мая 1891 года цесаревич прибыл во Владивосток. 19 мая он высыпал первую тачку земли в полотно Великой Транссибирской магистрали, которая пошла на запад, и положил первый камень в фундамент будущего железнодорожного вокзала Владивостока.
21 мая Николай со свитой выехал на запад в пролетках, через три дня, доехав до Амура, погрузился на пароход и то плыл по реке, то ехал в колясках через Хабаровск, Читу, Иркутск, Красноярск, Томск, Сургут, Тобольск, Омск, Оренбург и Уральск.
От Владивостока до Уральска цесаревич проехал в экипажах и на пароходах 8486 верст.
1 августа Николай со свитой погрузился в пассажирский вагон только что построенной Оренбургской железной дороги и через Самару и Москву утром 4 августа 1891 года прибыл в Санкт-Петербург.
…Это путешествие дало цесаревичу очень много: он увидел мир и, что, пожалуй, особенно важно, не традиционную для его
предшественников – русских цесаревичей – Европу, а главные очаги древних цивилизаций – Грецию, Египет, Индию, Китай, Японию, а потом и всю собственную страну – мост между Европой и Азией, в которой переплавились, все же не слившись воедино, десятки народов, государств и цивилизаций.
Из этого он мог сделать сравнения и выводы. Однако если сравнения цесаревичу еще кое-как удавались, то правильных выводов, к глубокому сожалению, сделать он не смог, что весьма красноречиво подтвердила вся его последующая жизнь.
Начиная с Павла I, каждый из цесаревичей направлялся за границу, для того чтобы «мир посмотреть и себя показать», для того чтобы лучше понять, каково отношение к России в других странах и что из увиденного можно с пользой для России использовать в своей стране по возвращении на Родину.
Разумеется, вместе с тем одно из первых мест занимало ознакомление с культурой разных стран, с их наукой, искусством, обычаями, традициями и бытом всех слоев общества.
Путешествие, которое предстояло совершить цесаревичу Николаю, было наиболее грандиозным из всех, когда-либо предпринимаемых в царской семье. Практически это было кругосветное путешествие по суше и по морю, которое сначала должно было идти от Санкт-Петербурга на Запад, а вернуться в столицу России цесаревич должен был с Востока – из Владивостока, проехав весь русский Дальний Восток, Сибирь и Зауралье.
Сюжет о путешествии цесаревича Николая очень интересен, но он никак не затрагивает главной темы этой книги, поэтому автор считает возможным обозначить его пунктиром, отослав заинтересовавшихся читателей к трехтомнику князя Э. Э. Ухтомского, «Путешествие на Восток», тт. 1 – 3, СПб., 1893—1897, к тому же содержащему сотни прекрасных иллюстраций.
Ограничимся тем, что перечислим основные вехи путешествия.
21 октября 1890 года Николай и пятеро членов его свиты отправились в Варшаву, затем проехали в Вену и оттуда в Триест, где на рейде их уже ждали три русских корабля во главе с фрегатом «Память Азова».
На фрегате дошли они до Греции и, осмотрев ее достопримечательности, взяли на борт троюродного брата Николая – греческого принца Георгиоса.
Из Греции корабли пошли в Египет, и после пребывания в Каире и плавания по Нилу с осмотром пирамид и множества храмов эскадра направилась к Индии.
11 декабря путешественники прибыли в Бомбей и отсюда отправились в поездку по Индии, которая заняла пятьдесят дней – до 30 января 1891 года. Они посетили Гуджерат, Ахмадабад, Джайпур, Лахор, «Рим индусов» – Бенарес и «индийский Петербург» – Калькутту.
Возвратившись поездом в Бомбей, цесаревич и его свита пошли морем на Цейлон, а оттуда – в Сингапур и на остров Яву.
После этого Николай побывал в королевстве Сиам, чью столицу – Бангкок – из-за обилия каналов называли «Венецией тропиков», и направился в столицу французской колонии Кохинхина – Сайгон. (Теперь Сиам называется Королевством Таиланд, а Кохинхина – Республикой Вьетнам. Название столицы Таиланда осталось прежним, а город Сайгон переименован в Хошимин.)
Вслед за тем путешественники нанесли непродолжительные визиты в Гонконг и Кантон – первый на их пути китайский город (ныне – Гуанчжоу).
3 апреля 1891 года эскадра бросила якоря неподалеку от Шанхая. Отсюда Николай прошел на ожидавшем его русском пароходе «Владивосток» 1200 миль по реке Янцзы, до города Ханькоу, где располагалась русская чаеторговая компания, закупавшая китайский чай ежегодно на 10 – 12 миллионов золотых рублей.
15 апреля русская эскадра пришла в японский порт Нагасаки, откуда и начался визит в Японию. Посетив древнюю столицу Японии – Киото, Николай решил проехать в соседний городок Оцу в колясках рикш.
…Когда кортеж колясок проезжал по улице, из толпы вдруг выскочил человек в форме полицейского и ударил Николая саблей по голове. Николай выпрыгнул из коляски и набросился на обидчика. На помощь к нему тут же кинулся греческий принц Георгиос, они свалили покушавшегося и с помощью еще двух рикш повязали его. Им оказался самурай Тсуда Само – фанатик-националист, действовавший по собственной инициативе.
Александр III тут же, по телеграфу, приказал прервать путешествие и плыть из Японии во Владивосток.
11 мая 1891 года цесаревич прибыл во Владивосток. 19 мая он высыпал первую тачку земли в полотно Великой Транссибирской магистрали, которая пошла на запад, и положил первый камень в фундамент будущего железнодорожного вокзала Владивостока.
21 мая Николай со свитой выехал на запад в пролетках, через три дня, доехав до Амура, погрузился на пароход и то плыл по реке, то ехал в колясках через Хабаровск, Читу, Иркутск, Красноярск, Томск, Сургут, Тобольск, Омск, Оренбург и Уральск.
От Владивостока до Уральска цесаревич проехал в экипажах и на пароходах 8486 верст.
1 августа Николай со свитой погрузился в пассажирский вагон только что построенной Оренбургской железной дороги и через Самару и Москву утром 4 августа 1891 года прибыл в Санкт-Петербург.
…Это путешествие дало цесаревичу очень много: он увидел мир и, что, пожалуй, особенно важно, не традиционную для его
предшественников – русских цесаревичей – Европу, а главные очаги древних цивилизаций – Грецию, Египет, Индию, Китай, Японию, а потом и всю собственную страну – мост между Европой и Азией, в которой переплавились, все же не слившись воедино, десятки народов, государств и цивилизаций.
Из этого он мог сделать сравнения и выводы. Однако если сравнения цесаревичу еще кое-как удавались, то правильных выводов, к глубокому сожалению, сделать он не смог, что весьма красноречиво подтвердила вся его последующая жизнь.
Николай Романов и Матильда Кшесинская
Итак, Николай приехал в Петербург утром 4 августа 1891 года и сразу же отправился в Красное село, где проводили лето его мать и отец. Ему было о чем рассказать родителям, но в тот же вечер он поехал в театр, где выступала Кшесинская. Однако осенью 1891 года они не встречались, потому что вскоре Николай вместе с родителями уехал в Данию и возвратился лишь в конце года.
За время его отсутствия в семье произошел один из редких скандалов, возникший из-за несогласия Александра III пойти навстречу своему двоюродному брату, Великому князю Михаилу Михайловичу, просившему разрешения жениться на английской графине Софии Торби. Михаилу Михайловичу было уже около тридцати, он занимал должность командира лейб-гвардии Егерского полка, был весел, остроумен и красив, великолепно танцевал и слыл любимцем большого света, где за ним прочно укрепилось прозвище «Миш-Миш».
Когда ему исполнилось двадцать лет, он по правилам, существовавшим в семье Романовых, стал получать ежегодно около 200 тысяч рублей и почти все эти деньги тратил на строительство собственного дворца, мечтая поселить в нем избранницу своего сердца, которую он постоянно искал, но никак не находил. Он влюблялся то в одну девушку, то в другую и всякий раз получал один и тот же ответ: «Она тебе не пара».
Наконец он остановил свой выбор – выбор сердца, а не ума – на английской графине Торби. Однако и на этот раз повторился стандартный отказ: происхождение графини по женской линии довольно сомнительно и потому недостаточно высоко для того, чтобы она могла войти в семью Романовых. Михаил Михайлович не соглашался с такой оценкой и настаивал на том, что София Торби достаточно благородна, хотя ее родословная по женской линии действительно не совсем обычна и, быть может, для царского дома даже неординарна, но именно в этой-то неординарности и состоит весь ее шарм. По женской линии графиня Торби была внучкой А. С. Пушкина. Ее мать Наталья Александровна Пушкина, дочь великого поэта, в первом браке была замужем за М. Л. Дубельтом – сыном преемника Бенкендорфа Л. В. Дубельта. Однако брак ее оказался неудачным, и Наталья Александровна, не добившись развода в России, уехала за границу. Там она довела дело до конца, получила развод и вышла замуж за герцога Нассауского, чей отец был женат на Великой княгине Елизавете Михайловне – внучке Николая I. Для того чтобы брак этот не считался мезальянсом, Наталья Александровна получила титул графини Меренберг. А ее дочь от брака с герцогом, известная как графиня София Торби, все же стала морганатической супругой внука Николая I – Великого князя Михаила Михайловича, пренебрегшего запретом императора и уехавшего в Англию, где он и прожил с Софией Торби до конца своих дней…
Вернувшись из Дании в Петербург и раз побывав в театре, Николай, вдруг понял, что его прежнее влечение к Матильде Кшесинской уже успело перерасти в нечто большее.
В январе 1892-го, совершенно неожиданно, Николай пришел в дом Кшесинских, объяснился, хотя и робко, но вполне определенно о своих чувствах к Матильде, попросил разрешения бывать у нее. С этих пор он стал часто проводить у Матильды вечера, а потом вместе с Николаем, а порой и без него, гостями Кшесинских стали и сыновья Великого князя Михаила Николаевича – Георгий, Александр и Сергей. «Михайловичи», хотя и доводились Николаю двоюродными дядьями, были, как уже упоминалось, почти одного с ним возраста, а Сергей даже на год младше своего племянника – и это делало вечера у Кшесинских равно интересными для всех.
Однажды Николай задержался у Матильды почти до утра. В эту ночь он сказал, что вскоре должен будет уехать в Германию для сватовства. Он назвал и имя невесты – Алиса Гессенская. И Николай, и Матильда понимали, что их любви придет конец, как только будет сыграна свадьба цесаревича с гессенской принцессой, ибо и Николай был однолюбом, и отец-император никогда не позволил бы своему старшему сыну впасть в распутство, имея жену. Кроме того, Николай был очень честен и прямодушен. Он ничего не скрывал от Матильды и привозил с собою дневники, позволял читать ей все, что писал он и о ней, и об Алисе. «Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он, безусловно, любил, – писала Кшесинская. – Вначале он относился к принцессе как-то безразлично, к помолвке и браку – как к неизбежной необходимости. Но он от меня не скрыл затем, что из всех тех, кого ему прочили в невесты, он ее считал наиболее подходящей и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение…
За время его отсутствия в семье произошел один из редких скандалов, возникший из-за несогласия Александра III пойти навстречу своему двоюродному брату, Великому князю Михаилу Михайловичу, просившему разрешения жениться на английской графине Софии Торби. Михаилу Михайловичу было уже около тридцати, он занимал должность командира лейб-гвардии Егерского полка, был весел, остроумен и красив, великолепно танцевал и слыл любимцем большого света, где за ним прочно укрепилось прозвище «Миш-Миш».
Когда ему исполнилось двадцать лет, он по правилам, существовавшим в семье Романовых, стал получать ежегодно около 200 тысяч рублей и почти все эти деньги тратил на строительство собственного дворца, мечтая поселить в нем избранницу своего сердца, которую он постоянно искал, но никак не находил. Он влюблялся то в одну девушку, то в другую и всякий раз получал один и тот же ответ: «Она тебе не пара».
Наконец он остановил свой выбор – выбор сердца, а не ума – на английской графине Торби. Однако и на этот раз повторился стандартный отказ: происхождение графини по женской линии довольно сомнительно и потому недостаточно высоко для того, чтобы она могла войти в семью Романовых. Михаил Михайлович не соглашался с такой оценкой и настаивал на том, что София Торби достаточно благородна, хотя ее родословная по женской линии действительно не совсем обычна и, быть может, для царского дома даже неординарна, но именно в этой-то неординарности и состоит весь ее шарм. По женской линии графиня Торби была внучкой А. С. Пушкина. Ее мать Наталья Александровна Пушкина, дочь великого поэта, в первом браке была замужем за М. Л. Дубельтом – сыном преемника Бенкендорфа Л. В. Дубельта. Однако брак ее оказался неудачным, и Наталья Александровна, не добившись развода в России, уехала за границу. Там она довела дело до конца, получила развод и вышла замуж за герцога Нассауского, чей отец был женат на Великой княгине Елизавете Михайловне – внучке Николая I. Для того чтобы брак этот не считался мезальянсом, Наталья Александровна получила титул графини Меренберг. А ее дочь от брака с герцогом, известная как графиня София Торби, все же стала морганатической супругой внука Николая I – Великого князя Михаила Михайловича, пренебрегшего запретом императора и уехавшего в Англию, где он и прожил с Софией Торби до конца своих дней…
Вернувшись из Дании в Петербург и раз побывав в театре, Николай, вдруг понял, что его прежнее влечение к Матильде Кшесинской уже успело перерасти в нечто большее.
В январе 1892-го, совершенно неожиданно, Николай пришел в дом Кшесинских, объяснился, хотя и робко, но вполне определенно о своих чувствах к Матильде, попросил разрешения бывать у нее. С этих пор он стал часто проводить у Матильды вечера, а потом вместе с Николаем, а порой и без него, гостями Кшесинских стали и сыновья Великого князя Михаила Николаевича – Георгий, Александр и Сергей. «Михайловичи», хотя и доводились Николаю двоюродными дядьями, были, как уже упоминалось, почти одного с ним возраста, а Сергей даже на год младше своего племянника – и это делало вечера у Кшесинских равно интересными для всех.
Однажды Николай задержался у Матильды почти до утра. В эту ночь он сказал, что вскоре должен будет уехать в Германию для сватовства. Он назвал и имя невесты – Алиса Гессенская. И Николай, и Матильда понимали, что их любви придет конец, как только будет сыграна свадьба цесаревича с гессенской принцессой, ибо и Николай был однолюбом, и отец-император никогда не позволил бы своему старшему сыну впасть в распутство, имея жену. Кроме того, Николай был очень честен и прямодушен. Он ничего не скрывал от Матильды и привозил с собою дневники, позволял читать ей все, что писал он и о ней, и об Алисе. «Мною он был очень увлечен, ему нравилась обстановка наших встреч, и меня он, безусловно, любил, – писала Кшесинская. – Вначале он относился к принцессе как-то безразлично, к помолвке и браку – как к неизбежной необходимости. Но он от меня не скрыл затем, что из всех тех, кого ему прочили в невесты, он ее считал наиболее подходящей и что к ней его влекло все больше и больше, что она будет его избранницей, если на то последует родительское разрешение…