Страница:
Кириллу было разрешено только повидаться со своими товарищами из Гвардейского экипажа и проститься с офицерами в кают-компании своего корабля.
Кирилл уехал и продолжал жить за границей. Николай же со временем все более успокаивался, и когда 20 января 1907 года в семье опального кузена родилась дочь Мария, ей был дарован титул Светлейшей княжны, присвоена фамилия «Кирилловской» и отпущено 12 500 рублей в год на обучение. Было постановлено, что если у супругов появятся новые дети, то и на них будут распространяться те же права.
Еще через пять месяцев Именным указом от 15 июля 1907 года постановлялось:
«Супругу Его Императорского Высочества Великого князя Кирилла Владимировича именовать Великою княгинею Викторией Федоровной с титулом Императорского Высочества, а родившуюся от брака Великого князя Кирилла Владимировича с Великою княгинею Викториею Федоровной дочь, нареченную при Святом крещении Мариею, признавать Княжною Крови Императорской, с принадлежащим правнукам императора титулом Высочества».
А когда в 1908 году скончался Великий князь Алексей Александрович, приходившийся Кириллу дядей, то Николай II разрешил кузену приехать в Царское Село на панихиду по покойному и возвел его снова в звание своего флигель-адъютанта.
Кирилл Владимирович после этого вернулся в Россию, и инцидент был исчерпан.
Супруги получили в свое распоряжение небольшой дворец в Царском Селе.
Кирилл, имевший в 1910 году чин капитана 1-го ранга, в 1912 году был назначен капитаном крейсера «Олег».
Однако он не смог преодолеть чувство страха перед морем, все время ощущая ужас, который испытал при гибели «Петропавловска». И 17 декабря 1913 года он был освобожден от командования кораблем…
Явление «Старца Григория»
Брак великой княжны Марии Павловны и принца Вильгельма Шведского, герцога Зюдерманландского
Кирилл уехал и продолжал жить за границей. Николай же со временем все более успокаивался, и когда 20 января 1907 года в семье опального кузена родилась дочь Мария, ей был дарован титул Светлейшей княжны, присвоена фамилия «Кирилловской» и отпущено 12 500 рублей в год на обучение. Было постановлено, что если у супругов появятся новые дети, то и на них будут распространяться те же права.
Еще через пять месяцев Именным указом от 15 июля 1907 года постановлялось:
«Супругу Его Императорского Высочества Великого князя Кирилла Владимировича именовать Великою княгинею Викторией Федоровной с титулом Императорского Высочества, а родившуюся от брака Великого князя Кирилла Владимировича с Великою княгинею Викториею Федоровной дочь, нареченную при Святом крещении Мариею, признавать Княжною Крови Императорской, с принадлежащим правнукам императора титулом Высочества».
А когда в 1908 году скончался Великий князь Алексей Александрович, приходившийся Кириллу дядей, то Николай II разрешил кузену приехать в Царское Село на панихиду по покойному и возвел его снова в звание своего флигель-адъютанта.
Кирилл Владимирович после этого вернулся в Россию, и инцидент был исчерпан.
Супруги получили в свое распоряжение небольшой дворец в Царском Селе.
Кирилл, имевший в 1910 году чин капитана 1-го ранга, в 1912 году был назначен капитаном крейсера «Олег».
Однако он не смог преодолеть чувство страха перед морем, все время ощущая ужас, который испытал при гибели «Петропавловска». И 17 декабря 1913 года он был освобожден от командования кораблем…
Явление «Старца Григория»
1 ноября 1905 года Николай записал в дневнике: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим – Григорием из Тобольской губернии…» – это первое упоминание о Распутине в дневнике царя, с которым он и царица познакомились у сестер-черногорок.
Сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях и они упомянули и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни, и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю и Александре Федоровне.
Это знакомство оказалось воистину судьбоносным. О Распутине написаны десятки книг и сотни статей. В свое время иеромонах Илиодор, в миру Сергей Труфанов, – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина, – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи. И сегодня мало кто знает всю правду об этом человеке. Отбрасывая домыслы и слухи, расскажем о нем то, что известно.
Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в слободе Покровской, в семье, как говорили тогда, крестьянина-середняка. В начале жизни никто не замечал за ним ничего особенного, за исключением, быть может, лишь огромной физической силы. Отличался он любовью к выпивке и прекрасному полу, но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными называлась едва ли не половина его односельчан.
В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух дочерей – Матрену и Варвару – и сына Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.
Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми его трубадурами, распространив славу о великом чудотворце и праведнике старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
(Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением… Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».)
Вскоре в Петербурге о старце Григории узнали многие иерархи церкви. Узнал о нем и духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны отец Феофан.
Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга, а ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
Распутин, приведенный Феофаном в Званку, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление. Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог: «Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».
А вот как описывала Распутина одна из светских дам Е. Ф. Джанумова: «Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».
В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно, вскоре же сообщила об этом царице, которая всем ходом событий, особенно же неизлечимой болезнью сына, была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание.
За два последующих года у них были две-три случайных встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой, тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он оставался неотесанным лесовиком, которого не коснулась внешне сторона цивилизации. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, старец редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не рискнула. И потому было решено видеться со старцем у Аннушки, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.
Эти отношения, получившие развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Распутиным связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро установила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то, неплохо знавших жизнь с изнанки и неспособных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное глубокое изумление.
Они не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими воистину нечеловеческими, а прямо-таки космическими силами в служении что Венере, что Бахусу.
До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом, весной 1911 года, довела их до самого премьера П. А. Столыпина.
Столыпин пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал: «Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но и царь, и царица в этом отношении были глухи и слепы. Одной из первых зимой 1910—1911 годов попробовала разоблачить Распутина воспитательница царских дочерей, фрейлина С. И. Тютчева, но она добилась лишь того, что Распутина на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам, сама же фрейлина вскоре после этого разговора получила отставку. Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с Великими княжнами связано с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Афон – Святую гору, где располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.
Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, Великих князей – Николая Николаевича и Петра Николаевича – и стародавних поклонниц, ставших его ненавистницами, – сестер-черногорок.
Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако на сцену выступил преемник Столыпина на посту председателя Совета Министров В. Н. Коковцов и переговорил с Николаем, представив множество неопровержимых фактов. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и императрицу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь, в свое родное село.
Однако влияние Распутина на царя и царицу осталось непоколебимым и их подчинение ему таким же, как и прежде.
Почему же всемогущий повелитель 150 миллионов подданных не имел никакой власти над одним из них? Что связывало высокообразованного и нравственного императора с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Чем «взял» Распутин царя и царицу, повязав их с собою нерасторжимыми узами?
Ответ этому дала Вырубова: «Царь и царица, – говорила она, – верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться».
А что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете, мы уже знаем. А между тем ни один врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.
С конца 1907 года, когда царица впервые попросила его помочь больному сыну, Распутин много раз снимал боли, останавливал кровотечение и усыплял многострадального цесаревича. Несомненно, старец был выдающимся экстрасенсом, гипнотизером и психотерапевтом. Совершенствуясь в своей практике, он брал уроки у известного в Петербурге врача, пользовавшего больных по рецептам тибетской медицины, Петра Александровича Бадмаева. Все это в совокупности приносило удивительные результаты – старец мог прерывать ход болезни не только пассами и внушением, непосредственно находясь возле больного, но и разговаривая с Алексеем по телефону. Более того, на больного ребенка оказывали исцеляющее воздействие даже посланные Распутиным телеграммы. И тому есть множество неопровержимых доказательств.
Сестры встретились с Распутиным на богомолье в Михайловском монастыре, где у них зашла речь о разных болезнях и они упомянули и гемофилию, на что Распутин ответил, что он лечит все болезни, и ее тоже. Милица Николаевна, конечно же, не без умысла спросила о гемофилии и вскоре после этого представила странника Николаю и Александре Федоровне.
Это знакомство оказалось воистину судьбоносным. О Распутине написаны десятки книг и сотни статей. В свое время иеромонах Илиодор, в миру Сергей Труфанов, – сначала друг, а потом непримиримый враг Распутина, – написал о нем книгу «Святой черт». В названии книги Илиодор точно отразил весь диапазон определений, которые применялись по отношению к Распутину: многочисленные его почитатели (и особенно фанатичные почитательницы) считали его святым, а не менее многочисленные враги – исчадием ада.
С момента появления Распутина в Петербурге о нем распространялись самые невероятные слухи. И сегодня мало кто знает всю правду об этом человеке. Отбрасывая домыслы и слухи, расскажем о нем то, что известно.
Родился Григорий Ефимович в 1869 году в Тюменском уезде Тобольской губернии, в слободе Покровской, в семье, как говорили тогда, крестьянина-середняка. В начале жизни никто не замечал за ним ничего особенного, за исключением, быть может, лишь огромной физической силы. Отличался он любовью к выпивке и прекрасному полу, но в сибирских селах это было не в диковину. Да и фамилия его никого не смущала – Распутиными называлась едва ли не половина его односельчан.
В двадцать с небольшим лет он женился на скромной и незлобивой девушке, которая родила ему двух дочерей – Матрену и Варвару – и сына Дмитрия. Отец Распутина, по данному однажды обету, каждый год ходил в Верхотурье, в Николаевский монастырь, но как-то заболел и попросил сходить туда Григория. Проделав неблизкий путь – за Уральский хребет, сотни верст по Сибири, – Григорий вернулся преображенным. Встретившие его по возвращении односельчане решили, что он сошел с ума – Распутин пел, размахивал руками, дико озирался и в церкви пел исступленным голосом. Он бросил пить и курить, перестал есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, по многу часов стоял на молитве. А потом ушел из дома и долго странствовал, обойдя многие святыни России.
Возвратившись в Покровское, он устроил под своим домом моленную и подолгу молился там и пел псалмы в окружении появившихся у него поклонников и поклонниц. Они-то и стали первыми его трубадурами, распространив славу о великом чудотворце и праведнике старце Григории далеко за пределы уезда, а потом и губернии.
(Слово «старец» не следует производить от слова «старик». «Старцами» на Руси называли странников, нищих, независимо от их возраста; так же называли и монахов. Но и для мирян, и для иноков прозвание «старец» непременно предполагало, что человек, его носящий, имеет высокий моральный авторитет, истинную праведность, глубокий ум и постижение Христова Учения. Их называли «божественной свечой». «Старец, – писал Ф. М. Достоевский, – это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением… Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».)
Вскоре в Петербурге о старце Григории узнали многие иерархи церкви. Узнал о нем и духовник Великого князя Петра Николаевича и его жены Великой княгини Милицы Николаевны отец Феофан.
Милица была одной из наиболее убежденных и знаменитых оккультисток и теософов Петербурга, а ее имение Званка, расположенное неподалеку от Петергофа, стало центром, где собирались «избранные» и «посвященные» – провидцы и маги, чародеи и прорицатели, блаженные и кликуши.
Распутин, приведенный Феофаном в Званку, произвел на великокняжескую чету, особенно на Милицу, очень сильное впечатление. Распутин сразу же поражал воображение своей неординарной внешностью и особенно своими глазами. Вот какое описание его внешности оставил французский посол в России Морис Палеолог: «Темные, длинные и плохо расчесанные волосы; черная густая борода; высокий лоб; широкий, выдающийся вперед нос, мускулистый рот. Но все выражение лица сосредоточено в глазах льняно-голубого цвета, блестящих, глубоких, странно притягательных. Взгляд одновременно пронзительный и ласкающий, наивный и лукавый, пристальный и далекий. Когда речь его оживляется, зрачки его как будто заряжаются магнетизмом».
А вот как описывала Распутина одна из светских дам Е. Ф. Джанумова: «Он был в белой вышитой рубашке, навыпуск. Темная борода, удлиненное лицо с глубоко сидящими серыми глазами. Они поразили меня. Они впиваются в вас, как будто сразу до самого дна хотят прощупать, так настойчиво, проницательно смотрят, что даже как-то не по себе делается».
В это полугипнотическое состояние впадали почти все, кто соприкасался с Распутиным. По-видимому, не была исключением и Милица Николаевна. И она, конечно, вскоре же сообщила об этом царице, которая всем ходом событий, особенно же неизлечимой болезнью сына, была подготовлена к тому, чтобы весьма благожелательно отнестись к чудотворцу. Однако первая встреча ни на царя, ни на царицу особого впечатления не произвела, хотя оставила благоприятное воспоминание.
За два последующих года у них были две-три случайных встречи, и только с конца 1907 года Григорий и августейшая чета стали встречаться почти регулярно. Виновницей этого стала фрейлина императрицы Анна Вырубова, в чей дом в Царском Селе часто наведывался старец Григорий. Вечером 12 марта 1908 года, когда Распутин и ставший его другом Феофан в очередной раз сидели у Вырубовой, к ней заехали Николай и Александра Федоровна и с удовольствием провели время, беседуя со старцем. Вскоре беседы и встречи стали повторяться все чаще и чаще, а однажды старец впервые пришел во дворец, но впечатление, произведенное им на тех, кто его видел, было столь неблагоприятным, что царственные супруги решили к себе старца не водить, а встречаться с ним у Вырубовой, тем более что Распутина нельзя было показывать в застолье, потому что он оставался неотесанным лесовиком, которого не коснулась внешне сторона цивилизации. Его секретарь Арон Симанович писал, что, сидя за столом, старец редко пользовался ножом и вилкой, а брал еду с тарелок своими костлявыми и сухими пальцами, правда, непременно чистыми. Большие куски он, как зверь, разрывал на части и запихивал в большой рот, где у него вместо зубов торчали черные корешки. Остатки еды и крошки застревали у него в бороде, и многие не могли смотреть на все это без отвращения.
Возможно, что, находясь за одним столом с царем и царицей, Распутин вел себя более цивилизованно, но все же приглашать его во дворец августейшая чета не рискнула. И потому было решено видеться со старцем у Аннушки, куда они приезжали не только вдвоем, но и с детьми, которые, кстати сказать, сразу же безоглядно полюбили старца: дети росли глубоко религиозными, и их восхищала святость Распутина и его любовь к Богу, проявлявшаяся во время бесед с ними.
Эти отношения, получившие развитие через несколько лет, хранились и Распутиным, и царской семьей, и Вырубовой в глубокой тайне. Однако уже в самом начале знакомства с Распутиным связь царской семьи с неграмотным мужиком оценивалась как некий нонсенс и монарший каприз, могущий привести к нежелательным скандальным последствиям. И потому дворцовый комендант В. А. Дедюлин, обеспокоенный появлением в царской семье неизвестного мужика, который мог оказаться и переодетым революционером, сообщил о Распутине начальнику петербургского охранного отделения генерал-майору А. В. Герасимову. Охранка быстро установила, что опасных политических связей у Распутина нет, но наблюдение за ним установила, и, таким образом, полиции стало известно о другой стороне его жизни – чудовищном разврате, бесконечных оргиях и непомерном пьянстве. Причем сведения, полученные Герасимовым, привели и его самого, и высших чинов петербургской полиции, в общем-то, неплохо знавших жизнь с изнанки и неспособных волноваться по поводу утраченных добродетелей, в неподдельное глубокое изумление.
Они не могли поверить, что простой смертный мог обладать такими воистину нечеловеческими, а прямо-таки космическими силами в служении что Венере, что Бахусу.
До поры до времени сведения эти охранка придержала у себя, но потом, весной 1911 года, довела их до самого премьера П. А. Столыпина.
Столыпин пришел к царю и откровенно выложил все, что узнал, желая раскрыть Николаю II глаза на человека, который представлял серьезную угрозу репутации императора и его семьи. Николай II внимательно выслушал Петра Аркадьевича, поблагодарил за то, что тот искренне ему предан, но в заключение сказал: «Быть может, все, что вы мне говорите, – правда. Но я прошу вас никогда больше мне о Распутине не говорить. Я все равно сделать ничего не могу».
Не один Столыпин сообщал Николаю II и императрице о темных делах старца, но и царь, и царица в этом отношении были глухи и слепы. Одной из первых зимой 1910—1911 годов попробовала разоблачить Распутина воспитательница царских дочерей, фрейлина С. И. Тютчева, но она добилась лишь того, что Распутина на некоторое время перестали пускать к ее воспитанницам, сама же фрейлина вскоре после этого разговора получила отставку. Старец же, узнав о случившемся и догадавшись, что общение его с Великими княжнами связано с раскрытием его второй жизни, решил на время исчезнуть из Петербурга и дать улечься начинающейся буре. Он ушел паломником в Грецию на Афон – Святую гору, где располагались два десятка православных мужских монастырей, а оттуда еще дальше – в Святую землю, в Иерусалим.
Осенью 1911 года, вернувшись в Петербург, старец встретил радушный прием в царской семье и совершенно противоположную реакцию у многочисленных своих недругов – епископа Гермогена, архимандрита Феофана, Великих князей – Николая Николаевича и Петра Николаевича – и стародавних поклонниц, ставших его ненавистницами, – сестер-черногорок.
Феофана отправили в Крым, Гермогена – в Жировицкий монастырь под Гродно. Однако на сцену выступил преемник Столыпина на посту председателя Совета Министров В. Н. Коковцов и переговорил с Николаем, представив множество неопровержимых фактов. Царь решил уступить, чтобы не дискредитировать себя и императрицу, и летом 1912 года старец уехал в Сибирь, в свое родное село.
Однако влияние Распутина на царя и царицу осталось непоколебимым и их подчинение ему таким же, как и прежде.
Почему же всемогущий повелитель 150 миллионов подданных не имел никакой власти над одним из них? Что связывало высокообразованного и нравственного императора с неграмотным и развратным сибирским мужиком? Чем «взял» Распутин царя и царицу, повязав их с собою нерасторжимыми узами?
Ответ этому дала Вырубова: «Царь и царица, – говорила она, – верили ему, как отцу Иоанну Кронштадтскому; страшно ему верили; и когда у них горе было, когда, например, наследник был болен, обращались к нему с просьбою помолиться».
А что значил наследник для несчастных родителей, любивших его больше всего на свете, мы уже знаем. А между тем ни один врач в мире не мог принести мальчику такого облегчения, как старец Григорий.
С конца 1907 года, когда царица впервые попросила его помочь больному сыну, Распутин много раз снимал боли, останавливал кровотечение и усыплял многострадального цесаревича. Несомненно, старец был выдающимся экстрасенсом, гипнотизером и психотерапевтом. Совершенствуясь в своей практике, он брал уроки у известного в Петербурге врача, пользовавшего больных по рецептам тибетской медицины, Петра Александровича Бадмаева. Все это в совокупности приносило удивительные результаты – старец мог прерывать ход болезни не только пассами и внушением, непосредственно находясь возле больного, но и разговаривая с Алексеем по телефону. Более того, на больного ребенка оказывали исцеляющее воздействие даже посланные Распутиным телеграммы. И тому есть множество неопровержимых доказательств.
Брак великой княжны Марии Павловны и принца Вильгельма Шведского, герцога Зюдерманландского
Летом 1907 года царское правительство, возглавляемое П. А. Столыпиным, предприняло ряд решительных мер к разгрому революции.
1 июня в закрытом заседании 2-й Государственной думы председатель Совета Министров П. А. Столыпин сделал следующее заявление: «Имея в виду, что в настоящее время, в связи с обыском в квартире члена Государственной думы Озола (И. П. Озоль – социал-демократ, избран в Риге. – В. Б.), предварительное следствие выяснило главнейшие данные по делу об организации преступного сообщества, в состав которого вошли некоторые члены Государственной думы, и представляется необходимым немедленное принятие мер к обеспечению правильного хода правосудия, я прошу Государственную думу выслушать представителя судебного ведомства, прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты, который ознакомит Государственную думу с постановлением судебного следователя о привлечении нескольких ее членов в качестве обвиняемых».
«Несколько членов Госдумы» – это 55 из 65 депутатов-социалистов, причем 16 из них были арестованы немедленно. Причем почти все они предстали перед судом как виновники подготовки государственного переворота и были сосланы в Сибирь.
Еще до суда над заговорщиками 3 июня 1907 года царским манифестом Дума была распущена. В новую, третью Государственную думу выборы прошли осенью, и победили на них правые партии – октябристы, националисты и др. Третья дума работала под лозунгом: «Сначала успокоение, потом реформы».
И вот, когда в России наступило время успокоения, в царской семье сочли возможным решить одну из брачных проблем, выдав дочь младшего сына Александра II Павла – восемнадцатилетнюю красавицу Великую княжну Марию Павловну за шведского принца, герцога Зюдерманландского Вильгельма, который был чуть старше своей невесты и тоже весьма хорош собой.
После смерти матери, греческой принцессы Александры Георгиевны, и отъезда отца за границу Мария с братом Дмитрием воспитывались в семье бездетных Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны.
Брат и сестра были неразлучны до тех пор, пока в 1901 году Дмитрий не перешел от мамок и нянек к полковнику Лаймингу, начавшему готовить мальчика в офицеры. Именно Мария и Дмитрий были теми детьми, присутствие которых в карете генерал-губернатора Сергея Александровича не позволило эсеру Каляеву 2 февраля 1905 года бросить бомбу. На следующий день, однако, задуманный теракт был осуществлен, Мария Павловна была свидетельницей того, как ее опекунша прибежала во дворец, испачканная кровью, как она металась по комнатам и потом страдала, не желая смертной казни Каляеву.
Убийство Сергея Александровича сразу же сделало детей серьезнее и старше. Вскоре после смерти приемного отца Мария начала задумываться о замужестве.
В это же время над сближением с российским императорским домом задумались и в соседней Швеции. Потенциальным женихом для русской принцессы в шведской королевской семье считали принца Вильгельма, герцога Зюдерманландского, сына кронпринца Швеции Густава.
Идея женитьбы Вильгельма на Марии Павловне возникла в 1906 году, когда девушке было всего 16 лет. Тогда в Санкт-Петербург на неофициальные смотрины приезжал Вильгельм, и Великая княжна понравилась ему, но она была слишком молода для брака, и августейшие стороны условились, что брак может состояться, когда Марии Павловне исполнится 18 лет.
Принц приехал на следующий год, но здесь дал знать себя очень непростой характер своенравной и нередко взбалмошной девушки: Вильгельм не понравился Великой княжне, и она часто намеренно вела себя с ним задиристо, не скрывая своего крутого нрава.
Может быть, как раз это и расположило к ней Вильгельма, ибо другие девушки так с ним себя не вели.
Мария была настоящая сорвиголова: лихо ездила верхом, любила шалости и проказы, была остра на язык и общество слуг и простолюдинов предпочитала светским дамам и кавалерам, которых откровенно недолюбливала.
Когда 6 апреля 1908 года ей исполнилось 18 лет, в Санкт-Петербург снова приехал Вильгельм. Он сделал официальное предложение и получил согласие невесты. Свадьба была назначена на 20 апреля.
Вскоре в Санкт-Петербург прибыл и отец жениха, – шведский король Густав V Бернадот, занявший трон всего полгода назад после смерти своего дяди – Оскара II.
Напомним кратко историю брачных связей между Санкт-Петербургом и Стокгольмом.
Первым шведским королем, претендовавшим на руку принцессы из дома Романовых, был семнадцатилетний Густав IV Ваза, приехавший на смотрины тринадцатилетней внучки Екатерины Великой Александры Павловны.
Короля сопровождал его дядя – регент шведского престола, герцог Зюдерманландский Карл. Их приезд в Санкт-Петербург произошел 13 августа 1796 года. Густав и Карл были приняты с большими почестями, и почти месяц весь сановный город давал в их честь бал за балом и прием за приемом. Смотрины прошли с успехом: жених и невеста понравились друг другу, и во изменение протокола поездки было решено 10 сентября устроить помолвку.
В назначенный день в Зимнем дворце собрались все министры, сенаторы и генералы высших четырех классов, все резиденты и придворные.
Императрица в короне, мантии, со скипетром и державой восседала на троне, а на соседнем с нею – малом троне – сидела невеста.
Жених не появлялся более часа, а затем заявил, что решительно настаивает на переходе Александры Павловны в протестантство, в противном же случае свадьба не состоится.
Императрица, услышав столь неожиданное предложение, потеряла сознание и упала с трона: с нею случился апоплексический удар.
Свадьба не состоялась, а через два месяца Екатерина умерла. И многие считали причиной ее смерти предшествующий удар.
А в 1809 году шведская армия свергла Густава IV с престола, и он бежал из страны.
В августе 1810 года королем Швеции стал сорокалетний маршал Франции Жан-Батист Бернадот, один из лучших полководцев Наполеона Бонапарта. Он вступил на шведский престол под именем Карла XIV Юхана, и с этих пор Швецией стала править династия Бернадотов.
В 1908 году, когда начались переговоры о свадьбе Великой княжны Марии Павловны и шведского кронпринца Вильгельма, Швецией правил король Густав V, правнук Бернадота, а его женой была правнучка Густава IV Вазы, Великая герцогиня Баденская Виктория.
Шведский король Густав V родился в 1858 году, и когда он приехал в Санкт-Петербург на свадьбу к своему сыну и Марии Павловне, ему шел пятидесятый год. Однако на трон он вступил, как уже говорилось, лишь за год перед тем – в 1907 году, потому что, когда в 1872 году умер его отец – король Карл XV, Густаву было всего тринадцать лет.
Карлу XV наследовал его 43-летний брат, вступивший на трон под именем Оскара II и правивший 35 лет – до 1907 года, и только после его смерти королем стал Густав.
Все короли из дома Бернадотов отличались завидным долголетием. Не был исключением и Густав V. Он прожил 92 года и скончался в 1950 году. Забегая вперед, скажем, что Густав V пережил на троне Швеции и Первую, и Вторую мировые войны, придерживаясь нейтралитета и не входя ни в одну из воюющих группировок.
Густав V вошел в историю Швеции как покровитель спорта. Он активно участвовал в Олимпийском движении, добившись того, что V Олимпийские игры в 1912 году проходили в Стокгольме. Король и сам входил в сборную Швеции по теннису и играл в теннис до 90 лет. Густав способствовал развитию в Швеции всех видов спорта, но особое внимание уделял футболу.
Приехав на свадьбу сына в 1908 году, Густав принял участие в подписании двух деклараций о сохранении на Балтике и в Средиземном море статус-кво всеми прибрежными государствами этих морей.
20 апреля 1908 года в Царском Селе была сыграна свадьба Вильгельма с Марией Павловной, более скромная, чем предыдущие бракосочетания в доме Романовых.
Следует подчеркнуть, что эта свадьба была последней в доме Романовых, как правящей династии России.
Все последующие браки членов царской семьи были заключены уже в эмиграции – в Европе и Северной Америке.
Молодые венчались по русскому православному обряду и по протестантскому. Священников, венчавших жениха и невесту, было принято обязательно приглашать к столу. Так поступили и на сей раз. За столом, конечно же, говорили на разных языках, среди присутствующих оказался один, не знавший никакого из языков, на которых говорили приглашенные. Это был шведский епископ Готтфрид Биллинг. К счастью, рядом с ним оказался Великий князь Константин Константинович – Президент Академии наук, отлично знавший «язык науки» – латынь, что дало ему возможность свободно общаться с епископом.
В начале мая молодые уехали в Стокгольм и поселились в новом дворце Оук Хилл, на острове Юргорден, в центре Стокгольма, построенном специально для молодоженов, кстати на царские деньги.
Мария Павловна, став шведской кронпринцессой и герцогиней Зюдерманландской, ничуть не изменила своего прежнего характера: она скатывалась по широким перилам на серебряном подносе, как и у себя дома в Санкт-Петербурге или в Ильинском под Москвой. Она полюбила ездить вместе со своим тестем-королем на охоту и подолгу играла с ним в теннис. Мария по-прежнему любила конные скачки, и ей нравилось, когда ее сопровождали шведские офицеры-кавалеристы.
Ко всеобщему удивлению, Мария Павловна поступила на общих основаниях в Академию прикладных искусств и успешно училась там.
В 1909 году у супругов родился сын, которого назвали Ленартом.
Через 40 лет – после очень долгой разлуки – Мария Павловна призналась сыну, что Вильгельм, его отец, был плохим любовником и часто избегал ее. Это обстоятельство бросалось в глаза многим, и чтобы добавить Вильгельму страсти, супругов отправили в длительное морское путешествие в Сиам (ныне Таиланд), в его столицу Бангкок, для участия в коронации нового короля Рамы II.
Рама влюбился в Марию Павловну, но она предпочла французского герцога Монпансье, оказавшегося пылким любовником. И тогда она поняла, как много потеряла в скучном браке с Вильгельмом.
Вернувшись в Стокгольм, Мария Павловна под предлогом болезни почек отправилась на остров Капри, но долго там не прожила: в 1913 году она уехала в Россию на празднование 300-летия дома Романовых, а оттуда, вместе с братом Дмитрием, в Париж к отцу – Великому князю Павлу Александровичу, которому было тогда 52 года. Павел Александрович после смерти их матери, греческой принцессы Александры, был женат еще дважды и слыл докой в бракоразводных делах. Он горячо посоветовал дочери развестись с Вильгельмом, и в декабре 1913 года Мария Павловна легко добилась развода.
Вильгельм больше не женился. Он стал историком рода Бернадотов, оставшись жить в Стокгольме. С ним же жил и его сын – принц Ленарт.
А Мария Павловна поступила в Париже в Школу живописи и много времени проводила в Италии и Греции.
1 июня в закрытом заседании 2-й Государственной думы председатель Совета Министров П. А. Столыпин сделал следующее заявление: «Имея в виду, что в настоящее время, в связи с обыском в квартире члена Государственной думы Озола (И. П. Озоль – социал-демократ, избран в Риге. – В. Б.), предварительное следствие выяснило главнейшие данные по делу об организации преступного сообщества, в состав которого вошли некоторые члены Государственной думы, и представляется необходимым немедленное принятие мер к обеспечению правильного хода правосудия, я прошу Государственную думу выслушать представителя судебного ведомства, прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты, который ознакомит Государственную думу с постановлением судебного следователя о привлечении нескольких ее членов в качестве обвиняемых».
«Несколько членов Госдумы» – это 55 из 65 депутатов-социалистов, причем 16 из них были арестованы немедленно. Причем почти все они предстали перед судом как виновники подготовки государственного переворота и были сосланы в Сибирь.
Еще до суда над заговорщиками 3 июня 1907 года царским манифестом Дума была распущена. В новую, третью Государственную думу выборы прошли осенью, и победили на них правые партии – октябристы, националисты и др. Третья дума работала под лозунгом: «Сначала успокоение, потом реформы».
И вот, когда в России наступило время успокоения, в царской семье сочли возможным решить одну из брачных проблем, выдав дочь младшего сына Александра II Павла – восемнадцатилетнюю красавицу Великую княжну Марию Павловну за шведского принца, герцога Зюдерманландского Вильгельма, который был чуть старше своей невесты и тоже весьма хорош собой.
После смерти матери, греческой принцессы Александры Георгиевны, и отъезда отца за границу Мария с братом Дмитрием воспитывались в семье бездетных Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны.
Брат и сестра были неразлучны до тех пор, пока в 1901 году Дмитрий не перешел от мамок и нянек к полковнику Лаймингу, начавшему готовить мальчика в офицеры. Именно Мария и Дмитрий были теми детьми, присутствие которых в карете генерал-губернатора Сергея Александровича не позволило эсеру Каляеву 2 февраля 1905 года бросить бомбу. На следующий день, однако, задуманный теракт был осуществлен, Мария Павловна была свидетельницей того, как ее опекунша прибежала во дворец, испачканная кровью, как она металась по комнатам и потом страдала, не желая смертной казни Каляеву.
Убийство Сергея Александровича сразу же сделало детей серьезнее и старше. Вскоре после смерти приемного отца Мария начала задумываться о замужестве.
В это же время над сближением с российским императорским домом задумались и в соседней Швеции. Потенциальным женихом для русской принцессы в шведской королевской семье считали принца Вильгельма, герцога Зюдерманландского, сына кронпринца Швеции Густава.
Идея женитьбы Вильгельма на Марии Павловне возникла в 1906 году, когда девушке было всего 16 лет. Тогда в Санкт-Петербург на неофициальные смотрины приезжал Вильгельм, и Великая княжна понравилась ему, но она была слишком молода для брака, и августейшие стороны условились, что брак может состояться, когда Марии Павловне исполнится 18 лет.
Принц приехал на следующий год, но здесь дал знать себя очень непростой характер своенравной и нередко взбалмошной девушки: Вильгельм не понравился Великой княжне, и она часто намеренно вела себя с ним задиристо, не скрывая своего крутого нрава.
Может быть, как раз это и расположило к ней Вильгельма, ибо другие девушки так с ним себя не вели.
Мария была настоящая сорвиголова: лихо ездила верхом, любила шалости и проказы, была остра на язык и общество слуг и простолюдинов предпочитала светским дамам и кавалерам, которых откровенно недолюбливала.
Когда 6 апреля 1908 года ей исполнилось 18 лет, в Санкт-Петербург снова приехал Вильгельм. Он сделал официальное предложение и получил согласие невесты. Свадьба была назначена на 20 апреля.
Вскоре в Санкт-Петербург прибыл и отец жениха, – шведский король Густав V Бернадот, занявший трон всего полгода назад после смерти своего дяди – Оскара II.
Напомним кратко историю брачных связей между Санкт-Петербургом и Стокгольмом.
Первым шведским королем, претендовавшим на руку принцессы из дома Романовых, был семнадцатилетний Густав IV Ваза, приехавший на смотрины тринадцатилетней внучки Екатерины Великой Александры Павловны.
Короля сопровождал его дядя – регент шведского престола, герцог Зюдерманландский Карл. Их приезд в Санкт-Петербург произошел 13 августа 1796 года. Густав и Карл были приняты с большими почестями, и почти месяц весь сановный город давал в их честь бал за балом и прием за приемом. Смотрины прошли с успехом: жених и невеста понравились друг другу, и во изменение протокола поездки было решено 10 сентября устроить помолвку.
В назначенный день в Зимнем дворце собрались все министры, сенаторы и генералы высших четырех классов, все резиденты и придворные.
Императрица в короне, мантии, со скипетром и державой восседала на троне, а на соседнем с нею – малом троне – сидела невеста.
Жених не появлялся более часа, а затем заявил, что решительно настаивает на переходе Александры Павловны в протестантство, в противном же случае свадьба не состоится.
Императрица, услышав столь неожиданное предложение, потеряла сознание и упала с трона: с нею случился апоплексический удар.
Свадьба не состоялась, а через два месяца Екатерина умерла. И многие считали причиной ее смерти предшествующий удар.
А в 1809 году шведская армия свергла Густава IV с престола, и он бежал из страны.
В августе 1810 года королем Швеции стал сорокалетний маршал Франции Жан-Батист Бернадот, один из лучших полководцев Наполеона Бонапарта. Он вступил на шведский престол под именем Карла XIV Юхана, и с этих пор Швецией стала править династия Бернадотов.
В 1908 году, когда начались переговоры о свадьбе Великой княжны Марии Павловны и шведского кронпринца Вильгельма, Швецией правил король Густав V, правнук Бернадота, а его женой была правнучка Густава IV Вазы, Великая герцогиня Баденская Виктория.
Шведский король Густав V родился в 1858 году, и когда он приехал в Санкт-Петербург на свадьбу к своему сыну и Марии Павловне, ему шел пятидесятый год. Однако на трон он вступил, как уже говорилось, лишь за год перед тем – в 1907 году, потому что, когда в 1872 году умер его отец – король Карл XV, Густаву было всего тринадцать лет.
Карлу XV наследовал его 43-летний брат, вступивший на трон под именем Оскара II и правивший 35 лет – до 1907 года, и только после его смерти королем стал Густав.
Все короли из дома Бернадотов отличались завидным долголетием. Не был исключением и Густав V. Он прожил 92 года и скончался в 1950 году. Забегая вперед, скажем, что Густав V пережил на троне Швеции и Первую, и Вторую мировые войны, придерживаясь нейтралитета и не входя ни в одну из воюющих группировок.
Густав V вошел в историю Швеции как покровитель спорта. Он активно участвовал в Олимпийском движении, добившись того, что V Олимпийские игры в 1912 году проходили в Стокгольме. Король и сам входил в сборную Швеции по теннису и играл в теннис до 90 лет. Густав способствовал развитию в Швеции всех видов спорта, но особое внимание уделял футболу.
Приехав на свадьбу сына в 1908 году, Густав принял участие в подписании двух деклараций о сохранении на Балтике и в Средиземном море статус-кво всеми прибрежными государствами этих морей.
20 апреля 1908 года в Царском Селе была сыграна свадьба Вильгельма с Марией Павловной, более скромная, чем предыдущие бракосочетания в доме Романовых.
Следует подчеркнуть, что эта свадьба была последней в доме Романовых, как правящей династии России.
Все последующие браки членов царской семьи были заключены уже в эмиграции – в Европе и Северной Америке.
Молодые венчались по русскому православному обряду и по протестантскому. Священников, венчавших жениха и невесту, было принято обязательно приглашать к столу. Так поступили и на сей раз. За столом, конечно же, говорили на разных языках, среди присутствующих оказался один, не знавший никакого из языков, на которых говорили приглашенные. Это был шведский епископ Готтфрид Биллинг. К счастью, рядом с ним оказался Великий князь Константин Константинович – Президент Академии наук, отлично знавший «язык науки» – латынь, что дало ему возможность свободно общаться с епископом.
В начале мая молодые уехали в Стокгольм и поселились в новом дворце Оук Хилл, на острове Юргорден, в центре Стокгольма, построенном специально для молодоженов, кстати на царские деньги.
Мария Павловна, став шведской кронпринцессой и герцогиней Зюдерманландской, ничуть не изменила своего прежнего характера: она скатывалась по широким перилам на серебряном подносе, как и у себя дома в Санкт-Петербурге или в Ильинском под Москвой. Она полюбила ездить вместе со своим тестем-королем на охоту и подолгу играла с ним в теннис. Мария по-прежнему любила конные скачки, и ей нравилось, когда ее сопровождали шведские офицеры-кавалеристы.
Ко всеобщему удивлению, Мария Павловна поступила на общих основаниях в Академию прикладных искусств и успешно училась там.
В 1909 году у супругов родился сын, которого назвали Ленартом.
Через 40 лет – после очень долгой разлуки – Мария Павловна призналась сыну, что Вильгельм, его отец, был плохим любовником и часто избегал ее. Это обстоятельство бросалось в глаза многим, и чтобы добавить Вильгельму страсти, супругов отправили в длительное морское путешествие в Сиам (ныне Таиланд), в его столицу Бангкок, для участия в коронации нового короля Рамы II.
Рама влюбился в Марию Павловну, но она предпочла французского герцога Монпансье, оказавшегося пылким любовником. И тогда она поняла, как много потеряла в скучном браке с Вильгельмом.
Вернувшись в Стокгольм, Мария Павловна под предлогом болезни почек отправилась на остров Капри, но долго там не прожила: в 1913 году она уехала в Россию на празднование 300-летия дома Романовых, а оттуда, вместе с братом Дмитрием, в Париж к отцу – Великому князю Павлу Александровичу, которому было тогда 52 года. Павел Александрович после смерти их матери, греческой принцессы Александры, был женат еще дважды и слыл докой в бракоразводных делах. Он горячо посоветовал дочери развестись с Вильгельмом, и в декабре 1913 года Мария Павловна легко добилась развода.
Вильгельм больше не женился. Он стал историком рода Бернадотов, оставшись жить в Стокгольме. С ним же жил и его сын – принц Ленарт.
А Мария Павловна поступила в Париже в Школу живописи и много времени проводила в Италии и Греции.