Баркер Клайв. Каньон Холодных Сердец

ЧАСТЬ X
МЕРТВЫЕ ВХОДЯТ В ДОМ

Глава 1

   Поначалу они пересекали порог в молчании, очень осторожно, словно опасаясь, что за дверью их поджидают новые ловушки, приготовленные Катей. Но как только первые несколько призраков благополучно оказались в коридоре, молчание сменилось торжествующим гулом; если раньше они боязливо уступали друг другу дорогу, то теперь отчаянно толкались, стремясь попасть внутрь как можно быстрее.
   Хотя голова Тэмми по-прежнему кружилась, у нее хватило сообразительности свернуться калачиком, приняв позу эмбриона, – иначе призраки просто затоптали бы ее насмерть.
   Желающих попасть в дом было так много, а дверь так узка, что толпу вскоре охватило нетерпение. Толчки, которыми награждали друг друга мертвецы, становились все ощутимее, более сильные беззастенчиво оттесняли слабых. Каждый хотел первым сбежать вниз по лестнице, первым оказаться у заветной двери, ведущей в Страну дьявола. Тэмми предусмотрительно закрыла лицо руками, однако сквозь пальцы она видела, что Катя безуспешно пытается помешать вторжению. Хозяйка что-то кричала, однако голос ее терялся в радостном гуле и злобных выкриках толкающихся у дверей мертвецов. Мгновение спустя Катя исчезла из поля зрения Тэмми – вероятно, толпа увлекла ее вслед за собой. Но голос хозяйки Тэмми по-прежнему слышала; впрочем, это был уже не голос, а дикий, безумный визг.
   Призраки ворвались во дворец ее мечты…
   Эти существа некогда были ее друзьями, ее закадычными друзьями, живыми символами красоты и мужественности, божествами безвозвратно ушедшего Золотого века кинематографа. Затем неудовлетворенные желания, безнадежность и отчаяние превратили их в гнусных, презренных изгоев. А теперь они одержали над своей мучительницей победу.
   Никогда прежде Тэмми не доводилось слышать звуков, которые резали бы уши сильнее, чем голоса этих идущих бесконечным потоком призраков. Они издавали кровожадные вопли и страдальческие стоны, изрыгали хулу и проклятия – можно было подумать, что находишься среди пациентов психиатрической больницы, а не среди душ, некогда принадлежавших утонченным и воспитанным людям.
   Наконец шум стих.
   Поток призраков унесся по коридору в глубину дома. Для того чтобы войти, им понадобилось около пяти минут. Теперь коридор был пуст. Точнее, в нем оставались Тэмми и Тодд. Несколько минут Тэмми собиралась с силами, чтобы распрямиться и разогнуть непослушные конечности. Мысленно она поблагодарила свою мамочку, которая, как говорится, была не очень ладно скроена, зато крепко сшита. Телосложением дочь пошла в нее и за счет этого выжила. Большинство изысканных стройных красоток не вынесли бы такой встряски. Спасибо маме, толстуха Тэмми жива и почти невредима!
   Она отыскала глазами Тодда; как ни странно, он тоже сумел выдержать и нападение Кати, и прокатившуюся по нему волну мертвецов.
   Пикетт сидел, прислонившись к стене, в дальнем конце коридора. Голова его бессильно склонилась набок, взгляд был устремлен в ту самую нишу, откуда он несколько минут назад выхватил кувшин. Дыхание с хрипом вырвалось из его груди, но все же он был жив. На машине они быстро доберутся до клиники в Сидар-Синае, и там ему непременно помогут. Если только она сумеет дотащить Тодда до машины.
   Покачиваясь на ватных ногах, Тэмми бросилась к Пикетту. Он не пытался остановить хлеставшую из ран кровь (Катя ударила его ножом два, а то и три раза). Увидев Тэмми, он медленно, очень медленно повернул к ней голову.
   – Ты их впустила, – прошептал он.
   – Да. Я их впустила.
   – Ты… ты с самого начала хотела их впустить?
   – Нет. Зеффер перед смертью попросил меня об этом.
   Тодд испустил тихий, жалобный стон, постигая смысл произошедшего. Зеффер, первый изгнанник из «дворца мечты», Зеффер, сторожевой пес жестокой и прекрасной хозяйки, – он в конце концов разрушил ее заповедный мир. И сделал это руками Тэмми.
   – Значит, ты выполнила его просьбу.
   – Я расскажу обо всем потом. А сейчас нам надо выбраться отсюда. Немедленно.
   Тодд едва заметно мотнул головой.
   – Со мной все кончено. Скоро я выберусь отсюда так или иначе. Вот только не знаю, где окажусь. Она хотела меня убить… И кажется, ей это удалось. Она знала, что я – заодно с тобой. Значит, я предал ее.
   – Ты никого не предавал.
   – Нет, предал. Я знал, больше всего на свете она боится, что призраки проникнут в дом. – Тодд покачал головой, утомленно опустив веки. – Но я не стал тебе мешать. Ты поступила правильно. По справедливости. – Он открыл глаза и посмотрел на струившуюся из ран кровь. – И она тоже поступила правильно, убив меня.
   – Господи, нет… Ты не умрешь!
   – Все кончилось так… как и должно было кончиться.
   – Не говори так, – пробормотала Тэмми. – Еще ничего не кончено.
   Женщина сделала несколько резких движений, разминая затекшие руки и ноги. Онемение прошло, ощущалось только легкое покалывание, словно она долго спала в неудобной позе.
   Тэмми услышала шаги и, вскинув голову, увидала, что на крыльцо поднимается Максин. Вид у нее был более чем плачевный: одежда порвана в клочья, лицо исцарапано и заляпано грязью. В других обстоятельствах Тэмми, возможно, позабавилась бы, увидев еще одну свою соперницу в столь жалком положении. Но теперь она лишь пожалела Максин – очередную жертву Кати, этого жуткого дома, этого проклятого каньона.
   – Боже мой, – простонала Максин, увидев сидящего в луже крови Тодда. – Что с ним такое?
   – Катя… – вымолвила Тэмми. На более подробное объяснение у нее не хватило сил.
   Войдя в холл, Максин закрыла за собой дверь и трясущимися руками заперла ее на замок.
   – Там, в саду, бродят какие-то кошмарные твари… – сообщила она.
   – Я знаю.
   – Они убили Сойера.
   Губы Максин искривились, словно она собиралась разрыдаться. Однако она сдержалась и сделала несколько шагов по направлению к Тодду. Стоило ей рассмотреть умирающего, как слезы на ее глазах мгновенно высохли, сменившись выражением ужаса.
   – Подождите… Это ведь Тодд? – растерянно пробормотала она.
   «Неужели Тодд стал неузнаваемым?» – пронеслось в голове Тэмми. Похоже, так оно и было. С того времени, как Максин в последний раз видела Тодда, ему пришлось перенести слишком много испытаний. Купание в ледяном океане, стычку с Эппштадтом и, наконец, смертельные удары женщины, в любви которой он не сомневался. Неудивительно, что он выглядел как боксер, выдержавший двадцать раундов против более мощного противника. Глаза его заплыли, распухшая нижняя губа отвисла, лицо было сплошь в синяках и ссадинах.
   Посмотрев на Тодда со стороны, испуганными глазами Максин, Тэмми догадалась, что и сама выглядит не лучше. Предстань она сейчас перед членами Общества поклонников Тодда Пикетта, никто из них не узнал бы свою руководительницу в этой избитой, измученной женщине. Наверное, она и сама не узнала бы себя, взглянув в зеркало. Ох, как сильно досталось им обоим – и кумиру, и поклоннице.
   – Надо немедленно вызвать «скорую», – заявила Максин. – Она наклонилась над Тоддом и повторила: – Не беспокойся. Сейчас мы вызовем «скорую». Тебе помогут.
   – Не надо, – слабо махнул он рукой. – Останься со мной.
   Максин бросила взгляд на Тэмми, словно спрашивая у нее разрешения. Та кивнула, и Максин опустилась на колени рядом с Тоддом, взяла его за руку.
   – Что случилось с Эппштадтом? – спросила она.
   – В последний раз, когда мы его видели, он пребывал в аду, – ответила Тэмми.
   Сообщить о прискорбной участи Эппштадта было приятно. Впрочем, Тэмми сама не знала, что представляет собой мир, в котором они побывали, и справедливо ли назвать его адом. Он был реален, тот мир, – уж это она могла сказать с уверенностью. Груди, которые сосал мальчик-козел, до сих пор покалывало.
   – А где эта чертова стерва? Катя, или как ее там?
   – Не знаю. Но, если вы позаботитесь о Тодде, я попробую ее найти.
   – Будь… осторожна… – выдохнул Тодд, услышав ее слова. Свободной рукой он сделал предостерегающий жест в сторону Тэмми. По выражению застывшего лица Тодда невозможно было судить о его чувствах, но то, что он боялся за нее, говорило о многом. И Тэмми тоже боялась – боялась, что не сумеет придумать убедительного повода, чтобы уйти, и ей придется наблюдать, как умирает ее божество.
   Она пожала его окровавленные пальцы, и Пикетт ответил на пожатие.
   – Берегись ее, – вновь шевельнулись его губы. – Этой суки.
   Тэмми кивнула и, торопливо отвернувшись, побежала по коридору. Она слышала, как Максин набирает 911 по своему мобильному телефону, который, как ни странно, пережил все передряги, уготованные им в этом доме.
 
   В глубине дома раздавался зловещий шум, словно заблудившийся ураган, с каждой минутой становясь все сильнее, носился из комнаты в комнату.
   Тэмми несколько минут постояла на лестничной площадке, вцепившись в перила. По щекам ее текли слезы, и она даже не пыталась их сдерживать. В самом деле, почему бы ей не поплакать? У нее имелся серьезный повод. Надо быть из камня, чтобы не плакать, увидев и пережив все то, что довелось увидеть и пережить ей.
   Она скорбела не только об умирающем Тодде, но обо всех, кого когда-либо знала. Об Арни, который однажды ночью в приступе откровенности рассказал ей, как его дедушка Отис, будучи навеселе, «забавы ради» прижег ему, тогда восьмилетнему, ладонь сигаретой. Хорошо, что у них нет детей, добавил тогда Арни. Как знать, может, и сам он начал бы забавляться с ними подобным образом.
   Тэмми сожалела о мертвецах, которые так долго, томительно долго ожидали у порога этого безумного дома – и теперь, оказавшись внутри, должны испытать самое жестокое из всех разочарований, ибо то, к чему они стремились, исчезло навсегда. Они кружили там, внизу, все еще отказываясь верить своим глазам, и отчаяние их росло.
   И конечно, ей было мучительно жаль Тодда и всех тех несчастных людей, которые боготворили его, полагая, что он сделан из иного теста, чем они сами. О фанатках, которые засыпали его письмами, мечтая поймать его взгляд, услышать от него хоть слово, убедиться в том, что он знает об их существовании.
   Когда-то Тэмми была одной из них. Теперь ей казалось, что с тех пор прошли годы.
   Откровенно говоря, она была наихудшей, наиглупейшей в этой толпе обезумевших поклонниц. Ведь она понимала, что Голливуд – это царство грез – зиждется на лжи и обмане. Но вместо того чтобы разорвать в клочки портреты кумира и жить собственной жизнью, она предпочла стать одной из жриц Великой Иллюзии. Спрашивается почему? Во-первых, преданно служа своему божеству, она ощущала себя более значительной и важной персоной. Но это было далеко не единственной причиной. Она мучительно хотела, чтобы мечта сттала явью, чтоб экранный образ обрел объем, вошел в ее скучный, ничтожный мир и освятил его своим присутствием. Внушив себе, что кумир ее достоин поклонения, она ревниво оберегала свою веру, ибо, стоило Тодду низвергнуться с пьедестала, в жизни ее не осталось бы ни радостей, ни смысла.
   «Любовь всегда кончается слезами», – часто повторяла ее мать, но Тэмми не желала признавать справедливость этих слов; не желала разделять тоскливой уверенности в том, что все радости неизменно оборачиваются печалью. И все же мать оказалась права. Тэмми стояла сейчас посреди обломков этой печальной правды, и слезы, слезы сожаления о безвозвратно утерянном струились по ее щекам.
   Наконец женщина вытерла глаза и взглянула вниз, в лестничный пролет. Совсем недавно там, внизу, лежал без сознания Джерри – еще одна жертва Катиной жестокости. Однако теперь он исчез. Тэмми хотела окликнуть его, но передумала. «Если Катя где-нибудь поблизости, не стоит привлекать ее внимания», – решила она. Тэмми по горло была сыта обществом любезной хозяйки.
   Держась за перила обеими руками, она начала осторожно спускаться вниз. Деревянные перекладины, словно напуганные воплями призраков, дрожали под ее пальцами.
   Где-то на полпути ее внезапно обдало потоком ледяного воздуха, и мгновение спустя из коридора, ведущего в Страну дьявола, вырвались несколько призраков. Разочарованные, одержимые яростью, они возвращались, так и не найдя того, о чем так долго мечтали.
   Тэмми выпустила перила и прижалась к стене. Не меньше дюжины мертвецов со злобным ревом вбежали на ступеньки.
   – Все исчезло… – услышала она голос одного из них, голос, более похожий на скорбный вой. – Исчезло.
   Из-за дверей, где прежде находилась Страна дьявола, появлялись все новые призраки, охваченные тоской и гневом. Один из них в припадке безумного отчаяния принялся голыми руками разрывать землю у подножия лестницы. Он с исступлением колотил по половицам, разбивая их в щепки и отбрасывая прочь, в бесплодных попытках найти то, что более не существовало.
   Тэмми, по-прежнему прижимаясь к стене, соскользнула вниз по лестнице и осмотрелась по сторонам в поисках Джерри. Тело Зеффера, отброшенное в сторону мощным потоком призраков, лежало в углу лицом вниз. Дверь в Страну дьявола шумно хлопала, открываясь и закрываясь с такой силой, что косяк треснул. Стала осыпаться штукатурка на потолке. Лампочка вылетела из своего гнезда и теперь раскачивалась на проводе, описывая спирали в облаках известковой пыли.
   Тэмми совершенно не хотелось приближаться к хлопающей двери; но, оставив умирающего Тодда на попечение Максин, она чувствовала, что обязана позаботиться о Джерри.
   Если она не будет мешать призракам, то они ее не тронут, надеялась Тэмми. Ведь она не причинила им зла. Наоборот, она сделала для них все, что могла. Хотя теперь, разъяренные, отчаявшиеся, они вряд ли понимают, кто на их стороне, а кто – против них. Они одержимы одним желанием: вновь обрести потерянный рай, в который они стремились все эти мучительно долгие годы. Наверняка некоторые из мертвецов вообразили, что чудесную комнату спрятали от них в другой части дома; именно поэтому они готовы разнести стены и разобрать полы. Они не сомневаются: Страна дьявола где-то здесь, и в поисках ее они способны разрушить дом до основания.
   Еще два призрака с искаженными гневом лицами появились из-за дверей и, не заметив Тэмми, бросились вверх по лестнице. Женщина подождала, пока они скроются из виду, и подошла к двери. Неровные блики света, испускаемого качающейся лампочкой, мешали Тэмми сосредоточиться. Она зажмурилась, собираясь с духом, потом резко открыла глаза; не дожидаясь, пока дверь прекратит свое безумное хлопанье, перешагнула через порог – и оказалась там, где совсем недавно находился таинственный и пленительный мир, называемый Страной дьявола.
 
   Максин проработала вместе с Тоддом не один год, и за это время ей подворачивалось немало случаев обвести его вокруг пальца. Но никогда она не обманывала его так грубо, как в тот день, когда объявила, что больше не желает возиться с таким жалким актеришкой.
   Таких, как Тодд Пикетт, тринадцать на дюжину, сказала она. Стоит только свистнуть – и их сбежится целая толпа. Самолеты сотнями доставляют в Лос-Анджелес смазливых парней, желающих попытать счастья, и почти каждый из них способен с успехом заменить Тодда. Все это было наглой и откровенной ложью. Конечно, привлекательный мужчина – отнюдь не редкость, да и настоящего красавца можно найти в любой компании. Иногда – хотя это встречается значительно реже – обладатели эффектной внешности не лишены проблеска актерского таланта. Но мало кто из ловцов счастья, обивающих пороги киностудий, наделен тем даром, которым природа щедро наградила Тодда, – врожденным обаянием, способностью влюблять в себя как мужчин, так и женщин. Это редкий, бесценный дар, и тот, кто им владеет, воистину создан для экрана.
   Конечно, подобный естественный шарм легко утратить. Но Тодд оказался счастливчиком. В частной жизни он нередко бывал невыносим, груб и завистлив, но отталкивающие стороны его личности оставались для поклонников тайной – и в первую очередь благодаря усилиям Максин. Экранный же его образ сохранял безупречность и чертовскую притягательность. У него имелся лишь один серьезный враг – годы.
   В конце концов, и с этим противником удалось бы сладить, если бы Тодд понял, что следы прожитых лет способны придать ему новое очарование. Взял бы за пример Пола Ньюмена, который и в семьдесят по-прежнему пленяет сердца. Подобный счастливый удел мог бы ждать и Тодда. Он старел бы вместе со своими поклонниками, и они любили бы его все крепче и преданнее, как любят старые песни, напоминающие о счастливых днях молодости.
   Все это Максин могла бы объяснить ему на берегу. Но для этого ей пришлось бы смирить гордость. Она могла бы удержать его, не дать войти в воду вслед за Катей – и тогда они избежали бы многих бед.
   Но она упорствовала в своей гордыне и стояла на своей лжи. И в результате куда же завела их борьба самолюбий? О, Максин дорого бы отдала, чтобы повернуть все по-другому. Не затевать на пляже идиотской перепалки. Не прятаться в саду, кишевшем призраками и монстрами, которые едва не свели ее с ума. Не видеть, как гнусные твари разорвали на куски тело бедняги Сойера, – Максин знала, что эта жуткая картина будет преследовать ее до конца дней. А еще – воспоминание о том, как она пробиралась к дому сквозь заросли, а призраки крались за ней по пятам и принюхивались, словно разгоряченные кобели, преследующие суку.
   Наконец она попала в дом – и сразу увидела умирающего, истекающего кровью Тодда. Конечно, «скорая» уже в пути, но даже если они сумеют быстро найти этот каньон – в чем Максин очень и очень сомневалась, – вряд ли человек, получивший такие ранения, способен выжить.
   Тодд слабо застонал, ресницы его дрогнули.
   – Ты меня слышишь, Тодд? – нагнулась к нему Максин. – Потерпи немного. Сейчас приедет «скорая».
   Тодд приоткрыл глаза и уставился на нее, словно силясь вспомнить, кто она такая.
   – Это я, Максин, – пролепетала она. – Ты что, меня не узнаешь?
   Однако в мутных глазах Тодда так и не мелькнуло узнавание. Дыхание его, слабевшее с каждой секундой, теперь стало таким поверхностным, что Максин с трудом различала, как вздымается его грудь.
   Она прижалась щекой к его щеке и ласково зашептала, касаясь губами его уха.
   – Пожалуйста, не умирай, Тодд, – умоляла она – Ты же сильный. Не сдавайся. Ты не умрешь, если сам этого не захочешь.
   Тодд слегка приоткрыл рот; дыхание его приобрело металлический привкус, словно он проглотил пригоршню монет. Максин показалось, он хочет ей что-то сказать, и она приблизила ухо к его губам. Губы продолжали шевелиться, но с них не слетело ни слова, лишь слабый, едва слышный стон. Женщина подождала еще немного, но от неудобного положения у нее разболелась спина, и она выпрямилась.
   В эти несколько секунд человек, голова которого лежала у нее на коленях, умер.
   Максин вновь заговорила с ним, окликая по имени и надеясь получить хоть какой-то ответ, – и вдруг осознала, что он больше не подает признаков жизни.
   Медленно, нежно провела она рукой по измученному, изрезанному шрамами лицу Тодда, по его окровавленной щеке. Она нередко видела, как он появлялся на съемочной площадке, покрытый шрамами и рубцами, – благодаря усилиям гримеров они выглядели чертовски убедительно. Но то были «киношные» раны, и хотя кровь хлестала из них ручьями, а сам Тодд изображал адские страдания, по окончании съемки он вновь был цел и невредим. Он становился прежним Тоддом Пикеттом, темноволосым красавцем с зелено-голубыми глазами и неотразимой улыбкой.
   Но человек, умерший у нее на руках, уже никогда не воскреснет. Максин закрыла ему глаза, и лицо Тодда Пикетта – киногероя, по которому сходил с ума весь мир, – исчезло под маской смерти.
   С усилием сняв с колен его мертвую голову, Максин встала на ноги. Ей тяжело было видеть, как тело Тодда валяется на полу, в жалком положении, которое ему вовсе не пристало, но она не знала, что делать. «Пожалуй, неплохо бы отыскать Тэмми, Джерри и бутылку водки, – решила она – Возможно, даже лучше начать с водки. В конце концов, Тодду теперь ровным счетом наплевать, где он лежит и как он лежит. Он умер, и остается надеяться, что его не постигнет печальная участь призраков, что шатаются по этому проклятому дому».
   Мысль о призраках – существование которых невозможно было отрицать, ибо она видела их собственными глазами – заставила Максин вздрогнуть. Если мертвые оживают здесь после своей кончины, не означает ли это, что сейчас дух Тодда витает над его бренным телом, решая, куда ему направиться.
   Максин невольно вспыхнула, смущенно припоминая, не совершила ли она за те несколько минут, что прошли после его смерти, чего-нибудь такого, что не принято делать при свидетелях? Вдруг она на нервной почве выпустила газы или вслух сморозила откровенную глупость?
   Она чувствовала себя полной идиоткой, и в то же время искушение заговорить с умершим было слишком велико.
   – Тодд? – тихонько окликнула она. – Ты здесь, Тодд? Ты слышишь меня?
   На несколько мгновений Максин замерла в напряженном ожидании, потом огляделась по сторонам.
   Со двора через открытую дверь влетела муха, опустилась в лужу крови, натекшую из ран Тодда, и принялась жадно насыщаться.
   Максин прогнала муху ногой. Та, нехотя оставив свое пиршество, с жужжанием поднялась в воздух. Женщина замахнулась на наглую муху рукой и, к собственному удивлению, прихлопнула ее. Муха упала кверху лапками и затихла на кафельных плитках рядом с Тоддом.
   Не будь Максин столь легкомысленна, она, возможно, поостереглась бы убивать насекомое. Но, увы, ее никогда не интересовали вопросы метафизики. Ей доводилось слышать, что в некоторых культурах к мухам, садящимся на труп, относятся благоговейно, считая, что именно они уносят душу умершего. Однако Максин, как видно, начисто позабыла о подобных рассказах или просто не принимала их на веру.
   Так или иначе, она без всякого сожаления придавила мертвую муху ногой и отправилась на поиски спиртного.

Глава 2

   Выложенная плитками комната тонула в туманной дымке. Хотя теперь стены ее стали различимы для глаз – Тэмми видела и замазку между плитками, и трещины на их поверхности, – плотный холодный туман, неизвестно откуда исходивший, мешал дышать и не позволял рассмотреть что-либо вдали.
   В воздухе стоял горький запах, напоминающий плесень. Несомненно, комната обладала способностью создавать различные иллюзии, в том числе иллюзию запаха. В прошлый раз, стоило Тэмми войти сюда, в ноздри ей ударило благоухание свежей травы, влажной земли и омытых дождем листьев, к которому примешивался запах конского навоза, что исходил от кучи, наваленной одной из лошадей герцога. Но выяснилось, что вся эта симфония ароматов маскировала истинный запах комнаты – запах плесени и гниения.
   Тэмми робко продвигалась вперед, опасаясь, что, внезапно столкнувшись с кем-нибудь в тумане, не успеет спастись бегством. Судя по доносившимся до нее звукам, в комнате было полно призраков; однако густая пелена приглушала их горестные вопли и стенания, и трудно было понять, далеко они или близко. На всякий случай Тэмми не выпускала из виду одну из стен, надеясь, что это послужит ей надежным ориентиром.
   Комната еще сохраняла остатки своей магической силы, но то было лишь жалкое напоминание о прежнем волшебстве. Пейзаж, некогда казавшийся столь реальным, ныне был намечен лишь контурно. Некоторые его детали превратились в абстрактные наброски, другие исчезли бесследно. Но в тех местах, где значительные куски мозаики сохранились нетронутыми, фрагменты картины по-прежнему обладали объемностью и убедительностью. Так, Тэмми увидела мягкие кочки, поросшие травой и белыми цветами, и иллюзия того, что все это живое, была столь же полной, как и несколько часов назад. В другом месте возвышались целые горы валунов, и на них росли тонкие, слабые деревца, семена которых некогда попали в расщелины между камнями. Вдали сквозь клубы тумана виднелись остатки рощ и лесов, рек и дорог; звери там по-прежнему охотились, а люди жили и умирали.
   Однако все эти фрагменты исчезающего мира на глазах блекли и выцветали под лучами беспощадно яркого солнца. Игра оттенков, изящество исполнения – все было утрачено безвозвратно. Остатки волшебной картины все больше напоминали графику в детской книжке-раскраске.
   В какой-то момент плотная дымка над головой Тэмми слегка развеялась, и ей удалось увидеть кусочек потолка. С ним произошло то же самое, что со стенами и полом. Очертания туч и облаков еще можно было различить, но, лишенные цвета и объема, они выглядели даже более безжизненно, чем наземный пейзаж, и производили впечатление бессмысленного абстрактного рисунка.
   И только солнце, с появления которого начался процесс разрушения, обладало реальным жаром и не позволяло забыть о своем присутствии. Впрочем, в испускаемом им невыносимо ярком свете ощущалось нечто болезненное; это ослепительное свечение не могло продолжаться долго и неминуемо должно было испепелить самоё светило.
   Тэмми продолжала идти вдоль стены, рассчитывая таким образом добраться до угла комнаты. Но, к великому ее удивлению, она шла и шла, а стена не кончалась. Зеффер был прав, когда утверждал, что комната имеет воистину гигантские размеры. Тэмми вспомнила, какой гордостью светилось его лицо, когда он описывал все сложности, связанные с перевозом комнаты из древнего румынского монастыря сюда, во «дворец мечты» Кати Люпи. По рассказам Зеффера, все плитки пришлось пронумеровать, чтобы потом поместить в точности на то место, где они находились прежде. Лишь теперь, когда иллюзия истаяла, Тэмми поняла, чем так гордился Зеффер. Разместить такое неимоверное количество плиток в надлежащем порядке было настоящим подвигом. Безумным, но все-таки подвигом.