Страница:
Берроуз больше не пытался оправдываться, и Тодд знал почему. Нетрудно было представить лицо Донни, которое так же, как у младшего брата, в минуты гнева багровело, а глаза становились холоднее льда. Очевидно, Берроуз счел за лучшее ретироваться, и был совершенно прав.
– Я хочу вытащить тебя отсюда, малыш, – заговорил Донни, когда медицинский персонал удалился из палаты. – Я не доверяю этим людям. Теперь, когда их здесь нет, я могу тебе это сказать. Они кусок дерьма.
– Прежде чем что-то предпринять, мне нужно поговорить с Максин.
– На кой черт тебе это? Я доверяю ей еще меньше, чем всем этим говнюкам.
Наступила долгая пауза. Тодд знал, что услышит дальше, и поэтому молча ждал.
– Теперь вот что я тебе скажу, – произнес Донни, – ты сделал наиглупейшую вещь в своей жизни. Более идиотской затеи я представить себе не могу. Черт тебя дернул пойти на эту проклятую подтяжку лица! Господи, даже не знаю, каким словом это называть. Мама хоть знает?
– Нет. Как ближайшего родственника я указал тебя. Думал, ты поймешь.
– Не могу сказать, что я тебя понимаю. Все это чушь собачья. Чистейший идиотизм. И я завтра же уезжаю в Техас.
– Так скоро?
– В четверг в восемь утра мне нужно быть в суде. Линда пытается лишить меня уик-эндов с Донни-младшим. Если я не появлюсь в суде, ее адвокат настроит против меня судью. Я встречался с ним пару раз, и он мне не понравился. Поэтому мне придется сказать тебе «прости-прощай» и покинуть тебя, как бы мне ни хотелось здесь остаться. Кстати, я могу позвонить маме и…
– Нет-нет, Донни. Пожалуйста, не делай этого. Я не хочу ее видеть здесь. – Тодд вслепую нащупал и схватил руку Донни. – Со мной все будет хорошо. Тебе незачем волноваться. Со мной все будет хорошо.
– Ну ладно, ладно. Я все понял. Я не буду звонить маме. Тем более что самое страшное позади. Я в этом уверен. Но послушай меня, тебе нужно выбираться из этой чертовщины. Нужно найти приличную клинику.
– Боюсь, об этом может узнать пресса. Если Максин считает…
– Ты разве не слышал, что я тебе говорил? – неожиданно взорвался Донни. – Этой сучке я не доверяю. Она всегда была себе на уме. Кроме собственной выгоды, ее ничто не интересует!
– Только не надо кричать.
– А что мне остается делать? Знаешь, о чем я думал все эти семьдесят два часа, пока сидел у твоей кровати? Я думал, как рассказать маме о том, что ты помер в результате какой-то пластической чертовщины, которую сотворил со своей сраной физиономией. – И немного переведя дух, добавил: – Господи, если бы отец был жив… он бы сгорел со стыда.
– Ладно, Донни. Ты меня убедил. Я засранец.
– Вокруг тебя толпы лизоблюдов. Неужели никто из них не мог дать тебе дельный совет? Меня воротит от всего этого. Я имею в виду этих людей. Ломают передо мной какую-то комедию – сначала говорят одно, потом другое. А ты тем временем чуть не отдал концы. Да разве они могут дать прямой ответ? Как же! Не дождешься от этих засранцев! – Донни на мгновение умолк, чтобы набрать воздуха для очередного залпа негодования. – Что с тобой происходит, малыш? Лет десять назад ты лопнул бы со смеху, если бы тебе предложили «немножко подтянуть лицо».
Отстранившись от руки Донни, Тодд сделал глубокий скорбный вздох.
– Это трудно объяснить, – признался он, – но мне нужно как-то удержаться наверху. Меня вытесняют более молодые парни…
– Ну и пусть. Зачем тебе там оставаться? Почему не уйти тихо? Ты взял от славы все, что можно. И даже больше. Неужели тебе этого мало? Чего еще ты хочешь? Зачем затеял все это дерьмо?
– Затем, что такая жизнь мне по душе, Донни. Я люблю славу. Люблю деньги.
– Черт возьми, сколько же тебе еще нужно денег? – фыркнул Донни. – Ты заработал больше, чем сможешь потратить, если…
– Только не говори мне о том, что у меня есть, а чего нет. Ты даже понятия не имеешь, сколько стоит эта жизнь. Во что выливается содержание домов и оплата налогов. – Внезапно он прекратил свою защитную речь и, сменив тактику, перешел в наступление: – Во всяком случае, я что-то не припомню, чтобы ты жаловался…
– Постой, – перебил Донни, очевидно догадавшийся, куда клонит его брат и чем это может закончиться, однако Тодд останавливаться не собирался.
– …Когда я посылал тебе денег.
– Не надо, не начинай.
– А почему? Ты тут сидишь и распинаешься о том, какой я засранец, но ты никогда не отказывался от моих денег, когда я тебе их подкидывал. И так было всегда. Кто оплачивал твои судебные издержки в последний раз? Кто выкупал закладную на дом, в котором вы с Линдой в очередной раз начинали новую жизнь? Кто платил за ваши ошибки?
Вопрос повис в воздухе без ответа.
– Все это так мерзко! – тихо произнес Донни. – Я приехал сюда…
– …Чтобы узнать, жив я или мертв.
– …Чтобы позаботиться о тебе.
– Что-то раньше ты никогда этого не делал, – напрямик резанул Тодд. – Разве нет? За все эти годы ты ни разу не приехал навестить меня.
– Меня тут не ждали.
– Тебя всегда ждали. А не приезжал ты только потому, что чертовски мне завидовал. Ну, скажи честно, между нами, разве я не прав? Признайся хоть раз в жизни, что тебя распирала зависть, поэтому сама возможность навестить меня казалась невыносимой.
– Знаешь что? Я не желаю этого больше слышать, – заявил Донни.
– Мне следовало высказать тебе все это много лет назад.
– Я ухожу.
– Валяй. Ты вдоволь позлорадствовал. Теперь отправляйся и расскажи всем, какой засранец у тебя брат.
– Не собираюсь я этого делать, – возразил Донни. – Что бы ты ни делал, ты все равно останешься мне братом. Но я не могу помочь тебе, когда ты окружил себя…
– … Лизоблюдами. Ну да. Ты это уже говорил.
Тодд услышал, что Донни встал и шаркающей походкой направился к двери.
– Что ты делаешь? – осведомился Тодд.
– Ухожу. Как и обещал. С тобой все будет хорошо. Этот гомик Берроуз будет тщательно тебя опекать.
– И даже не обнимешь меня на прощание?
– В другой раз. Когда ты мне будешь больше нравиться, – отозвался Донни.
– И когда же это? – крикнул ему вдогонку Тодд. Но вместо ответа услышал лишь собственный голос, эхом отразившийся от противоположной стенки.
Глава 3
Глава 4
– Я хочу вытащить тебя отсюда, малыш, – заговорил Донни, когда медицинский персонал удалился из палаты. – Я не доверяю этим людям. Теперь, когда их здесь нет, я могу тебе это сказать. Они кусок дерьма.
– Прежде чем что-то предпринять, мне нужно поговорить с Максин.
– На кой черт тебе это? Я доверяю ей еще меньше, чем всем этим говнюкам.
Наступила долгая пауза. Тодд знал, что услышит дальше, и поэтому молча ждал.
– Теперь вот что я тебе скажу, – произнес Донни, – ты сделал наиглупейшую вещь в своей жизни. Более идиотской затеи я представить себе не могу. Черт тебя дернул пойти на эту проклятую подтяжку лица! Господи, даже не знаю, каким словом это называть. Мама хоть знает?
– Нет. Как ближайшего родственника я указал тебя. Думал, ты поймешь.
– Не могу сказать, что я тебя понимаю. Все это чушь собачья. Чистейший идиотизм. И я завтра же уезжаю в Техас.
– Так скоро?
– В четверг в восемь утра мне нужно быть в суде. Линда пытается лишить меня уик-эндов с Донни-младшим. Если я не появлюсь в суде, ее адвокат настроит против меня судью. Я встречался с ним пару раз, и он мне не понравился. Поэтому мне придется сказать тебе «прости-прощай» и покинуть тебя, как бы мне ни хотелось здесь остаться. Кстати, я могу позвонить маме и…
– Нет-нет, Донни. Пожалуйста, не делай этого. Я не хочу ее видеть здесь. – Тодд вслепую нащупал и схватил руку Донни. – Со мной все будет хорошо. Тебе незачем волноваться. Со мной все будет хорошо.
– Ну ладно, ладно. Я все понял. Я не буду звонить маме. Тем более что самое страшное позади. Я в этом уверен. Но послушай меня, тебе нужно выбираться из этой чертовщины. Нужно найти приличную клинику.
– Боюсь, об этом может узнать пресса. Если Максин считает…
– Ты разве не слышал, что я тебе говорил? – неожиданно взорвался Донни. – Этой сучке я не доверяю. Она всегда была себе на уме. Кроме собственной выгоды, ее ничто не интересует!
– Только не надо кричать.
– А что мне остается делать? Знаешь, о чем я думал все эти семьдесят два часа, пока сидел у твоей кровати? Я думал, как рассказать маме о том, что ты помер в результате какой-то пластической чертовщины, которую сотворил со своей сраной физиономией. – И немного переведя дух, добавил: – Господи, если бы отец был жив… он бы сгорел со стыда.
– Ладно, Донни. Ты меня убедил. Я засранец.
– Вокруг тебя толпы лизоблюдов. Неужели никто из них не мог дать тебе дельный совет? Меня воротит от всего этого. Я имею в виду этих людей. Ломают передо мной какую-то комедию – сначала говорят одно, потом другое. А ты тем временем чуть не отдал концы. Да разве они могут дать прямой ответ? Как же! Не дождешься от этих засранцев! – Донни на мгновение умолк, чтобы набрать воздуха для очередного залпа негодования. – Что с тобой происходит, малыш? Лет десять назад ты лопнул бы со смеху, если бы тебе предложили «немножко подтянуть лицо».
Отстранившись от руки Донни, Тодд сделал глубокий скорбный вздох.
– Это трудно объяснить, – признался он, – но мне нужно как-то удержаться наверху. Меня вытесняют более молодые парни…
– Ну и пусть. Зачем тебе там оставаться? Почему не уйти тихо? Ты взял от славы все, что можно. И даже больше. Неужели тебе этого мало? Чего еще ты хочешь? Зачем затеял все это дерьмо?
– Затем, что такая жизнь мне по душе, Донни. Я люблю славу. Люблю деньги.
– Черт возьми, сколько же тебе еще нужно денег? – фыркнул Донни. – Ты заработал больше, чем сможешь потратить, если…
– Только не говори мне о том, что у меня есть, а чего нет. Ты даже понятия не имеешь, сколько стоит эта жизнь. Во что выливается содержание домов и оплата налогов. – Внезапно он прекратил свою защитную речь и, сменив тактику, перешел в наступление: – Во всяком случае, я что-то не припомню, чтобы ты жаловался…
– Постой, – перебил Донни, очевидно догадавшийся, куда клонит его брат и чем это может закончиться, однако Тодд останавливаться не собирался.
– …Когда я посылал тебе денег.
– Не надо, не начинай.
– А почему? Ты тут сидишь и распинаешься о том, какой я засранец, но ты никогда не отказывался от моих денег, когда я тебе их подкидывал. И так было всегда. Кто оплачивал твои судебные издержки в последний раз? Кто выкупал закладную на дом, в котором вы с Линдой в очередной раз начинали новую жизнь? Кто платил за ваши ошибки?
Вопрос повис в воздухе без ответа.
– Все это так мерзко! – тихо произнес Донни. – Я приехал сюда…
– …Чтобы узнать, жив я или мертв.
– …Чтобы позаботиться о тебе.
– Что-то раньше ты никогда этого не делал, – напрямик резанул Тодд. – Разве нет? За все эти годы ты ни разу не приехал навестить меня.
– Меня тут не ждали.
– Тебя всегда ждали. А не приезжал ты только потому, что чертовски мне завидовал. Ну, скажи честно, между нами, разве я не прав? Признайся хоть раз в жизни, что тебя распирала зависть, поэтому сама возможность навестить меня казалась невыносимой.
– Знаешь что? Я не желаю этого больше слышать, – заявил Донни.
– Мне следовало высказать тебе все это много лет назад.
– Я ухожу.
– Валяй. Ты вдоволь позлорадствовал. Теперь отправляйся и расскажи всем, какой засранец у тебя брат.
– Не собираюсь я этого делать, – возразил Донни. – Что бы ты ни делал, ты все равно останешься мне братом. Но я не могу помочь тебе, когда ты окружил себя…
– … Лизоблюдами. Ну да. Ты это уже говорил.
Тодд услышал, что Донни встал и шаркающей походкой направился к двери.
– Что ты делаешь? – осведомился Тодд.
– Ухожу. Как и обещал. С тобой все будет хорошо. Этот гомик Берроуз будет тщательно тебя опекать.
– И даже не обнимешь меня на прощание?
– В другой раз. Когда ты мне будешь больше нравиться, – отозвался Донни.
– И когда же это? – крикнул ему вдогонку Тодд. Но вместо ответа услышал лишь собственный голос, эхом отразившийся от противоположной стенки.
Глава 3
Максин появилась в палате Тодда около семи вечера. Не проявив особого такта к его «возвращению из мертвых», как она сама выразилась, и отпустив в качестве утешения несколько небрежных фраз, она незамедлительно перешла к делу.
– У кого-то из здешнего персонала оказался слишком длинный язык, – начала излагать последние новости Максин. – Нынче мне позвонил редактор «Инквайрер», чтобы удостовериться в дошедших до него слухах, будто ты находишься в частной клинике. Я ответила, что это чистейшая ложь, грязные сплетни и так далее и так далее. Сказала, если он эту чушь вздумает опубликовать, то мы подадим на него и его паршивую макулатуру в суд. Не прошло и десяти секунд, как из «Верайети» позвонил Питер Барт и задал тот же проклятый вопрос. Пока я с ним говорила, стараясь как можно меньше лгать, потому что у него нюх на всякого рода дерьмо, по другому телефону с тем же вопросом ко мне обратилась редакция «Пипл». Что это? Совпадение? Лично я так не думаю.
Из-под бинтовой маски донесся тихий стон.
– Я уже предупредила Берроуза, что нам придется переправить тебя в другое место, – продолжала Максин.
– Погоди. Донни сказал, что вчера ты хотела, чтобы я остался здесь.
– Да, но так было до этих звонков. Теперь фотографы могут в любую минуту сюда нагрянуть. Это всего лишь вопрос времени.
– Будь они трижды прокляты!
– Представляю, какая чудненькая выйдет сценка, – вновь затараторила Максин, не успел Тодд даже нарисовать в своем воображении этот маленький спектакль. – Лежишь ты в постели с забинтованной головой…
– Погоди, – прервал ее Тодд– Но они же не смогут доказать, что это я.
– Беда в том, что это действительно ты, Тодд. Кто бы ни распустил о тебе сплетни, он находится в этом здании. Очевидно, у них есть доступ к твоим документам, к медицинской карте…
Тоддом вновь овладел тот же самый панический страх, который он пережил, когда вышел из комы. Ужас очутиться в ловушке. Но на этот раз Пикетт сумел с ним справиться. Ему определенно не хотелось в присутствии Максин терять над собой контроль.
– И когда ты собираешься меня отсюда вытащить? – осведомился он.
– Завтра в пять утра я возьму машину. Я уже сказала Берроузу, чтобы он обеспечил охрану этого места, пока ты не уедешь. На первое время я переправлю тебя в прибрежный особняк в Малибу. А потом мы найдем для тебя что-нибудь более подходящее.
– А я не могу вернуться домой? – спросил Тодд, прекрасно понимая безрассудность своего вопроса, потому что именно к нему домой в первую очередь и нагрянут журналисты.
– Возможно, когда ты немного оклемаешься, мы тебя переправим туда самолетом. Я позвоню Джону. Узнаю, сможет ли он тебя подбросить в Монтану.
– Я не хочу ехать в Монтану.
– Тебе там будет гораздо безопаснее, чем здесь. Мы организуем круглосуточный уход…
– Я сказал – нет. Не хочу находиться так далеко от цивилизации.
– Ладно. Постараемся подыскать местечко у нас в городе. А как быть с твоей подружкой мисс Бош? Ведь она будет задавать разные вопросы. Что прикажешь мне ей отвечать?
– Ее нет в городе. Она снимается где-то на Каймановых островах.
– Ее уволили, – сказала Максин, – очевидно, по причине «творческой несовместимости». Директор хотел обнажить ей грудь, а она отказалась. Тем не менее, ее ранние работы оставляют очень мало места для зрительского воображения. Не знаю, с чего это вдруг она решила корчить из себя скромницу. Но как бы там ни было, она желает говорить с тобой. Что ей ответить?
– Что угодно.
– Но ты же не хочешь, чтобы я посвящала ее в это дело?
– Черт, конечно нет. Вообще никого не хочу посвящать.
– Хорошо. Это будет не просто, но ладно. Я что-нибудь придумаю. Позвать сестру, чтобы она дала тебе какое-нибудь успокоительное?
– Да…
– Мы найдем тебе место, где укрыться, пока ты не поправишься. Я попрошу Джерри Брамса. Он знает весь город вдоль и поперек. Нам всего лишь нужен укромный утолок. Не обязательно шикарный.
– Главное убедись, чтобы он не распустил обо мне слухов, – предупредил Тодд. – Джерри слишком болтлив.
– Положись на меня, – ответила Максин. – Ну, до завтра. Тебе надо немного поспать. И не волнуйся, никто не узнает, где ты находишься и что с тобой происходит. Скорее эти журналюги умрут, чем что-то узнают.
– Обещай.
– Удавлю их собственными руками.
С этими словами Максин вышла из палаты, оставив Тодда одного в полной темноте.
Донни был прав. Несомненно, ничего глупее Тодд в своей жизни еще не делал. Но обратной дороги нет. В жизни, как в кино, имеет смысл двигаться только в одном направлении. И что он еще может предпринять, кроме как плыть по течению, надеясь, что у этого витка судьбы будет счастливое завершение?..
Посреди ночи на Тихом океане разыгрался шторм, седьмой и самый сильный за последнюю зиму. Сорок восемь часов лил дождь, вода на побережье от Монтевея до Сан-Диего поднялась на несколько дюймов, причинив кучу неприятностей. Переполненные водостоки превратили улицы Санта-Барбары в пенистые реки. Двое горожан и семь уличных работников утонули. Порывистый ветер повредил электропровода, особенно в Оранж-Кантри, где на три дня остались без света несколько районов. Вдоль Тихоокеанской автострады, где прошлой осенью лесные пожары на корню уничтожили всю горную растительность, голая земля превратилась в скользкую грязь, которая сползала на дорогу, что послужило причиной бесчисленных транспортных происшествий. Четырнадцать человек погибли, среди них семья из семи мексиканцев, нелегально перешедших границу и пробывших на вожделенной земле только четыре часа. Их грузовик перевернулся, и, не сумев из него выбраться, вся семья сгорела. В тихоокеанских бухтах были затоплены несколько домов общей стоимостью в миллион долларов. Такая же картина наблюдалась и в каньоне Топанга.
Разгул стихии, разумеется, не мог не отразиться на переезде Тодда из больницы в приморский домик Максин. При прочих обстоятельствах это заняло бы куда меньше времени, да и поволноваться пришлось, но, с другой стороны, тайну Тодда так никто и не раскрыл. Когда они покидали больницу, никаких фотографов, разумеется, у дверей не было, равно как никто не поджидал в окрестностях особняка. Однако это еще не означало, что опасность миновала Звонки в офис Максин, касавшиеся состояния Тодда, нарастали с каждым днем в геометрической прогрессии, причем последнее время они начали поступать из дальнего зарубежья – это, очевидно, было связано с быстротой распространения слухов, – в частности из Японии, где только что прошла премьера «Виселицы». Один немецкий журналист имел безрассудство предположить, что Тодд решил сделать пластическую операцию.
– Ну я ему покажу! Проклятый фриц.
– Разве ты сама не немка по материнской линии?
– Все равно он чертов фриц.
Тодд вместе с сестрой Кэрин – после тщательного изучения его менеджер пришла к заключению, что на эту особу можно положиться, – сидел на заднем сиденье принадлежавшего Максин «мерседеса». Медсестра была женщиной немногословной, но уж если открывала рот, то каждое слово произносила с особым ударением.
– Не понимаю, зачем было устраивать этот балаган. Что страшного в том, если даже кто-нибудь разнюхает правду? Подумаешь, сделал человек себе химический пиллинг и убрал несколько морщин. И что в этом такого?
– Фанаты Тодда не смогут принять такой новости о своем кумире, – ответила Максин. – У них сложилось некое незыблемое представление о Тодде Пикетте.
– По-ихнему, выходит, он совершил не слишком мужской поступок? – полюбопытствовала Кэрин.
– Может, мы все-таки перейдем к делу? – Бросив на медсестру выразительный взгляд через переднее зеркальце, Максин покачала головой, давая понять, что разговор, или по крайней мере эта его часть, закончен. Тодд, лицо которого было по-прежнему забинтовано, разумеется, ничего этого не видел.
– О чем задумался, Тодд? – обратилась к нему Максин.
– Интересно было бы знать, как скоро…
– Скоро, – не дав ему закончить, ответила Максин. – Очень скоро. Между прочим, я переговорила с Джерри Брамсом и передала ему слово в слово нашу просьбу. Через два часа он пришел ко мне и сказал, что у него есть как раз то, что нам нужно. Завтра утром я поеду посмотреть, что он хочет нам предложить.
– Он сказал тебе, где это находится?
– Где-то в горах. Очевидно, он отдыхал там в детстве. Думаю, это было в сороковых годах. Место совершенно безлюдное. Тебя там никто не потревожит.
– Да там же полно всякого дерьма. Автобусы, набитые экскурсантами. Там чуть ли не в каждом доме обреталась какая-нибудь знаменитость.
– Я тоже так считала. Но он поклялся, что этот дом в некотором смысле идеален. Никто даже не знает, как добраться до каньона, в котором он находится. Во всяком случае, так сказал Брамс. Но мы это еще проверим. Если дом тебе не подойдет, я продолжу поиски.
Днем в прибрежный домик Максин приехал доктор Берроуз, чтобы сделать Тодду перевязку. Это был воистину священный ритуал: Пикетт полулежал на дорогой софе, что стояла у выходящего на море окна, Максин поодаль готовила себе водку с содовой, а Берроуз – несмотря на возникшие трения минувшего дня, он вновь обрел былую самоуверенность – колдовал над бинтами, ведя ни к чему не обязывающий разговор о дожде и грязи на дороге.
– Сейчас веки будут немного слипаться, – предупредил Тодда доктор, – поэтому постарайтесь не открывать глаза, пока я их не промою.
Ничего ему не ответив, Тодд молча внимал стуку пульса в голове и шуму моря за окном.
– Будьте так любезны, – обратился Берроуз к Максин, – зашторьте слегка окна. Мне не хотелось бы, чтобы в глаза Тодда ударил яркий свет.
Тодд услышал, как Максин бросилась к окну, после чего раздался характерный шум опускающихся электрических жалюзи.
– Полагаю, так будет достаточно, – сказал Берроуз. Раздался щелчок, и гул прекратился. – А теперь мы посмотрим, как у нас дела Тодд, пожалуйста, не шевелитесь.
Затаив дыхание, Пикетт почувствовал, как доктор осторожно снял повязку с его лица. Тодду показалось, что вместе с марлей он лишился слоя кожи. Он услышал, как Максин слегка вздохнула.
– Что? – забеспокоился он.
– Вce хорошо, – успокоил его Берроуз. – Пожалуйста, не шевелитесь. Это очень тонкая процедура. Кстати сказать, в новой повязке я сделаю вам отверстия для глаз, поэтому вы сможете… Пожалуйста, спокойно… хорошо, хорошо… Вы сможете видеть.
– Максин?.
– Прошу вас, Тодд. Не шевелите мышцами.
– Я хочу, чтобы она сказала, как я выгляжу со стороны.
– Я пока ничего не вижу, Тодд.
Берроуз что-то шепнул сестре, но Тодд не сумел разобрать слов. Но он слышал, как повязка, от которой теперь его полностью освободили, упала в сосуд, издав влажный шлепок. Ему не составляло труда представить почему. Очевидно, она была пропитана его кровью и ошметками прилипшей к ней кожи. У Тодда свело в животе.
– Меня тошнит, – сказал он.
– Мне на минуту прерваться? – осведомился Берроуз.
– Нет, заканчивайте.
– Хорошо. Тогда я начинаю промывания, – произнес Берроуз. – Потом мы посмотрим, как заживает ваша кожа. Должен сказать, что на данном этапе она выглядит очень хорошо.
– Я хочу, чтобы на меня посмотрела Максин.
– Минуточку, – прервал его Берроуз. – Позвольте мне…
– Сейчас же, – упорствовал Тодд, подстегиваемый приступом тошноты. Подняв руку, он отстранил в сторону доктора, и тот покорно отступил. – Максин? – позвал ее Тодд.
– Я здесь.
Пикетт повернулся в сторону, откуда слышался ее голос.
– Подойди и взгляни на меня. Я хочу знать, как я выгляжу.
Раздался стук каблуков Максин по полированному полу.
– Быстрей. – Ее шаги ускорились, женщина подошла вплотную к Тодду. – Ну, что?
– Честно говоря, трудно сказать, пока не…
– Господи! Так я и знал! Так и знал, что он меня надует!
– Погоди, погоди, – затараторила менеджер. – Успокойся, все дело в том, что на тебе жутко много мази. Прежде чем впадать в панику, подожди, пока он обработает твою кожу. – Тодд потянулся к Максин, и она схватила его за руку. – Скорее всего, все будет хорошо, – сказала она, но ладонь у нее была липкой. – Просто нужно набраться терпения. Ну почему мужчины такие нетерпеливые?
– Ты сама нетерпелива, – напомнил ей Тодд.
– Пусть он доделает свое дело, Тодд.
– Ну что, признайся, что нетерпелива.
– Хорошо. Я тоже нетерпелива.
Принявшись за работу, Берроуз тщательно промыл веки и слипшиеся ресницы пациента. Резкий запах очистительного раствора ударил Тодду в нос, проникнув в самые пазухи.
– С возвращением, – произнесла Максин и высвободила свои пальцы из руки Тодда, словно смущенная его неожиданным порывом.
Минуты через две взгляд Тодда прояснился, а еще через две окончательно адаптировался к полумраку комнаты. Постепенно, шаг за шагом, к нему возвращалось привычное видение мира. Большое, наполовину зашторенное окно с защищавшим его снаружи от дождя козырьком; шикарная обстановка комнаты, индийский ковер, кожаная мебель; подвешенная под потолком абстрактная скульптура, выполненная в желтых, черных и белых тонах. Сросшиеся брови Берроуза и его застывшая нервная улыбка. Медсестра, которая оказалась хорошенькой блондинкой. И наконец, Максин с ее мертвенно-бледным лицом.
Берроуз отошел в сторону, словно портретист, представивший на суд публики результат своих трудов.
– Я хочу увидеть все сам, – сказал ему Тодд.
– Погоди минуту, – остановила его Максин. – Тебя все еще тошнит?
– Почему ты спрашиваешь? Боишься, что, увидев себя в зеркале, я не сдержу рвоты?
– Нет, – ответила она не слишком твердым голосом. – Вид у тебя немного припухший, вот и все. И слегка сыроватый. Но это вовсе не плохо.
– Ты всегда умела виртуозно лгать.
– Да нет же, правда, – упорствовала она. – Все не так плохо.
– Тогда дай мне посмотреть.
Никто в комнате не сдвинулся с места.
– Даст мне кто-нибудь зеркало или нет? – Пикетт собрался встать с кресла – Что ж, я возьму его сам.
– Сиди на месте, – воскликнула Максин. – Раз ты так настаиваешь. Сестра? Как вас зовут?
– Кэрин.
– Сходите в спальню и принесите оттуда небольшое зеркальце. Оно в карманном несессере.
Тодду показалось, что Кэрин не было целую вечность. Во всяком случае, минуты ожидания длились нескончаемо долго. Коротая их, Берроуз глядел на дождь за окном, а Максин взбодрила себя очередной порцией алкоголя.
Когда медсестра возвратилась, ее взгляд был устремлен на Берроуза, а не на Тодда.
– Скажите, чтобы она дала мне зеркало, – произнес Тодд.
– Отдайте, – покорно приказал ей доктор.
Кэрин вручила зеркало Тодду, и прежде чем в него взглянуть, он глубоко вздохнул.
На какое-то мгновение его взгляд неподвижно застыл на своем зеркальном двойнике. Действительность поплыла у Пикетта перед глазами, и он подумал: это все нереально. Комната, люди в ней, дождь за окном, его лицо в зеркале. Все это вымысел, видение, которое скоро исчезнет…
– Господи, – воскликнул Тодд, как некогда старик Дункан, – посмотри на меня!
Силы изменили ему, и он уронил зеркало на пол. Оно упало стеклом вниз. Медсестра собралась его поднять, но Тодд ее остановил:
– Нет. Пусть лежит.
Она отшатнулась, и он прочел ужас в ее глазах. Чего она испугалась? Его голоса? Или лица? Упаси господи, чтобы в этом было повинно его лицо!
– Откройте кто-нибудь жалюзи, – сказал он. – Впустите сюда немного света. В конце концов, мы не на похоронах.
Максин щелкнула выключателем, и механизм зажужжал, поднимая жалюзи. Взору открылась вымокшая под дождем открытая терраса с кое-какой мебелью, за ней тянулся пляж. Вдали в сопровождении двух телохранителей трусцой бежал вдоль берега какой-то человек – очевидно, такой же знаменитый глупец, как Тодд, который решил любой ценой сохранить свою красоту и следовал этому стремлению, невзирая на дождь. Поднявшись со стула, Тодд подошел к окну. Несмотря на присутствие посторонних, он оперся рукой о холодное оконное стекло и зарыдал.
– У кого-то из здешнего персонала оказался слишком длинный язык, – начала излагать последние новости Максин. – Нынче мне позвонил редактор «Инквайрер», чтобы удостовериться в дошедших до него слухах, будто ты находишься в частной клинике. Я ответила, что это чистейшая ложь, грязные сплетни и так далее и так далее. Сказала, если он эту чушь вздумает опубликовать, то мы подадим на него и его паршивую макулатуру в суд. Не прошло и десяти секунд, как из «Верайети» позвонил Питер Барт и задал тот же проклятый вопрос. Пока я с ним говорила, стараясь как можно меньше лгать, потому что у него нюх на всякого рода дерьмо, по другому телефону с тем же вопросом ко мне обратилась редакция «Пипл». Что это? Совпадение? Лично я так не думаю.
Из-под бинтовой маски донесся тихий стон.
– Я уже предупредила Берроуза, что нам придется переправить тебя в другое место, – продолжала Максин.
– Погоди. Донни сказал, что вчера ты хотела, чтобы я остался здесь.
– Да, но так было до этих звонков. Теперь фотографы могут в любую минуту сюда нагрянуть. Это всего лишь вопрос времени.
– Будь они трижды прокляты!
– Представляю, какая чудненькая выйдет сценка, – вновь затараторила Максин, не успел Тодд даже нарисовать в своем воображении этот маленький спектакль. – Лежишь ты в постели с забинтованной головой…
– Погоди, – прервал ее Тодд– Но они же не смогут доказать, что это я.
– Беда в том, что это действительно ты, Тодд. Кто бы ни распустил о тебе сплетни, он находится в этом здании. Очевидно, у них есть доступ к твоим документам, к медицинской карте…
Тоддом вновь овладел тот же самый панический страх, который он пережил, когда вышел из комы. Ужас очутиться в ловушке. Но на этот раз Пикетт сумел с ним справиться. Ему определенно не хотелось в присутствии Максин терять над собой контроль.
– И когда ты собираешься меня отсюда вытащить? – осведомился он.
– Завтра в пять утра я возьму машину. Я уже сказала Берроузу, чтобы он обеспечил охрану этого места, пока ты не уедешь. На первое время я переправлю тебя в прибрежный особняк в Малибу. А потом мы найдем для тебя что-нибудь более подходящее.
– А я не могу вернуться домой? – спросил Тодд, прекрасно понимая безрассудность своего вопроса, потому что именно к нему домой в первую очередь и нагрянут журналисты.
– Возможно, когда ты немного оклемаешься, мы тебя переправим туда самолетом. Я позвоню Джону. Узнаю, сможет ли он тебя подбросить в Монтану.
– Я не хочу ехать в Монтану.
– Тебе там будет гораздо безопаснее, чем здесь. Мы организуем круглосуточный уход…
– Я сказал – нет. Не хочу находиться так далеко от цивилизации.
– Ладно. Постараемся подыскать местечко у нас в городе. А как быть с твоей подружкой мисс Бош? Ведь она будет задавать разные вопросы. Что прикажешь мне ей отвечать?
– Ее нет в городе. Она снимается где-то на Каймановых островах.
– Ее уволили, – сказала Максин, – очевидно, по причине «творческой несовместимости». Директор хотел обнажить ей грудь, а она отказалась. Тем не менее, ее ранние работы оставляют очень мало места для зрительского воображения. Не знаю, с чего это вдруг она решила корчить из себя скромницу. Но как бы там ни было, она желает говорить с тобой. Что ей ответить?
– Что угодно.
– Но ты же не хочешь, чтобы я посвящала ее в это дело?
– Черт, конечно нет. Вообще никого не хочу посвящать.
– Хорошо. Это будет не просто, но ладно. Я что-нибудь придумаю. Позвать сестру, чтобы она дала тебе какое-нибудь успокоительное?
– Да…
– Мы найдем тебе место, где укрыться, пока ты не поправишься. Я попрошу Джерри Брамса. Он знает весь город вдоль и поперек. Нам всего лишь нужен укромный утолок. Не обязательно шикарный.
– Главное убедись, чтобы он не распустил обо мне слухов, – предупредил Тодд. – Джерри слишком болтлив.
– Положись на меня, – ответила Максин. – Ну, до завтра. Тебе надо немного поспать. И не волнуйся, никто не узнает, где ты находишься и что с тобой происходит. Скорее эти журналюги умрут, чем что-то узнают.
– Обещай.
– Удавлю их собственными руками.
С этими словами Максин вышла из палаты, оставив Тодда одного в полной темноте.
Донни был прав. Несомненно, ничего глупее Тодд в своей жизни еще не делал. Но обратной дороги нет. В жизни, как в кино, имеет смысл двигаться только в одном направлении. И что он еще может предпринять, кроме как плыть по течению, надеясь, что у этого витка судьбы будет счастливое завершение?..
Посреди ночи на Тихом океане разыгрался шторм, седьмой и самый сильный за последнюю зиму. Сорок восемь часов лил дождь, вода на побережье от Монтевея до Сан-Диего поднялась на несколько дюймов, причинив кучу неприятностей. Переполненные водостоки превратили улицы Санта-Барбары в пенистые реки. Двое горожан и семь уличных работников утонули. Порывистый ветер повредил электропровода, особенно в Оранж-Кантри, где на три дня остались без света несколько районов. Вдоль Тихоокеанской автострады, где прошлой осенью лесные пожары на корню уничтожили всю горную растительность, голая земля превратилась в скользкую грязь, которая сползала на дорогу, что послужило причиной бесчисленных транспортных происшествий. Четырнадцать человек погибли, среди них семья из семи мексиканцев, нелегально перешедших границу и пробывших на вожделенной земле только четыре часа. Их грузовик перевернулся, и, не сумев из него выбраться, вся семья сгорела. В тихоокеанских бухтах были затоплены несколько домов общей стоимостью в миллион долларов. Такая же картина наблюдалась и в каньоне Топанга.
Разгул стихии, разумеется, не мог не отразиться на переезде Тодда из больницы в приморский домик Максин. При прочих обстоятельствах это заняло бы куда меньше времени, да и поволноваться пришлось, но, с другой стороны, тайну Тодда так никто и не раскрыл. Когда они покидали больницу, никаких фотографов, разумеется, у дверей не было, равно как никто не поджидал в окрестностях особняка. Однако это еще не означало, что опасность миновала Звонки в офис Максин, касавшиеся состояния Тодда, нарастали с каждым днем в геометрической прогрессии, причем последнее время они начали поступать из дальнего зарубежья – это, очевидно, было связано с быстротой распространения слухов, – в частности из Японии, где только что прошла премьера «Виселицы». Один немецкий журналист имел безрассудство предположить, что Тодд решил сделать пластическую операцию.
– Ну я ему покажу! Проклятый фриц.
– Разве ты сама не немка по материнской линии?
– Все равно он чертов фриц.
Тодд вместе с сестрой Кэрин – после тщательного изучения его менеджер пришла к заключению, что на эту особу можно положиться, – сидел на заднем сиденье принадлежавшего Максин «мерседеса». Медсестра была женщиной немногословной, но уж если открывала рот, то каждое слово произносила с особым ударением.
– Не понимаю, зачем было устраивать этот балаган. Что страшного в том, если даже кто-нибудь разнюхает правду? Подумаешь, сделал человек себе химический пиллинг и убрал несколько морщин. И что в этом такого?
– Фанаты Тодда не смогут принять такой новости о своем кумире, – ответила Максин. – У них сложилось некое незыблемое представление о Тодде Пикетте.
– По-ихнему, выходит, он совершил не слишком мужской поступок? – полюбопытствовала Кэрин.
– Может, мы все-таки перейдем к делу? – Бросив на медсестру выразительный взгляд через переднее зеркальце, Максин покачала головой, давая понять, что разговор, или по крайней мере эта его часть, закончен. Тодд, лицо которого было по-прежнему забинтовано, разумеется, ничего этого не видел.
– О чем задумался, Тодд? – обратилась к нему Максин.
– Интересно было бы знать, как скоро…
– Скоро, – не дав ему закончить, ответила Максин. – Очень скоро. Между прочим, я переговорила с Джерри Брамсом и передала ему слово в слово нашу просьбу. Через два часа он пришел ко мне и сказал, что у него есть как раз то, что нам нужно. Завтра утром я поеду посмотреть, что он хочет нам предложить.
– Он сказал тебе, где это находится?
– Где-то в горах. Очевидно, он отдыхал там в детстве. Думаю, это было в сороковых годах. Место совершенно безлюдное. Тебя там никто не потревожит.
– Да там же полно всякого дерьма. Автобусы, набитые экскурсантами. Там чуть ли не в каждом доме обреталась какая-нибудь знаменитость.
– Я тоже так считала. Но он поклялся, что этот дом в некотором смысле идеален. Никто даже не знает, как добраться до каньона, в котором он находится. Во всяком случае, так сказал Брамс. Но мы это еще проверим. Если дом тебе не подойдет, я продолжу поиски.
Днем в прибрежный домик Максин приехал доктор Берроуз, чтобы сделать Тодду перевязку. Это был воистину священный ритуал: Пикетт полулежал на дорогой софе, что стояла у выходящего на море окна, Максин поодаль готовила себе водку с содовой, а Берроуз – несмотря на возникшие трения минувшего дня, он вновь обрел былую самоуверенность – колдовал над бинтами, ведя ни к чему не обязывающий разговор о дожде и грязи на дороге.
– Сейчас веки будут немного слипаться, – предупредил Тодда доктор, – поэтому постарайтесь не открывать глаза, пока я их не промою.
Ничего ему не ответив, Тодд молча внимал стуку пульса в голове и шуму моря за окном.
– Будьте так любезны, – обратился Берроуз к Максин, – зашторьте слегка окна. Мне не хотелось бы, чтобы в глаза Тодда ударил яркий свет.
Тодд услышал, как Максин бросилась к окну, после чего раздался характерный шум опускающихся электрических жалюзи.
– Полагаю, так будет достаточно, – сказал Берроуз. Раздался щелчок, и гул прекратился. – А теперь мы посмотрим, как у нас дела Тодд, пожалуйста, не шевелитесь.
Затаив дыхание, Пикетт почувствовал, как доктор осторожно снял повязку с его лица. Тодду показалось, что вместе с марлей он лишился слоя кожи. Он услышал, как Максин слегка вздохнула.
– Что? – забеспокоился он.
– Вce хорошо, – успокоил его Берроуз. – Пожалуйста, не шевелитесь. Это очень тонкая процедура. Кстати сказать, в новой повязке я сделаю вам отверстия для глаз, поэтому вы сможете… Пожалуйста, спокойно… хорошо, хорошо… Вы сможете видеть.
– Максин?.
– Прошу вас, Тодд. Не шевелите мышцами.
– Я хочу, чтобы она сказала, как я выгляжу со стороны.
– Я пока ничего не вижу, Тодд.
Берроуз что-то шепнул сестре, но Тодд не сумел разобрать слов. Но он слышал, как повязка, от которой теперь его полностью освободили, упала в сосуд, издав влажный шлепок. Ему не составляло труда представить почему. Очевидно, она была пропитана его кровью и ошметками прилипшей к ней кожи. У Тодда свело в животе.
– Меня тошнит, – сказал он.
– Мне на минуту прерваться? – осведомился Берроуз.
– Нет, заканчивайте.
– Хорошо. Тогда я начинаю промывания, – произнес Берроуз. – Потом мы посмотрим, как заживает ваша кожа. Должен сказать, что на данном этапе она выглядит очень хорошо.
– Я хочу, чтобы на меня посмотрела Максин.
– Минуточку, – прервал его Берроуз. – Позвольте мне…
– Сейчас же, – упорствовал Тодд, подстегиваемый приступом тошноты. Подняв руку, он отстранил в сторону доктора, и тот покорно отступил. – Максин? – позвал ее Тодд.
– Я здесь.
Пикетт повернулся в сторону, откуда слышался ее голос.
– Подойди и взгляни на меня. Я хочу знать, как я выгляжу.
Раздался стук каблуков Максин по полированному полу.
– Быстрей. – Ее шаги ускорились, женщина подошла вплотную к Тодду. – Ну, что?
– Честно говоря, трудно сказать, пока не…
– Господи! Так я и знал! Так и знал, что он меня надует!
– Погоди, погоди, – затараторила менеджер. – Успокойся, все дело в том, что на тебе жутко много мази. Прежде чем впадать в панику, подожди, пока он обработает твою кожу. – Тодд потянулся к Максин, и она схватила его за руку. – Скорее всего, все будет хорошо, – сказала она, но ладонь у нее была липкой. – Просто нужно набраться терпения. Ну почему мужчины такие нетерпеливые?
– Ты сама нетерпелива, – напомнил ей Тодд.
– Пусть он доделает свое дело, Тодд.
– Ну что, признайся, что нетерпелива.
– Хорошо. Я тоже нетерпелива.
Принявшись за работу, Берроуз тщательно промыл веки и слипшиеся ресницы пациента. Резкий запах очистительного раствора ударил Тодду в нос, проникнув в самые пазухи.
– С возвращением, – произнесла Максин и высвободила свои пальцы из руки Тодда, словно смущенная его неожиданным порывом.
Минуты через две взгляд Тодда прояснился, а еще через две окончательно адаптировался к полумраку комнаты. Постепенно, шаг за шагом, к нему возвращалось привычное видение мира. Большое, наполовину зашторенное окно с защищавшим его снаружи от дождя козырьком; шикарная обстановка комнаты, индийский ковер, кожаная мебель; подвешенная под потолком абстрактная скульптура, выполненная в желтых, черных и белых тонах. Сросшиеся брови Берроуза и его застывшая нервная улыбка. Медсестра, которая оказалась хорошенькой блондинкой. И наконец, Максин с ее мертвенно-бледным лицом.
Берроуз отошел в сторону, словно портретист, представивший на суд публики результат своих трудов.
– Я хочу увидеть все сам, – сказал ему Тодд.
– Погоди минуту, – остановила его Максин. – Тебя все еще тошнит?
– Почему ты спрашиваешь? Боишься, что, увидев себя в зеркале, я не сдержу рвоты?
– Нет, – ответила она не слишком твердым голосом. – Вид у тебя немного припухший, вот и все. И слегка сыроватый. Но это вовсе не плохо.
– Ты всегда умела виртуозно лгать.
– Да нет же, правда, – упорствовала она. – Все не так плохо.
– Тогда дай мне посмотреть.
Никто в комнате не сдвинулся с места.
– Даст мне кто-нибудь зеркало или нет? – Пикетт собрался встать с кресла – Что ж, я возьму его сам.
– Сиди на месте, – воскликнула Максин. – Раз ты так настаиваешь. Сестра? Как вас зовут?
– Кэрин.
– Сходите в спальню и принесите оттуда небольшое зеркальце. Оно в карманном несессере.
Тодду показалось, что Кэрин не было целую вечность. Во всяком случае, минуты ожидания длились нескончаемо долго. Коротая их, Берроуз глядел на дождь за окном, а Максин взбодрила себя очередной порцией алкоголя.
Когда медсестра возвратилась, ее взгляд был устремлен на Берроуза, а не на Тодда.
– Скажите, чтобы она дала мне зеркало, – произнес Тодд.
– Отдайте, – покорно приказал ей доктор.
Кэрин вручила зеркало Тодду, и прежде чем в него взглянуть, он глубоко вздохнул.
На какое-то мгновение его взгляд неподвижно застыл на своем зеркальном двойнике. Действительность поплыла у Пикетта перед глазами, и он подумал: это все нереально. Комната, люди в ней, дождь за окном, его лицо в зеркале. Все это вымысел, видение, которое скоро исчезнет…
– Господи, – воскликнул Тодд, как некогда старик Дункан, – посмотри на меня!
Силы изменили ему, и он уронил зеркало на пол. Оно упало стеклом вниз. Медсестра собралась его поднять, но Тодд ее остановил:
– Нет. Пусть лежит.
Она отшатнулась, и он прочел ужас в ее глазах. Чего она испугалась? Его голоса? Или лица? Упаси господи, чтобы в этом было повинно его лицо!
– Откройте кто-нибудь жалюзи, – сказал он. – Впустите сюда немного света. В конце концов, мы не на похоронах.
Максин щелкнула выключателем, и механизм зажужжал, поднимая жалюзи. Взору открылась вымокшая под дождем открытая терраса с кое-какой мебелью, за ней тянулся пляж. Вдали в сопровождении двух телохранителей трусцой бежал вдоль берега какой-то человек – очевидно, такой же знаменитый глупец, как Тодд, который решил любой ценой сохранить свою красоту и следовал этому стремлению, невзирая на дождь. Поднявшись со стула, Тодд подошел к окну. Несмотря на присутствие посторонних, он оперся рукой о холодное оконное стекло и зарыдал.
Глава 4
Прописанные Берроузом болеутоляющие и успокоительные лекарства Тодд существенным образом пополнил другими, которые приобрел у Джерома Банни, одного ворчливого коротышки английского происхождения, который последние четыре года исправно снабжал Пикетта нелегальными препаратами. С их помощью последующие двадцать четыре часа он провел в сомнамбулическом состоянии.
Дождь за окном, казалось, утихать не собирался. Сидя перед необъятным экраном телевизора, Тодд взирал на череду бед, и несчастий, постигших других людей (кто-то из них лишился крова, кто-то – семьи), и задавал себе риторический вопрос: согласился бы кто-нибудь из них поменяться с ним своим горем? Образ, увиденный им в зеркале, – образ, который смутно напоминал ему кого-то знакомого, но ужасно изуродованного кровоточащими и гнойными ранами, – периодически всплывал у Тодда в памяти. В таких случаях он брал таблетку, другую, а иногда и третью, запивал их глотком пива и ждал, пока опиаты отстранят от него этот ужас на безопасное расстояние.
Хотя в новой повязке Берроуз, как и обещал, оставил отверстия для глаз, тем не менее, она по-прежнему действовала на Тодда угнетающе; его руки то и дело безотчетно тянулись к лицу и, потеряй он на мгновение бдительность, могли бы сорвать бинты к чертовой матери. Пикетт ощущал себя нелепым, кошмарным созданием, вышедшим из тех фильмов ужасов, которые обычно демонстрируют поздно вечером; его лицо, некогда принесшее ему славу, скрывало под бинтами жуткую тайну. Он даже спросил у Максин, как назывался тот слезливый фильм с Роком Хадсоном, в котором героя постигло подобное несчастье с лицом, но она не знала.
– Послушай, хоть ненадолго перестань думать о себе, – посоветовала она, – Подумай о чем-нибудь еще.
Легко сказать. Вся беда в том, что размышление о собственной персоне давно превратилось для него в естественное занятие, воистину стало второй натурой, ибо на протяжении долгих лет все прочее постепенно исчезло из сферы внимания. Единственной его заботой был Тодд Пикетт – если не считать тех немногочисленных случаев, когда он переключал свое внимание на Демпси. Не следуй он этому правилу, он тотчас же утратил бы власть в мире. Так или иначе, но Тодд был участником большой игры, выиграть которую мог только тот, кому никогда не изменяло самообладание. Все прочие были обречены на провал. Теперь же, когда Пикетту было бы куда полезнее обратиться к вещам посторонним, оказалось, что он разучился это делать. Ко всему прочему он лишился преданного четвероногого друга, который всегда видел в нем своего хозяина, как бы ужасно тот ни выглядел.
К концу дня Максин вернулась домой с добрыми новостями. Она ездила смотреть для Тодда будущий дом – Убежище, как она окрестила это местечко в горах. Не обманув ее ожиданий, поместье оказалось точь-в-точь таким, каким его описывал Джерри Брамс.
– Это единственный дом в каньоне, – сказала она.
– В каком каньоне?
– Боюсь, вряд ли у него есть название.
Дождь за окном, казалось, утихать не собирался. Сидя перед необъятным экраном телевизора, Тодд взирал на череду бед, и несчастий, постигших других людей (кто-то из них лишился крова, кто-то – семьи), и задавал себе риторический вопрос: согласился бы кто-нибудь из них поменяться с ним своим горем? Образ, увиденный им в зеркале, – образ, который смутно напоминал ему кого-то знакомого, но ужасно изуродованного кровоточащими и гнойными ранами, – периодически всплывал у Тодда в памяти. В таких случаях он брал таблетку, другую, а иногда и третью, запивал их глотком пива и ждал, пока опиаты отстранят от него этот ужас на безопасное расстояние.
Хотя в новой повязке Берроуз, как и обещал, оставил отверстия для глаз, тем не менее, она по-прежнему действовала на Тодда угнетающе; его руки то и дело безотчетно тянулись к лицу и, потеряй он на мгновение бдительность, могли бы сорвать бинты к чертовой матери. Пикетт ощущал себя нелепым, кошмарным созданием, вышедшим из тех фильмов ужасов, которые обычно демонстрируют поздно вечером; его лицо, некогда принесшее ему славу, скрывало под бинтами жуткую тайну. Он даже спросил у Максин, как назывался тот слезливый фильм с Роком Хадсоном, в котором героя постигло подобное несчастье с лицом, но она не знала.
– Послушай, хоть ненадолго перестань думать о себе, – посоветовала она, – Подумай о чем-нибудь еще.
Легко сказать. Вся беда в том, что размышление о собственной персоне давно превратилось для него в естественное занятие, воистину стало второй натурой, ибо на протяжении долгих лет все прочее постепенно исчезло из сферы внимания. Единственной его заботой был Тодд Пикетт – если не считать тех немногочисленных случаев, когда он переключал свое внимание на Демпси. Не следуй он этому правилу, он тотчас же утратил бы власть в мире. Так или иначе, но Тодд был участником большой игры, выиграть которую мог только тот, кому никогда не изменяло самообладание. Все прочие были обречены на провал. Теперь же, когда Пикетту было бы куда полезнее обратиться к вещам посторонним, оказалось, что он разучился это делать. Ко всему прочему он лишился преданного четвероногого друга, который всегда видел в нем своего хозяина, как бы ужасно тот ни выглядел.
К концу дня Максин вернулась домой с добрыми новостями. Она ездила смотреть для Тодда будущий дом – Убежище, как она окрестила это местечко в горах. Не обманув ее ожиданий, поместье оказалось точь-в-точь таким, каким его описывал Джерри Брамс.
– Это единственный дом в каньоне, – сказала она.
– В каком каньоне?
– Боюсь, вряд ли у него есть название.