Баркер Клайв. Каньон Холодных Сердец

   – Максин! – испуганно крикнула Тэмми.
   – Иду, – отозвалась Максин.
   – Будь осторожна. Не трогай выключатель.
   Услышав, как Максин шлепает по мокрому полу кухни, Тэмми направилась к задней двери и переступила через порог. Растения в саду испускали едкий, удушливый аромат. Тэмми вспомнила темные болотистые дебри, где она едва не лишилась жизни в ту ночь, когда впервые проникла в злосчастный каньон. Похоже, болото подползало все ближе к дому. Стены поросли губчатыми грибами, а плитки, которыми была выложена садовая дорожка, покрывал склизкий зеленый мох.
   – Что случилось? – раздался голос Максин.
   – Погляди.
   Тэмми указала на труп, уткнувшийся лицом в землю, точнее, в целую плантацию грибов. Она даже подумала, что покойный хотел утолить ими голод и умер с полным ртом, мгновенно отравленный их смертоносным ядом.
   – Давай перевернем его, – предложила Тэмми.
   – У меня нет ни малейшего желания к нему приближаться, – покачала головой Максин.
   Неустрашимая Тэмми опустилась на корточки около мертвого тела и решительно подсунула под него руки. Труп оказался ледяным. Она немного приподняла его, пытаясь рассмотреть лицо мертвеца. Но для этого надо было перевернуть труп. Поднатужившись, Тэмми перевалила его на бок. Из складок подгнившей кожи потоками хлынули какие-то белые личинки, а тело мертвеца тяжело шлепнулось на спину.
   Тэмми с удивлением увидела, что это не только не мужчина, но, строго говоря, вообще не человек. Существ, подобных тому, что лежало перед ней, Зеффер называл отродьями. Да, несомненно, то был жуткий плод совокупления призрака и животного. Судя по всему, этот гибрид принадлежал к женскому полу – признаки койота причудливо сочетались в нем с чертами сексуального божества. У покойницы было шесть грудей, как и положено животному, но две из них успели полностью разложиться. Четыре сохранившиеся были роскошными, как у восходящей кинозвезды. Они все еще поражали красотой, придавая отвратительному зрелищу несколько сюрреалистический оттенок. Труп кишмя кишел червями, и лишь губы – пухлые, сочные, красные – почему-то оставались нетронутыми.
   – Кто это? – крикнула Максин, по-прежнему стоявшая на пороге.
   – Всего-навсего несчастное животное, – пояснила Тэмми. – Точнее, нечто вроде животного. Призраки, видишь ли, имели обыкновение трахаться со всяким зверьем. И связи эти, как говорится, не оставались без последствий.
   Как видно, Максин ничего не знала о сексуальных развлечениях призраков, так как лицо ее исказила гримаса омерзения.
   – Господи, – прошептала она – Каких гадостей здесь только…
   И, не закончив фразы, она осуждающе покачала головой. Тэмми вытерла руки о джинсы и внимательно осмотрела ступеньки, ведущие в сад.
   – Здесь полно мертвецов, – сообщила она, обернувшись к Максин.
   К этому времени любопытство пересилило отвращение, и Максин приблизилась к первому трупу. Тэмми меж тем обнаружила второй, затем третий, четвертый труп, потом целую группу из нескольких мертвых тел. Все они лежали на ступеньках в одном и том же положении – лицом вниз, словно просто споткнулись и упали. Картина была не только грустной, но и занятной, ибо мертвые существа поражали разнообразием: тут были животные мелкие и крупные, полосатые и пятнистые, мохнатые и гладкошерстные.
   – Похоже на Джонстоун, – заметила Максин, окинув взглядом печальное зрелище.
   Она была недалека от истины. Судя по тому, как тела лежали на траве, можно было подумать, что смерть наступила для них одновременно. Все это чрезвычайно походило на групповое самоубийство. Если бы солнце припекало сильнее, бесспорно, от трупов исходил бы невыносимый смрад. Но здесь, под густыми кронами деревьев, царила прохлада, и запах напоминал скорее гнилую капусту, чем тошнотворное зловоние разлагающейся плоти.
   – Интересно, почему почти не видно мух? – спросила Максин. – Им же здесь раздолье.
   Тэмми думала о том же самом.
   – Не знаю, – неуверенно ответила она. – Возможно, потому, что эти отродья никогда не были по-настоящему живыми. Не забывай, их отцы – призраки. А может, наоборот, матери. Как бы то ни было, не думаю, что их можно назвать созданиями из плоти и крови.
   – Но я все равно совершенно не понимаю, почему они все разом передохли.
   – Возможно, их питала та же самая сила, что Катю и призраков, – предположила Тэмми. – И после того, как источник этой силы иссяк…
   – Они приблизились к дому и умерли?
   – Именно так.
   – А призраки? – спросила Максин. – Все эти мертвые актеры? Куда они подевались?
   – Не знаю, – пожала плечами Тэмми. – Одно могу сказать: здесь их больше ничто не удерживает.
   – Так может, они отправились в город и теперь бродят по улицам? – усмехнулась Максин. – Не слишком приятная мысль.
   Тэмми сорвала несколько крупных листьев и принялась бережно накрывать ими лица мертвецов.
   Максин наблюдала за ее действиями со смешанным чувством непонимания и благоговейного страха. Ей бы никогда в жизни не пришло в голову совершить нечто подобное. Но, глядя на Тэмми, она внезапно ощутила приступ острой симпатии к ней. Эта женщина вынесла многое – и все же сердце ее не очерствело. Она нашла в себе силы думать не только о себе, но и о тех, для кого все неприятности остались позади. Похоже, под этой вполне обычной внешней оболочкой скрывалась незаурядная натура.
   – Готово? – крикнула она, когда Тэмми почти закончила с листьями.
   – Осталось совсем немного, – откликнулась Тэмми. – Ты знаешь какую-нибудь молитву?
   – Когда-то знала, но теперь… – Максин беспомощно развела руками.
   – Значит, мне придется придумать подходящие слова самой, – вздохнула Тэмми. – Не годится оставлять их без погребального обряда.
   – Хорошо. Я, пожалуй, не буду тебе мешать. – И Максин повернулась, чтобы уйти.
   – Нет-нет, – возразила Тэмми. – Не уходи, прошу тебя Я хочу, чтобы ты осталась здесь, со мной.
   – Ты уверена?
   – Уверена.
   – Ладно, будь по-твоему, – кивнула Максин.
   Тэмми помолчала, собираясь с мыслями, и начала говорить – негромко, но проникновенно.
   – Господи, я не знаю, зачем эти создания появились на свет и почему они умерли. – И она покачала головой, то ли в знак сочувствия, то ли от собственного бессилия подобрать нужные слова. – Мы, живущие на этой земле, все время ощущаем близость смерти, и когда она забирает тех, кто рядом с нами, мы неизбежно задаемся вопросом: для чего мы родились? И сейчас я думаю о том, для чего родились эти несчастные. Они провели свою жизнь в горестях, тоске и страданиях. А теперь они мертвы. Прошу Тебя, Господи, не оставь их своими попечениями, будь к ним снисходителен и милосерден. Земной их путь не был освещен даже малейшим проблеском радости. Подари же им хоть немного счастья после смерти. Вот и все. Аминь.
   – Аминь, – эхом повторила Максин, и это слово, сорвавшееся с губ, столь непривычных к молитве, неожиданно заставило ее залиться слезами.
   Тэмми обняла спутницу за плечи.
   – Все хорошо, – шепнула она.
   – Сама не знаю, что со мной, – пробормотала Максин и, всхлипывая, уткнулась лицом в плечо Тэмми. – Не помню, когда я так плакала. По-настоящему плакала, со слезами.
   – Поплакать бывает очень полезно. Пусть все слезы выльются. На душе станет легче.
   – Правда? – спросила Максин, вытирая глаза. – Я всегда удивлялась, когда слышала от людей, что слезы им помогают.
   – Но это и вправду так. Можешь поверить моему богатому опыту.
   – Не знаю, Тэмми, говорил ли тебе кто-нибудь об этом, но ты – потрясающая женщина.
   – Приятно слышать. Честно говоря, мне никто и никогда об этом не говорил. Арни, мой бывший муж, не находил во мне ровным счетом ничего потрясающего.
   – Значит, твой Арни – безмозглый кретин, – непререкаемым тоном заявила Максин, к которой начал возвращаться прежний апломб.
   – Может, вернемся в дом? – предложила Тэмми, все еще немного смущенная неожиданным комплиментом Максин.
   – Да, пожалуй, нам стоит вернуться.
   Осторожно огибая распростертые на ступеньках тела, они двинулись наверх. Тут Максин пришло в голову, что Тэмми, прикрыв лица мертвых и прочитав над ними поминальную молитву, попыталась возродить идею милосердия и всепрощения во владениях Кати Люпи, где неизменно царили жестокость и бессердечие. Возможно, слова сочувствия и сострадания прозвучали здесь впервые за три четверти века. Катя Люпи не умела прощать: всякий, кто осмеливался ее прогневить, должен был за это жестоко поплатиться.
   – О чем ты задумалась, Максин?
   – О том, что здесь творилось. – Мисс Фрайзель посмотрела на дом, потом, обернувшись, обвела глазами каньон. – Возможно, все эти газетенки правы.
   – Правы? Что ты имеешь в виду?
   – Ты ведь знаешь, что желтая пресса окрестила этот дом «сатанинским притоном в окрестностях Голливуда».
   – Ерунда, – возразила Тэмми. – Эти журналисты чего только не наплетут.
   – Значит, ты не веришь, что комната в подвале – дело рук дьявола или его милой женушки?
   – Я не знаю, кто создал эту комнату, да и знать не хочу, – заявила Тэмми. – Я знаю лишь, кто на протяжении многих лет придавал ей столь важное значение. Для кого она стала объектом самых жгучих желаний. Сюда стремились люди. Простые смертные, такие как я или ты. Люди, которые не могли без этой комнаты обходиться.
   – Твое замечание не лишено смысла.
   – Комнаты, дома и каньоны не могут быть хорошими или плохими, злыми или добрыми, – продолжала Тэмми. – Подобными качествами наделены только люди. Я в этом не сомневаюсь.
   – Скажи, а то, что ты сделала с этими… покойниками в саду… помогло тебе? Ты чувствуешь, что исполнила свой долг?
   – Вижу, ты решила, что я совсем свихнулась, правда? – улыбнулась Тэмми.
   – Вот уж нет. Скорее наоборот.
   – Откровенно говоря, я рада, что помолилась за них. У этих несчастных была беспросветная жизнь. Жизнь, лишенная надежды.
   – Наверное, сейчас нам стоит поискать Тодда, – сменила тему Максин.
   – Да. Стоит. Ведь мы за этим сюда приехали. Но давай договоримся так: если мы не найдем его, скажем, через пятнадцать минут, – Тэмми взглянула на часы, – то бросаем поиски и уезжаем. Согласна?
   – Согласна.
   – Куда пойдем прежде всего?
   – Думаю, в хозяйскую опочивальню. Насколько я знаю, всякий раз, когда ситуация складывалась для него не лучшим образом, наш общий друг предпочитал запереться в спальне.
   – Смешно, но Арни тоже всегда так делал. Предпочитал переждать неприятности, валяясь на кровати носом к стенке.
   – Ты ничего не рассказывала мне о своем муже, – молвила Максин, когда они, миновав разгромленную кухню, вышли в коридор.
   – Было бы о ком рассказывать. Особенно теперь, когда он ушел.
   – Как ты думаешь, он вернется?
   – Понятия не имею, – равнодушно пожала плечами Тэмми. – Все зависит от того, как он поладит со своей новой возлюбленной.
   – Тогда я задам вопрос по-другому: ты хочешь, чтобы он вернулся?
   – Ни капельки. И если он когда-нибудь явится, я пошлю его в задницу. Или еще дальше. Уж прости за грубость.
   Между тем они подошли к лестнице.
   – Может, ты пойдешь наверх одна? – предложила Тэмми. – В конце концов, ты лучше его знала. Он много лет был твоим подопечным, или кем там еще…
   Фрайзель, судя по нерешительному взгляду, колебалась.
   – Иди, иди, – подбодрила ее Тэмми. – Ты поднимайся наверх, а я поищу внизу.
   – Хорошо, – согласилась та. – Только не уходи слишком далеко. Надо, чтобы мы в любой момент могли друг до друга докричаться.
   – Я буду поблизости, – пообещала Тэмми. – И если ничего не найду, поднимусь к тебе.
   Максин двинулась вверх по лестнице, перепрыгивая через ступеньки.
   – У меня нет ни малейшего желания оставаться в этом проклятом каньоне после наступления темноты, – проговорила она на ходу.
   – У меня тоже, – подхватила Тэмми и поспешила вниз. Максин проводила ее глазами и, когда спутница скрылась из виду, перевела взгляд на дверь хозяйской опочивальни. Половицы лестничной площадки пронзительно скрипели под ногами – несомненно, призраки учинили наверху такой же погром, как и внизу. Неизвестно, насколько серьезны оказались повреждения, которые получил дом. Вполне возможно, что вскоре он вообще должен был рухнуть. Это еще одна причина, заставлявшая их с Тэмми спешить. Максин читала По и знала, какой удел ожидает прибежища духов и привидений, подобные этому дому. Все они в финале превращались в груду обломков. Не выдержав груза совершенных здесь злодеяний, приюты не нашедших успокоения мертвецов падали, словно карточные домики, погребая под своими обломками всех, кто не успел вовремя унести ноги.
   – Тэмми!
   – Я слышу тебя, Максин!
   – Здесь, наверху, все ужасно скрипит. А как внизу?
   – Скрипа и треска тоже хватает.
   – По-моему, нам надо поторопиться.
   – Мы же договорились. Пятнадцать минут – и уходим.
   – Уверяю тебя, этот срок стоит сократить.
   Подойдя к двери в спальню, Максин тихонько постучала. Затем окликнула Тодда по имени. Ответа не последовало, и тогда она потянула за ручку. Дверь оказалась незапертой. Максин рывком распахнула ее. В воздухе поднялись клубы пыли, и под дверью что-то треснуло и зашуршало. Нагнувшись, Максин обнаружила на полу за порогом несколько камней и крупных комьев земли, поросших травой. Судя по всему, кто-то набрал в саду целый мешок земли и рассыпал ее по полу.
   – Тодд! – вновь позвала Максин.
   На этот раз в ответ раздалось какое-то невнятное бормотание. Женщина отважно вошла в комнату.
   Шторы были плотно задернуты, и сквозь узкие щели проникали лишь слабые проблески солнечного света Спертый воздух свидетельствовал о том, что никто уже давно не открывал ни окна, ни дверь; однако к запаху затхлости примешивался запах свежей грязи. Оглядевшись в полумраке, Максин различила на кровати темный силуэт. Кто-то сидел там, подняв колени под одеялом. В следующее мгновение она узнала Тодда. Да, это был он, голый до пояса.
   – Привет, Максин, – произнес он. В голосе его не слышалось ни радости, ни досады.
   – Привет, Тодд.
   – Вижу, тебя вновь потянуло сюда?
   – Я приехала с Тэмми, – торопливо сообщила Максин, словно пытаясь свалить вину на другого.
   – Да, я слышал ее голос. Я ее ждал. Хотя и не был уверен, что она вернется. А вот тебя я не ждал совсем. Думал, теперь, когда я мертв, между нами все кончено. Думал, ты обо мне и не вспомнишь. Знаешь, как говорится, с глаз долой…
   – Все не так просто.
   – Неужели? А по-моему, это очень справедливая пословица.
   – А ты… ты вспоминал обо мне?
   – И о тебе. И о Тэмми. И о том, что со мной было. Да, все это время я только и делал, что прокручивал в памяти всю свою жизнь. Здесь, знаешь ли, не так много других занятий.
   – Но что тебя тут удерживает?
   Тодд пошевелился, и несколько комьев земли скатились с кровати на пол. Максин увидела, что нижнюю часть его тела укрывает вовсе не одеяло, а куча влажной земли. Стоило Пикетту двинуться, и куча эта начала разваливаться. Он протянул руку и принялся сгребать землю, не давая ей просыпаться через край кровати.
   Максин с удивлением заметила, что тело Тодда находится в прекрасной форме. Давно он уже не выглядел так хорошо. Живот казался подтянутым, мускулистым и плоским, грудные мышцы, в меру накачанные, рельефно выступали под кожей. Шрамы зажили, и лицо его вновь обрело прежнюю красоту. Следы, нанесенные временем, разными излишествами и скальпелем доктора Берроуза, исчезли без следа.
   – Ты прекрасно выглядишь, – заметила Максин.
   – Только чувствую себя далеко не лучшим образом, – откликнулся он.
   – Правда?
   – Правда. Ты ведь знаешь меня как облупленного, Максин. Я ненавижу быть самим собой. Это сводит меня с ума.
   Тодд отвел взгляд от бывшего менеджера и вновь принялся поправлять кучу земли у себя на коленях. Максин увидела, что из влажных комьев торчит его возбужденный член.
   – Когда я проснулся, он уже стоял, – сообщил Том, поймав ее взгляд, и слегка потеребил член рукой. – И с тех пор он не желает опускаться.
   Судя по голосу, он ничуть не гордился этим фактом, но и не был им огорчен; упорно стоявший пенис лишь забавлял его – точно так же как и куча земли, что скрывала нижнюю часть его тела.
   – Слушай, а зачем ты устроил на кровати газон?
   – Просто для развлечения. Сам не знаю для чего.
   – Нет, знаешь, – непререкаемым тоном возразила Максин.
   – Ты права, знаю. Я ведь мертв, не так ли?
   – Да.
   – И я это понимаю, – кивнул Том с угрюмым видом человека, только что получившего подтверждение плохой новости. – Прекрасно понимаю. Стоило мне взглянуть в зеркало и увидеть, что все мои шрамы исчезли, я понял: теперь я стал таким же, как и вся эта дохлая братия в каньоне. И я отправился их искать.
   – Зачем?
   – Мне надо было с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь из товарищей по несчастью. Узнать, как вести себя в подобных обстоятельствах. Когда ты мертв – и в то же время пребываешь на земле и имеешь тело. Так сказать, плоть. Я думал, может, существуют какие-то правила на этот счет. Но все мертвецы – такие как я – исчезли.
   Том оставил в покое свой член и уставился на сверкающую полоску света, что проникала сквозь плотные занавеси.
   – Остались лишь те, другие…
   – Отродья?
   – Да. Но все они передохли, словно мухи.
   – Мы их видели. Точнее, их трупы. Там, в саду.
   – Мерзкая падаль, – пробормотал Тодд. – Я знаю почему.
   – Что почему?
   – Почему они все померли.
   – И почему же?
   Тодд облизнул губы и нахмурился. Взгляд его стал непроницаемым.
   – Тут есть нечто, Максин, – сказал Тодд. – Оно выходит по ночам.
   Голос его сорвался до хриплого шепота:
   – Оно сидит на крыше.
   – Ради бога, о чем ты говоришь? – недоуменно вопросила Максин.
   – Сам не знаю о чем. Знаю только, что чуть не наложил в штаны, когда увидел его в первый раз. Оно сидело на крыше и сияло.
   – Сияло?
   – Да, сияло, словно кусочек солнца.
   Тодд вдруг принялся торопливо заваливать возбужденный член землей, словно мальчик, которого застали за позорным занятием; он сыпал землю пригоршнями, надеясь скрыть свою эрекцию. Однако усилия его оказались тщетными. Напряженная красная плоть по-прежнему торчала из земли.
   – Мне бы не хотелось, чтобы оно увидело меня, Максин, – едва слышно прошептал Тодд. – То, что сидит на крыше. Оно не должно меня увидеть. Ты не можешь сказать ему, чтобы оно убиралось прочь?
   Максин не смогла сдержать смех.
   – Не смейся, прошу тебя, – с досадой оборвал ее Тодд.
   – Ничего не могу с собой поделать, – сквозь хохот сказала она. – Видел бы ты себя со стороны. Сидишь посреди кучи грязи, играешь со своим петухом и рассуждаешь про какой-то страшный свет…
   – Я не знаю, что это такое, – повторил Тодд. – Но оно меня пугает.
   Максин продолжала бороться с приступами смеха – таким абсурдным казалось ей все происходящее.
   – Я попрошу Тэмми прогнать его, – обиженно буркнул Тодд. – Уж она-то не откажется мне помочь. Я знаю, не откажется.
   Он по-прежнему неотрывно смотрел на сверкающий луч, пробившийся в щель между шторами.
   – Иди и приведи Тэмми, – распорядился Тодд. – Я хочу ее видеть.
   – А меня ты больше не желаешь видеть – так это надо понимать?
   – Почему же, – покачал головой Тодд. – Если хочешь, можешь остаться. А хочешь, можешь уйти. Ты ведь убедилась, что со мной все в порядке. Живым меня не назовешь, но я вполне здоров.
   – Если не считать, что тебя беспокоит какой-то странный свет.
   – Да. Свет. Именно свет. Я не свихнулся, Максин. Он там, на крыше.
   – Я не сомневаюсь, что ты в здравом уме, – примирительно заметила Максин.
   Впервые за все время разговора Тодд пристально взглянул на нее. Луч, на который Пикетт так долго смотрел, каким-то образом проник в его глаза и теперь скользнул по ее лицу. «Наверное, все призраки так смотрят», – пронеслось в голове Максин. Серебристое сияние, испускаемое его глазами, было очень красиво. Но в нем чувствовалось что-то нечеловеческое.
   – А что, если нам с тобой все это снится? – предположил Тодд. – В таком доме, как этот, может присниться все, что угодно. Я ведь умер, правда? Я прекрасно помню, что умер. Меня убила эта чертова сука, Катя. Заколола ножом.
   Голос Тодда стал мрачным, стоило ему вспомнить о муках, сопровождавших его последние минуты, – не только о физической боли, но и о нравственных страданиях, которые Катя причинила ему своим предательством.
   – Знаешь, я должна сказать тебе, что очень сожалею о случившемся, – смущенно пробормотала Максин.
   – О чем именно?
   – О многом. Прежде всего о том, что в тяжелый момент я оставила тебя без поддержки. Тэмми обвиняла меня в твоей смерти, и она права. Если бы я по-прежнему занималась твоими делами, возможно, всего этого кошмара не случилось бы.
   – Так сказала Тэмми?
   – Да.
   – Она еще не то способна наговорить. Когда ей волока под хвост попадет, она готова обвинить всех в любых смертных грехах.
   – Дело в том, что я с ней полностью согласна.
   Улыбка сползла с лица Тодда.
   – Да, то было самое тяжелое время в моей жизни, – тихо сказал он.
   – И своим уходом я нанесла тебе еще один удар.
   – Что толку копаться в прошлом? – вздохнул Тодд. – Все кончено.
   – Ты думаешь?
   – А как же иначе. Все это давняя история.
   – Я чувствовала себя такой усталой, – виновато призналась Максин, – такой измотанной.
   – Я понимаю. Ты устала от меня. И от себя тоже.
   – Да.
   – Я ни в чем тебя не упрекаю. Этот чертов город ангелов – настоящий вампир. Он высасывает из людей последние силы.
   Сверкающий взгляд Тодда был устремлен на Максин, но она догадывалась, что мысли его далеко.
   – Где же Тэмми? – нетерпеливо спросил он.
   – Пошла вниз.
   – Ты бы не могла привести ее сюда? Сделай мне такое одолжение, если это тебя не затруднит.
   – Господи, какая изысканная любезность, – усмехнулась Максин. – Тебя прямо не узнать.
   – Как знать, что случится с тобой, если ты задержишься здесь надолго? Возможно, ты тоже себя не узнаешь, – загадочно произнес Тодд.
   – О чем ты?
   – О том, что здесь к человеку возвращается прошлое. По крайней мере, вернулось ко мне. Иногда я сижу здесь, и мне кажется, будто я в горах.
   – В горах?
   – Да, в горах. Взбираюсь на отвесную вершину.
   – В твоем прошлом не было ничего подобного, Тодд. Ты не можешь вспоминать о горах. Я имею в виду, о настоящих горах. Ты же всегда чертовски боялся высоты. А к отвесным вершинам и близко не подходил.
   Тодд отвел от нее взгляд и вновь уставился на щель между занавесями. Сообщение о том, что при жизни он боялся высоты, явно произвело на него удручающее впечатление и заставило задуматься о природе собственных воспоминаний.
   – Но если это не настоящие горы, тогда какие же? – растерянно спросил он.
   – Скорее всего, это декорация, построенная в одном из павильонов «Юниверсал», – с готовностью пояснила Максин. – Для фильма «Долгое падение».
   – Для фильма? И я снимался в этом фильме?
   – Разумеется, снимался. У тебя была там большая роль, очень выигрышная. Неужели ты забыл?
   – Ив этом фильме я погиб?
   – Нет, остался живехонек. Почему ты спрашиваешь?
   – Прошлой ночью я пытался припомнить все свои фильмы. Думал, вдруг этот свет заберет меня и мне придется рассказать о том, чем я занимался в этой жизни…
   Тодд взглянул на стену над кроватью. Проследив направление его взгляда, Максин увидела, что он нацарапал там – огромными корявыми буквами – несколько названий картин со своим участием Список был далеко не полным и служил несомненным доказательством того, что в сознании Тодда царил полный сумбур. Даже те названия, которые ему удалось вспомнить, были приведены неточно. Так, «Стрелок» превратился в «Убийцу», а «Долгое падение» в «Упавшего». Тодд вставил в этот список и фильм «Боец», сняться в котором ему так и не удалось.
   – А ты не помнишь, в скольких картинах я умираю?
   – В двух.
   – Всего-то? Как мало. Почему?
   – Потому что ты обычно играл благородных героев.
   – Хороший ответ. Благородные герои ведь не умирают. Никогда не умирают, правда?
   – Ну, я бы не сказала, что никогда. Смерть героя бывает очень эффектным концом.
   – Где, например?
   – Например, в «Истории двух городов».
   – Это старый фильм. Ладно, все это не так важно. Главное вот что: мне наплевать на этот проклятый свет. Пусть себе торчит на крыше. Я – благородный герой.
   – Значит, ты не хочешь идти за ним?
   – Нет, Максин.
   – А вдруг он отведет тебя туда, где тебе будет лучше?
   – Куда бы это?
   – Не знаю.
   – Вот видишь. Такого места нет. Ты ничего не можешь придумать.
   – Нет, могу. Небеса. Рай.
   – Ты думаешь, рай существует? И свет хочет отвести меня туда?
   – Я не знаю, Тодд. Я ничего не знаю.
   – И я тоже никогда этого не узнаю. Потому что я за ним не пойду. Я герой. Я никуда не должен идти. Поняла?
   Что Максин могла на это возразить? Нелепая идея так крепко застряла у Тодда в мозгу, что его невозможно было переубедить.
   – Разумеется, ты не должен идти туда, куда тебе не хочется, – осторожно заметила она.
   Тодд взял пригоршню земли и сбросил ее с кровати. Влажные комья рассыпались по голым доскам пола.
   – Все это ерунда, – изрек он.