Барнс Джон. И несть им числа...

   Я вздрогнул: хотелось научиться водить машину, ведь мне всегда нравилось вручную управлять всякими транспортными средствами, но я не очень-то хотел оказаться в экспедиции, где спасение одной или нескольких жизней могло стать проблемой.
   Мы остановились у кафе. Единственным человеком, сидевшим за столиком на улице, оказался Иисус Пикардин. На нем была рубашка с кричащим цветочным рисунком, дурацкая панамка, ярко-красные шорты и тяжелые кожаные сандалии. Он производил неприятное впечатление: закинутые на стол ноги, полупустой стакан с остатками пива; непонятно, каким образом ему удавалось выглядеть щеголем.
   — Если мы делаем то, что я думаю, — произнесла Паула, — вы должны оставить свой багаж в автобусе. Я бы прихватила оружие, если у вас оно есть, и, возможно, что-нибудь из наиболее ценных вещей.
   Я «захватил» только содержимое своих карманов, но заметил, что Хелен сунула себе в карман еще один нож.
   Думаю, в некоторых профессиях невозможно быть излишне осторожным.
   Кафе было бы довольно приятным местом, если бы мы просто собрались здесь отдохнуть. Мне никогда прежде не приходилось бывать в Мехико, но пиво оправдало наши надежды, так что мы сидели, болтали и ждали чего-то, попутно многое узнав друг о друге. Я увидел, что эта версия Хелен — секретный агент с профессиональными навыками владения оружием, — кажется, во многом связана с Эсме и Паулой. Я вовсе не был уверен, что мне это по душе; я скучал по той Хелен, которую называл «обычная, прежняя Хелен». Я старался как можно скорее забыть об этом определении, ибо не хотел думать о Хелен, которая действительно мне нужна, как об обычной или прежней. Судя по всему, Роджер и Иисус умели ждать, а я это просто ненавидел; я-то решил, что за четыре года службы во флоте овладел навыком сидеть и ждать распоряжений, но ошибся — нервы были как натянутая струна.
   Ульрика реагировала соответственно — дергалась так же, как и я. Некоторое время мы говорили о студенческой жизни, потому что в своем мире она была в университете специалистом по Скандинавии, но тут обсуждать особенно было нечего, ибо со времени появления первого университета в 1100 году мало что изменилось руководство по-прежнему было не в курсе происходящего, политика факультетов оставалась жесткой и глупой, студенты ленивы, а порой просто дураки, и низкого особенно не волновали собственно знания. Положение Ульрики являлось зеркальным отражением ситуации с Хелен — последняя влезла в эту авантюру, будучи хорошо подготовленной, тогда как Ульрика, по природе более склонная к приключениям, выпала из этого мира и теперь сидела напротив меня, придерживая сумку.
   Пешеходов было немного, и это могла быть любая улица в бедном городском квартале в богатой стране или улица среднего пошиба в любой нищей стране. Несколько чистеньких белых зданий, кое-где — блочные дома, перемежающиеся с деревянными строениями, словно возведенными по воле архитектора-импровизатора. Повсюду тянулись провода и кабели, торчали антенны и тарелки, и все, что только можно, обклеено кричащей рекламой. Легкий ветерок то и дело поднимал на разбитом асфальте золотисто-желтую пыль.
   Я настолько привык к статичности вокруг, что вздрагивал каждый раз, когда кто-нибудь проходил мимо или собака появлялась на дорожке. Притворившись, что целых пять минут слушаю нытье Ульрики по поводу места в департаменте и украденных кредитов, я предположил, что страшно хочу, чтобы кто-то прервал эту тягомотину, ибо альтернативными вариантами были три женщины, обсуждавшие достоинства и недостатки девятимиллиметровой пули, и двое мужчин, спорящих о бейсболе.
   В этот момент из-за угла появились две женщины. Старшая, которой, должно быть, было лет двадцать семь — тридцать, была потрясающе красива: волосы цвета меда уложены шапочкой, несколько завитков ниспадают крутыми локонами; она была в хрустящем белом платье, обнажавшем идеально загоревшие руки и плечи, на ногах — сандалии на ремешках с закругленным носом, на невысоком каблучке, который, наверное, был специально подобран, чтобы подчеркнуть изящные икры.
   Фигура позади нее казалась несколько страшноватой и неуклюжей — очень молодая девушка лет пятнадцати-шестнадцати, с приятными, но ничем не выдающимися чертами лица: россыпь веснушек на носу, слишком большой рот, очень коротко подстриженные тусклые светлые волосы; на ней были по-дурацки выглядевшие очки а-ля Бен Франклин в проволочной оправе, ярко-розовая футболка, мешковатая хлопчатобумажная юбка и гольфы. Обе несли чемоданы.
   Они подошли к кафе, направляясь прямиком к нашему столику, и у меня возникло чувство, что я уже видел кого-то, двигавшегося подобным образом. Я совсем перестал слушать Ульрику — и правильно сделал. Медовая блондинка неподвижно застыла, приняв крайне привлекательную позу, посмотрела поверх сидящих за столиком людей, а потом заговорила тем чистым голосом, который появляется после долгих лет упорных тренировок, указывая на Роджера:
   — Так, вы, должно быть, Полковник. Значит, вы… — она ткнула пальцем в меня, — наверное, Лайл. Вот только не могу понять, кто из вас Хелен.
   — Это я, — помогла ей Хелен. — И.., ну и ну! Келли и Терри, не так ли?
   Келли кивнула:
   — Да, это я. Поздно вечером мне позвонил Джефри Ифвин, велел собрать вещи и поехать в аэропорт имени Иосифа Сталина — он как раз под Парижем, — там меня будет ждать билет и человек. Билет оказался до Мехико, а спутницей — Терри.
   — Рада всех вас видеть, — поздоровалась Терри, явно стараясь держаться с достоинством и уверенно, встретившись лицом к лицу со всеми своими взрослыми друзьями. У нее неплохо получилось. — Вы не поверите, как долго мистер Ифвин убеждал моего отца разрешить мне сюда приехать, и я до сих пор не знаю, как ему это удалось.
   Они сели вместе с нами, и все представились по кругу. Ленивая беседа превратилась в энергичную дискуссию, так что стало сложно что-либо расслышать в клекоте голосов, где каждый требовал внимания. Внезапно к нам подбежала официантка из кафе, неся в руках телефон с громкой связью, и поставила перед нами на стол.
   Прежде чем телефон заговорил, нам пришлось довольно долго ждать, сидя под ярким палящим солнцем, попивая прохладительное или же разглядывая своих спутников. К тому моменту, как он включился, я подумал, что все, наверное, знают, что позвонит Ифвин.
   — Перекличка, — сказал он. — Лайл?
   Поначалу я смутился, но Ульрика пихнула меня локтем.
   — Здесь.
   — Хелен?
   — Здесь.
   Таким образом Ифвин прошелся по всем, сидящим за столом (и каждый ответил «здесь»), а затем спросил:
   — Есть ли еще кто-нибудь, кого я не назвал?
   — Нет, — ответил Роджер, — если не считать официантку, которая сейчас находится в здании.
   — Хорошо. Тогда можем начинать. Наверное, я начну с того, что кое-что для вас проясню. Но прежде всего у меня есть еще парочка тестов, чтобы удостовериться, что все наконец-то на месте. Боюсь, они не похожи на то, что вам когда-либо приходилось делать, но в них есть смысл. Есть ли на наружной стене кафе электрическая розетка?
   Я посмотрел и увидел, что их там несколько.
   — Да.
   — Не могли бы вы несколько раз включить что-нибудь в одну из них, а потом выключить?
   На столбах, стоявших вокруг столиков на улице, были лампочки. Вилка находилась около заземленной розетки. Я подошел и несколько раз включил и выключил ее, чувствуя себя так, будто кто-то специально пытается сыграть надо мной злую шутку. Естественно, подобным образом я себя ощущал уже в течение пяти дней.
   — Великолепно! — воскликнул Ифвин. — А теперь возьмите, пожалуйста, телефон у официанта, он в кафе, позвоните в Париж в справочную и, как только соединитесь, бросайте трубку.
   Прежде чем кто-либо успел пошевельнуться, Келли встала:
   — Если я какой номер и знаю, так это справочной — постоянно забываю телефонные номера. — С этими словами она вошла в кафе.
   — Зачем все эти ваши экспериментики? — задал я вопрос в микрофон.
   — Не могу рассказать сейчас, но вскоре вы обо всем узнаете. Пусть Келли проведет эксперимент, потом еще один я сам, и вот тогда мы будем в отличной форме.
   Тем временем Келли вернулась, неся портативный телефон.
   — Ладно, я готова, — произнесла она достаточно громко, чтобы Ифвину было слышно через микрофон. Затем набрала номер и сняла трубку.
   Спустя секунду из громкоговорителя послышалось:
   — Извини, попробуй еще раз.
   — Опять положить трубку сразу же, как только ответят на том конце?
   — Да. Точно так же, как в предыдущий раз.
   Келли набрала номер, подождала и нажала кнопку.
   — Отлично! — раздался радостный возглас Ифвина; даже по громкой связи в нем можно было услышать триумф и удовлетворение. Он немедленно добавил:
   — Теперь еще одно задание. В кафе играет музыка?
   — Нет, — ответили все хором.
   — Хотите, чтобы ее включили? — поинтересовалась Терри. — Я могу пойти попросить.
   — Спасибо, Терри.
   Она вскочила и исчезла внутри; мне уже было любопытно, что думает персонал кафе о нашем поведении и странных просьбах, но по крайней мере они не вышли и не попросили нас прекратить это занятие.
   Через минуту послышалась музыка в неизвестном мне стиле — возможно, в ней было больше латинского, чем сохранилось в моем нацистском мире; из микрофона доносились вопли, и Терри вылетела на улицу, тяжело дыша.
   — Благодарю бога за четыре нужных языка, — бросила она, плюхнувшись на стул.
   — Минуточку… — сказал Ифвин. — Теперь тот телефон, по которому вы звонили в Париж.., не снимайте трубку, когда он зазвонит. Он будет звонить несколько минут. Оставьте включенным радио и громкую связь.
   Положите телефон на стол и поставьте стул напротив, но ни в коем случае не отвечайте на звонок.
   Почти сразу зазвонил телефон, и, пожав плечами, Хелен встала и положила его на стол, придвинула еще един стул, а телефон все трезвонил.
   — Телефон на месте? — спросил Ифвин.
   — Угу. Вы должны были это услышать, — пробормотал Полковник. Телефон не замолкал, издавая умопомрачительные звуки; над головой орали динамики; я подумал, а не является ли это каким-нибудь сложным планом, чтобы свести нас с ума.
   — А стул пустой?
   Иисус Пикардин наклонился, чтобы проверить, и лишь потом ответил:
   — Стул пустой.
   — Все сидите неподвижно, пока я не сосчитаю до ста;
   Не шевелитесь, пока я буду считать. Один, два, три, четыре, пять, шесть, алле.
   Телефон умолк. Громкоговоритель вдруг взвизгнул, выдав еще раз «алле» на очень высоких тонах.
   А там, на стуле, который секунду назад был пустым, держа в руках телефон, по которому он только что с нами говорил, сидел Джефри Ифвин в потрясающем белом костюме, галстуке в темную полоску, с ярко-красной гвоздикой в петлице.
   Мы отшатнулись, опрокидывая стулья и пятясь. Хелен, Эсме, Паула и Иисус схватились за оружие. Ифвин поднял руки вверх, продолжая держать телефон, и нажал кнопку отбоя.
   — Что, кто-нибудь собирается стрелять? — осведомился он.
   — Нет, просто вы меня напугали, — объяснила Эсме.
   — Нет, наверное, — с сожалением сказала Паула.
   — Нет. — Хелен не тратила много слов.
   — По крайней мере не сейчас, — ответил Пикардин.
   — Хорошо. — Ифвин опустил руки и потянулся, чтобы выключить громкую связь. Оглянулся по сторонам. — Что ж, наконец я собрал всех вас в одном мире и теперь могу все объяснить. Я определил вас как людей, необходимых мне для важной миссии, за которую, кроме возможной славы, если вы выживете, и вечной благодарности от вашей страны, если все сработает, я могу предложить вам состояние, о котором вы не могли и мечтать. Вот мое предложение, вы вольны принять его или отказаться: на одной чаше весов — большой риск, на другой — слава, услуга государству и несметное богатство.
   — Что за миссия? — задал вопрос Полковник.
   Ифвин облокотился на спинку стула, скрестил ноги и улыбнулся, тепло и по-дружески, будто намереваясь рассказать нам лучшую в мире шутку.
   — Работа очень простая. Держите путь на север и отыщите Америку. Уже тридцать лет, как она пропала в триллионах разных миров, и пора выяснить, в чем дело. — Он поднялся и добавил:
   — Что ж. Если вы примете мое предложение, я могу разместить всех в хорошем отеле, где сегодня вечером мы проведем небольшую стратегическую конференцию, а рано утром отправимся в путь.
   Все готовы согласиться?
   Я согласно кинул и вдруг понял, что все мы в один голос отвечаем «да». Интересно, это тоже Ифвин подстроил, или же данный факт — простое совпадение или заразное помешательство? Впрочем, какая разница.

Часть третья
В КОТОРОЙ Я ИНТЕРЕСУЮСЬ, КЕМ ТЕПЕРЬ СТАЛ ШРЕДИНГЕР

   Ифвин снял нам номера в большом, современном отеле, одном из тех мест, которые строят в бедных странах, для того чтобы богатые могли посещать их, не сталкиваясь с нищетой. До гостиницы мы добирались практически в полной тишине. Я сел рядом с водителем, и Паула имела возможность показать мне, как управлять автомобилем.
   Ифвин всех нас четко проинструктировал: нам следует отдохнуть и поесть, как можно меньше разговаривая, не звонить по телефону ни при каких обстоятельствах и ровно в восемь вечера встретиться с ним в огромном конференц-зале. Он не был склонен отвечать на наши вопросы, так что ограничился четкими распоряжениями.
   Нам с Хелен достались смежные комнаты, дверь между которыми при желании можно было открыть, что мы не замедлили сделать. Заказали еду в номер — к счастью, гастрономические вкусы агента Хелен Пердида почти полностью совпадали с пристрастиями преподавателя Хелен Пердида — так что получилось, что я хоть немного знал об этом человеке, — а потом быстро приняли Душ по отдельности. Я был готов завалиться в постель и соснуть часок, ибо до встречи оставался еще час, как вдруг раздался стук в дверь, соединявшую мою комнату с комнатой Хелен.
   — Я не одет, — ответил я.
   — Отлично.
   Что-то в интонации, с которой это было сказано, заставило меня мгновенно распахнуть дверь. Хелен влетела, и я сразу заметил, что на ней не было ничего, кроме пары атласных перчаток и туфель на шпильках. В руках она несла два моих галстука; я и рта не успел раскрыть, как, резво подскочив ко мне, она связала мне руки и ноги за спиной, так что лодыжки оказались привязанными к запястьям. Сунула кляп из собственных трусиков, связанных с чулками, перевернула на живот и со словами: «Ты плохо себя вел», шлепала меня до тех пор, пока слезы не брызнули у меня из глаз.
   Все это время я пытался выплюнуть кляп и объяснить Хелен, что мне все это не нравится, что, как бы она ни поступала с тем Лайлом, которого знала, я во многом от него отличался. Я хотел по крайней мере сказать ей, что она отбила мне весь зад, что мне такое не по душе, так что пусть прекратит подобные забавы. Я дергался и кричал, невзирая на кляп, задыхаясь и со страхом думая, что еще придет ей в голову со мной сделать.
   Хелен повернула меня на бок, и я стал неистово трясти головой, стараясь сказать «нет, я так не хочу, мне не нравится», но она одарила меня улыбкой, от которой мурашки побежали по коже, сняла одну туфлю, очень нежно — к моему удивлению — вставила тонкий каблук в мой анус и принялась двигать им взад-вперед. Я думал, что меня сейчас вырвет: из-за кляпа дыхание сделалось горячим и зловонным, живот и грудная клетка судорожно вздымались, нос заложило от слез.
   Тем временем Хелен завернула мой пенис в одну из этих атласных перчаток и несколько раз медленно провела по нему рукой вверх-вниз. Никогда в жизни у меня не было столь сильной эрекции.
   Она опрокинула меня на спину; наверное, это могла бы быть хорошая позиция для любителей йоги, но давление на плечи, лодыжки, локти, запястья и коленки было таким нестерпимым, что я опять закричал, давясь слезами и слюнями. Мой пенис, судя по всему, существовал отдельно от хозяина: он бурно реагировал на движения атласных перчаток, и Хелен, вскочив на кровать, опустилась на него.
   Она скакала на мне, казалось, целую вечность, и, хотя каждая клеточка отзывалась невыносимой болью, а грудь раздирали рыдания, никогда прежде я не испытывал удовольствия более сильного. Трижды она дрожала и дергалась, сотрясаясь в оргазме, тогда как я боролся и потел; наконец все осталось позади — мой живот конвульсивно сжался, как будто мне дали кулаком под дых после десятимильной пробежки, — и я кончил.
   Хелен слезла с меня, обтерлась влажной салфеткой, затем обмыла мои покрасневшие гениталии. Я хотел, чтобы она меня развязала, но, судя по всему, время еще не пришло: она следовала своему расписанию. Перевернула меня на бок и развязала путы; я вывалился из веревок, как тряпичная кукла, не способный пошевелить ни рукой, ни ногой. Повернув меня к себе, она отвязала чулок и вытащила его вместе с трусами изо рта. Я начал было говорить, но она наклонилась и подарила мне крепкий, сильный и долгий поцелуй.
   Когда она закончила, а я в изнеможении лежал рядом, способный только дышать, с болью во всем теле, она сказала:
   — Ты был действительно хорошим мальчиком. Лучше у нас не бывало.
   — Я никогда этим не занимался… — ответил я. — Никогда. Не думал, что ты такое вытворяешь.., я в такие игры не играю. Это был не я.
   — А чей тогда член стоял?
   Я повернулся на бок, подальше от нее.
   — Я не говорю, что не реагировал на твои действия.
   Но это не имеет ничего общего с моими желаниями. Я сказал, что не занимаюсь подобным. Не хочу делать такие вещи. — Я отполз на край кровати, надеясь убраться подальше от Хелен.
   — Если мы останемся живы, ты сам предложишь мне заняться этим через несколько дней.
   Я ненавидел противную уверенность ее голоса.
   — Меня не волнует, что ты проделывала с тем, другим Лайлом. Не желаю, чтобы то же самое было со мной.
   А если ты думаешь, что занималась этим со мной, сначала спроси меня.
   Она рассмеялась, и это была, с одной стороны, Хелен, а с другой — что-то меня в ней пугало, — я ни на йоту не продвинулся в познании ее сущности.
   — Позволь сказать тебе кое-что еще, крошка Лайл. Ты сейчас уснешь так сладко, как не спал многие годы. Я знаю, что твое тело реагирует таким образом. Что касается меня — кажется, это всегда делало мой глаз острее, а реакцию — быстрее. Следующие несколько дней я буду быстрой, точной и расслабленной. Что бы ты сейчас ни думал, мой плаксивый кобель, нам обоим теперь лучше.
   Согласишься ты со мной или нет, но тебе это понравилось, маленький блудник.
   С этими словами она так сильно сжала мои яйца, что меня чуть не вырвало: я взвизгнул от боли. Смеясь, как на Рождество, Хелен вытянулась подле меня.
   Я подумал: «Странно — как я мог спать рядом с тем, кто внушал мне такой ужас» — и это было последней мыслью перед тем, как я уснул. Когда она разбудила меня, оставалось пятнадцать минут до начала встречи. Я не смотрел на Хелен и попросил ее выйти из комнаты, пока я буду одеваться. Она опять надо мной посмеялась, и на этот раз ее смех понравился мне еще меньше. В нем было больше пугающего и все меньше от настоящей Хелен.

* * *

   Ифвин начал разговор с двусмысленной фразы:
   — Я провел очень много времени, размышляя, каким образом расскажу всем вам об этом, и даже теперь я вовсе не уверен, что выбрал верный путь. Знаю, что вам любопытно знать, кто я такой, как смог проведать о том, что собираюсь вам сейчас рассказать, как и почему я занялся проектом, к которому прошу всех вас присоединиться, — но я специально не стану удовлетворять ваше любопытство в течение какого-то времени, ибо мое объяснение станет намного более осмысленным, если я предварительно снабжу вас необходимыми знаниями. Надеюсь, я весь окутан таинственностью?
   — Весь, — ответил я, ибо все остальные сохраняли молчание.
   — Что ж, хорошо, тогда мое понимание механизма работы человеческого мышления не совсем ошибочно.
   Надеюсь, позднее я смогу все прояснить, но на данный момент это должно быть окутано тайной. Начнем с того, что ваши подозрения, Лайл и Хелен и другие, по поводу интерпретации Многих Миров и некоторых других вопросов по большей части оказались верными. Люди, информация и объекты действительно несколько десятилетий назад начали пересекаться с другими мирами, как вы их назвали — или линиями времени, историями, последовательностями событий, в зависимости от термина, какой вы предпочитаете, — и это стало причиной расхождений в воспоминаниях, полных случайных нарушений причинности, замеченных вами, и появления новой культурной нормы, в соответствии с которой люди избегают любых дискуссий по поводу прошлого, даже своего собственного. Кто-нибудь из вас выяснил, при каких условиях случаются подобные вещи или что их вызывает?
   В воздухе повисло гробовое молчание, и Ифвин сказал:
   — Конечно, никто от вас этого не ждал, потому что, во-первых, опыт порой несколько сбивает с толку, особенно если вы пересекаетесь с последовательностями событий, отличающихся друг от друга, что и случилось со многими из вас. Думаю, что теперь смогу объяснить вам все, а если сейчас не получится, в любом случае, по-моему, я уже близок к разгадке. Люди пересекаются, разговаривая по телефону, находясь в сети или в транспортном средстве, управляемом роботом.
   Мне показалось, что через позвоночник пропустили электрический ток: в одно мгновение все стало на свои места.
   — Так вот в чем дело! — воскликнул я. — Ведь машины управляются квантомеханическими приборами!
   Все обернулись и уставились на меня. Ну да, я же единственный из присутствующих, кто разбирается в физике.
   — Э-э… — пробормотал я.
   — Ты абсолютно прав, Лайл. — Ифвин подтвердил мою догадку. — Именно это и происходит. Самое странное, что проблема в другом. Это само по себе является просто причиной, по которой настоящая проблема до сих пор не была выявлена. Однако я слишком тороплюсь — возможно, мне следует начать сначала, и если профессоры Перипат и Пердида нам немного помогут, мы сумеем быстро восстановить ход событий.
   Лекция Ифвина и его ответы на вопросы затянулись до полуночи; он позаботился о том, чтобы нам принесли чай, кофе, сок, тарелки с сандвичами, пирожными и фруктами, каждый час делал небольшой перерыв, так что мы спокойно перенесли затянувшийся рассказ. Впрочем, к концу у кого-то от долгих споров сел голос и почти у всех уже вскипели мозги. Однако Ифвин все предоставлял и представлял доказательства, и сказанное им совпадало с фактами. В конце концов мы ему поверили — наверное, потому что почувствовали огромное облегчение, поняв наконец, в чем дело.
   На самом деле существовало множество миров, в действительности — любой возможный. Перпендикулярно времени и знакомым нам пространственным измерениям существовало пять пространственно-подобных измерений, которые Ифвин назвал «вероятностью», и каждая последовательность событий имела в этих; измерениях свой уникальный адрес.
   — Допустим, во вселенной существует только одна вещь, и все, что она может, — это быть где-то, и есть только одно пространственное измерение, — предположил Ифвин, стараясь объяснять попроще для нематематиков, которых среди нас было большинство. — Одно пространственное измерение образует линию, верно? Если хотите, представьте ее в виде дороги. Один объект — машина, и каждый раз, когда она проходит через какое-либо определенное место, это является событием. Теперь вообразите картину вселенной в виде графика, где по горизонтали отмечается местонахождение на дороге, а по вертикали — время. На таком графике вертикальная линия будет означать, что машина стоит на одном месте, и чем больше линия приближается к горизонтальной, тем быстрее движется машина. Большая закорючка, похожая на букву "S", означает человека, ездящего взад-вперед. Каждая точка на линии — событие. До сих пор все понятно?
   — Давненько я не занимался алгеброй, — пробормотал Полковник.
   — Могу вас заверить, что ее не упростили, — успокоила его Терри. — Ладно, значит, если существует одно измерение вероятности, это как будто накладываешь все возможные графики один на другой, так чтобы наиболее похожие оказались рядом. Верно?
   Ифвин обалдел:
   — Да у тебя талант!
   — Я все время провожу в школе. Привыкла к лекциям. И кроме того, вы сказали, что мир или линия времени можно назвать «последовательностью событий», так?
   Тогда получается, что линия событий, подобно той, что была на графике, является последовательностью событий. И время только идет в одну сторону, и вы сказали, что на дороге одна машина, так что если бы был всего один мир, в нем бы существовала одна-единственная линия. Если существует множество миров, то должна быть одна линия для обозначения каждого возможного пути, по которому машина может двигаться по дороге вперед и назад. Вот и все.
   — И это правильно. Если кто-то запутался, отныне со всеми вопросами обращайтесь к Терри, — подвел итоги Ифвин.
   — А те, кто хочет запутаться, могут обращаться ко мне, — сказала Паула Рей. — Значит, смысл графиков, дороги и всего прочего — в том, что это очень упрощенная версия? В воображаемом мире есть один объект, одно пространственное измерение, одно временное и одно измерение вероятности, да? А в нашем реальном мире, по вашим словам, существует большое количество объектов, три пространственных измерения, одно временное и пять измерений вероятности?
   — Абсолютно точно. Ты не так уж плохо во всем разбираешься, как тебе кажется. То, о чем я говорю, огромно. Одно из применений этому — возможность существования бесконечного количества соседних миров в измерениях вероятности. Точка может иметь бесконечное множество соседних точек, причем в двух измерениях; линия может иметь бесчисленное множество соседних линий по трем измерениям и так далее. В расширительном смысле событие, являясь единицей с четырьмя измерениями, может иметь бесконечное количество непосредственных соседей в пяти измерениях вероятности. И это на нулевом расстоянии. Теперь выясняется, что вероятность пересечения с соседней последовательностью событий несравнимо больше, чем с отдаленной. На самом деле каждую секунду во время телефонного разговора вы скачете из одного мира в другой. И так большую часть времени: вы перемещаетесь между мирами, столь похожими друг на друга, что вы не способны определить разницу между ними.