Батов Павел. В походах и боях

   - Не командарм, а вы должны заботиться о подавлении ключевых огневых точек.
   Учитывая своеобразие условий предстоящего наступления с нашего плацдарма, мы заранее создали артиллерийские группы поддержки непосредственно полков первого эшелона. В каждой такой группе было от трех до семи дивизионов, образованных за счет дивизионной артиллерии, гаубичных, пушечных полков и истребительных полков Резерва Верховного Главнокомандования (РВГК); в них же включались 120-миллиметровые полковые минометы.
   Для частей, расположенных во втором эшелоне, были спланированы полевые занятия. Отрабатывалось построение боевых порядков, взаимодействие и управление в наступательном бою. И здесь особое внимание уделялось умелому использованию артиллерийского огня.
   Завершить всю эту напряженную работу я решил проигрышем операции на ящике с песком - на макете местности. Жизнь подсказала такую форму работы командарма на заключительном этапе подготовки к наступлению. Идея боя, воплощенная в решении командующего, должна стать достоянием всех - пехотинцев, артиллеристов, танкистов, летчиков, саперов. Но даже четко расписанная схема боя еще не имеет души. В ней нет ощущения динамики боя, в том числе динамики взаимодействия соединений, частей, родов войск. Проигрыш на макете полосы наступления как-то восполнит этот пробел. Соберемся у макета, и здесь каждый предметно видит содержание общей оперативной задачи войск армии на всю глубину операции и частные тактические задачи соединения в общем оперативном построении сил и средств при прорыве.
   Масштабный макет местности было решено устроить в непосредственной близости от наблюдательного пункта командующего армией на скатах высоты 90,3 у станицы Дружилинской. Эта высота находилась на стыке 304-й и 27-й гвардейской дивизий, километрах в полутора от переднего края. Здесь с небольшой группой саперов работал майор Н. М. Горбин. Он оборудовал НП, он же возился над ящиком с песком, строя из полупромерзшей земли красными от холода и воды руками рельеф местности, обозначая топографическими условными знаками силы и средства обороны врага. Горбин работал с увлечением. Все, что касалось организации управления, вызывало у него живой интерес и творческий подъем. В нем билась жилка настоящего оператора. Из штабной молодежи я знал этого офицера лучше и больше других, поскольку майор был заместителем начальника штаба по вспомогательному пункту управления; мы часто работали рядом и немало ночей скоротали вдвоем на НП.
   Люди моего поколения помнят, какую выдающуюся роль сыграл комсомол в двадцатых - тридцатых годах в подготовке командных кадров для армии. Профессия командира стала для молодежи одной из самых почетных и увлекательных. Если нам, старым солдатам, путевку в армию рабочих и крестьян дали непосредственно Октябрь, гражданская война, логика развития революционных событий, то у многих боевых офицеров и генералов Великой Отечественной войны в начале военной биографии стоят простые, но много говорящие слова: "Вступил в военное училище по путевке ленинского комсомола". Одним из таких офицеров был и Николай Михайлович Горбин (ныне генерал-майор, преподаватель Военной академии имени М. В. Фрунзе). В 1928 году комсомол послал рабочего парня в Военное училище имени С. С. Каменева. Потом - погранзастава, учеба в Академии имени М. В. Фрунзе, и снова застава на границе Советской Литвы, где молодого капитана в должности начальника штаба отряда и застала война. Отряд принял первый удар, с боями отходил до Великих Лук. Здесь круто повернулась судьба. В великолукских лесах произошла встреча с командующим 29-й армией И. И. Масленниковым, бывшим замнаркома внутренних дел. Увидев своего офицера-пограничника, генерал не терял времени даром:
   - Ты академию кончил?
   - Так точно...
   - Завтра ко мне в Торопу!
   Так наш капитан неожиданно оказался на высокой должности заместителя начальника оперативного отдела армии. Ему пришлось трудно. У И. И. Масленникова, как известно, отношения с военным искусством были чисто административные. Горбину попадало от него даже за попытку надежнее укрыть узел связи: Масленников усматривал в этом проявление трусости. В сентябре 1941 года большая группа молодых офицеров с высшим образованием была отозвана из действующей армии в Москву. Они слушали лекции преподавателей Академии Генштаба под шум воздушной тревоги и треск зениток. Отсюда Н. М. Горбин попал в штаб 28-й армии и с ним прошел весь трудный путь к Дону. Вся предыдущая практика безжалостно разрушала идеал штабного работника, сложившийся у молодого офицера. Как-то ночью на Дружилинском НП он говорил мне: "Надоело так воевать. Ведь отчего люди бежали? Оттого, что мы не могли оказать влияние на войска..." Вот почему, готовясь к первому своему наступлению в новых условиях, этот упрямый, самолюбивый офицер с такой готовностью и увлечением возился со всем, что было связано с улучшением организации управления.
   Все данные на ящике с песком Горбин наносил после личной рекогносцировки командарма с офицерами штаба, после уточнения сведений разведки, проверенных и подтвержденных показаниями пленных. Контрольных пленных мы брали регулярно. Особенно посчастливилось в первых числах ноября, когда было решено организовать поиск в двух дивизиях ударной группы. Радецкий с Никитиным отправились на левый фланг в 321-ю к И. А. Макаренко, а я с Лучко - в 304-ю. В просторной землянке (комдив не отказывал себе в удобствах!) Меркулов что-то соображал над картой.
   - Отложи свою науку, Серафим Петрович, мы к тебе по важному делу.
   - Слушаю, товарищ командующий!
   - "Язык" нужен.
   - Свеженький, - сказал любивший шутку Лучко.
   - Достанем! У меня есть специалисты по этому продукту.
   - Вот и отлично. Славная триста четвертая не подкачает? Давай сюда твоих специалистов!
   Меркулов по телефону распорядился.
   - Волкова ко мне. Одна нога там, другая - здесь!
   В землянку вошел младший лейтенант, по-юношески звонким голосом доложил о прибытии и замер у притолоки. Статная фигура. Молодое раскрасневшееся лицо с черными грузинскими усиками.
   - Это и есть твой мастер-зверолов?
   - Так точно, - ответил комдив, - из-под земли достанет! - В его голосе слышалась гордость. Приятно чувствовать, когда командир гордится своими подчиненными. Верный признак настоящего офицера.
   - Давно в армии, товарищ Волков?
   - Пятый год...
   - Ну? А я думал, вы моложе!
   - Что вы, товарищ командующий, - сказал Меркулов. - Ему двадцать шестой год пошел. Отец семейства, два сына в Сибири с победой ждут. Вид у него, правда, комсомольский... Он вот и усы отрастил для солидности.
   Разведчик так и вспыхнул.
   - Ладно, полковник, чужих секретов не выдавай... Ставь задачу на поиск. Брать без шума. Будем ждать до утра.
   Волков ушел. Вместе с ним вышел Филипп Павлович. Он хотел побеседовать с идущими в поиск людьми. Когда остались одни, я спросил комдива, не подведет ли разведчик. Меркулов ответил:
   - Будьте спокойны. Он - коммунист, отличный офицер. Уже девять "языков" здесь достал.
   - Девять? Что же у него наград не видно, полковник?
   Меркулов молча опустил глаза. Да и как не смутиться: человек девять раз со смертью в прятки играл и ничем не отмечен!
   - Вспомни, как написано о разведчике... Узкая тропа на гранитной скале, нависшей над пропастью; по тропе навстречу друг другу идут человек и смерть, пристально глядят друг на друга и... улыбаются. Говорю тебе, Серафим Петрович, как разведчик образца тысяча девятьсот шестнадцатого года.
   - Обстановка неподходящая, товарищ командующий, - оправдывался Меркулов. Вот пойдем вперед...
   - Для наград комдиву - неподходящая. Не заслужил еще комдив! И командарм не заслужил. А младший лейтенант Волков очень даже заслужил. И если комдив о нем не вспомнит, то кто же позаботится? Давай сегодня же исправим это дело.
   На столе появились чайник, тоненькие ломтики хлеба, несколько кусков сахару. Меркулов пригласил разделить с ним спартанскую трапезу. После чая некоторое время поработали. В дивизии уже многое было сделано. Меркулов сказал, что он сейчас главным образом обеспокоен артиллерийской разведкой. Высота 135,0, находившаяся против стыка 321-й и 304-й дивизий, никак не хотела раскрыть свою огневую систему. "Молчит, проклятая! о - сетовал комдив и просил учесть это обстоятельство при планировании огня. Возвратился Лучко, возбужденный беседой с разведчиками.
   - Хороши ребята! Они втроем пошли, только с ножами и гранатами...
   - Это волковский стиль, - объяснил комдив. - Натренировал людей действовать без звука.
   Я представил себе знакомую мне картину взятия таким способом "языка" и внутренне содрогнулся...
   Филипп Павлович между тем продолжал:
   - Я говорил с сержантом Машухиным, и вы знаете, какие он мне слова сказал? Пулей, говорит, легче бы, товарищ комиссар, а ножом больно уж противно. Тошнит! Но... приходится! До чего, говорит, фашисты людей довели!
   Далеко за полночь я услышал сквозь дремоту басок комдива: "...Пока иди отдыхай. Пусть командующий немного поспит". Бойкий голос Волкова ответил: "Слушаюсь". Я тотчас поднялся:
   - Как дела, герой?
   - Ваш приказ выполнен!
   - Кого взял?
   - Унтера.
   Трое разведчиков проползли за передний край. Притаились в воронке рядом с тропой. Кучки солдат с котелками они пропускали. Но вот показался одиночка. Тропа у воронки петляла в сторону. Как только немец повернулся спиной, Машухин огромным прыжком настиг его. Сержант схватил немца за горло, Волков - кляп в рот, показал нож - "ферштейн?". Отсиделись до глубокой ночи в воронке и поползли.
   От имени Президиума Верховного Совета я вручил младшему лейтенанту орден Красной Звезды. Меркулову приказал наградить обоих сержантов. Комдив самолично привинтил звездочку к гимнастерке разведчика, и Волков снова зарделся, как девушка. Поздравляя с первой, но не последней правительственной наградой, я пожал ему руку, с удовольствием ощущая железо мускулов запястья и пальцев. Такие в старину пятаки пополам сгибали. Офицер ответил как положено, что-то хотел еще сказать, но не решался, должно быть.
   - Слушаю вас, товарищ Волков.
   - Я действительную до войны на турецкой границе служил...
   - Ах вот как!..
   - А вы, товарищ генерал, тогда у нас в Закавказском военном округе замкомандующего были.
   - Гляди, как хорошо! Значит, старые товарищи по службе? Так веселее воевать будет!
   Забрав пленного унтер-офицера, мы с Лучко поехали на командный пункт армии. Тут нас уже ждал второй "язык", захваченный разведчиками 321-й дивизии. Данные допроса позволили, во-первых, убедиться в том, что силы противника остаются прежними; во-вторых - и это самое главное! - они свидетельствовали, что на клетском направлении находится стык левого фланга немецкой армии и правого фланга румынской.
   Днем позже меня вызвали на командный пункт 21-й армии на хуторе Орловском. Здесь должно было состояться совещание, которое проводили представители Ставки с руководством Донского и Юго-Западного фронтов.
   Между Доном и Волгой
   Совещание на хуторе Орловском. - Враг перебрасывает силы. - Военная игра. - Настал великий день! - Чеботаев идет впереди. - Подвижная группа Г. И. Анисимова. - Красный флаг над Вертячим.
   - Ну как тут, Иван Михайлович, дела?
   - Дела таковы: кого разжалуют, кого снимают, - полушутя ответил Чистяков. Он уже отчитался за свою армию, и, видимо, не без успеха.
   - О чем прежде всего спрашивают?
   - Если у тебя благополучно со знанием противника перед фронтом, - сказал командарм двадцать первой, - и с боеприпасами порядок, то можешь идти спокойно.
   Совещание 4 ноября 1942 года на хуторе Орловском было представительным: Г. К. Жуков, К. К. Рокоссовский, Н. Н. Воронов, Н. Ф. Ватутин, члены военных советов фронтов А. И. Кириченко и А. С. Желтов, несколько генералов из Генштаба.
   Заслушивались доклады командармов. Последний смотр сил ударных групп всего северного крыла.
   Дошла очередь до 65-й армии. Краткий доклад о мероприятиях, проведенных в войсках армии. Характеристика плацдарма. Переходя к оперативной обстановке, я доложил:
   - Дорожа вашим временем, прошу разрешения начать сразу с выводов о противнике перед фронтом шестьдесят пятой армии.
   - Докладывайте как положено, а выводы мы сами сделаем, - отозвался Жуков.
   - Имею веские основания, - сказал я и положил на стол листы опроса захваченных накануне пленных.
   Рокоссовский, наклоняясь к представителям Ставки, бегло проглядел и одобрительно кивнул. Его голубые глаза улыбались. Жуков, прочитав, быстро, прошел к телефону и вызвал по прямому проводу Ставку. Через минуту он уже докладывал Верховному Главнокомандующему:
   - Ваши предположения о наличии стыка двух группировок на клетском направлении подтвердились. У Батова разведка захватила пленных из триста семьдесят шестой немецкой и третьей румынской дивизий.
   Из телефонной трубки послышался знакомый голос с характерным восточным акцентом:
   - Рад этому обстоятельству. Желаю товарищам успеха. Всего хорошего.
   ...Золото - ребята-разведчики. Слышали бы они эти слова!..
   Представитель Ставки приказал продолжать доклад. Я доложил свое решение, план предстоящей операции. Жуков спросил:
   - Сколько в армии танков?
   - Две бригады. Тринадцать танков в одной, в другой - одиннадцать.
   - И вы намерены наступать с этими силами? Жуков сразу подметил самое слабое наше место. Может быть, поможет?..
   - Мы подбросим армии танки, - сказал командующий фронтом.
   - Обязательно. Без этого какой же с него спрос!..
   Несколько дней спустя наша армия действительно получила еще две роты танков. Маловато! Подвижного соединения во втором эшелоне так и не удалось создать.
   После совещания Жуков подошел и пригласил меня вместе отобедать. Он расспрашивал о настроении войск, о характере каждого комдива ударной группы, об особенностях использования артиллерии РВГК. Попутно были даны ценные советы и замечания, в частности, о ночных действиях войск и маневре в глубине вражеской обороны.
   Почти месяц работы в войсках дал мне очень многое, поэтому удалось примерами и фактами показать, что 65-я армия не случайно поставлена на направлении главного удара фронта. Беседа продолжалась больше часа.
   На улице меня неожиданно остановил Рокоссовский.
   - Надеюсь, Павел Иванович, пообедали хорошо?
   - Вполне, товарищ командующий!
   - Вот и отлично... Передайте большую благодарность разведчикам за столь удачный поиск!
   Поздним часом - домой, в Озерки.
   Хутор Орловский находился в тылу позиций Юго-Западного фронта, машина шла по донской степи, и все вокруг давало чувствовать, как наливаются силой мускулы готовящихся к удару соседних армий. Днем здесь было безжизненно, уныло, однообразно. Но только пала на землю тьма, и все изменилось. Сосредоточение войск проводилось при тщательных мерах скрытности, лишь в ночное время. Поэтому немецкой разведке и не удалось нащупать наши ударные группировки. Все, что днем притаилось по балкам и лощинам, скрываясь от глаз неприятеля, теперь ожило и покатилось к фронту. На фоне сумрачного неба обрисовывались контуры тяжелых танков. Ворчали тягачи, переругивались солдаты, поднимая из балок орудия. Проскакивали мимо одна за другой машины с боеприпасами, обдавая нас брызгами грязи. К запаху размокшей осенней земли примешивались запахи бензина, соляровой гари и махорки. Юго-Западный фронт спешил завершить подготовку своих ударных групп. Она несколько затягивалась. Правда, у них и задачи сложнее и масштаб покрупнее нашего. Ватутин готовился бросить на своих участках в прорыв полтысячи танков. Из них у Чистякова пойдут в бой полтораста машин и к тому же славный гвардейский кавалерийский корпус Плиева{17}. Под впечатлением недавнего совещания и могучего ночного движения живо представились наши подвижные соединения, накатывающиеся с севера на задонские тылы врага в прорыв под Базковской, Распопинской, Клетской...
   Приказ о переходе 65-й армии в наступление мы с Ф. II. Лучко подписали 8 ноября. К этому времени все было подготовлено. Но в ночь на 9-е фронт известил, что операция откладывается. К Романенко еще не подошли все силы, и Ставка перенесла срок примерно на декаду. Десять дней напряженного ожидания. Фронтовики знают, насколько трудно сдерживать себя, образно говоря, на рывке. Единственное, что утешало: может быть, за это время произойдет ледостав. Пока что по Дону шло густое сало, а нашим войскам предстояло форсировать эту реку. Каждый день мог принести изменения и в обстановке. Наша ударная группа была, как говорят, тише воды, ниже травы. Как будто ничем не выдали, что на "пятачке" плацдарма собран крепкий кулак. Ночами гоняли порожние автомашины и тракторы с полупритушенными фарами от Дона в тыл с расчетом, что противник примет это движение за отвод некоторых частей 65-й армии. Мы притаились, но зима наступала, и немцы не могли не считаться с этим. Пока они еще дрались в Сталинграде. Их группировка по-прежнему пыталась наступать. Но так уже не могло продолжаться. Самое опасное на войне предположить, что противник глупее тебя. Однажды в эти напряженные дни ноября у нас в штабе зашел разговор о вероятных действиях немецкого командования. Не помню, кто из товарищей высказал мысль, что зима вот-вот отрезвит гитлеровских генералов и заставит переходить к обороне. Это значило бы прежде всего укрепление вражеских рубежей против задоно-авиловского и клетского плацдармов и создание противником подвижных резервов в большой излучине, то есть в районе переправ (Вертячий, Песковатка, Калач). Иначе говоря, откладывание наступления могло сработать прежде всего не в пользу нашей армии. Это тревожило и заставляло нажимать на разведку.
   10 ноября снова отличилась 304-я дивизия. На этот раз была проведена разведка боем. Захватили 31 пленного из 1-й кавалерийской дивизии румын. 12 ноября Железная 24-я дивизия осуществила дерзкий поиск и взяла в плен 30 немецких солдат. В ту пору такое количество пленных считалось большим достижением. На вопрос, кто отличился, Серафим Петрович Меркулов с удовольствием доложил, что это ребята майора Н. Р. Романца.
   - Прошу заметить этого командира, - сказал комдив. - Хотя и молод, но уже мастер. На моих глазах поднялся. Под Кривым Рогом, доложу вам, этот Романец, тогда капитан, совсем зеленым был. Такое, бывало, делал, хоть с командования снимай. А жилка, чувствую, имеется. На Северном Донце, помню, под Сухой Гомольшой, еще приходилось самолично его таскать по всем буграм и оврагам, готовя полк к ночному бою. А теперь окреп в крыльях. Сам летает.
   Данные, полученные на допросах пленных и проверенные разведкой, говорили, что у противника намечается какая-то переброска сил.
   Как-то подполковник Никитин пришел и, обескураженный, доложил, что многие румынские солдаты показывают, будто немцы готовят на нашем участке наступление. Невероятная вещь! Но в ней должен же быть какой-то смысл. Стали докапываться. Конкретно речь шла о том, что в Верхне-Бузиновке немцы готовятся к приему частей, отводимых из Сталинграда, и накапливают танки против правого крыла нашей армии. Данные на 13 ноября: в Цимловском и Ореховском находится 40 танков (14-й танковой дивизии), в Логовском - 30 танков, в Осинках - 12, в Сиротской и Камышинке - по 10 танков. 14 - 16 ноября разведка установила, что в Верхне-Бузиновку переброшен с Волги 32-й полк 14-й танковой дивизии{18}.
   Это не могло оказать какое-либо влияние на ход контрнаступления в целом, однако грозило неприятностями нашей ударной группе: на клетском направлении к началу боев соотношение сил по танкам стало 2:1 в пользу противника. Забегая вперед, скажем, что только за первые пять дней наступления дивизии В. С. Глебова, С. П. Меркулова и И. А. Макаренко подбили, подожгли и захватили 114 танков, главным образом при отражении контратак. Одна эта цифра говорит о том, сколь напряженные бои развернулись в излучине Дона. Ноябрьское наступление вовсе не представляло собой триумфального шествия, хотя именно такой взгляд сложился в широкой массе советских людей под впечатлением действительно триумфального итога.
   На самом деле это были трудные и очень упорные бои. Если раньше немцы показывали, что они умеют наступать, то в ноябре 1942 года (а потом в январе 1943 года) на Волге и Дону они показали умение обороняться. Противник искусно, порой и оригинально, использовал местность (например, относил передний край на обратные скаты высот), умело и быстро организовывал систему огня, особенно противотанкового, осуществлял активную оборону, для которой характерны были непрерывные контратаки. Войска Донского фронта в силу своего расположения почувствовали это в первые же часы прорыва в гораздо большей мере, чем соединения других участвовавших в операции фронтов.
   Окончательный срок начала наступления мне стал известен 17 ноября. В этот же день было решено созвать командный состав на проигрыш операции. Представители штаба фронта были настроены скептически. Они говорили и мне и Глебову, что собирать командный состав не время, да и опасно: противник может накрыть огнем, есть риск потерять управление войсками.
   Мы думали иначе. Надо использовать любую возможность, чтобы поднять творческую роль коллектива офицеров и генералов в армейской операции. Для командирских занятий подобного рода всегда должно найтись время. В 65-й армии они стали системой и проводились в 1942 - 1945 гг. перед каждой важной операцией. Последний раз наши операторы оборудовали масштабный ящик с песком на берегу Ост-Одера. Но до тех чужих берегов армии предстоял еще долгий и славный путь.
   А пока мы собрались близ берега Дона на скате Дружилинских высот. Над головами трепетали под порывами холодного ветра раскинутые саперами маскировочные сети. Вокруг макета были отрыты щели с легкими перекрытиями на случай огневого налета. В 50 - 60 метрах стояли оптические приборы, у которых работали наблюдатели. Это было очень удобно: каждого командира можно подвести от макета к стереотрубе, чтобы он на реальной местности увидел свое направление и рубежи, которые должны быть достигнуты к определенному сроку.
   Участвовали в проигрыше офицеры управления армии, командиры и начальники политорганов наших соединений, а также частей усиления и представители соседних армий. Здесь были все, кто через два дня вместе будут творить победу; сейчас они в последний раз взвешивали свои возможности, обдумывали свои действия на общем фоне армейской операции. Мы с Глебовым, Лучко и Радецким с волнением и большой надеждой следили за каждым докладом командиров соединений и за дискуссией, разгоревшейся по конкретным вопросам взаимодействия. Интересно вспомнить, что тогда наибольшее внимание товарищи уделили вводу в бой второго эшелона и использованию артиллерии. Теоретически командование армии и соединений, разумеется, имело об этом представление: теория глубокого прорыва изучалась в наших академиях в мирные годы. Но практически для фронтовиков - участников проигрыша - введение второго эшелона было новым и особенно сложным делом.
   Доклад командира 252-й стрелковой дивизии полковника З. С. Шехтмана не удовлетворил ни командование армии, ни участников военной игры. Как только дело коснулось макета местности, почувствовалось, что товарищ слишком привязан к карте и не может перейти к живому рельефу. При вводе дивизии в бой комдив полагал ограничиться силами своих штатных средств. Пришлось коллективом поработать и на макете, и у стереотрубы. Возник ряд важных вопросов артиллерийского, авиационного и инженерного обеспечения действий дивизий второго эшелона в глубине обороны противника. Последующие дни подтвердили, что выработанный нами порядок себя оправдал: 252-я дивизия, введенная с целью наращивания сил при бое в глубине, добилась успеха.
   Активное участие в проигрыше принимали командиры артиллерийских полков усиления и оба комбрига танкистов - М. В. Невжинский и И. И. Якубовский. Вместе с командирами стрелковых дивизий они решали задачи и на макете, и у оптических приборов. Полковнику Михаилу Васильевичу Невжинскому (121-я бригада) предстояло поддерживать главным образом гвардейцев В. С. Глебова, тогда как Якубовский со своей 91-й танковой бригадой действовал в боевых порядках 304-й дивизии. Иван Игнатьевич Якубовский (ныне Маршал Советского Союза, первый заместитель Министра обороны) был молод, но уже тогда подчиненные любили его за решительность и партийную прямоту. Свою грозную технику он знал отлично и вскоре приобрел на Донском фронте популярность. "Якубовский? - говорили про него. - Знаем, это тот полковник, который "Черчилля" подковал!" В ходе боев нам прислали английские танки "Черчилль". Они не обладали нужной проходимостью. И. И. Якубовский наклепал этим танкам шипы на гусеницы. После этого и английские машины могли пройти везде.
   С Меркуловым комбриг 91-й сработался по-настоящему. Он хорошо понимал задачи стрелковых частей и горел желанием помочь им в организации и осуществлении прорыва. На проигрыше это заметили все. Приятно было наблюдать за обоими командирами. Слаженность, взаимопонимание. Они подтвердились 19 ноября у крутых, похожих на крепостные стены обрывов Мело-Клетского.
   После военной игры товарищи быстро разъехались по частям. Вместе с Макаренко под Логовский в 321-ю дивизию отправился Радецкий. Последнее время он много работал именно в этом соединении. Дело в том, что кроме дружилинского НП был создан вспомогательный пункт управления, совмещенный с наблюдательным пунктом командира 321-й дивизии. Этот ВПУ и возглавил с группой офицеров штаба и политработников начальник нашего армейского политотдела. Насколько знаю, в первый период войны не так уж часто встречались факты подобного рода. Но Военный совет армии был уверен, что Николай Антонович как раз тот офицер, глаз которого нужен на левом фланге ударной группировки. В районе Логовского следовало ожидать прежде всего всяческих неприятностей. Там, в ближайших тылах, у противника значились солидные танковые резервы.