Страница:
Они спустились к началу дороги.
— Спасибо, я, пожалуй, пойду, — застенчиво произнесла Тина.
— Всего хорошего, мисс Хиггинс! — серьезно произнес он. — Надеюсь встретить вас еще раз!
И, раскланявшись, повернул назад.
Дома, за ужином, Дарлин, тяжело вздохнув, произнесла:
— Все, земли у нас больше нет. Вчера был срок платить по закладной.
Тина, увлеченная своими раздумьями, только теперь заметила лежащие на краю стола бумаги. Сегодня они с матерью ужинали позднее обычного, потому сидели не на террасе, а в доме, при тускло-желтом свете маленькой лампы, который делал лица неестественно бледными, точно вылепленными из глины.
— Что же теперь? Дарлин пожала плечами.
— Ничего. Дом пока наш — и то слава Богу.
Она добавила еще что-то и после заметила, что Тина, не слушая, глядит в одну точку.
— Тина?
Та вздрогнула и, очнувшись от мыслей, снова принялась ковырять вилкой жареную картошку.
— Мама, кажется, Фил Смит пытается ухаживать за мной, — сообщила она, не замечая удивленного взгляда Дарлин.
Вот что! Ну да, конечно, Тина думает не о закладной, а о том, что ближе ее возрасту.
— Да? — с улыбкой произнесла женщина, не желая отталкивать дочь. — И он тебе нравится?
— Нет! Он смеялся над Терезой, да и вообще…
— А кто тебе нравится? Девушка едва заметно поморщилась.
— Никто, — ответила она, подумав, что в самом деле не знает никого в Кленси, кто мог бы хоть чуточку ей приглянуться. Потом добавила: — Представляешь, мама, сегодня я встретила человека, который живет там, в большом доме, наверху.
Мать подняла глаза.
— Где ты с ним встретилась? Тина вкратце рассказала.
— Не надо ходить одной по безлюдным местам! — встревожено произнесла Дарлин. — Что это за человек, ты же его совсем не знаешь!
— Но он уже немолодой, мама, — попыталась защититься Тина и внезапно вспомнила взгляд мужчины. Девушка была совсем неопытна и все-таки почувствовала, что смотрел этот человек далеко не по-отечески. Взор его был серьезен, чуть печален, и все же в нем угадывалось нечто настораживающее, какой-то странный, неведомого рода интерес. Мистер О'Рейли!
— Все равно, будь осторожна, Тина.
— Хорошо, мама.
Тина поглядела на мать. Нет, она никогда не сможет назвать Дарлин старой, исполнись той хоть сто лет! Разве можно представить себе, допустить, что мама — стара?! Нет, нет, мама — она всегда молодая, почти что… вечная.
— Больше всего я переживаю о том, что не могу дать тебе приданого, Тина. Тебе ведь уже шестнадцать — совсем взрослая, — с горечью проговорила Дарлин, а сама думала: «Неправда: для матери дочка — всегда дитя!» — Господи! У тебя даже лишней пары башмаков нет! И как нам выйти из положения, ума не приложу!
Тина в ответ придвинулась к матери и, ласково обвив ее шею руками, прижалась к груди. От одежды Дарлин пахло чем-то привычным, родным. Мамин запах…
— Я не хочу замуж, мама. Хочу всегда жить с тобой. И с Терезой, если она вернется.
— Нет, девочка. — Мать погладила ее волосы. — Ты должна выйти замуж, иметь детей. Мне кажется, ты именно для этого и создана — чтобы любить, заботиться о ком-то. — Она печально улыбнулась. — Еще о ком-то, кроме меня. Я верю, рано или поздно ты выберешь себе спутника жизни.
— Какого?
— Не знаю, кого полюбишь.
— А ты бы кого хотела мне в мужья? — застенчиво произнесла дочь.
— Я? Ты должна слушать свое сердце, а не меня, хотя я, конечно же, буду рада дать тебе совет. Знай, я не стану препятствовать твоему браку, если ты полюбишь. Неважно, будет твой избранник беден или богат, младше или старше тебя. А плохого, недостойного тебя человека ты не выберешь, я уверена в этом.
— Не знаю, полюблю ли…
Тина, как все девушки ее возраста, боялась двух вещей: что ее никто не полюбит и что она сама не встретит человека, которого сможет полюбить, потому что уже сейчас чувствовала — сердцу не прикажешь!
— Конечно же, это случится! И, быть может, очень скоро.
Тина вспомнила, как они с Терезой разговаривали о любви, правда нечасто — сестра почему-то не любила беседовать на эту тему. Терезу увлекали романтические истории, приключения, представления же Тины о счастье были более традиционными — семья, дети… И все же мечты ее тоже имели мало общего с надоевшей серой обыденностью. Когда же она полюбит? И, главное,… кого?
— Я же тоже не вечна, — продолжала Дарлин, — и нужно, чтобы кто-то продолжал тебя любить, заботиться о тебе, когда меня не будет…
— О, мама, нет, пожалуйста, не говори так! — прошептала Тина, а сама уже жила ожиданием, воодушевленная разговором и своими мечтами: вот-вот, как в театре, поднимется занавес, и она увидит наяву дальнюю даль, сказку и грезы — свое счастье!
На следующее утро, причесываясь перед зеркалом, Тина внимательно рассматривала себя. Она выросла далеко не в идеальных условиях, уже кое-что повидала в жизни: пережила смерть близкого человека, узнала, что такое нужда. Она понимала также, что замуж, наверное, придется выйти, как говорила Тереза, «за кого-нибудь вроде Фила Смита», придется всю жизнь работать, понимала, но вовсе не собиралась рыдать от горя и рвать на себе волосы. Она мечтала, как мечтают все шестнадцатилетние, о большем и лучшем и тем не менее знала, что мечты — всего лишь мечты. Знала и воспринимала это спокойно.
У многих девушек в Кленси, даже гораздо менее привлекательных, уже был не один ухажер, а кое-кто успел обзавестись женихом. Тину же пока что юноши обходили стороной, хотя считали хорошенькой, скромной и милой, а на Терезу и вовсе никто смотреть не хотел. Тина, конечно же, понимала: если у девушки, как сказала вчера мать, «нет даже лишней пары башмаков», вряд ли стоит ждать, что за ней станут толпами бегать молодые люди! Фил Смит был, правда, не из самых бедных, но он совсем не нравился девушке, потому его она в расчет не брала.
Тина склонила голову набок, и блестящие пряди густых русых волос заструились по телу. Ей вдруг пришла в голову мысль как-нибудь еще раз прогуляться по тропинке на склоне. Можно надеть янтарное ожерелье, а волосы подвязать желтой шелковой лентой: будет красиво! И тут же разозлилась на себя: она ведь обещала матери не бродить в одиночестве по лесу, да и есть ли в этом какой-нибудь смысл?
Она снова подумала о сестре, вспомнила, что Тереза как-то сказала: «Знаешь, Тина, мы от рождения несвободны! Почему это Бог решил, что моя душа должна жить именно в этом теле, почему я родилась именно в этой стране, в этой семье? Конечно, у меня прекрасные родители, но ведь мы бедны, а что касается внешности… Не знаю, понимаешь ли ты меня, ведь ты-то совсем другая!» Тина всегда удивлялась сестре: Тереза держалась тихо, временами даже казалась забитой, но, когда они оставались вдвоем, нередко начинала произносить дерзкие речи, поднимая голос даже против Бога, чего Тина никак не могла принять. Если же говорить о внешности… Что же, девушка понимала сестру. Если изящная фигурка Тины имела все положенные природой женские округлости, то Терезу с ее плоской грудью и узкими бедрами можно было принять за мальчишку, если бы не буйная грива волос и девичий наряд. Может, она и уехала отчасти из-за того, чтобы не видеть этот все сильнее с каждым днем бросавшийся в глаза контраст? Тина хорошела, а Тереза так и не начинала меняться к лучшему. Она слишком любила сестру и вряд ли была способна завидовать ей, но переживать — переживала, и сильно. Видит Бог, Тина отдала бы ей все, если б это было возможно, лишь бы Тереза вернулась.
По прошествии двух недель, незаметно пролетевших в работе и повседневных делах, Тина опять очутилась в лавке Паркеров: мать поручила купить кое-какие хозяйственные мелочи. Из лавки следовало отправиться на ферму за молоком, и по такому случаю девушка была одета очень скромно — в серое бумажное платье и синий передник.
Расплачиваясь, Тина заметила краем глаза поджидавшего ее возле крыльца Фила Смита. Она не хотела с ним встречаться, но ускользнуть было невозможно.
— Здравствуй, Тина! — как в прошлый раз произнес Фил и добавил: — Надо поговорить.
— Я спешу на ферму к Дизенам, — ответила девушка. — Извини, Фил.
— Я могу тебя проводить.
— Не надо.
И, повернувшись, Тина пошла прочь.
— Тина! — окликнул Фил. В голосе его явственно слышалась обида.
Ей стало неловко: нельзя обижать человека только потому, что он тебе совсем не нравится. Тина вовсе не хотела быть похожей на бессердечную кокетку вроде Дорис Паркер. Она остановилась и тут же, к великой досаде, заметила на крыльце Фей Трейдер, Керри Миллер и Салли; чуть позже к ним присоединилась и Дорис. Они перешептывались и смеялись. Фил тоже увидел их — это спасло Тину от долгого разговора.
— Возьми! — пробормотал он и быстро сунул в руки девушки коробочку с леденцами. Красное от загара лицо его при этом стало совсем багровым.
— Не надо… — растерянно произнесла Тина, но Фил широким шагом уже удалялся прочь.
Между тем девушки на крыльце, наблюдавшие эту сценку, заговорили громче.
— Фил Смит оказывает ей такое внимание, а она и знать его не хочет! — сверкнув зелеными глазами, заметила Салли, худая рыжеволосая девчонка.
— Не думаешь ли ты, что это серьезно? — в обычной грубой манере отрезала Фей (Фил Смит принадлежал к их с Дорис свите, и она чувствовала себя задетой его явным интересом к Тине). — Для него это всего лишь забава.
Тина остановилась. Эта четверка, причинившая столько неприятностей Терезе, и не думает таиться, высказывая такое оскорбительное мнение!
— Говорят, ее сестра убежала из дома, — сказала Салли. — Моя мать видела, как она ни свет ни заря неслась к площади, как угорелая, а потом села в дилижанс.
— Сбежала? — прошептала Керри Миллер. — Одна или… с кем-то?
— О Боже, конечно одна! Кто позарится на эту цыганку! — рассмеялась Фей, и Тина, вспыхнув, резко развернулась. Помнится, Тереза как-то сказала со слезами в голосе, сжав кулаки: «Я ничего не могу им сделать, но если бы они обидели тебя, сестренка, я бы их точно убила!»
Коленки Тины слегка дрожали, когда она приближалась к крыльцу. Она не знала, сумеет ли перебороть себя и сказать им что-нибудь резкое, хотя это непременно следовало сделать. Пойти против своей натуры, но защитить Терезу, защитить себя!
Конечно, все у нее получилось иначе, не так, как у Фей, без наглости и злобы. И — что еще хуже — совсем не хладнокровно.
— Зачем вы так говорите? — взволнованно произнесла она. — Что вам сделала Тереза?
Она заметила, что Керри смутилась и отступила на шаг, Фей же продолжала стоять, как скала.
А Дорис, ласково, обезоруживающе улыбнувшись, очень искренне проговорила:
— Мы ничего плохого не говорили о Терезе, что ты, Тина! Тебе, наверное, показалось!
И Тина, вмиг растерявшись, упустила момент, когда можно было пойти в наступление. А потом ее решимость прошла.
Когда она уходила, в спину камнем полетел больно уколовший смешок, и кто-то, кажется Салли, сказал:
— Хоть бы конфеткой угостила!
Тина повернулась, безмолвно, ни на кого не глядя, положила коробку с леденцами на ступеньку и с тяжелым сердцем пошла вперед по дороге.
Она размышляла над тем, что скажет Фил Смит, если узнает, как она обошлась с его подарком, и потому не обратила внимания на попавшегося навстречу человека. А он, обернувшись, вдруг окликнул ее:
— Мисс Тина!
Она повернула голову и узнала Роберта О'Рейли.
— Здравствуйте…— произнесла девушка и остановилась.
Он подошел к ней. Одет мистер О'Рейли был очень просто, как и в первый раз, но Тина с легкостью могла представить его в элегантном костюме, цилиндре и с тростью в руках — парадном наряде джентльмена.
«Интересно, — подумала она, — ведь он, должно быть, очень богат, а одевается скромно и ходит пешком. Может, просто не хочет привлекать внимания? Да, стоит ему появиться на улицах Кленси, как тут же все о нем заговорят! Впрочем, ему, возможно, это безразлично: такие, как он, могут позволить себе все что угодно!»
А он, словно прочитав ее мысли, сказал:
— Я, знаете, так устал от жизни в больших городах, шума и езды в экипаже, что сейчас просто отдыхаю душой и телом. Не хочу даже брать лошадь, брожу пешком…
Они стояли на проселочной дороге, золотисто-серой змеей уползающей в изумрудную даль холмов, под пронзительно голубым небом, таким ярким, что на него было больно смотреть.
Роберт О'Рейли скользнул взглядом по сникшей фигурке бедно одетой девушки. Лицо Тины показалось ему огорченным и усталым, а вся она — какой-то затерявшейся в мире, неприметной, как маленький серый камешек, лежащий в придорожной пыли.
Но вот прошла секунда — и он смотрел на нее уже другими глазами, отвергая мимолетное. И снова он видел, какого необыкновенного цвета и глубины у нее глаза: зеленовато-серые, с проблесками лазури, точно пасмурное небо с голубыми окошками кое-где разошедшихся дождевых туч… Косы — даже на вид тяжелые, шелковистые, и кожа гладкая, чистая, точно ствол эвкалипта, такая же солнечно-светлая, а улыбка… Это юность, для него миновавшая навсегда и давно, сама юность улыбалась ему!
— Куда это вы идете одна? И… вы чем-то расстроены?
— Нет… Я на ферму за молоком, тут недалеко, — тихо отвечала девушка. Сейчас ей хотелось побыть одной — ничье участие не радовало, отчасти даже вызывало досаду. С какой стати он с ней говорит? Ее не оставляло естественное предубеждение против пожилых мужчин, неизвестно с какой целью любящих останавливать на дороге молодых девушек.
Тина отвечала с видом ребенка, которого от скуки расспрашивает взрослый, и Роберт О'Рейли снисходительно улыбнулся: будь она старше и опытнее, он дал бы ей понять, что не старик, совсем не старик. Хотя она нравилась ему именно потому, что была так молода и невинна.
На сей раз он не предложил проводить ее, но сказал:
— Мне было бы приятно видеть вас почаще, мисс Тина или… просто Тина, если не возражаете.
Она кивнула, как ему показалось, с полным безразличием.
— Не огорчайтесь, что бы там ни случилось, — участливо произнес он. — Вы должны радоваться — ведь вы так молоды, вся жизнь впереди!
«Да, — подумала Тина, — но какая?» Что имела в виду Тереза, когда говорила, что мечтает о лучшем? Чего хотела? Разбогатеть? Стать красивой? Носить нарядные платья? Познакомиться с интересными людьми, заслужить их уважение? Встретить свою любовь? Очевидно, сестра знала, чего желает, так или иначе видела свою цель? А вот она, Тина, так до сих пор и не поняла, не разгадала — даже саму себя! «Ни рыба, ни мясо», — так говорят люди о подобных ей, и они совершенно правы!
— В Кленси вам скучно, или я не угадал? Чем вы занимаетесь? Работаете?
— Да. — Тина тяжело вздохнула. — На виноградниках.
Он, казалось, удивился.
— Вот как? А с кем вы живете?
— Сейчас — с мамой.
Она говорила устало и покорно. Не по возрасту натруженными маленькими руками она теребила подол поношенного платья. В прошлый раз девушка показалась Роберту несколько иной — живее, хотя держалась тогда настороженно, точно вспугнутая лесная птичка.
— Я пойду? — полувопросительно произнесла Тина и прибавила: — До свидания.
— Всего хорошего! — Он приподнял шляпу. — Еще увидимся!
— А вы разве надолго сюда? — В ее тоне впервые прозвучал интерес.
Мистер О'Рейли улыбнулся.
— Пока я не собираюсь уезжать. Кленси — замечательное место! Особенно потому, что здесь живете вы! — сказал он полушутливо, и именно поэтому Тина не испугалась. Более того, последние слова ей даже польстили: сколько бы лет ни было Роберту О'Рейли, он был мужчиной — и не простым, а владельцем самого великолепного особняка, какой Тине доводилось видеть только на картинках, наверное, миллионером (слово, внушающее почтительность и страх), неглупым собеседником, и он, этот человек, явно интересовался ею, а это кое-что значило! Что — этого Тина пока не знала, но, возможно, стоило узнать?
ГЛАВА III
— Спасибо, я, пожалуй, пойду, — застенчиво произнесла Тина.
— Всего хорошего, мисс Хиггинс! — серьезно произнес он. — Надеюсь встретить вас еще раз!
И, раскланявшись, повернул назад.
Дома, за ужином, Дарлин, тяжело вздохнув, произнесла:
— Все, земли у нас больше нет. Вчера был срок платить по закладной.
Тина, увлеченная своими раздумьями, только теперь заметила лежащие на краю стола бумаги. Сегодня они с матерью ужинали позднее обычного, потому сидели не на террасе, а в доме, при тускло-желтом свете маленькой лампы, который делал лица неестественно бледными, точно вылепленными из глины.
— Что же теперь? Дарлин пожала плечами.
— Ничего. Дом пока наш — и то слава Богу.
Она добавила еще что-то и после заметила, что Тина, не слушая, глядит в одну точку.
— Тина?
Та вздрогнула и, очнувшись от мыслей, снова принялась ковырять вилкой жареную картошку.
— Мама, кажется, Фил Смит пытается ухаживать за мной, — сообщила она, не замечая удивленного взгляда Дарлин.
Вот что! Ну да, конечно, Тина думает не о закладной, а о том, что ближе ее возрасту.
— Да? — с улыбкой произнесла женщина, не желая отталкивать дочь. — И он тебе нравится?
— Нет! Он смеялся над Терезой, да и вообще…
— А кто тебе нравится? Девушка едва заметно поморщилась.
— Никто, — ответила она, подумав, что в самом деле не знает никого в Кленси, кто мог бы хоть чуточку ей приглянуться. Потом добавила: — Представляешь, мама, сегодня я встретила человека, который живет там, в большом доме, наверху.
Мать подняла глаза.
— Где ты с ним встретилась? Тина вкратце рассказала.
— Не надо ходить одной по безлюдным местам! — встревожено произнесла Дарлин. — Что это за человек, ты же его совсем не знаешь!
— Но он уже немолодой, мама, — попыталась защититься Тина и внезапно вспомнила взгляд мужчины. Девушка была совсем неопытна и все-таки почувствовала, что смотрел этот человек далеко не по-отечески. Взор его был серьезен, чуть печален, и все же в нем угадывалось нечто настораживающее, какой-то странный, неведомого рода интерес. Мистер О'Рейли!
— Все равно, будь осторожна, Тина.
— Хорошо, мама.
Тина поглядела на мать. Нет, она никогда не сможет назвать Дарлин старой, исполнись той хоть сто лет! Разве можно представить себе, допустить, что мама — стара?! Нет, нет, мама — она всегда молодая, почти что… вечная.
— Больше всего я переживаю о том, что не могу дать тебе приданого, Тина. Тебе ведь уже шестнадцать — совсем взрослая, — с горечью проговорила Дарлин, а сама думала: «Неправда: для матери дочка — всегда дитя!» — Господи! У тебя даже лишней пары башмаков нет! И как нам выйти из положения, ума не приложу!
Тина в ответ придвинулась к матери и, ласково обвив ее шею руками, прижалась к груди. От одежды Дарлин пахло чем-то привычным, родным. Мамин запах…
— Я не хочу замуж, мама. Хочу всегда жить с тобой. И с Терезой, если она вернется.
— Нет, девочка. — Мать погладила ее волосы. — Ты должна выйти замуж, иметь детей. Мне кажется, ты именно для этого и создана — чтобы любить, заботиться о ком-то. — Она печально улыбнулась. — Еще о ком-то, кроме меня. Я верю, рано или поздно ты выберешь себе спутника жизни.
— Какого?
— Не знаю, кого полюбишь.
— А ты бы кого хотела мне в мужья? — застенчиво произнесла дочь.
— Я? Ты должна слушать свое сердце, а не меня, хотя я, конечно же, буду рада дать тебе совет. Знай, я не стану препятствовать твоему браку, если ты полюбишь. Неважно, будет твой избранник беден или богат, младше или старше тебя. А плохого, недостойного тебя человека ты не выберешь, я уверена в этом.
— Не знаю, полюблю ли…
Тина, как все девушки ее возраста, боялась двух вещей: что ее никто не полюбит и что она сама не встретит человека, которого сможет полюбить, потому что уже сейчас чувствовала — сердцу не прикажешь!
— Конечно же, это случится! И, быть может, очень скоро.
Тина вспомнила, как они с Терезой разговаривали о любви, правда нечасто — сестра почему-то не любила беседовать на эту тему. Терезу увлекали романтические истории, приключения, представления же Тины о счастье были более традиционными — семья, дети… И все же мечты ее тоже имели мало общего с надоевшей серой обыденностью. Когда же она полюбит? И, главное,… кого?
— Я же тоже не вечна, — продолжала Дарлин, — и нужно, чтобы кто-то продолжал тебя любить, заботиться о тебе, когда меня не будет…
— О, мама, нет, пожалуйста, не говори так! — прошептала Тина, а сама уже жила ожиданием, воодушевленная разговором и своими мечтами: вот-вот, как в театре, поднимется занавес, и она увидит наяву дальнюю даль, сказку и грезы — свое счастье!
На следующее утро, причесываясь перед зеркалом, Тина внимательно рассматривала себя. Она выросла далеко не в идеальных условиях, уже кое-что повидала в жизни: пережила смерть близкого человека, узнала, что такое нужда. Она понимала также, что замуж, наверное, придется выйти, как говорила Тереза, «за кого-нибудь вроде Фила Смита», придется всю жизнь работать, понимала, но вовсе не собиралась рыдать от горя и рвать на себе волосы. Она мечтала, как мечтают все шестнадцатилетние, о большем и лучшем и тем не менее знала, что мечты — всего лишь мечты. Знала и воспринимала это спокойно.
У многих девушек в Кленси, даже гораздо менее привлекательных, уже был не один ухажер, а кое-кто успел обзавестись женихом. Тину же пока что юноши обходили стороной, хотя считали хорошенькой, скромной и милой, а на Терезу и вовсе никто смотреть не хотел. Тина, конечно же, понимала: если у девушки, как сказала вчера мать, «нет даже лишней пары башмаков», вряд ли стоит ждать, что за ней станут толпами бегать молодые люди! Фил Смит был, правда, не из самых бедных, но он совсем не нравился девушке, потому его она в расчет не брала.
Тина склонила голову набок, и блестящие пряди густых русых волос заструились по телу. Ей вдруг пришла в голову мысль как-нибудь еще раз прогуляться по тропинке на склоне. Можно надеть янтарное ожерелье, а волосы подвязать желтой шелковой лентой: будет красиво! И тут же разозлилась на себя: она ведь обещала матери не бродить в одиночестве по лесу, да и есть ли в этом какой-нибудь смысл?
Она снова подумала о сестре, вспомнила, что Тереза как-то сказала: «Знаешь, Тина, мы от рождения несвободны! Почему это Бог решил, что моя душа должна жить именно в этом теле, почему я родилась именно в этой стране, в этой семье? Конечно, у меня прекрасные родители, но ведь мы бедны, а что касается внешности… Не знаю, понимаешь ли ты меня, ведь ты-то совсем другая!» Тина всегда удивлялась сестре: Тереза держалась тихо, временами даже казалась забитой, но, когда они оставались вдвоем, нередко начинала произносить дерзкие речи, поднимая голос даже против Бога, чего Тина никак не могла принять. Если же говорить о внешности… Что же, девушка понимала сестру. Если изящная фигурка Тины имела все положенные природой женские округлости, то Терезу с ее плоской грудью и узкими бедрами можно было принять за мальчишку, если бы не буйная грива волос и девичий наряд. Может, она и уехала отчасти из-за того, чтобы не видеть этот все сильнее с каждым днем бросавшийся в глаза контраст? Тина хорошела, а Тереза так и не начинала меняться к лучшему. Она слишком любила сестру и вряд ли была способна завидовать ей, но переживать — переживала, и сильно. Видит Бог, Тина отдала бы ей все, если б это было возможно, лишь бы Тереза вернулась.
По прошествии двух недель, незаметно пролетевших в работе и повседневных делах, Тина опять очутилась в лавке Паркеров: мать поручила купить кое-какие хозяйственные мелочи. Из лавки следовало отправиться на ферму за молоком, и по такому случаю девушка была одета очень скромно — в серое бумажное платье и синий передник.
Расплачиваясь, Тина заметила краем глаза поджидавшего ее возле крыльца Фила Смита. Она не хотела с ним встречаться, но ускользнуть было невозможно.
— Здравствуй, Тина! — как в прошлый раз произнес Фил и добавил: — Надо поговорить.
— Я спешу на ферму к Дизенам, — ответила девушка. — Извини, Фил.
— Я могу тебя проводить.
— Не надо.
И, повернувшись, Тина пошла прочь.
— Тина! — окликнул Фил. В голосе его явственно слышалась обида.
Ей стало неловко: нельзя обижать человека только потому, что он тебе совсем не нравится. Тина вовсе не хотела быть похожей на бессердечную кокетку вроде Дорис Паркер. Она остановилась и тут же, к великой досаде, заметила на крыльце Фей Трейдер, Керри Миллер и Салли; чуть позже к ним присоединилась и Дорис. Они перешептывались и смеялись. Фил тоже увидел их — это спасло Тину от долгого разговора.
— Возьми! — пробормотал он и быстро сунул в руки девушки коробочку с леденцами. Красное от загара лицо его при этом стало совсем багровым.
— Не надо… — растерянно произнесла Тина, но Фил широким шагом уже удалялся прочь.
Между тем девушки на крыльце, наблюдавшие эту сценку, заговорили громче.
— Фил Смит оказывает ей такое внимание, а она и знать его не хочет! — сверкнув зелеными глазами, заметила Салли, худая рыжеволосая девчонка.
— Не думаешь ли ты, что это серьезно? — в обычной грубой манере отрезала Фей (Фил Смит принадлежал к их с Дорис свите, и она чувствовала себя задетой его явным интересом к Тине). — Для него это всего лишь забава.
Тина остановилась. Эта четверка, причинившая столько неприятностей Терезе, и не думает таиться, высказывая такое оскорбительное мнение!
— Говорят, ее сестра убежала из дома, — сказала Салли. — Моя мать видела, как она ни свет ни заря неслась к площади, как угорелая, а потом села в дилижанс.
— Сбежала? — прошептала Керри Миллер. — Одна или… с кем-то?
— О Боже, конечно одна! Кто позарится на эту цыганку! — рассмеялась Фей, и Тина, вспыхнув, резко развернулась. Помнится, Тереза как-то сказала со слезами в голосе, сжав кулаки: «Я ничего не могу им сделать, но если бы они обидели тебя, сестренка, я бы их точно убила!»
Коленки Тины слегка дрожали, когда она приближалась к крыльцу. Она не знала, сумеет ли перебороть себя и сказать им что-нибудь резкое, хотя это непременно следовало сделать. Пойти против своей натуры, но защитить Терезу, защитить себя!
Конечно, все у нее получилось иначе, не так, как у Фей, без наглости и злобы. И — что еще хуже — совсем не хладнокровно.
— Зачем вы так говорите? — взволнованно произнесла она. — Что вам сделала Тереза?
Она заметила, что Керри смутилась и отступила на шаг, Фей же продолжала стоять, как скала.
А Дорис, ласково, обезоруживающе улыбнувшись, очень искренне проговорила:
— Мы ничего плохого не говорили о Терезе, что ты, Тина! Тебе, наверное, показалось!
И Тина, вмиг растерявшись, упустила момент, когда можно было пойти в наступление. А потом ее решимость прошла.
Когда она уходила, в спину камнем полетел больно уколовший смешок, и кто-то, кажется Салли, сказал:
— Хоть бы конфеткой угостила!
Тина повернулась, безмолвно, ни на кого не глядя, положила коробку с леденцами на ступеньку и с тяжелым сердцем пошла вперед по дороге.
Она размышляла над тем, что скажет Фил Смит, если узнает, как она обошлась с его подарком, и потому не обратила внимания на попавшегося навстречу человека. А он, обернувшись, вдруг окликнул ее:
— Мисс Тина!
Она повернула голову и узнала Роберта О'Рейли.
— Здравствуйте…— произнесла девушка и остановилась.
Он подошел к ней. Одет мистер О'Рейли был очень просто, как и в первый раз, но Тина с легкостью могла представить его в элегантном костюме, цилиндре и с тростью в руках — парадном наряде джентльмена.
«Интересно, — подумала она, — ведь он, должно быть, очень богат, а одевается скромно и ходит пешком. Может, просто не хочет привлекать внимания? Да, стоит ему появиться на улицах Кленси, как тут же все о нем заговорят! Впрочем, ему, возможно, это безразлично: такие, как он, могут позволить себе все что угодно!»
А он, словно прочитав ее мысли, сказал:
— Я, знаете, так устал от жизни в больших городах, шума и езды в экипаже, что сейчас просто отдыхаю душой и телом. Не хочу даже брать лошадь, брожу пешком…
Они стояли на проселочной дороге, золотисто-серой змеей уползающей в изумрудную даль холмов, под пронзительно голубым небом, таким ярким, что на него было больно смотреть.
Роберт О'Рейли скользнул взглядом по сникшей фигурке бедно одетой девушки. Лицо Тины показалось ему огорченным и усталым, а вся она — какой-то затерявшейся в мире, неприметной, как маленький серый камешек, лежащий в придорожной пыли.
Но вот прошла секунда — и он смотрел на нее уже другими глазами, отвергая мимолетное. И снова он видел, какого необыкновенного цвета и глубины у нее глаза: зеленовато-серые, с проблесками лазури, точно пасмурное небо с голубыми окошками кое-где разошедшихся дождевых туч… Косы — даже на вид тяжелые, шелковистые, и кожа гладкая, чистая, точно ствол эвкалипта, такая же солнечно-светлая, а улыбка… Это юность, для него миновавшая навсегда и давно, сама юность улыбалась ему!
— Куда это вы идете одна? И… вы чем-то расстроены?
— Нет… Я на ферму за молоком, тут недалеко, — тихо отвечала девушка. Сейчас ей хотелось побыть одной — ничье участие не радовало, отчасти даже вызывало досаду. С какой стати он с ней говорит? Ее не оставляло естественное предубеждение против пожилых мужчин, неизвестно с какой целью любящих останавливать на дороге молодых девушек.
Тина отвечала с видом ребенка, которого от скуки расспрашивает взрослый, и Роберт О'Рейли снисходительно улыбнулся: будь она старше и опытнее, он дал бы ей понять, что не старик, совсем не старик. Хотя она нравилась ему именно потому, что была так молода и невинна.
На сей раз он не предложил проводить ее, но сказал:
— Мне было бы приятно видеть вас почаще, мисс Тина или… просто Тина, если не возражаете.
Она кивнула, как ему показалось, с полным безразличием.
— Не огорчайтесь, что бы там ни случилось, — участливо произнес он. — Вы должны радоваться — ведь вы так молоды, вся жизнь впереди!
«Да, — подумала Тина, — но какая?» Что имела в виду Тереза, когда говорила, что мечтает о лучшем? Чего хотела? Разбогатеть? Стать красивой? Носить нарядные платья? Познакомиться с интересными людьми, заслужить их уважение? Встретить свою любовь? Очевидно, сестра знала, чего желает, так или иначе видела свою цель? А вот она, Тина, так до сих пор и не поняла, не разгадала — даже саму себя! «Ни рыба, ни мясо», — так говорят люди о подобных ей, и они совершенно правы!
— В Кленси вам скучно, или я не угадал? Чем вы занимаетесь? Работаете?
— Да. — Тина тяжело вздохнула. — На виноградниках.
Он, казалось, удивился.
— Вот как? А с кем вы живете?
— Сейчас — с мамой.
Она говорила устало и покорно. Не по возрасту натруженными маленькими руками она теребила подол поношенного платья. В прошлый раз девушка показалась Роберту несколько иной — живее, хотя держалась тогда настороженно, точно вспугнутая лесная птичка.
— Я пойду? — полувопросительно произнесла Тина и прибавила: — До свидания.
— Всего хорошего! — Он приподнял шляпу. — Еще увидимся!
— А вы разве надолго сюда? — В ее тоне впервые прозвучал интерес.
Мистер О'Рейли улыбнулся.
— Пока я не собираюсь уезжать. Кленси — замечательное место! Особенно потому, что здесь живете вы! — сказал он полушутливо, и именно поэтому Тина не испугалась. Более того, последние слова ей даже польстили: сколько бы лет ни было Роберту О'Рейли, он был мужчиной — и не простым, а владельцем самого великолепного особняка, какой Тине доводилось видеть только на картинках, наверное, миллионером (слово, внушающее почтительность и страх), неглупым собеседником, и он, этот человек, явно интересовался ею, а это кое-что значило! Что — этого Тина пока не знала, но, возможно, стоило узнать?
ГЛАВА III
Случилось так, что Роберт О'Рейли и Тина Хиггинс стали встречаться. Они никогда не назначали точное время встречи, но всегда происходило так, что они где-нибудь сталкивались. Мистер о'Рейли оказался приятным, интересным собеседником — Тина никогда бы не подумала, что сможет подружиться с человеком, столь мало подходящим ей по положению и возрасту.
Роберт О'Рейли рассказал ей о том, что родился в Ирландии, на тридцать пять лет раньше Тины (колоссальная в ее представлении разница), в бедной семье. Отец его занимался земледелием, в промежутках между работой пил, а основным средством воспитания сына считал розги. Чуть ли не с детства, прослышав о далеком чудесном крае, Роберт принялся втайне ото всех копить деньги на поездку в неведомую страну и ровно в девятнадцать лет покинул отчий дом. Все собранные с таким трудом средства ушли на дорогу, поэтому на берег Австралии Роберт О'Рейли ступил совершенно нищим. Страна очаровала его, хотя сразу стало ясно — райской жизни и тут не видать. Однако юноша ничуть не жалел о своем приезде и немедленно приступил к осуществлению дальнейших планов. Он быстро научился всему — стричь овец, рубить сахарный тростник. Руки его, как поняла Тина, в то время не были такими ухоженными и белыми, как сейчас. Он очень скоро прослыл работящим, смекалистым и ловким парнем — добивался успеха во всем, за что брался, и не было дела, какое бы он не перепробовал. Самым выгодным оказались добыча золота и продажа земли, и через пару лет имя Роберта О'Рейли уже многое значило и в Южной Австралии, и в Виктории, и в Южном Уэльсе. Рассказывая об этом Тине, он не стремился хвалить себя, как не стремился вдаваться в подробности того, каким образом сумел так фантастически быстро разбогатеть. Очевидно, помогли везение и случай, а также знаменитый ирландский характер. В настоящее время мистер О'Рейли владел поистине огромным состоянием, часть которого была помещена в крупные банки, другая приносила доходы с земли, недвижимости, предприятий. Вот уже около тридцати лет он управлял гигантской промышленной компанией, являясь по сути дела ее единственным владельцем. У Роберта было два дома, в Сиднее и Мельбурне, в одном из которых он и жил, а особняк в Кленси стоял просто так. «Памятник моей молодости», — как, грустно посмеиваясь, выразился мистер О'Рейли. «Моей самой большой мечтой, — говорил он, — было построить дом на скале, над океаном, как. можно ближе к небу. Я сделал это, и он обошелся мне в колоссальную по тем временам сумму, но я никогда не жалел».
Впоследствии Роберт О'Рейли много ездил по свету — в Америку, Европу; побывал и в родной Ирландии, но поздно: родители уже умерли, а дом их сравнялся с землей. Он не заговаривал ни о жене, ни о детях, и Тина решила, что в брак он, по-видимому, никогда не вступал. Последнее обстоятельство несколько удивило девушку: Роберт был не только богат, но в молодости, скорее всего, еще и довольно красив. Он и сейчас выглядел недурно, просто Тина была слишком молода, чтобы это признать. В Кленси он наслаждался уединением, отдыхая от шумной столицы. В особняке все годы жила женщина — экономка Джулия Уилксон с семьей: они занимали небольшой флигелек. Сейчас муж Джулии уже умер, дети разлетелись кто куда, она же продолжала служить мистеру О'Рейли. Была, конечно же, еще прислуга — дом и сад требовали большого ухода, — но неизменной домоправительницей оставалась Джулия: распоряжалась расходами, вела хозяйство, следила буквально за всем. Роберт отзывался о ней с большим уважением и теплотой.
Он вовсе не казался Тине добродушным дядюшкой, она воспринимала его скорее как друга. Если бы девушка была опытнее, она бы заметила в нем проявлявшуюся временами усталость, нервозность, точно его снедала неведомая печаль. Он говорил, что доволен жизнью, но Тина чувствовала — это не так. Может быть, потому, что дом его фактически был пуст и смысла своего существования этот стоявший на полувековом рубеже жизни человек, видимо, так и не нашел. Тина объясняла это одиночеством: что толку строить замок, в котором не зазвучит ничей смех, зачем умножать состояние, если, после того как покинешь этот мир, все пойдет прахом. Она не очень удивилась бы, если б узнала, что Роберт, услышь он такое мнение, отчасти согласился бы с ним.
Тина тоже чувствовала себя одинокой, хотя иначе: они словно смотрели в разные стороны, Роберт О'Рейли — в прошлое, она — в будущее. То, что для Тины было «еще», для него звучало «уже». Долгое время, с раннего детства, ее подругой была Тереза, и теперь, лишившись этой дружбы, девушка нередко ощущала бесконечную подавленность и, как угадал Роберт, какую-то потерянность в мире.
Роберту О'Рейли было интересно с новой знакомой — он расспрашивал девушку о ее взглядах на жизнь (еще весьма незрелых), сравнивал со своими — в молодости и сейчас, говорил с нею о книгах (он много читал, особенно в последние годы), рассказывал о своих путешествиях.
По всему было видно, что он отдыхал возле нее душой, не имея никаких дурных намерений. В нем не было неприятной назойливости заигрывающего с молоденькой девушкой старичка, и Тине казалось теперь, что он и смотрит на нее иначе, не как отец и не как мужчина, просто как старший товарищ, друг. Ее легко было вспугнуть, но Роберт никогда не пытался заигрывать с ней, не дарил подарков, не прикасался даже пальцем. Он не стремился делать девушке комплименты, не говорил снисходительным тоном, как не пробовал быть с нею на равных. Он держался по-другому, с достоинством и уважением, и это нравилось Тине.
Дарлин ничего не знала об этих встречах. Тина очень хотела рассказать (девушка чувствовала себя неловко, скрывая от матери что-то, в чем не было, в общем-то, ничего плохого), но она знала: мать не поймет этой странной дружбы, которую и сама-то Тина не до конца понимала, потому и медлила. Девушке было жаль мать — у Дарлин и так хватало проблем.
Рассказать все-таки пришлось и довольно скоро. В тот вечер Роберт и Тина встретились на краю эвкалиптовой рощи за городом — в красивом безлюдном месте, где светлые деревья, четкой строгостью линий напоминавшие греческие колонны, создавали иллюзию развалин неизвестно кем и когда построенного храма. Здесь словно витал незримый дух древности, внушавший чувство непонятной тоски по чему-то давно ушедшему. Роберт О'Рейли, наблюдая за игрой света, пронизывающего пространство между огромными стволами, думал о том, какая все-таки удивительная страна Австралия. Она — отражение многих других миров, он сам не раз убеждался в этом, путешествуя по свету. Каждый уголок Австралии обязательно напоминает какие-то другие места: равнины Южной Америки, африканские пустыни, даже северные фьорды и его родную Ирландию с ее задумчивыми бледно-зелеными пейзажами. И в то же время она так своеобразна, как никакой другой континент: замкнутый, отдаленный от всего мир, край света со своей неповторимой природой и неподражаемыми людскими характерами. Странный край… Здесь он, Роберт О'Рейли, нашел, казалось бы, все, что хотел, получил все, что только можно было пожелать, но в последние годы, оглядываясь на прожитую жизнь, он все чаще приходил к выводу, что все время крутился вокруг да около чего-то, так и не давшегося в руки, ускользнувшего теперь уже навсегда.
— Вы говорите, нечего читать, Тина? Я могу помочь, у меня здесь большая библиотека. Книги самые разные, найдется что-нибудь и для вас. Лучше будет, если вы сами придете и выберете.
Тина сидела на поваленном дереве, одетая в то самое лиловое в синюю полоску платье, которое было тесноватым в груди. Волосы она распустила, лишь слегка заколов с боков костяными гребенками; чуть подвитые пряди спускались ниже талии.
Ее глаза на загорелом лице на мгновение сверкнули, как пронзенное солнцем матовое стекло.
— Нет, спасибо, я не могу!
Девушка хотела добавить: «Достаточно того, что я встречаюсь с вами тайком ото всех!» Но она промолчала: на самом деле возможность увидеть изнутри чудесный особняк была большим соблазном.
— Но вы же не против?
Тина чуть повела плечом и опять ничего не сказала. Роберт рассмеялся.
— Ничего, в конце концов, я сам могу вам что-нибудь принести. Или лучше все-таки спросите позволения у своей мамы, расскажите, кто, куда и зачем вас пригласил. Думаю, она разрешит вам прийти ко мне ненадолго.
Тина покачала головой. Она казалась задумчивой и печальной, и Роберт, легонько прикоснувшись к ее руке, сказал:
— Неужели вы все еще не доверяете мне, Тина? Вы совсем девочка, разве мне пришло бы в голову чем-то обидеть вас?
В его тоне звучала почти отеческая нежность, но рука девушки дрогнула, и он отнял свою.
— Простите, боюсь показаться дерзким, но… вы влюблены в кого-нибудь?
Тина удивленно посмотрела на собеседника — раньше он не заговаривал на подобные темы. Роберт О'Рейли держался, как всегда, непринужденно; взгляд его был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, как показалось Тине, быть может, он просто вспоминал свою молодость.
Девушка успокоилась.
— Нет, — сказала она, — я ни в кого не влюблена.
— Но вы привлекательная девушка, и в Кленси есть, наверное, достойные молодые люди.
— Может быть, но мне никто не нравится. Роберт улыбнулся.
— А каким мужчинам вы в душе отдаете предпочтение: высоким, низким, блондинам, брюнетам? В вашем возрасте это так важно!
— Не знаю, — ответила Тина и солгала: Роберт О'Рейли угадал — такие вещи всегда волнуют шестнадцатилетних. Ей стало немного стыдно: теперь Роберт решит, что она не в меру привередлива.
— А вы сами любили кого-нибудь?
Роберт О'Рейли рассказал ей о том, что родился в Ирландии, на тридцать пять лет раньше Тины (колоссальная в ее представлении разница), в бедной семье. Отец его занимался земледелием, в промежутках между работой пил, а основным средством воспитания сына считал розги. Чуть ли не с детства, прослышав о далеком чудесном крае, Роберт принялся втайне ото всех копить деньги на поездку в неведомую страну и ровно в девятнадцать лет покинул отчий дом. Все собранные с таким трудом средства ушли на дорогу, поэтому на берег Австралии Роберт О'Рейли ступил совершенно нищим. Страна очаровала его, хотя сразу стало ясно — райской жизни и тут не видать. Однако юноша ничуть не жалел о своем приезде и немедленно приступил к осуществлению дальнейших планов. Он быстро научился всему — стричь овец, рубить сахарный тростник. Руки его, как поняла Тина, в то время не были такими ухоженными и белыми, как сейчас. Он очень скоро прослыл работящим, смекалистым и ловким парнем — добивался успеха во всем, за что брался, и не было дела, какое бы он не перепробовал. Самым выгодным оказались добыча золота и продажа земли, и через пару лет имя Роберта О'Рейли уже многое значило и в Южной Австралии, и в Виктории, и в Южном Уэльсе. Рассказывая об этом Тине, он не стремился хвалить себя, как не стремился вдаваться в подробности того, каким образом сумел так фантастически быстро разбогатеть. Очевидно, помогли везение и случай, а также знаменитый ирландский характер. В настоящее время мистер О'Рейли владел поистине огромным состоянием, часть которого была помещена в крупные банки, другая приносила доходы с земли, недвижимости, предприятий. Вот уже около тридцати лет он управлял гигантской промышленной компанией, являясь по сути дела ее единственным владельцем. У Роберта было два дома, в Сиднее и Мельбурне, в одном из которых он и жил, а особняк в Кленси стоял просто так. «Памятник моей молодости», — как, грустно посмеиваясь, выразился мистер О'Рейли. «Моей самой большой мечтой, — говорил он, — было построить дом на скале, над океаном, как. можно ближе к небу. Я сделал это, и он обошелся мне в колоссальную по тем временам сумму, но я никогда не жалел».
Впоследствии Роберт О'Рейли много ездил по свету — в Америку, Европу; побывал и в родной Ирландии, но поздно: родители уже умерли, а дом их сравнялся с землей. Он не заговаривал ни о жене, ни о детях, и Тина решила, что в брак он, по-видимому, никогда не вступал. Последнее обстоятельство несколько удивило девушку: Роберт был не только богат, но в молодости, скорее всего, еще и довольно красив. Он и сейчас выглядел недурно, просто Тина была слишком молода, чтобы это признать. В Кленси он наслаждался уединением, отдыхая от шумной столицы. В особняке все годы жила женщина — экономка Джулия Уилксон с семьей: они занимали небольшой флигелек. Сейчас муж Джулии уже умер, дети разлетелись кто куда, она же продолжала служить мистеру О'Рейли. Была, конечно же, еще прислуга — дом и сад требовали большого ухода, — но неизменной домоправительницей оставалась Джулия: распоряжалась расходами, вела хозяйство, следила буквально за всем. Роберт отзывался о ней с большим уважением и теплотой.
Он вовсе не казался Тине добродушным дядюшкой, она воспринимала его скорее как друга. Если бы девушка была опытнее, она бы заметила в нем проявлявшуюся временами усталость, нервозность, точно его снедала неведомая печаль. Он говорил, что доволен жизнью, но Тина чувствовала — это не так. Может быть, потому, что дом его фактически был пуст и смысла своего существования этот стоявший на полувековом рубеже жизни человек, видимо, так и не нашел. Тина объясняла это одиночеством: что толку строить замок, в котором не зазвучит ничей смех, зачем умножать состояние, если, после того как покинешь этот мир, все пойдет прахом. Она не очень удивилась бы, если б узнала, что Роберт, услышь он такое мнение, отчасти согласился бы с ним.
Тина тоже чувствовала себя одинокой, хотя иначе: они словно смотрели в разные стороны, Роберт О'Рейли — в прошлое, она — в будущее. То, что для Тины было «еще», для него звучало «уже». Долгое время, с раннего детства, ее подругой была Тереза, и теперь, лишившись этой дружбы, девушка нередко ощущала бесконечную подавленность и, как угадал Роберт, какую-то потерянность в мире.
Роберту О'Рейли было интересно с новой знакомой — он расспрашивал девушку о ее взглядах на жизнь (еще весьма незрелых), сравнивал со своими — в молодости и сейчас, говорил с нею о книгах (он много читал, особенно в последние годы), рассказывал о своих путешествиях.
По всему было видно, что он отдыхал возле нее душой, не имея никаких дурных намерений. В нем не было неприятной назойливости заигрывающего с молоденькой девушкой старичка, и Тине казалось теперь, что он и смотрит на нее иначе, не как отец и не как мужчина, просто как старший товарищ, друг. Ее легко было вспугнуть, но Роберт никогда не пытался заигрывать с ней, не дарил подарков, не прикасался даже пальцем. Он не стремился делать девушке комплименты, не говорил снисходительным тоном, как не пробовал быть с нею на равных. Он держался по-другому, с достоинством и уважением, и это нравилось Тине.
Дарлин ничего не знала об этих встречах. Тина очень хотела рассказать (девушка чувствовала себя неловко, скрывая от матери что-то, в чем не было, в общем-то, ничего плохого), но она знала: мать не поймет этой странной дружбы, которую и сама-то Тина не до конца понимала, потому и медлила. Девушке было жаль мать — у Дарлин и так хватало проблем.
Рассказать все-таки пришлось и довольно скоро. В тот вечер Роберт и Тина встретились на краю эвкалиптовой рощи за городом — в красивом безлюдном месте, где светлые деревья, четкой строгостью линий напоминавшие греческие колонны, создавали иллюзию развалин неизвестно кем и когда построенного храма. Здесь словно витал незримый дух древности, внушавший чувство непонятной тоски по чему-то давно ушедшему. Роберт О'Рейли, наблюдая за игрой света, пронизывающего пространство между огромными стволами, думал о том, какая все-таки удивительная страна Австралия. Она — отражение многих других миров, он сам не раз убеждался в этом, путешествуя по свету. Каждый уголок Австралии обязательно напоминает какие-то другие места: равнины Южной Америки, африканские пустыни, даже северные фьорды и его родную Ирландию с ее задумчивыми бледно-зелеными пейзажами. И в то же время она так своеобразна, как никакой другой континент: замкнутый, отдаленный от всего мир, край света со своей неповторимой природой и неподражаемыми людскими характерами. Странный край… Здесь он, Роберт О'Рейли, нашел, казалось бы, все, что хотел, получил все, что только можно было пожелать, но в последние годы, оглядываясь на прожитую жизнь, он все чаще приходил к выводу, что все время крутился вокруг да около чего-то, так и не давшегося в руки, ускользнувшего теперь уже навсегда.
— Вы говорите, нечего читать, Тина? Я могу помочь, у меня здесь большая библиотека. Книги самые разные, найдется что-нибудь и для вас. Лучше будет, если вы сами придете и выберете.
Тина сидела на поваленном дереве, одетая в то самое лиловое в синюю полоску платье, которое было тесноватым в груди. Волосы она распустила, лишь слегка заколов с боков костяными гребенками; чуть подвитые пряди спускались ниже талии.
Ее глаза на загорелом лице на мгновение сверкнули, как пронзенное солнцем матовое стекло.
— Нет, спасибо, я не могу!
Девушка хотела добавить: «Достаточно того, что я встречаюсь с вами тайком ото всех!» Но она промолчала: на самом деле возможность увидеть изнутри чудесный особняк была большим соблазном.
— Но вы же не против?
Тина чуть повела плечом и опять ничего не сказала. Роберт рассмеялся.
— Ничего, в конце концов, я сам могу вам что-нибудь принести. Или лучше все-таки спросите позволения у своей мамы, расскажите, кто, куда и зачем вас пригласил. Думаю, она разрешит вам прийти ко мне ненадолго.
Тина покачала головой. Она казалась задумчивой и печальной, и Роберт, легонько прикоснувшись к ее руке, сказал:
— Неужели вы все еще не доверяете мне, Тина? Вы совсем девочка, разве мне пришло бы в голову чем-то обидеть вас?
В его тоне звучала почти отеческая нежность, но рука девушки дрогнула, и он отнял свою.
— Простите, боюсь показаться дерзким, но… вы влюблены в кого-нибудь?
Тина удивленно посмотрела на собеседника — раньше он не заговаривал на подобные темы. Роберт О'Рейли держался, как всегда, непринужденно; взгляд его был устремлен вдаль, в невидимое прошлое, как показалось Тине, быть может, он просто вспоминал свою молодость.
Девушка успокоилась.
— Нет, — сказала она, — я ни в кого не влюблена.
— Но вы привлекательная девушка, и в Кленси есть, наверное, достойные молодые люди.
— Может быть, но мне никто не нравится. Роберт улыбнулся.
— А каким мужчинам вы в душе отдаете предпочтение: высоким, низким, блондинам, брюнетам? В вашем возрасте это так важно!
— Не знаю, — ответила Тина и солгала: Роберт О'Рейли угадал — такие вещи всегда волнуют шестнадцатилетних. Ей стало немного стыдно: теперь Роберт решит, что она не в меру привередлива.
— А вы сами любили кого-нибудь?