Бекитт Лора. Тина и Тереза

   Женщина вздохнула. Она шла вдоль веревки, развешивая белье, а Тереза двигалась следом.
   — Несчастья преследуют эту семью, не знаю, за что им такое! Сначала утонул муж Сильвии, потом погиб младший сын Джордж, а теперь Даллас стал калекой!
   Глаза Терезы расширились, их взгляд остановился.
   — Что? — прошептала она. — Что вы сказали?!
   — А какой был парень, — продолжала женщина, — добрый, красивый! Какие-то изверги зверски избили Далласа, его подобрали добрые люди, привезли в Сидней. Он долго не приходил в себя, думали, умрет, никто даже не знал, кто он и откуда… Потом Даллас очнулся и сказал свое имя и где живет.
   Девушка вся дрожала. Господи, а вдруг он изуродован, как же она посмотрит на него?!
   — Он что, не ходит или…
   — Нет, мисс, даже не встает и не двигается. Наш доктор говорит, что никогда и не встанет.
   У Терезы сжалось сердце.
   — Кто же за ним ухаживает? — прошептала она.
   — Мать, кто же еще! Очень хорошо, что вы пришли, мисс, может, чем-нибудь поможете. Сильвия стирает по домам, но большой ли это заработок на двоих? Мы, соседи, конечно, помогаем, но среди нас нет богатых, и у всех свои семьи. Сильвия говорила мне, что если б Даллас пострадал во время пожара, то получал бы пенсию от компании, а так ему просто один раз дали денег, как помощь, да товарищи собрали немного.
   Тереза стояла, чувствуя холод отчаяния. Бедный Даллас! Как же так, почему с ним случилось такое? И что ей теперь делать? Она подумала о пяти фунтах, которые он когда-то достал для нее: сейчас она не могла вернуть ему этих денег, нет, не могла! Ей стало жутко. Какой он, как выглядит? Как ей все это выдержать, перенести? Может, не ходить?
   Ноги не несли ее к дому, но совесть заставляла идти.
   Она пошла, от страха так и не придумав, что говорить и как себя вести.
   В первой комнате никого не было. Дверь во вторую была приоткрыта: Тереза подкралась на цыпочках и заглянула туда.
   На кровати лежал человек, укрытый почти до самого подбородка. Окна были занавешены, и в полумраке Тереза не могла разглядеть его лица.
   — Даллас! — тихо позвала она. — Это ты?
   Потом вошла. Да, это был Даллас, он открыл глаза и смотрел на нее. Его лицо не было изуродовано, хотя он похудел и казался очень усталым, бессильным, лишенным всякой энергии и огня.
   — Тереза…— медленно произнес он. — Входи. — Он, казалось, совсем не удивился.
   Она подошла и немного погодя села на стул. Рядом стоял столик с лекарствами, водой и какими-то мелкими предметами. Стены были голыми, выкрашенными в зеленовато-серый цвет, на полу лежал выцветший лоскутный коврик. Больше в комнатке ничего не было. Господи, каково же лежать весь день, глядя на эти стены?!
   Даллас смотрел на Терезу. — «Зачем она пришла? Совсем не изменилась, все такая же худенькая, хрупкая, но одета лучше и держится иначе. Значит, у нее все хорошо? Может, она вышла замуж? Нет, в таком случае она, наверное, не пришла бы. Даллас внимательно посмотрел в лицо сидящей перед ним женщины — она не выглядела ни спокойной, ни счастливой».
   Тереза сложила руки на коленях.
   — Даллас! Что же такое случилось?
   — Я попал в руки бандитов, меня избили… Что было дальше — не помню, я очнулся уже в Сиднее, в больнице. Не знаю, в чем причина, но я не могу двигаться, не могу ходить, — он говорил спокойно.
   — И ничего нельзя сделать?
   — Врач говорит — ничего.
   Ее глаза против воли наполнились слезами.
   — О, Далей! Я не могу поверить…
   — Я тоже сначала не мог, мне казалось, стоит захотеть, я встану и пойду. Не плачь, Тереза. Спасибо, что пришла меня навестить.
   — Я пришла бы раньше, просто не знала, что ты дома.
   — Конечно, — сказал он и замолчал. Потом спросил:— А как ты? Как жила все это время?
   — Нормально. — Подумала немного и добавила: — Не могу сказать, что счастливо.
   Счастье? Даллас тайком вздохнул. Раньше ему казалось, чтобы стать счастливым, нужно иметь так много! А теперь? Теперь он был бы счастлив, если бы смог передвигаться на костылях.
   Все в мире относительно, и представление человека о собственном счастье меняется в зависимости от его состояния в конкретный период жизни. Но его, Далласа Шелдона, ждет только одно, до самой смерти без всяких перемен. Если бы он мог приспособиться к этой жизни, к такой жизни, и находить в ней хоть какой-нибудь смысл!
   На мгновение Даллас закрыл глаза. В последнее время ему часто снился один и тот же мучительный сон. Будто он бежит по берегу лазурного моря светлым солнечным утром. В чистом небе кружатся чайки, и колючие брызги волн обжигают лицо. Свежий ветер мчится следом, и Даллас ощущает легкость тела и одновременно его вес, бег все ускоряется, ноги мягко пружинят, он испытывает невероятное наслаждение от движения. Потом подпрыгивает, отрывается от земли и летит, и не падает, и видит перед собой огромный радостный мир.
   А потом он просыпался и видел комнату, четыре стены и свое неподвижное тело, пленником которого был. Иногда ему хотелось пошевелиться, до ужаса, до боли, до адских мучений души, он пытался и… не мог.
   — А как твой сынишка?
   — Барни? С ним все в порядке. Он любит всякие кораблики, мечтает стать моряком.
   — Что ж, — сказал Даллас, — ему можно только позавидовать. У него все впереди. А ты чем занимаешься, Тереза?
   — Делаю шляпки.
   — Шляпки? — В глазах Далласа появился интерес и что-то очень доброе. Точно они с Терезой были маленькими детьми, которые говорят об игрушках. — Какие шляпки?
   — Разные. Некоторые получаются очень элегантными!
   — Правда? Надо же, ведь ты никогда не вращалась в обществе дам, которые их носят! Значит, у тебя есть способности, талант, так?
   Тереза покраснела от удовольствия. Никто никогда ей такого не говорил.
   — Не знаю! — произнесла она, заметно оживляясь. — Мне помогают наблюдения за окружающим миром, природой…
   Когда она заговорила о своей работе, фантазиях, ее лицо стало мечтательным, напряженность исчезла, она улыбалась, и Далласу было радостно и больно видеть это.
   Он тоже улыбнулся, хотя совсем не так, как раньше. Глаза его были печальны, их яркая зелень поблекла.
   «Как странно, — подумала Тереза, — ему всего двадцать четыре года, но в жизни его уже наступила осень. Это ужасно — не иметь никаких надежд! И если Сильвия Шелдон умрет, Далласа отправят в богадельню…»
   И невольно почувствовала стыд и одновременную радость от того, что имеет здоровье, способность бороться и веру в жизнь.
   — Я рад, что ты справилась, — сказал Даллас, — сумела встать на ноги. Тебе есть чем гордиться.
   — Да, — согласилась Тереза, — но я не всегда поступала честно. Мне случалось совершать плохие поступки. Обманывать, хитрить…
   — Тебя мучает совесть?
   — Нет, — призналась Тереза и добавила: — Но ты, наверное, осудил бы меня?
   — Я не осуждаю. Ты одинокая женщина с маленьким ребенком: в чем тебя можно упрекнуть? Ты заботилась о себе и своем малыше и использовала те средства, которые позволяли тебе выжить. Не думаю, что ты делала что-то очень плохое. Потом я уверен: если б ты могла всегда поступать честно, то не ступила бы на путь лжи. Думаю, у тебя просто не было другого выхода.
   Тереза облегченно вздохнула. Надо же, единственный человек, мнение которого ее сейчас волновало, не намерен ее судить!
   Удивительно, но Даллас тот, рядом с кем становишься добрее, чище, с ним чувствуешь себя уверенно даже тогда, когда он сам беспомощнее грудного младенца!
   Ей не пришло в голову, что Даллас способен проявить к ней больше снисхождения и чуткости, чем она к нему, даже если он лежит недвижимый и нуждается в постоянной опеке, а она здорова и твердо стоит на ногах, просто потому, что такова его душа, его совесть и чувства. Он всегда думал о тех, кто рядом, больше, чем о себе самом, признавал естественную слабость женщин и видел в них существ, нуждающихся в покровительстве и защите. Он умел любить и умел прощать.
   — Ты правда так считаешь? — Даллас устало вздохнул.
   — Конечно.
   Он мог бы сказать Терезе, что убил человека тогда, в лесу, вонзил ему в грудь нож, но стоило ли? Да и был ли этот человек человеком?
   Что ж, если Тереза желает, чтобы он отпустил ей какие-то там грехи, если это облегчит ее совесть, он сделает так, как она хочет.
   Он видел, что она не замечает, как ему трудно разговаривать с нею, казаться спокойным, не терять самообладания, и не сердился. Он прощал любимой женщине то, чего никогда не простил бы себе.
   — Скажи, Тереза, теперь это дело прошлого… Как же случилось, что ты осталась одна? Это человек ушел от тебя, когда узнал о ребенке?
   Тереза смотрела своими темными глазами куда-то сквозь него.
   — Нет, — ответила она, — о ребенке он не знал. Но если б узнал, ничего бы не изменилось. Он просто с самого начала не думал оставаться со мной навсегда. — И, подумав, прибавила:— Но и я не любила его, это был какой-то мираж, не больше… Я уже не могу представить его рядом с собой. Он мне не нужен, мне вообще не нужны мужчины, Даллас! Знаешь, я пришла к выводу, что им от женщин надо только одно, от чего у нас потом бывают всякие неприятности.
   «Странно, — подумал Даллас, — она говорит со мной так, будто я не мужчина. Хотя, в общем, так оно и есть».
   — Не все такие, — сказал он.
   — Разумеется, я не имела в виду тебя, — заметила Тереза, и лицо Далласа дрогнуло, — а вот возьми Аллена, мужа Айрин.
   — Аллен не такой уж плохой человек. Во время пожара он спас много людей.
   — Аллен?! — изумилась Тереза. — Никогда бы не подумала! Вот если б ты спас кого-нибудь, я бы не удивилась.
   — Я на такое вряд ли способен, — сказал Даллас, а сам подумал о смуглокожем незнакомце, фамилию которого успел позабыть. Сумел ли он выбраться из леса? Выжила ли та девушка? Жаль, но этого он, скорее всего, никогда не узнает.
   — Значит, ты считаешь Барни неприятностью? Я думал, все женщины хотят иметь детей.
   — Я не хотела. У каждого свой смысл жизни. Для кого-то это дети, для других — нет. Мне было бы проще одной.
   — Может быть, когда-нибудь ты выйдешь замуж и изменишь свою точку зрения…
   Тереза качнула головой.
   — Ни за что! Я сама себе хозяйка, делаю что хочу или что могу. И дети мне больше не нужны.
   Даллас смотрел на нее глазами, цвет которых напоминал теперь цвет выжженной солнцем листвы.
   — А вдруг найдется человек, который примет на себя все заботы о жизни, а на твою долю достанется одна только радость?
   — Ты думаешь, такое возможно?
   — Не знаю.
   Даллас печально вздохнул. Он мог бы стать для нее таким человеком. Смог бы раньше, когда был здоров. Он хотел жениться на Терезе, строил планы их совместной жизни, он сделал бы все для того, чтобы она была счастлива. Он вспоминал, как они гуляли, болтали, целовались. Тогда казалось, что весь мир принадлежит им двоим, а теперь он смотрел на голые стены замкнутого пространства и уже не верил, что это было.
   Тереза поднялась с места. Она подумала, что, может быть, нужно взять Далласа за руку или коснуться его волос, но не осмелилась этого сделать. Сейчас он казался таким отстраненным от действительности, словно неподвижным было не только его тело, но и душа. Что-то остановилось в нем, а возможно, даже умерло, ушло навсегда.
   — Я еще приду к тебе, — пообещала Тереза.
   — Не надо, — ответил Даллас, — не приходи.
   — Почему?
   — Мне больно видеть тебя. Извини, Тереза, но больше нам правда не нужно видеться.
   Она стояла, не зная, что сказать.
   — Иди, — тихо промолвил он.
   — Мне очень жаль, Далей!
   — Я понимаю.
   — До свидания.
   — Всего тебе хорошего! Прощай! — Она чуть не заплакала.
   — Не говори так!
   — Так надо, — твердо произнес он, и она почувствовала в его голосе силу, — так будет лучше для тебя и для меня.
   — К тебе заходит кто-нибудь? — тихо спросила Тереза.
   — Конечно. Соседи, товарищи. Я не одинок. И не надо ни о чем волноваться.
   Когда она ушла, Даллас не выдержал. Он лежал и чувствовал, что по лицу текут слезы. Это случилось впервые, раньше он никогда не плакал.
   Зачем жить, если все кончено? Он бы сумел умереть и таким образом избавиться от мучений, но было жалко мать. Сильвия не раз умоляла: «Сынок, только ничего не сделай с собой, я этого не вынесу!» И поэтому он терпел.
   Даллас солгал, сказав, что к нему постоянно кто-нибудь заходит. Первое время действительно заходили довольно часто. Сначала он радовался, но потом понял, что ему неприятны эти посещения. Он не мог спокойно смотреть на этих людей, здоровых, умеющих радоваться жизни, а они в свою очередь испытывали неловкость в его присутствии, не знали, как себя вести, что говорить. Пытались подбодрить его, но в их глазах Даллас видел жалость и страх, потому что он являл собой живой пример того, как совершенно здоровый человек может внезапно превратиться в полного инвалида. И их слова не вдохновляли его: он знал, что проще всего рассуждать о мужестве отчаявшихся тем, кто никогда ничего подобного не испытывал.
   Постепенно знакомые заходили все реже, у всех были свои заботы, своя жизнь, в которой ему уже не было места. По-настоящему он был нужен только матери, которая — он знал — всегда будет любить его, каким бы он ни был. Да, мать останется матерью несмотря ни на что, он для нее — самое дорогое, он выше и важнее всего.
   Сильвия вскоре вернулась. Она сложила в буфет принесенные продукты, потом вошла к сыну.
   — Мне немного заплатили, — сказала она, — вот взяла муки, сахару…
   — Мама, — Даллас повернул голову, — только не покупай больше лекарств. Они дорогие, а ты же видишь, ничего не помогает.
   Сильвия села рядом и взяла его за руку. Она сильно постарела за последний год — волосы больше чем наполовину поседели, глаза стали тусклыми, как тающий лед.
   — Ну что ты, сынок! Надо же что-то делать… Да, Джудит сказала мне, что приходила девушка из благотворительного общества. Она говорила с тобой? Они нам помогут?
   Даллас все понял.
   — Может быть.
   — Она не сказала точно? Ты бы спросил…
   — Прости, мама, ты же знаешь — я не люблю просить!
   Да, Сильвия знала. Но человек далеко не в любом положении может оставаться гордым… Однако она ничего не сказала, потому что ясно видела: сын чем-то очень расстроен.
   — Ну ничего! Я нашла еще двух клиентов…
   — Не убивайся так, мама! Ты же себя погубишь!
   — Но я хочу, чтобы ты хорошо питался, чтобы были лекарства.
   — Лекарств не надо. И много еды тоже. Ты же видишь, мне ничего не хочется…
   — Вижу, — прошептала Сильвия. Потом заговорила с дрожью в голосе: — Сынок! Давно хотела тебе сказать… Помнишь, ты встречался с девушкой и хотел на ней жениться? (Даллас удивился чутью матери: она же не знала, что он только что виделся с Терезой, что он вообще помнит о ней, и тем не менее начала этот разговор.) А я тебе не позволила. Прости меня, Далей! Я теперь часто думаю: может, ты был бы с нею счастлив и тебя не постигла бы такая беда?
   — При чем тут это, мама? — мягко произнес Даллас. — Бог одинаково карает и несчастных, и счастливых. Потом представь: зачем бы я был нужен этой девушке такой? Да я и сам бы не допустил, чтобы она оставалась при мне, молодая и здоровая. Позволять другому человеку страдать рядом с собой — это преступление. Я бы такого не вынес! Так что все было правильно.
   Сильвия заплакала.
   — И за Дейва! (Дейвом звали отчима.) Он обижал тебя, а я не всегда заступалась и, вообще, больше заботилась о Джордже, а о тебе забывала. Ты появился, когда я была совсем молода, а в молодости люди увлечены по большей части только собой. А ты был таким хорошим мальчиком!
   «Вот именно, — подумал Даллас, — был».
   — Я не сержусь на Дейва, мама, а на тебя тем более. Ты же так много для меня делаешь!
   Сильвия погладила его по бледной, впалой щеке.
   — Может быть, ты поправишься? Я так надеюсь! — Даллас промолчал. У него уже не осталось надежды.
   Тереза поспешила домой. Разговор с Далласом не выходил у нее из головы. Господи, он так беспомощен, так нуждается в заботе и… средствах! Она вздохнула. Ей самой нужны были деньги, очень нужны!
   «Ничего, — подумала Тереза, — когда-нибудь я верну ему те пять фунтов, может быть, даже возьму его к себе, стану ухаживать за ним. Когда-нибудь, но не сейчас».
   Она говорила так, хотя чувствовала в глубине души, что никогда этого не сделает. Она также понимала, что и Даллас это знает. Знает, что она и в самом деле больше не придет и ничем ему не поможет. Он бы на ее месте это сделал, а она — нет. Конечно, у нее было оправдание: Даллас ей не брат, не муж, вообще никто, и она не обязана брать на себя заботы о нем.
   Она всего лишь слабая женщина, и у нее есть ребенок, которого нужно вырастить…
   И все же Тереза, понимая свой эгоизм и будучи не в состоянии полностью заглушить муки совести, злилась на себя, на весь мир и отчасти даже на Далласа за то, что он и правда честнее и чище, а еще больше — за то, что он невольно принуждает ее чувствовать себя виноватой.
   Тереза остановилась, не замечая своих слез, и, еще немного поразмыслив, решила, что подчинится просьбе Далласа и не станет его навещать. Никогда. Так будет проще. Она говорила, что уступает ему, но в действительности, конечно же, уступала себе и только себе.
   Потом вспомнила о других делах. Миссис Магнум и модели…
   Что же придумать?
   Тереза собиралась переходить дорогу, когда заметила Кетлин. Кетлин занимала должность старшей мастерицы, именно у нее имелся второй ключ от мастерской. Кетлин, тридцатилетняя одинокая женщина, была хорошей работницей, покладистой, трудолюбивой и честной, и хозяйке не был известен ее единственный, но совершенно непростительный для ее пола и должности недостаток — старшая мастерица любила выпить. В те времена женщины, подверженные такому пороку, если о нем становилось известно общественности, моментально превращались в отверженных. Это считалось позором их самих и даже тех, кто с ними общался, поэтому Кетлин имела все основания скрывать свою привычку. Иногда она брала работу на дом, в другой раз отпрашивалась на пару дней, чтобы тайком отвести душу, и миссис Магнум не догадывалась о причине этих отлучек. Однако тайное рано или поздно становится явным, поэтому кое-кто из девушек знал правду. Но Кетлин старалась никого не подводить, всем помогала, как могла, вдобавок сильно переживала по поводу своей пагубной страсти, с которой не могла совладать, и мастерицы не выдавали ее. Они жалели Кетлин: у бедной женщины никого не было в целом свете — она рано осталась без родителей, потом овдовела. Даже ее ребенок умер, едва появившись на свет.
   Тереза воспрянула духом. Поистине Бог послал ей встречу с Кетлин именно в этот час! Она быстро перешла улицу и догнала женщину.
   — Кетлин!
   Та обернулась.
   —Тереза?
   У Кетлин всегда была какая-то особая виновато-застенчивая улыбка.
   Тереза тоже улыбнулась.
   — Куда идешь?
   Слава Богу, с Кетлин можно разговаривать запросто — в ней нет ни капли высокомерия! Женщина вздохнула.
   — Домой. А ты?
   — Тоже. Правда, хочу еще зайти в магазин купить подарок для брата. У него сегодня день рождения.
   Кетлин грустно улыбалась.
   — Сколько ему?
   — Пять. Он хочет яхту с белыми парусами.
   — Что ж, отличный подарок, Тереза.
   — Да. Не хочешь пойти со мной?
   Кетлин остановилась.
   — С тобой?
   — Знаешь, Кетлин, — Тереза взяла женщину за руку, — у тебя, кажется, был малыш, правда?
   Глаза женщины наполнились слезами.
   — Да, — прошептала она, — он умер.
   Тереза вздохнула.
   — Очень жаль. Плохо быть одной. Я тоже одна.
   — У тебя есть брат.
   — Конечно, но он еще маленький.
   — Ты молодая, выйдешь замуж, появятся свои дети.
   Тереза потупила взор. Щеки ее горели.
   — Может быть, — сказала она, стараясь подстроиться под настроение собеседницы, — но сейчас я одна. Пошли ко мне, Кетлин. Отпразднуем вместе. Сейчас куплю подарок и пойдем.
   В лице Кетлин отразилось сомнение.
   — Ненадолго, — успокоила Тереза, — я никого не звала, просто посидим и все.
   Женщина колебалась. Она стояла и теребила в руках сумку.
   — Идем, — убеждала Тереза, — еще рано, времени хватит. Потом я тебя провожу.
   Наконец Кетлин согласилась. Они вместе зашли в магазин и купили Барни игрушку. Женщина заметно ожила. Она разговаривала с Терезой, взгляд которой украдкой блуждал по одежде и сумке Кетлин. При себе ли у нее ключ? Да, несомненно, миссис Магнум сегодня уехала рано, мастерскую закрывала старшая мастерица. А если она носит ключ на шее, на шнурке? Тогда все пропало, если только не напоить ее до бесчувствия! Но это крайний вариант.
   Барни при виде подарка пришел в неописуемый восторг, чем сильно растрогал Кетлин. Она приласкала мальчика и поздравила с днем рождения, который на самом деле был совсем в другом месяце. Тереза между тем достала бутылку вина, накрыла на стол и заботливо усадила гостью на лучшее место.
   Все прошло отлично. Ключ лежал в кармане жакета Кетлин. Отправившись за второй бутылкой вина, Тереза забежала в слесарную мастерскую и сделала дубликат, а настоящий ключ положила на место.
   Обе женщины остались довольны встречей. Провожая гостью, Тереза улыбалась. Вряд ли Кетлин станет болтать, даже если что-то заподозрит: это не в ее интересах.
   Но провести миссис Магнум задача посложнее: она умна и не имеет слабых сторон. Разве что ее больное сердце? Но на этом вряд ли можно сыграть.
   Тереза призадумалась. Конечно, подозрение в первую очередь упадет на нее. Если миссис Магнум докопается до истины — это конец. Она наверняка заявит в полицию… У Терезы по коже прошел мороз. Черт возьми, что за риск! Но игра стоит свеч — приз поистине великолепен!
   Утром Тереза намеренно опоздала на работу, а когда пришла, там уже царил полный переполох. Терезе тут же шепотом сообщили, что вся последняя коллекция пропала — и эскизы, и выкройки, и образцы. Миссис Магнум в шоке. Нет, полицию не вызывали, никаких версий по поводу похищения еще не высказано.
   Миссис Магнум сидела на стуле посреди мастерской, и одна из девушек протягивала ей пузырек с нюхательными солями. Женщина оттолкнула руку.
   — Кетлин! Где твой ключ?
   Старшая мастерица вышла из толпы девушек. Ее лицо было покрыто красными пятнами.
   — Вот он, мэм.
   — Ты давала его кому-нибудь?
   Кетлин беспомощно оглянулась.
   — Нет…
   Хозяйка закрыла глаза. Она тяжело дышала.
   — С утра должен прийти мистер Мартинель, поэтому я не заперла модели в кабинете, а разложила в салоне… Кто… кто это сделал?
   Все молчали. Миссис Магнум приподняла тяжелые веки и нашла взглядом Терезу, глаза которой на узком смуглом лице казались огромными, точно окна в бездну.
   Молодость, безжалостная молодость побеждает старость, наступает ей на горло и вышвыривает прочь из жизни. Да, у нее, конечно, есть мудрость, но в этом мире почему-то чаще побеждают сила и наглость. Даже собственные дочери не понимали миссис Магнум, они хотели от нее только денег, да еще пытались указывать, как ей жить. Она хотела вкусить настоящего успеха, представить свои изделия в Европе — совершить нечто невиданное! Она шла к этому так долго и где-то по пути растеряла силы, упала перед самым финишем, как загнанная лошадь.
   Она вдруг ощутила жуткую пустоту. Все победы этого мира достанутся не ей. Ее обошли. Она стала слишком неповоротливой, чересчур уязвимой. И проиграла.
   Случись это хотя бы год назад, она нашла бы силы создать еще с десяток новых моделей или отыскала бы старые, время бы подождало. Но теперь — нет. Рано или поздно наступает момент, когда оно уходит вперед, улетает настолько далеко, что ничего нельзя сделать. Умей, оторвавшись, угнаться за ним или не мешкай, а если не можешь ни того, ни другого, то сойди на обочину, уступи место более быстрым, дерзким, молодым.
   Но видеть победу других ей будет невыносимо.
   — Это… это…— прошептала женщина и внезапно схватилась рукой за сердце. Ее полное, напудренное лицо исказилось, она закатила глаза. Девушки бросились на помощь, одна из них побежала за врачом.
   Миссис Магнум лежала в обмороке. Ее перенесли в кабинет. Врач оставил там двух девушек, остальных выставил за дверь.
   Все ждали в напряженном молчании.
   «Мамочка, — повторяла про себя Тереза, нервно сжимая и разжимая холодные пальцы, — видит Бог, я этого не хотела, не хотела, поверь!»
   Прошло немного времени, и стеклянная дверь распахнулась. Врач вышел.
   — Кто-нибудь знает адрес ее родственников? — спросил он. — Миссис Магнум скончалась.
   Зеркала были завешены плотной тканью, по углам и вокруг возвышения, на котором покоилась урна с прахом усопшей, стояли цветы.
   В помещении мастерской, которая многие годы служила покойной вторым домом, собрались девушки-работницы, подруги и постоянные клиентки миссис Магнум. В центре круга стояли две молодые дамы в шляпках с траурными вуалями и платочками в руках — ее дочери.
   Тереза в узком черном платье и с бархоткой на шее держалась поодаль. Она в раскаянии проплакала два последних дня, но сейчас глаза ее были сухи, а взор бесстрастен. Необходимо было собрать все силы и совершить то, что для нее было равносильно сделке века. Вчера она наконец-то получила известие, которого ждала все эти годы, а вместе с ним — единственный шанс пробиться к свету и свободе обеспеченной жизни! Похоже, начал раскладываться пасьянс ее судьбы, она поняла это, едва увидела поджидавшего ее на улице неприметной внешности посетителя, с которым связывались все ее надежды. Она немедленно провела его к себе в квартиру и тут же вцепилась в него.