— И никогда больше не заговаривай со мной на эту тему. Никогда!
   Потом, хотя просители все еще ожидали его, он повернулся на каблуках и торопливо вышел из зала, скрывшись в его боковой арке и с грохотом захлопнув за собой дверь.
   Находясь в крохотной комнатенке рядом с сокровищницей, леди Милдред могла наблюдать за поспешным уходом сына. Грохот тяжелой дубовой двери, который сопровождал его уход, пришелся ей по сердцу. Если бы между комнаткой, где она сидела, и сокровищницей имелась бы дверь, она бы с радостью тоже ею хлопнула.
   Подумать только! Похоронить де Валькура в часовне! Этой девчонке дерзости было не занимать. Хотя наглая просьба невестки вызвала у леди Милдред сильнейшее раздражение, она тем не менее смотрела на нее, не отрывая глаз. Та стояла на том же самом месте и в своем шикарном, шитом золотой нитью платье казалась особенно хрупкой и беззащитной на фоне массивных деревянных окон, поддерживавших высокие своды зала. После ухода Экстона люди, находившиеся в зале, стали постепенно его покидать. Все эти слуги, крестьяне, солдаты и конюхи неслышно скользили вдоль стен, растворяясь в раке просторного помещения. И ни один из них не подошел к Беатрис де Валькур и не выразил ей соболезнования по поводу смерти брата. Никто не положил ей на плечо руку, чтобы утешить ее после имевшей место грубой выходки ее мужа. Она просто стояла и смотрела невидящими глазами на этих людей, которые не так давно именовались «челядью де Валькура» и должны были служить ей верой и правдой, но которые оставили ее все до единого и перешли под покровительство ее мужа. Леди Милдред заметила, что молодая женщина вдруг покачнулась, будто у нее закружилась голова, и ее зеленые глаза наполнились слезами. Этого зрелища леди Милдред вынести не смогла. Она сжала в пальцах дорогую драпировку, будто в надежде, что это удержит ее от необдуманного поступка, но драпировка, конечно же, ни от чего удержать ее не смогла. Разумеется, Милдред ненавидела не эту рыдавшую в центре зала женщину, а главным образом все то, что символизировала эта женская фигурка. Ей самой в течение жизни приходилось неоднократно выдерживать подобную боль, и о отлично знала, какой непереносимой и пронзительной под час бывает эта боль.
   Мысленно пожурив себя за слабохарактерность, леди Милдред вышла из потайной комнатки и прошла в зал. Там стояла такая гнетущая тишина, что даже шарканье кожаных подошв по каменному полу приобретало какой-то зловещий смысл.
   Молодая женщина, услышав звук шагов, сразу же повернулась и замерла. Можно было подумать, что после все случившегося она ожидала от судьбы дальнейших ударов. К ее чести, надо сказать, что, заметив леди Милдред, она не отвела взгляда, хотя скрывать терзавшую ее боль и выступившие на глазах слезы тоже не посчитала нужным.
   На леди Милдред самое сильное впечатление произвел то, что эта молодая женщина ухитрялась быть смелой и незащищенной одновременно. Пока пожилая дама, шаркая туфлями, шла через весь зал к невестке, она успела в душе проникнуться к бедняжке сочувствием.
   — Может быть, мне проводить тебя в опочивальню? — спросила леди Милдред. Оказавшись рядом с Линни, она заметила, что невестку сотрясает нервная дрожь. — Мне очень жаль… — начала было мать Экстона, но замолчала поскольку врать ей не хотелось. Потом, заметив скорбное выражение глаз невестки, решила, что в подобных обстоятельствах назвать выражение сочувствия ложью никак нельзя.
   — Мне очень жаль, что нашему возвращению в Мейдестон сопутствовало горе, обрушившееся на твою семью. Жизнь была бы значительно проще и чище, если бы не было нужды вести войны. Если бы вы с Экстоном поженились во времена замирения… — Она беспомощно пожала плечами и замолчала, не докончив фразы.
   Молодая женщина продолжала смотреть на нее остановившимся взглядом, будто отказываясь верить в искренность проявленного к ней сочувствия. Неожиданно для себя Милдред решила, что для нее чрезвычайно важно обрести доверие невестки. — Бракосочетание моей сестры Энни было одним из условий мирного договора между двумя знатными родами. Тогда ее отослали человеку, которого она и в глаза не видела. Она была старшей в роду, и вся ответственность пала на нее. Я же вышла замуж за мужчину, который мне всегда нравился. Но я очень переживала за Энни. И было за что. Ее семейная жизнь оказалась сплошным испытанием, в то время как моя принесла мне поначалу много радости.
   Леди Милдред замолчала, решив, что она зря рассказывает о своей молодости женщине, которая, казалось, должна была ее ненавидеть.
   — Я не допущу, чтобы ваш брак с Экстоном имел в своей основе ненависть.
   Глаза невестки прояснились, но взгляд ее, к сожалению, из равнодушного сделался несчастным.
   — Каким же образом из него можно изъять ненависть?
   Леди Милдред зябко поежилась и сунула руки в широкие рукава платья.
   — Если ты станешь ненавидеть мужа за то, что он убил твоего брата в честном бою, то до добра это не доведет…
   — Это неправда! В моем сердце нет к нему ненависти.
   Леди Милдред недоуменно нахмурилась.
   — Но если так… если так… К чему тогда печаль?
   — Он меня ненавидит! — воскликнула Линни. — Меня и всю мою семью!
   — Нет. — Леди Милдред вдруг замолчала и глубоко задумалась.
   Экстон и в самом деле ненавидел семейство де Валькур, причем в течение долгого времени. Как и все де ла Мансе. Но к своей жене он относился по-другому, в этом леди Милдред была уверена. Может быть, он даже хотел бы ее ненавидеть, но у него ничего не получилось.
   Это прозрение было настолько для нее неожиданным, что леди Милдред некоторое время молча смотрела на невестку, не зная, что ей и сказать. Впервые в жизни она поняла, что ее сын Экстон мог испытывать глубокие чувства к женщине, которая была дочерью его врага. Нельзя сказать, что это открытие порадовало миледи. Тем не менее коли это так, то…
   Молчание затягивалось, и молодая женщина повернулась было, чтобы уйти. Леди Милдред, однако, остановила движением руки.
   — Подожди немного… Ты не торопишься? В таком случае… в таком случае я бы с удовольствием с тобой прогулялась. Ведь нам есть что обсудить.
   Заметив недоверчивый и, пожалуй, даже испуганный взгляд невестки, леди Милдред ободряюще ей улыбнулась. Оказалось, что это не так трудно сделать.
   — В его душе тоже нет ненависти к тебе. Уж в этом-то я уверена. Если же и ты не слишком к нему сурова, то… вполне возможны добросердечные отношения. Ты со мной согласна?

Глава семнадцатая

   Мейнарда похоронили в алтаре. Под той самой плитой где покоились его мать и брат. Каким образом удалось леди Милдред этого добиться, Линии даже боялась спрашивать Главное, дело было сделано. И неважно, что на похоронах присутствовали только она, ее отец, Норма и Фрайан.
   Эту новость первым сообщил ей Питер. При этом он был мрачен и сосредоточен. Он застал ее в часовне и передал послание матери,
   — А Экстон согласился с этим? — спросила его Линни. Питер пожал плечами.
   — Он, по крайней мере, не возражал.
   — Но это не одно и то же, согласись?
   — С какой стати это тебя беспокоит? — Питер отвечал так же быстро, как она спрашивала.
   Спорить с Питером не хотелось, и Линии промолчала. Она получила разрешение похоронить Мейнарда достоино, на что она, признаться, не рассчитывала. Но при этом и испытывала трепет от предстоящей неизбежной встречи с Экстоном. Тот, однако, так и не пришел. Его не было за вечера трапезой, не вернулся он и в их опочивальню часом позже. Всю ночь он где-то пропадал. Не было его нигде видно и в день похорон. Только когда солнце стало клониться к закату, сенешаль доложил, что Экстон приближается к замку. У Линии отлегло от сердца, хотя тревога не оставляла ее.
   После слов сенешаля все, как по команде, повернули головы в ее сторону, поскольку многие были свидетелями бурного объяснения между женой и мужем и знали о том, что похороны все-таки состоялись. Чтобы успокоиться, Линни попыталась отыскать взглядом леди Милдред и, увидев, как светятся участием ее глаза, почувствовала облегчение.
   После беседы между женщинами днем раньше поговорить серьезно им так и не удалось. Линни, правда, приходила к леди Милдред, чтобы поблагодарить ее за великодушие, но та жестом отмела всякие выражения благодарности с ее стороны.
   — Не стоит благодарить меня за то, что я хочу устроить счастье собственного сына. Это обязанность матери. Настанет день, когда ты меня поймешь.
   Линни, правда, не очень-то поняла, каким образом захоронение праха Мейнарда в часовне могло принести счастье Экстону, но была рада, что дело уладилось. Впрочем, что бы там ни говорила леди Милдред, ей предстояло еще одно испытание — встреча с Экстоном. Но ей хотелось объясниться с ним наедине, а не под взглядами алчущей развлечений и зрелищ челяди, заполнившей большой зал.
   — Я буду у себя в опочивальне, — сказала она звонким голосом, который эхом разнесся по залу. — Прошу тебя, Норма, сообщи милорду, моему мужу, что я с нетерпением ожидаю его в господских покоях. Поставь также его в известность, что для него будет приготовлена большая бадья с горячей водой для омовения.
   Эти ее слова вызвали оживление во всех углах освещенного факелами зала, который в этот момент напоминал гудящий улей. Линни снова оглянулась на леди Милдред — чего греха таить, ей хотелось заручиться ее одобрением, но на лице старой дамы не запечатлелось ничего, кроме печали и даже, пожалуй, осуждения.
   Это неприятно поразило Линни, но ей ничего не оставалось, как поступить в соответствии с тем, что было объявлено раньше. Когда она двинулась к выходу, следом за ней засеменила Норма. Шум в зале с ее уходом еще усилился.
   — Может быть, мне лучше остаться с тобой, миледи? — отдуваясь, спросила Норма, с трудом одолевая лестничный пролет.
   — В этом нет необходимости.
   — Но ведь милорд может находиться в дурном расположении духа…
   — Нет. — Линии поднялась на второй этаж и повернулась лицом к встревоженной горничной. — Не думаю, чтобы он злился. Здесь не произошло ничего такого, чего бы он сам не одобрил. Правда, я до сих пор не могу взять в толк почему он разрешил захоронить Мейнарда в алтаре, но дела от этого не меняется. Так что я не думаю, что он гневается.
   «Разве что будет предаваться печали, стараясь этого не показывать», — подумала она.
   Линии и решила утолить его печали любой ценой и радовалась, что ей представлялась такая возможность.
   Норма ободряюще похлопала Линни по плечу.
   — Твоя бабушка, миледи, гордилась бы сейчас то если бы тебя видела, и совершенно справедливо. Уж постараюсь описать ей все, как было, до последней мелочи.
   Признаться, меньше всего Линни желала это услышать. Норма напомнила ей о том, как ловко ей удавалось обманывать своего мужа и его домочадцев, и как раз в то самое время, когда всем им захотелось наконец зажить спокойно и дружно. Норма ушла, пожелав ей спокойствия и бодрости духа. Линни, после ее ухода, едва не расплакалась.
   На лестнице послышались шаги, и Линни затрепетала. Впрочем, тревога оказалась ложной — в примыкающий с господским покоям коридор вошли слуги, неся большую деревянную бадью и все то, что требовалось для омовения. Линни распустила волосы и, усевшись у окна, принялась их расчесывать.
   Жизнь ее превратилась в частую сеть, в которой безнадежно запутались ее с Экстоном отношения. Зато волосы были шелковистыми и гладкими на ощупь — такими, как он любил. И она ждала его, замирая от желания, готовая дать все, чтобы его ублажить. Она докажет ему, что любит его всем сердцем, чего бы ей это ни стоило, сказала Линни. Ей хотелось, чтобы он сам уверовал в ее любовь поскольку — она знала — скоро настанет день, когда все что свершилось между ними и невероятно их сблизило будет переоценено заново — по крайней мере им. Хотя Линни и сомневалась, что ее усилия повлияют на его чувства к ней после того, как правда о том, кто она такая, станет всеобщим достоянием, но попытаться все-таки стоило.
   Шум у воротной башни возвестил о прибытии Экстона. Линии высунулась из окна в надежде увидеть мужа; когда же он и в самом деле возник во дворе — с непокрытой головой, высокий, сильный, красивый, — у нее внутри все всколыхнулось от радости. Потом, когда он поднял глаза к окну, у которого она сидела, ее пронзила отчетливая мысль: а ведь он тоже мог бы ее полюбить. А может быть — ведь в жизни всегда есть место для чуда — уже и любит ее!
   Эта мысль должна была вознести ее к вершинам счастья, поскольку, словно в подтверждение этого, их взгляды встретились и многое сказали без слов. Но потом к Экстону подошел сэр Джон, о чем-то его спросил, и тот перевел взгляд на своего приближенного. И мысли Линии о возможном счастье снова обратились во прах.
   Если даже он полюбил ее, предательство вытравит из его туши малейшие ростки этого чувства. Зато леди Хэрриет будет довольна и горда. Все де Валькуры будут ею гордиться, И она наконец сможет избавиться от родового проклятия, преследовавшего ее всю жизнь. Да, но какой ценой…
   — Уходите отсюда! — напустилась она на двух горничных, которые все раскладывали вокруг бадьи полотенца и мыло.
   Через секунду она осталась в одиночестве, а еще через некоторое время на лестнице послышались шаги Экстона.
   Однако раньше всех в комнату ворвался Мур, за которым вошли сумрачный Экстон и чем-то взволнованный Питер.
   — Убери отсюда эту чертову собаку! — гаркнул Экстон, когда Мур, увидев черную медвежью шкуру, злобно на нее зарычал.
   — Мать выразила желание с тобой встретиться, — задорно объявил Питер, не обратив внимания на грозный окрик старшего брата.
   — Завтра, — произнес Экстон, не сводя глаз со стоявшей у окна Линни.
   Ее распущенные волосы двумя золотыми потоками распускались по плечам, а ноги были босы, поскольку, готовясь к встрече с Экстоном, она сбросила с себя все, за исключением зеленого платья.
   — Я поговорю с ней завтра, — повторил Экстон, но, заметив напряженный взгляд брата, счел нужным объясниться основательнее: — Передай ей, братец, что беспокоиться за сохранность моей драгоценной супруги не стоит.
   Напряженная складка, пересекавшая юношески гладкий лоб Питера, расправилась, и он заметно повеселел. Судя по всему, эти слова Экстона вполне его успокоили. Хлопнув себя по бедру, он подозвал собаку.
   — Пойдем, Мур. Нам здесь делать нечего.
   Он подмигнул Линии и удалился. Она, однако, вовсе не разделяла его веселости. Хотя ей и в самом деле не стоило теперь опасаться за свою сохранность, факт этот странным образом навевал на нее печаль. Когда Питер вышел, Экстон запер за ним дверь, после чего повернулся к ней:
   — Ну что, теперь ты довольна?
   — Довольна? — эхом откликнулась Линии.
   — Ну как же? Я ведь позволил захоронить моего врага в стенах своего собственного дома. Остается только спросить у тебя, не похоронила ли ты вместе с останками брата хотя бы часть своей неприязни ко мне.
   — О да. Да, конечно, — поспешно ответила Линии, не задумываясь ни на секунду. Она направилась прямо к нему и остановилась совсем близко. Ей уже приходилось раздевать мужа, но тогда это была игра, которую затеял сам Экстон, чтобы побольнее задеть ее — свою жертву. «На этот раз все будет по-другому», — подумала она.
   Не сказав ни единого слова, Линии начала стаскивать с него воинские доспехи. Раз за разом она освобождала воина от тяжелой амуниции и остановилась, лишь к перед ней предстал обыкновенный человек, не воин — просто муж, вернувшийся домой к своей супруге.
   Она вымыла его — тщательно и неторопливо. На это никакой любовной игры не было. Он не делал попытки затащить ее в исходившую паром воду. Вместо этого между ними установилось взаимопонимание, своего рода молчаливая близость. Когда они снова прикоснулись друг к другу — кожа к коже на черном покрывале из медвежьего меха, настало время близости иного рода, о которой прежде она могла только мечтать. Даже если бы Линии прожила долгие годы в одиночестве и изводила себя подобными мыслями, вряд ли тогда ей бы удалось создать в воображении что-нибудь более совершенное. Теперь же она на собственном опыте поняла, что такое совершенство. Они сошлись в жарком людном сражении, в котором главное оружие — любовь — являлось продолжением бытия каждого из участников битвы. Одно-единственное страшно ее огорчило. В момент наивысшего взлета страсти он назвал ее по имени. Но это было не ее имя. И как только могло случиться такое! Хотя она слала все от нее зависящее, чтобы это не омрачило радость, которую она извлекала, предаваясь с мужем любви, когда все закончилось, имя ее сестры эхом отзывалось у нее в голове.
   Потом они забылись сном на густой меховой роскоши срывала из медвежьей шкуры, но Линии погружалась в н, отравленная тем самым единственно неверным словом, которое произнес Экстон. «Беатрис!» — прокричал он, находясь на вершине страсти.
   Линии отдала бы все на свете, чтобы услышать, как губы Экстона выговаривают ее собственное имя, а не имя сестры. Если бы ее муж в порыве страсти исторг из своих уст короткое слово — Линии, она оказалась бы наверху блаженства.
   Линии проснулась с отчетливой мыслью — все ему рассказать.
   Но Экстона рядом не оказалось. Его не было ни в постели, ни в господских покоях. Линни отбросила с лица волосы осмотрелась. Утро уже давно вступило в свои права, а это начало, что она бессовестно прозевала утреннюю мессу и этот заветный час, когда хозяйка замка должна была приступать к исполнению своих обязанностей. Сегодня с утра ей предстояло заказать на кухне блюда на целый день и отметь необходимое количество специй. А кроме того, навести порядок в кладовых и подсчитать необходимое количество мешков и бочек для хранения продуктов урожая будущего года. Но прежде ей было необходимо переговорить с Экстоном.
   Она быстро облачилась в платье, недоумевая, почему к ней не поднялась Норма. Ведь когда Экстон появился в зале, Норма должна была понять, что хозяйка осталась в одиночестве! Хотя это было не так уж важно, но перед тем, как встретиться с Экстоном, Линии хотелось, чтобы ее как следует причесали.
   «Впрочем, когда Экстон обо всем узнает, вряд ли его будут занимать моя прическа или наряд», — подумала она. Сердце предсказывало ей, что сегодня разразится настоящая гроза. Возможно, он даже ее возненавидит. То есть почему «возможно»? Он наверняка станет ее презирать, а вместе с ним — и Питер, и леди Милдред, и даже пес Мур. Но ненависть и презрение де ла Мансе не идут ни в какое сравнение с тем, какую хулу извергнет на нее родная бабуля.
   Странное дело, но хула или одобрение бабки ничего больше для нее не значили. Даже Беатрис, ее любимая сестра, ее лучшая, так сказать, половина, уступила первенство Экстону в самых глубинных, заветных ее чувствах. «И вовсе я не собираюсь предавать Беатрис, — сказала себе Линии. — Просто я хочу быть честной с Экстоном». Куда бы ни завел ее этот разговор, все равно правда лучше постоянного вранья, которому она предавалась изо дня в день.
   Она увидела Экстона в зале. Зал, однако, выглядел совсем не так, как ему следовало бы выглядеть поздним весенним утром. Огонь в очаге не горел, а слуги не суетились вокруг длинных деревянных столов, накрывая их к полуденной трапезе.
   Лоб Экстона пересекала глубокая морщина — знак тягостных размышлений. Он сидел в массивном кресле хозяина замка и сосредоточенно разглядывал штандарт с гербом де ла Мансе, украшавший каменную стену.
   «Что-то случилось», — сразу же поняла Линии и неверной походкой направилась к нему через весь пустынный зал. Услышав ее шаги, он мгновенно, резким движением повернулся в ее сторону.
   Да, произошло нечто ужасное — и Линии стала догадываться, что именно. Когда же она увидела длинный с пергамента, который он сжимал в руке, догадка превратилась в уверенность. Сердце у нее трепыхнулось пойманной птицей, а потом заколотилось с бешеной силой. Ему все было известно!
   — Экстон… — прошептала она едва слышно помертвевшими губами.
   Линии не знала, с чего начать свой рассказ и как объяснить то, что случилось, но понимала, что единственный выход — это заставить его попытаться ее выслушать. Он, однако, одарил ее таким презрительным и ненавидящим взглядом, что она сразу же замолчала и попятилась назад. Даже если бы Экстон стукнул ее с размаху кулаком в лицо, она вряд ли испытала бы удар более болезненный.
   — Я получил послание от герцога Генриха. Оно содержит новость, которая тебе наверняка покажется небезынтересной.
   Простирая к нему руки, Линии сделала шаг вперед.
   — Экстон!
   — Нет уж, теперь тебе придется молчать и слушать меня! — Он поднялся и возвышался над ней грозный и неумолимый, как скала. Лорд Мейденстон выносил обвинительный приговор самой презренной из своих подданных. Экстон взял со стола пергаментный свиток. — Король Английский терпит поражение в войне с молодым герцогом. Он сдает ему один город за другим, графство за графством. Стефан будет вынужден уступить Генриху всю страну, ну а потом — и свою корону. Не так сложно сделать вывод, что дух короля сломлен, а тело утомлено бесконечными сражениями и походами. Отсюда следует, что долго он не продержится и вскоре править страной будет герцог Нормандский.
   Экстон свернул свиток, разгладил его по краям и снова положил на стол. Потом он сошел с помоста, на котором стояло его кресло, и ступил на каменные плиты пола. Казалось, ему удалось отчасти овладеть собой, но его лицо — подобие высеченной из камня маски — еще больше пугало Линни, нежели вспышки ярости, посещавшие ранее милорда.
   Неторопливыми, размеренными шагами он приблизился к ней, а потом — столь же неторопливо — обошел вокруг словно бы хотел рассмотреть Линии со всех сторон, чтобы определить, как она отнеслась к его словам.
   — В послании Генриха есть еще кое-что важное, — шепнул он ей в левое ухо. Когда она повернулась к нему, чтобы встретиться с ним взглядом, он еще оказался за ее спиной. Вокруг нее словно бы ходил большой грациозный хищник, намеревавшийся поиграть с жертвой, прежде чем нанести ей смертельный удар.
   Линии решила ни в коем случае не поддаваться на эту уловку и в роли жертвы не выступать. Поскольку он стоял у нее за спиной, она устремила глаза на висевший перед ней на стене штандарт с гербом де ла Мансе.
   — Герцог решил рассказать тебе кое-что о нашей семье, так?
   Экстон коснулся кончиками пальцев прядки ее неприбранных волос.
   — О твоей семье, — негромко произнес он. — Да, о твоей а уж я-то полагал, что знаю о ней все. И тешил себя надеждой, что она мне не будет больше доставлять неприятностей. Хотя бы потому, что я проявил к ее членам куда больше милосердия, нежели кто-нибудь из них — по отношению ко мне и к моему семейству. — На этот раз он возвысил голос, и в нем снова послышались нотки с трудом сдерживаемого гнева.
   Руки Экстона тяжестью легли на плечи Линни и повернули ее так, что она оказалась с ним лицом к лицу.
   — Расскажи мне о своей семье, — зловеще растягивая слова, произнес он. — В особенности же о своей сестре?
   Ну вот. Он сказал — «расскажи мне о сестре». Она и догадалась, что он узнал правду. Во всей ее неприглядности. Но от этого роковые его слова не потеряли и грана убийственной силы.
   — Что же мне сказать о сестре? — зачем-то спросила шепотом она, в то время, как мысли ее отчаянно метались исках иных, единственно верных слов, которые смогли бы объяснить Экстону подлинную причину ее предательства.
   — Ну, поведай хотя бы о том, что ее зовут Беатрис она старшая из сестер-двойняшек. Если не ошибаюсь, ее собираются просватать за Юстаса де Монфора, одного из ближайших сподвижников герцога Генри. Юстас, естественно, заявил о своих претензиях на замок Мейдестон, ведь он собирается жениться на истинной наследнице Эдгара де Валькура.
   Глаза Экстона казались твердыми, как кусочки полированного серого гранита. Правда, в отличие от этого камня, которому от века полагалось хранить незамутненный покой, его взгляд полыхал мрачным огнем. И еще в нем таилась боль, но настолько глубоко запрятанная, что Липни ее не заметила.
   Зато увидеть душевную боль в ее взгляде не представляло никакого труда. Но Экстону на ее боль было наплевать. Его сердце скорбело по дому, по матери и брату, по наследным родовым землям. Экстону хотелось выть при мысли о том, что его предала женщина, к которой он — впервые в жизни — испытывают чувство глубокой приязни. Неужели она, Линни, могла строить иллюзии, что ей с помощью нескольких слов удастся восстановить здание, рухнувшее благодаря ее собственным усилиям?
   — Но может быть… герцог Генри отдаст предпочтение твоим требованиям?
   — Не могу поверить, что герцог всей душой редеет за справедливость. Ему нравится стравливать собственных вассалов — это, так сказать, одно из его любимых развлечений ?
   он подтянул ее к себе поближе, продолжая гипнотизировать остановившимся взглядом готового к прыжку хищника. ? Как твое имя?
   Сердце Линни испуганно трепыхнулось и замерло.
   — Я… Меня зовут Линни.
   ? Точная копия Беатрис. Младшая из двух сестер.
   Она согласно кивнула.
   ? Какое удивительное взаимопонимание, должно быть, существовало между вами, коль скоро ты ради нее согласилась принести себя в жертву врагу…
   — Это не было жертвой! — воскликнула Линни. Она вцепилась пальцами в шерстяную тунику у него на груди, будто пытаясь, в свою очередь, подтянуть его к себе поближе. — Я не раскаялась в своем выборе!