Рексанна Бекнел
Непорочная грешница

Пролог
ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ

   Научи свое дитя просить милости у бога,
   Служить ему и святой матери церкви.
   Потом дай ему свое материнское благословение,
   Но не забывай о розге.
Тассер. 1513 год

   Замок Мейденстон, Уэссекс.
   10 июня 1135 года
   Второе дитя должно умереть.
   Лежавшая на широкой кровати женщина застонала, но ни Эдгар де Валькур, ни его мать, леди Хэрриет, не обратили на это внимания. Бесшумно снующая повитуха приводила в порядок свою госпожу, обессилевшую после трудных и продолжительных родов. Тем временем служанки обмыли двух младенцев и запеленали их в тонкое полотно.
   Ребенка, родившегося первым, положили в колыбельку, приготовленную задолго до его появления на свет. Для второго младенца, однако, колыбельки не нашлось. Более того, судьбу этого несчастного создания и обсуждали в этот самый момент сэр Эдгар и леди Хэрриет.
   — Ты хочешь, чтобы мою дочь умертвили? — не веря своим ушам, спросил сэр Эдгар. — Ты готова вот так распорядиться человеческой жизнью?
   — Ради спасения я готова на все, — произнесла старуха; она и бровью не повела, услышав угрозу в голосе сына. — Всякий знает, что у близнецов одна душа на двоих. В прежние времена их обоих бы утопили. Так что радуйся, что я не разделяю языческих верований. Слава создателю, у меня куда более просвещенный ум.
   Она смотрела на него пронизывающим взором, готовая встретить возражения, хотя к делам такого рода мужчины обычно не имели касательства.
   — Поскольку первое дитя обрело все лучшие качества этой единой общей для близнецов души, его следует сохранить. Оно станет отрадой и благословением Мейденстонского замка — помяни мои слова — и будет ублажать тебя в старости. Но второе… — Старуха замолчала и направила в сторону крохотной девочки такой злобный взгляд, что служанка, державшая младенца на руках, невольно попятилась. — Но второе наследует все дурное и темное, что запрятано в человеческой душе. Не веришь мне — спроси священника.
   Взгляд старой дамы снова впился в глаза сына. — Выбора нет. Если ты желаешь добра своей семье, убей ее сегодня же.
   — Но это… противоречит законам божеским… и противно рыцарской чести.
   — Только не пытайся уверить меня, сын мой, что тебе не приходилось убивать детей или женщин во славу короля Стефана и господа!
   — Ну… такое случалось. Однако на войне. Согласись, существует все-таки разница?
   — А что есть наша жизнь? Разве не вечная война с дьяволом? Священная война — запомни! — Старуха схватила подвязанные к поясу четки и едва не ткнула их сыну прямо в лицо.
   Перед этим оружием сэр Эдгар был вынужден отступить на шаг.
   — И потому ты просто обязан уничтожить это отродье дьявола! — Ноздри старой дамы затрепетали от негодования и презрения. — Ну а коли тебе недостает мужества — что ж, я возьму это на себя!
   — Нет!
   Едва услышав слабый голос жены, Эдгар повернулся к ней, испытывая некоторое облегчение. В вопросах войны и мира, в делах политики и в вечных склоках из-за земельных угодий он чувствовал себя как рыба в воде. Сэр Эдгар умел принимать решения, часто очень жесткие, и без страха смотрел в лицо опасностям, которые часто порождала его решительность. Именно благодаря этому свойству он занял почетное место в рядах сторонников короля Стефана, который возглавил борьбу с дочерью старого короля Генриха Матильдой. Его несгибаемый характер помог ему заполучить во владение Мейденстонский замок и все примыкавшие к нему земельные угодья.
   Сэр Эдгар немало выиграл от союза со Стефаном, получив в придачу к замку руку богатой невесты, которая, став его женой, подарила ему двух сыновей, а теперь девочек-двойняшек.
   — Эдгар, прошу тебя, — шепотом взмолилась жена его, леди Элла.
   Сэр Эдгар с готовностью устремил на нее глаза, хотя бы для того только, чтобы избежать пронизывающего взгляда своей матери, который опалял ему кожу даже в этом жарко натопленном покое.
   — Не волнуйся, — пробормотал он, сжимая ее тонкие пальцы. — Мы сохраним и вторую девочку.
   — Я хочу, чтобы обе дочки остались при мне. Не позволяй ей убить мое дитя… Молю тебя… не позволяй ей этого…
   Переполнявшие ее глаза слезы наконец пролились, оставив на бледном лице две узкие, влажно поблескивающие дорожки. Что и говорить, она была настоящей красавицей, его Элла, и Эдгар был готов на все, чтобы вызвать у нее улыбку. Ему не давала покоя мысль, что, люби он свою супругу чуть меньше, его мать относилась бы к ней куда лучше.
   — Успокойся, жена. Тебе нужно сохранить силы — как-никак предстоит выхаживать ребенка…
   — Детей, муж мой, детей, — продолжала молить она. — Господь благословил нас дважды. Скажи, как они выглядят?
   — Как выглядят… как выглядят?.. Как все младенцы — как же еще? — Сэр Эдгар пожал плечами, поскольку одарил дочек лишь поверхностным взглядом. Сыновья заинтересовали бы его гораздо больше.
   — Принеси их мне, — попросила Элла, сжимая его руку. — Я хочу увидеть моих дочурок.
   — Только одну, первую, — приказала леди Хэрриет, останавливая служанку, которая продолжала держать на руках вторую девочку.
   — Нет, обеих, — взмолилась леди Элла, вглядываясь в лицо мужа, на котором проступило сомнение. — Я уже подарила тебе двух сыновей, — едва слышным шепотом напомнила она сэру Эдгару. — Как можешь ты лишать меня права видеть моих дочек?
   С минуту сэр Эдгар колебался. Церковь, разумеется, не одобрила бы убийства ребенка. С другой стороны — зачем убивать? Можно ведь просто-напросто бросить ребенка в лесу, впрочем, это равносильно убийству. Тем временем Элла продолжала сжимать ему руку, напоминая о себе.
   — Я подарю тебе еще сыновей, муж мой. Зал в твоем замке наполнится красивыми, сильными юношами. Об одном только тебя молю — сохрани моих девочек!
   Ее глаза жгли сэра Эдгара, словно уголья, а пальцы с неожиданной силой цеплялись за его руку. И опять — обычное дело — его плоть воспряла в ответ на ее прикосновения: прошло уже много времени с тех пор, как они вместе делили ложе. Если он не оставит вторую дочь в живых, его жена будет предаваться скорби — как в тот год, когда умер их первенец. «Тоже девочка», — вспомнил сэр Эдгар. Тогда леди Элла не допускала его к себе очень и очень долго, и сэр Эдгар не желал, чтобы это повторилось.
   — Тебе дадут твоих дочерей. Обеих, — пообещал он, поддаваясь порыву великодушия.
   Когда же она улыбнулась ему трепетными бескровными губами и подняла на него глаза, наполненные слезами благодарности, сэр Эдгар расправил плечи — он был горд, что имел возможность доставить своей жене минуты счастья.
   Леди Хэрриет пробурчала себе под нос какое-то ругательство, но Эдгар не обратил на нее внимания: в данный момент он был занят важным делом — высчитывал, когда настанет заветный час и его жена возляжет с ним снова. Взмахом руки он приказал служанкам поднести леди Элле обеих дочек. Увидев, как она обнажила груди, чтобы кормить двух младенцев разом, сэр Эдгар ощутил такое волнение, что понял — отпущенный им себе двухнедельный срок воздержания, судя по всему, превратится в настоящую пытку.
   Когда рыцарь покинул жарко натопленные покои роженицы, в надежде отыскать какую-нибудь смазливую служанку, которая бы статью и цветом волос хотя бы отдаленно напомнила ему супругу, за ним следом поспешила его мать, леди Хэрриет.
   — Как же глуп ты, сын мой, что позволяешь греховному стержню, который находится у тебя между ног, руководить твоими поступками.
   — Она жена мне! — взревел сэр Эдгар, в очередной раз принужденный обстоятельствами встать между женой и матерью, словно между молотом и наковальней.
   — Да, она твоя жена, это верно, — зловещим эхом откликнулась леди Хэрриет. — И второй ребенок тоже твой. Помни, однако, что это отродье в один прекрасный день может стать причиной гибели всего твоего рода!
   — Я принял решение! А посему, женщина, удались отсюда! — грозно молвил сэр Эдгар, чувствуя, как улетучиваются все приятные мысли, вызванные проявленным им великодушием и предвкушением радостей от близости с женой.
   Леди Хэрриет никогда прежде не боялась сыновнего гнева, не устрашил он ее и теперь.
   — Тебе бы следовало пометить ее. Ту, вторую. Они так похожи друг на друга, что нужен хоть какой-то знак различия. Пометь вторую дочку, чтобы знать, кого ты должен опасаться, — мой тебе совет!
   По прошествии лет сэр Эдгар неоднократно сожалел о содеянном, однако ни разу не обмолвился об этом и словом.
   А тогда он торопливым шагом вернулся в покои роженицы и потребовал, чтобы служанки доставили ему близняшек. Леди Элла спокойно спала, пребывая в полнейшем неведении о происходящем. Первую девочку, которую леди Элла уже назвала Беатрис, сэр Эдвард осмотрел чрезвычайно тщательно, отмечая про себя все особенности ее внешности: крохотный подбородок, пухлые щечки, темные глазки, пушок светлых волос на головке.
   Вторая девочка — она пока продолжала оставаться безымянной — была абсолютной копией своей сестры. Даже бровки она хмурила точно также, как Беатрис, и ушные раковины у нее были такой же формы. И сэр Эдгар, отчаявшись найти хотя бы малейшее отличие между сестрами, решил последовать совету матери. Чувствуя себя не лучшим образом, он раскалил на пламени свечи перстень с печаткой и притиснул горячий металл к нежной коже ребенка.
   Девочка дернулась и подняла крик — такой громкий, что он мгновенно разбудил ее сестру Беатрис, которая тотчас принялась ей вторить. Но Эдгар де Валькур и бровью не повел, продолжая прижимать перстень к ножке дочери, пока в комнате не запахло паленым. Потом он отнял кольцо и оглядел дело рук своих.
   Чуть дымившийся багровый шрам обезобразил нежную кожу ребенка. Это зрелище, как и пронзительные крики, вырывавшиеся из двух детских ротиков, напомнило вдруг Эдгару де Валькуру о душах мучающихся в аду грешников, которые корчатся в неугасимом адском пламени, вопят от боли, сгорают и снова возрождаются для мук — еще более горших. Его большое сильное тело содрогнулось от ужаса, и в течение минуты он раздумывал — не последовать ли, пока не поздно, совету матери и не избавиться ли от ребенка совсем? А вдруг хоть что-то из того, о чем она говорила, сбудется? Жена Эдгара шевельнулась во сне, и де Валькур в который уже раз передумал. Элла не простит ему убийства дочери. Она будет вечно пребывать в печали и вряд ли допустит его до себя.
   Де Валькур протянул крошечное тельце служанке, следившей за ним широко открытыми от ужаса глазами. Послав в ее сторону предупреждающий взгляд, налагавший на ее уста печать молчания, сэр Эдгар повернулся и вышел из покоев.
   В конце концов, он удовлетворил и жену, и свою мать. А коли такой исход дела их не устроит, им придется отведать его тяжелой руки.

ВОСХОЖДЕНИЕ

   Твоим зовется то,
   Что зажмет в державной деснице твой король.
Кроули. 1550 год

Глава первая

   Замок Мейденстон, Уэссекс.
   Апрель 1153 года от Рождества Христова
   Она знала, что замок долго продержаться не сможет. Слишком много солдат перевалило через холм. Они приближались нескончаемыми волнами, следуя за алым штандартом, на котором были изображены два черных медведя, скалившие зубы друг на друга.
   И все же, небрежно плюнув меж зубцов каменного парапета, Линни де Валькур всем своим видом давала понять, что от защитников замка она ждет быстрой и решительной победы.
   — Вот глупцы. Только время зря теряют под крепостными стенами. И людей, — заявила она с показной уверенностью. — Генриху Анжуйскому не взять Мейденстонского замка, как не захватить ему ни пяди Уэссекса, да и вообще — ни клочка британской земли, — с юношеским апломбом добавила она. — Он уже захапал большую часть Уэссекса, — проворчал сэр Хью, капитан замковой стражи ее отца, вглядываясь в густые шеренги неприятеля.
   — Как бы то ни было, Мейденстона им не взять, — сказала Линии. Впрочем, уверенности в ее тоне поубавилось, когда она спросила чуть не шепотом: — Вы ведь не сдадите им замок, правда?
   Сэр Хью продолжал неотрывно наблюдать за неприятельским войском, первые ряды которого уже почти достигли деревни. Бесконечный поток жителей направлялся в сторону замка. Крестьяне, напуганные тревожным известием о нападении, волокли за собой детей и кое-какой домашний скарб, который они ухитрились собрать за считанные минуты. Линии видела: сэр Хью уже дважды раскрывал было рот, чтобы подать команду, но всякий раз удерживался, стискивая зубы.
   — Поднять мост! — наконец проревел он, обращаясь к стоявшему рядом солдату.
   — Рано еще! Подождите немного! — воскликнула Линни, повинуясь внезапному порыву.
   Суровый взгляд сэра Хью, однако, мигом отбил у нее охоту противоречить.
   — Изволь-ка уйти со стен, а то как бы проклятие, которое лежит на тебе, не сказалось на моих людях. А их ведь и так немного. — Когда устремленные на нее взгляды солдат подтвердили слова их начальника, Линии оторопела и даже на шаг отступила от сэра Хью.
   Тот, должно быть, заметил это: грубые черты его лица несколько смягчились.
   — Иди в большой зал к своей сестре, — приказал он. — И передай бабке, что я пришлю известие, — он криво усмехнулся, — если будет о чем извещать.
   Линни кивнула и, приподняв подол грубой домотканой юбки, стала спускаться по винтовой лестнице во двор замка. Говоря о лежавшем на ней проклятии, сэр Хью не хотел ее обидеть. Она была уверена в этом. Просто на суровом воине сказалось напряжение предстоящей битвы. Сэр Хью не принадлежал к тем, кто смотрел на нее широко раскрытыми от страха глазами. Он не крестился, как это делали прочие, когда она неожиданно оказывалась в поле их зрения. Причина его суровости и даже грубости крылась, в проклятой войне между королем Стефаном и нормандским узурпатором Генрихом Плантагенетом. Бесконечной войне, которая велась сначала против Матильды и вот теперь против ее сына. Ну почему, спрашивается, эти жаждавшие крови рыцари не могли оставить их в покое? Так думала девушка, спускаясь по узким ступенькам и вслушиваясь в звон и скрежет цепей — свидетельство того, что подъемный мост Мейденстонского замка стали тянуть вверх.
   И сразу же послышались испуганные крики тех деревенских жителей, которые не успели пробраться в замок и остались за его стенами. Одновременно в воздухе потянуло дымом. «Враги подожгли деревню», — в тревоге подумала Линни.
   — Чтоб вы все провалились в ад! — пробормотала девушка, вне себя от печали и горя. — Чтоб вас всех, кто идет под штандартом с черным медведем, проглотил бы дьявол!
   Линни даже пожалела, что не обладает качествами, какие ей приписывали. Да представься ей хотя бы малейший шанс отправить солдат Генриха Анжуйского прямиком в ад, она бы не задумываясь сделала это. Враги горели бы в вечном адском пламени, а ее дом и люди из деревушки Мейденстон были бы спасены.
   «Вот тогда все бы возлюбили меня», — подумала Линни, представив себе на мгновение, каким волшебным образом переменилась бы ее жизнь, соверши она нечто героическое и благородное по отношению к жителям Мейденстона…
   — Прочь с дороги! — произнес грозный голос, , мигом возвращая ее к реальности.
   Она торопливо сбежала по ступенькам к подножию каменной лестницы, а за нею спустился один из солдат замковой стражи. Ясное дело, он не спутал ее с сестрой Беатрис — иначе не был бы таким грубым. Впрочем, простой наряд Линни всегда являлся ее отличительным знаком — у Беатрис платья были куда богаче и сшиты лучшими мастерицами. К тому же Беатрис не стала бы бродить по замку в разгар военных приготовлений — только она, Линни, была способна на подобную глупость. Беатрис сейчас наверняка находилась в большом зале замка, успокаивая напуганных вилланов, командуя на кухне или занимаясь каким-нибудь другим домашним делом.
   Во внутреннем замковом дворике Линии заколебалась, не зная хорошенько, куда себя деть в минуты всеобщей тревоги и сумятицы. В другом конце двора, у ворот, которые вели в главный зал Мейденстона, Линии заприметила старуху, тяжело опиравшуюся на клюку одной рукой: другой она размахивала, отдавая команды.
   «Нет уж, в зал она не пойдет», — сразу же решила девушка. Даже в самые лучшие дни ее бабка, леди Хэрриет, видеть не могла своей младшей внучки. Ну а сегодня, в столь чрезвычайных обстоятельствах, старуха вряд ли станет сдерживать свой ядовитый язык и разом позабудете правилах, налагаемых хорошим тоном и воспитанием.
   В следующую минуту Линии услышала громкий голос отца, а еще через минуту, обшарив взглядом замковые укрепления, обнаружила и его самого, шествовавшего вдоль зубцов восточной стены. Он отдавал распоряжения и жестами приказывал своим людям занять тот или иной опасный участок обороны.
   Сэр Эдгар в этот день был облачен в кожаный жилет с вышитым на нем родовым гербом де Валькуров — золотым грифоном на лазурном фоне. За его плечами развевался короткий синий плащ, а располневшую с годами фигуру стягивал тяжелый, выложенный золотом рыцарский пояс, придававший сэру Эдгару вид грозного и могущественного владыки, каким, впрочем, его и считала народная молва.
   Отец Линни отличался исключительным мужеством, силой и хитростью. Хотя девушке чаще приходилось видеть его за пиршественным столом, нежели на поле брани, объяснялось это тем, что последние десять лет жизни он провел в относительном покое и от него только и требовалось, что пить да обжираться. Его дочь не помнила — да и не могла помнить — того времени, когда он сражаются бок о бок с королем Стефаном, помогая тому отобрать королевский венец у незаконной дочери старого короля.
   Тем не менее длинными зимними вечерами в замке она часто слышала рассказы о его бранных подвигах, о том, к примеру, как король Стефан лично посвятил его в рыцари задолго до того, как сам стал королем, или о том, какие сэр Эдгар совершил деяния, когда его приняли в личную дружину Стефана, и какие награды получил он за верную службу. Заводили там обычно разговор и о браке сэра Эдгара с кузиной Стефана Эллой, одной из красивейших женщин края. Более же всего были в ходу истории о том, как сэр Эдгар взял штурмом Мейденстонский замок — что случилось сразу же после смерти старого короля — и удерживал его твердой рукой, несмотря на все попытки Матильды захватить замок, а заодно и корону Британии у Стефана.
   И вот теперь сын Матильды предпринял новую попытку овладеть замком — и, судя по всему, с куда более значительными силами.
   Линни нырнула в укрытие, образованное стеной кухонной пристройки и частоколом, окружавшим садик, где росли лекарственные растения. Внутренний дворик замка был забит возбужденными перепуганными людьми, собаками и мычавшим со страха рогатым скотом. Над толпой стояло облако неоседающей пыли, которая забивалась в. глотку и заставляла слезиться глаза. И все же Линни продолжала немигающим взглядом следить за отцом, отмечая каждое его движение.
   «Эх, был бы здесь Мейнард», — подумала Линни в тот момент, когда сэр Эдгар приблизился к сэру Хью и встал с ним рядом. Вместе они принялись обозревать ряды быстро приближающегося неприятельского войска. Ее брат, жестокий и неотесанный мужлан, порой бывал невыносим, но воином он был не менее отважным, чем их отец, и обладал опытностью побывавшего во многих сражениях рыцаря.
   Увы, Мейнард находился в Мелкомб-Регисе со всей дружиной сэра Эдгара — конными рыцарями, лучниками и пехотинцами. Мейденстон защищали только замковая стража и те из вилланов, кто умел владеть оружием и кому удалось пробиться в замок до того, как был поднят подъемный мост.
   Холодок страха пробежал у Линни по спине, и она зябко поежилась. «Гарнизон Мейденстона одержать победу не в состоянии», — в который уж раз подумала девушка, хотя свыкнуться с этой ужасной мыслью ей было невероятно трудно.
   Коли надежды на победу у них не оставалось, стало быть, они были обречены на поражение.
   Линни выскользнула из своего убежища. Гнев бабушки и ее ругань теперь не имели никакого значения. Девушке во что бы то ни стало надо было найти Беатрис, находиться с ней рядом, если случится самое худшее. Сестре нужен близкий человек, способный ее защищать. А Линии, как обычно, ради любимой сестры была готова на все.
   Приподняв повыше подол юбки, Линии бросилась через замковый двор, стараясь не столкнуться с бродившими тут и там местными крестьянами и их перепуганными отпрысками. Запах дыма в воздухе чувствовался теперь еще сильнее, громче стали крики и стенания — как со стороны захваченной неприятелем деревни, так и изнутри осажденной цитадели.
   Все это походило на светопреставление. Как ни старалась Линии противиться панике, ужас проник в ее сердце — этому немало способствовали царившие вокруг хаос и сумятица. Да, перед нею разверзся настоящий ад, а поднимавшиеся над стенами клубы черного дыма свидетельствовали о том, что еще немного — и к ним явится сам дьявол.
   Экстон де ла Мансе сидел, подбоченившись, в седле своего высокого боевого коня у самого въезда в деревеньку и смотрел на массивные стены Мейденстонского замка. Клубы черного дыма окрасили небо над Мейденстоном в серый цвет, что придало этой твердыне, бывшей в стародавние времена и его, Экстона, домом, чрезвычайно зловещий вид. Пока горели только амбары и другие хозяйственные постройки, находившиеся вне стен замка, однако уже одно это — по мысли Экстона — должно было поселить страх в душах миролюбивых землепашцев. Впрочем, зрелище охваченных огнем строений могло поколебать мужество и куда более твердых духом людей — в частности, Эдгара де Валь-кура и других представителей этого проклятого богом семейства.
   — Селяне оказались в ловушке. Прямо перед ними — ров, а сзади наседают наши люди, — сказал сэр Рейнолд, капитан и самый близкий Экстону человек. Экстон удовлетворенно кивнул.
   — Продолжайте предавать здесь все огню, пока они не опустят подъемный мост и не откроют перед нами ворота. И не забудьте вывести вперед сыне де Валькура…
   — Он без сознания и едва дышит.
   Экстон пожал плечами.
   — Ничего не поделаешь. Он взят в бою. Должен заметить, что он неплохо сражался — для де Валькура хочу я сказать. Если он умрет — что ж, так тому, значит, и быть. Его смерть вряд ли способна повлиять на исход событий сегодняшнего дня.
   Экстон испытывал душевный подъем при мысли о том, что именно он нанес роковой удар Мейнарду — удар, повредивший тому руку и лишивший его способности к сопротивлению. Впрочем, говорить об этом вслух не было необходимости. Они с Рейнолдом участвовали во многих битвах, не единожды видели смерть своих товарищей по оружию и научились понимать друг друга без слов. К тому же оба они пребывали в полнейшей уверенности, что нет лучшей доли для рыцаря, нежели погибнуть, сражаясь, на поле брани, и другой судьбы для себя не желали. По крайней мере до нынешнего дня. Теперь же Экстон вдруг ощутил необоримое желание дожить до преклонных лет, отложить в сторону испытанный меч и кинжал и стянуть с плеч металлическую тяжесть кольчуги. Сегодня он стоял у стен родного дома, который надеялся вернуть себе силой оружия. Разумеется, ему предстояло не раз еще садиться на коня, чтобы оплатить свой долг королю верной службой, но мысль обосноваться в Мейденстоне уже начала пускать корни в его сердце. Экстон решил здесь осесть, собрать под кровлей замка всех, кто еще оставался в живых из его семьи, и основательно вознаградить себя за годы скитаний в чужих краях, вернув все то, чего он был так долго лишен.
   Впрочем, вернуть утраченное представлялось невозможным…
   При этой мысли его затянутые в кожу перчаток руки с такой силой сжали поводья, что благородный боевой конь вздрогнул и нервно заплясал под ним. Да, в такой знаменательный момент его отцу тоже следовало бы сидеть на коне рядом с ним, чтобы насладиться долгожданным триумфом. И братьям — Уильяму и Иву — тоже.
   Но никого из них здесь не было. Он, Экстон, остался единственным зрелым мужчиной в роду, а значит, наслаждаться триумфом ему предстояло в одиночестве, хотя и с мыслями о родных, которые должны были разделить с ним торжество победы. Так думал Экстон, в то время как люди его выдвигали вперед повозку, на которой лежал раненый Мейнард де Валькур. Четырежды он, Экстон, поднимет сегодня кубок в честь победы — один раз за себя и трижды за отца и старших братьев. Ровно четыре тарелки с угощением он сегодня очистит. И четырежды будет любить женщин.
   При этой мысли на губах его появилась мрачная ухмылка. Вот уже несколько недель он вынужден был обходиться без женщин. Если бы не снедавшая его страшная усталость, он бы и в самом деле велел сегодняшней ночью привести к нему в спальню четырех женщин разом.
   Экстон снова поднял голову и воззрился на стены замка. Очень скоро его защитники сдадутся на милость победителя. То есть на его, Экстона, милость. Это лишь вопрос времени. Мгновение триумфа приближалось, и это заставило Экстона позабыть обо всем на свете — и о женщинах в том числе. Пройдет час, другой, и его победа, а вместе с ней и падение де Валькуров станут явью.
   — Он захватил сэра Мейнарда… — Они схватили молодого лорда…
   — Сэр Мейнард угодил в плен к этим грязным ублюдкам! Ужасный слух с быстротой молнии распространился во внутреннем дворике замка и вскоре достиг зала в главной башне, где царила леди Хэрриет. Она стояла на каменном возвышении рядом с очагом и резким голосом отдавала команды прислуге, когда пришло это страшное известие: сэр Мейнард тяжело ранен и умирает прямо у ворот Мейденстонского замка. Враги положили его в открытую тележку, чтобы все воочию могли в этом убедиться.