Бекнел Рексанна. Непорочная грешница

   — По-моему, ты до сих пор еще незнаком с леди Беатрис де Валькур, моей невестой, — произнес он с непередаваемой иронией в голосе.
   Экстон уже обратил внимание на стройную женскую фигурку, красовавшуюся в седле лошадки палевой масти и обряженную в золотистый плащ с капюшоном, закрывавший не только всадницу, но и круп животного. В этом своем наряде она напоминала мифическое существо — полуженщину-полулошадь. Впрочем, Экстон старался в ее сторону не смотреть. Хотя он и собирался ради этой женщины убить человека, ему — отчего он и сам не знал — видеть ее было неприятно.
   Теперь же, вопреки своему желанию, он должен был познакомиться с ней поближе.
   — Приблизься же, любовь моя, — сказал сэр Юстас и протянул женщине затянутую в перчатку руку. Паж подвел лошадь вместе с наездницей прямо к ступеням. Женщина сидела к Экстону боком, капюшон плаща скрывал ее лицо, и он видел только ее изящной формы ладонь, которой она опиралась на руку сэра Юстаса, помогавшего ей сойти с лошади. Но потом она на долю секунды повернула голову в его сторону, и Экстон опешил.
   Он знал, что Беатрис и Линии — близнецы и чрезвычайно похожи друг на друга, но лицо старшей сестры поразило его до глубины души.
   Потому что перед ним была Линни. Он знал, что этого не может быть и что на лошади сидит Беатрис, тем не менее не мог отделаться от мысли, что вместе с сэром Юстасом в Мейденстон приехала его непокорная бывшая жена. Его изумление было мгновенно подмечено герцогом Генри.
   — Она на удивление хороша собой. Правда, Экстон? Чиста и невинна, словно ангел. Вот он, приз, ради которого вы с Юстасом сойдетесь в поединке. Да, но где же ее сестра? Я бы с радостью посмотрел на девицу, которой удалось обдурить одного из моих самых проницательных лордов.
   Генри громко рассмеялся, и Экстону потребовалось все его самообладание, чтобы не ответить в том же тоне на оскорбительное замечание герцога. Тем не менее он сдержался и даже улыбнулся, глядя Генри прямо в глаза.
   — Позволю себе высказать предположение, милорд, что даже тебе, с твоим орлиным зрением, будет крайне трудно отличить одну от другой.
   Генри, в свою очередь, тоже одарил его проницательным взглядом.
   — Есть, конечно, способ узнать наверняка, кто есть кто, не правда ли, Экстон? Все дело в девственности. Одна из сестер непорочна, а вторая своей чистоты лишилась. Кстати, где же оно, это странное существо, которое ради сестры принесло в жертву свою непорочность? Я склонен наградить ее за такую неслыханную преданность своему семейству, хотя выразилась эта преданность в весьма странном поступке.
   Генри явно старался спровоцировать Экстона и заставить его выйти из себя. Самым опасным здесь было упоминание о награде. Экстон знал, какого рода награду имел в виду герцог. Он собирался предоставить Линии высокую привилегию — разделить ложе с герцогом Нормандским, графом Анжуйским и будущим королем Англии, то есть с ним, Генри Плантагенетом! Этот молодой человек, достигший высшей власти в столь юном возрасте, не знал удержу своим желаниям. Экстон не сомневался, что, поставив перед собой такую цель, герцог попытается во что бы то ни стало осуществить задуманное. «И добьется, если ему кто-нибудь не помешает», — мрачно подумал Экстон.
   Кто-нибудь? Но кто же? Уж не он ли сам — человек, которого Линии обманула?
   Какие бы чувства в этот момент ни терзали Экстона, его лицо оставалось непроницаемым. Хотя Генри смотрел на него во все глаза, Экстону удалось сохранить хладнокровие. Кроме того, ему закралась в голову мысль: а зачем ему вообще вмешиваться в жизнь этой женщины? Может быть, ее следовало бы предоставить своей судьбе?
   Так и не сумев прийти к окончательному решению, Экстон решил переменить тему разговора и сказал, устремив взгляд на Беатрис:
   — Ты прав, милорд. Воистину она чиста и невинна, как ангел, — Экстон пристально смотрел на нее, пытаясь понять, как могла согласиться эта женщина принять столь невероятную, почти языческую жертву любви и поклонения от своей младшей сестры. Потом он поймал себя на мысли, что хочет обнаружить в ней хотя бы небольшое отличие, которое могло бы ему помочь различать сестер. Какую-нибудь мету, знак — пусть самый незначительный. Но как Экстон ни вглядывался в Беатрис, ни знака, ни меты он не обнаружил. Они с Линни были абсолютно похожи — даже оттенок их золотистых волос совпадал с удивительной, неправдоподобной точностью. Пока Экстон разглядывал Беатрис, сэр Юстас торжество возложил руку на ее талию, демонстрируя тем самым дающим степень своей близости с наследницей рода де Валькуров. Та же озирала затравленным взглядом то сэра Юстаса, то Экстона, не зная хорошенько, как ей действовать и что говорить.
   — Только не думай, что тебе выпадет иной жребий, кроме зможности просто созерцать эту даму, — с угрозой в голосе произнес де Монфор.
   Экстон, однако, не обратил внимания на слова сэра Юстаса продолжал в упор смотреть на Беатрис. Постепенно он начал понимать, чем она отличалась от Линни. Взглядом!
   Хотя ее глаза имели тот же самый цвет, что и глаза Линни, и, подобно им, были изменчивы и глубоки, как море, в их взгляде проступал страх. Эта женщина — Беатрис — боялась его и готова была ему уступить. Перед лицом его гнева и его мужской силы она растворилась бы, распалась, превратилась бы в ничто.
   А вот Линни не сделалась податливым и бессловесным существом. Собственно, этого он от нее никогда и не требовал. Наверное, потому, что всякий раз, глядя ей в глаза, встречают в них отпор и постоянную готовность к мятежу ? даже в тех случаях, когда она бывала испугана. Экстон напряг мышцы правого плеча, вспоминая о шраме, который остался на нем от удара кинжалом, нанесенного ее рукой. Беатрис наверняка не стала бы прятать кинжал у себя под периной. И не стала бы колотить его кулаками, как это делала ее сестра.
   Впрочем, хотя Экстону и удалось найти различие между Беатрис и Линни и это открытие его порадовало, оно никак не могло повлиять на ход событий.
   Он отвел глаза от Беатрис и встретил полыхавший яростью взгляд Юстаса.
   — Если ты полагаешь, что для меня большая честь взять эту женщину в жены, то очень ошибаешься. Я женюсь и ней только для того, чтобы сохранить свой дом. И я сохраню его, клянусь тебе в этом! — отрывисто произнес Экстон.
   В этот момент Беатрис вскрикнула и упала на землю — с такой силой ее оттолкнул Юстас, бросаясь вперед с явным намерением вцепиться Экстону в глотку.
   Вот тут-то и настал черед герцога Генри исполнять столь, и любимую им роль третейского судьи. Он сделал шаг вперед и встал между распаленными гневом и желанием пролить кровь друг друга противниками.
   ? Ну, ну, милорды, успокойтесь. Не станете же вы, в самом деле, уподобляться мужланам и разрешать свой спор кулаками. Не забывайте: в самом ближайшем времени вам предстоит сойтись в рыцарском поединке.
   Герцог одарил всех обворожительной улыбкой, после чего, взяв Экстона под руку, отвел его в сторону.
   — Пойдем, Экстон. Ты покажешь мне это знаменитое нагромождение камней, о котором я наслышан от тебя с пеленок. Покажи мне все чудеса твоего замка и как он укреплен. Но, прежде всего, отведи меня к своей экономке и поварихе. Пусть они уставят мой стол напитками и яствами. Твои рассказы покажутся более занимательными, если их сопроводить хорошей едой и запить старым вином и элем. А для того, чтобы подраться, вам с Юстасом хватит и завтрашнего дня.
   Из окошка часовни, рядом с которым затаилась Линни, было видно, как происходила встреча Экстона и Беатрис. Это было ужасно. Бедняжка Беатрис! Бедняга Экстон!
   Линни нахмурилась, обнаружив в себе жалость к этому человеку. В самом деле, «бедняга»! Этот злодей не заслуживал ни жалости, ни сочувствия. А уж от нее — тем более. Эти мысли, однако, не заставили ее отойти от окна. Более того, она, словно гусыня, вытянула шею в надежде уловить хоть словечко из происходившего во дворе разговора. А еще она пыталась представить себе, какие чувства испытывали в этот момент его участники и что они замышляли.
   Молодого герцога Линни определила сразу — и по вызывающей манере держаться, и по пурпурному плащу, и серебристому шлему у него на голове. Беатрис она увидела одновременно с герцогом. На породистой лошади и в золотого цвета мантии она походила на ангела господня, спустившегося с небес. Долговязый рыцарь, который помог сестре слезть с коня, был, без сомнения, тем самым лордом, за которого бабка просватала Беатрис. То есть человеком, с которым предстояло сражаться Экстону.
   В следующую минуту высокий рыцарь бросился на Экстона, сбив при этом Беатрис с ног. Линни чуть не задохнулась от ужаса, но вмешался герцог, встал между рыцарями, и через минуту все направились в сторону башни. Линни попятилась от окна в тесное холодное помещение часовни. Каким будет следующий акт драмы? Когда Экстон встретится в поединке со своим соперником? И когда ей наконец позволят повидаться с сестрой? Тем временем в замке появился еще один очень знакомый ей человек — из носилок вылезло закутанное в плащ существо и, постукивая посохом о каменные плиты, сделало несколько шагов по двору. «Бабушка!» — ахнула Линии. Кто еще мог так передвигаться, по-птичьи ссутулившись и тыча перед собой окованной металлом тростью? И кто другой мог определить с такой пугающей точностью, в каком убежище скрывается в данный момент его жертва?
   Старуха сразу же устремила взгляд в окно часовни — то самое, за которым, отступив в глубь помещения, стояла Линии. Она смотрела ей прямо в глаза, вернее, прямо в сердце — так, во всяком случае, казалось Линии, поскольку старая карга улыбалась. Это была улыбка древнего, символизирующего зло мстительного идола, и в этой улыбке чувствовалось торжество.
   Линни пришла в голову мысль, что бабка знает обо всем, даже о ее любви к Экстону.
   Она отпрянула от окна. Усевшись на лавку, Линни обхватила себя руками, словно в надежде защититься таким путем от одолевавших ее черных дум и от дрожи, сотрясавшей тело.
   — Они уже здесь? — тусклым, ничего не выражающим голосом справился ее отец.
   Как ни странно, в последнее время он снова стал осознавать происходящее, но Линни не испытывала от этого особой радости. Если сэр Юстас в предстоящей схватке окажется победителем, ее отец, очень может быть, снова воспрянет духом, а уж бабка наверняка разве что плясать не станет от радости. Зато она, Линни, будет раздавлена окончательно. Кто бы ни победил в схватке ? сэр Юстас или Экстон, — ее, Линни, жизнь все равно была бы кончена.
   — Да, они здесь, — ответила она после минутного молчания, изо всех сил стараясь обрести и сохранить спокойствие. — Приехали герцог Нормандский, бабушка, Беатрис и… и тот человек, за которого она должна выйти замуж.
   Линни полагала, что это известие порадует отца, но Эдгар де Валькур снова погрузился в свое привычное дремотное состояние. За последние несколько недели он основательно потерял в весе, и темно-синяя туника болталась на нем. И кожа на лице его свисала с шеи и щек толстыми дряблыми складками, возвещавшими близкую старость.
   В груди Линни вдруг стал закипать безотчетный гнев.
   — Ты что же, не собираешься к ним выйти? Разве не этого жаждала твоя душа? Появился воин, готовый отомстить Экстону де ла Мансе за все те оскорбления, что он нам нанес, — он, правда, так же, как сам Экстон, сторонник и союзник герцога Генри. Вспомни, но это неважно, Экстон убил твоего сына, обесчестил одну твою дочь и собирается жениться на другой. Он пришел сюда, чтобы отобрать у тебя свой дом, который в свое время ты же сам у него и отнял. Что ж, можешь торжествовать, отец. Можешь радостно посмеиваться и потирать руки в ожидании, когда на брусчатку двора прольется его кровь!
   Когда на Эдгара пролился поток злых, сдобренных изрядной долей иронии слов из уст дочери, он, казалось, сник и съежился еще больше. Но она продолжала метать в него стрелы своего гнева и красноречия до тех пор, пока он не повернул к ней залитое слезами лицо. Линни сразу же сделалось стыдно. Видно было, что у него нет ни сил, ни возможности себя защитить, а уж кому, как не ей, было знать, что испытывает беспомощный человек, когда его втаптывают в грязь.
   Она поднялась и направилась к нему, не зная хорошенько что ей делать, но понимая, что необходимо хоть как-то утешить. Но Эдгар покачал головой и поднял руки, словно запрещая ей к нему приближаться. Потом неровным, прерывающимся голосом он произнес:
   — Все так… и должно было быть. — Он мигнул, и по его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза. — Вот если бы моя Элла была рядом…
   Элла? По спине у нее пробежал озноб. Отец уже много не упоминал о матери. Услышав, что он назвал ее имя, ни почему-то испугалась.
   — Я тоже очень по ней скучаю, папа. — Она смотрела на мокрое от слез лицо и на уродливые меты, которые оставили на нем прожитые годы.
   ? Она не должна была меня покидать, — прошептал он, жалобно, по-детски, сморщив лицо. — Она бы и не допустила этого, но… господь призвал ее к себе. — Он потряс рукой, будто отказываясь верить в смерть супруги. — велел поступать по справедливости… И поступал. Но…далеко не всегда. — Подбородок у Эдгара болезненно скривился, и по щекам снова заструились слезы. — Я нарушил слишком много божьих заповедей.
   Эдгар смотрел мимо дочери на покрытые грубыми фресками стены часовни. Линии проследила за его взглядом и поняла, что он смотрит на изображение Моисея, перед скрижалями, где начертаны божьи заповеди, данные людям. — Я убивал, лгал, грабил своих же соседей… ? Его голос жалобно задрожал и прервался, и Линии по чувствовала, что еще немного — и она сама зальется слезами
   — Отец, не время сейчас вспоминать свои грехи и дурные деяния. Ни к чему хорошему это не приведет.
   Но Эдгар продолжал созерцать изображение Моисея. Ее же присутствия он, казалось, теперь и не замечал вовсе.
   — Я увел жену у соседа, — продолжал он изобличать себя. — Я даже собственной матери не оказывал должного почтения. — Тут он, на удивление, снова вспомнил о дочери и перевел на нее взгляд. — Она хотела, чтобы тебя убили, а я… — Он снова замолчал и склонил голову на тяжко вздымавшуюся грудь.
   Линии знала, что бабушка выразила желание убить внучку в самый день ее рождения. Старуха никогда не делала из этого секрета. Но Линии не знала, что же, собственно, спасло ее от смерти.
   — За тебя просила Элла, — сказал отец, словно читая ее мысли. — Она молила меня сохранить тебе жизнь, а я… я ни в чем не мог отказать моей Элле. Но это еще не все, — продолжал он, все более воодушевляясь. — Я спас тебя от смерти, но я же тебя и пометил. Я выжег у тебя на ноге знак, а Элла… — Тут он снова замолчал — на этот раз окончательно. Он жег ее огнем? Но…
   Тут Линии все стало ясно. Ну конечно — родимое пятно! Значит, это не родимое пятно — а знак, вернее, клеймо, которое ее собственный отец выжег на ее теле!
   Крохотный шрам на ноге начал пульсировать от боли словно свидетельствуя: это сделал твой отец, это сделал твои отец…
   Линии отпрянула от Эдгара на шаг.
   — Это, стало быть, твоих рук дело? Это сделал… ты? — Ее пронзительный, полный обиды голос эхом отдавался под сводами часовни.
   — Ну да. Чтобы ублажить свою мать. — Он спрятал лицо в ладонях, плечи его сотрясались от безмолвных рыданий.
   «Не столь уж это все и важно», — сказала себе Линии. Не так уж были велики ее страдания в сравнении с теми, что обрушились на нее потом — в период взросления, когда она ощущала постоянную нехватку любви и тепла.
   Впрочем, нет, это важно. Он заклеймил раскаленным металлом собственное дитя, которое ни в чем перед ним не провинилось, разве что появилось на свет вторым — в чем тоже, признаться, не было греха.
   Первая… вторая… старшая… младшая… Какое, черт возьми, все это могло иметь значение? Да никакого!
   Линни скорее всего справилась бы со своим гневом, причем, как это уже часто бывало, — молча. Но в этот момент двери в часовню распахнулись, и звяканье металла о камень возвестило о появлении леди Хэрриет. Линни напряглась и устремила взгляд на старуху, едва сдерживая тяжелое дыхание. Можно было подумать, что она встретилась не с родной бабкой, а со своим смертельным врагом. Что ж, тому были свои причины. Эта женщина ненавидела ее с того момента, как она появилась на свет. Она преследовала Линни всю ее недолгую жизнь, норовила побольнее задеть словом, подвергала жестоким наказаниям — словом, делала все, чтобы превратить ее жизнь в нескончаемую муку.
   То, что она велела своему сыну — а ее отцу — заклеймить девочку раскаленным металлом, было еще не худшим из злодейств старой карги. Но именно это преступление вызвало особый гнев Линни и окончательно вывело ее из себя.
   Глаза Линни метали молнии, но старуха встретила этот эмоциональный взрыв улыбкой.
   — Ты отлично потрудилась, девушка. Скажу откровенно, я не верила в успех, но зато первой готова признать свою ошибку и вознести тебе хвалу. Ты проявила исключительное мужество и сообразительность и обеспечила своей семье возможность одержать победу над врагом.
   Снова застучала по полу окованная металлом клюка — старуха пошла ей навстречу.
   — Приблизься ко мне. Позволь бабке запечатлеть на твоем челе поцелуй мира и прощения. Ты доказала, что кое-чего стоишь в этом мире, и всякому, кто скажет обратное, я плюну в глаза.
   Линии не могла сдвинуться с места. Слова старухи низвергли ее с высот клокотавшего в ней благородного гнева в бездну самого мрачного отчаяния.
   Оказывается, она человек стоящий. Не полное ничтожество, о чем ей непрерывно твердили с детства. И бабка готова подтвердить это поцелуем взаимной любви и расположения.
   Но, когда леди Хэрриет схватила ее своими костлявыми пальцами за плечи, чтобы совершить этот символический акт, она в ужасе от нее попятилась.
   — Нет, — пробормотала Линни, вырываясь из цепких пальцев старухи. — Нет! — повторила она через секунду уже более уверенно.
   Она отступала до тех пор, пока не уперлась спиной в стену с фреской, изображавшей Моисея со скрижалями.
   Леди Хэрриет сощурила глаза и сразу же стала походить на ящерицу или на змею. Ее холодный взгляд рептилии приковал Линни к стене.
   — Что такое? Какая боль снедает тебя? — удивленно осведомилась она, но уже через секунду на губах ее появилась хитрая усмешка. — Ага! Кажется, я догадываюсь, что тебя тревожит. Любовный пыл этого человека произвел на тебя сильное впечатление. Судя по всему, ты сдавала ему свои позиции не без удовольствия. — Морщинистое лицо старухи раскололось в злорадной улыбке. ? Но ты не волнуйся, девушка, мужчины все одинаковы. Разве не так, Эдгар?
   Сэр Эдгар придвинулся поближе к Линни. Казалось, ему хотелось защитить дочь от жестокости своей матери. Леди Хэрриет, однако, мгновенно разгадала его намерения и подавила бунт в зародыше.
   — Мужчина способен заменить другого представителя своего пола с той же легкостью, что одна женщина — другую. И с этим ты не можешь не согласиться, Эдгар. — Она выжидающе посмотрела на сына, предлагая ему высказаться.
   Сэр Эдгар опустил голову, признавая свое поражение. Тогда старуха, радостно блеснув глазами, снова обратилась к Линни.
   — Видишь, Линни? Какие бы чувства ни испытывал твой отец по отношению к Элле, они не смогли удержать его от поиска удовольствий на стороне. То же самое произойдет и с твоими чувствами к этому медведю в человеческом образе, которого ты якобы любишь. Это не любовь! — заявила леди Хэрриет.
   Прямо на глазах ее настроение менялось, и она начинала гневаться.
   — Мужчины не знают, что такое любовь, следовательно, и мы, женщины, не должны их любить. И ты, Линии, тоже! — заключила леди Хэрриет после секундной заминки.
   — Итак, — сказала она, медленно втягивая в себя воздух, — ты одолела этого человека с помощью хитрости. Теперь дело за Юстасом. Он одолеет его в бою. — Она почти вплотную приблизила к Линни свое лицо. — Больше он тебе не союзник и не друг. Впрочем, твоим союзником он никогда по-настоящему и не был. Твое будущее с сегодняшнего дня неразрывно связано с семьей. И будущим твоих близких — Эдгара, Беатрис и… Юстаса, — добавила она. — И довольно об этом. Давай-ка я тебя поцелую.
   Леди Хэрриет уцепилась Линии за плечо и поцеловала ее — сначала в одну щеку, затем в другую. Но Линни не стала целовать ее в ответ. Она была просто не в силах преодолеть внутреннее сопротивление.
   Впрочем, даже если леди Хэрриет и заметила ее холодность, то никак этого не показала. Она лишь смотрела на Линни каким-то непроницаемым взглядом, в котором, однако, угадывалась лихорадочная работа мозга. Линни, в свою очередь, тоже всматривалась в старые, выцветшие глаза леди Хэрриет. И неожиданно ей показалось, что в их опаловой поверхности отразился неподдельный страх. Странно. Что или кого могла бояться эта женщина, которая, казалось, должна была предвидеть будущее? Неужели ее, Линни — несчастную, раздавленную судьбой? Отблеск страха в глазах, однако, скоро исчез, и вопросы, которые задавала Линни, так и остались без ответа. Хэрриет с силой ударила посохом в каменный пол.
   ? Пойдемте со мной, вы, оба. Герцог Генри желает лицезреть женщину, которая провела умнейшего из его рыцарей. Он видит перст судьбы в том, что человека, которого все ?тись, удалось обвести вокруг пальца женщине, единственным достоинством которой было то, что она обличием походила на свою сестру. Пойдемте, — повторила она, — герцог ждет!
   Сэр Эдгар повиновался с готовностью послушного ребенка, каковым, в сущности, он всегда и был. Так, во всяком случае, подумалось Линни. Она тоже сделала шаг вперед. Она была готова идти куда угодно, чтобы только избавиться от близкого соседства ненавистной ей старухи. И выбраться из этих, начинавших давить на нее стен.
   На пороге леди Хэрриет неожиданно остановилась. Теперь ее глаза смотрели на Линни с вновь пробудившимся интересом.
   — Скажи, не носишь ли ты, часом, под сердцем дитя? — Она пронизывала Линни взглядом, словно пытаясь добраться до самых заветных глубин ее сознания, чтобы получить там ответ на интересовавший ее вопрос. При этом костлявые пальцы бабушки с силой впились в ее руку. — Ну же, отвечай мне, Линни. И не смей лукавить!
   Линни в этот момент отдала бы все на свете, чтобы ответить на вопрос бабки утвердительно. Хотя любому это желание могло показаться странным и даже порочным, Линни прямо-таки подмывало сказать «да». Но, увы! Оснований для этого не было.
   — Я не знаю, — честно сказала она, хотя и чувствовала себя при этом донельзя несчастной.
   Непонятно было, удовлетворил ли ее ответ леди Хэрриет. Но зато она сама пала духом окончательно, и ею овладело отчаяние.
   У нее была возможность жить с мужем и иметь от него ребенка. И другой такой возможности ей не представится. Ни один мужчина не захочет на ней жениться.
   Но даже не это было самое худшее. Дело в том, что теперь она сама не захотела бы жить с другим мужчиной.

Глава двадцать вторая

   Их собрали как актеров, которым предстояло принять участие в фарсе. Каждый из них должен был отыграть отведенную ему роль, а потом покинуть подмостки, чтобы предоставить возможность выступить другому участнику представления. Линии, однако, полагала, что спектакль получится очень печальный.
   Генри Плантагенет, граф Анжуйский и герцог Нормандский, сидел в кресле лорда Мейденстона и чувствовал себя в нем весьма вольготно. Справа от него восседал высокий и привлекательный Юстас де Монфор, а слева — Экстон де ла Мансе вместе со своей матерью и братом. Лицо у леди Милдред было грустным — видно было, что она испытывала страх за исход предстоящего поединка. Питер же угрюмо хмурил брови и искоса бросал грозные взгляды на сэра Юстаса. Можно было подумать, что это ему, а не его брату Экстону предстояло сойтись в бою с де Монфором. По правую руку от сэра Юстаса стояли стул Беатрис и еще два свободных стула, предназначенные, очевидно, для сэра Эдгара и его матери.
   «Но где же мое место?» — подумала Линни. Судя по всему, оно находилось совсем не там, где должны были сидеть ее родственники, поскольку герцог, стоило ему только увидеть молодую женщину, махнул унизанной перстнями рукой, подзывая ее к себе.
   «Здесь у меня нет ни друзей, ни сторонников, — уныло подумала она. — Вернее, у меня нет сторонников, которые бы обладали силой и властью, поскольку Беатрис, без сомнения, со мною заодно». Чтобы убедиться в этом, Линни достаточно было бросить взгляд на дорогое, бледное от волнения лицо сестры. Их глаза встретились, и Линни ощутила благодатный прилив сил и энергии. Она убедилась, что Беатрис по-прежнему ее любит, и, следовательно, она, Линни, не должна вешать носа.
   Она набрала в легкие побольше воздуха и упрямо вздернула подбородок. И только после этого отважилась взглянуть на Экстона.
   На первый взгляд его можно было принять за высеченную из камня статую — настолько неподвижными и бесстрастными были его черты. Даже светло-серые глаза, которые могли метать молнии, а могли превращаться в подобие льдышек, выглядели сейчас как два отполированных прозрачных кристалла. Они ничуть не изменили выражения, даже когда Линни встретилась с ними взглядом, и оставались непроницаемыми, твердыми и колючими.
   Тут бабка ткнула ее в бок, и Линии поняла, что ей надо пройти к стоявшему на возвышении столу, за которым сидел герцог. Кроме сидевших за столом важных господ, в зале никого не было. Слуги сгрудились у очага, готовые по первому сигналу будущего короля Англии сорваться с места, чтобы исполнить любое его повеление. Линии медленно подошла к герцогу.