* * *
   Жалким выглядел господин из Сан-Франциско в своих кремовых ботинках, в мятом костюме.
   * * *
   Следующий день (6.IX.30).
   В четыре часа утра в буфет пришел носильщик и объявил:
   - Международный вагон двадцать второго поезда подан. Занимайте места.
   Я побежал, думая, что уже отправляется поезд.
   Миллионер, не поняв русской речи, продолжал сидеть, сжимая в руке зеленоватый граненый стакан с чаем.
   Вагон я с трудом нашел. Он был прицеплен почему-то к 28-му поезду.
   В пять часов утра поезд ушел. Но так как до пяти часов утра не явилось четверо пассажиров, наш вагон отцепили и 28-й поезд ушел без нас.
   В нашем купе - трое. Кроме меня два молодых "спеца". Кажется, ленинградские инженеры. Один - коротышка - очень горячий и смешной.
   * * *
   Американца в шестом часу утра привел какой-то сердобольный человек. Оказывается, Вандервельде все сидел и сидел в буфете за стаканом холодного чая, помешивая его грязной ложкой.
   Уморительная сцена произошла у него с проводником.
   - Где ваши вещи? - спрашивает проводник. - Багаж! Багаж! - поясняет он.
   Тот сует ему "чеки", квитанции на хранение багажа.
   - Сам, сам иди, - кричит проводник. И бедняге, уже начавшему раздеваться, пришлось опять идти на вокзал.
   Пожалел акулу, пошел вместе.
   Камера хранения была закрыта. На трех или четырех языках, а также с помощью пальцев, я объяснил гидре, что откроется она в 6 часов.
   В глазах американца горел самый настоящий ужас.
   В шесть часов, перед самым отходом поезда, снова побежали в камеру. Американец не волновался, волновался я. И напрасно. Поезд наш отошел от платформы ровно в 9.30 утра. Опоздал ровно на двенадцать часов. Пунктуальность исключительная!
   Перед сном читал Молле о ясновидцах.
   * * *
   Молодой человек называет цветы душистый горошек - "душистый горшочек". Барышни краснеют.
   * * *
   Человек постоянно интересуется, у всех спрашивает:
   - Сколько Иуда получил на наши деньги?
   * * *
   - Меня худо воспитывали. У других там всякие няньки и гуверняньки, а у меня - Везенбергская улица и Балтийский вокзал.
   * * *
   Старуха 93 лет:
   - Аннушка, ты с мужем живешь, ай как?
   - Что вы, Марья Артемьевна! Мой муж тридцать два года как помер.
   - Помер? Ах ты, несчастье какое!
   * * *
   На первомайской демонстрации несли большую куклу, на животе которой было написано:
   ПАПА ПИЙ.
   Какой-то человек на тротуаре с добродушным, но искренним злорадством:
   - А он и не пьет!..
   1932-1937
   Трамваи. Запомнить! Как я шел по Вознесенскому и по Садовой, и как в каждом следующем вагоне событие (задавили человека) отдалялось, бледнело, становилось все более далеким, абстрактным, неинтересным. В первых трамваях люди плакали, в следующих сидели нахмурившись. А у какого-нибудь одиннадцатого или пятнадцатого вагона стояли и сердились: долго ли еще будут задерживать?!
   * * *
   Отдал в починку замок от велосипеда. Прихожу через два дня в мастерскую, мне слесарь говорит:
   - Ничего не выходит с вашим замочком. Закрывается он хорошо, но открывается - еще лучше, без ключа. Потяни за дужку, он и откроется.
   Я говорю:
   - Зачем же мне такой замок?
   - Да, - говорит, - совершенно верно. Это замок только на честного человека.
   * * *
   На барахолке:
   - А вот у кого собака имеется, овчарка! Медаль продам...
   * * *
   У Д-х собаке от расстройства желудка дают пить ессентуки и славяновскую.
   * * *
   В Москве на Дарогомиловском кладбище.
   Деревянный, аккуратно покрашенный крест. Дощечка:
   Под сим крестом покоются
   младенец Сережа, жития ему было
   10 месяцев и отрок Василий,
   жития ему было 9 лет
   ЖУРАВЛЕВЫ,
   не захотевшие беспокоить родителей
   об их воспитании.
   Кладбище православное, никонианское, но на питерские не похоже. У нас на Смоленском - лютеранский дух Васильевского острова.
   Далеко внизу, под обрывом, причудливо извиваясь, течет Москва-река.
   * * *
   Кто-то говорит:
   - Человек вообще по природе своей приспособленец. Посудите сами. Что стало, скажем, с ихтиозавром? Один скелет в музее остался. Вымер ихтиозавр. И мастодонт вымер. И мамонты. А человек приспособился и живет себе как миленький...
   * * *
   Люблю разбирать надписи на полях библиотечных или купленных у букинистов книг. Вот Г.Форд{279} "Моя жизнь". Первые страницы испещрены вопросительными и восклицательными знаками, пометками "ого!", "паразит!", "еще вопрос", "ты такого сознания не имеешь", "заливай", "врешь", "а безработные где?"...
   Но талант остается талантом. Он, как известно, покоряет. Сердитый читатель увлекся, пометки встречаются все реже и реже... И вдруг - на 158-й странице, где Форд рассказывает о вовлечении в производство "слабых и увечных", - тем же почерком, тем же химическим карандашом - надпись: "молодец!"
   * * *
   На партчистке в городе Данилове на вопрос, что такое государство, заведующий горкомхозом Горчаков ответил:
   - Государство - это та или другая страна, где существует та или иная власть.
   Секретарь исполкома Малков ответил иначе:
   - Государство - это есть страна, где имеются земля, воздух и живые люди.
   (См.: ЦО "Правда", № 151, 1984)
   * * *
   Лисий Нос. Подслушанные "экикики".
   Из трубы шел густой дым. Какой-то мальчик сказал:
   - Дом горит, никто не видит.
   И вот - человек шесть пятилетних ребятишек добрых полчаса с наслаждением орут у меня под окном:
   Дом горит - никто не видит!
   Дом горит - никто не видит!
   Там же. Из двух противоположных окон, через улицу, дуэт двух мальчишек:
   Голуби пугаются,
   Дворники ругаются...
   Тоже минут на десять. И тоже с наслаждением, с каким поет зяблик или кричит по утрам петух.
   * * *
   Странные попадаются у букинистов книги.
   Иоганн Кеплер "Стереометрия винных бочек".
   * * *
   - От Дедубе до Авлабара, - говорят в Тифлисе. Все равно, что "от аза до ижицы", "от альфы до омеги", "von A bis Z". Противоположные концы города.
   * * *
   В Тифлисе тряпичники ходят по дворам и кричат:
   - Бутылк-банка меняем на бада-буды!
   Бада-буды - жареное кукурузное зерно.
   * * *
   Утром ворвались ко мне в номер шесть человек. Три горничные и три полотера. Я не успел подняться и застегнуть тужурку, как горничные запорхали с метелочками и тряпками, а полотеры принялись откалывать на паркете какую-то невероятную лезгинку. Минута не прошла - комната убрана. Прямо балет какой-то, "грузинский ансамбль песни и пляски", а не работа.
   * * *
   Прейскурант батумской парикмахерской.
   Бритье бороды плюс шея = 75 коп.
   * * *
   В Батуме, в "Турецкой кофейне" плакатик на стене:
   "Обращайтесь с кельнершами вежливо и требуйте взаимности".
   * * *
   Широкая грудь моряка. Татуировка: сердце в тисках чешуйчатой синей змеи. Два кинжала. Якорь и крест. На сердце надпись:
   "Не трожь его, оно и так разбито".
   * * *
   Познакомились на теплоходе.
   Тимоша. Фабричный питерский паренек. Косоворотка, высокие сапоги, жиденький чубик. Закоптелый "от рождения". Работает помначполитотдела в Верхнеудинске. Трепло невозможное. Без шуточки слова не скажет.
   - Я благородного происхождения. У меня отец на сыроваренном заводе работал - дырки в сыру делал. А дед - на арбузолитейном. Старшим подмастером.
   * * *
   Одесса. По Ришельевской улице едет извозчик. В пролетке сидит инвалид, безногий человек. Вместо ног у него деревянные, обитые кожей культи. А на плечах висят новенькие, с иголочки ноги (протезы). На лице инвалида сияние.
   Страшновато...
   * * *
   Ребята жестоко побили товарища. Идет, плачет, из носа капает кровь.
   Спрашиваю:
   - За что вы его?
   - Он - белый, а мы красные.
   - Глупёхи! С чего вы взяли, что он белый?
   - Дык у него ж все штаны в крейде.
   * * *
   - Если он мне так глубоко безразличен, зачем я, скажите, буду так остро реагировать?!.
   * * *
   Вечером сидел в сквере на Екатерининской площади. Вдруг - на улице шум, крики. Бегут люди. Женский отчаянный вопль. Верещит свисток.
   - Что такое?
   Рядом на скамейке старушка. Русская. Зевнула сладко и, зевая, махнула рукой.
   - Тут часто убивают, - сказала она успокоительно.
   * * *
   Одесситка в столовой:
   - Борщ абсолютно невкусный, но я так соскучилась за жидким...
   * * *
   На Дерибасовской подошел ко мне худенький, синий от холода пацаненок лет десяти-одиннадцати.
   - Дядя, дайте пять копеек, я вам заспиваю за это.
   Я не понял, в чем дело. Дал ему двугривенный.
   - Заспиваты вам? - спросил он робко.
   У меня не хватило мужества попросить его "заспиваты". Отказался. И, пожалуй, напрасно. Какие песни мог петь этот десятилетний малорос в латаном пальтишке и в рваной барашковой шапке?
   * * *
   Джентльмен в "Лондонской" гостинице. Развязен, напомажен, накрахмален. Приходит ужинать неизменно с толстенной книгой в ярчайшей суперобложке. Неестественно хохочет. Стучит ножом по стакану:
   - Э-э-э! Любезный!..
   Разговаривая с метрдотелем, вертит пуговицу на его, метрдотеля, фраке. Слушает музыку, "переживая", отбивая такт всеми десятью пальцами, на четырех из которых - перстни.
   Позже встретил его на лестнице. Уезжает. Коридорный несет за ним маленький клеенчатый саквояжик. А казалось, что у него десятки сундуков и чемоданов - из свиной, крокодильей и прочих кож. Одних книг пять чемоданов. Одних суперобложек - два.
   Чем не мистер Джингль из "Посмертных записок Пиквикского клуба"?
   * * *
   Теплоход "Чайка". Зима. Черное море не похоже на себя - оно и в самом деле черное. Вороненая сталь. Теплоход маленький. Пассажиров мало. На каждого пассажира - четыре матроса. В Одессе грузили самшит - драгоценное, ароматно пахучее дерево, крохотные полешки, похожие на корни хрена. Грузчики - евреи, симпатичные ребята. Говорят по-еврейски, но ругаются на изысканном русском. На перекуре курят немногие. Шамают хлеб, натирая огромный ломоть долькой чеснока.
   * * *
   Феодосия. Археологический музей. Скифские игрушки. Тележка (из глины), удивительно похожая на трактор.
   * * *
   Документы времен гражданской войны. 1919 год.
   "г.Феодосия.
   ПРИКАЗ
   1. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   2. Всем жителям и учреждениям города Феодосии немедленно перевести стрелку на 2 часа 20 минут. Свериться по телеграфу. Старое время объявляю недействительным.
   Начальник гарнизона: Шагаев.
   Адъютант: Красотка".
   Приказ того же, девятнадцатого года:
   "К неуклонному руководству и исполнению.
   (По учреждениям Феодосийского Наробраза)
   1. В часы занятий в школах как учащие, так и учащиеся обязаны находиться в стенах учебного заведения".
   Подпись. И больше ничего. Точка. Напечатано в типографии на голубой афишной бумаге.
   * * *
   На теплоходе авральными темпами идет погрузка. Крановщик Леня, сорокалетний дядька, брюзга, ругатель и лодырь, изнемогает от усталости и от закипающего внутри возмущения. А возмущает его то, что приходится без отдыха работать вторую смену, что некогда распить припасенные пол-литра, что даже сухую тарань, которая лежит, серебрится рядом, на ящике, он пожевать не может.
   Стоит в своей негнущейся брезентовой робе и с таким остервенением дергает рычаг лебедки, что страшно делается за груз, который она поднимает.
   Наконец Леня не выдерживает, садится на ящик и - к черту все! - лезет в карман за кисетом.
   Из трюма кричат:
   - Вира!
   Он вскакивает и - чуть не в слезы:
   - Что ж вы, мать вашу, в самом деле! И покурить человеку нельзя?
   И вдруг Леня что-то увидел - внизу, на дебаркадере. Там отъезжает к воротам пустая подвода.
   Крановщик оборвал ругань. Заволновался. Перегнулся через поручень.
   - Эй! А маленький стропик иде? - закричал он совсем другим, деловым, каким-то хозяйским голосом. - Наш маленький стропик! Возьмите у них наш стропик!..
   Почему-то меня это тронуло - его забота о маленьком стропике.
   * * *
   Древние вавилоняне начинали день с вечера. Вот, говорили они, наступает вечер и начинается новый день.
   * * *
   У зубного врача. Долго нажимал кнопку звонка. Домработница открыла, извинилась:
   - У нас к вечеру звонок хрипатый делается.
   * * *
   Объявление:
   "Машинистка-мужчина ищет место на оклад или сдельно".
   * * *
   Холостяцкая поговорка:
   - Не тронь пыль, и она тебя не тронет.
   * * *
   Прелестная молитва канадских духоборов. Когда сеют или сажают дерево, говорят:
   - Зароди, господи, на всякую живую тварь, на зверя, на птицу, на нищего, если попросит, и на вора, если захочет украсть.
   * * *
   Провинциальная булочная. Деревянные ставни с отверстиями, похожими на ванильные сухари.
   * * *
   Петергофское кладбище:
   "Мир праху твоему,
   Василий Петрович КАРАСИК".
   И больше ничего.
   Там же:
   Младенец
   Игорь СОКОЛОВ
   род. 3 марта 1920 г.
   сконч. 18 ноября 1921 г.
   Кого так горячо любили,
   Кем жизнь наша была полна,
   С кем все мы радости делили
   Его! Бог отнял навсегда.
   Помчался наш голубчик
   С невинною душой.
   Небесная голубка
   Взяла его с собой.
   * * *
   А вот редчайший пример таланта, фантазии, причудливости воображения, проявленных городской администрацией. В Новом Петергофе улица, ведущая к местному кладбищу, издавна называлась Троицкой - по имени кладбищенской церкви. Недавно иду и вижу - на угловом доме, рядом со старой порыжелой жестянкой, висит новенькая, эмалированная, синяя с белым, дощечка:
   УЛИЦА БЕЗВОЗВРАТА
   * * *
   Разговоры, подслушанные в петергофских музеях.
   В Коттедже:
   - Ой, как все-таки в мирное время хорошо цари жили!
   В Монплезире, в жилых комнатах Петра:
   - Боже ж ти мiй. Яким злиднем жил!
   - Он парень был деловой. У него разврата не полагалось.
   * * *
   Объявление в "Вечорке":
   "Молодой инженер с мамой ищет комнату".
   * * *
   Петергофская гостиница "Интернационал". Старый официант Власыч:
   - Извиняюсь, Алексей Иванович, я вам яйца подал, а соль забыл подать. А яйца без соли некрасиво кушать.
   * * *
   Коринфская ваза.
   Экскурсия школьников в Эрмитаже. Мальчик. Смеялся, балагурил, толкал товарищей. И вдруг задел плечом, уронил и разбил античную вазу.
   Побледнел, стал заикаться.
   - Я склею. Я заплачу...
   Ему говорят, что ваза стоит 12000 золотом.
   - Золотом я не могу. Вы на наши деньги скажите сколько.
   * * *
   В трамвае.
   Старуха:
   - Куда прешь, комиссар? Тебе не в транвае, тебе бы на автомобиле надо ездить!
   Военный (вежливо улыбаясь):
   - А вам, гражданочка, вы знаете, на помеле бы ездить.
   * * *
   Марию-Антуанетту обвиняли в авторстве издевательской фразы:
   - Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожное.
   Но автор этой фразы - сам народ. В Новгородской деревне говорит:
   - Хлеба не станет - будем пряники есть.
   И еще:
   - Что нам хлеб - были бы пироги.
   * * *
   "Человек, стоящий на цыпочках, не может долго стоять".
   Лао-Тсе
   * * *
   Старый еврей:
   - Ты знаешь, как сказано в Талмуде?{285} В Талмуде сказано так: если слово стоит полтинник, то молчание стоит минимум два пятьдесят.
   * * *
   Хорошая, достойная поговорка:
   - Вино ремеслу не товарищ.
   * * *
   Неискушенный рабочий паренек пришел на занятия литературного кружка. Там читали стихи:
   Он загорячился.
   Кто?
   Заер или Нугер?
   Ан нет.
   Кто?
   Кто! То-то.
   Хар!
   Хар или Ха?
   Че...
   Вы хотите сказать: пу
   и прибавить хес?
   Чехес!
   Чепухес!
   Стихам аплодировали. Паренек покраснел и захлопал тоже.
   * * *
   "Падает камень на кувшин - горе кувшину, падает кувшин на камень - горе кувшину, - так или иначе - все горе кувшину".
   Талмуд
   * * *
   "Когда пастух сердится на свое стадо, он дает ему в предводители слепого барана".
   Там же
   * * *
   Женщина говорит в нос:
   - Набрасно. Совершенно набрасно.
   * * *
   Кладбище.
   Красная пирамидка. Дощечка:
   "Последний приют дорогому сыну!
   Е.С.Кузьмичев".
   А внизу, маленький, приколотый канцелярскими кнопками крестик, сделанный из лучины. Мать сделала? Бабушка?
   * * *
   Режиссер X. снимал под Белоостровом очень ответственную "натуру". После съемок, отпустив актеров, возвращался вместе с оператором на станцию. На мосту их задержал часовой, пограничник. Отвел на заставу. Дежурному показались подозрительными молодые люди в заграничных костюмах, да еще с аппаратом за спиной. Он их задержал. Они клялись и божились, что не снимали никаких "объектов", что очень спешат в Ленинград, чтобы проявить отснятые кадры. Им объявили, что "нужно выяснить". Аппарат отобрали, задержанных посадили в Красный уголок.
   Через двадцать минут является дежурный.
   - Извиняюсь. Можете идти. Все в порядке.
   - А как вы, простите, узнали, что все в порядке?
   - А мы - как полагается - досмотр сделали.
   - Какой досмотр?
   - А пленку вашу проверили. Действительно - чистенькая, не придерешься. Мы даже на свет смотрели.
   * * *
   "Привычка находить во всем только смешную сторону есть самый верный признак мелкой души, ибо смешное лежит всегда на поверхности".
   Аристотель
   * * *
   Т.Г.Габбе предстояла очень сложная операция. Ее положили на операционный стол. Приготовились хлороформировать. В эту минуту она, по ее словам, прощалась с жизнью.
   Хлороформировал ее молодой врач, красивый блондин с усиками. В последнюю минуту он нагибается и томным, светским голосом спрашивает:
   - Вы танцуете?
   Словно приглашает на вальс или румбу.
   Потом выяснилось, что вопрос не был праздным. У танцующих лучше развиты брюшные мышцы.
   * * *
   - Сказал бы словечко, да волк недалечко.
   - Какой волк?
   - Это понимать надо.
   * * *
   Домработница Лиза, когда приехала из деревни, к телефону и подступиться не умела. А недели через две-три слышу, ведет такой разговор:
   - Алё! Нюрка, это вы? Здравствуй.
   * * *
   "...Носилки (кардинала Ришелье) были так велики, что пришлось не раз расширять для них дорогу, ломать стены в городах и деревнях, где они не могли пройти. Вот таким образом, по словам тогдашних летописцев, приведенных в неподдельный восторг всей этой роскошью, передвигался кардинал, проходя точно завоеватель сквозь пробитую брешь крепости.
   Мы весьма старательно, но, увы, тщетно, искали выражений того же восторга в манускриптах, оставленных владельцами и жильцами пострадавших домов".
   Альфред де Виньи{287}. "Сен-Мар".
   * * *
   - Я сегодня в городе была, кино смотрела.
   - Какую картину?
   - "Под крышами в Париже".
   - Ничего?
   - Мне не пондравилось. Чересчур вульгарно.
   * * *
   Играли в карты.
   - Не смеши, - говорит. - Мне больно смеяться.
   А через два часа - операция. Гнойный аппендицит.
   * * *
   Пасторальный роман Оноре Дюрфе (1568-1625) "Астрея", посвященный истории любви пастушки Астреи и пастуха Селадона, занимал свыше 6000 страниц.
   Умели товарищи писать! И читатель был не тот - терпеливый, выдержанный.
   * * *
   В поезде. Средних лет человек, одессит, забравшись с ногами на лавку, читает. Это страшно увлекательное и вместе с тем чертовски трудное занятие для него. Он сопит, двигает неестественно густыми бровями. Шевелюра у него тоже густая. Волосы будто мочала из матраса. Читает, засунув в рот палец. Выворачивает нижнюю губу. По всему видно, что человек выучился читать недавно. Читая, шевелит губами. Некоторые слова произносит вслух.
   - Гревс, Гревс, - шепчет он.
   * * *
   В ресторане пожилой одессит с актерской внешностью.
   - Это какой портвейн?
   - Десятый номер.
   - Похоже, что от него кто-то помер.
   Подают жаркое.
   - Это сделано из свиньи, умершей естественной смертью на почве недоедания.
   * * *
   "С винцом в груди".
   * * *
   В санаторной столовой.
   Заигрывает с подавальщицами.
   - Зиночка, вы меня не любите?
   - Нет.
   - Через почему?
   * * *
   - Прекрасненько.
   * * *
   Инспектор бригады одесского уголовного розыска Гукайло начинает рассказывать один из случаев своей розыскной практики:
   - Шикарная женщина с легким уклоном выходит замуж за стильного капитана дальнего плавания. Она не красавица. Нет. У нее не классическая, а, я бы сказал, бытовая красота...
   * * *
   Мать этой женщины - "старуха с гулящим уклоном".
   * * *
   Сегодня (9.XI) чудесный, совершенно весенний день. На улицах пахнет землей, свежими булками, красками: так отчетливо слышатся оттенки запахов. Зашел в магазин - аптекарский. И вдруг понял: да, пахнет аптекарским магазином. Вспомнилось детство и магазинчик Васильевой на Лермонтовском. Долго сидел на Французской набережной, на бульваре. Море и гавань отсюда хороши бесподобно. Я несколько раз щелкнул своей "лейкой", но разве передаст фотография всю прелесть оттенков цвета и света, прозрачность воздуха, чуть видное трепыхание паруса и, наконец, гудок парохода, который тоже органически входит в эту картину, как и запахи моря, угля, машинного масла и - весны. Да, трудно, поверить, что осень, что в России - уже зима. Такой в детстве бывала Страстная неделя, конец марта, начало апреля...
   * * *
   На бульваре подошла ко мне дряхлая старушка, нищая. Я дал ей три рубля, которые нашел еще в Ленинграде на улице и держал в жилетном кармане "до первого случая". Старушка обрадовалась, конечно. Всхлипнула. Поблагодарила. Перекрестилась.
   - Спаси тебя бог! Порадовал старушку. Ведь восемьдесят пять лет, сказала она и пошла дальше. Потом остановилась, повернулась лицом к морю и стала молиться, кланяясь и крестясь. Она повернулась к морю, как поворачиваются, входя в избу или вставая из-за стола, к углу, где висят иконы.
   * * *
   Ю.К. пьяный вошел в одесский трамвай. Сел. Поднялся. Торжественно поднял руку.
   - Граждане! Все отменяется. Объявляю себя мэром города Одессы. Валюта будет возвращена.
   Будто бы. Легенды "русского Марселя".
   * * *
   Последние дни на море не утихает шторм. Третьего дня у нашего берега сел на мель большой пароход, возвращавшийся из загранплавания. Я в первый раз видел эту картину: огромное чудовище стоит недалеко от берега, стоит не совсем неподвижно - ветер заставляет его поворачиваться то вправо, то влево. Но киль его плотно врезался в песчаное дно. Это видно по некоторому неестественному наклону, который сохраняет он даже в наиболее спокойные минуты.
   Весь день он дымил и ворочался, словно дворник, топтаньем на месте спасающийся от холода. Вечером на пароходе зажглись огни. Утром он стоял на том же месте. Сейчас его сняли... Шторм слегка поутих. На море много судов. Они спешат - со всех концов - из Севастополя, Батума, Херсона, Констанцы и Стамбула, - спешат перебежать широкую морскую площадь, пока море дает передышку, пока не грянул новый ливень и не зашумел новый шторм. Так пешеходы перебегают улицу во время грозы - от молнии до молнии.
   * * *
   Сегодня (22.XI) холодный, но не очень ветреный день. Небо петербургское, серенькое. По морю, над самой водой, плывет огромное ватообразное облако. Сгустившийся пар хлопьями ползет по воде, как папиросный дым по сукну ломберного стола.
   * * *
   В санатории. Горела оранжерея. Приехали пожарные. Достали из своей красной машины лопату и вилы ослепительного блеска и чистоты. Старый санаторный врач подошел, покачал головой.
   - Вы посмотрите, это же хирургический инструментарий!
   Подошли еще врачи. И долго, не без зависти, разглядывали эти огромные ланцеты и пинцеты.
   * * *
   Начало большого стихотворения, напечатанного в курортной газете "Кузница здоровья". Записать все, к сожалению, не успел.
   У дивных брегов Черноморья,
   Где гордый раскинулся порт,
   К игривым волнам притаился
   Гигант - пролетарский курорт.
   * * *
   Инвентарная опись моей комнаты у Горвицев.
   Кафельная печь. И рядом небольшая - тоже изразцовая - времянка. Это переродившаяся за пятнадцать лет знаменитая одесская "румынка" (у нас их называли "буржуйками"). Она красивая, даже изящная, но выглядит совершенно нелепо по соседству с настоящей, существующей от сотворения дома печью. Рядом - буфет. За стеклянными дверцами посуда: графины, рюмки, бокалы, блюда, тарелки, вазочки для варенья... Все с бору да с сосенки. Присутствует в буфете и новый быт: на двух огромных блюдах, на которых подается в праздники фаршированная рыба, - мальчик и девочка в красных галстуках дуют в позолоченные фанфары.
   На буфете - китайская ваза с воткнутыми в нее пыльными бумажными цветами... Два мельхиоровых подсвечника, состоящие из четырех мельхиоровых купидонов. Белый молочный кувшин, в который напиханы те же пересохшие и от рождения увядшие бумажные хризантемы и розы.
   У буфета - самоварный столик. Самовар, полоскательница, чайник. На самоварной крышке вместо деревянных шишечек-ручек - фаянсовые ролики для электрической проводки. За самоваром - электрический утюг, новый быт, техника в быту. Перед самоваром - квадратная салфеточка с вышитым на ней лозунгом:
   "Любовь слепа - не верь любви!"
   Аппарат плывет дальше. Дверь в соседнюю комнату, завешанная очень дрянным машинотканым ковром.
   В углу - гостиная. Круглый столик. На столике - декадентская керосиновая лампа. Вокруг - диваны и кресла в чехлах. На стене часы, отстающие в день на 2 часа 35 минут.
   Окно с тюлевой занавесью и со внутренними, как и повсюду в Одессе, ставнями (ставни эти закрываются изнутри, в комнате).
   В левом от окна углу - трюмо с порыжелым рябым зеркалом.
   На стене - разбитая скрипка.
   Комнатный ледник, купленный в девятнадцатом году у какого-нибудь потомка Ришелье или Дерибаса{290}. На леднике - новая ваза с теми же шикарными хризантемами. За вазой - прислоненная к стене большая фотография. На ней - изящна выведенная на заднем плане поясняющая надпись:
   "Группа сотрудников одесской конторы Государственного банка во главе с юбиляром управляющим конторой X.С.Грингофом по случаю 50-летия его рождения".