Пантелеев Алексей. Наша Маша. Книга для родителей

   Минут пять рыбка Машу забавляла, а потом всякий интерес начисто иссяк. Да и что там смотреть - плавает и плавает, вертится и вертится, как спица в колесе. Но у папы прибавилось забот. Он дважды в день меняет в банке воду и - будучи человеком необразованным, не имея понятия, что такое рыба и какими запросами она живет, - тем не менее кормит эту рыбку, полагаясь на интуицию и собственный вкус: дает своей воспитаннице белый хлеб, сахар, минную и гречневую крупу. Кажется, ест, вы знаете! А двух мух, которых папа подкинул рыбешке, она пальцем не тронула. И мухи были извлечены из воды.
   Между прочим, услышав из разговора взрослых, что рыбы питаются мухами, Машка во время прогулки стала приставать ко мне:
   - Папа, пойдем в магазин. Купим для рыбки мук!
   * * *
   Вечером вчера каталась (и уже неплохо) на велосипеде, играла, подметала в папиной комнате пол.
   А утром сегодня поссорились.
   Когда я вышел из своей комнаты, Машка уже сидела за столом, завтракала. Рядом стояли мама и тетя Минзамал. Папа сказал всем:
   - Здравствуйте!
   Взрослые ответили, а Маша - как это довольно часто с ней бывает - стала глупо и растерянно улыбаться, качать ногой, крутить глазами.
   Я сел и стал завтракать. Я знал, что настроение испорчено не только у меня, но и у Машки.
   Позже слышал, как она ходила в сенях у дверей моей комнаты. Слышал, как громко вздыхала. Наконец решилась:
   - Можна?
   - Кто там?
   - Папа, прости!
   - Что?!
   - Папа, прости!
   - Ах, вот как? Думаешь, это каждый день так будет? Сначала набезобразничаешь, а потом "прости"?!
   И вдруг нагнулся, подставил губы:
   - Ну, здравствуй!
   Она (шепотом). Здравствуй.
   И помчалась к матери. Слышу радостный, почти ликующий вопль:
   - Я сказала!.. Я сказала папе "пьёсти". Мама, я сказала папе "пьёсти"!..
   Это я слышал. Но не слышал, как она сказала матери на ухо:
   - Папочка меня полуцевал (то есть поцеловал).
   * * *
   - Машенька, поспи еще! Нельзя так. Ты же спала всего пять минут.
   - Нет. Я три года спала.
   * * *
   Утром папа обнаружил, что рыбка, которая три дня жила у нас на веранде в полулитровой консервной банке, уснула. Вчера вечером я забыл переменить воду.
   Потихоньку от Маши выбросил рыбку, убрал банку. Но Маша, как и следовало ожидать, о рыбке не вспомнила.
   12.8.59.
   Вечером была у меня. Я читал газету. В газете - карикатура на Аденауэра: длиннющий нос, оскаленная пасть, с носа свисают ледяные сосульки.
   - Это кто?
   - Это дядя. Его зовут Аденауэр.
   - А это что? Рыбки?
   В руках у дяди, увы, не рыбки, а черные атомные бомбы. И на животе у дяди написано: "Холодная война".
   Машка разглядывает картинку и вдруг говорит:
   - Я боюсь! Он меня съест. Я боюсь! Папа, боюсь!
   И вижу - краснеет, глазенки слезами наполнились.
   Бежит к двери.
   - Открой! Папа, открой дверь!
   - Глупая, что ты?!
   Открыл все-таки. И вот - чудо какое! Бежит, стучит каблуками и, слышу, кричит матери:
   - Мама, папа мне конфету дал!..
   А конфета ей действительно была выдана - минут за пять до этого.
   * * *
   Вечером лежала в темноте в кроватке. Я сидел один в столовой, ужинал. Дверь приоткрыта. Слышу громкий шепот:
   - Алеша!.. Алешенька! Ты что делаешь?
   - Спи, Маша!
   - Я не Маша.
   - Спи, мамочка! А то я - знаешь?..
   - Дверь закроешь?
   - Может быть, и закрою.
   - А может быть, не закроешь?
   13.8.59.
   ...Давно хотел отметить такую черту Машкиного характера, как склонность к юмору.
   Любит и понимает шутку, любит, когда другие острят, каламбурят, и сама не прочь попытать силы в острячестве.
   Когда ей очень смешно - не хохочет, а регочет.
   Как-то на днях, когда мама отправилась в очередную поездку "покупать", я спросил у Маши:
   - Машенька, куда мама уехала? В Сестрорецк?
   - Нет.
   - А куда?
   - Домой. В Ленинград.
   - А на чем она поехала? На поезде?
   Маше надоело, по-видимому, держать этот скучный экзамен, она говорит:
   - Нет, не на поезде.
   - А на чем?
   - На карусели...
   И сама заливается, хохочет...
   * * *
   Играли в автобус. Маша очень смешно изображает кондукторшу - очень похоже "отрывает билет". При этом она всякий раз произносит что-то вроде:
   - Тррк!..
   * * *
   Читал вчера Маше рукопись рассказа, над которым сейчас работаю. Признаться, волновался больше, чем волнуюсь обычно, когда читаю вслух незавершенную рукопись. Рассказ - не на ее возраст, постарше. Но все-таки многое поняла. Смеялась. И смеялась там, где юмор более или менее тонкий. Впрочем, под конец устала, потребовала:
   - Давай лучше "Кошкин дом" читать...
   Автор немножко обиделся, но потом вспомнил, что подобное случалось не только с ним, но и с Г.-Х. Андерсеном, и с С.Я.Маршаком, и с Л.Н.Толстым... Как бы то ни было, чтение это пошло автору на пользу.
   * * *
   Я сказал Маше, что скоро (недели через две) приедет бабушка. Сказал, что мы поедем ее встречать.
   - Хочешь? - говорю.
   - Хочу. Давай сейчас!
   - Что сейчас?
   - Поедем встречать бабушку!
   * * *
   Сидели в гамаке втроем: мама, Маша и я. Маша голенькая, в одних трусах.
   Пошел дождик.
   Но что это за дождь? И откуда он? На небе ни тучки, ни облака, - так, какая-то легкая серая пленочка. Поплевал, побрызгал минуту-две - Машка даже не заметила.
   Я говорю:
   - Дождь идет!
   - Где?
   И тельце у нее сухое. Такие микроскопически крошечные капельки, что сразу же высыхают на ее разгоряченных ручках, ножках, животике и спинке.
   * * *
   Я сделал вчера Маше кондукторскую билетную катушку, чтобы она могла не только понарошку трыкать, но и отрывать билеты.
   Сегодня, когда я завтракал, она подошла и говорит:
   - Давай играть? Что вам угодно?
   Потом говорит:
   - Ты будешь гражданка.
   Я не сразу понял. А потом вспомнил: когда мы играем с нею в автобус и я изображаю кондуктора, я спрашиваю:
   - Что вам угодно, гражданка?
   19.8.59.
   ...Дул довольно сильный ветер, где-то очень далеко погромыхивал гром, но дождя за весь день не пролилось ни капельки.
   Маша, как всегда, когда она не выспится, была до вечера в возбужденном состоянии. Тянуло ее на всякие штучки и выходки. Была у меня в комнате, взяла зеленую гребенку и кинула на пол. Сняла туфли и забросила их куда-то под кровать.
   Впрочем, бес непослушания и анархии вселился в нее еще рано утром. После завтрака мать поймала ее на том, что она ходит с набитым ртом и жует что-то. Оказалось - рот набит конфетами. Эксперимент с "коммунистическим отношением" к конфетам дает иногда осечку.
   * * *
   Сегодня рано утром мама и тетя Ляля уехали в город. Я сквозь полудрему слышал их голоса, хлопанье калитки. А через полчаса выхожу в большую комнату. Вижу - Машка стоит в углу за занавеской.
   Спрашиваю:
   - Ты что там делаешь?
   - В пьятки играю.
   Одна! В прятки! И опять сердце сжимается от жалости к ней.
   22.8.59.
   Трогательно и забавно, когда Машка ведет на поводке Синдбада. Так она немножко побаивается его, а на поводке ведет бесстрашно. И все, конечно, оглядываются, останавливаются, удивляются, улыбаются...
   23.8.59.
   Папа ждал вчера гостей. Маша ходила с тетей Лялей встречать их, и гости мерещились ей в каждом встречном, в каждом незнакомце. У хлебного ларька стоит группа дачников. И Машка уже спрашивает:
   - Тетя Ляля, это гости?
   * * *
   Третьего дня, когда играли "в магазин", я для разнообразия и для того, чтобы несколько облагородить характер игры, послал Машу не в продовольственный и не в промтоварный, а в книжный магазин. Бегала она туда несколько раз и всякий раз спрашивала:
   - Какие книги купить?
   И я заказывал:
   - Купи "Красную Шапочку", купи Маршака, купи "Мойдодыра", купи "Дюймовочку", купи стихи Пушкина, Жуковского, Михалкова, Барто...
   И она возвращалась, приносила щепочки и отчитывалась:
   - Вот "Мойдодыл". Вот "Красная Шапочка". Вот стихи Пушкина. Вот Жуковский...
   24.8.59.
   Были в лесу.
   Тетя Ляля и дядя Прокофий нашли несколько грибов и устроили инсценировку - "посадили" все пять или шесть подберезовиков и моховичков под одной маленькой сосенкой. А потом заставили Машку "искать" эти грибы, говорили, что "пахнет грибами". Я был против этой инсценировки. Во мне протестовал - отец, педагог и грибник. Отец считал, что это жестоко - так издеваться и потешаться над маленьким несмышленышем. Педагогу не нравилось, что перед ребенком убираются трудности, плоды подаются, так сказать, на золотом блюде. А заядлому грибнику казалось, что у ребенка отбивается "грибной нюх".
   Позже ходили по грибы уже по-настоящему. Нашли несколько подберезовиков, причем один - совершенно самостоятельно - нашла Машка! По словам мамы, которая присутствовала при этом, Машка с азартом охотничьей собаки накинулась на этот маленький, белобрысый, наполовину съеденный улитками грибок.
   Собирали еще бруснику и клюкву (ходили по высохшему болоту. В этом году все болота стали проходимыми). Мы с Машкой заблудились и довольно долго разыскивали наших.
   В лесу видели лося. Совсем близко - в двадцати шагах. Лиловато-серый красавец стоял к нам в профиль и с интересом озирал нас одним глазом...
   Домой вернулись в девятом часу.
   Машка весь вечер возилась со своими грибами. Огорчила меня, когда не захотела отдать их тете Ляле. Пристыженная, принесла, отдала, но позже выяснилось, что сердце ее не выдержало и перед самым уходом тети Ляли она снова похитила грибы.
   Грибами она, по словам матери, бредила ночью.
   А перед этим мы с ней немножко поссорились, и я с ней не разговаривал.
   25.8.59.
   Мама считает, что отец поступает неправильно, что лучше уж, мол, побить ребенка, чем несколько часов не разговаривать с ним. Нет, согласиться с этим я не могу. Согласен с одним: нужно знать меру. Если молчание взрослых (то есть их бойкот по отношению к ребенку) затягивается, становится мучительным для ребенка, ранит и ожесточает его - да, это не годится. Это не лучше порки. Все дело в том, что надо чувствовать, в какой момент пора идти на мировую. Если этот момент правильно выбран, провинившийся ребенок охотно и по первому зову кинется извиняться или объясняться. Самое удачное - ни на минуту раньше, ни на минуту позже.
   И еще одно должен себе напомнить: ведь далеко не во всяком "конфликте" бывает виноват ребенок: очень часто и взрослые виноваты.
   Нужно уметь извиниться перед ребенком, покаяться...
   Не в угол себя, конечно, ставить, а так, чтобы ребенок понял твою справедливость.
   Вчера у нас с Машей объяснений не было. Обошлись без них. За обедом я увидел, что она с трудом справляется с супом, подсел к ней и стал ее кормить. Она обрадовалась и, как показалось отцу, взглянула на него с признательностью...
   * * *
   Кажется, впервые за все лето отец выспался и встал сегодня более или менее бодрый и веселый. Занимался с Машей гимнастикой. Маша все время напоминала ему, что он не папа, а Алеша. А папа - тот у себя сидит, "ляботает", книжки пишет. Занимались мы сегодня под его окном. При этом кричали:
   - Папа, смотри! Папа, ты видишь?
   26.8.59.
   Мама ходила на рынок и вернулась оттуда огорченная. В связи с холодом и разъездом дачников на рынке ничего нет.
   Мама говорит тете Минзамал:
   - Без творога и сметаны мы погибнем.
   Машка смотрит на нее, таращит глазенки, пытается что-то понять, потом спрашивает:
   - Я тоже погибну?
   27.8.59.
   Весь день вчера просидели дома. На дворе творилось такое, чего не только Машка, но и более пожилые члены нашего семейства не видывали еще. Ураганный ветер такой силы, что на ногах трудно было держаться. Говорят, повалило много деревьев. У нас в садике лежит огромный, искореженный кусок толя, - ветер сорвал его с крыши молочного магазина. Не горит электричество. В Ленинграде, говорят, в реках и каналах поднимается вода.
   И - холодно. Не верится, что еще совсем недавно мы изнывали от жары.
   И все-таки мы с Машкой вчера вечером отправились на прогулку. Оделись потеплее (Маша в зеленом своем фрицевском пальтеце, в берете, на ногах длинные чулочки) и потопали в лес. По пути зашли на почту, опустили каждый по письму.
   Наслаждались безлюдьем, осенними запахами, влажной пахучей свежестью. В лесу тихо, только над головами у нас шумит и поет, а там, где просеку наискось пересекают телеграфные провода, - там уже не поет, а завывает и плачет (это Маша остановилась и спросила у меня: "Кто это плачет?").
   Бродили довольно долго, но нашли всего два гриба: подберезовик и моховичок. Утром и днем кто-то основательно прочесал лес. Впрочем, нам и некуда было бы складывать грибы - корзинок мы взять с собой не догадались. Не такой и лес, чтобы запасаться корзинами...
   * * *
   Спать вчера легли рано - не было электричества.
   Между прочим, Машка впервые увидела свечу. Маме в магазине подарили огарок, и она принесла его и стала зажигать.
   - Это что? - спросила Машка.
   Ей объяснили:
   - Это называется свеча.
   А Машкин папа когда-то, не очень, казалось бы, давно, спросил у своей мамы:
   - Это что?
   И ему объяснили:
   - А это, Лешенька, называется электричество.
   * * *
   Совсем запуталась Машка. Где мама? Кто Маша? Кто папа? Кто Алеша?
   Вчера вечером заходила ко мне. Просит конфетку. Я дал.
   - А теперь, - говорит, - Маше дай.
   И себя пальчиком в грудку. Хитрюга!
   Я говорю:
   - Ах, вот как? Ты - Маша?
   - Нет, нет, я - мама!
   Достаю конфету. Говорю:
   - Это - Машеньке.
   Не берет.
   - Ты что ж не берешь конфету? Я ж сказал: это Маше.
   Качает головой. Стойко держится. Для нее очень существенна почему-то эта метаморфоза с именами. Не знаю, так ли уж хорошо, что мы соглашаемся участвовать в этой затянувшейся игре. Что ж, она меня так всю жизнь и будет Алешей называть?!
   Впрочем, педагогический смысл в этой игре есть. Алеша и Маша должны играть роль хороших детей. А маленькой "маме" мы имеем право в нужном случае сказать: "Какая же ты мама, если вести себя не умеешь?!"
   А причина все та же: то, что Машка - единственная, что у нее нет братика и сестрички. Не хватает общества, коллектива.
   Все-таки надо найти меру даже в игре.
   Сегодня утром Машка завтракала. Кормит ее Минзамал. Я у нее спрашиваю:
   - Куда ушла Елена Семеновна?
   Минзамал не успела ответить, как ее перебивает Машка:
   - Нет. Я - мама!
   - А разве я сказал "мама"? Я говорю: Елена Семеновна.
   Что же это, братцы, такое: значит, мы и между собой должны именовать себя "Машей" и "Алешей"? А Минзамал я должен говорить: "Где Машенька?", подразумевая под этим: "где Элико Семеновна?"
   Нет, дружочек Маша, не выйдет!
   Надо утвердить правило: делу время, потехе час.
   28.8.59.
   Перед завтраком слышу - горько плачет. В чем дело? Оказывается, мама стригла ей ногти и нечаянно отрезала кусочек того белого пятнышка, которое, как известно, предвещает получение подарка.
   Рыдает и кричит:
   - Где подаик? Подаик где?
   Завтракая, тоже то и дело разглядывала свои ногти.
   Показывает палец:
   - Алеша, это что?
   - Это пальчик.
   - Нет, а что в пальчике?
   * * *
   Погода ненастная. Ветер. Дождь.
   Но все-таки уже не так мрачно, как было все эти дни. Ветер повоет, повоет и отдыхает несколько минут. Небо посветлее стало.
   Сегодня наша энергичная мамсинька ездила в Сестрорецк, хлопотала, чтобы починили электричество. Оказывается, в районе больше двухсот повреждений электрической сети: ураган рвал толстые провода как паутинку.
   Все-таки холодно. В большой комнате топили сегодня печку.
   29.8.59.
   У Машки небольшая температура. Гулять ее не выпускали. Почти весь вечер играл с нею. Ездили на поезде в Москву. С нею и с ее двумя "понарошными" дочками. С вокзала на такси проехали к тете Вере Смирновой{69} и к дяде Ване Халтурину{69}. Позже приехал из Ленинграда папа (он тоже был воображаемый, "понарошный", так сказать папа-невидимка). Всей компанией мы собирались ехать в Московский зоопарк, но тут - о ужас! - Машу не понарошку, а по-настоящему позвали ужинать. Конечно, ей очень не хотелось идти ужинать. Но еще больше ей не хотелось вызвать сейчас мое недовольство. Поэтому она почти без возражений направилась к своему столику.
   Я постарался как-то украсить этот вынужденный антракт в нашей игре. Сказал, что Маша пошла в буфет. Но когда нужно по-настоящему запихивать в рот сухарную запеканку, жевать ее и запивать кипяченым молоком, - трудно вообразить, что это буфет в Зоопарке. Буфет - это поэзия, а тут - серая проза. Однако в предвкушении соблазнительной поездки в Московский зоопарк Маша уплетала пудинг за обе щеки, давилась, но ела. И только под конец стала шалить, стала выталкивать языком жеваные сухари (наверно, уже не в силах была есть, не лезло).
   Я сказал ей:
   - Не надо так делать.
   Она опять. Предупредил еще раз. Нет, расшалилась и уже не может остановиться.
   - Ну что ж, - говорю, - в Зоопарк не поедем. До свидания.
   И пошел к себе. Она опомнилась, спохватилась.
   - Алеша! Алеша!
   Но - уже поздно.
   Пришел к себе, взял газету, прилег. Слышу на кухне голос Элико:
   - Ты куда?
   - Я к Алеше!
   - Нельзя к Алеше.
   - Пустите! Я - к Алеше!
   - Нельзя, тебе говорят! Алеша работает.
   А минуту спустя слышу за стеной душераздирающее:
   - Але-о-о-оша-а-а!!!
   Не только пожалел ее, но понял, что был неправ, что наказание несоразмерно с "преступлением", что ушел я скорее всего потому, что надоело играть, просто придрался к случаю.
   Сменил гнев на милость. Вернулся. Поиграли еще в Зоопарк, покормили слонов сахаром, обезьянок - печеньем. Пришла мама и тоже побродила с нами по дорожкам парка.
   * * *
   Позже играли в магазин. По очереди были продавцами и покупателями. Мне надоело покупать шляпы, чулки, утюги и галстуки. Я пришел и говорю:
   - Пинчук есть?
   - Нет. Есть финчук.
   Берет что-то с "полки".
   - Нате.
   - Что это? Ой, что это? Я боюсь!
   - Это - финчук.
   - А что это такое? Что его - есть надо?
   - Это же игрушка!!!
   - А-а! Вроде мячика?!
   И я взял финчук и стал подбрасывать его.
   30.8.59.
   Дождя не было. Дачи уже пустеют. Тихо. Грустноватые августовские сумерки, которые так любит Машкин отец. Редкие огни на верандах. Пронзительно чистый воздух.
   Вернувшись домой, с аппетитом поужинали. Машкин столик придвинули к нашему, большому, и она принимала участие в общей трапезе. На ужин был картофель в мундире. Машка с удовольствием чистила его (пожалуй, даже с большим удовольствием, чем ела), с хрустом грызла малосольный огурец, ела сама и давала коту жареную ряпушку. Были мы втроем, тетя Минзамал в городе, сегодня суббота.
   * * *
   Прибежала, стучит в дверь, что-то лихорадочно говорит.
   Открыл дверь:
   - Что такое?
   - Иди!! Скорей! Люся на кроватке лежит!
   - Где? Какая Люся? На какой кроватке?
   Думаю: может быть, у меня она оставила свою Люсю?
   Нет, тащит к себе. Вся дрожит, вся трепещет от страстного нетерпения.
   - Люся! На кроватке! Посмотри! На кроватке Люся лежит!..
   Выхожу на веранду. Там в тети Лялином складном бревенчатом домике - на настоящей кроватке, покрытая настоящим одеяльцем лежит крохотная кукла Люся. А у кровати - столик и еще что-то.
   На все это надо смотреть через окошко. И по возможности - Машиными глазами.
   31.8.59.
   Вечером ходили втроем в лес. Бродили до девяти часов, но даже ни одной сыроежки не нашли. Набрали в Машину корзинку с полстакана брусники и клюквы, вволю накричались "ау", надышались пахучим лесным воздухом, немножко промочили ноги.
   Между прочим, Машка "ау" не кричит, кричит "аву". Поставить рядом две гласные ей, по-видимому, еще трудно.
   * * *
   Идем мимо туберкулезной больницы.
   - Бойница! Мама, смотри, бойница!
   - Не показывай пальцем, Машенька.
   - Я шишкой показываю.
   В руке у нее и правда маленькая еловая шишка.
   * * *
   Собирались в лес. Выбирали покрепче обувь. Я говорю:
   - Маша, принеси мамочке ботики.
   - Я - мама.
   - Принеси Машеньке ботики.
   Открыла шкаф, увидела банку с вареньем.
   - Я возьму варенье лучше.
   * * *
   В саду остановились под окном моей комнаты.
   - Вон папа смотрит, - объявляет Машка.
   Я спрашиваю:
   - Где?
   - Нет, он уехал.
   - Куда?
   - Он в Ленинграде.
   - На поезде уехал или в автобусе?
   - Да, на поезде.
   - А что он делает в Ленинграде?
   - Ляботает. К нему Мороз в гости пришел. Они ляботают.
   - Что же они делают?
   - Играют. В магазинчик. Еще в прятки.
   * * *
   Сегодня во время гимнастики, когда Маша лежала на столе и проделывала ножками "велосипедик", она вдруг почему-то заговорила о Деде Морозе.
   - Дед Мороз придет?
   - Придет.
   - Подарки привезет?
   - Да, детям привезет подарки.
   - И мне?
   - Ты же - мама?
   - Нет, и мне, и мне!
   - Я ж тебе говорю: взрослым Дед Мороз подарков не приносит. Ты же мама?..
   - Да.
   А в глазах мелькнуло что-то похожее на сожаление. Может быть, впервые подумала о том, что быть взрослым - это не сплошная масленица.
   1.9.59.
   Кончилось лето. И кончились наши дальние прогулки. А ведь давно ли, каких-нибудь две недели назад, в знойный день блуждали мы с Машей по высохшему болоту - там, где Гагарка впадает в море.
   А сейчас и тети Ляли нет, и Синдбад не лает, и солнышко нас не навещает. Хмурое небо висит над опустевшим и притихшим Разливом.
   Утром и днем я работаю. Мама - тоже. Машка возится или во дворе, или на веранде.
   А к вечеру, после позднего нашего обеда, отправляемся на прогулку - в ближний лесок или на асфальтовую дорожку к сараю Ленина. Вчера, возвращаясь домой, заходили на почту, звонили тете Ляле.
   Маша говорила уже не стесняясь, с очень взрослыми интонациями:
   - Как ты поживаешь, тетя Ляля? А Синдбад как поживает? А кот Кузьма как поживает?
   Потом громким шепотом, обращаясь ко мне:
   - Что еще сказать?..
   * * *
   Сейчас второй час. Небо серое в белых подпалинах.
   Маша во дворе - играет с соседской девочкой Леночкой и с каким-то мальчиком. Люди эти старше Маши года на два, на три, но им некуда податься: большие ребята разъехались - сегодня начало учебного года, - и волей-неволей приходится играть с нашей пигалицей. Меня эта снисходительность оскорбляет.
   * * *
   То и дело возникают задачи, решить которые не так-то просто. Вышел во двор, вижу - у калитки, ведущей в сад, отломана деревянная вертушка-закрывалка.
   - Кто это сделал? Это ты, Маша?
   - Нет.
   - А кто?
   Глаза забегали. Так бывает, когда она фантазирует, придумывает что-нибудь.
   Я говорю:
   - Кто?
   - Деичка.
   - Какая девочка? Леночка?
   - Да.
   - Ах, вот как! Это правда?
   - Да.
   А мне почему-то кажется, что неправда.
   Взял ее за руку.
   - Ну, идем к Леночке.
   Смеется:
   - Идем!!!
   - Значит, это Леночка?
   - Нет, это мальчик.
   А там был и мальчик - в этой компании, которая играла сегодня утром у нас во дворе.
   Так и не выяснил: правду она говорит или сочиняет?
   А позже пришла ко мне. Я дал ей конфету. Она просит еще. Я спрашиваю:
   - А тебе уже давали после ужина конфету?
   Мнется. Вздыхает. Глаза испуганно бегают. Но говорит прямо:
   - Давали.
   - Кто тебе дал конфету?
   - Тетя Минзамал.
   Иду на женскую половину выяснять и узнаю, что ничего подобного, никто никаких конфет ей не давал! Значит, сама на себя наклеветала!..
   * * *
   Ох, сколько ошибок делаешь! Ошибок, которые так трудно исправлять потом.
   Собирались идти в лес. Но за обедом Машка плохо вела себя, капризничала, грубила, и мне пришлось заявить, что с такой девочкой ни я, ни мама в лес не пойдем. Она не поверила. Мало ли угроз в течение дня ей приходится выслушивать - угроз, которые почти никогда не сбываются. Но на этот раз мы решили, что угроза должна осуществиться. Прогулка в лес была отменена. Мы с мамой оделись, чтобы идти на почту. Я вывел велосипед. Машка безмятежно бегала, уверенная, что сейчас и ее тоже позовут одеваться. Но вот я говорю:
   - Ты готова, мама? Идем!
   - Я тоже! Я тоже! - засуетилась Машка.
   - Нет, ты никуда не пойдешь!
   - Нет, пойду!..
   На своем все-таки настояли.
   И все как будто правильно. Проявили настойчивость, твердость. Наказали. Проучили. А меня не оставляет ощущение сделанной ошибки.
   Из-за чего, собственно, сыр-бор загорелся? Началось с того, что Машка не хотела есть суп. Вспоминались мне весь вечер ядовитые строчки Ходасевича{73}:
   Отец надел котелок и пальто,
   Но вернулся, бледный, как труп:
   - Сейчас же высечь мальчишку - за то,
   Что не любит луковый суп!..
   Сегодня с утра Маша послушная, вежливая. И все-таки что то не то. Хотелось бы, чтобы это послушание, эта вежливость достигались другими мерами, другой ценой.
   И еще заметил - со мной она говорит подчеркнуто вежливо и почтительно, но играть тянется к матери.
   Неудивительно: ведь вчера я весь вечер отталкивал ее от себя.
   3 ГОДА 1 МЕСЯЦ
   4.9.59.
   Сегодня совсем холодно. Утром у папы в комнате плюс десять градусов. Небо серое. Сад опустел, заглох, одичал. Все лето соседей наших мы не видели, а только слышали. А теперь все видно насквозь. Тихо. Отчетливо слышны в этой тишине железный грохот идущего поезда, детские голоса где-то на соседнем дворе, грустноватая песня петуха.
   * * *
   По-прежнему я - Алеша, Элико - Маша. Но появился еще один персонаж: Алешин папа. Папа этот - невидимка (хотя Маша, конечно, его отлично видит. Иногда удается увидеть его и мне).
   То и дело Маша кричит:
   - Алеша, папа приехал!..
   - Где?
   - Вот он, в саду идет.
   И сразу же:
   - Нет, нет, он оплять уехал.
   - В Ленинград?
   - Да. На поезде уехал.
   Образ этого папы, надо сказать, малосимпатичный. Это какой-то папа-дурачок. Он то и дело мотается из Ленинграда в Разлив и обратно. Я спросил у Маши, что он там делает, в Ленинграде.